Альфред Рифеншталь, глава влиятельной «Riefenstahl Financial Groupe», в которую входило не менее десятка крупных инвестиционных и планетарных банков, сидел в своем кабинете, расположенном на втором этаже стилизованного под ХХ век особняка, и читал полицейский отчет.
Этот отчёт был предоставлен ему по неофициальным каналам сразу же, как началось следствие по факту гибели его внука Александра ван дер Велле. Собственно, никаких серьезных следственных мероприятий в данном случае не предусматривалось. Смерть квалифицировали как… наступившую по естественным причинам. На застывшем, старческом лице промелькнула усмешка. Это в 30-то лет? По естественным причинам может умереть он, Альфред, в свои 94 года, а тридцатилетний мужчина может умереть только по причинам неестественным. Мужчина, который находится в собственном доме и не страдает никакими внушающими опасения недугами. Да и какие теперь могут быть недуги? Со всеми этими плантациями новеньких органов, современными препаратами, нанохирургией. Мужчина в 30 лет может быть только убит.
Альфред ещё раз пробежал глазами строчку в отчете патологоанатома. «Закупорка легочной артерии. Тромб возник в результате недавнего ранения». Выглядит очень правдоподобно. При повреждении лёгочной ткани, а внук получил сквозное ранение в грудь, человеческий организм, борясь с внутренним кровотечением, перекрывает поврежденные сосуды кровяными сгустками — тромбами. Чаще всего при тяжелых травмах, когда задеты легочная или брюшная аорты, это телесная тактика не срабатывает. Человеческий организм слишком медлителен. Прежде чем к месту разрыва соберется достаточное количество тромбоцитов, чтобы слипнувшись образовать пробку, сердце уже вытолкнет в брюшную или плевральную полость более двух литров крови, что превышает безопасный донорский лимит почти вдвое. Но при ранениях более щадящих, когда задеты сосуды периферийного круга, и пропускная способность далека от артериальной, организму удаётся справиться и заткнуть течь. Тромбы в местах разрывов нарастают значительные и впоследствии, когда восстанавливается кровообращение, эти тромбы организмом утилизируются, то есть растворяются. Что происходит далеко не всегда. Часть некогда спасительных сгустков остается, прирастая к стенкам вен или артерий желеобразными гроздьями, и при скачке давления, учащение пульса, при физической нагрузке куски отрываются и несутся по внутренним протокам подобно глубоководной мине, чтобы застрять где-то в жизненно важном закоулке и вызвать взрыв.
Альфред всё это знал и очень ясно представлял, так как с возрастом стал обращать всё более пристальное внимание на проблемы собственного кровообращения. Он был человеком трезвомыслящим и не питал иллюзий относительно своих возможностей и возможностей современной медицины. Да, врачи в настоящее время много чего умеют. Они нашли немало обходных путей, чтобы обмануть смерть и продлить иногда совершенно никчемную жизнь, но подлинного всемогущества они так и не обрели. Законы природы им по-прежнему неподвластны. Они могут пересадить новое сердце, новые почки, но предотвратить старение мозга и одряхление тканей они не в силах. Человек стареет, стареют его сосуды, замедляется его метаболизм, кровь становится более густой и вязкой, что грозит образованием тромбом без всяких травм. Большинство сверстников Альфреда уже пережили инсульты. Пусть они и выжили, но отвратительные последствия вроде лицевого паралича или невнятной речи, так и не сгладились окончательно. И все от того, что хватились слишком поздно, когда несчастье уже случилось.
Альфред, как человек предусмотрительный, принял первые профилактические меры еще двадцать лет назад, когда сердечный ритм впервые дал сбой, и с тех пор скрупулезно исполнял все врачебные предписания и лечебные процедуры. Перспектива обратиться в истекающий слюной неподвижный овощ мало его прельщала. Отсюда и немалая осведомленность в такой специфической сфере, как система кровообращения. Альфред всегда требовал от врачей подробного отчета в производимых ими манипуляциях. Не потому что страдал патологическим недоверием, а потому что привык во все вникать сам. Заключение судмедэксперта не вызывало у него замешательства и недоумения своими выводами и терминами. Пояснений специалиста ему не требовалось. Альфред без труда представил, почему и как умер его внук. В результате отрыва тромба произошла закупорка. Лёгочная тромбоэмболия. Это могло вызвать вопросы, если бы не ранение, причина наличия тромбов в организме здорового мужчины. Вот если бы ранения ни было, тогда следователь обязан был задаться вопросом: а почему? И Альфред так же непременно поинтересовался бы, но если это следствие раны… Хотя…
Альфред перечитал заключение еще раз. Что-то при первом прочтении царапнуло. Ага, вот… Клиническая картина, предполагающая ураганную гиперкоагуляцию. То есть в крови Александра образовалось множество тромбов. И образовалось неожиданно. Почему? Такое возможно лишь при введение сильного коагулянта. Сверхдозы протамина сульфата. Но в теле Александра никаких лекарственных препаратов не обнаружено. Только остаточные молекулы антибиотиков и противовоспалительных. Впрочем, то, что никакого яда коагулирующего действия не нашли, ещё ничего не значит. Не обнаружено яда, производимого в лабораториях Федерации. Но спецслужбы давно закупают подобные средства у центавриан, ушедших далеко вперёд на ниве синтеза всевозможных как смертельных, так и жизнетворных биосоединений. Созданная ими молекулярная комбинация, совершив назначенное ей преступное деяние, через час могла распасться на безобидные углеродные кольца, которые никак не доказали бы наличие изначальной субстанции. Александр умер в результате несчастного случая, непредсказуемой реакции организма. На что? Да мало ли на что… На укус насекомого. Предыдущие 1000 укусов благополучно нивелировались иммунной системой, а на 1001 произошел сбой. Бывает. Медицине такие случаи известны. Как известны, например, случаи самовозгорания.
Всё очень правдоподобно. Очень правдоподобно. Альфред, разумеется, не ограничился одним отчётом. В расследовании приняли участие и его специалисты из службы безопасности. Был произведен забор материала для гистологического анализа. Ничего, всё та же картина ураганной гиперкоагуляции. И никаких вразумительных объяснений.
Альфред отложил отчет. Он не верил в случайности, не верил в совпадения. Он прожил слишком долгую жизнь и хорошо изучил её устройство. Всё имеет свои причины. Даже самый показательный несчастный случай. В момент гибели Александра в доме находилась Кристина, жена его дяди Торстена. Совпадение? Это она позвонила в службу спасения, когда Александр потерял сознание. И даже делала попытки его спасти — искусственное дыхание. Но всё было напрасно, к приезду врачей Александр был уже мёртв. Когда Кристине сообщили об этом, она упала в обморок. И помощь уже оказывали ей.
Почему она там оказалась? Зачем она поехала к племяннику? Нет, не племяннику. Она же не знала, что он её племянник. Или знала? Альфред позаботился о том, чтобы о его родстве с Александром знали только трое, вернее четверо, вместе с самим Александром: он, Альфред, Памела, его мать и старый адвокат Рем Адиссон. Больше никто. Даже те репродуктологи, осуществлявшие ЭКО, были своевременно ликвидированы. Альфред слишком хорошо понимал важность прямого наследования. Он потому и прибегнул к этой хитрой комбинации. Пусть все будут уверены, что у Ингвара нет детей. Торстен тоже Рифеншталь, тоже сын Альфреда, но старик никогда не видел его своим наследником. Своим преемником, будущим правителем финансовой империи в его планах был только Ингвар, его плоть и кровь, его копия, его продолжение.
Когда произошла эта трагедия с женой и детьми Ингвара, Альфред принял версию с горничной и грабителем только формально, чтобы не раздувать скандал и не привлекать излишнего внимания. Таково было их кредо — всё решать внутри семьи, не допуская утечки конфиденциальной информации. Поэтому Альфред допустил только тайное расследование, которое и подтвердило его подозрения — жена и дети Ингвара были отравлены, и сделала это не горничная. Тогда кто? Cui prodest — говорили древние римляне. А кому выгодно? Торстену. Это первое, что приходит в голову.
Торстену тогда исполнилось 20 лет, он недавно женился и путешествовал с молодой женой по кислородным планетам. Он, конечно, завидовал Ингвару, ревновал к нему родителей, прессу, акционеров, но чтобы пойти на убийство да ещё собственных племянников. Никаких доказательств его причастности, даже самых бредовых, сомнительных, не обнаружилось. Да и самим складом своего характера Торстен никак не походил на коварного заговорщика, устраняющего конкурентов. Он был капризен, вспыльчив, безмерно избалован любящий его матерью. Зависть к успехам старшего брата, к его собранности, деловитости, работоспособности вспыхивала время от времени, но очень быстро угасала, едва лишь отец предлагал ему пожертвовать очередной вечеринкой в пользу заседания совета директоров, а перспектива изучения бухгалтерского учета и устройства фондовой биржи и вовсе внушала подлинный ужас. Нет, Торстен не мог.
