Мартин Чандос проснулся от глухого грохота далекого балобана. Какое-то мгновение он лежал ошеломленный, разглядывая женщину, умостившуюся рядом с ним на маленькой койке. Ее темные глаза были открыты и смотрели на него трезво и пристально. Солнечный свет лился в кормовые окна, освещая стол и серебряный сервиз, желтыми пальцами касался ковра на полу и позолоченных переборок.
Балобан снова взревел, и теперь Мартин Чандос поднялся с койки, чтобы пройти через кормовую каюту к ряду окон.
Над синим разливом бурлящей воды он увидел два высоких красных галеона под туго надутыми парусами, стремительно нагоняющих «Потаскушку» со всей мощью попутного ветра. Палуба под ногами задрожала, снаружи доносились слабые крики и топот ног: буканьеры начали открывать палубные пушки.
— Испанцы,— пробормотала Лиззи Холлистер. Она коснулась его руки, и Мартин Чандос почувствовал, что она дрожит.
— Они пришли в ответ на мои молитвы, — тихо выдохнул он. — Ты только посмотри, Лиззи, дорогая, как они хороши. Сорок пушек каждый, с балобанами в клюве и чистым парусом над головой. Мы получим прекрасные корабли, а они — столь же прекрасный урок, который вряд ли смогут оценить по достоинству.
Ее черные волосы тяжело качнулись, когда она отрицательно повела головой, и теперь он мог видеть беспокойство в ее фиолетовых глазах. Ее губы, такие мягкие и теплые прошлой ночью, теперь были плотно сжаты и напряжены от беспокойства.
Она пробормотала:
— Мы слишком долго в море, у нас корпус оброс ракушками. Грязные пираты, ты прав. Впрочем, чему удивляться, ведь это корабль Рауля Сан-Эспуара, который не может быть чистым ни в чем… Мне следовало дождаться своего корабля, а не арендовать его.
— Фаш, обросшее ракушками днище — не самая крупная неприятность из тех, что я ожидал. Если бы только эти ленивые ублюдки на палубе шевелили своими обрубками, чтобы поддерживать корабль в форме, мы не оказались бы в невыгодном положении. Но это неважно! Поднимись наверх, Лиззи, и прими командование.
— У нас всего двадцать пушек. У этих кораблей в сумме восемьдесят.
Он повернулся и уставился на нее.
— Да, так оно и есть. У «Фортрайта» их было всего четыре. Четыре против шестидесяти, и так же верно, как то, что Крафтин играл на арфе в Таре, я почти взял того испанца! Я бы так и сделал, но волна сыграла со мной злую шутку.
— Мы подпустим их поближе, а потом возьмем на абордаж!
—Ты так уверена? Если эти доны имеют хоть какой-то опыт подобных сражений, они отойдут в сторону и разнесут вас в щепки. Нет, нет, Лиззи. Впереди нас ждет морской бой.
От беспомощности Лиззи Холлистер вышла из себя. Она резко обернулась, ее глаза превратились в фиолетовые озера ярости.
— Мы не можем бежать и не можем сражаться, ты, невыносимый купец! А теперь убирайся с дороги, пока я поднимусь наверх и обдумаю наше положение.
— Не тяни слишком долго, Лиззи, дорогая, а то доны спустят нас на пять саженей вниз. Если у тебя кишка тонка сражаться, то у меня нет! Отойди в сторону, пока я буду спасать свою шкуру.
Она напряглась, словно собираясь броситься на него, ее пальцы изогнулись, как когти. А потом она пожала плечами и прошла через каюту к ширме, за которой стоял открытый большой морской сундук.
Они одевались в молчании, обуреваемые тайными мыслями, каждый своими. Мартин Чандос втиснул длинные ноги в темно-коричневые бриджи и морские сапоги из кордовской кожи. Он нашел свежевыстиранную белую рубашку и надел ее. Поднимаясь по трапу следом за Лиззи, он подумал, что выглядит таким же пиратом, как и любой из команды «Потаскушки».
