Киборг Киборг Irien-69/3015
Дата: Май-июль 2191 год
— Тина, — представилась девушка, протягивая руку Irien’у.
— Мэрк, — он передал контроль над движениями процессору, тот лучше знает что и с какой силой надо трогать.
— Ты представляешь! Абсолютный слух! Его Густав нашел.
— Тот старый алкаш? — удивилась девушка. — Ну если ты считаешь…
— Я считаю, — резко ответил Руслан. И уже Мэрку пояснил: — Он нам сказал на счет твоего аутизма. и что тебя держали дома, не выпуская. Можешь не стесняться, если что забудешь — спрашивай.
— У меня… — Мэрк сообразил, что аутизм Густав придумал, как прикрыть его ошибки и незнание жизни. — Да. Хорошо. Спасибо! Спрошу.
Руслан приволок ему планшет, открыл папку:
— Вот это надо разучить. Сможешь?
Мэрк пробежал текст глазами, проще было загрузить в память, но если уж сказали выучить — значит надо выучить. Тексты были простые, ритмичные.
— Могу.
— Отлично. Давай.
Мэрк все-таки смошенничал. Загрузил текст в память, но честно просидел два часа, наблюдая за девушкой и продюсером. Оба не проявляли к нему никакого сексуального интереса, вяло обсуждая предстоящий маршрут, города и пиздюли от копов. В результате маршрут поменялся дважды, зато в него включили город со смешным названием «Пайнвилль». Там вроде бы новый шериф появился — «нормальный мужик».
— Ну как успехи? — Руслан внезапно вспомнил про него и подошел. С миской саморазогревающейся лапши в руках. — На, пожри. А то сидишь тут, как сыч!
Мэрк на всякий случай кивнул. Что такое сыч он не знал, зато уже мог похвастаться текстами.
— Я выучил.
— Тогда давай, пока остывает — попробуем. — Руслан приволок инструмент, поверхность которого состояла из черных и белых полосочек-клавиш, сел за него.
— Давай сначала.
Оказалось, что слова выучить недостаточно. Нужно еще выдерживать ритм и попадать в ноты. Мэрк не с первой попытки, но уловил, что от него требуется. Потом попробовали вторую песню и третью… Потом присоединилась Тина и началась, как выразился Руслан, репетиция. Закончили к вечеру, выяснилось, что лапша «подло остыла и превратилась в говно», как выразился Руслан. Irien съел бы ее и так. Не хуже кормосмеси, только менее сбалансирована, но продюсер твердо заявил, что такой подарок «надо кормить и он банкует». В результате заказав еду из ближайшего кафе.
Уже засыпая в шатре, на надувном матрасе, под термоодеялом, Irien решил, что Густаву надо сделать что-то хорошее. Он еще не знает, что, но обязательно надо — новая жизнь очень ему нравилась.
А на следующий день было первое выступление. Irien’а переодели в не слишком удобную, зато яркую одежду, прицепили совершенно ненужный ему микрофон и поставили поближе к зрителям. А сами Руслан с Тиной расположились по бокам и чуть сзади.
— Первую, — подсказал Руслан. — Если надо говорить, отключаешь микрофон кнопкой и говоришь.
Мэрк не только просканировал десяток зрителей вокруг, но и запустил визуальный анализ лиц — на всякий случай, вдруг случайно рядом окажется Альгерд.
— Начинай! — напомнил ему Руслан, начиная играть уже привычную Мэрку мелодию. Irien’ кивнул, отсчитал количество звуков и запел. Именно так, как они репетировали.
Ночью их позвали играть на местную танцплощадку. Там пришлось очень быстро учить еще несколько песен, совершенно тупых, на взгляд Irien’а и немного противоречащих логике. Но за это платили, как сказал Руслан. И он стоял на небольшой площадке, фильтруя цветной дым из машины и выводил:
— Твой звездолет пролетит мимо, мой звездолет пролетит мимо, мы пролетим и никогда не узнаем друг друга…
Зрители вели себя странно. Они подскакивали, орали или начинали подвывать.
— Девочка-а с окраинной плане-еты! — подвывал зал, вторя голосу Irien’а: — Где ты… где ты…
Когда они закончили, Мэрк неожиданно обнаружил себя в окружении плачущих девиц с повышенным уровнем гормонов. Его обнимали, целовали и совали в карманы деньги, шоколадки и почему-то презервативы.
— Это тебя так любят, — рассмеялся Руслан, которому он вывалил добычу и кучу вопросов. — Можешь, конечно, воспользоваться, но я бы не лез. Мало ли на кого нарвешься! Мальчик ты не крупный, могут вломить, а нам неприятности не нужны.
— Мне тоже, — согласился Мэрк. — Из всего предложенного его заинтересовали только деньги — хотелось понять, что это и как пользоваться. А шоколада и секса ему на круизнике хватило.
— Вот и умница, я так уже потерял двоих — одного покалечили, а второй женился.
Мэрк подумал, кивнул, потом показал смятые в кулаке единицы.
— Ты говорил, я могу обращаться… Что с этим делать?
— А ты не знаешь? — изумился Руслан. — Давай сюда! Сначала надо посчитать, потом подумать, что надо! Вот что тебе надо?
Мэрк задумался вторично.
— Одежда, — ответил за него Руслан. — Не все же в реквизите бегать! Отдай деньги Тинке, она купит. Размер знаешь?
— Да. — Мэрк выдал параметры из техпаспорта. — Тут хватит?
— Не хватит, потом отдашь, возьмем из казны. Не парься.
Мэрк без колебаний протянул деньги подошедшей девушке.
— Сдачу принесу, — заверила Тина, хлопнув парня по плечу.
Музыка оказалась делом выгодным. Всего с двух концертов он обзавелся темно-синими джинсами, парой футболок и легкой, по сезону, курткой.
Мэрк перед вечерним концертом покрутился перед зеркалом и остался доволен — от прежнего самого востребованного Irien’а не осталось ничего. Парень в зеркале был на этого Irien’а похож только отдаленно — длинные волосы, хорошие, хотя и не новые вещи — Тинка сэкономила. И взгляд — никакой беспомощности, страха или покорности. Наглый тип ему понравился очень. Мэрк тряхнул головой, уронив на глаза челку, и отправился в зал — ему предстояло спеть еще десяток хитов.
— Ты пилот моего звездолета… — выводил он в свете горящих фонариков на видеофонах.
А на завтра Руслан объявил перелет.
— Лучше почаще дислокацию менять, меньше шансов огрести от закона и от его противоположности, — объяснил он. — Надолго застревать — подобно смерти.
Irien’у было все равно. Лишь бы выступления были, а где, как и перед кем — это пусть думает продюсер.
Руслан арендовал флаейр и они с комфортом перебрались в следующий городок.
В клубе, куда их пригласили сцена подсвечивалась цветными пятнами сверху и снизу, а зал скрывался в тени. Мэрк подумал, было, что можно подстроить зрение, но понял, что может себя выдать, поэтому ограничился сенсорами и слухом. Зал был полон, голоса шумели и что хуже, градус возбуждения толпы рос с каждой песней. Мэрк запустил программу анализатора запахов и едва дождался конца песни.
— Рус, — шепнул он продюсеру, который в эту минуту изображал барабанщика. — В воздухе легкие наркотики.
— Иногда распыляют, чтобы народ больше тратил, — не удивился тот.
— Это безопасно? — Мэрк задумался, как объяснить, — Мне кажется, люди шумят как-то агрессивно.
— Не безопасно, но так даже лучше. Поэтому если полезут к сцене — хватай инструменты и тикай. Понял? Главное — инструменты, а за риск нам жирно доплатят.
Мысль о доплате понравилась. Irien уже понял, что кроме чаевых ему полагается доля от выступлений и разобрался, что с этими деньгами делать. Мэрк прибавил в голосе низких вибраций, вызывая дополнительное волнение и возбуждение зала. Люди пели все громче, стучали в такт руками по столам. В какой-то момент чуткий слух Irien’а уловил звук отодвигаемого стула, кто-то подался вперед. Мэрк выждал, пока скрежет по полу стал массовым, а люди уже были хорошо видны в скудном свете зала и развернулся к Русу.
— Тикаем, как только они дойдут до сцены, — ответил тот.
Мэрк обернулся и уточнил:
— То есть сейчас?
— Именно.
Бодро подхватив установку, они рванули на выход. Мэрк ощутил, как чьи-то руки скользнули по плечам, дернули за карман куртки. Вцепились в рукав.
— Живым не дамся! Хрен догонишь! — отбрыкиваясь, воскликнул Руслан. — Сила денег, помоги нам!
Тинка уже с визгом неслась вперед, прижимая к груди гитару. Им удалось выскочить наружу, через черный ход, который им услужливо распахнула охрана. И тут же закрыла дверь, заперла и даже подперла спинами и ломиком.
— Куртку порвали, сволочи! — проворчал Мэрк оглядывая себя.
— Зато как ты пел! — рассмеялся Руслан. — Нас любой кабак с руками оторвет! Ждем гонораров!
Предсказания Руслана сбылись. Владельцы кабаков нанимали их так активно, что в следующий город они отправились только через месяц.
Лэйктаун был скорее крупным поселком, чем городом. Неторопливые сельские парни Irien’у не понравились — они напоминали ему некоторых клиентов. Спокойные в трезвом виде, но напившись легко теряли над собой контроль и принимались чесать кулаки о безропотную куклу. А в промежутках мерятся сексподвигами — на той же самой кукле. Руслан тоже был не особо в восторге от публики, поэтому из двух имеющихся в наличии клубов выбрал тот, где проводили время люди старшего поколения.
— Вот, лови репертуар. — Планшет перекочевал в руку Irien’а. — Этим песням лет двадцать, как раз их молодость!