Альфред отверг эту версию ещё тогда, тридцать лет назад. Врагов у него всегда было немало, и он искал среди них. Чтобы окончательно не лишиться своего прямого наследника, Альфред уговорил сына сохранить свой генетический материал на всякий случай. Необязательно трагический. Ингвар мог так и не решиться на второй брак. Но он решился. Эта его вторая попытка будто спустила со стопора невидимый механизм — ещё один нелепый, несчастный случай. И вновь никаких улик. Яхта Ингвара разбилась при посадке на Иллирию. Отказали маневровые двигатели. Вновь совершенно обоснованный правдоподобный отчет следственной бригады. Если и имела место диверсия, то весьма тонкая, высокотехнологичная, что в очередной раз наводило на мысль о тайном, равным по силе и возможностям противнике.
Альфред выдал вдову Ингвара замуж за дальнего бесперспективного родственника и уговорил её на процедуру оплодотворения in vitro, и через девять месяцев на свет появился его внук — Александр. Александр — его надежда, его будущее, его последняя привязанность. Сколько он вложил в этого мальчика… Как верил в него, как он был похож на Ингвара. Нет, не внешне. Внешне Алекс пошел в мать. В отца он пошел своей одаренностью, живостью своего ума, деловой хваткой, своим деловым чутьем, своей финансовой расторопностью. Из него в перспективе должен был сформироваться подлинный Рифеншталь, истинный наследник.
Всё-таки Альфред был прав, когда скрыл от всех происхождения Александра, оградил его от возможного покушения, и дал возможность проявить себя, действовать самостоятельно, без оглядки на родственные связи. О своем происхождении Алекс узнал только после окончания университета, когда уже вошёл в правление инвестиционного фонда. Альфред обрел в нём подлинного союзника, единомышленника. Дед и внук с полуслова понимали друг друга. Объединившись, они строили грандиозные планы. Один из таких планов и весьма перспективных проектов был завязан на этом киборге.
Они обсуждали производство разумных органических машин, усовершенствованной копии человека. Дорогой эксклюзивный товар. Люди — совершенство. Только для избранных, только для самых богатых. Пример этой женщины, Корделии Трастамара, история её взаимоотношений с таким разумным киборгом служила веским аргументом в пользу казалось бы безумного проекта. Законсервировав «DEX-company», Корделия освободила значительную бизнес-нишу. И было бы глупо её не занять. В настоящее время киборгов ещё хватает, острого дефицита нет, а вот лет через пять, когда отслужившие своё модели начнут выходить из строя, спрос на них резко возрастет. Альфреду было известно, что мораторий на производство продлится десять лет. Именно такой срок выторговала Федерация у новой владелицы. Но через десять лет киборги вновь появятся на рынке, не могут не появиться.
Люди слишком к ним привыкли, люди слишком избалованны тем, что киборги им дают. Они будут покупать. А если предложить им улучшенный вариант, способный на чувства, на взаимность, на сопереживание, они будут покупать за любые деньги. Алекс согласился, что проект перспективный, но для начала следует раздобыть всю документацию, завладеть самой технологией. Одно дело — киборг обычный, неразумный, и совсем другое — киборг одушевленный. Наладить производство первых труда не составит. Ходят слухи, что его освоили даже шоаррцы, правда, качество продукции оставляет желать лучшего, и совсем другое — сотворить такого как этот… Мартин. Так, кажется, зовут киборга Корделии Трастамара?
Секрет его создания, увы, потерян. Корделия позаботилась, чтобы все инфокристаллы в отделе научных разработок»DEX-company», связанные с работой Гибульского, были уничтожены. Остались только те, что касаются киборгов, производившихся серийно. Все эти разработки, инструкции, программное обеспечение присвоила дочь Гибульского, ушлая девица, организовавшая благотворительное общество. Особой угрозы она собой не представляла, но Альфред сделал пометку где-то на полях своего ежедневника: «Разобраться». Не сейчас, в будущем, чтобы не мешала. Сейчас эта Кира и её организация слишком ничтожны и не стоят ни времени, ни ресурсов. Гораздо больший интерес вызывает Корделия.
Альфред всегда опасался таких женщин, самостоятельных, независимых. Он всегда придерживался сугубо патриархальных взглядов. Место женщины в детской и на кухне. Если хорошо образована, то в гостиной. Но никак ни в бизнесе или в политике. В их семье на протяжении многих поколений придерживались этих правил, что шло только на пользу дела. Семья Рифеншталь пришла к своему могуществу именно благодаря незыблемости традиций. И мать и жена Альфреда всегда довольствовались участью домохозяек. Они образцово вели дом, воспитывали детей, устраивали чаепития, куда приглашали таких же безупречных жён и дочерей. Во время этих церемонных посиделок обговаривались взаимовыгодные брачные союзы. А мужчины в это время занимались тем, что им и положено — опасным и прибыльным бизнесом, подчиняя себе Галактику. Этот установленный тысячелетия назад миропорядок как раз и позволил человечеству двигаться вперёд, а разрушения этой догмы, этого столпа ведёт к гибели и хаосу. Появление таких женщин как это Корделия, настоящая угроза.
Опытной делец в первую очередь предлагает сделку. Всегда проще договориться, пойти на финансовые жертвы, чем стрелять друг в друга. Лазерные пушки это последний довод, а первый — кошелёк.
— Сколько она возьмёт за своего киборга? — спросил Альфред, когда они с Александром только обдумывали проект.
Внук подумал и ответил:
— Нисколько.
— То есть?
— Она его не продаст.
— А если…
— Даже за миллиард.
Альфред ему тогда не поверил. Чтобы женщина проявила такую твёрдость? И ради кого? Ради киборга? Даже самая верная жена продаст своего мужа за миллиард, а мать — сына. Да, да, продаст. Альфреду доводилось заключать подобные сделки. Что там миллиард! За миллион продавали — и детей, и жён, и мужей. А тут какой-то киборг… Альфред поручил своим психологам составить подробный психопрофиль Корделии и понял, что Алекс был прав: не продаст. Следовательно, по-хорошему это препятствие не обойти. Только по-плохому.
Провести подробное расследование, почему Алекс потерпел неудачу, Альфред не успел. Теперь, после смерти внука, и вовсе не считал это необходимым. Его аналитики могли бы всё разложить по полочкам и найти виновных. Вероятно, и сам Алекс допустил ошибку, сделал ставку не на тех людей. Доверился женщине, какой-то Камилле Войчинской, а та, в свою очередь, наняла беглого пирата, который в него стрелял. Альфред тоже виноват. Он не был до конца честен с внуком, он скрыл от него главное, не признался, что тот уникальный киборг нужен был не только как тестовая модель. Он нужен был как возможное вместилище чужого сознания. Этот киборг своеобразная чаша Грааля, путь к бессмертию.
Чем старше становился Альфред, тем чаще он задумывался о несправедливой конечности жизни. Всю жизнь работать, укреплять, расширять свою империю, а потом вдруг умереть. Уйти и оставить кому-то наслаждаться жизнью и пожинать плоды. Как же это несправедливо. И тем более несправедливо, ибо судьба отняла у него единственного достойного преемника. Да, Алекс его внук, но он не Ингвар, он всё равно другой, а Торстен — тем более, несмотря на безукоризненный генокод. Получалось, что Альфред оставляет всё им достигнутое каким-то чужим, малознакомым людям. Нет, он не хочет умирать. Да, его тело дряхлеет, изнашивается, но ум по-прежнему ясен, полон далеко идущих честолюбивых планов. Он хочет жить дальше, хочет властвовать, править, хочет диктовать свою волю этим ничтожным расплодившимся по галактике людишкам. Потому что он умнее, предприимчивее, дальновидней. Он почти бог! Да он и есть бог, потому что подчиняет чужие судьбы. А боги не должны умирать, боги бессмертны.
Работы по оцифровке человеческого сознания и перенесению его на искусственный носитель идут уже не одно десятилетие, и кое-какие подвижки на этом секретном поприще уже свершились. Фонды Рифеншталей давно финансировали исследования в этой области. И многие ученые уверены утверждали, что создать нейросеть равную по своей сложности человеческому мозгу не такая уж и фантастика. Это вполне разрешимая задача. Нейросеть самостоятельно сделает копию личности с органического носителя и сможет перенести её куда угодно. Заархивированное сознание может храниться до тех пор, пока не будет выращен клон с мозговым имплантатом, куда это сознание и будет закачано. Этот уникальный киборг и есть такой клон. Согласно собранной информации это первый экспериментальный перенос личности некого Мартина Каленберга. Разумеется личность перенесена частично, так как заранее операция не предусматривалась. Главное, что такой клон с цифровым носителем уже есть. Он, Альфред, проживет ещё лет десять. А к тому времени нейробиологи научатся оцифровывать сознание и создадут полноценный экзокортекс.
На терминале вспыхнул запрос от секретаря. Альфред принял вызов.
— Слушаю.
— К вам мистер Холстейн.
— Пусть войдёт.
