Даже во время разговора с Леной он не был уверен в своем выборе на все сто. Его грыз крошечный червячок сомнения: как бы не ошибиться, не сделать раньше времени шаг, который уже невозможно исправить… И вот этот беспокойный червячок, дернувшись последний раз, затих окончательно.
Сон как руководство к действию — казалось бы, ничего глупее не придумаешь. Но сколько людей, решивших круто изменить свою жизнь, тянут до последнего, словно дожидаясь от судьбы условного знака! Получил его — и порядок, теперь уже не страшно…
Конечно, наивно было думать, что за Переходом люди превратятся в бабочек и погибнут, занесенные снегом. Мало ли что кому привидится! Может, на самом деле имаго будут жить в Иномире долго и счастливо. Но мысль о насекомых-однодневках уже засела в Сашиной голове. Кто поручится, что конечная стадия развития человечества — это не короткий ослепительный фейерверк перед погружением во тьму?
И Саша впервые начал реально готовиться к жизни в городе после того, как тот обезлюдеет.
Владельцы торговых сетей не сразу поняли, что их бизнесу приходит конец. Какое-то время они надеялись, что все еще устаканится. А когда отчетливо осознали, куда катится мир, начали бросать свои магазины, оставляя товар на полках, в витринах и подсобных помещениях. Увидев это, народ словно обезумел. Первые бесхозные супермаркеты опустошили подчистую, причем хватали все подряд — от водки до стирального порошка, носков и посуды.
Потом, однако, наступило некоторое отрезвление. Глупо превращать квартиру в склад, если через несколько дней тебя ждет Переход. Фараоны и другие могучие владыки прихватывали с собой в могилу огромные сокровища, а в Иномир даже трусов не заберешь…
Магазины продолжали закрываться, но массового психоза уже не наблюдалось. Сашу это вполне устраивало. Отыскав недоразграбленный супермаркет, он заявлялся туда с рюкзачком и быстро его заполнял. Брал консервы, печенье, крупы, макароны, затаривался солью, чаем и сахаром. Газ, конечно, вот-вот отключат, но можно каждый день готовить какое-нибудь варево на костре…
Серьезных потасовок с конкурентами удавалось избегать, но за время своих «набегов» он насмотрелся и наслушался всякого. Как и следовало ожидать, в супермаркеты хлынула вся окрестная пьянь. Обалдев от изобилия дармовой выпивки, алкаши зачастую начинали сосать ее из горла прямо на месте. А потом принимались с остекленевшими глазами бродить по магазину, пока не падали в проходах между стеллажами. Саше не раз, преодолевая гадливость, приходилось перешагивать через бесчувственные тела.
Однажды, возвращаясь домой с набитым рюкзаком, он повстречал дядю Гену — тот сидел на скамейке у подъезда в позе роденовского мыслителя. Правда, очень жалкого — с цыплячьей шеей и синюшным лицом.
Этого тихого алкоголика соседи скорее терпели, чем презирали. Обычно он, не доставляя никому проблем, надирался в своей холостяцкой квартире. Если же выходил на улицу, то, словно стесняясь, старался поскорее убраться с глаз долой.
— Здорово, дядь Ген! — Саша снял рюкзак и повел затекшими плечами. — Не страшно тут сидеть? Сам знаешь, какие люди сейчас по дворам шастают.
— А, Санек… — Серые бескровные губы дяди Гены растянулись в подобие улыбки. — Теперь уже не страшно. Я это… дожидаюсь. Чую, вот-вот придет.
— Переход? — догадался Саша.
— Он самый.
— Боишься?
— А чего его бояться?
— Ну как же, дядь Ген… Ты ведь, извиняюсь, без этого дела не можешь. Верно? А там никто не нальет — сухой закон на веки вечные. Тошно жить станет — обратно запросишься.
— Ты… это… меня отговариваешь, что ли?
— Ну как сказать… Я остаться собираюсь. А когда совсем один — это, дядь Ген, уж больно тоскливо. С котом о жизни не поговоришь.
— Э, Санек… Я свое уже отпил — только сдохнуть осталось. Может, и тошно станет. Но верю я, что там знают, как должно быть. Кому чего назначено…
— Там — это где?
— Ну, это… Там, наверху.
Саша саркастически хмыкнул.
— Значит, ты считаешь, что Переход — не сам по себе. Что его устроила какая-то высшая сила, и против нее не попрешь. Сказали — в рай, значит — шагом марш в рай. Понравится или нет — никто не спрашивает. Так, что ли?
Дядя Гена поскреб пальцами давно не бритый подбородок.
— Оно, конечно, ты парень ученый. Можешь над нами, дураками, смеяться. Но… это… не может все просто так быть. Просто только кошки родятся. Если наверху чего решили — никакие препараты не помогут. Хошь, не хошь, а скоро и тебя призовут.
— Не призовут! — неожиданно резко ответил Саша, вскидывая рюкзак на плечи. — Я уж как-нибудь сам решу, возноситься мне или еще здесь побарахтаться. А тебе — счастливого пу…
Он осекся: дядя Гена вздрогнул, вытянул цыплячью шею и вцепился руками в скамейку, будто опасаясь, что слетит с нее. Открыл рот, но выдавил из себя только беспомощное «ы-ы-ы…». Потом вытянулся уже всем телом и затрясся, как в припадке.
Казалось, сейчас у него на губах выступит пена. Но до этого не дошло. Громкий хлопок, словно откупорили большую бутылку, сполох желтого света — и дядя Гена исчез. Остались только пара стоптанных ботинок и свисающая со скамейки одежда.
— Да… — вздохнул Саша. — Хотел бы я знать, где ты сейчас…
Он еще немного постоял, словно выдерживая минуту молчания, и лишь затем направился к двери подъезда.
0
0