Мэрк пролистал репертуар — кое-что из этого он слышал на круизнике, что-то было новым, но в принципе, ничего сложного.
— К вечеру выучу.
— Тут мы не задержимся, — продолжал Руслан. — Быстренько снимем сливки и летим дальше. Шмот не забудь переодеть по моде милитари — как раз очередная космическая экспансия в семидесятых была. И все эти уроды на хаки помешались.
— Рус не любит сельскую местность, — шепнула Тина. — Его частенько побить пытаются за слишком смазливую рожу. Ну и за меня. Эти козлы слово «нет» не понимают.
Мэрк понятливо кивнул.
— Не удивляет.
— А вот если не удивляет, тогда далеко не уходи.
Концерт отыграли хорошо. Мужчины сидели со скучающими лицами, делая вид, что их вообще не волнует, что там поет красивый юноша в стилизованном камуфляже, так похожий на кумиров их молодости. Их спутницы украдкой смахивали слезы и посылали записки с вложенными внутрь купюрами, заказывая очередную, полузабытую мелодию.
Лика вынырнула из подземного перехода со стороны и огляделась. Ну конечно же Настя снова перепутала выходы. Лика увидела ее на другой стороне проспекта, там, где Макдональдс. Она помахала подруге рукой, но та стояла, уткнувшись в телефон, и ничего не видела. Кричать, конечно, бесполезно. Пришлось снова спуститься в переход. Лика почувствовала раздражение: а потом Настя будет ей выговаривать за опоздание! Почему Лика всегда и во всем виновата и вынуждена оправдываться? Эта мысль заставила ее притормозить. Странно, что раньше она никогда не задумывалась об этом. И все упреки принимала безропотно. Что-то странное происходило с Ликой и ее чувствами последнее время. Лика взбежала на верхние ступеньки. Настя стояла метрах в пятидесяти от нее, по-прежнему ничего не замечая вокруг.
Внезапно рядом с ней затормозила машина, из распахнутых дверей выскочили двое парней, подхватили её под руки и запихнули в салон. Лика бросилась бежать, но успела заметить только удаляющийся бампер. В запале она выбежала на проезжую часть – раздался визг тормозов; Лика съёжилась, ожидая удара, и медленно повернулась. В миллиметре от ноги она увидела чёрное колесо, чуть выше сверкал никелем руль. Мотоциклист, весь в чёрном, поднял визор и спокойно спросил?
– С ума сошла?
– Помогите! – опомнилась Лика. – Мою подругу похитили, увезли на машине. Только что!
– Куда?
Лика махнула в сторону площади Победы.
– Садись, – мотоциклист кивнул назад. Лика, не раздумывая, уселась за его спиной. – Какая машина, видела?
– Тёмная «Ауди». Номер на семёрку заканчивается.
Мотоцикл дёрнулся, и Лике ничего не оставалось, как обхватить руками нежданного помощника. Они лавировали между машин, которых было так много, что ей никак не удавалось разглядеть среди них нужную. Лика зажмурилась, ей казалось, что сейчас они точно в кого-нибудь врежутся. Вдруг мотоцикл под ней вильнул в сторону, резко развернулся и остановился. Лика подняла голову. Мотоцикл перекрыл дорогу «Ауди», вынудив её затормозить. Из водительской двери выскочил Роман.
– Ты что, страх потерял? – крикнул он.
– Отпустите девушку, – мотоциклист слез на землю и снял шлем. Лика вытаращила глаза, узнав Дэна.
– Пошёл ты! – Из машины вылез ещё один приятель Романа, с большой круглой головой и короткой стрижкой, угрожающе покачивая бейсбольной битой.
– Отпустите девушку, и никто не пострадает, – повторил Дэн, повесил шлем на руль и стукнул кулаком в кожаной перчатке в ладонь другой руки.
– Алекс, мочи его! – крикнул Роман, но сам не двинулся с места.
Алекс растянул губы в улыбке и бросился на Дэна. Тот ловко ушел от удара, а затем коротко и сильно ткнул нападавшего в солнечное сплетение. Алекс сложился пополам и опустился на асфальт. Мимо ехали машины. Некоторые сигналили, недовольные задержкой, некоторые притормаживали, с любопытством наблюдая за дракой. Дэн выдернул биту из ослабевших рук Алекса и, повернувшись к Роману, легко постучал ею по капоту.
– Отпустите девушку, – его голос был спокоен и холоден. Бита взлетела в воздух.
– Стой! – Роман вытянул руки, словно пытаясь защитить авто от разрушительного удара. – Хорошо, хорошо. Выпусти эту дрянь. Быстро. Мы с ней потом посчитаемся, добавил он тихо.
– Я тебя запомнил, друг, – сказал Дэн, – и твою машину. Если девушку ещё раз тронешь, твои останки я сложу в останки твоей же тачки и отвезу на пункт сдачи металлолома. Это понятно?
Гулкий стук битой по капоту заставил Романа судорожно закивать. Из задней двери выползла трясущаяся Настя, чуть не оступилась, Лика подбежала и отвела её на тротуар.
– Ты как? Как? – Лика вела Настю под руку, только на минуту оглянувшись на дорогу. Ни «Ауди», ни мотоцикла на ней уже не было.
– Какой кошмар! Лик, что это было? Кто эти отморозки? Они кричали, что я их кинула, что я… короче, ужас, что они говорили, Настя всхлипывала и утирала нос. – Он меня ударил, Лик! Посмотри, губа сильно разбита?
– Не очень, Настя. Ты извини, но это из-за меня.
– Что?!
– Ну, так вышло. Я вчера с ними познакомилась. Вернее, с одним.
– Ты? А я тут при чём?
– Ну, я же как бы тебя изображала, в твоей одежде. Он тебя узнал. Помнишь, мы на день открытых дверей ходили…
– Подожди, – Настя вытянула руку, заставив Лику замолчать, – как это он меня узнал? Он что, тебя со мной перепутал?
– Выходит, что так, – Лика вздохнула.
– Ты себя в зеркале видела? Где ты, и где я? – закричала вдруг Настя. – Ты же никто, мышь серая, зубрилка. Как ты могла мной прикинуться? Мне завтра на кастинг идти с разбитым лицом теперь, да?
– Настя, извини, я не хотела. Так получилось. Я, правда, не думала, что так всё кончится. Он в ресторан пригласил, а потом приставать начал, я сбежала…
– Замечательно, просто блеск! Ты совсем идиотка, что ли?
– Ну, ты же ходишь с парнями в кафе?
– Я хожу с теми, от кого не сбегу, если начнут приставать. А с теми, с кем не хочу отношений, я не хожу. Ты как вчера родилась.
– Извини ещё раз. Ты же сама просила, чтобы я тобой притворилась. Я же для тебя старалась.
– Да пошла ты со своей заботой. Если бы ты знала, как достала меня с этими экзаменами и этим институтом! Одиннадцать лет на тебя убила. А всё мамахен. «Дружи с Анжеликой, она девочка умная, она тебе с учёбой поможет», – писклявым голосом передразнила Настя. – Вот сама бы с тобой и дружила, а мне ты уже поперёк горла стоишь.
Настя оттолкнула Лику и быстро пошла по улице, низко наклонив голову, пряча от прохожих разбитое лицо.
Лика долго стояла, глядя ей вслед, даже когда её фигура скрылась из глаз. Потом посмотрела на свои руки. Чужие руки. И она сама вся чужая. Для себя чужая и для лучшей подруги чужая. Бывшей лучшей подруги. За одну минуту одиннадцать лучших лет превратились в такое же количество худших. Во мрак и забвение. Да что одиннадцать лет? Вся жизнь превратилась в ничто. Оказывается, все врали: и Настя, и отец. Все врали, что любят её. Что она им нужна, что им с ней хорошо. Лике вдруг захотелось вцепиться в лицо руками и сдёрнуть его, как чулок, как маску, как нечто ненужное и опасное. Из-за него всё. Может, отец уходит от них, потому что знает, что у него не дочь, а монстр? Её заколотило, и она быстро пошла, а потом побежала, потому что только так можно было притупить боль от шершавого клубка в груди.
Меч поймал солнечный свет, и разноцветные блики запрыгали по песку, по скалам, по лицам стоящих на берегу людей. Белолицые, оставшиеся без дона переглянулись, но никто не произнес ни слова. За их спинами появился негритенок с чемоданом в руке.
― Хорошо. Любитель пострелять покормит моих собачек, ― Пелагус махнул в сторону океана, где на выходе из бухты рассекали воду спинные плавники акул. Меч отца стек в воду, та поднялась волной и аккуратно слизнула с песка тело дона. ― С этим ― все. Я хочу регулярных поставок коки и опиума? Кто возьмется?
― Я, босс, ― узкоглазый Чен, оглянулся на бывших соратников. Никто ему не возразил. Марион смотрела на их ничего не выражающие лица. Неужели нет разницы, кому служить? Губы Грега изогнулись в ухмылке, а глаза Раша сощурились, став похожими на глаза их нового предводителя. Те, правда, сейчас совсем спрятались за веки, превратились в темные полоски. Или люди служат силе?
― Плачу жемчугом и… Золотые дукаты устроят?
Чен быстро кивнул. Остальные радостно и облегченно расслабились: их никто не будет убивать. Они оказались нужны этим странным чернокожим. Марион спрятала ухмылку, отвернувшись. Оказывается, людьми так легко управлять. Страхом. И золотом…
― Первая поставка ― через месяц. Здесь в скалах ― под водой ― пещера. Вам нужен пловец и упаковка.
― Найдем. Оплата ― бащ на бащ?
― Да. Пусть ― по весу.
― Согласен!
― Плата ― утром. Там же.
― Да, босс. Носью, серез месьяц. Все будет тип-топ!