Томас Холстейн заведовал своеобразной контрразведкой Рифеншталей, службой, осуществляющей довольно сомнительные, если не сказать преступные операции. Люди Холстейна вели наблюдения за конкурентами, добывали компромат, шантажировали запугивали, устраняли. В их обязанности входило также обеспечивать безопасность членов семьи Рифеншталь, но так как Алекс официально не входил в их число (он считался дальним родственником), то и наблюдение за его перемещениями и деятельностью осуществлялась по стандартной, упрощенной схеме. О чём Альфред сейчас очень жалел. Он не дал Холстейну на этот счет дополнительных распоряжений. Впрочем, Ингвара и его семью эти дополнительные распоряжения не спасли. Потому что если кого-то назначили жертвой и вынесли приговор, то приговор этот будет приведён в исполнение, будь у этой жертвой даже самые лучшие телохранители. Глава дома Рифеншталь и сам когда-то более 5 лет выслеживал давнего врага, диктатора одной аграрной планеты. Тот некогда национализировал принадлежащий Рифеншталям банк. Диктатор был свергнут, бежал, сменил внешность, местожительство, но его всё равно нашли и ликвидировали. Любая служба безопасности обладает возможностями, но она не всемогуща. Есть ещё такой фактор как судьба и множество таких, которые не поддаются рациональному объяснению, как, к примеру, мистическая неуязвимость Корделии Трастамара. Однако это вовсе не означает, что он, Альфред, подчинится обстоятельствам и отступит. Нет, если его внук убит, он будет искать убийцу.
Томас Холстейн, невысокий коренастый человек, неслышно возник в проеме двери. Он ожидал подтверждения от босса.
— Что у тебя, Томас? — сухо осведомился Альфред.
— В доме вашего адвоката Рема Адиссона мы обнаружили отпечаток пальца.
— Кто?- глухо спросил Альфред.
— Прямых улик нет.
— Кто? — повторил Альфред
— Есть только неподтвержденное подозрение.
— Кто? — в третий раз произнес Альфред
— Ваша невестка Кристина.
Старый банкир закрыл глаза. Кристина, младшая дочь Натаниэля Моргана, давнего партнера и, казалось бы, друга. Казалось бы… Но в бизнесе, тем более таком, друзей не бывает. Много лет назад Кристина вышла замуж за Торстена. Тогда этот союз представлялся взаимовыгодным. Слияния двух могущественных кланов, объединение капиталов. И в первое время так и было. Дети Торстена признавались наследниками обоих семей. Натаниэль как-то на семейном сборище по поводу крестин внука так и сказал:
— Вот оно, наше будущее.
Альфред не придал его словам особого значения. Ведь у него тогда был Ингвар.
— Мне нужен подробный отчёт, — приказал он, — когда, где, с кем она встречалась. И что дала расшифровка записей в доме Алекса?
— Есть запись только с внешних камер. Внутри дома камеры деактивированы.
— Почему? Диверсия?
— Нет, их отключил сам Александр ван дер Велле.
— А она… знала об этом?
Шеф службы контрразведки помолчал.
— Возможно.
Альфред сплел сухие желтые пальцы. Он не верил в совпадения.
***
Кристина Рифеншталь, урожденная Морган, собиралась на благотворительный бал.
Со дня гибели Алекса прошло уже больше двух месяцев. Первую неделю ей приходилось тайком глотать снотворное. Но даже эта мера не избавлялся её от кошмаров. В коротких рваных видениях к ней являлся Алекс. Смотрел на неё, молчал. Будто хотел спросить о чем-то. Но не спрашивал. Потом стало легче. Видения прекратились. Но как же это всё-таки неприятно. Ведь ей же обещали, что всё будет сделано чужими руками. Всегда найдется исполнитель. А тут не удалось… Все случилось слишком быстро и подобраться к Алексу могла только она. Не было времени подготовить более сложную операцию. На самом деле шла подготовка к устранению Альфреда. Старику было уже за 90, а умирать он не собирался. Её отцу Натаниэлю, брату Уильяму и дяде Роберту надоело ждать. Они рассчитывали, что со смертью Альфреда всё решится само собой — наследником станет Торстен, а через Кристину и детей активы приберут к рукам Морганы.
Допрос старого адвоката был предпринят для подстраховки. Вдруг в завещании окажутся сюрпризы. И сюрпризы там оказались. У Альфреда оказался другой наследник — Александр ван дер Велле, посмертный сын Ингвара. Это был удар. Даже Кристина пришла в ярость. Столько лет! Столько лет она играла в образцовую жену этого раздолбая Торстена! И всё зря. Следовало немедленно что-то предпринять. Немедленно. И Кристине ничего не оставалось, как взять эту миссию на себя. Её уверили, что в теле Алекса следов препарата не найдут, а камеры внутри дома Алекс никогда не включает, взломавший систему хакер это подтвердил.
Когда Александр уже не дышал, она вызвала службу спасения. Её рыдания, обморок были непритворные. Она испугалась. А потом эти кошмары. Как и следовало ожидать, полиция ничего не нашла, и смерть Алекса была признана естественной. Тромбоэмболия. После тяжелых ранений, операций это бывает. Да и адвокаты встали стеной перед дознавателями. Тогда чего же она боится? Почему не спит? Заподозрить её может только Альфред. Но с какой стати? До сих пор она повода не давала. И то, что она была в доме Алекса, совпадение, всего лишь совпадение.
Кристина в последний раз оглядела себя в зеркале и пошла вниз, где её ждал новенький флайер — подарок мужа. Когда она уже потянула ручку двери, появился Торстен. За ним бежали дети, мальчик и девочка.
Странно, он должен был везти детей на день рождения к Стивенсонам.
— Послушай, солнышко, давай на сегодня поменяемся. Дети хотят прокатиться на твоей новенькой букашке.
— Торстен, что за фантазии? Я опаздываю. А лететь на твоем мне не хочется. Он слишком неповоротливый.
— Ну мама, ты же обещала! Когда купишь новый, мы будем первыми.
— Кристи, я их только заброшу и сразу вернусь.
Участвовать в предстоящем мероприятии у Кристины особого желания не было. И она согласилась задержаться. Торстен вскочил на место пилота, дети забрались на заднее сиденье. Новенькая, сверкающая машина стремительно взмыла вверх. Кристина наблюдала за полётом, заслонившись от бьющего в глаза закатного солнца. Мягко подкрадывались летние сумерки. Внезапно рядом с первым солнцем вспыхнуло второе. Тишину над обезумевшей женщиной расколол взрыв сверхновой.
Сначала ей показалось, что она лежит на чём-то мягком и ещё удивилась этому. Потом пошарила руками вокруг и поняла, что под ней, действительно, не каменный пол, а ковровое покрытие. Лика подтянула ноги и села, нашарила телефон, но даже не успела включить фонарик. Над головой зажёгся свет. Лика моргнула. Помещение было небольшим и практически пустым, не считая множества мониторов на стене. Под ними стоял стол с компьютером и кресло.
Лика, кряхтя, потому что она, кажется, отбила копчик, подошла к столу, села в кресло и нажала кнопку «Пуск». Компьютер исправно включился, и на экране появилась заставка «Asylum». Немного помедлив, Лика набрала на клавиатуре личный код. Заставка заиграла красками и сменилась надписью «Unus ex nobis». «Добро пожаловать в «Asylum», – раздался голос из динамика, и она вздрогнула и испуганно оглянулась. – Вы в безопасности. Скоро вас переправят в надёжное место».
– У меня там остался друг, – сказал Лика. – Мне нужно узнать, что с ним.
«Добро пожаловать в «Asylum». Здесь вы находитесь в безопасности. Оставайтесь на месте», – механический голос звучала ровно и бездушно.
– Чёрт! – Лика бросилась к двери, но на ней не было ни ручки, ни панели для набора кода, ни даже дырки для ключа – просто гладкое полотно. – Выпустите меня! – она со всей силы стукнула кулаком. – Эй! Слышите?
Бесполезно. Лика отошла и мрачно села обратно в кресло. Хорошо, что тут у них ещё в этом компе есть? Она тронула мышку. Пощёлкала кнопкой. Левой, правой. Вылезла панель «Меню». Так: инструкция, схема, камеры… Мониторы на стене засветились, показывая изображение вестибюля станции с разных ракурсов. Место, где Матвей сражался с серыми, пусто. Там сновали люди, как ни в чём не бывало. Лика скользила глазами по камерам. Где же Матвей? И она увидела: поддерживаемый с двух сторон, Матвей висел меж Питом и Верноном. Они тащили его к эскалатору. Вскоре они скрылись из сферы обзора камер. Лика закусила губу. Она виновата. Она вовлекла Матвея в это дело. Когда он только позвонил, надо было заставить его уехать. А она обрадовалась, как дурочка. Словно не понимая, что это совсем не игра. Люди, способные на такие зверства, не будут церемониться. Она закрыла лицо руками.
– Здравствуй, – сказал мужской голос.
