Все
Блэки переглянулись.
— Спрашивать про его разумность, я думаю, уже лишнее? —
предположила Эбигейл.
— Совершенно верно, — подтвердил Рассел. — Ему девять лет и у
него довольно приличный стаж разумности, около трех лет. Глэйс в этом плане ранняя девочка, ей всего три. Мэрку четыре, он вообще уникум — Irien’ов не срывает, там процессор другой. В общем и целом ребята все мирные, да вы сами сейчас с ними познакомитесь.
— Да уж, припас ты нам сюрпризов! — покачала головой Эбигейл. — Если окажется, что и наш Чейз тоже сорванный, у меня начнется припадок истерического смеха.
— Завтра прибывает мой знакомый. Он бывший дексист, сейчас работает в ОЗК. Он и его коллега оборудовали передвижную лабораторию быстрого реагирования со специальным тестировочным стендом. Так что проверят и Сэнди, и Глэйс, и Мэрка с Чейзом. Зарегистрируют их и тогда можно будет оформить им паспортные карточки.
— Для полноты картины надо будет протестировать еще и Хеша, — ухмыльнулся Блэк. — А то вдруг у нас тут кибер-пес живет.
— В ком можно быть до конца уверенным, так это в Хеше, — кивнул Рассел и добавил: — Что касается меня, то я старый, битый жизнью Bond.
— Иди в жопу, Расс, со своими шуточками! — заржал Эйден. — Да я и то больше киборг, чем ты! — и он пошел к трапу на второй уровень.
Эбигейл рассмеялась и последовала за мужем. Супруги не видели, как позади них грустно улыбнулся шериф, на мгновение сверкнув алыми огоньками глаз.
Когда они все трое поднялись в кубрик, Рассел представил Эбигейл и Эйдену Глэйс и Мэрка, ну и заодно еще раз Сэнди — уже в качестве киборга. Шериф ненавязчиво наблюдал за реакцией обеих сторон — волнение, ожидание, некоторое напряжение, любопытство. Но, что его удивило — затаенный страх со стороны… киборгов. То есть, людям было ужасно интересно, но они совсем не боялись «страшных сорванных биомашин».
«А еще говорят, что это я на всю голову контуженный, — подумал Рассел. — Да у этих двоих вообще инстинкт самосохранения умер в зародыше. Хотя нет, у Эйдена его изначально не было».
Глэйс быстренько заварила чай для прибывших, а выпечка, которую принес от Элен Мэрк, имелась в избытке. Посидели, поговорили. Блэки с увлечением, но стараясь не переусердствовать, расспрашивали троицу киборгов об их жизни. Эйден обрадовалась, что Сэнди Paramedic — это значит, у него на самом деле есть необходимые знания для професии фельдшера. К тому же он несколько лет активно работал и у него накопился даже собственный опыт, помимо программ. Спать разошлись уже почти в два часа ночи, хорошо, что Эйден еще был на больничном, а у Эбигейл не закончился отпуск за свой счет, который она брала, чтобы уладить дела на Ферне.
Зато у Рассела рабочий день начался как всегда в восемь утра. Пришла жена Грымовского, просить, чтобы его отпустили. Шериф прочитал ей лекцию о недопустимости домашнего насилия, тем более, как он понял, и над ребенком тоже. Ее супруга ждало судебное разбирательство, потому что оставлять все как есть Рассел не собирался. Грымовского необходимо было приструнить.
Сразу после ухода женщины на бетонной площадке рядом с участком приземлилась небольшая космическая яхта, рассчитанная на четыре человека экипажа и пару пассажиров. Из нее вывалился Джек Чивингтон, который едва не кинулся обниматься к вышедшему встречать его и Доусона Расселу.
— Здарова, Расс! Чертов ты пройдоха! — приветствовал его Джек. — Ну-ка, ну-ка! Дай я на тебя посмотрю. — Он обошел вокруг Bond’а, разглядывая идеально сидящую на нем форму шерифа. — Хорош, сволочь! Нечего сказать!
— Сволочь в моем случае пишется с большой буквы, — наставительно заметил Рассел. — Это прозвище.
— Вау! — восхитился Чивингтон. — Заслуженное, надо полагать?
— Ты во мне сомневаешься? — иронично изогнул левую бровь шериф.
— Вопрос снят, — поднял ладони Чивингтон. — Ну, где твои подопечные? Давай начнем с них, а тебя оставим на десерт.
— А почему его на десерт? — спросил Блэк, спускаясь с трапа к флайеру жены, который они оставляли под боком у «Шмеля».
Джек бросил быстрый взгляд на Рассела и, верно истолковав движение его глаз из стороны в сторону, сообщил: — А мы давно не виделись и я просто жажду поболтать с вашим шерифом за жизнь. Джек Чивингтон, Общество Защиты Киборгов, — представился он, протягивая руку.
— Эйден Блэк, — парень ответил осторожным рукопожатием. — так это вас мы все ждем? Ребята уже на иголках просто. А вы и нашего DEX’а не проверите?
— Какая модель? Возраст?
— «Шестерка», почти полгода.
— Вряд ли он сорванный, конечно, — поскреб пальцем щеку Джек,
— но проверим, почему бы нет. Бывают уникумы, которых прямо с новья срывает. — Он покосился на Рассела, но тот стоял с совершенно невозмутимым видом.
Из яхты вышел Кларк Доусон, поздоровался с Расселом, который познакомил его с Блэком. Более спокойный и флегматичный коллега Чивингтона со сдержанным любопытством окинул взглядом Bond’а, кивнули каким-то своим мыслям и повторил фразу Джека:
— Ну, и где ваши подопечные?
Первым на тестирование вызвался Сэнди. Бывшие дексисты попросили его раздеться и встать в стенд. После необходимых тестов Paramedic’а опросили по специальным методикам и, наконец, отпустили, выдав необходимый документ, подтверждающий его разумность. Теперь дело оставалось за малым — по требованиям властей федерации зарегистрированным в ОЗК киборгам паспортную карточку выдавали только при обязательном назначении опекуна.
— Расс, у нас проблема, — сообщил ему Чивингтон. — Линн просила меня на всякий пожарный случай зарегистрировать и тебя, опекуном согласился стать известный тебе Ларс Харальд. Но в таком случае я не могу назначить тебя самого опекуном для твоих подопечных. Конечно, если ты и дальше продолжаешь жить как человек с человеческими же документами, то проблем никаких, но если всплывет правда, могут возникнуть проблемы.
— Попробую уговорить своих друзей взять под опеку Сэнди и Глэйс И созвонюсь с продюсером группы, в которой выступал Мэрк. Правда, он считает Irien’а аутистом, но относится к нему хорошо, заботится. Думаю, он и его сестра поймут все правильно и не испугаются
ответственности. К тому же предложенная тобой идея пропиарить Мэрка как жертву жестокости людей может ему понравиться.
— Валяй, — кивнул Джек. — Ты этих людей знаешь, тебе и действовать. А пока пришли Irien’а к нам.
С Блэками проблем не возникло. Эбигейл с готовностью согласилась взять опеку над Сэнди раз уж он оказался медицинской специализации. Эйден не возражал против Глэйс:
— Да без проблем! Только тебе самому логичнее было бы стать ее опекуном.
— Не могу, — развел руками Рассел, — в силу должностных обязанностей.
— Понятно. Ну что ж, Глэйс, будет у тебя теперь не только командир Рассел, но и «папочка» Эйден, — улыбнулся Блэк напряженно застывшей DEX’очке. — Буду помогать ему воспитывать тебя.
Глэйс моргнула несколько раз и, наконец, произнесла:
— Хорошо.
— Идем, твоя очередь идти на тестирование, — позвал ее Рассел,
прекрасно заметивший, что кибер-девушка того и гляди спрячется за процессор. — Не бойся, я могу побыть рядом.
— Хорошо, — только и ответила она.
Но стоило им спуститься на первый уровень, как Рассел развернулся к Глэйс:
— Что ты хочешь у меня спросить? Я же вижу.
— Командир, почему ты не хочешь сам стать моим опекуном? Я плохой киборг?
— Ну что ты напридумывала себе девочка?! — Рассел заглянул в обиженные серые глаза. — Дело вовсе не в тебе, а во мне.
И тут Глэйс получила сообщение по внутреннему каналу:
— Я не могу стать опекуном для какого бы то ни было киборга, потому что сам киборг.
— Ты — киборг?! — только и смогла ответить DEX’очка.
— Как бы иначе я сейчас с тобой общался? — усмехнулся Рассел. — Нельзя мне быть опекуном. У меня самого опекун есть.
— Но ты очень продвинутый киборг, раз я не смогла засечь твой процессор, — сказала Глэйс. Рассел шутливо отсалютовал. DEX’очка взглянула на него почти с благоговением: — У меня самый крутой хозяин!
— Командир! — поправил ее Рассел и уже в слух продолжил: — Идем, тебя уже заждались, вон и Мэрк уже освободился.