― Теперь ― проваливайте. И заберите этого, ― Пелагус коснулся ногой тела Генри. Грег и Раш переглянулись и, осторожно приблизившись, подхватили Генри под руки, поставили на ноги. Тот застонал. ― Для вас лучше ― если выживет. Нет ― за одну поставку платы не будет. Какую ― выберу.
― Он выживет?! ― слетело с губ Марион.
― Должен. Легкие нужны человеку, но их ― пара. Мне есть о чем его спросить.
Пока Пелагус отвечал Марион, мафиози из бухты исчезли. Чернокожие мужчины встряхнули руками, будто избавляясь от грязи, и плавно стекли в воду, их тела мгновенно впитались в песок, слились с океаном. На берегу, казалось, остались трое. Отец, дочь и негритенок.
― Марий, Назад! Неон, брось эту дрянь.
Старший брат ― наследник отца ― встал рядом с Марион.
— Это не дрянь, — сказал негритенок, коснулся набежавшей волны и превратился Неона. Еще один брат. И друг. Она считала его другом… — Это кока, которую добыл Лукас. Он выполнил обещание.
― Отлично! — оказывается иногда отец может показать радость. — Ты молодец! У нас почти не осталось лекарств. Марий, тебе ― снова на сушу. Только шкурку смени. Черный красивее, но из-за него… ― Пелагус взглянул на дочь и расхохотался. ― Даже у девчонок ― ничего не выходит.
― Зачем? Тут и без нас исполнителей хватает.
― А глаз ― нет. Я сказал! Иди.
― Эти подводные лодки… ― пробормотал Марий.
― А еще и водолазы, ― рассмеялся Неон.
― И об этом позаботься. Чтоб тут не шастали.
Марий кивнул, потрепал по серебристым волосам сестру и пошел к скалам.
― А еще и прожектеры разные, вроде друга нашей Марион, ― Неон приобнял ее за плечи. ― Жаждущие проверить древние легенды.
― Неон! Забирай ее и домой. Быстро! Лукас ― в косяке макрели до первого невода. Консервы выйдут…
Тело отца изогнулось в длинном прыжке, преображаясь в полете. В воду вошел громадный дельфин. Таким был любимый облик обитателей Бездны. Один из многих…
― И как Генри? Справился с чемоданом? Не надорвался?
Марион несколько мгновений непонимающе смотрела на брата. Последние слова отца… Косяк макрели? Мысли метнулись испуганными, потерянными рыбками, а собрались в косяк, где каждая на своем месте и знает для чего.
― Неон? Чертенок! Зачем ты так рисковал?!
― Ха! Кто же кроме меня мог вытащить тебя из этой… Бездны!.. в которую ты по глупости полезла?
― Я?! ― у Марион перехватило дыхание. ― Ты! Не мог сразу рассказать?
― А зачем? Так было интереснее.
Марион вспомнила сомнения, опасения… И свою излишнюю ― ну всегда она с этим влипает! ― доверчивость. И со всей силы ударила брата кулаком в плечо. Тот расхохотался. Удар не причинил ему вреда, хотя человеку сломал бы ключицу. Уклонился от нового удара, поймал руки Марион, которыми она размахивала перед его носом.
― Вот что, сестренка! Выбирай, или мы сейчас плывем домой или твой дружек пойдет на консервы. Отец слов в течение не бросает.
― Он этого не сделает! Лукас выполнил обещание.
― Ну и что. У отца свой резон. Ты думаешь, кому-то нужен проходимец, забредший в наш дом за поживой?
― Неон, неужели я, в самом деле, такая глупая?
― Люди просто иные. Хитрые, подлые, изменчивые. И они живут в настоящей бездне. В бездне собственных сиюминутных желаний, в бездне страстей и страхов. Мы ― другие. Поэтому и существует запрет покидать Бездну. Он охраняет нас от людей.
― Но ты? И Марий… Вы же выходите!
― Я ― другое дело. Я был рожден на морском берегу. Рожден женщиной людей и до шестнадцати лет не знал отца. И не знал своей истинной сути. Не понимал, почему я не такой как все и пытался стать как они. У меня получилось. А Марий… он старший. Только я и Марий можем жить среди людей и играть в их игры. Ты же со своей наивностью и доверчивостью долго здесь не проживешь. Тебе нужна Бездна. И совсем не нужен Лукас.
― Я его люблю!
Смех брата был ласковым, но от этого не стал менее обидным.
― Ты любишь придуманного тобой Лукаса. А ему пока очень далеко от этого образа.
― Но я не хочу его терять!
― Это от тебя не зависит. Если ты нужна ему он изменится. А если нет… Поверь, ни одно чувство не вечно.
― Он может измениться?
― Моя мать изменилась. Поэтому отец принял меня в Бездне как сына. Если Лукас любит тебя он захочет измениться.
Захочет ли?
Солнце слепило глаза. Играло бликами на волнах, те лениво мазали песок и гальку, оставляя на них, кружевную шипучую пену. Как у шампанского. Пиршество крабов заканчивалось.
― Поплыли, сестренка!
(через два года после убийства Соане)
На черном, расшитом золотыми крестами и ромбами покрывале Риан развалился прямо в сапогах. За последние годы он слегка изжил в себе любовь к обтягивающей кожаной одежде, но сапоги упорно продолжал носить, хотя в условиях Луны в них не было ни малейшего смысла. А может быть, именно поэтому. Все эти лунарские ремешки и ленточки вместо обуви и одежды бесили его неимоверно. Как и то, что любая лунарская улица была в разы чище и суше, чем самый чистый стакан в их козырном баре в Параисо.
Провалился бы к дьяволу этот Параисо.
Да кому он и там, на хуй, нужен?
Риан рассмеялся собственным мыслям, потянул бутылку к губам, опять неудачно плеснул пойлом на грудь. Черный шелк и без того лип к коже. А стены продолжали и продолжали тихо бубнить:
«… уличные бои по-прежнему идут в Дрездене. Бывший заместитель президента Оласко около двух часов назад объявил Сан-Франциско своим протекторатом, а североамериканский континент — территорией, свободной от мятежников. Радикальное крыло правящей партии отказалось признать Оласко…»
Риан задумчиво отхлебнул янтарного горлодера из пузатой бутыли в правой руке. Внутри хитро изогнутой стеклянной стены, окружающей его кровать, вот уже которые сутки безостановочно пылала Земля.
«… требуют называть убийство Президента Ларраньяги казнью и прекратить начатое расследование. В то же время до сих пор не совсем ясна позиция властей Конфедерации..»
Фелицио Ларраньяга, Президент Земли и Генеральный секретарь совета Гелиопеи, умер в прямом эфире, мгновенно и очень грязно. Сам Риан то выступление не смотрел – ну откуда ж ему было знать? Не каждый день у президентов бошки взрываются. Знал бы – посмотрел. Впрочем, записей столько, что он особо ничего не потерял.
Теперь в ход пошла тара из левой руки. Жидкость заполнила рот прохладным огнем, подбавила жару в маленький костерок меж ребрами, откуда разбегались по всему телу мелкие волны покоя. Покой, который неделю, считай, даже не снился. И теперь башка требовала отдыха.
Земля горела по всем каналам. В конечном итоге он остановился на паре-тройке лунных, переключаясь между ними — там бывали новости, ему по-настоящему интересные. А все эти землянские названия практически ни о чем ему не говорили. Вот как мешают с дерьмом и песком его городишко, он взглянул бы, да смотреть не на что. Город-космопорт Сьерра-Морена — не пуп Земли, а уж прилепившийся к нему Каньон Параисо вообще никого не интересовал. Да и его самого, по правде сказать, тоже.
Его волновали дела на Луне — землянскую свою историю он давно послал к чертям. И дела на Луне он, как ему кажется, устроил неплохо. Во всяком случае, толпы беженцев валят сюда, а не отсюда. Поддержи он тех чинуш, кто хотел влезть в свару землядей — и тут, в городках, резня пошла бы не хуже, это он ясно видел. А резня, при всей ее увлекательности, здорово вредит бизнесу, если она, сука, на твоей территории. Так что горячим головам он сказал «ша».
Стало по его слову. В конце концов, главным спецом Луны по массовой резне давно уже считался именно он.
И перспективки наклюнулись недурственные. Конечно, если конфедераты наплюют на свои принципы и устроят что-то вроде вторжения, придется временно прикрыть хавалку и довольствоваться тем, что есть. Однако же, если вдуматься, для парнишки со Дна Параисо есть у него куда как немало.
Вот, столетний лунный вискарь, к примеру. Говно говном, откровенно говоря.
Почему-то хочется добавить «как и вся жизнь».
Риан молча приложился к бутылке.
«… никаких подробностей не поступает. Независимые эксперты анализируют записи с места преступления. К настоящему моменту все единодушны — дроны, убившие высокопоставленную четверку — не серийного производства, и наверняка изготовлены кустарным способом. Остается открытым вопрос, как охрана Президента допустила…»
Риан закатился хохотом. Столетнее пойло потекло с подбородка на грудь.
Да уж, охрана обосралась по самое не балуйся. Никто не просек левые дроны в толпе хренолетов с аккредитацией. Никто не срисовал, откуда они взялись. И ни один натренированный мудак не сумел снять чужую птичку в воздухе, когда та нарушила запретную зону. Ни одну из четырех. А беспилотники охраны вообще полагали птичек своими. Если верить журналюгам, конечно.
Покрывало вискарь, по ходу, вообще не впитывало, а золотые нити в нем больно расцарапали морду. Промокший шелк тоже не слишком-то помог делу. Риан вытерся рукавом. Закопался было в простыни, но потом подтащил к себе брошенную в ногах одежку. Мягкой подкладкой вытер морду и шею, втянув, почти что тайком от самого себя, так и не выветрившийся запах прежнего хозяина.