Лика вздрогнула от неожиданности. С монитора на неё смотрел человек в накидке наподобие мантии с изображением серебряного ока, с коротко стриженными седыми волосами, с квадратным тяжёлым подбородком и глубоко посаженными глазами.
– Здравствуйте, – неуверенно ответила она, сомневаясь, настоящий ли он.
– Меня зовут Йон Сильвер. Я представляю Северный кластер. Приветствую тебя в нашем убежище.
– Кто вы? Вы можете помочь? Моего друга забрали серые…
Йон несколько секунд молчал, будто прислушиваясь к чему-то. Потом слегка вздохнул.
– Да, гризы забрали человека. Но он им не нужен. Они отпустят его.
– Вы не понимаете, они охотятся за мной. И забрали его, чтобы найти меня.
– Они тебя не найдут, ты в безопасности.
– Вы тупой?
Лицо Йона Сильвера дрогнуло.
– Не стоит использовать такие эпитеты. Ты совсем не знаешь меня.
– Да мне по фиг! Почему вы не спасли его? Та женщина… она же могла…
– Нет. Не могла. Она и так рисковала выдать себя и тем самым раскрыть одну из важнейших станций Убежища. Это может поставить под угрозу жизнь многих аргов, которые, как и ты, будут нуждаться в помощи.
– Мне не нужна помощь! В смысле, нужна, конечно. Но сначала необходимо спасти Матвея.
– Боюсь, это невозможно. Ты поймёшь всё со временем. Сейчас следуй инструкции. До встречи.
Экран погас, и как Лика не пыталась снова включить его, всё было напрасно. Интересно, что значит, следуй инструкции? Откуда её взять? Лика достала телефон. Связи не было. Её, действительно, изолировали от мира. Здесь её никто не найдёт. Да и она не сможет выбраться. Ладно, она притворится, что решила подчиниться их дурацкой инструкции. Экран снова включился.
«Периметр безопасен. Пусть свободен. Можете следовать по маршруту», – произнёс механический голос. На экране Лика увидела надпись: «Дверь откроется ровно в 14:32. Будьте готовы». Лика глянула на часы. Осталось три минуты. Компьютер выключился. Лика встала и подошла к двери.
Когда ждёшь назначенного времени – оно тянется, как назло, со скоростью улитки. Лика смотрела на экран телефона, и ей казалось, что стоит она уже долгие часы, вечность просто. Когда дверь бесшумно отъехала в сторону, Лика даже не среагировала. В проёме прямо перед собой она увидела кабину машиниста, который открыл дверь и махнул рукой, приглашая войти. Она оторопела, но потом быстро сделала несколько шагов и оказалась в кабине.
– Здравствуйте, – робко сказала Лика.
Машинист в голубой форменной рубашке кивнул, дёрнул за рычаг, поезд тронулся, динамик вещал о следующей остановке. Лика прижалась к задней стенке и смотрела вперёд на открывшийся перед ней туннель. Мелькали рельсы, гибкие змеи скрученного кабеля, фонари на стенах. Поезд проехал несколько станций и внезапно остановился в туннеле. Машинист открыл дверь и показал на выход.
– Куда? – отшатнулась Лика – Там же темно? И рельсы…
В стене перед ней открылся проход. Человек в тёмном провале поманил Лику за собой. Она, спустилась по ступенькам до самого низа и тут увидела небольшую лестничку, ведущую прямо к двери, откуда ей уже протягивали руку. Раз! Её втащили наверх и тут же за спиной застучали колёса.
Лика оказалась в узком коридорчике, мужчина (тоже в метрополитеновской форме) вёл её за собой, и вскоре они остановились у другой двери. Мужчина посмотрел на часы, дождался, когда стрелка достигнет нужной ему отметки и быстро открыл дверь. Лика даже не удивилась, увидев перед собой поезд. Ей пришлось так же спуститься до самых рельсов и подняться в кабину. Теперь её везли в обратную сторону, как она поняла. Но вскоре она совсем запуталась: ещё несколько раз пришлось совершить точно такие же пересадки. Незнакомые молчаливые мужчины и женщины встречали и провожали её. Пока, наконец, Лику не посадили в какой-то совсем уж странный поезд, состоящий всего из двух вагонов.
Машинист открыл ей дверь из кабины в вагон и она, удивлённая всем происходящим, прошла внутрь и уселась на одно из сидений. Поезд дёрнулся и помчался по туннелю без всяких остановок. Никаких станций по пути они не проезжали.
Сначала она смотрела в тёмное окно, потом забралась с ногами на сиденье. Перед глазами проносились события последних дней, они мелькали так же, как сейчас мелькали тёмные тени за окном. И так же, как колёса по стыкам рельс, скакали мысли. Ей вспоминался Дэн на больничной койке и Матвей, безвольно повисший в руках серых. И тот и другой пострадали из-за неё, потому что хотели спасти. Но она вовсе не чувствовала себя достойной такой самоотверженности. Дэн ринулся на мотоцикле прямо в лоб машине преследователей. Матвей вступил в схватку с серыми убийцами. Конечно, он не мог знать, насколько они опасны, но всё равно. Никто на станции даже и не подумал помочь ему – трусливо бросились врассыпную.
Вот чего Лика не могла понять. Почему люди всегда только сами за себя? Равнодушие – вот главный порок человека, а вовсе не тщеславие, как говорил герой одного из её любимых фильмов, и не трусость, как в какой-то книге. Экранизацию Лика смотрела, а книгу саму не читала. Папа всегда подсмеивался над её нежеланием читать, и старался как-то приучить. Вот и фильмы подсовывал по книгам, не понимая, что какой смысл читать, если уже знаешь сюжет? Что может быть прекрасней кино? Это же такой волшебный мир. На целый час, а то и больше забываешь обо всём. Правда, Матвей говорил, что с книгами та же история. Но читать Лика так и не полюбила. Книги почему-то всегда были скучные. То ли дело в кино – раз! – и уже что-то произошло.
Поезд принялся тормозить, и она поняла, что путешествие закончилось. Вагон дёрнулся и встал, двери с шипением разошлись. Лика выглянула наружу. Какая-то станция, совсем незнакомая, и названия нигде нет. Платформа не больше пятидесяти метров в длину. Гранитные плиты под ногами. Низкий потолок. И никакого эскалатора. Поезд уехал, а она осталась стоять, не понимая, что дальше делать.
Возле одной из стен мигала зелёная лампочка. Раз зелёная, значит, выход, решила Лика. Да, возле стены обнаружился лифт с дисплеем вместо кнопки. Она ввела код. Створки лифта раскрылись. Лика чуть помедлила. Лифты она не любила, пожалуй, больше чем подземку. Но выбора-то нет. Не сидеть же под землёй. Она ступила внутрь. Две кнопки, как у Стропалевского в подземном ходе. Лика ткнула верхнюю и прислонилась к стенке, чувствуя, как набирает скорость кабина и её прижимает к полу. Лифт поднимался непривычно долго. Лика даже успела испугаться. Что если этот лифт, как в каком-то фильме, сейчас вынесет её в открытый космос. Наконец он всё же остановился. Лика выглянула и увидела самое обычное помещение. Нет, не совсем обычное. Во всю стену шло огромное голубоватое окно, а в нём виднелся залив, покрытый рябью стальных волн, цветные кубики домов, ажурный мост, соединяющий два берега и где-то вдалеке горизонт, сливающийся с небом.
– Красивый вид, не правда ли? – мягко сказал кто-то за её спиной. Лика узнала того самого мужчину в мантии с серебряным глазом. – Надеюсь, путешествие было не слишком утомительно?
— Зозуля, это всё-таки ты… — прошептал потрясённый декан агрофака и чуть не упал, — где ты была? А я искал тебя… ты же сама сбежала… почему?
/Зозуля? Это твой бывший? Он так тебя звал? — удивлённо спросил Платон у Аглаи по внутренней связи.
/Это название сорта огурцов. Он их изучает. Он нормальный… даже не бил. Но его жена — ужас для киборга! Просто что-то с чем-то! С её закидонов целым никто не останется. Ревновала жутко! Это она меня сдала на проверку. А дальше ты сам знаешь.
— Как Вы её назвали? — удивилась Нина, — слово «зозуля» означает «кукушка»… а я этих птиц здесь ещё не замечала… или это вроде название какого-то сорта?
— Да, это сорт огурцов, — ответил лысоватый средних лет мужчина в дорогом костюме, постепенно приходя в себя. — Вечная классика… мои любимые… хорошее же слово, и как кличка для киборга… кукушка, говорите? Это компания-производитель у нас кукушка… подкидывает своих детищ ничего не подозревающим людям… а я узнал её! Сразу узнал… ещё когда просматривал заявления от вашего колхоза на обучение ваших… ребят… удивился, а потом серийный номер сверил. Она… а не такая же…
— Для Вас киборг что-то вроде домашнего животного? – уточнила Нина. Все остальные наблюдали за этим молча.
— Нет, что Вы! – поспешно воскликнул декан, — просто… как бы это Вам сказать… это же машина! А машине всё равно, как её зовут… я думал, больше не увижу мою маленькую Зозулю… а она здесь… Короче, я её забираю, сколько я Вам должен за содержание и откорм?