Пока Чивингтон с Доусоном тестировали и опрашивали Глэйс, шериф позвал Мэрка к себе в офис. В его присутствии он связался с Русланом и коротко рассказал и об истинной сущности Мэрка, и его историю вкратце, а затем спросил, согласны ли они с Тиной стать его опекунами. Руслан потер лицо ладонями, помотал головой, потом спросил Мэрка:
— Что ж ты сразу не сказал, что киборг?
— Я боялся, — тихо произнес Мэрк. — Я проболтался Густаву, кто я, а потом боялся признаться вам. Вы, наверное, не захотите больше выступать со мной…
— Балда! — припечатал Руслан. — Мы уже столдько прошли вместе! Думаешь, это мало значит? Мы же уже друзьями стали, Мэрк! И, чтоб ты знал, мы с Тинкой друзей не бросаем! Так что будь спок — ты и дальше будешь солистом «Звездного бродяги». И нашим другом. Или даже лучше. Шериф, оформите ему документы как Мэрку Балю. Будет нам с Тинкой младшим братом.
Мэрк с трудом проглотил застрявший в горле ком и, наконец, смог дышать, понимая, что еще чуть-чуть и расплачется. Рассел положил руку ему на плечо, встряхнул:
— Ну вот, все складывается наилучшим образом, а если удастся провернуть идею, которую нам подкинули, то вы еще и раскрутитесь нехило.
— Какую идею? — навострил уши Руслан.
Рассел изложил ему предложение Чивингтона. Альгерда Краля или владельцев круизника «Алая жемчужина» Мэрк мог больше не опасаться. Окружной шериф Паркер серьезно взялся за дело, так что и Кралю, и бывшим хозяевам Мэрка грозило судебное разбирательство с обвинением в рабовладении. А Рассел пообещал держать Руслана и Мэрка в курсе развития событий.
Балю идея очень понравилась. Его продюсерская чуйка сделала стойку — на этой теме действительно можно недурно подняться. Он велел Мэрку дожидаться их, а потом они все вместе обдумают, как разыграть выпавшую карту.
А потом наступил черед Рассела отправляться в лапы бывших дексистов. Чивингтон носился вокруг него с таким энтузиазмом, что Bond
едва сдерживал смех. И даже на лице флегматичного Доусона отчетливо читались интерес и предвкушение. Они бурно обсуждали активность коры головного мозга Рассела, какие-то им одним понятные показатели. Затем Джек радостно сообщил, что синтез Гибульского у Bond’а проявляет себя в полной мере и что они такого еще не встречали. А потом Доусон спросил, не будет ли Рассел против, если они напишут о нем научную статью.
— Вы меня спалить по полной решили? — выдал опешивший Рассел. — Мне же только таблички «Киборг Bond-X4, сорванный» на лбу не хватать будет!
Бывшие дексисты несколько приуныли.
— А если только для внутреннего пользования в рамках ОЗК? — с надеждой уставился на него Чивингтон.
Рассел сдвинул брови, сурово посмотрел на обоих.
— Я подумаю. В любом случае сперва пришлете мне почитать. — А ты поймешь, о чем речь? — удивился Джек. Bond ответил
укоризненным взглдом, Чивингтон смутился и пробормотал: — Ну да, глупый вопрос.
На том и порешили. Свидетельства, подтверждающие разумность Сэнди, Мэрка и Глэйс были переданы Расселу вместе с его собственным. Кстати, Bond получил также и личную паспортную карточку, теперь уже отражающую его кибернетическую сущность. Так что теперь у него имелись абсолютно легальные документы. Паспортные карточки для остальных предстояло оформить уже ему самому как местному шерифу.
Изначально Мия Дильмеро задумывалась автором как очень милый и наивный персонаж. Как девушка-солнышко, рядом с которой всегда тепло, уютно и радостно. Вот только такие девушки, чаще всего, могут жить и выживать лишь в благоприятной среде, в специально подготовленных для них условиях. Условиях, созданных другими людьми. Именно поэтому у Мии, лишившейся всякой поддержки и опоры, есть свои секреты выживания.
Заглядывайте в группу https://vk.com/clubthreebileta, там вы сможете увидеть нашу Мию в двух ипостасях)) Арты размещаем в альбоме https://vk.com/album-156052173_277680665
Помещение тут же осветилось рядом круглых светильников. Комната, а это было похоже именно на комнату, оказалась небольшой, примерно двадцать квадратных метров. Тут стояли диван, письменный стол с компьютерным креслом и пара стульев, всё густо присыпанное пылью. Матвей присвистнул. – Ух ты! Тайное убежище. Как в кино.
Он засмеялся и Лика вслед за ним. Громко и чуть истерично.
– Ой, – она зажала рот рукой. – Как думаешь, что тут было?
Матвей пожал плечами. На первый взгляд, в комнате не было ничего необычного, не считая того, что она находилась под землёй.
– Как они провели сюда электричество? – Матвей безуспешно пытался отыскать следы проводки. – Смотри, видишь прямоугольник на столе? Тут явно что-то стояло. Думаю, компьютер. Похоже на кабинет сумасшедшего учёного.
– Почему сумасшедшего?
– Ну а кто в здравом уме будет устраивать кабинет под землёй?
– Что такое «asylum»? – Лика вспомнила надпись на экране лифта.
– Если не ошибаюсь, то это значит убежище на латыни.
– Ты и латынь учил?
– Да нет, это в какой-то компьютерной бродилке попалось. Не думай, что я прямо такой умный.
– Я и не думаю, – вздохнула Лика. – Просто я не понимаю, как нам теперь отсюда выбраться? Наверху серые, тут тупик…
– Дилемма, – поддакнул Матвей и пояснил: – В смысле, что ни выбери, всё плохо. Или тут умереть от голода или наверху от… – недоговорив, он мрачно уселся в компьютерное кресло у стола. Достал телефон, посмотрел на дисплей. – Странно. Мы не так глубоко под землёй, связь должна работать, а сигнала нет. Может, тут специальная защита стоит? Но всё равно, Лик, мы же не на другом конце света. Это Питер, детка, – он хохотнул, показывая, что это была шутка. Но Лика даже не улыбнулась. – Мы выберемся. Просто подождём немного. Эти, наверху, рано или поздно уйдут. Лучше расскажи мне про… ну, про это всё, – он обвёл глазами помещение.
– Я знаю немного, – Лика нарисовала на поверхности стола две точки. Потом прибавила вертикальную палочку и полукруг внизу. – Знаю, что есть такие, как я, и за ними охотятся. Ещё есть те, кто помогает. Вот этот профессор Стропалецкий, наверное, был из них. И ещё один человек. Его звали Дэн. Он… погиб, – она вздохнула и добавила: – у меня на глазах. И эти, которые были наверху, Вернон и Пит, тоже погибли. Вернее, я думала, что погибли… А выходит, что нет. Я вообще не знаю, что мне теперь делать.
– Пойти в полицию не вариант?
Лика вскинула на него глаза.
– Как ты себе это представляешь? Спасите, меня хотят разделать на органы, потому что я могу превращаться в других людей? Представь, куда меня сразу отправят?
– А ты им покажи то, что показала мне. Думаю, это их впечатлит, – Матвей говорил так уверенно, что Лика на минуту и сама усомнилась в своих страхах.
Она подумала, рассматривая рожицу на столе, потом обвела её кружочком.
– А если меня заберут и начнут опыты ставить, как на морской свинке?
– Лика, ты просто насмотрелась плохих фильмов, – Матвей улыбнулся ей как маленькому ребёнку. – Ну, какие опыты? Ты же гражданин, свободный человек.
Лика кивнула, не разубеждая его. Она-то видела, что хотели сделать с Ритой.
Матвей, всё пытаясь поймать сигнал, поднял руку с телефоном и водил им по сторонам. И тут они почувствовали еле заметную вибрацию и переглянулись.
– Наверное, они нашли подземный ход, – внешне спокойно сказал Матвей. – В принципе, не так уж сложно.
По определению добродия Кучмы Петр Ангел относился к маленьким украинцам. Ну, к тем, кому вполне достаточно добротной хаты, вишневого садочка около хаты, чистых и ухоженных свинок в хлеву, полненькой и живой да языкатой жинки в вышиванке, дома, что полная чаша, и детишек – тут уж как Бог пошлет, да ночью сам постараешься!
Что же, Петр Ангел вполне соответствовал портрету, нарисованному президентом Кучмой.
Все доходы, полученные в Киеве, Петр Ангел пересылал домой. Больше всего на свете Петр любил себя и свою семью. Семья в его понятии включала не только жену, кумовьев, тещу и детей, но и свинью, корову, кур, гусей. Иногда Петр звонил домой и разговаривал с женой по мобильнику. Поинтересовавшись здоровьем домашней живности и узнав о здоровье многочисленных кумовьев, Петр Ангел переходил к самой супруге и интересовался школьными успехами сына Тараса.
Вот и сейчас Петро разговаривал с женой, а Остап с ленивой снисходительностью наблюдал за побратимом и отхлебывал из бутылки пиво. Жестяные банки он не признавал, полагая, что жесть придает пиву неприятный привкус.
Побратим закончил разговор и положил телефон на стол.