Нет, он даже злиться толком не мог, хоть и раздувал в себе это привычное и понятное чувство. Уж так ловко все было обставлено. Да и, если глянуть, на что тут злиться лично ему? Что бы там ни случилось с Ларраньягой — к Риану и его конторе это никаким боком. Сам Ларраньяга ему тоже был похер, хоть и был Президентом все время, сколько Риан себя помнил. А касательно обязательств — разноглазый сделал все, что обещал, и даже дохера как больше. И платы не попросил. Хотя, по всему выходит, таки получил, что хотел.
Во всех, блядь, смыслах.
Однако до чего же складно все теперь собирается в единую картину. Настолько складно, что возникает ощущение, что его самого тоже наебали. Прокатились на халяву.
С другой стороны, знать кое-что, чего не знает никто — по-своему приятно.
И рано или поздно подвернется способ на этом сыграть.
Стена погасла. Риан закрыл глаза.
В тишине почему-то болело сердце.
Он открыл глаза, снова приложился к бутылке. Стена послушно выдала запись трехсуточной давности — погром в «кошачьих» кварталах… где же, черт дери, это было? Да не суть. Погромщики захлебнулись кровищей, причем собственной — шеррисы, даже безоружные, дрались отменно — когтями на всех четырех лапах и этим своим телекинезом, которого как бы нет, а на самом деле — вот он, завалитесь. Даже на этой вот записи с хренолета есть некоторые вещи, которые иначе не объяснить.
Хе, лунари-то сразу запретили дроны, стоило объявить ЧП. У Ларраньяги, поди, мозги и остыть не успели. А на Земле, видишь, летают еще. Точно говорят — на Земле не осталось мозгов, все они давно на Луне.
Стена послушно выдавала запись за записью, заполняя пространство вокруг него языками пламени, клубами дыма, вереницами искаженных лиц, официальных лиц, нечеловеческих лиц, брызгами крови, осколками черепа Президента Ларраньяги…
Риан тихо покачивался из стороны в сторону, не моргая, глядел в центр сумасшедшего вихря. Он не знал, что с ним. Он искал себе место в сложившейся в мозгу картинке. И не находил.
— Сучий звероящер. Найду и завалю нахрен.
С отчаянной злобой одним движением он залил в глотку треть остававшегося в правой бутылке пойла. Скривился, закашлялся.
Завалю, завалю, не помилую…
Вот ведь ублюдочная мировая подлянка. Что за маза знать, что с тобой мало кто из землян и лунарей, да и вообще в Гелиопее, может по-серьезу тягаться в драке, если ты все равно по большему счету легковес в этом деле, тупо потому что ты землянином родился, блядь. И недобритая домашняя кошка-переросток накрошит тебя в фарш, едва отвлекшись от вылизывания собственной жопы, а вдобавок магическим образом засунет тебе в жопу твою же голову. И заебись, братишка, приехали.
Земляне, если брать чисто физуху, ни разу не вершина пищевой цепочки.
Риана это просто убивало.
Риккерт над его переживаниями постоянно угорал.
— Вы были созданы скакать по деревьям, чесать друг у друга в шерсти и весело трахаться по поводу и без. По мне, так вам стоило на этом и остановиться.
Риан заскрипел зубами.
За всю сраную неделю разноглазый не мелькнул ни на одной сраной камере ни единого сраного лунного города. Пару раз искусственная инта сигналила о совпаде, но каждый раз ошибалась. Риккерт исчез со всех горизонтов.
Повторялась история годичной давности. Правда, в тот раз он таки объявился.
Теперь Риан точно знал, почему.
Тогда… Тогда были другие думки.
Подморозило. Степан ухватился за доску палисадника и понял, что она заиндевела. За ночь дороги опять схватятся, и кто-то покатится юзом, чтобы почувствовать удар, а потом… тишину.
— Степа, куда пошел? – мать не дремлет.
— Покурить.
Он сходил в сени, достал новую пачку и с наслаждением затянулся. Внутри было пусто, черно, как над головой. Он даже боли не чувствовал, настолько дошел до ручки. Значит, Люда собиралась его бросить. Даже смешно, что все вокруг это знали, а он один бегал, как дурак с погремушкой.
И тем более смешно, что сейчас он единственный, кому не все равно, что ее убили. Ну как единственный, есть еще сумасшедшая старуха с дырой в башке, зерноуборочный комбайн и коза. Коза!
Твоюжмать!!!
Степан едва не обделался, когда из стылой темноты на него выехала инфернальная козья морда с фосфоресцирующими зрачками.
— Машка… Чтоб тебя… Ты где была?
— Тебя искала, всю деревню оббегала.
— А я тебя искал. Галка в больнице, ограду я запер. Можешь у нас в стайке перекантоваться, утром отведу домой.
— Какая в жопу стайка. Я тебя зачем искала – чтобы сказать, кто Галке по башке врезал. Я все видела!
— И кто?
— Не поверишь, блин. Председатель наш, Сан Саныч Панкратов. Пришел, постучал вежливенько, мол, Галина Иванна, нет ли жалоб? Не надо ли чего? Вон, крыша у вас худая, надо бы в совхозе вам шиферу выделить, как инвалиду. Ну моя дурочка уши-то и развесила, а он походил, лопату зацепил глазом, и говорит Галке: смотрите, мол, Галина Иванна, дыра у вас на крыше. Галка рот разинула, а он ей лопатой по затылку, я даже глазом моргнуть не успела. Каков прыщ! Хорошо, что я коза, а то там бы и прикончил.
— Хорошо.
— Что хорошо?! – завопила Машка.
— Что ты коза, — Степан выкинул сигарету и приоткрыл калитку. Там, у столбика, всегда стоял крепкий лом, которым они с отцом пни выкорчевывали.
— Иди в стайку, на улице холодно.
— Степа, ты чего? Ты чего придумал? Чеши в милицию и не фокусничай!
Дальнейшее Степан уже не слышал.
Он шел по улице, слушая, как хрустит под ногами подмерзший наст. Глубокая ночь, все спят уже, и Панкратов тоже спит. Но придется проснуться – умереть во сне слишком большая привилегия, он ее не заслужил. Где-то далеко уже занимается рассвет, но здесь пока еще царит тьма.
Хотя скоро, совсем скоро все изменится. Как бы зима ни цеплялась, ей придется разжать пальцы. Снег стает, подует теплый ветер, который принесет с собой что-то новое – новые песни, новые прически и новые возможности. Степан улыбнулся, подумав, как хорошо будет тем, кто это увидит.
А он шел по Четвертой к дому председателя. Шел, чувствуя себя оторвавшимся осколком зимы, который никогда не увидит света. А если и увидит, то растает, растечется лужицей, высохнет – и не станет его. Будто никогда и не было.
На перекресте Вокзальной и Четвертой он увидел поваленный палисадник – это Елисей утром пытался развернуться. А ведь он сюда и ехал, просто увидел председателя на дороге и озверел. Душевный он все-таки, хоть и комбайн. Пусть Родченко сделает его на совесть.
Дом председателя знают все. Когда умерла старая Морозиха, он захватил ее участок, избу снес и поставил там гараж для Волги. Той самой, которую сегодня героически сплющил Елисей.
Ворота у него железные, за ними – большая изба-пятистенка с сенями и открытой верандой для летних посиделок. Жена у Панкратова хорошая, общительная, в деревне ее любили – она частенько зазывала на веранду баб, и они там дотемна пели песни. Но сейчас веранда была темной, свет горел только в одном окне дома. Неужели не спит?
Степан подошел и просто постучал в калитку. В окне мелькнуло лицо председателя – он замахал руками, показывая куда-то вправо. Степан не понял, постучал еще раз. Панкратов появился в окне с пальцем, прижатым к губам. И через секунду раздался лязг открывающегося замка.
— Тихо. Жена спит.
Он пропустил Степана в сени, проводив глазами лом. Панкратов был большой мужик, и это еще вопрос, кто кого – даже с ломом. Но сейчас Степан был в таком состоянии, что мог идти на танк с голыми руками. Воин дракона – как когда-то с Левушкиным они видели в том самом фильме.
Сан Саныч плотно прикрыл дверь и повернулся, скрестив руки на груди:
— Убивать пришел?
Степан кивнул.
— Это мы еще посмотрим.
Кажется, председатель был пьян. Когда он прошел мимо, на Степана пахнуло густым перегаром. Надо же, нервы у него. А так с виду и не скажешь.
— Тебе налить?
— Не надо.
— Чего так? Мне не жалко.
В сенях стоял стол, застеленный клеенкой. На него Панкратов поставил пузырь с мутной, белесой влагой. Сел, вытащил из кармана пачку и закурил, откинувшись на стуле.
— Садись, Литвиненко, в ногах правды нет. Хотя впрочем, — он махнул рукой, наливая себе стопарик, — ты еще насидишься. Думаю, Никонов хорошо поработает, и будет у тебя диверсия с покушением на убийство должностного лица.
Степан молчал. Он смотрел на ребро ладони Панкратова, почти у самых часов, где темнело бурое пятно. Галкина кровь. И чувствуя, как в груди поднимается обжигающе-холодная ярость, мысленно возрадовался. Именно такое чувство ему сейчас необходимо. Председатель это почувствовал – по блеску глаз, по раздувающимся ноздрям, по белым костяшкам пальцев, сжимающих лом.
— Да ты серьезно? За что ты меня так ненавидишь, Литвиненко?
Степан выложил на стол разрезанный шланг. Панкратов вздрогнул и судорожно затянулся, выпуская клубы едкого дыма.
— Не докажешь.
— А я и не буду. Я вас, Сан Саныч, просто так убью. За Люду, за Олега Рохлина, за Галку… Надо же, этакого цыпленка обидеть не побоялись. Она ж как птенчик, с руки ест.
— Сядешь.