— Вы не можете её забрать, — холодно ответил Платон, — Аглая давно не вещь. Она разумна и почти три года работает здесь главным агрономом. И вообще, она скоро замуж выйдет.
Бывший хозяин тупо смотрел на свою бывшую собственность и явно чего-то не понимал. Другие деканы смотрели то на него, то на девушку в голубом платье, совершенно не похожую на машину.
— Аглая, теперь ты не будешь поступать в эту Академию? — спросила Нина, — может быть, подберём для тебя другой вуз?
— Вот теперь я буду поступать в Академию. Я всем докажу, что я не вещь, — неожиданно твёрдо решила девушка, — и больше никто не сможет сдать меня на проверку. И буду учиться так, что никто не сможет исключить меня за плохие оценки.
— Молодчина! Влад поступает вместе с тобой, он твой брат и не даст никому тебя обижать. А ещё я могу отпустить с тобой Самсона для охраны… если ты сама согласишься на это.
Гости смотрели на будущих студентов в полнейшем шоке — если не знать точно, что перед ними киборги, то никогда бы они этого не подумали! Эти парни и девчонки… они же совсем как люди! Спокойно ходят, общаются, спорят… разве правильная машина должна так делать?
Нина, видя изумление гостей, пригласила их сначала в столовую в модуле, и Фрида выставила на стол всё, что выращено и заготовлено своими руками: жареная и отварная рыба, каши, оладьи, медовые пряники, фиточаи… — но гости не только не успокоились, но, казалось, были шокированы ещё больше.
И только декан экономического факультета был явно доволен поездкой:
— Я же вам говорил, что здесь крепкое хозяйство! Вот чуял, что прав был, когда принял на обучение этого киборга! Ещё пару лет, и должность председателя правления колхоза будет за ним, поверьте мне на слово! Аглая, если тебя не возьмут на агрофак, приходи к нам, на экономический… приму.
В полдень волхв пригласил всех на капище приносить славления и требы Велесу. Профессора удивились, но спрашивать и возмущаться не стали – учёным стало просто интересно. Нина, видя это, перед славлением попросила учителя объяснить гостям суть праздника, и волхв с улыбкой сказал:
— С Велесового дня начинает прибывать жара и производится покос сена скоту, завязываются вбирающие в себя плодородный дух полей первые снопы. Поэтому и приносятся требы и славления Велесу, как покровителю земледелия и скотоводства. Также в этот день величают и Алатырь, а Велеса просят пододвинуть его на время и дать душам своих предков пройти в Навь и обрести там свой покой. Чиры Велеса в этот славянский летний праздник наносятся на его кумиры, а также личные и домашние амулеты-обереги. Также в этот день приносятся требы в Священном Огне.*
Волхв зажёг Священный Огонь и после славления предложил и гостям принести требы Велесу. Хлебного с собой ни у кого не было, у декана агрофака обнаружились в пакете два огурца и три помидора, декан экономфака подал Кларе, помогавшей волхву при обряде, две банки кормосмеси, взятые для своего DEX’а, а у декана зоофака оказались пробники молочной продукции, взятые для проведения дегустации. Все продукты были выставлены на алтарный камень рядом с принесёнными хлебами и блинами и в конце обряда были преданы Священному Огню.
После обряда Григорий провёл для них экскурсию по островам, показал животных в левадах, огороды, пастбища, поля, показал строящиеся дамбы, сводил на строительство посёлка и довёл до сада и пасеки. Потом гости плотно поужинали в столовой, на этот раз в доме, и улетели почти в восемь вечера, пообещав прилететь снова через месяц.
***
— Ну что, будем подсобным хозяйством при Академии? — вроде бы в шутку спросила Нина у мужа по пути к дому.
Но Платон то ли не понял шутки, то ли просто устал, но ответил совершенно серьёзно:
— Мы уже как подсобное у заповедника. Нам надо становиться самостоятельнее и самим заключать договора на поставку продукции и покупку всего необходимого. Коровник строится на сорок коров, в нём коровы, телятник, родильное и сливочное отделения под одной крышей, а у нас только пятнадцать коров и с десяток телят… надо увеличивать стадо. И нужен свой цех по первичной обработке и переработке молока… чтобы и творог, и сметана свои были. У нас есть конюшня на двадцать голов и строятся ещё две на сорок голов каждая и ипподром… вот зачем они тебе? Но… надо так надо… раз тебе хочется, пусть будет… но у нас пока нет столько лошадей. Новая овчарня строится на полторы тысячи голов… с молодняком, новый козлятник на тысячу… всех сможем ли прокормить? Посевные площади увеличить мы не сможем в этом году, только на следующее лето пересадим все деревья на дамбы, а это значит, что нужны качественные семена, чтобы повысить урожайность, нужны удобрения, трактора нужны… и запчасти тоже. Корма придётся покупать в любом случае… две трети клюквы и почти всю морошку придётся сдать. И почти все грибы. И часть мёда тоже…
— Как же всё сложно! — остановила его Нина, — но… лошадей продавать мы не будем. Жеребчиков действительно много, но… надо сначала посоветоваться с бригадиром с той генофондной конюшни. Порода редкая… а вдруг кто-то из них окажется ценным для породы?
— Сегодня же позвоню… хотя… у нас же есть зоотехник по племенной работе. Озадачу Тура, пусть учится общаться с людьми.
— Какое же ты у меня… сокровище! — рассмеялась она, — всё у нас получится… я ещё один сборник статей выпущу, деньги будут. Ещё видео с мастер-классами в сеть выложим. Корма купим, конно-спортивную секцию откроем. Наконец, сама запрягать научусь… и ездить тоже. Спасибо тебе!
— Это тебя я должен благодарить, — ответил Платон уже в квартире, — за то, что купила меня… никогда этого не забуду!
***
Четырнадцатого июля перед полуднем неожиданно для всех прилетела Вера с ребёнком, двумя мэрьками и двумя «семёрками» охраны для сбора материала для своей диссертации. Она была одета в удобный камуфляжный комбинезон и берцы и была настроена очень решительно, чем очень удивила Нину.
Платон успел связаться с незнакомыми мэрьками, получить несколько видео файлов и перекинуть их Нине на видеофон. Пока Вера доставала из багажника игрушки и устраивала девочку с няньками в песочнице, Нина успела просмотреть пару записей.
— Нина Павловна, добрый день! — наконец поздоровалась Вера, — где я могла бы расположиться… часа на полтора или два, не больше.
— В столовой… если тебя это устроит. Или в модуле… смотря что ты хочешь сделать… или попросить завхоза поставить для тебя палатку? И… зачем тебе столько киборгов с собой? Неужели опасаешься местных?
Вера на миг смутилась, но тут же нашла, что ответить:
— У моей дочки много игрушек с собой, и я не хочу, чтобы ваши с ними… возились.
— Здесь никто ни у кого не крадёт, у всех есть свои вещи и игрушки тоже. И две «семёрки» рядом с тобой будут пугать ребят и достоверный результат ты вряд ли получишь. Что конкретно тебя интересует?
— Нагрузки, продолжительность сна и режим питания в основном, — ответила Вера, оглядываясь то на девочку в песочнице, то на Нину. – мне нужна информация по разным моделям раздельно. Я буду под жетоном сажать киборгов по одному и скачивать файлы…
— Только это нужно? — ответил Платон, — я сообщу всем по сети, и информация будет у тебя минут через пять… и не нужно никого переподчинять. Но если ты хочешь поговорить с ребятами… то только в присутствии наших двух «семёрок». И… часа через два, раньше мне не собрать, все на работах. И не всех сразу, а по бригадам… полсотни ребят заняты сбором ягод и вызывать их с болота очень долго… и вряд ли имеет смысл.
Вера с явным недоверием уставилась на Платона, пару минут молча думала, не приказать ли «семёркам» схватить наглеца, выдохнула и решительно заявила:
— Нина Павловна! Пусть Ваши надзиратели приводят ко мне Ваших киборгов по одному, я сама буду снимать информацию.
— Но… у нас нет надзирателей… — растерялась Нина от такого напора, — и ты это знаешь. Сейчас все на работах… на острове только охрана. Платон, пригласи, пожалуйста, волхва… он лучше сможет объяснить, в чём дело.
— Конечно, лучше, — вместо Платона ответил подошедший старый учитель, — как охранники сообщили о гостях, так и пошёл сюда. Здравствуй, Вера! А зачем ты взяла с собой столько киборгов, я сам отвечу. Чтобы оставить их здесь… не так ли? Пойдём в мой дом и поговорим… детей с няньками оставь здесь, им ничто и никто не угрожает, но… можем поговорить и здесь. Платон, собери пока информацию с ребят, ту, которая нужна Вере.