— Ось воно щастя, — с чувством сказал Петр. – Всі живо, здорово, батюшку додому чекають, куми самогону нагнали. Ото ж так!
Остап засмеялся.
— Вот оно, глупое счастье с белыми окнами в сад… — процитировал он Есенина и неожиданно сказал:
— Мой дедушка рассказывал, что его папа всегда мечтал о тарелочке с голубой каемочкой, на этой тарелочке ему в один прекрасный день принесут миллион. И что же? Сбылась мечта идиота! И принесло это счастье прадедушке?
— Мільйон – це непогано. – солидно сказал Петр. – В рублях або в гривнах?
— В его время были только рубли, — покачал головой Остап.
— І в Україні? – удивился Петр.
— Тогда говорили на Украине. – Остап потянулся к бутылке темного пива и сделал несколько глотков. – Так вот… Счастья прадедушке миллион не принес, хотя он ему все-таки достался. Ну, не на тарелочке с голубой каемочкой, миллион явился из потертого чемодана гражданина Корейко, рядом с которым мой прадедушка был просто святым. Была у прадедушки мечта попасть в Рио-де-Жанейро, пообщаться в мулаточкой и походить в белых штанах. Заметь, Петро, обязательно в белых. Ну, закупил он на весь миллион золотишка, и двинул через границу. А на границе его и обули – ограбили, как есть, даже лакированные туфли сняли!
— Пшеки, командор? – со знанием дела поинтересовался побратим.
— Румыны! – Остап снова приложил горлышко бутылке к губам и обнаружил, что пиво кончилось. Жестом он попросил побратима передать ему полную бутылку.
— Ці можуть. — пробурчал Петр, открывая бутылку пива и передавая ее Остапу.. – У знайомого корова одного дня на румунську територію перейшла. Два місяці тяжба тягнулася, потім, правда, шкіру і кістки повернули, а компенсацію платити відмовилися. Заявили, що корова сама перейшла кордон, а на чужині померла, від горя унаслідок втрати батьківщини.
— Кстати, насчет Батьковщины, — сказал Бендер. – Как там наш защитник Отечества? Звонит?
— Андрій? – Петро махнул рукой. – Дзвонить. Гуманітарну допомогу вимагає! А що ж твій дід?
— Прадед, — поправил Остап. – Вернулся обратно. Графа, говорит, Монте-Кристо из меня не получилось, и подался в управдомы. Лучшим управдомом Черноморска был! В Черноморске ему даже памятник поставили. Сам видел, дед меня маленьким смотреть водил… Теперь, наверное, памятник деду снесли, они на всякий случай незнакомые памятники всегда сносят!
— Командор, — Петро Ангел просительно глянул в глаза Бендеру. – Може, посилочку відправимо? Як він там, на АТО? Голодує?
Бендер допил пиво, поставил бутылку на стол.
— Зачем посылку? – удивился он. – Пора глянуть, как там живет Донбасс. Поедем, дружище. Как он там пишет? Точно, с гуманитарной помощью. Я так думаю, если все в одну глотку жрать, если не подавишься, то точно запором будешь страдать! А если кого-то кормить, то немножечко и для себя останется! Курочка по зернышку клюет, доброхотов в стране пока хватает! Ты посчитай, чем мы располагаем, в дороге деньги нужны!
— А то! – сказал повеселевший Петр. – Хоч і говорять, без брата проживеш, а без сусіда – ні, але без брата погано.
Беседуя с командором, Петр Ангел считал деньги.
Считать гроши, самое любимое занятие для маленького украинца. Особисто Петр проверял купюры, полученные от продажи краски. Торговля шла бойко – украинцы красили трамваи и автомашины. Логарифмер тоже занимался делом, весело напевая, возился за столом, что-то подсчитывал, время от времени откладывал счеты и брал в руки калькулятор, а затем вновь брался за счеты. Не то, чтобы он не доверял калькулятору, просто привычные абаки казались ему надежнее при подсчетах.
— Петро, — окликнул побратима Остап, — что ты их разглядываешь?
— Може, фальшиві? – отозвался компаньон.
— А ты проверь, — посоветовал Остап, улыбаясь.
— Та я вже. Начеб водяні знаки на місці, захисна стрічка, трізуб, на плечі в Сковороди можна побачити цифру «500», з вигляду Гріша як Гріша. Лише неспокійно у мене на душі. Я більше в долар вірю. А наші «сковорідки». Сам знаєш, в Одесі умільці блоху підкують, а з купюрою їм впоратися – раз висякатися.
— Есть еще один способ, — с ноткой таинственности сказал Остап.
— Якой?
— Ты над купюрой слева направо кусочком сала проведи. Если Григорий Сковорода сало провожает глазами, значит купюра настоящая.
— Все шуткуєте, Остап Башкуртовiч, — вздохнул Петр. – А я все думаю, як там Андрій. Може, не дай бог, убили вже!
До кровати он все-таки дополз. От души приложился к горлодеру.
— Ну и в задницу все, — сказал он с чувством. Икнул. Отпил еще пару глотков, ухитрившись не облиться.
— Я нагнул всю Луну за полгода.
Это заявление потребовало еще порции вискаря.
— Сейчас посмотрю новости. Потом просплюсь.
Шмыгнул носом, вытер покрывалом повисшую на его кончике каплю.
— Потом нагну ее в другую сторону.
Чихнул. Снова утерся — с тем же успехом.
— И пиздец.
Стены молчали.
Риан попытался снова. Через три попытки он понял наконец, что линзы в его глазу просто нет. И плавает она в тысяче литров долбаной прохладной воды…
Ну это уже вообще ни в какие ворота!
— Луну я нагнуть могу, — пожаловался он своему отражению в стекле. — А свет теперь выключить — не могу.
Бутылка с сочным хряпом раскрошилась о стеклянную стену, оставив на ней уродливое желтое пятно, сразу потянувшееся вниз. К ковру.
— И в чем же проблема? — поинтересовался Риккерт из арки дверного проема.
— Я не знаю, где выключатель! — рявкнул Риан, кидая в него вторую бутылку. Ну надо же, блядь! У нас тут сегодня слет заебищенских друзьяшек. Не хватает, сука, долбаного папаши и святой заступницы Марии Энкарнасьон с ее тазом костей грешников.
Говно этот ваш столетний лунный вискарь. Ни на что не годится.
Риккерт одной рукой поймал бутылку, второй хлопнул по стене.
— Выключатель в любом месте.
Свет, как ни странно, и вправду погас. Темноту разбавляло теперь только смутное сияние стеклянных стен вокруг и точечные светильники у самого пола.
Чтоб этому мудаку дизайнеру все его стекло и свет в аду жопой жрать.
Риккерт и бутылка подошли к кровати. Риан в задумчивости пощупал сначала бутылку. Потом держащую ее руку. Потом взял бутылку и глотнул.
Вкус не изменился.
Ни хрена это ни о чем, конечно, не говорило.
— Ну а ты зачем приперся? — спросил он. Риккерт покачал головой.
— Свет тебе выключить, естественно. Давай, задницу подвинь.
Риан икнул. Борзый какой глюк пошел. Но, на всякий случай, подвинулся. Кровать под весом глюка изрядно просела.
И это тоже, конечно, было совершенно ни о чем. Но было оно такое знакомое и надежное, что неожиданно для себя Риан как-то расслабился. С удобством пристроил голову на теплом животе, приобнял бутылку и смежил веки.
— А одеялко подоткнуть? И сказку рассказать?
— Да легко, — пообещал Риккерт, — И монстру под кроватью зубы выбить.
— А, — усмехнулся Риан. — Да ты просто добрая зубная фея.
И закачался на волнах чужого смеха.
— У меня ванна — белая, прикинь? — пожаловался он немного спустя. И чувствовал при этом, что кто-то словно бы перебирает его волосы.
— Она любая может быть. Там программируемый полимер. Хоть золотая.
Риан хмыкнул. От золотых стен у него глаза точно лопнут.
На грудь ему легла тяжелая ладонь. И он совершенно бездумно положил свою сверху.
— Убьешь меня?
— Как пожелаешь, — фыркнул Риккерт.
Риан подумал немного.
— Тогда не надо.
FIN
22.07.2012 — 18.07.2017
Оккультно-эфирная коррида.
Бонус 3. История продолжается.
Страница 1. Дом, милый дом.
История (в работе) по ссылке https://vk.com/album-123772110_269396198
#GoodOmens #благиезнамения #Crowley #Кроули #Aziraphale #Азирафаэль #art #fanart #angel #demon #comics #goodomensfanart #ineffablehusband #corrida #occultetherealcorrida
С исключительной британской педантичностью, Норрингтон переступил порог родного дома ровно без пяти минут два. Несмотря на свою показную уверенность в том, что Джеку деваться некуда, в его душе шевелились сомнения, благоразумно ли было оставлять пирата под кровом своего жилища. В глубине души он не особенно надеялся увидеть Воробья, чинно восседающего за обеденным столом. Но стоило ему переступить порог гостиной, пред его взором предстала картина поистине идиллическая. Кингсли со свойственной ему дотошностью занимался сервировкой стола, крытого белой камчатой скатертью, и при этом мирно беседовал с Джеком. С Джеком, совершенно на себя не похожим. Воробей был умыт и причесан, а его усы и эспаньолка были подстрижены на аристократический манер, что в совокупности с белоснежной кружевной сорочкой и шелковым жилетом командора придавало ему облик невиданной доселе утонченности.