— А я и так сяду. Пусть хоть за дело будет.
Степан перехватил лом двумя руками. Панкратов поднял руки, защищая голову, но не угадал – Степан метнулся под ними, одним движением впечатал председателя в стену вместе со стулом, и навалился на лом, прижимая им морщинистую шею.
Панкратов ухватился, пытаясь оттолкнуть Степана. И ему почти это удалось, но тут Степан снова увидел то самое бурое пятно на ладони и озверел окончательно. Если ты считаешь себя вправе обокрасть другого человека, отнять у него самое дорогое, то не взыщи… Лом впечатался в шею, Степан уже почти слышал хруст хрящей гортани, видел выпученные глаза Панкратова, в которых плескался ужас. И тут он увидел бледно-розовый свет, падающий из окна на обитую вагонкой стену.
Откуда-то со стороны Красноярска шел рассвет. Красил кисточкой небо и землю, разгоняя тени. Облизывал сосульки, заставляя их плакать и таять, роняя слезки на подмерзшую за ночь землю. Такой же свет был, когда они с Елисеем ехали по трассе – свободные, счастливые, только свои.
Степан замер, а потом медленно отпустил Панкратова. Не давая упасть, схватил за шиворот и подтащил обратно к столу. Руки председателя тряслись, как у запойного алкоголика. Едва почувствовав под локтями твердую поверхность, он обхватил руками голову и затих. Степан опустил лом, не переставляя изумляться тому, что секунду назад он едва не убил человека. Совершенно всерьез.
— Вот и кончилось все. Может, оно и к лучшему.
Степан удивился еще больше, услышав голос председателя.
— Не хотел я их убивать. Швецову уж точно. Я ж не знал, что они вместе поедут. И вообще думал, что за ночь жидкость вытечет, он быстро увидит, что тормоза неисправны. Ну, улетит в канаву, переломает себе ноги, будет ему наука. Вот и все. Кто ж знал, что он сразу на мотоцикл сядет, да еще Людмилу подвозить возьмется…
Я не душегуб, просто так вышло. Понимаешь, все… рухнуло. Я не знаю, как это сказать, но мы идем ко дну. Мы все тонем – и ты, и я, и даже Галка. Я всю жизнь копил…
— Крал… — поправил его Степан.
— Ни хрена ты не понимаешь, аааа… — махнул рукой Панкратов. – Я бы на тебя посмотрел на моем месте. Я копил, я рисковал, я под статьей ходил, а в январе хоп! И все, Сан Саныч, все свои сбережения, весь свой каторжный труд и страх можешь вывезти в чистое поле и сжечь. Если бы ты знал, Литвиненко, сколько пота и страха в каждой сотенной, что ты по ветру пустил, ты бы ночь не спал. И я не спал, много лет — все думал, потерплю сейчас, зато потом даже внукам моим можно будет не работать.
Он усмехнулся, и губы его задрожали.
— Жена все зудила: купи золото. Да хоть у цыган, лишь бы деньги дома не держать. А я злился: ведь вроде заработал, а на книжку не положишь, людям не покажешь, а золото то… На что оно мне? Деньги есть деньги. Родные, советские, государством обеспеченные. Можешь себе представить, каково мне было, когда я метнулся в Красноярск и понял, что больше двух-трех тысяч не разменяю. Это ведь будущее было, мое и моих внуков. А теперь его нет. А еще эти… И все туда же – статьей меня шантажировать. Да я таких без соли на завтрак жру.
— Жрал, — снова поправил его Степан.
— Жрал. – на сей раз согласился Панкратов.
— Знаешь, Литвиненко, ты молодой еще, у тебя опыта, как у курочки. А я вижу, что кончилась наша жизнь, земля из-под ног уходит. Ты посмотри вокруг, нас скоро смоет и ничего не останется. Последние дни живем.
— И что теперь, убивать?
Панкратов схватился за остатки волос, сморщился весь, сжался.
— А что делать? Вот так просто все отдать и уйти? Рохлину отдать, пусть он сам коров режет и колбасу продает? Я при таком раскладе ему не нужен. И никому не нужен, потому что тут все стоит на пинках и чертовой матери. Нас не учили нормально работать, Литвиненко, никогда не учили. Ты вот свои гайки ковыряешь весь день, и то знаешь, что соляру воруют, что запчастей не доплачешься, что вся система стоит на голове. А весь совхоз как живет? Точно так же. Мы, как навоз на копытах, к государственной кормушке приклеены – отцепи нас и все, можно ползти на кладбище. Сдохнем с голоду. Коров порежем, поедим и сдохнем, ибо ни черта не умеем.
Я устал, Литвиненко. Чертовски устал бояться, крутиться, на каждый стук вздрагивать. Я не потяну новую жизнь, мне она не нужна. Мне бы и старой хватило. Запутался я, выдохся совсем и ничего не соображаю. Галку зачем стукнул, сам не знаю. Одурел уже от страха и злости – Рохлины всякие лезут и лезут. И не передавишь их, паразитов. Я не знаю, что дальше будет, но нам точно конец.
— Вам, — безучастно отозвался Степан.
— Что делать будешь? – спросил его председатель.
— В милицию пойду. Мы вместе пойдем.
— Так я с тобой и пошел.
— Ну выбирайте, — Степан положил на стол лом. – Или в милицию или в морг. Из милиции, пусть и не скоро, но вернетесь.
Панкратов опустил голову. Скрипнула дверь, и в проеме появилась его жена в розовом байковом халате:
— Ой, Санечка, а что вы тут сидите? Здравствуйте. Не ложились еще, что ли?
Степан наклонил голову вместо приветствия, а Панкратов тяжело выдохнул и велел жене:
— Оля, бумагу принеси с ручкой.
Писал он долго, за окном уже полностью рассвело. Ольга Петровна нажарила сырников. Она собирала на стол и улыбалась, невдомек ей было, что за бумагу пишет ее муж.
— Садитесь, позавтракайте. У меня и кофе есть растворимый. Степа, тебе чаю или кофе?
— Потом поедим, Оль. Сейчас некогда.
Панкратов встал, обнял удивленную жену, и протянул бумагу Степану:
— Пошли, что ли.
Никонов слегка обалдел, когда увидел председателя Панкратова с перегаром и вчерашней щетиной, и Степана Литвиненко с ломом и бумагой, которую тот бережно положил на стол перед участковым.
— Вы чего, пили ночью?
— Аааа, — махнул рукой Панкратов, — оформляй давай, пока я добрый. А то потом передумаю, адвокатов из города выпишу и скажу, что никогда такого не делал. А ты, Литвиненко, заставил меня, употребив насилие. Что делать будешь в таком случае?
— Не знаю, — сказал Степан, — все, что мог, я уже сделал.
Одурелый Никонов кинулся звонить в транспортную милицию. А еще надо звонить в райком и вызывать зампредседателя, который теперь вроде как председатель.
— Литвиненко, никуда не уходи. Мне с тебя еще показания снять нужно.
— Да я тут, на крылечке посижу.
Эскадра наконец-то была в сборе. Четыре корабля разместились в просторной гавани Порт — Ройяла: величественный флагманский фрегат «Элизабет», видавший виды бриг «Британия», новенький, только что с верфи «Коршун» и малыш «Стремительный», сильно напоминавший незабвенный «Перехватчик», потопленный пиратами три года назад.
Командор Норрингтон инспектировал «Коршун», прибывший в гавань всего час назад. В сопровождении новоиспеченного капитана Джилетта, сияющего как медный пенни и нескольких офицеров, командор обошел судно от носа до кормы, и ни одна мелочь не могла укрыться от его острого взора. Но в целом осмотр его удовлетворил.
— Капитан Джилетт, примите мои поздравления, у вас отличный корабль!
— Благодарю, сэр! – и без того довольная физиономия Джилетта засияла от этих слов еще ярче.
— Однако, — заметил Норрингтон, — как ни радует меня ваше повышение, но из-за него я остался без второго помощника.
— Без первого, вы хотите сказать? – уточнил Джилетт.
— Первым я назначил Вудхауза. Но и второй необходим мне как воздух, учитывая тот факт, что в скором времени нам придется вести активные боевые действия. Правда губернатор обещал прислать мне какого-то молодого офицера, — в голосе командора прозвучала изрядная доля скепсиса, — Наверняка одного из тех желторотых юнцов, которые не нюхали пороха и не видели моря.
В этот момент к ним приблизился один из вахтенных матросов.
— Господин командор, сэр, — заговорил он торопливо, — какой-то молодой офицер разыскивает вас!
— А, вот и он! – произнес Норрингтон, — Легок на помине!
Они с Джилеттом перегнулись через борт и получили возможность наблюдать, как стройный молодой человек в алом мундире и треуголке забрался на борт «Коршуна» по веревочному трапу с ловкостью заправского морского волка. И вот он уже шествовал по палубе уверенной походкой, направляясь к командору и Джилетту. Остановился в нескольких шагах, вытянулся в струнку и по всей форме отдал честь.
— Господин командор, согласно приказу губернатора Суона прибыл в ваше распоряжение! – четкий разворот в сторону Джилетта, щелканье каблуков, наклон головы, — Капитан!
Норрингтон не нашелся что ответить. Он вообще потерял дар речи. Он глядел в лицо юноши и не верил своим глазам. Если и существовал на свете человек, коего командор менее всех желал видеть на своем корабле, так этот человек стоял сейчас перед ними.
— Мистер Тернер, — Норрингтон с трудом овладел собой, — Полагаю, это всего лишь шутка. Причем не самая удачная.
— Никак нет, сэр, — невозмутимо ответствовал Уилл Тернер, — Вот мои документы, а также рекомендательное письмо его превосходительства губернатора.
— Всё, — сказал Игнат. — Дальше не пойду, хоть режьте!