Галеоны были гораздо ближе. Наверняка она заметили их корабль еще ночью, ориентируясь на свет фонарей на корме, и постарались максимально приблизиться под покровом ночной темноты, не зажигая огней, которые могли бы выдать их. На рассвете они почти настигли свою добычу. Гейзеры, поднятые их выстрелами, вздымались всего в сотне ярдов за кормой. Если они сохранять свою скорость, то через несколько мгновений ядра уже будут врезаться в корму, раскалывая дерево и металл.
Команда «Потаскушки» сгруппировалась в середине корабля, перед ней стоял гигант Редскар. Матросы были одеты в рубахи и бриджи, с яркими разноцветными платками вокруг головы и талии. Их лица были цвета грецкого ореха от солнца и морских брызг, а мочки ушей оттягивали варварские серьги из золота и серебра.
Редскар неуклюже двинулся вперед. Два пистолета были заткнуты за широкий кожаный пояс, а на цепях, обмотанных вокруг талии, висела абордажная сабля. Его волосатая грудь была обнажена, как и ноги под обтрепанными краями штанов. Он поднял твердую мозолистую ладонь.
— Даже сам Монбарс не смог бы выйти победителем в сражении с этими двумя кораблями. Но разве мы можем сдаться, Лиззи? Неужели мы станем умолять испанских псов оставить нас в живых ради привилегии потеть в каком-нибудь перуанском серебряном руднике?
Лиззи Холлистер не успела ответить. Мартин Чандос подошел к поручням кормы и положил большие руки на перила, глядя вниз на команду. Его губы сложились в кривую презрительную усмешку.
— Вы называете себя пиратами? Вы позволите двум испанцам заковать тебя в цепи и загнать в шахты? Фейт, теперь я удивлен. Я всегда считал вас, подонки, бойцами!
Редскар сердито приподнял густую красную бороду.
— Громкие слова, торговец! Слова, которые я бы вбил тебе обратно в глотку, если бы не эти двое. Я приберегаю силы для того момента, когда они поднимутся на борт.
Мартин Чандос, стоя на корме с двумя испанскими галеонами за спиной и шестьюдесятью немытыми головорезами под ногами, вдруг понял, что иногда человеку везет по прихоти судьбы. Он был честным морским капитаном, но сражался на одном корабле под командованием Пенна, а позже еще на одном — под командованием непризнанного гения Кристофера Мингса. Он сражался с превосходящими силами и вышел победителем. Эти люди внизу были лучшими моряками в мире. Зная это, он легко сделал то, что должен был сделать.
Он ткнул в них пальцем.
— Где ваш морской якорь, подонки? Дайте мне человека у руля, который понимает английский язык и будет делать, что ему скажут! Что я ему скажу! Вы, другие, ставите свои сети против падающих рангоутов и такелажа. Мне нужны орудийные расчеты на ваших гребаных девятифунтовых пушках.
Они уставились на него, разинув пасти. Редскар махнул рукой людям позади него.
— Валяйте, ребята! Что мы теряем?
Рядом с ним стояла Лиззи Холлистер.
— Ты думаешь, что сможешь сражаться с этими кораблями? Двадцать пушек против восьмидесяти? С грязным задом?
Он насмешливо посмотрел на нее.
— Это твоя вина, Лиззи, дорогая. Но приходится играть теми картами, что розданы. Как насчет твоих пушек? Будут ли они стрелять, или они такие же грязные, как ваши килевые доски?
Она открыла рот, чтобы достойно ответить ему, но он оттолкнул ее и подошел к трапу на корму. Под командный рев Редскара команда вытаскивала сгнившую полосу брезента и расстилала ее. По углам ее висели большие веревки, завязанные узлами.
— Вы называете это морским якорем, любберы? — прохрипел он. — В Дублине я видел лучшие полотна на игрушечных корабликах! Разбейте парус и установите его. И имейте в виду, я хочу, чтобы все было сделано по-корабельному! От этого будет зависеть ваша жизнь.