Поймав непривычно растерянный взор Джека своим – искристо-насмешливым, Норрингтон произнес:
— Знаете, мистер Воробей, таким вы нравитесь мне гораздо больше! Толика благопристойности во внешнем облике явно пошла вам на пользу!
Джек выдавил из себя некое подобие улыбки.
— Любезный командор, если бы я питал хотя бы тень надежды когда-либо вам понравиться, то уже давно сменил бы свой стиль!
Итак, счет был открыт и поединок начался. Вручив Кингсли шляпу и трость, Норрингтон уселся за стол напротив Джека, небрежно откинув фалды форменного сюртука. Обмен колкостями затянулся и протекал с переменным успехом. При этом Джек, явно не ведавший доселе, как именно нужно правильно держать нож и вилку, схватывал эту науку с невероятной быстротой, чем несказанно изумлял командора. К моменту подачи десерта поединок сошел на нет, и оба сотрапезника, сытые и умиротворенные, перешли на более дружеский тон. По окончании трапезы, командор отправился исполнять основательно опостылевший ему служебный долг, а Джек чинно удалился в комнату для гостей, с клятвенным обещанием не покидать ее до самого вечера.
Остаток дня прошел для командора в состоянии мучительного нетерпения. Он так торопился вернуться домой, что даже отменил традиционный ежевечерний смотр караула в крепости. Но его опасения снова оказались напрасны, и Джек был на месте.
После ужина, уже засыпая, Норрингтон прокручивал в голове подробности этого невероятно напряженного и хлопотного дня. Сон его был чуток, что являлось не лишним, имея под боком такого гостя как Джек Воробей, посему глубокой ночью его разбудил какой-то едва слышный стук. Через мгновение командор был на ногах. Накинув халат, он взял с тумбочки заряженный пистолет и на цыпочках двинулся по направлению к гостевой комнате. Услышав изнутри тихий шорох, командор резко распахнул дверь и, стоя на пороге, получил возможность лицезреть Джека, явно намеревающегося покинуть его гостеприимный кров посредством окна. Услыхав щелчок взводимого курка, Воробей замер в самой нелепой позе, какую только можно себе вообразить – скрюченный в три погибели, голова, левая нога и часть туловища уже снаружи, а все остальное еще внутри.
— Мистер Воробей, — произнес командор тоном, не допускающим возражений, — будьте так любезны вернуться в комнату и закрыть окно!
Оценив серьезность ситуации, Джек подчинился без слов и, присев на край кровати, глянул на Норрингтона тем самым невинно — плутовским взором, какой тот ненавидел больше всего.
— И что теперь? – тон его был тих и покорен, — Заковать его, да?
Со злостью захлопнув дверь, Норрингтон присел напротив, не спуская Джека с мушки.
— Такого дремучего идиота как я еще поискать! – он словно не замечал Воробья, и говорил сам с собой, — Какого черта я вожусь с пиратом?! И что мешает мне сейчас пустить этому проклятому пирату пулю в лоб и похоронить его на дне залива?!
— Но… вы ведь не сделаете этого? – тон Джека стал заискивающим.
— Не переоцените мое благородство, мистер Воробей! В прошлый раз вы предали меня, чего ожидать от вас теперь?
— О каком предательстве вы говорите?! – заговорил Джек искренне и возмущенно, — Да, я поклялся служить английской короне! Но разве я не сослужил ей хорошую службу?! Наверняка тех богатств, что вы положили к ногам коронованных владык, хватило с лихвой на то, чтобы они отпустили вам все ваши ошибки и прегрешения, прошлые, настоящие и будущие! Признайтесь, ведь я помог вам!
Норрингтон обречено вздохнул, опуская пистолет.
— Черт бы тебя подрал, Воробей! Навязался ты на мою голову!
— Именно от своей докучливой персоны я нынче и хотел вас избавить, любезный мой командор!
— И куда бы ты отправился? В объятия ближайшего патруля?
Джек помотал головой, у него был вид по настоящему отчаявшегося человека.
— Послушайте, мой корабль ждет меня! И я знаю где! В маленькой бухточке у острова Черного Жемчуга! И я должен попасть туда, даже если мне придется добираться вплавь!
— Никогда не слышал о таком острове.
— Это я его так назвал.
— Мистер Воробей, — печально произнес Норрингтон, — вы, несомненно, спятили!
— Я же сразу сказал – вы мне не поверите. Мы с моим кораблем связаны кровными узами – если гибнет один из нас, гибнет и другой. Так что если я жив…
— Этого не может быть. А как же тогда ваш корабль оказался в руках Барбоссы?
Темные глаза Джека сузились при этом воспоминании.
— Проклятие ацтекского золота помогло Барбоссе удерживать мой корабль так долго. Но он вернулся ко мне. Все равно вернулся. И сейчас вернется.
Поняв, что переубеждать Джека бесполезно, командор промолчал, ощутив внезапный приступ жалости к Воробью, рассудок которого пострадал столь явно.
— Командор! — взор Джека внезапно загорелся, — Хотите, я расскажу вам историю о том, как я стал капитаном «Черной Жемчужины»?
— Что ж, — Норрингтон обречено подумал, что заснуть сегодня все равно не удастся, — пойду сварю нам кофе…
В аналитической машине Секьюрити Сервис его, разумеется, больше интересовала информация о розовом кролике, нежели реакция МИ5 на преступление Джона Паяльной Лампы. И надо ж такому случиться – он ее нашел! Не сразу – пришлось повозиться с паролями и шифровкой данных. И, конечно же, не всю – самый краешек. Несмотря на нестандартный шифр и довольно сложный пароль, почему-то складывалось впечатление, что кто-то ведет Тони за руку. Показывает то, что ему положено увидеть, – но не больше. Этот кто-то – не такой плохой кодер и криптоаналитик, а также отлично знает, на что способен Тони и сколько времени ему потребуется на взлом аналитической машины.
В Секьюрити Сервис Потрошителя ласково называли «Звереныш». Ну да, вот такой забавный зверек… То ли розовый кролик, то ли лысая собачка. Домашний автоматон Тони давно снабдил автотелетайпом – вместо надоедливых ленточек он преобразовывал телеграфный сигнал в связный машинописный текст. Впрочем, Тони неплохо понимал язык Морзе и на слух.
Они загнали в аналитическую машину все опросы свидетелей! Но ничего нового (кроме еще одной версии – о камышовом коте персиковой масти) Тони из них не узнал. Разумеется, машине предложили проанализировать и места преступлений – и она почти угадала, выдав круг радиусом около полумили, а дом супругов Лейбер находился в нескольких ярдах от границы этого круга. Снаружи, разумеется. Особняком стояли точки пропажи младенцев – круг был значительно шире, включал дом Лейберов, и центр его находился неподалеку от Собора Святого Петра (или вулкана Парадиз). Логично. Если мясо нельзя забрать и спрятать, надо искать его поближе к дому. Видимо, младенцы были для забавного зверька лакомством, он разыскивал их с завидным упорством и преодолевал для этого большие расстояния.
Но, пожалуй, более всего времени, сил и денег Секьюрити Сервис потратил не на поиски Звереныша, а на пресечение слухов о Потрошителе. Финансовые отчеты о выплатах газетчикам показались Тони немыслимыми. Указания, отправленные полицейским через министерство внутренних дел, занимали четыре стандартных страницы машинописного текста. И, в общем-то, понятно было, что контрразведка не столько искала Звереныша, сколько пыталась скрыть информацию о нем. В частности, указывалось, что не стоит открывать дела о пропаже грудных детей под любым удобным предлогом. Наверное, речь идет о серьезной игре, если МИ5 дает Скотланд-Ярду столь циничные рекомендации…
Однако самое интересное ожидало Тони именно там, куда мистер Си ткнул его носом, – в ответе МИ5 на преступление Джона Паяльной Лампы. В восемь утра из Секьюрити Сервис был отправлен официальный протест Первому Лорду Адмиралтейства с риторическим требованием объяснить, на каком основании была осуществлена попытка уничтожить Звереныша. Также директор Бейнс настоятельно просил подтвердить или опровергнуть информацию о его уничтожении. Во время вырубки деревьев щепки отскакивают в стороны, но все же щепки, а не тяжелые бревна: забота МИ5 о безопасности государства слишком дорого обходится его гражданам…
Значит, связь между Потрошителем и Паяльной Лампой все-таки есть.
Ответ из Адмиралтейства если и поступил, то не через аналитическую машину. Однако Тони знал ответ и без официальных писем – ноющая лодыжка как нельзя лучше доказывала, что Звереныш не был уничтожен.