— Навязался на нашу голову, — сказала Галка.
— Не нервничай, — Генц заботливо обнял её за плечи. — Тебе нельзя.
Игнат хмыкнул.
— Крокодил лёг на гальку.
— Щас точно огребёшь, — пообещал Генц.
— Да ладно! Уж и пошутить нельзя.
Игнат уронил рюкзак на траву, упал спиной, широко разбросав длинные ноги. Запрокинул голову.
— Сам себе памятник! Мечта-а!
— Нос не дорос, — сказала Галка. — Правда, Олежек?
Олег разворачивал спальник. Идея взять с собой Игната принадлежала ему. Нервы у всех были на пределе, и он чувствовал себя виноватым.
— Поэт поэту люпус эст! — заметил он хмуро.
— Эх, ну я понимаю, вслух произносить нельзя — окаменеешь, — развёл философию Игнат. — Но почему нельзя записать и напечатать массовым тиражом? Да хоть бы и в сеть вывалить, например?
— Тебе уже объясняли, — сказал Олег неохотно. — Последняя строка сонета невербализуема.
— Синдром Горгоны, — хохотнул Игнат. — Слово изречённое есть смерть. Беспримесная. Послежизнь в камне. А зато в некоторых племенах до сих пор сохранился язык танца. Можно было бы с помощью хореографии…
— Балабол! — сказала Галка. — Вот завтра прочтёшь откровение, а потом можешь его нам протанцевать. А мы посмотрим, как это у тебя получится.
— Злые вы, — сказал Игнат, зевая. — И ленивые. Всё бы вам истины на блюдечке… Лучше бы о людях подумали. Вот для чего он тут, а? Уже давно перевезли бы куда поближе к живым и страждущим.
— Где нашёл свою смерть, там и покоится, — уверенно ответил Генц — А люди сами к нему идут. Разве не замечательно?
— Всё больше людей нашу тайну хранит, — процитировал Игнат модного поэта.
Перед рассветом он ушёл. Налегке.
Последний отрезок пути нужно было преодолеть в одиночестве.
Когда серую графитную хмарь пробили робкие лучи восходящего солнца, оглянулся.
Ха!
По дороге нескончаемой вереницей тянулись паломники. Мужчины, женщины, подростки. С детьми на руках. Дряхлые старики. В джинсах, шортах, спортивных костюмах, разноцветных обносках, кроссовках, сапогах, сандалиях на босу ногу. Съехавшиеся со всей России. Жаждущие прикоснуться к чуду и, вероятно, мечтающие открыть для себя некую истину. Что-то окончательное и незыблемое — один раз и на все оставшиеся времена.
Он ускорил шаги и через некоторое время увидел спины тех, кто проснулся раньше него. Понял: в конце будет тесно.
В очереди за счастьем, подумал он вдруг. Сколько-то там тысяч шестой…
Последняя строка жгла самим фактом своего существования. Узнать её хотелось до оскомины. Единственную. Верную. Идеально бьющую в цель. И потом… сожалеть, что универсальный рецепт пришёл в голову не тебе? Открытие века с одинаковой вероятностью могло оказаться прорывом или приговором. Но пусть это будет мой прорыв! Или мой приговор.
Игнат вывернулся из людского потока и, не оглядываясь, пошёл прочь.
На оживленном углу в Крауч-Энде Азирафаэль отважился зайти в магазин новинок для взрослых.
Он пробирался сквозь лабиринт DVD-дисков и разноцветных бюстгальтеров, робко ступая по пурпурному ковру. Продавщица с розовым Бобом раскачивалась в такт песне в наушниках — в другом темпе, чем приглушенная песня в динамиках салона:
— Уже поздно отказываться от тебя
Я сделал глоток из моей дьявольской чаши.
Тихо-тихо он овладевает мной…
Азирафаэль посмотрел на массажер на подставке, нажал круглую тестовую кнопку, отшатнулся и выключил его. Осматривая пикантные костюмы с безопасного расстояния, он услышал бодрый голос с теми узнаваемыми интонациями, которыми он — раз в год по обещанию, а то и реже — пользовался сам.
— Привет! Добро пожаловать.
Азирафаэль поднял голову, словно кролик, завороженный удавом.
— Да?
— Чем я могу?.. — Продавщица вынула наушники. — Ух ты.
— Да?
— Надеюсь, вы не против, что я это говорю, но ваш наряд охрененно хорош. — Продавщица вытянула шею и с восхищением посмотрела на жилет Азирафаэля. — Это карманные часы? Вау! И они работают?
— С 1859 года.
— Вау! Никогда бы не подумала. Увлекаетесь стимпанком?
Азирафаэль моргнул.
— Эм… Я бы так не сказал.
— Правильно. Я просто подумала…
— Гм… — Азирафаэль решил, что со светской беседой пора завязывать. — Мог бы я приобрести… кое-что?
Продавщица окинула взглядом полки.
— Да, вы пришли по адресу.
— Хорошо.— Азирафаэль постучал кончиками пальцев. — Я спросил друга, куда мне зайти. Мне потребовалось несколько попыток, прежде чем он меня понял. И направил к вам.
— Да? А кто?
Азирафаэль отмахнулся.
— Не думаю, что Вы ее знаете. Живет в квартире за углом. Носит много разных париков.
— Мадам Трейси?
Продавщица удивленно подняла брови. Азирафаэль последовал ее примеру.
— Да, именно так ее и зовут.
— О Боже, я обожаю мадам Трейси. Она очень веселая.
Азирафаэль сглотнул.
— Вы с ней знакомы?
— Да, она постоянно сюда приходит. — Продавщица опустила наушники, и все ее лицо засияло. — Откуда вы ее знаете?
— Мы… путешествовали вместе. Какое-то время.
— Ух ты. Вы двое, должно быть, старые друзья. — Продавщица потеребила наушник. — Если подумать, я давно ее не видела. У нее все в порядке?
Азирафаэль пожал плечами.
— Да. Она просто решила сделать перерыв.
Продавщица отступила назад.
— В любом случае, извините. Не хочу отвлекать расспросами.
— Вообще-то, если вы не заняты, не могли бы вы мне помочь?
— Конечно. Что вам нужно?
Азирафаэль пожевал губами и поджал их.
— Я кое-что ищу.
— Что именно?
— На самом деле я не знаю точно.
— Тогда как же вы собираетесь это найти?
— Я бы хотел кое-что для своего друга.
Продавщица кивнула через стойку.
— У нас тут есть подарочные карты.
— Видите ли, я… — Азирафаэль сделал короткий вдох, — ну, он мне не друг. Он мой любовник. И у меня дилемма.
— Да?
Азирафаэль взглянул на корсеты.
— Я надеялся, что у вас здесь найдется что-нибудь подходящее… приятный опыт для него. Но не для меня.
— Почти все, что здесь есть, можно использовать на одном человеке.
— Да, но очень важно, чтобы я не получал удовольствия. Только он.
На лице продавщицы появилась заговорщическая ухмылка.
— Ох. Понимаю.
— Действительно понимаете?
— Поверьте мне, я знаю, что вы имеете в виду. — Она указала на дверь в дальнем конце магазина. — Видите ту комнату в глубине?
Азирафаэль заглянул ей через плечо.
— Да.
— Загляните туда. Думаю, там вы найдете то, что ищете. — Продавщица оглядела его с некоторым сомнением и уточнила: — Большая часть тамошних аксессуаров довольно дорогая, но сперва посмотрите. Если вы не можете найти что-то в вашем размере или ценовом диапазоне, вернитесь сюда, и мы поговорим.
Азирафаэль колебался.
— Размер?
— Да, я знаю одно местечко на Бейтмен-стрит. Они могут подогнать заказ под ваши параметры.
Азирафаэль побледнел.
— Боже мой. Я сейчас вернусь.
Девушка снова вставила в уши наушники, когда Азирафаэль осторожно пошел к двери, приподнял черную занавеску и на цыпочках вошел. Он ахнул. Перед ним была круглая комната с люстрой, красными стегаными стенами и стеллажами с адскими приспособлениями, словно прямиком из пыточной камеры. Маски. Смирительные рубашки. Удила и уздечки. Полицейские дубинки. Обитое кожей сиденье, похожее на гимнастическую скамью. Ремни безопасности для частей тела, которые он даже не мог идентифицировать, шипастые вертушки и стальные пояса целомудрия с замками до пояса.
Азирафаэль уставился на Х-образную раму рядом с зеркалом.
— Боже Милостивый!
Продавщица что-то напевала себе под нос, просматривая электронные таблицы магазина.
— Я не видел ни одного из них с 1485 года.
Продавщица открыла папку, все еще не обращая на него внимания.
Азирафаэль в ужасе отпрянул от диковинок и отступал шаг за шагом, пока не протиснулся сквозь занавес. Он несся по проходам между пластиковыми каблуками и формочками для тортов, его глаза были широко раскрыты, как блюдца, когда он поправлял лацканы.
Продавщица снова вытащила наушники и крикнула ему вслед:
— Сэр?
— Простите, мэм, — выпалил Азирафаэль, — вы, должно быть, меня неправильно поняли!
— Неужели?
Азирафаэль направился прямиком к двери.
— Вы были очень добры. Я просто думаю, что это была ошибка.
— Смотрите сами, конечно… — Девушка наклонилась вперед. — Я не пытаюсь быть неподобающе навязчивой, но вам действительно не нужно стесняться того, что вы здесь.
Азирафаэль замедлил шаг и остановился.
— Разве?
— Конечно нет! — Продавщица подперла рукой подбородок. — Все так делают.
— Ну что ж… — Азирафаэль скривился. — Дело в том, что я… новичок в этом.
— И это тоже нормально. У меня первый раз случился, когда мне было уже почти двадцать восемь!
Азирафаэль покраснел.
— Это мило, но я немного старше.