В его голосе звучала такая непоколебимая властность, что волосатые дикари незамедлительно бросились выполнять его приказы. Сеть была натянута против дождя расколотых снарядами мачт и такелажа. Крышки орудийных портов открылись, зажглись линстоки. Мускулы бугрились и перекатывались под загорелой кожей, как большие черные пушечные ядра, подвешенные на брезентовых лентах. Сам Редскар, встав у руля, оттолкнул плечом рулевого и рехко качнул тяжелой рукоятью колдерштока, зажатой в мощной руке дубовым.
«Потаскушка» медленно раскачивалась под натянутыми парусами. Теперь она шла прямо перед ближайшим галеоном, приближавшимся к ней с такой скоростью, что из горла людей, склонившихся над палубными орудиями, вырвался хриплый крик.
— Ты полный дурак! — закричала Лиззи. — Вы сыграли им на руку!
Пока Редскар лихорадочно следил за происходящим из-за руля, она бросилась на него. Одна рука дернула за длинноствольный пистолет, который поймал восходящее солнце. Мартин Чандос пошел ей навстречу с жесткой усмешкой на губах.
— Я знаю, каково это — чувствовать себя беспомощной в руках этих испанцев, Лиззи, — сказал он и поймал ее тонкое смуглое запястье своей большой рукой. — Я больше не попадусь им в лапы, даже ради тебя!
Он сильно вывернул запястье, Лиззи вскрикнула и упала на колени. Пистолет упал и с грохотом покатился по доскам палубы. Она не была слабой. Свободной рукой она вцепилась в грудь Мартина, разорвав хлопчатобумажную рубашку, оставив четыре кровоточащие раны от груди до пупка. Она наклонилась вперед, и ее белые зубы сомкнулись на его плоти, заставив заорать от боли.
Мартин Чандос поднял ее повыше, уворачиваясь от ног, которыми она пиналась, словно бешеный заяц.
— Клянусь килем лодки Брендана, ты просто дикий кот! Но ты будешь прислушиваться к здравому смыслу, даже если мне придется растянуть тебя на палубе, чтобы заставить слушать. Ни один человек в вашей команде не может сражаться с кораблем. Все, что они умеют, — это подкрасться к нему сзади, размахнуться захватами и подняться на борт. Ты не можешь использовать эту тактику здесь, милый хойден!
Она взвизгнула от ярости, ее черные волосы взметнулись. Щеки раскраснелись до оттенка старой меди, а глаза под черными ресницами пылали фиолетовыми углями.
— Редскар! Помоги мне с этим вором! Он собирается украсть мой корабль, Редскар!
Мартин Чандос повернул ее и положил лицом вниз на свою левую ногу, упершись ею в нактоуз. Он мгновение смотрел на нее, потом ухмыльнулся, и его большая ладонь опустилась.
Он отшлепал ее там, на палубе маленькой барки, и сердитый рев Редскара заставил команду выполнять свои обязанности на главной палубе и наверху.
А потом Мартин Чандос поднял ее и опустил на палубу, глядя на слезы, струившиеся по ее смуглым щекам. Она беззвучно плакала, как дикий зверь, отползая к перилам, чтобы постоять там, вытереть лицо и посмотреть на Мартина Чандоса особенно яркими глазами.
Он проигнорировал ее, положил руки на поручни кормы и закричал:
— Ну, ты, немытая мразь Тортуги! Испытай на этих засранцах свою пушку!
Капитан первого из приближающихся галеонов, величественного «Кларо де Луна», обнаружив, что опрометчивый поступок убегающего буканьера подставляет «Потаскушку» точнехонько под удар его пушек, не сделал попытки свернуть парус. Если он и думал о мотивах капитана преследуемого корабля, то наверняка вообразил, что тот потерял рассудок от страха. Его собственный красный галеон был более чем ровней этому маленькому буканьерскому судну, а по правому борту его сестринский корабль, «Консепсьон», напрягал мачты в попытке вступить в бой не позже побратима.
И так «Кларо де Луна» плыла по ветру, пока ее большая золотая клювастая голова не оказалась лицом к левому борту «Потаскушки». И ее пушкам .
«Потаскушка» содрогнулась всем корпусом от бортового залпа. Десять медных глоток взревели, и дым белым туманом повалил на палубу. Он ослепил всех, кроме Мартина Чандоса, стоявшего на приподнятой корме.