Волхв присел на скамейку на берегу и пригласил Веру сесть рядом:
— Вера, я не кусаюсь… не хочешь идти в мой модуль, так садись рядом… — он подождал, когда молодая женщина присядет на другой конец скамейки и продолжил:
— Что для тебя важнее — семья или карьера? На твоём сроке я бы не советовал тебе мотаться по командировкам…
— На каком сроке? — возмущённо вскочила Вера, помолчал немного и села обратно:
— Вы уверены? Но я… никому не говорила… или это Вам киборги сказали? А… почему они мне не сообщили?
— Уверен. Почти четыре недели. Да, тебя успели просканировать… а почему тебе не сообщили? Так ты не спрашивала… и не почувствовала сама. Если ты относишься к киборгам как к виду ходячей мебели, то и они относятся к тебе аналогично… как к неизбежному злу. И стараются без крайней необходимости с тобой не сталкиваться. Пока ты не изменишь своё отношение к ним, они будут молчать… даже замечая изменения в тебе… ведь беременность не угроза жизни и поэтому тебе ничего не скажут, даже если с беременностью что-то не так. Это же телохранители, а не медики…
Вера слушала его молча. С ровесником она бы поспорила, и с бывшей женой своего мужа — тоже… но со стариком, который полжизни отработал в сельской школе и сейчас является фактически действующим священником местной общины, спорить было как-то… и странно, и почему-то стыдно. Она молча сидела, а волхв говорил:
— … твоё имя — Вера. А ты знаешь, что оно значит? Ведание Ра. Знание Солнца… знание, даваемое природой… всё живёт в свете Солнца, и тяга к знаниям похвальна… но теперь тебе надо сделать выбор. Что для тебя первично: семья или карьера? При такой разнице в возрасте, как у тебя с мужем, и учитывая разные группы крови у вас… могу предположить, что двойничная беременность может быть тяжела для тебя. Тебе нельзя нервничать… а ты по командировкам летаешь. Дай Платону список, какие медицинские исследования нужны, он всё сделает и пришлёт тебе. Отдыхать сюда прилетай в любое время… а для работы есть лаборанты… или оставь здесь одного из своих парней, он будет собирать тебе файлы со всех местных жителей… киборгов…
Они говорили ещё почти два часа — и говорил в основном волхв, а Вера молча слушала. Потом старик встал и ушёл, а Вера по приглашению Нины зашла в модуль на чай и в четвёртом часу пополудни улетела, оставив Нине одного из своих «семёрок» для сбора информации.
8–9 января 78 года до н.э.с. Исподний мир
Ночью его разбудили всхлипы маленького кучера.
– Ты чего ревешь? – спросил Зимич, поставив ноги на пол.
– Ничего, – ответил мальчишка.
– Может, тебе страшно? Так я же здесь.
– Ничего мне не страшно. Чего бояться-то? – всхлипнул тот.
Зимич поднялся, сел на пол возле его тюфяка и обхватил руками колени.
– Ну?
– Всё они сами врут! Чудотворы есть, есть! Они добрые!
– И из-за этого ты ревешь?
– А чего они мне врут? И ты тоже врешь!
Зимич почувствовал себя подлецом: разве можно отбирать у ребенка сказку? Красивую, добрую сказку, в которую так хочется верить. Но сказка сказке рознь, а эта слишком похожа на сыр в мышеловке.
– Не реви. Я расскажу тебе одну историю…
– Опять про злых духов?
– Нет. Про хитрого волшебника-людоеда. Это страшная история, так что если боишься – скажи сразу, я не буду рассказывать. Я девочкам эту историю никогда не рассказываю, они пищат и потом не могут уснуть.
– Ну я же не девочка, – парень приподнялся. – И уж пищать точно не буду!
Сказку Зимич сочинял на ходу: о том, как хитрый людоед приходил в деревню и заманивал детей к себе в логово, пока взрослые работали в поле. И как дети, поверив в его доброту, брали его за руку и шли в обещанное им «царство». И даже некоторое время радовались, потому что жилось им у людоеда хорошо: они весело играли на солнечной поляне, ели и пили всласть, спали на мягких перинках, и никто не заставлял их работать. Только иногда кто-нибудь из детей уходил в пещеру людоеда и не возвращался. Но они верили, будто из пещеры есть другой выход – в еще более прекрасный мир, чем та солнечная поляна, где они играли.
– Да он же их ел! – возмущенно воскликнул маленький кучер. – Они что, совсем были глупые, да? Он же их откармливал, как овец!
– Это ты здесь такой умный, а вот оказался бы там, что бы ты делал? Тоже бы поверил.
– Я? Да ни за что! Я бы их всех оттуда увел домой!
– Да ну? Ты сначала послушай дальше. И вот однажды возле пещеры людоеда появился умный и смелый парень вроде тебя. Он с самого начала не поверил людоеду, но пошел с ним, потому что недавно людоед забрал к себе его маленькую сестренку. И конечно, он сразу догадался, что людоед откармливает детей, перед тем как съесть, а вовсе не выводит через пещеру в другой прекрасный мир. Но ему никто не поверил, даже его маленькая сестра. Дети смеялись над ним и показывали на него пальцем, и никто после этого не захотел с ним играть.
– Точно, совсем дураки! Ведь понятно же, что никто за так их кормить не будет!
– Но людоед говорил им, что он добрый, что он их любит, поэтому кормит и позволяет играть целый день напролет. И дети тоже любили его, потому что он умел им понравиться. А парня, который хотел спасти свою сестру, никто не слушал, все твердили ему: это добрый волшебник, он любит детей! Но и людоед был не лыком шит – сразу разглядел в этом парне своего врага. И задумал сначала съесть его сестру, а потом и его самого – побыстрее, не дожидаясь, пока он растолстеет.
На том месте, где парень проник в пещеру людоеда, чтобы найти там косточки съеденных детишек, маленький кучер не выдержал и спрятал голову под подушку – Зимич умел рассказывать страшные сказки. Разумеется, все кончилось хорошо: обман раскрылся, дети сбежали, а кузнец, как водится, заманил людоеда к себе в кузницу и спалил его в горне.
За завтраком маленький кучер насупленно сказал Зимичу:
– Я догадался, для чего ты мне рассказал эту сказку. Только чудотворы-то детей не едят.
– Я и не говорил, что они едят детей.
– А чего тогда?
– Я всего лишь хотел сказать, что не все то добро, что называет себя добром. И верить в хорошее надо осторожно – вдруг это мышеловка?
– Что, совсем в хорошее верить нельзя, что ли?
И Зимичу стало грустно: а действительно, неужели совсем нельзя верить в хорошее? Он едва не поверил в то, что Айда Очен спас его бескорыстно, просто так, от душевной доброты – потому что сам поступил бы так же. А на самом деле?
Отправив бричку с ее маленьким кучером в Горький Мох, Зимич пошел к своему университетскому товарищу, родители которого имели дом в Хстове – а значит, сменить места жительства тот не мог. Но вместо разбитного студента его встретил щеголь, покидавший дом в карете, запряженной шестеркой лошадей. Нет, он обрадовался, увидев Зимича, и даже старался не смотреть на него свысока.
– Я сейчас во дворец. У меня там интрижка, не очень, я тебе скажу, приятная, но весьма и весьма полезная. Где ты остановился? Я бы вечером заглянул к тебе: вспомнили бы молодость, выпили вместе, как в старые добрые времена!
И Зимич уже раскрыл рот, чтобы позвать товарища в пивную возле университета, но карета тронулась с места, а тот ее не задержал. Кричать что-то ей вслед Зимич не стал.
Вторая встреча разочаровала его еще сильнее: своего старого дружка он встретил в кабаке, где они когда-то были завсегдатаями.
– Зимич! – тот окликнул его первым. – Сколько лет, сколько зим!
Рядом с ним на столе лежала соболья шапка с белой кокардой.
– Заходи, садись к нам!
За большим столом в центре расположились гвардейцы Храма, остальные посетители кабака жались по углам, бросая на них угрюмые и настороженные взгляды. Несмотря на ранний час, гвардейцы были изрядно пьяны.
– Это мой друг, Стойко-сын-Зимич. Между прочим, из рода Огненной Лисицы! Да садись, садись! Ребята, налейте ему вина покрепче! Хозяин! Что ты там возишься, старая крыса? Не видишь, пришел мой давний друг? Давай, доставай крепленого вина, а не этой жидкой юшки!
Хозяин кабака нисколько не изменился и тоже узнал Зимича, но улыбнулся ему не как доброму знакомому, а подобострастно и безрадостно, снизу вверх. Раньше он мог вышвырнуть на улицу особенно расшалившегося студента, а мог часами слушать их пьяные россказни или многозначительно кивать и давать советы – если в кабак приходили напиться с горя. Это в его присутствии Зимич пообещал отправиться в дальние страны на поиски счастья…
В огромную кружку до краев налили крепленого вина, а напиваться с самого утра Зимичу вовсе не хотелось. Ему вообще не хотелось напиваться. Однако выпить пришлось – из забытого уже студенческого куража, чтобы не ударить лицом в грязь перед развязными и бесцеремонными гвардейцами.