— Вот что я вам скажу… — Продавщица поиграла своей болтающейся фиолетовой пластиковой серьгой. — Вы любите книги?
Азирафаэль вздохнул с облегчением.
— Да, я очень их люблю.
— Подойдите к книжной полке и посмотрите, не зацепится ли за что-нибудь глаз. Что-нибудь, что вы можете прочитать вместе со своим другом.
Азирафаэль немного расслабился.
— Звучит неплохо.
Азирафаэль с пылающими щеками подошел к книжной полке и принялся перебирать скудный запас научной литературы и книг в мягких обложках. “Секреты корневой чакры”. “Я была тюремной охранницей”. “Изнасилованный Моим Герцогом”. “Подружка миллиардера”. “Его Дикое Высокогорное Очарование”. Наконец он вытащил книгу размером с подставку для напитков в кожаном переплете — “Портативный Руми: жизнь, чувственность и любовь”.
Азирафаэль поднес ее к стойке.
— Спасибо, что вы так терпеливы.
— О, как мило. Классный выбор. — Продавщица посмотрела код на обороте. — Могу я вам еще чем-нибудь помочь?
— Спасибо. Вы были очень милы.
Она наблюдала, как Азирафаэль отсчитывает деньги.
— Вам нужен пакет?
— Учитывая все обстоятельства, я думаю, что нет.
— Хорошо. — Продавщица протянула ему книгу и чек. — Желаю вам отлично провести этот день.
Азирафаэль одарил ее легкой застенчивой улыбкой.
— Я так и сделаю.
Азирафаэль вышел на серую, шумную улицу и сунул книгу во внутренний карман пальто. Как только пешеходы прошли мимо, он остановился, обернулся и бросил последний оценивающий взгляд на костюмы в витрине. А потом поднес руку ко рту и послал воздушный поцелуй на вывеску, и ее единственная перегоревшая буква зашипела и засветилась так же ярко, как и остальные.
Вера не сразу поняла, что проснулась. Только когда ветер плеснул в лицо прохладной моросью, сознание наконец вернулось к серой реальности.
Оглядевшись, она скинула рюкзак и швырнула его на тротуар. За прошедшие сутки его порядочно замело опавшими листьями, и деревья вдоль улицы оголились еще больше. Но домишки, богатые и скромные, затерявшиеся в глубине огороженных участков, стояли все такими же немыми памятниками ушедшей отсюда жизни. Особенно этот, с облупившимся голубым фасадом, что глядел прямо на нее темными прямоугольниками окон, из-за белой обводки казавшимися самой тьмой.
Вера оказывалась здесь каждое утро. Как именно — она не знала и не понимала. Должно быть, какая-то изощренная форма лунатизма, нападавшая, едва забрезжит рассвет. Не ночью же, когда город кишмя кишит зараженными и сделать два шага — уже великое достижение.
Она снова посмотрела на дом. Странный он был — отталкивающий и манящий одновременно, отчего пугал еще больше. Иногда ей казалось, что во мраке окон мелькает какая-то тень, словно неведомый мистический узник, для которого деревянные стены стали настоящей тюрьмой. Умом она понимала, что это — бред, потому как даже зараженные сюда не наведывались, но ощущение оказалось достаточно стойким. Однако каждый раз, когда она уже готова была подойти к белой двери и дернуть за ручку, страх, липкий и острый, тут же гнал ее прочь, подальше от этих облупившихся стен.
Вот и сейчас ей почудилось, что тьма в одном из окон на мгновение встрепыхнулась. Вера даже успела сделать два шага к засыпанному листьями порогу, как вдруг с неба послышался нарастающий рокот.
Вертолет пролетел так низко, что с деревьев смело последнюю листву, а оголенные ветви затрясло в дикой пляске. Мелькнув пятнисто-зеленым брюхом, машина пронеслась над улицей и устремилась куда-то к центру города. Вера осталась незамеченной, но это не было поводом для огорчения. Военные редко брали попутчиков, а чаще вовсе принимали беженцев за зараженных и открывали огонь.
Выждав, пока рокот не стал еле слышным, Вера собрала свою поклажу и снова двинулась в путь. Сегодня она намеревалась выбраться на городские окраины другим путем: более коротким, но и более опасным. Если прежде ей удавалось избегать больших проспектов, то теперь дорога лежала как раз через один из таких. Во время Исхода многие пытались прорваться через основные дороги… чтобы остаться там навсегда. Потому впоследствии они и превратились в настоящую вотчину зараженных, не гнушавшихся там полакомиться падалью даже при свете дня.
Пока Вера шла, сзади время от времени шуршали листья. Но стоило обернуться, как над дорогой вновь опускалась тишина. Ветер уже порядком поутих, да и не мог он шуметь с таким же ритмом, с каким обычно переступают четыре мускулистые лапы.
Зверь не отставал.
* * *
Она уже подходила к проспекту, когда со стороны вновь послышался знакомый рокот. Со стороны центра приближался давешний вертолет, только на сей раз с ним было что-то не так. От хищных плоскостей тянулся длинный смолянистый шлейф, а сама машина постоянно клевала носом, словно держась из последних сил.
Вертолет пролетел над головой, пересек проспект и из нового нырка уже не вышел. Под жуткий грохот, молотя обрубками лопастей по кирпичным фасадам, он рухнул на примыкающей к проспекту улочке и затих в ее глубине. Но взрыва, которого вот-вот ожидала Вера, так и не последовало.
Не понимая зачем, она быстро достигла проспекта и, почти не глядя по сторонам, перебежала его. Улочку она нашла тоже без проблем: столб дыма, рвущийся в пасмурное небо, оказался хорошим ориентиром.
Измятый вертолет лежал на боку, задрав полуотломанный хвост. Падая, машина снесла часть стены ближайшего дома, и длинный кусок арматуры пригвоздил одного из пилотов к сидению. Второй же, выпав из покореженной кабины, суетливо отползал, волоча по раскрошившемуся стеклу окровавленную ногу.
Тут ее наконец одернул голос разума, возопивший о таком глупом безрассудстве. Она даже сделала шаг назад, но пилот вдруг увидел ее и протянул руку:
— Помоги…
Совсем молодой парень, двадцать с небольшим. Светлое лицо, без ожогов и болезненных оспин, разве что расчерченное свежей ссадиной. А самое главное, чистые не замутненные выживанием глаза, привыкшие видеть мертвый город только с высоты. Даже кобура, болтавшаяся на поясе комбинезона, казалась чем-то смешным и неуместным.
Здравый смысл кричал: «Брось и беги!», но ноги сами поднесли ее к пилоту. Вера прекрасно понимала, что сейчас сюда сползутся все ближайшие зараженные, особенно с проспекта. Но эти мысли пролетали в голове, пока она помогала бедолаге подняться и подставляла ему плечо.
Искать укрытие было некогда, и они поспешили к ближайшему двухэтажному зданию. Спешить, конечно, с такой «поклажей» было трудно. Однако парень старательно перебирал ногами, хоть и давалось ему это крайне нелегко. Было видно, что он то и дело сдерживает крик.
Здание оказалось каким-то фитнес-клубом. Первый этаж с высокими окнами и свисающими на петлях дверьми не годился совершенно. Стоило немалых трудов проковылять вдвоем по узкой лестнице, но зато на втором этаже их ждала удача. Первая же дверь в затхлом темном коридоре вела в относительно просторный спортивный зал.
Судя по обилию сдутых мячей и толстой сетке, натянутой вдоль окон, раньше здесь гоняли в баскетбол и волейбол. Но самое главное, путь в зал лежал через небольшой гардероб и, соответственно, две двери, каждая из которых запиралась на оставленный в скважине ключ. Вера опасалась, что механизм мог уже проржаветь или прийти в негодность. Но нет: звонко щелкнув, замки отгородили их двойной преградой от коридора и внешнего враждебного мира.
Вовремя: едва Вера провернула второй ключ, с той стороны послышались приглушенные шаги. Семенящие, сбивающиеся иногда на старческое шарканье, они время от времени затихали, чтобы смениться тяжелым, с частыми громкими выдохами сопением.
Зараженные. Потеряли след и теперь обнюхивали коридор.
Вера приложила палец к губам — пилот кивнул. Он сполз с ее плеча и, держась за стену, уселся на пол. В его руках появилась желтая коробочка аптечки.
Она вопросительно подняла брови, показав глазами на рану. Парень смущенно улыбнулся, но покачал головой и принялся копаться в аптечке.
Вера пожала плечами и присела у стены чуть поодаль. Сам — так сам. Теперь, когда страх немного отступил, он явно опасался подхватить от нее какую-нибудь городскую заразу.
Обработав рану и вколов какую-то ампулу, пилот откинул голову и прикрыл глаза. Вера же, вполглаза наблюдая за ним, продолжала прислушиваться к шорохам снаружи.
Где-то через час, когда те поутихли, она шепотом спросила:
— Как нога?
— Терпимо, — прошептал тот. — Кость вроде не задета. Но медицинская помощь… Помощь… — Он неожиданно спохватился, засуетился и вытащил из нагрудного кармана рацию. — Надо вызвать помощь.
Но уже после пяти минут тыканья в тангенту он обессиленно опустил руки:
— Аккумулятор… Чертова батарея села!
— Не кричи. Запасной, что ли, нет? — жестоко сыронизировала Вера, однако парень вдруг оживился:
— Есть. Есть! Должна быть в сумке. Но…
— Что — но?
— Сумка в вертолете…
Вера вспомнила столб дыма над машиной и усомнилась:
— А он не взорвался?
— А ты слышала взрыв?
Действительно. Взрыва не было.
— К тому же топлива почти не оставалось. Нам бак пробили. Твари… Нарвались на мародеров…
— Давай без историй, — перебила его Вера и, подумав, продолжила: — Раньше завтрашнего утра можешь забыть про свою батарейку. Пока друзья не угомонятся.