— Левый борт, крепче! — прорычал он великану Редскару и повернулся к людям, которые протирали пушки и перезаряжали их.
Теперь пираты могли видеть обломки позолоченного клюва «Кларо де Луна», то резное и позолоченное деревянное сияние, из которого торчал длинный бушприт, обломки фок-мачты и рыцарские головы. Изломанная мачта лежала поперек бака и мешала людям, пытающимся очистить палубу. Галеон замедлил ход, слегка изменив направление, и из глоток орудийного расчета левого борта «Потаскушки» вырвались радостные возгласы.
«Потаскушка» медленно повернулась. Галеон теперь находился между нею и своим спутником, «Консепсьоном», защищая «Потаскушку» от пушек последнего. И когда «Потаскушка» медленно заскользила вдоль левого борта «Кларо де Луна» с разинутыми орудийными ртами, ее мрачный коричневый корпус снова вспыхнул. На этот раз залп был направлен высоко, на манер пиратских кораблей, чтобы разбить мачты и такелаж.
«Кларо де Луна» был слишком занят разбитыми снастями, чтобы ответить на этот сокрушительный залп. Рухнувшие мачты и паруса распластали орудийные расчеты на палубе. Люди боролись под тяжестью веревок и брезента или кричали от боли в сломанных костях. И когда галеон двинулся вперед, еще один залп, нацеленный ниже, поймал людей у орудийных рельсов и отбросил их, превратив в кровавое месиво.
«Потаскушка» выскользнула из окутавшего ее тумана ружейного дыма, двигаясь с наветренной стороны от пораженного «Кларо де Луна».
Мартин Чандос прорычал, обращаясь к Редскару:
— Снова руль на левый борт, парень, и прикажи своему лучшему артиллеристу разбить руль галеона!
Редскар оскалил зубы. Его голос пронесся над адом кричащих, ликующих людей и вернул им подобие порядка. Они подбежали к Длинному Тому, чтобы почистить его, перезарядить и зажечь спички. Им потребовалось три выстрела, но они разбили руль, превратив его во взрывную ярость разлетающегося дерева и металла.
В то время как «Кларо де Луна» бесцельно качался на волнах, «Консепсьон» лавировал на штурвале, поворачивая на правый борт и уходя на северо-запад от искалеченного галеона. Уцелевший галенон разворачивался вплотную и тянул за собой «Потаскушку». Через мгновение оно кажется прямо по курсу, с собственным бортом, готовый сделать с этой шлюхой то же, что та сделала с «Кларо де Луна».
Люди на палубе буканьерского корабля стонали и ругались, но Редскар только ухмылялся, сжимая в пальцах хлыст-посох, и ждал приказов волшебника на корме.
— Морской якорь готов?
— Все готово, сэр!
— Тогда за борт его!
Огромный кусок белого холста вздулся и затрясся под порывами ветра. Вздымающаяся голубая волна подняла и заполнила его, и он затонул с гудением веревок, которые держали его туго натянутым. Парусиновый коготь зацепился за волны, и казалось, будто какая-то гигантская рука схватила «Потаскушку» за усеянный ракушками киль. Она замедлила свой бег, и теперь «Консепсьон» несся вперед мимо нее, его собственная скорость увеличивалась пропорционально внезапной медлительности «Потаскушки».
«Консепсьон» выпустил залп с правого борта, но расстояние между кораблями теперь было слишком велико, потому что морской якорь удерживал «Потаскушку», а «Консепсьон» пронесся мимо, прямо по курсу. Одно ядро раскололо и снесло секцию переднего поручня, прежде чем рухнуть за борт, но другие пролетели в нескольких ярдах от своей цели.
Абордажная сабля сверкнула на солнце, и морской якорь упал.
«Потаскушка» прыгнула вперед, словно ее толкнули. Она оказалась в опасной близости за кормой «Консепсьона», хотя огромный галеон отчаянно пытался увернуться. Она поймала большой красный корабль с бортовым залпом в корму из орудий правого борта. Руль и кормовой столб словно взорвались фонтаном осколков стекла из разбитых кормовых кают, украшенных позолоченной резьбой нимф и херувимов. Как и корабль-побратим, «Консепсьон» остался беспомощно дрейфовать по ветру и волнам, сделавшись совершенно беззащитным
Потаскушка» поймала ветер, и ее левые орудия сорвали паруса с мачт испанского галеона. Она вернулась против ветра, и ее правые пушки обстреляли палубы испанца.