МИ5 обратился не в Скотланд-Ярд, занимавшийся расследованием, а в Адмиралтейство… Эрни пометил слово «Адмиралтейство» восклицательным знаком. Про Адмиралтейство спросил агент Маклин. И не надо было иметь лоб высотой в три фута, чтобы вспомнить об особых бригадах, приписанных к воздушному флоту…
Залитые кровью развалины Берлина и выжженная Герника, руины Касабланки и заваленная обрубками тел Хиросима… Оружие массового поражения, запрещенное на все времена международной женевской конвенцией. Фраза «на все времена» почему-то напоминала договоры о вечном мире, обычно нарушаемые быстрей других мирных договоров…
Это потом, уже после Великой войны, ревитализация стала достоянием каждого (у кого достанет на нее средств, разумеется), а начиналось создание сыворотки исключительно в военных целях, ибо универсальный солдат должен быть мертвым солдатом. И те, первые «живые мертвецы» повергли в ужас все человечество – своей бесчеловечностью. Теперь число некрограждан (или людей с альтернативным способом жизнедеятельности) растет с каждым днем, мертвяками их называют только невоспитанные подростки и чернорубашечники, и никакой опасности они из себя не представляют. Но те, первые… Их не уничтожили (наверное, неправильно сказать «убили»), они существуют (живут?) и по сей день. И конечно, свои способности в мирной жизни не применяют. Но они есть, и, возможно, правительство иногда пользуется их услугами. Когда надо уничтожить Звереныша – то ли розового кролика, то ли лысую собачку. Но почему, почему вместе с семьей Лейбер, их гостем и случайным свидетелем?
Нет сомнений, Соединенное Королевство продолжает создавать и совершенствовать оружие массового поражения, и «качество» нынешних некрограждан – следствие военных разработок, успевших устареть. Логично предположить, что Звереныш – новый виток в ревитализации. Но что это – неудачный опыт, поставленный на белой крысе? Или вместо людей теперь предполагается использовать животных, однако пока нет способа ими управлять? И как с этим связан Дэвид Лейбер, если Джон Паяльная Лампа уничтожил не только его самого, но и семью, включая грудного младенца, и друга, и случайного свидетеля? Пощадив при этом прислугу, между прочим… Если бы речь шла о вирусе, уничтожении очага инфекции, прислугу бы не пощадили. А ведь более всего действия Паяльной Лампы похожи именно на зачистку очага инфекции. Может, Звереныш, как вампир или вервольф, с укусом передает человеку какую-то болезнь? И Паяльная Лампа, охотясь за Зверенышем, походя уничтожает тех, кто остался в живых после нападения? И Лейберы – случайные жертвы?
Но тогда почему Эрни записал в блокноте эту фамилию? Нет, Лейберы погибли не случайно. А Звереныш и после пожара вернулся в их дом. Неужели они держали в доме монстра, способного сожрать их ребенка? Или розового кролика просто чем-то привлекала эта семья, как кота привлекает настойка валерьяны? Но чем же тогда?
Напрасно Тони думал, что Джон Паяльная Лампа не вернется на место преступления… Вернется, еще как, – потому что Звереныша проще всего подкараулить именно там.
Интересно, стоит ли ехать на Рита-роуд к началу рабочего дня или мистер Си подождет этой информации до обеда? Нет, не выводов Тони, конечно, – лишь о запросе в Адмиралтейство. Выводы мистер Си сделает и сам.
Прикинуться, что ничего не понял, и поехать к обеду? Нет, гениальный кодер и криптоаналитик не может быть дурачком. Опять же, к обеду придется ехать на трамвае, а к началу рабочего дня мистер Си позволил прибыть на байке. И наверняка сразу отпустит на все четыре стороны.
Тони выпил еще две чашки кофе и начал собираться на Рита-роуд. Но ему не давала покоя мысль, что полученная информация предназначалась вовсе не мистеру Си. А ему, Тони Аллену, лично. Потому что сработал вариант «Мальчик с собакой». И это значит, что в аналитической машине МИ5 стоит поискать то, что ему не предназначается.
Знать бы еще, что искать!
До выезда из дома оставалось около часа, и Тони развлекся тем, что расшифровал списки внештатных агентов МИ5: отцу Киры фамилии стукачей могли бы очень пригодиться. Конечно, немецкой педантичностью Секьюрити Сервис не отличалась, но места работы список все-таки включал, что сузило поиск нужных О’Нейлу фамилий.
Вот тогда Тони и наткнулся на имя «Эрик Блэр». Нет, фамилия ни о чем ему не говорила, просто место работы этого Блэра было обозначено нестандартно коротко, что и бросилось в глаза: «Анимал Фарм». И все. И ни слова больше. Вместо полного наименования, адреса, номера банковского счета и прочей ерунды. Должность – разнорабочий. Будто на всю Англию есть только одна ферма, о которой известно каждому.
Разумеется, речь шла о собственном секретном проекте МИ5, а связь с животными наводила на мысли о происхождении Звереныша. О пресловутой Ферме Тони ничего найти не успел, но на всякий случай записал адресок Эрика Блэра, выпускника Итона, который выгребает дерьмо на скотном дворе и потихоньку стучит на своих коллег и начальников, – суммы, ему уплаченные, прилагались к делу. Наверное, стоило с ним подружиться, но почему-то сильно не хотелось…
Много раз потом она вспоминала этот день. И думала-передумывала, что могло бы из всего этого получиться, если бы она тогда согласилась. Если бы бросила свою библиотечную жизнь, авторитарную маму, если бы поехала на край земли, где живут и работают совершенно незнакомые ей хорошие люди.
Да нет, ничего бы у нее не получилось. Она сразу это поняла, когда услышала о «его Тане». И хоть, как ей казалось, даже мысли такой не допускала, что может иметь к нему хоть какое-то отношение, как женщина, а видно, все-таки сама себя обманула. Иначе почему стало ей так от этой Тани грустно?
А может, она просто себя уговаривала, что все равно ничего у нее бы не получилось, чтобы не сожалеть о прошлом. Ведь теперь, когда она получила так много тайных знаний вместе со всеми, кто собирался у Анны Яковлевны на квартире, она точно знала, что сожалеть о прошлом нельзя. Это разрушает будущее.
Но он все-таки сделал для нее то, о чем она не посмела бы даже помыслить. Узнав от нее, в конце концов, истинную причину всех ее бед, он думал недолго.
– Так, так, так. – Он сосредоточенно барабанил пальцами по столу. И разговаривал вроде бы сам с собой, глядя в пол: – Значит, что ты собираешься делать, ты не знаешь… Так, так. Ну, и что мы должны предпринять в сложившейся ситуации? – Он потер переносицу. – Я предлагаю тебе одну вещь. Только не пойми меня неправильно…
Через десять минут, допив на ходу чай, они опять выбежали из дома. И он опять тащил ее на буксире. Флора со своей медлительной речью так и не успела ни возразить, ни членораздельно поблагодарить. Уже через полчаса они, под возмущенные крики уборщицы, перепрыгивали через тряпку, заметающую следы последних на сегодня счастливых женихов и невест.
Без пяти семь они вломились в маленькую конторку районного ЗАГСа, и он сунул ей под нос пустой бланк заявления и ручку.
У них над душой демонстративно стояла работница ЗАГСа в застегнутом на все пуговицы пальто. И не уставая, повторяла металлическим голосом:
– ЗАГС закрывается, товарищи. Имейте совесть! Брачуйтесь в рабочее время!
Флоре было ужасно неудобно под взглядом этой дамы спрашивать такие вещи, которые женщине, вступающей в брак, неплохо было бы выяснить значительно раньше. Она просто пихнула его легонько в бок, и они, как по команде, вписали свои данные, а заодно и познакомились.
Тут она и узнала дату его рождения, отчество и фамилию. А имя его к этому времени она знала уже целый день…
Заявление Флора потом забрала. И оно так и хранилось в правом ящике буфета вместе со всеми важными бумагами. Это было единственное свидетельство того, что у Женьки Невского был отец. Печать в паспорте ставили только через три месяца. Но вернуться для этого он просто не мог. А через шесть – его уже не было на свете. Флора узнала об этом случайно. От своей старенькой соседки Клавдии Петровны.
Тайга далеко не всегда бывает гостеприимной.
28 апреля 427 года до н.э.с. Утро
На выходе из раздевалки Йока поежился и подтянул трусы, ступая босыми ногами на дорожку, посыпанную мелким гравием: апрельское утро было сухим, но холодным. А ведь еще полмесяца назад по школьному парку бегали, разбрызгивая воду в ледяных глубоких лужах. Накануне Йока читал книгу до двух часов ночи (что делал частенько) и, поднимаясь в шесть утра, не чувствовал бодрости. В авто́, на котором шофер каждое утро отвозил его в школу, Йоку еще сильней разморило: теперь на холоде он зевал и потирал голые плечи, покрытые колючими мурашками.
– Не стоим, не стоим! – прикрикнул классный наставник. – Бегом марш!
Поначалу всегда холодно и хочется спать. Йока вздохнул и не торопясь побежал вперед, разгоняя сонливость. Утро – самая отвратительная в жизни вещь!