Вино стукнуло в голову быстро, несмотря на плотный завтрак.
– Ну? Рассказывай! – Дружок обнял его за плечо. – Где был, что поделывал? А мы вот здесь охраняем Добро от Зла. Всю ночь в дозоре, не смыкая глаз!
– И как? Много Зла успели побороть? – Зимич осклабился.
– Ты не поверишь! – Дружок расхохотался. – За одну только ночь арестовали семь человек! Семь! И только наша бригада. Зло кругом, надо только уметь его распознать. Я умею.
– И в чем же это зло состоит? – Зимичу вдруг расхотелось улыбаться.
– Ну как в чем? Как в чем? Я по глазам вижу, если у человека рыльце в пушку. Есть, конечно, хитрые и опасные враги, а есть заплутавшие в своем незнании заблужденцы. Я по заблужденцам больше знаток. Консистория делает им внушение и отпускает – и никаких заблуждений у них не остается, они встают на сторону Добра и о Зле более не помышляют. Ну разве это не здорово?
– Ты серьезно? Или смеешься? – спросил Зимич, чувствуя, как хмель застилает голову тяжелой пеленой. Дешевое вино не шло ни в какое сравнение с чистым как слеза вином из подвалов Айды Очена.
– Над чем это я, по-твоему, могу посмеяться? Над своей высокой миссией умножения Добра?
– Вино – дрянь, – проворчал Зимич: тошнота подступила к горлу соленым комком. – Закусить бы…
– Хозяин! – Дружок шарахнул кружкой по столу так, что она едва не раскололась. – Ты чего налил моему другу, а? Ты, старая крыса, нюх потерял? Или тебе мало заплатили? А может, ты решил отравить гвардию Добра? А? Признавайся, хорь вонючий! Может, ты никакой не заблужденец, а самый настоящий опасный враг?
Кто-то из гвардейцев ухватил хозяина за шиворот и с силой толкнул на пол – тот не сопротивлялся, но, упав на колени, оправдываться не стал. Не столько покорность, сколько равнодушие выражала его поза.
Зимич взял дружка за локоть:
– Ты что? Это не он – это ты нюх потерял. Башку снесло, что ли? Власть глаза застит?
– Молчи, дурак, и не лезь не в свое дело, – беззлобно ответил дружок. – Сейчас его Светай на чистую воду-то выведет!
Между тем гвардеец, что толкнул хозяина, подошел к нему поближе и с размаху ударил в бок ногой – хозяин лишь поморщился и, чуть согнувшись, прикрыл живот руками. Зимич же поднялся, с грохотом опрокинув тяжелый деревянный стул, и дернул гвардейца за плечо:
– Подраться хочешь? Со мной подерись.
– Светай, не обращай на него внимания! Это он от вина раззадорился. Зимич кулачник знатный, только и ищет, о чье рыло кулаки почесать. Слышь, Зимич? Сядь, не кипятись! Без тебя разберутся. – Дружок обнял его за плечо и потянул обратно за стол, не заметив опрокинутого стула.
Тем временем неугомонный – пьяный до отупения – Светай снова собирался пнуть хозяина ногой, но Зимич сначала (и с большим удовольствием) врезал по зубам своему дружку, а потом одним ударом завалил гвардейца на пол. И если остальные посетители кабака до этого упрямо смотрели в свои кружки, то тут повернули головы в сторону драки, и глаза их были вовсе не любопытными, как это бывает обычно. Мрачным и странным огнем загорелись их глаза, и непонятно, чего больше было в их взглядах – злорадства, сочувствия или страха.
На Зимича навалилось сразу человек пять или шесть, и руки за спину ему выкрутили очень быстро. И носом об стол приложили от души, и в живот пнули как следует, но больше ничего не успели: из-за столов на помощь ему поспешили те, кто еще минуту назад прятался от гвардейцев по углам. Драка вышла шумной, злой и победоносной – гвардейцы оказались никудышными драчунами, и Зимича это почему-то не удивило.
Их вышвырнули из кабака со свистом и улюлюканьем, под ругань и угрозы скоро вернуться. А потом – не больше чем через минуту – в кабаке вдруг остались только Зимич и хозяин: остальные разбежались, не дожидаясь возвращения гвардейцев с подкреплением.
– Ты что, дурак? – спросил хозяин мрачно.
– Наверное, – ответил Зимич, вытирая нос рукавом: кровь бежала на бархат жилета двумя быстрыми струйками.
– Ну как дальние страны? Много ли в них счастья?
– Не дошел я до дальних стран.
– Иди, умой рожу-то, и беги отсюда, пока они не вернулись. Я сначала подумал, ты теперь с ними. Даже обидно стало, честное слово.
– А ты?
– А мне ничего не будет, я капитану мзду плачу, чтобы меня не трогали особо. Ну поглумятся молодчики, ну потешатся немного – и уйдут. Да и расплачиваются они золотом.
– Противно как-то убегать…
– Еще раз дурак. Давай-давай, собирайся и проваливай! – Хозяин рассмеялся.
8–9 января 78 года до н.э.с. Исподний мир
В Хстов Зимич въехал на бричке – через Восточные ворота. Отец давал ему коня, но конь – вообще-то тихий и покладистый – неожиданно отказался нести Зимича, испугался чего-то, забился, заржал, а когда тот запрыгнул-таки к нему на спину, понес, не разбирая дороги, сиганул через ограду, споткнулся и едва не переломал ноги. Зимич вылетел из седла через голову коня и не свернул шею только потому, что завяз в снегу.
Отец испугался. Сначала того, что Зимич убился. А после – потому что думал о змее. И даже велел привести битюга, чтобы проверить свою догадку, – и догадка блестяще подтвердилась. Пожалуй, только тут он окончательно поверил в серьезность положения.
Зимич отказывался от брички, но отец уперся: род Огненной Лисицы еще не настолько оскудел, чтобы его отпрыск ходил пешком по зимним дорогам. Он написал три рекомендательных письма своим старым товарищам, но почему-то ценность этих писем показалась Зимичу сомнительной. Впервые в жизни ему стало жаль отца: никому не нужный старик, продолжающий верить в свои несуществующие связи, в собственную значимость и возможность устроить судьбу сына. Впрочем, денег, что он дал, хватило бы и на приличную комнату, и на добротную еду – как минимум до весны.
И только перед самым отъездом Зимича, прощаясь в кабинете, отец спросил:
– Послушай, ты что, в самом деле вышел против змея один на один?
Он не спросил, как Зимичу удалось змея победить. Соблазн расписать собственную отвагу и благородство был велик, и отца бы такой рассказ порадовал, нет сомнений.
– Так случилось, – ответил Зимич. – Больше никого рядом не было.
Отец кивнул, но ничего не сказал и расспрашивать более не стал.
Вместо старого кучера, который всегда отвозил Зимича в университет после каникул, бричкой правил его внук – пацаненок лет десяти.
– А дед твой где? – спросил Зимич, когда бричка вышла на наезженный тракт и кобылка пошла вперед веселой ровной рысью.
– Деда в мнихи подался.
– Куда? – переспросил Зимич.
– В мнихи. Ты что, из лесу, что ли? – Пацан почему-то не чувствовал к сыну хозяев никакого уважения – держал за своего.
– Я из Лесу. Так кто ж такие мнихи?
– Ну, это те, кто помогает чудотворам бороться со Злом.
– Да дед же твой старый уже! Куда ему со Злом-то бороться? Он и саблю-то не поднимет.
– Мнихи ни с кем не сражаются. – Пацан оглянулся и посмотрел на Зимича гордо, если не сказать – высокомерно. – Мнихи борются со Злом в самих себе: не едят, не пьют, не спят – только смотрят на чудотворов и шепчут им всякие слова.
– Какие слова? – Зимич поперхнулся.
– Ну, всякие. Просят там о разном… Чтобы конец света не наступил. Еще о нас просят – дед поэтому в мнихи и пошел. Говорят, если чудотворов хорошо просить, то они всем хорошую жизнь могут сделать. Даже покойников оживлять могут.
– Так уж и могут?
– Я сам видел! Мы на Медовый гул в городе были, там Надзирающий самолично покойника оживил. И еще слепой видеть начал, когда все стали чудотворов просить… Дед тогда в мнихи и записался.
– И чудотворов ты видел? – Зимич, конечно, не поверил ни в оживление покойника, ни в прозрение слепца, однако в правдивости мальчишки не усомнился.
– Ты что! Их только Надзирающие видят! Чудотворы – они же на небе!
– А если я тебе скажу, что видел чудотвора?
– Да ты врешь! – мальчишка рассмеялся. – Ты же не Надзирающий!
– Он положил на ладошку камень, и камень начал светиться, словно солнце.
– Я тоже видел, как чудотворы зажигают камни, подумаешь! Это все видели. Мы нарочно в храм зашли, чтобы посмотреть. Когда народу побольше в храме собирается, все начинают просить чудотворов зажечь камень. Он сначала тускло так светит, но если хорошо просить, то как солнце делается, даже глазам больно. Я сам видел.