Через час все было кончено. Два красных галеона дрейфовали вместе с волнами в ожидании абордажных команд шлюшки. Редскар отошел от руля и встал на корме рядом с Мартином Чандосом. В его горячих черных глазах светились дьяволы.
— Ты просто чудотворец, сэр! Никто другой на Карибах не смог бы этого сделать. Теперь ты, конечно, присоединишься к нам?
Мартин Чандос усмехнулся.
— Фаш, я паршивая овца в нашей семье, я действительно родился с блуждающей ногой и блуждающим взглядом. Но у меня нет склонности к пиратской жизни.
Редскар настороженно посмотрел на него. Одаренность ирландца в понимании корабля граничила с чем-то сверхъестественным, а Редскар был слишком прагматичен, чтобы верить в такое. Он вдруг спросил:
— Как ты это сделал? Я видел, как это происходит у меня на глазах, но будь я проклят, если понял!
— Разве ты не слышал о маленьком народце, который помогает ирландцам? Маленькие человечки садились мне на плечи и шептали что-то на ухо, — рассмеялся ирландец.
Редскар Хадсон был флегматичным голландцем, лишенным чувствительного воображения, которым мать наградила Мартина Чандоса. Он недоуменно пожал плечами. Мартин Чандос продолжал:
— Меня застукали в стоге сена с горничной моей матери, когда я был еще подростком, и отправили в море с адмиралом Уильямом Пенном. Я обнаружил, что мне нравится море, его чистые ветры и соленый вкус. Прежде чем вернуться в Голуэй, я служил на фрегате под командованием Кристофера Мингса.
— Я никогда раньше не встречал ирландца, который был бы моряком.
— Ты хочешь сказать, что никогда не слышал о благословенном Брендане?
Редскар ухмыльнулся.
— Ирландец ты или нет, но ты умеешь обращаться с кораблем под парусами и с пушками, которые он несет.
— Я неплохо разбираюсь в морских сражениях, но, как я уже сказал, у меня нет таланта к вашему бизнесу.
Редскар тряс головой до тех пор, пока кольца в его ушах не стали желтыми от солнечного света. Зубы у него были белые, как жемчуг.
— Ты думаешь, что не создан для этого, сэр, но это не так. Ты лучше, чем Сан-Эспуар и Рок, прозванный Бразильцем, и даже сам Гарри, и вообще всех знатоков морских сражений, которых знает Редскар. Я сражался со всеми, так или иначе.
Их прервал громкий рев, донесшийся из-за воды. Шеренга полуголых головорезов прижалась к правому борту «Консепсьона». Разобрав лихорадочные крики, Редскар хлопнул волосатой лапой по плечу Чандоса.
— Что я говорил, сэр? Что ты урожденный пират! Клянусь пальцами на ногах моего дяди! Ты не только сведущ в морском сражении, как никто другой, — у тебя удача Моргана, ты не просто преподнес нам корабль буквально на тарелочке! Этот корабль полон сокровищ!
Испания потеряла свою главенствующую роль в Старом Свете, когда Дрейк и Фробишер разгромили ее армаду у берегов Англии. Но это не отразилось на ее положении здесь, в Индии. Она владела серебряными рудниками в Перу, и ее позолоченные галеоны перевозили золото из портов в Картахене и Панаме в Кадис и Севилью.
— Это одна из тех тарелок, которые нам посчастливилось разбить! — взвыл Редскар, и его жадность ожила в нем, он вцепился в поручни и радостно выкрикивал непристойности через волны своим товарищам на «Консепсьоне».
Лиззи Холлистер подалась вперед, перегнувшись через поручень, у которого стояла, наблюдая за морским сражением. Она стояла, чувствуя, как ветер продувает ее тонкую рубашку, глубоко вдыхая острый воздух.