Его догнал Зла́тан и подтолкнул локтем в бок, приглашая к соревнованию. Йока смерил его взглядом – Златан еще ни разу не сумел его обогнать, хотя, несомненно, мог считаться достойным соперником. Йоку давно никто не обгонял: он был быстрей и сильней одноклассников, и вовсе не от природы – он добился этого изнурительными тренировками, которые держал в тайне от всех, даже от домашних.
Йока кивнул Златану и побежал чуть быстрее. Он учился бегать так, чтобы всем вокруг казалось, будто он не спешит. Он внимательно изучал, из чего проистекает уважение и неуважение, любовь и нелюбовь, приязнь и отвращение, страх и отсутствие страха.
Златан не отставал, и Йоке пришлось приложить немало усилий, чтобы бежать ровно и при этом держаться чуть впереди. Круг, огибавший парк, составлял немногим более четверти лиги, пробежать Йока мог три лиги, но, конечно, не так быстро. Он старался дышать спокойно и глубоко, однако дыхание сбивалось. Чего доброго, Златан еще немного потренируется и начнет его обгонять!
Обежав круг по парку, они выскочили на спортивную площадку, где уже стоял классный наставник, почти одновременно.
– Сегодня Йелен первый, – с улыбкой констатировал тот, – Златан второй.
Он всегда судил соревнования мальчиков, чтобы между ними не возникало лишних пререканий, и, похоже, ему нравилось, что они соревнуются.
– И быстрей, ребята, быстрей! Га́шен уже приседает, а вы еще не успели отжаться. Сейчас вас третий класс догонит!
Гашен наверняка срезал угол, не мог он бежать так быстро! Но ни Йоке, ни Златану не пришло в голову сказать об этом наставнику. На площадку парами выбегали одноклассники – наставник всегда торопил ребят без нужды, особенно зимой, в мороз. Задержаться на площадке к появлению первого третьеклассника было несмываемым позором, поэтому мальчики и сами старались «отстреляться» как можно быстрей.
Пятьдесят отжиманий, приседания со штангой за плечами, упражнения на тренировку пресса… Холодно Йоке давно не было, пот катился градом. Он подошел к перекладине, с которой только что слез Гашен, поплевал на руки и подпрыгнул. Конечно, положено было подтянуться десять раз, но делом чести считалось обойти соперника и в этом – успеть подтянуться раз пятнадцать, пока наставник не заметит и не сгонит с перекладины. Йока не понял, почему перекладина вдруг выскользнула из рук и он очутился на земле.
– Йелен, каши мало ел на ужин? – прикрикнул на него наставник.
Йока не спрыгнул, а упал и отбил босую ногу. Те, кто это видел, рассмеялись – не так часто им выпадал повод посмеяться над Йеленом, а он не любил, когда над ним смеются. Йока взглянул на руки, быстро окинул взглядом одноклассников, и смех тут же смолк. Руки, как и перекладина, были перепачканы маслом, и удержаться на ней никому бы не удалось.
– Гашен! – гаркнул он вслед убегавшему подлецу, – догоню и убью, понял?
Никто не засмеялся, кроме самого Гашена. Златан подтягивался на соседней перекладине, но спрыгнул вниз, увидев, что Йока к нему не присоединился.
– Йелен, в чем дело? – наставник тут же изменил тон.
– Ни в чем! – огрызнулся Йока. Не объяснять же, что этот подонок испачкал маслом перекладину!
– Подойди сюда. Быстро!
Йока нехотя подошел к наставнику, вытирая руки о трусы.
– Смирно стоять! Йелен, я спросил, в чем дело.
– А я ответил: ни в чем! – с вызовом сказал Йока, вытягиваясь по стойке «смирно».
– Продолжай занятие, мы разберемся потом, как ты должен отвечать на мои вопросы, – наставник гонял желваки по скулам – рассердился.
Йока подошел к другой перекладине, еще раз вытер руки и подпрыгнул: его очень задели и смех одноклассников, и раздражение наставника. Он начал подтягиваться, не дожидаясь Златана, – быстро, со злостью. Никто в классе не мог подтянуться столько раз, сколько Йока. Когда число перевалило за пятнадцать, весь класс повернулся в его сторону, считая вслух все громче:
– Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
– Йелен! Освободи перекладину! – приказал наставник. – Цирк будешь устраивать после уроков!
Йока, конечно, его не послушался: он сосредоточился на том, чтобы не сбросить темпа.
– Двадцать три, двадцать четыре… – в восхищении шептал кто-то.
Наставник подошел и сдернул Йоку на землю.
– Йелен, я рад, что ты добился таких выдающихся успехов, – процедил наставник сквозь зубы, – бегом марш отсюда. До построения я подумаю, что с тобой делать.
Ни разу еще наставнику не удалось придумать наказания страшней, чем пятьдесят дополнительных отжиманий перед строем, и Йока мог только усмехнуться в ответ на его угрозу.
Руки устали, конечно, но бежать вокруг парка это не помешало. Йока крутил головой во все стороны – где Гашен на этот раз срезает угол? Но Гашен побоялся удаляться вглубь парка, рассудив, что там Йока его поймает и наподдаст гораздо верней.
– Вон он, Йелен! – неожиданно крикнул бегущий впереди Златан, оглянувшись. – Беги по тропинке, ты его догонишь!
Йока кивнул и свернул с круговой дорожки, но к Гашену сумел приблизиться лишь у самой площадки – тот, заметив преследование, припустил вперед, как заяц, надеясь на защиту классного наставника. Йока плевал на наставника, догнал Гашена и со злостью толкнул его кулаком между лопаток – Гашен выкатился на площадку, обдирая гравием локти и колени.
– Йелен! По той же тропинке – обратно на круг! – велел наставник, скривив лицо. – Ты и половины не пробежал!
Йока не стал спорить – теперь он никуда не спешил.
На построение он, конечно, опоздал, но Златан подождал его возле пруда, где после пробежки мальчики обливались водой. Даже набрал два ведра воды вместо одного. Йоке это не нравилось – Златан откровенно набивался ему в друзья.
– Не делай так больше, – Йока демонстративно выплеснул воду в пруд, – я сам могу достать воды.
– Ну и дурак, – пожал плечами Златан, вылил ведро себе на голову, фыркнул, встряхнулся и побежал в спортивный зал.
Йока, зачерпывая воду из пруда, подумал, что действительно перебрал: стоило сказать Златану спасибо. Ледяная вода приятно обожгла разгоряченное тело – после нее Йока всегда ощущал подъем.
В спортивном зале построились четыре класса средней ступени – мокрые, взлохмаченные, взбудораженные: построение предназначалось для того, чтобы мальчики немного успокоились перед завтраком и не сильно бесились в раздевалке. Директор школы каждое утро произносил краткую речь, напутствуя учеников на новый учебный день, и ничего скучней этой речи Йока ни разу не слышал. Наставник кивнул ему и показал глазами на строй, не желая прерывать речь директора, – к счастью, она как раз подходила к концу.
– … пожелаю вам успеха и новых свершений на пути овладения знаниями.
– Спа-си-бо! – нестройным хором ответила средняя ступень. Четвертый класс, конечно, кричал «а-и-о», зато громче и слаженней остальных.
– Гашен, Йелен! Два шага из строя! – велел наставник, когда директор направился к выходу.
– А я-то за что? – искренне возмутился Гашен, выступая вперед вместе с Йокой.
– За то, что испачкал маслом перекладину, – невозмутимо ответил наставник, – пятьдесят раз отжаться от пола. Йелен, за вызывающее поведение и драку – пятнадцать раз подтянуться на перекладине. Выполнять!
Йока скрипнул зубами: придумал-таки! После двадцати пяти раз – еще пятнадцать? Класс зашептался у него за спиной – похоже, они спорили, сможет он это сделать или нет. Наставник хочет выставить его перед классом хвастуном и слабаком? Не выйдет. Йока подошел к перекладине и поплевал на руки. Главное – не спешить.
Первые пять раз дались ему легко, дальше пошло хуже: руки гнулись со скрипом, словно ржавые рессоры авто; тело, до этого легкое и прямое, как струнка, дергалось и изворачивалось, пытаясь помочь рукам.
– Йелен, слабо́! – крикнул кто-то из строя.
– Давай, Йелен! – тут же послышался голос Златана, и Йока так и не решил, какой из двух выкриков прозвучал для него обидней: откровенная подначка или попытка поддержать? Ведь в поддержке он не нуждался!
– Замолчали все! – цыкнул наставник.
Йока дотянул до одиннадцати раз, ощущая, что пальцы вот-вот соскользнут с перекладины. Если он сорвется, это станет несмываемым пятном на его имени. В классе найдется немало злопыхателей, которые будут припоминать его неудачу до конца экзаменов. И хорошо, если об этом забудут после каникул! Руки отказывались гнуться, правая опережала левую, отчего перекашивало плечи и сбивало в сторону центр тяжести, словно Йока не подтягивался, а карабкался вверх по стене. Он тянул подбородок к перекладине из последних сил и скрипел зубами. Тринадцать! Ну же! Перекладина скользила в онемевших от напряжения пальцах. Ну же! От злости он прикусил губу до боли – это помогло: дрожащие руки медленно и неуверенно подняли тело вверх, подбородок приподнялся над перекладиной. Только бы не сорваться теперь!