– Я в самом деле видел чудотвора. Я даже жил в его доме.
– Все ты врешь, – пацан сплюнул, даже не оглянувшись. – Дома́ чудотворов на небе. Может, ты был на небе?
– Я тебе скажу, что чудотворы никакие не чудотворы, а злые духи…
– Сам ты злой дух! – Мальчишка сердито хлестнул кобылку кнутом. – Тебя и лошадь поэтому боится!
Возразить было трудно, и Зимич ничего не ответил. Пацан насупленно молчал некоторое время, но потом не выдержал и проворчал потихоньку:
– И отец твой чудотворов не любит, не просит у них ничего. И капитана Иглуша он не любит, а капитан Иглуш меня обещал в гвардию Храма взять, когда я вырасту.
– Туда тебе и дорога, – проворчал в тон ему Зимич.
– А что, плохо, что ли? – Пацан оглянулся. – В гвардии Храма одни только смельчаки служат!
– И с кем же эти смельчаки воюют?
– С теми, кто чудотворов не любит, вот с кем!
Комнату Зимич нашел неподалеку от университета – махонькую, не очень уютную, но зато над пивной, где обычно собирались не только студенты, но и молодые профессора университета. Когда-то среди профессоров было даже модно появляться в этой пивной – к ним на курс после этого записывалось больше слушателей. Хозяйка пивной и комнат над ней из прислуги держала только маленькую и бойкую девчонку – то ли свою внучатую племянницу, то ли внучатую племянницу покойного мужа, – поэтому Зимич не ожидал от такого места жительства ни приличного стола, ни ежедневной уборки. Но клопов в комнате не водилось, цена была невысока, а место уж больно подходяще. И окно выходило на площадь Совы перед университетом – мощенную камнем, с массивной статуей белого оленя посредине – символа царского рода.
Над высокой аркой, ведущей во двор университета, распростерла крылья полуженщина-полусова, державшая в лапах огромные солнечные часы, бесполезные в это время. Раньше Зимич не придавал значения мелочам, окружавшим университет, не обращал внимания ни на тонкость лепки, украсившей его стены, ни на изящество высоких узких окон; не думал о том, на чем держатся своды лекционных залов, и как удобно постройки соединены галереями, и в какой сложный узор складываются ограды опоясывающих здания портиков. Да, после охотничьих избушек даже дом Айды Очена казался чудом – за одну только печь, что топили по-белому, не говоря уже об оконных стеклах.
Зимич не отпустил мальчишку-кучера домой на ночь глядя – пришлось накормить его ужином и вытребовать с хозяйки хотя бы соломенный тюфяк, чтобы уложить его спать. Впрочем, спать тот не собирался: был слишком любопытен, чтобы, оказавшись в городе, так просто завалиться в постель. Поэтому в пивную Зимич спустился вместе с ним.
Каникулы подходили к концу, но в пивной было пусто. Трое студентов, сидевших в темном углу, – совсем еще мальчишек – посмотрели на Зимича более чем подозрительно, когда он занял соседний стол. И как-то нарочито громко заговорили вдруг о женщинах, как обычно об этом говорят мальчишки, только что познавшие настоящую любовь: слишком развязно, слишком скабрезно, демонстрируя друг другу знание скрытых от посторонних глаз подробностей, всем известных и только для них самих новых и волнующих. И в лице маленького кучера они нашли благодарного и очень внимательного слушателя.
Зимич подозвал выглянувшую в заднюю дверь хозяйку, попросил две кружки пива и поинтересовался:
– Здесь что, всегда так тихо теперь?
– Да нет, лекции начнутся – опять народ потянется. Я так думаю… – Хозяйка сложила бантиком тонкие губы. – Забудут, что перед праздниками было. Да и я теперь буду во все глаза глядеть…
– А что было перед праздниками?
Хозяйка оглянулась на дверь, внимательно посмотрела на студентов в углу и присела рядом, зашептав Зимичу едва ли не на ухо:
– Шпионы Консистории сюда ходили, подслушивали, записывали, а потом нескольких профессоров забрали. Студентов много из университета выгнали. А поговаривают, что университет совсем закроют. Говорят – рассадник вольнодумства.
– Как-как? – Зимич сразу вспомнил слова Драго Достославлена. И в устах малообразованной хозяйки пивной они прозвучали особенно нарочито: не сама она эти слова придумала, повторила чужие.
– Рассадник, говорят. Много, говорят, разговоров в университете разговаривают, и все не о том. Только мне-то до разговоров дела нет – пусть за пиво платят, а о чем они разговаривают, мне без разницы, – последнюю фразу хозяйка сказала вслух, погромче, и шепотом добавила: – Но шпионов мне тут не надо, иначе кто ко мне пиво пить пойдет? Если тут одни шпионы?
Зимич долго тянул кружку пива, скучая и подумывая пойти в какое-нибудь другое место, где можно встретить старых знакомых, но, на его счастье, в пивную зашли двое профессоров: старый и молодой. Старого Зимич знал – когда-то слушал его курс риторики, – а вот молодого видел впервые. Хозяйка встретила их как завсегдатаев, вместо пива подала им вина в кувшине, а вместо сушеных лещей – пышную теплую кулебяку (которой кормила Зимича за ужином).
Студенты, смутившись, притихли, продолжая настороженно поглядывать на Зимича, профессора говорили вполголоса, нагибаясь друг к другу через стол, и только десятилетний кучер ничего не стеснялся, во весь голос рассказывая байку о том, как чудотворы будут воевать с чудовищами и спасут мир от конца света. Старый ритор оглядывался на мальчишку и недовольно качал головой.
– Потише говори, – одернул его Зимич. – Чего орешь-то?
– А чего мне бояться? Я небось не рассадник вольнодумства, я чудотворов люблю. Пусть другие шепчутся, кто чудотворов не любит.
Зимич не мог не оценить его сообразительности и наблюдательности. Профессор-ритор же при этих словах переглянулся со своим товарищем и, взяв кружку с вином, подсел за стол к Зимичу.
– И за что же вы любите чудотворов, юноша? – спросил он, хитро улыбаясь мальчишке.
Маленький кучер слегка обалдел от такого к себе обращения, но в грязь лицом не ударил:
– За то, что они добрые.
– И что-то же доброго сделали чудотворы для вас, именно для вас, а не для кого-то?
– Они мертвых оживляют. Они со Злом борются. Что, мало, что ли? И камни они красивые зажигают. И вообще – мой дед у них теперь чего хочешь просить может, они ему все дадут, потому что он мних.
– Что, и лошадь попросить может? И дом? – Глаза профессора смеялись. Да, оппонент мальчишке достался серьезный – Зимич на месте ритора побрезговал бы вступать в подобный диспут.
– А зачем мне лошадь? И дом у нас уже есть… – нашелся мальчишка. Не лыком был шит!
– Зачем вы с ним спорите? – спросил, улыбаясь, Зимич. – Ведь это бессмысленно.
Профессор посмотрел на него серьезно, и в глазах его была горечь:
– Нет, молодой человек. Не бессмысленно. Все мы считаем это бессмысленным, и даже зазорным, и молчим, и не спорим. А тем временем Надзирающие не считают зазорным забивать людям головы подобной чушью, и устраивать представления на городских площадях, и соблазнять, и запугивать, и подкупать. И особенно страшно, что их слушают дети. Простой народ доверчив и любит сказки… Я ведь помню вас, вы слушали мой курс когда-то, не правда ли?
Зимич кивнул.
– И делали успехи. Так что́ вам стоит доказать этому ребенку, что его обманули?
– Эй, кто это меня обманул? – вступил в разговор маленький кучер.
– Вас обманули Надзирающие. Никаких чудотворов не существует, их выдумали, чтобы захватить власть в Млчане, – за стол пересел молодой профессор.
– Погоди, не так, – улыбнулся ритор. – Это ведь ребенок, а не студент.
– Чудотворы существуют, – вдруг сказал Зимич. Оказывается, он только и ждал, чтобы сказать это кому-нибудь. – Они существуют на самом деле.
Оба профессора уставились на него то ли с подозрением, то ли с жалостью.
– Это злые духи того мира, куда ходят колдуны.
Подозрения профессоров рассеялись, осталась только жалость.
– Я говорю серьезно. Я не сумасшедший и не верю в сказки, – попытался оправдаться Зимич. – Я жил в лесу у одного из них и видел, как он зажег камень прямо у себя на ладони. Им нужна не власть – им нужно что-то другое. Я пока не знаю что.
Старый профессор вежливо кивнул.
– Они хотят приручить змея, – добавил Зимич, находя это веским аргументом в свою пользу. – Я читал их книгу о змеях, это настоящий научный труд…
Теперь вежливо кивнули оба.
– Там, в другом мире, у них есть большие города, ими управляют мрачуны. Они собираются убить некоего Ламиктандра – и выдать его смерть за сбывшееся пророчество… – Зимич почувствовал, какую несет чушь. И иначе как выдумками сумасшедшего его слова не назовешь.