— Редскар прав, — прошептала она. — Теперь ты один из нас. Эти люди последуют за тобой хоть в ад, если ты будешь стоять на корме и отдавать им приказы.
Он улыбнулся ей.
— Фаш, если это мой пункт назначения, мне не нужно, чтобы они меня туда доставили. Как там задница, которую мне пришлось отшлепать?
Черные волосы крутанулись, когда Лиззи вскинула голову.
— Я еще отплачу тебе, Мартин Чандос. Но это касается только нас двоих. Это не касается того, что ты пират.
— Я не буду проклятым пиратом, чтобы угодить им или тебе. Высадите меня в Сент-Китсе. Это все, о чем я прошу.
Ее глаза загорелись, а полные губы искривила странная улыбка. Она пожала плечами.
— Я не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела. Они мне не позволили бы. Они поверили в тебя и твою удачу, Мартин Чандос, и не намерены терять вас обоих. Ты станешь пиратом, хочешь ты этого или нет.
Рядом с ним Редскар повернул голову, и его большие серьги блеснули, когда он кивнул в знак согласия.
— Ребята от тебя в полном восторге. Ты сделал нас всех богатыми, Мартин Чандос, ты вытащил нашу «Потаскушку» из восьмидесятипушечного капкана! Двадцать пушек против восьмидесяти! Ногти моего дяди!
Что-то в Мартине Чандосе ожило, когда он стоял у поручней кормы и наблюдал, как тендер «Потаскушки» снует между двумя кораблями по голубым волнам, от «Консепсьона» до «Потаскушки» и обратно, его борта терялись под массивными морскими сундуками. Они вытащили эти сундуки на главную палубу и высыпали их золотое содержимое на мокрые доски.
Там были маленькие золотые шкатулки, усыпанные розовым жемчугом и рубинами, похожими на ярко-красный огонь. Слитки перуанского серебра и слитки необработанного желтого золота стояли рядами рядом с тяжелыми статуями царей инков, отлитыми из чистого золота. Цепи из толстого золота, свернувшиеся в кучи за маленькими горками алмазов, привезенных откуда-то из Гвианы.
Здесь золотая табличка была украшена драгоценными камнями, а там круглый золотой щит сверкал зеленым сиянием изумрудов. Нити жемчуга, похожие на белые гроздья винограда, и полосы сапфиров, оправленные в тонкую золотую филигрань, передавались из рук в руки, которые усыпанные бриллиантами кресты и кинжалы были осмотрены и оценены с неменьшим вниманием. Кое-кто из моряков стоял на коленях в море золотых дукатов и дублонов или высоко подбрасывал желтые гинеи.
Мартин Чандос стоял рядом с Лиззи Холлистер и Редскаром Хадсоном и смотрел на такое богатство, какого он не видел с тех пор, как Кристофер Мингс разграбил Коро.
— Золото сводит людей с ума, — прошептал он себе под нос, но большой голландец услышал его.
— Капитанская доля для тебя, Мартин Чандос. Это ты дал нам такое богатство. Думаю, около ста тысяч штук! А что вы скажете о том, чтобы стать капитаном пиратов?
Это было искушение. Морской ветер играл в его длинных каштановых волосах и гладил мускулы широкой спины, и Мартин Чандос признался себе в том, что ему это нравится. Его похищенный испанцем груз в лучшем случае стоил бы не дороже тысячи штук. Его доля в этом сокровище сделает его богатым на всю жизнь. Но он покачал головой и взял себя в руки, борясь с тем, что насмехалось над его угрызениями совести.
— Искушение, — мрачно ответил он, — ты берешь человека и искажаешь его честность таким взглядом и такими честными словами. Благодарю вас всех, но вынужден ответить «нет».
Широкогрудый стрелок протолкался плечом между своими товарищами. Почтительно постучав костяшками пальцев по лбу, он проворчал:
— Прошу прощения у капитана, но уже слишком поздно говорить что-либо, кроме «да». Эти идальго знают, что ты командовал «Потаскушкой». Ты не из тех, кого можно забыть. Ты будешь в безопасности только на Тортуге или в Порт-Ройяле.