— Какие… А, инфицированные.
— Именно. Так что вколи себе лучше что-нибудь для спокойствия и спи. Лучше времени не придумаешь.
Когда уже смерклось и Вера, укутавшись в куртку, клевала носом, со стороны пилота послышался шепот:
— Спасибо…
— Что? — встрепенулась она.
— Спасибо. Что спасла.
— Спи, вояка. Не факт, что завтра будет лучше.
Пауза, и парень добавил:
— Меня Слава зовут.
Лорику не спалось. Было странно впервые укладываться вне модуля. Вне «дома». Не было уверенности в собственной безопасности, «в спине» и завтрашнем дне. Было ощущение, что прогулка закончена, и пора бы к себе. Мужчина вздохнул, обнимая плоскую жесткую подушку из сушеных трав вместо своей женщины. Как там Эмбер? Починилась ли Олис? Интересно, пришел ли к ним спать Тридцать третий, или отсиживается в шаттле? Картинка себя со стороны в обнимку с Эль и себя лишнего снаружи предстала перед внутренним взором. Волна непозволительной ревности подкатила горячей волной к шее. Фил вышел в кухонный закуток – выпить воды. Сквозило. Ссутулившись и немного дрожа, со стаканом завернул в лабораторию.
Здесь все было родным и привычным. Так странно: аборигены жили словно в двух мирах. С одной стороны современная, знакомая Лорику техника и сплавы, с другой – дикая природа, запустение и натуральное хозяйство. Вместо белой униформы – небеленый лен и хлопок, пенька и кожа. Что едят местные? Лорик на миг задумался: он не заметил ни одного домашнего животного или звуков скотины. На кухне в холодильном шкафу были странные густые жидкости в нано-стекле и пара тряпичных мешков с собранным в лесу. Видимо, завтрак еще удивит…
Почувствовав себя на время любознательным школьником, Лорик капнул на стекло из собственного стакана. Ухмыльнулся: как говорится, вода – это всегда немного суп. Радует, что иммунитет пока не подводил. Местным водичка доставляет куда больше хлопот. Имеющиеся оспориллы микроскопические органеллы ороидных растений, плавающие в воде и не заметные глазу, создают в организме плодородную кислотную среду для паразитирующих на нервной системе микроплазмозов. По сути, люди с рождения пьют отравленную воду, насыщая себя самих паразитами. Интересно, почему в подростковом возрасте защита падает? Словно людям дан срок пожить и размножиться, чтобы они не вымерли совсем. Паразиту не выгодна смерть носителя. Так стоит ли давать людям астероидного мха? Лорик растер переносицу, придавая себе бодрости и пробуждая мыслительный процесс.
Можно сделать фильтры. Один точно должен быть в упавшем модуле. Можно принимать гидрокарбонаты натрия, составить противопротозойные комплексы… Лорик сделал пометки для подбора маркеров.
Что касается бутылей – там состав был еще интереснее! Комплекс аминокислот, углеводов и жиров животного происхождения. Компоненты были грациозно подобраны: идеальные высокомолекулярные сложные комбинации складывались так тесно, что увиденное на стекле микроскопа можно было перепутать с творчеством современного художника. Стройные ряды микрокристаллов аскорбиновой кислоты дополнялись практически виноградными гроздьями ферритина, блестящие зеркальные горы магния, радужные озера ретинола, похожие на лед или стекло, крупицы калия, ровно квадратные, радужные или с коричневым отливом – йода. Комплекс был настолько сбалансирован, что Фил впервые видел такую комбинацию. Монитор рисовал странную химическую формулу – кабаламин отдыхает! Ветки соединяясь в замысловатые сети, образовывали невероятно сложные молекулы, идеально сбалансированная, симметричная и многогранная цепочка. Лорик протер глаза, но чудо-вещество осталось. Вот только человеку такое питание не очень подходило. Рацион был ориентирован на потребление животных белков, скорее созданный высокоорганизованным хищникам. Фил сглотнул. Необходимо было выяснить источник этого питания. Почему-то не верится, что это ваяет кухонный модуль или варят местные повара.
Размышляя о новых данных, Лорик задумчивым шагом вышел за внешний контур и направился в сторону посаженного модуля. Мозги скрипели, никак не желая утихомириться, чуя несостыковки, и, намечая план научной работы. Связаться с «Томом» он планировал с борта. Нужно было обсудить это все без посторонних. С лабораторного стола скинув все в часы, астронавт досадовал об отсутствии связи.
Внезапно за спиной раздался легкий шорох. Фил приостановился, рассматривая существо, уверенно и спокойно показавшееся во весь рост и наблюдающее за ним черными глазами, не мигая. Что-то жуткое было в этом создании, неподвижно застывшем и безбровом. Ссутуленная фигура с наклоненной вперед шеей – еще могло принадлежать человеку, но две сплюснутые ноздри практически не выделялись на гладкой серовато-белой морде. Чуть съехавший капюшон обнажил слуховые отверстия, утопленные в черепе – без ушных раковин, как мы привыкли видеть у людей. У существа были две полусогнутые ноги привычных размеров, руки, казалось, чуть меньшей длины в предплечье, с миниатюрными, но цепкими кистями. Кожа чуть блеснула под светом луны. Лорик дернулся, осознав, что это чешуя! Так вот у кого Дахати воровала еду! Змеи!
Мозг скинул с себя последние обрывки дремоты и лихорадочно просчитывал… Лорик уходил, никому не доложив, не заперев дверь, (подперев тонкой веткой), все данные в браслете, «Том» в трех днях реактивного полета… Кричать – смысле нет. Бежать – инстинкт подсказывал, что не стоит. Прозрачные веки змеелюда смежались незаметно, создавая иллюзию непрерывного наблюдения. А вот человеку уже щипало глаза. Он оттягивал момент, когда придется моргнуть и проиграть поединок взглядов, чувствуя вкус последних секунд жизни.
Внезапная вспышка озарила лес. Мужчина упал на землю, раздирая слезящиеся глаза, пытаясь вернуть себе четкость зрения. Голову неприятно засыпало комьями. Над нагом стояла девушка в льняной накидке с капюшоном. Ветер чуть развевал запахнутые полы, но не показывал лица невысокой незнакомки. Лорик подошел ближе, рассматривая убитого. Змеиная, похожая на странную человеческую лысую, голова лежала и слегка дымилась на идеально ровном срезе. Запекшееся горло блестело молекулярным срезом, напоминая пейзажную яшму.
– Чем ты его ТАК? – Фил повернулся глаза в глаза, и слова застряли в глотке. В льняной накидке поверх форменного белого комбинезона стоял еще один змеелюд!
– Я есть драг. – Сказал наг и небрежно ухмыльнулся, обнажив левый верхний клык. Лорика обдало паническим холодом. Мурашки подняли волосы на руках и ногах. Человек остался стоять неподвижно, мозг лихорадочно скрипел. – Драг. Мир. Жвачка? – змей протянул белую упаковку, предлагая лакомство. Фил принял, выдохнув:
– Мясная?..
– Тиу. – Змей плавным быстрым движением коснулся своей груди. – Ты Йорик?
– Бедный Йорик… Я знал его, Гор-рацио… – на волоске от смерти обостренное чувство юмора вызвало нервный смешок.
– О, дрэвний книга. – Одобрительно кивнул наг и махнул Филу идти за ним. – Тут. Смотри.
Озеро, в котором болтался распахнутый модуль, оказалось совсем рядом за высоким камышом. Голубое свечение, поглощаемое толщами ряски и разложившихся плавающих в воде животных, гипнотизировало.
– Рэактор. – Спокойно пояснил Тиу. – Он нэ даст шаттлу сест.
– У меня есть ключ! – Мужчина поймал удивленный взгляд черных глаз на кругляш в его руке, и сам удивился своей простоте и доверчивости.
– Йорик думаэт, всо прост? – поцокал двойным языком змеелюд. – Я помочь Йорик.
Ночь быстро сменилась серым пасмурным рассветом. Из рассказа Тиу выходило, что он беглый и живет изгоем. Наг сказал, что тайно дружил с предыдущей главой клана, помогая людям с едой и технологиями. Но просил не сообщать остальным о встрече.
– А что за кольцо на его пальце? – Фил подготавливал тело к сожжению. Кожа уже начала отходить, подкожный слой размягчился. Не хотелось сейчас проверять – отрастет ли змеиная голова повторно.
– Лучше не трогай. – Сван подошла бесшумно и встала за плечом. – Этот змей был женат. Теперь его самка найдет тебя по запаху. И убьет.
Лорик оглянулся по сторонам, но Тиу и след простыл. Мужчина поспешил сжечь тело и закидал его пальмовыми листьями, поджигая. Пару вещей он тайком спрятал в поясную сумку, надеясь позже рассмотреть. Интересовала рукоятка с кнопкой. Фил полагал, что это аналог оружия ближнего боя. И кольцо тоже отправилось в карман. Что уж теперь…
Всю дорогу до лагеря Сван бежала, следя между тем, чтобы Фил не отставал. Но не проронила ни слова. Когда вошли, она резко дернула тяжелое металлическое жалюзи и крикнула на весь лагерь:
– Консервируем норы! Он нага убил! – весь лагерь загрохотал по ее команде. Дети бегали и с серьезными взрослыми лицами готовились к обороне. Лишь маленькая девочка с русыми волосами подошла и, без намека на шутку, спросила:
– И как?
– Что как? – опешил Лорик, готовый врать, как собственными руками выворачивал змею горло.
– И как он на вкус? – малышка посмотрела ему в лицо доверчивыми голубыми ангельскими глазами.
– Не пробовал. – Пробормотал астронавт.
– Зря. – Был ответ.