– Йелен, давай! – крикнул Златан. – Последний раз!
Йока прикусил губу еще сильней: хорошо, что они не видят его перекошенного лица. Тело тряслось от напряжения, Йока толкнулся вверх, вопреки негнущимся рукам. В последний раз! Сжать зубы со всей силы и подняться! Подбородок пополз вверх медленно, слишком медленно. Йока зажмурился, не ощущая боли в укушенной губе. Еще чуть-чуть!
– Есть! Есть! – закричали из строя сразу несколько человек.
– Есть, – сдержанно подтвердил наставник. Йока сорвался с перекладины и мешком рухнул на пол, но тут же поднялся: от слабости все тело дрожало, как бланманже на широкой тарелке, слегка кружилась голова, во рту было солоно от крови, и очень сильно болела губа. Он пошатываясь направился в строй.
– Молодец, – шепнул наставник ему на ухо и хлопнул по спине.
Учитель истории – желчный и нудный старик – закрыл журнал и поднял голову, разглядывая класс внимательными, немигающими глазами: словно гриф с кривым клювом и голой шеей, высматривающий, нет ли поблизости поживы. Класс привычно съежился под его взглядом.
Наверное, когда-то этот грузный человек был очень высок и силен, но к старости отяжелел, обрюзг; широкие плечи его согнулись, опустились уголки тонкого рта, обвисли щеки, и появился второй подбородок. Крючковатый мясистый нос выступал вперед на суженном к вискам лице, и в свете ярких солнечных камней блестел высокий бледный лоб, переходивший в широкие залысины. Редкие волосы его были зализаны назад с помощью какого-то блестящего состава, похожего на растительное масло, отчего складывалось впечатление, что за спиной у него косичка – жиденькая и жалкая.
На миг глаза учителя широко распахнулись, будто от радости: нашел!
– Гашен, немедленно закрой учебник, – едко процедил он.
На третьем столе у окна тут же захлопнулась книжка, и снова наступила давящая тишина, в которой даже громкий вздох казался святотатством.
Когда-то Йока его боялся. Боялся до тех пор, пока не спросил сам себя: а чем, собственно, профессор Ва́жан так его пугает? Неужели деревянной указкой? Конечно нет! В четырнадцать лет смешно обращать внимание на такие мелочи, как удар указкой по пальцам. В начальной школе считалось подвигом не закричать и не отдернуть руки, а для старшеклассника это само собой разумелось. Не один Йока думал, что день в школе прошел зря, если никто из учителей не вышел из себя настолько, чтобы воспользоваться указкой, – этим бравировали друг перед другом и гордились отбитыми пальцами. Про указку же господина Важана ходили легенды, будто внутри у нее свинчатка, но Йока на себе испытал ее действие и мог точно сказать: обычная деревянная указка, разве что чуть толще остальных.
Важана боялись совсем по-другому. Йока не понимал: почему? Почему от этого колючего взгляда немигающих глаз так хочется спрятаться, а лучше всего – провалиться сквозь землю? Почему с трудом гнутся ноги и отнимается язык, когда учитель истории задает вопрос? И когда Йока рассудил, что кроме указки бояться, в сущности, нечего, он решил во что бы то ни стало побороть в себе страх. Это делало пребывание на уроках истории хоть немного осмысленным.
Развлечение потребовало от него не только мужества, но и изобретательности: одно дело не учить историю и грубить профессору – всем будет понятно, что Йока неправ. И совсем другое – выставить неправым этого спесивого сухаря, да так, чтобы стало ясно, кто он такой на самом деле. И начал Йока с изучения истории. Он не только тщательно готовил каждый урок, он нарочно залезал в отцовскую библиотеку, чтобы подыскать такие вопросы, на которые профессору Важану будет трудно ответить.
Война его шла с переменным успехом. Не так-то просто оказалось преодолеть себя хотя бы для того, чтобы не опускать глаз под презрительным, полным высокомерия взглядом учителя. А когда тот понял, что это война, Йоке и вовсе пришлось туго. Профессор Важан словно заранее знал, что́ Йока может придумать, словно готовился к каждой его выходке, с тем чтобы оставить Йоку в дураках. Йока злился и ненавидел учителя истории все сильней, а тот отвечал ему взаимностью.
– Сегодня мы будем изучать, как Откровение Танграуса повлияло на искусство Золотого века, – монотонно начал Важан. Он нарочно говорил размеренно и безэмоционально, чтобы под его голос легче было засыпать, – а оно нашло свое отражение не только в литературе и живописи, но также в архитектуре и музыке. Тематика конца света вдохновляла художников и поэтов на протяжении трех столетий, что явилось отражением общественных отношений, выражением недовольства определенных слоев населения существующим миропорядком и упованием на прекращение социальной несправедливости. По мере ослабления монархий, развития науки, просвещения, роста благосостояния основной массы населения, законодательного закрепления прав и свобод каждого гражданина Откровение Танграуса становилось все менее значимым фактором как в общественной жизни, так и в искусстве. Необходимо понимать, что Откровение, хоть и сыграло важную роль на определенном историческом этапе развития общества, в настоящее время рассматривается и теоретическим, и прикладным мистицизмом как литературный памятник, не имеющий под собой практической значимости.
Йока потерял нить мысли учителя в конце второго предложения. Очевидно, профессор изъяснялся столь замысловато, чтобы его и без того скучные уроки превратились в изощренную пытку. Почему не сказать все это коротко и ясно: Откровение – полная чушь, и верят в него только дети? Йока демонстративно зевнул и подпер подбородок рукой.
– Йелен, сядь прямо. – Важан кинул на Йоку короткий взгляд и тут же продолжил: – Откройте цветную вкладку номер восемь учебника и посмотрите на репродукцию с левой стороны.
Класс зашелестел страницами, Йока зевнул снова и потянулся к книге, листая ее нарочито долго и громко, когда все остальные уже замерли, уставившись в картину, которую видели десятки раз, – она висела в Национальной галерее искусств, куда их водили каждые полгода.
– Йелен, я повторяю во второй раз: сядь прямо. Если же ты не научился быстро открывать книгу на нужной странице, твоим родителям следует задуматься, способен ли ты учиться в этой школе или тебе лучше отправиться туда, где обучают детей с задержками развития.
Класс вежливо прыснул. Йока презирал их за эту вежливость, за подобострастие, за трепет перед учителем истории. Никому из них не было смешно, все они знали, что два часа назад Йока подтянулся на перекладине сорок раз, отчего руки до сих пор не гнулись и дрожали. Все они по-своему боялись Йоку и уважали его. Но профессора Важана они боялись сильней.
– Сегодня нас не будут интересовать художественные достоинства этого шедевра живописи, мы с вами должны рассмотреть особенности исторического развития этого сюжета на полотнах художников. На этом полотне нет солнечного камня, присутствует лишь сияние, описанное в первой части Откровения, и, возможно, художнику неясно, что является источником этого сияния. Картина написана в те времена, когда солнечные камни еще не имели столь широкого распространения. Сияние символизирует эру света. В центре картины изображен Враг, когтями разрывающий границу миров, какой представил ее художник. Обратите внимание, Врага художник видит полузверем-получеловеком. Он стоит на двух ногах, но тело его покрыто шерстью с характерными светлыми полосами по бокам, называемыми шлеёй и присущими росомахе. Также Врага художник видит с широкими пятипалыми росомашьими лапами. Но лицо у Врага человеческое, что соответствует тексту Откровения, где Враг описан как сын человека и росомахи. Граница миров изображена в соответствии с наивными представлениями человечества тех времен в виде натянутой непрозрачной пленки. В том месте, где когти Врага ее прорвали, проглядывает темнота, символизирующая конец эры света и приход царства тьмы, бедности и невежества.
Йока снова зевнул, на этот раз безо всякого злого умысла – он не выспался, а скучный голос профессора Важана убаюкивал.
– Рядом с Врагом, в соответствии с Откровением, художник поместил восьмиглавое чудовище Исподнего мира, помесь летучей мыши и ящерицы, которое призвано защитить Врага. Враг возглавит силы тьмы, порвет границу миров и впустит в Обитаемый мир жителей Исподнего мира. Погаснут солнечные камни и остановятся магнитные, земля погрузится во тьму, человечество снова будет вынуждено добывать хлеб насущный в поте лица. Но мы…
– Простите, профессор Важан, – перебил Йока, – а зачем силам тьмы это нужно?
Вообще-то его давно волновал этот вопрос, на который он еще ни разу не получил вразумительного ответа, кроме того, что силы тьмы – это абсолютное зло, которое стремится уничтожить добро и свет.
Учитель сверкнул глазами и загремел в полный голос:
– Йелен, встать!
Йока нехотя поднялся. Ничего страшного нет в том, что на тебя кричат, ну совершенно ничего страшного, но почему тогда мурашки пробегают по спине и так хочется втянуть голову в плечи?
Профессор Важан быстро прошел по классу и остановился в шаге от Йоки – чтобы смотреть на него сверху вниз.
– Что должен сделать ученик, если хочет задать вопрос учителю? Отвечай! Это проходят в начальной школе!
– Поднять руку, – проворчал Йока.
– Громче! Я не слышу, что ты бормочешь!
– Поднять руку! – гаркнул Йока во весь голос, в лицо учителю, да так, что в окнах дрогнули стекла. По классу пробежал ропот – то ли от восхищения бесстрашием Йоки, то ли от испуга перед Важаном.
– Сядь! – выплюнул Важан. – Между смелостью и глупостью лежит пропасть, Йелен. Так же как между громким голосом и криком, недопустимым в учебном заведении. Руки вперед.
– За что? – изобразил искреннее возмущение Йока. – Я всего лишь выполнил ваше приказание. Вы не уточняли, насколько громче я должен это повторить!
– Для ясности мысли, Йелен. Руки вперед.
Считать себя несправедливо обиженным было бы глупо, равно как и продолжать пререкаться: Йока вытянул руки перед собой и заранее стиснул зубы – в последнее время одноклассники соревновались в том, чтобы не только не зажмуриться, но и не сморгнуть. Отметив, что на него смотрят трое «арбитров» – с соседнего ряда и с первой парты, он уставился на картинку в открытом учебнике, сосредоточился и не видел, что профессор Важан взялся за тонкий конец указки, что учителям строжайше запрещалось. Он ударил изо всей силы – или Йоке показалось, что изо всей силы? Только однажды ему было так больно: когда ему прищемили руку хлопком двери.
Йока не только сморгнул – он отдернул руки, он вскрикнул, чего с ним не случалось даже в начальной школе. Но самое ужасное, самое позорное – из глаз у него закапали крупные слезы. И еще несколько секунд Йока прижимал к груди разбитые пальцы и подвывал, морщился и скрипел зубами, с удивлением глядя, как на колени падают редкие тяжелые капли густой, темной крови.
С первой парты донесся одинокий смешок, за ним – еще один. Ему этого не простят! Над ним будут потешаться до самых каникул! На уроке они боятся расхохотаться хором, но на перемене… Йока замолчал и стиснул зубы от злости и отчаянья: с ним никогда, никогда такого не бывало! Никто не поверит в то, что удар был столь сильным, никто! Йока бы и сам в это не поверил, случись подобное с кем-нибудь другим!
– Ты давно на это напрашивался, Йелен, – ничуть не смутившись сказал профессор Важан. Пожалуй, он был доволен собой и произведенным результатом. Он знал, чего Йока боится больше всего, одним ударом превратив его жизнь в кошмар! Йока поднял глаза и увидел в руках учителя указку, которую тот держал за тонкий конец.
Злость вскипела, как крепкая кислота, в которую плеснули воды: Йока вскочил на ноги, скрежеща зубами, – Важан не имел права! Это просто нечестно! Это нарушение правил! Йока хотел крикнуть что-нибудь дерзкое и гневное, но не нашел слов, только посмотрел учителю в лицо, ощущая, как рот перекосился в оскале – совсем как у Врага на картине в открытом учебнике.
Вмиг лицо Важана стало белым, словно стена. Даже губы посинели. Будто он увидел чудовище, будто ему остался всего один шаг до смерти! Глаза его расширились, как у сыча, он втянул в себя воздух приоткрытым ртом и попятился.
Йока подхватил учебники со стола дрожащей окровавленной рукой, неловко впихнул их в сумку, развернулся, пнул ногой стул и быстро направился к выходу. Распахнув дверь, он оглянулся и смерил взглядом странно испуганного и неподвижного профессора Важана. Йока не понял, чего учитель испугался. Может быть, догадался наконец, что ему придется за это отвечать?
– Если вы сломали мне пальцы, у вас будут очень большие неприятности, – бросил ему Йока и хлопнул дверью так, что в ней треснули два стекла.
* * *
Ничта Важан с трудом дождался звонка с урока. Он быстро оправился после энергетического удара, полученного от дерзкого мальчишки, и теперь внутри у него пела тонкая одинокая скрипичная струна – когда-то он называл это чувство радостью. Так в юности весна вызывает беспричинное ликование, ликование от предвкушения, от надежды, от нерушимой веры в лучшее, которое обязательно наступит. Ничта давно не верил в лучшее, он приучил свой ум к скептицизму, но тонкая струна пела внутри песню надежды, песню предвкушения. Ему вспомнились студенческие годы, когда весной невозможно усидеть на скучной лекции и хочется бежать куда-то, спешить к чему-то… К солнцу, пронзающему голые кроны деревьев.
Сначала он все проверит. Он не будет полагаться на случайность. Он не позволит эйфории увлечь себя настолько, чтобы потерять голову. Ему шестьдесят девять лет, он не мечтательный студент, он не должен верить в невозможное.
Вечный Бродяга умер не родившись. Ничта жил с этой мыслью долгие годы. В семье судьи Йелена не мог родиться мрачун. Но только один неинициированный мрачун мог так ударить Ничту Важана – Вечный Бродяга.
Он зашел в преподавательскую и опустился на стул возле двери.
– Господа, кажется, я только что сломал Йелену пальцы, – сказал он нехотя.
– Наконец-то! – проворчал стоявший у открытого окна пожилой учитель естествознания.
– За что, Ничта? – наставник четвертого класса средней ступени остановился на полпути к приемной директора, повернулся и укоризненно покачал головой.
– Какая разница? – поддержал Важана преподаватель риторики. – Йелен напрашивается на это изо дня в день.
– Совершенно верно, – подтвердил философ. – Ничта, если бы сегодня этого не сделал ты, завтра это точно сделал бы я. Йелен не просто ведет себя вызывающе, он настраивает класс, он пытается своим дешевым авторитетом влиять на поведение всех учеников. На прошлой неделе он сорвал урок государственного права.
– А классный наставник, между прочим, ему потакает! – вставил учитель естествознания. – За срыв урока Йелен отделался тем, что остался без обеда.
– Да, Йелен мне нравится, – ответил наставник четвертого класса – он был, наверное, самым молодым из присутствующих. – И авторитет его вовсе не дешевый.
– Да? Запугать весь класс кулаками – это, по-вашему, не дешевый авторитет?
– Запугать весь класс кулаками нельзя, – усмехнулся наставник. – Йелен сильный парень, но против класса не устоит.
– Однако другие мальчики его боятся! И ищут его дружбы!
– И что теперь? Переломаем мальчишке кости, чтоб не смел высовываться? – вспыхнул наставник и прокатил по скулам желваки. – Ничта, что такого парень натворил на этот раз? Сорвал тебе урок?
– Он кричал мне в лицо. Но дело не в этом. Он не боялся наказания. Он смеялся надо мной. А это недопустимо. Если бы я этого не сделал, завтра весь класс последовал бы его примеру.
– Ничта, я понимаю, твой авторитет – это самое ценное, что есть в нашей школе, – прервал их спор директор, выходя из приемной, – и я всецело на твоей стороне. Но, боюсь, это не понравится судье Йелену. А он, между прочим, член Верхней Думной палаты. Я полагаю, сейчас его жена схватившись за голову бегает по врачам и скоро объявится здесь – со скандалом. И, уверяю вас, скандалом она не ограничится. Хорошо, если все кончится газетными статьями, а не судебным иском, который ляжет на школу несмываемым пятном. И судья Йелен выиграет этот иск.
– Я не привык согласовывать свои действия со служебным положением родителей моих учеников, – брезгливо сморщился Важан. – Если тебе это поможет, я уйду из школы, чтобы не бросать на нее тень. Мне хватит преподавания в университете, мне давно предлагают кафедру.
– Ничта! Ты плохо обо мне думаешь, – усмехнулся директор. – Я же сказал: я на твоей стороне. Я считаю, нам надо что-то предпринять до того, как разразится скандал. Судья Йелен, хоть и является твоим политическим противником, все же здравомыслящий человек и может войти в наше положение. Нам надо поговорить с ним прежде, чем это сделает его жена.
– Судью Йелена давно пора было пригласить к нам для беседы, – согласился преподаватель риторики. – Его сын изводит учителей, имеет единицу по поведению за прошлое полугодие, и ничего кроме единицы за год ему не светит. У него три предупреждения об отчислении, дисциплинарный журнал исписан его фамилией, и скоро он заработает язву желудка, потому что ежедневно остается без обеда.
– Опережающий удар! Отличная идея! – засмеялся философ.
– Да, мы могли бы созвать внеочередное заседание преподавательского совета, – кивнул учитель естествознания, – с повесткой дня из двух пунктов: поведение Йелена и поступок профессора Важана. И пригласить на него судью Йелена, официально, телеграфной повесткой.
– Посылать повестку телеграфом неэтично, – возразил философ. – Нужно послать нарочного и написать повестку на гербовой бумаге.
Ничта Важан не переживал и не боялся встречи с судьей Йеленом, он хотел ее. Он хотел немедленно оставить занятия и поехать к нему в дом. Он хотел удостовериться в том, что ошибся, в том, что тонкая скрипичная струна напрасно поет ему песню надежды. Но… Только один неинициированный мрачун мог с такой силой «толкнуть» Ничту Важана – Вечный Бродяга!