Команда подняла рев. Они толпились, грязные и окровавленные, перепачканные порохом и брызгами крови. Их смех был горячим и возбуждающим, и запах соленого воздуха ударил ему в ноздри, и золото, и серебро, и драгоценные камни лежали у его ног, обутых в сапоги. Не было никаких аргументов, которые эти люди стали бы слушать в таком настроении или в такой момент. Их похвалы были горячими, и что-то глубоко внутри Мартина Чандоса вырвалось из скрытого уголка его существа и забормотало ему невнятно, но искренне.
Он поклонился в их сторону и развел руками.
— Да будут прокляты ваши глаза, которые видят во мне то, о существовании чего я и не подозревал!
Он смотрел на них поверх сокровищ и говорил себе: «я мог бы использовать свою долю, чтобы сражаться с Испанией в этих водах! Дон Карлос говорил о железном занавесе из пуль и снарядов, который возводит Испания. Я мог бы снести его, используя корабли вроде тех двух красных галеонов, что остались дрейфовать по вздымающимся волнам».
— Я буду вашим капитаном, если вы так хотите. Но на море мое слово — закон. Повинуйтесь мне, и я сделаю каждого из вас богаче, чем он мечтал!
Они послали раскатистый крик через воды к тендерам «Консепсьона» и «Кларо де Луна», заполненным теперь испанскими солдатами и моряками, тянущимися к Сантьяго-де-Кубе.
Потом Мартин Чандос сидел на орудийной вышке и смотрел, как Редскар Хадсон делит добычу по статьям, которые подписывал каждый, называя себя членом этого мрачного братства. Он наблюдал, как призовые команды спускали за борт, чтобы починить огромные красные галеоны и снабдить их запасными мачтами и новым такелажем.
Пираты беспрекословно повиновались голландцу. Мартин Чандос, привыкший к суровой службе на военном корабле, где жизнь или смерть каждого зависит от каприза или настроения капитана, понимал, что эти люди работают в условиях совершенной демократии, демократии повиновения руководству, когда они сами видят, что такое руководство хорошо.
В тот вечер он ужинал в кормовой каюте вместе с Лиззи Холлистер.
Он осторожно отнесся к малагскому вину, но оно было крепким и пьянящим, и он поймал себя на том, что смотрит на Лиззи более ясным взглядом. Его взгляд снова и снова возвращался к шелку ее рубашки. Однажды, когда она наклонилась, чтобы оторвать кусок говядины от тушеного мяса на серебряном блюде, она поймала его взгляд и рассмеялась.
— Ты покорил людей, Мартин Чандос, но есть еще Сан-Эспуар, с которым надо считаться. Это его корабль, я его только арендовала, и его люди, с которыми ты сражался сегодня. Да, и его женщина была у тебя в каюте прошлой ночью! Он будет на Тортуге и потребует отчета. И он может посчитать, что доля, которую парни отдали тебе, принадлежит ему.
Она вытерла пальцы салфеткой. Ее глаза под длинными черными ресницами были смелыми и горячими. Он прочел в них вызов. Его большая ладонь сомкнулась на ее запястье. Стащив со стула, он усадил ее себе на колени и ухмыльнулся, глядя в ее раскрасневшееся лицо.
— Тогда мы могли бы дать ему полный отчет!
Она пыталась сопротивляться, но он был слишком силен. Его губы прошлись поцелуями по ее шее и вверх к губам. Она вздрогнула от прикосновения его пальцев.
— Ты сам дьявол из преисподней, Мартин Чандос!
Ее волосы откинулись назад и коснулись подлокотника его кресла, он захватил ладонью обе ее руки и убрал их за спину. Мягко рассмеялся, наблюдая, как меняется выражение ее глаз.
— Конечно, черт меня побери, вместе с кораблем и с моей женщиной! Разве не так, дорогая Лиззи?
Она боролась с ним, но большая рука крепко удерживала ее запястья, и он ухмыльнулся в ее раскрасневшееся лицо.
— Ты настоящая женщина, клянусь мудростью самой Бриджит! Я уже и забыл, что такое женщина, ослепленный битвой с испанцами и видом груды золота, рассыпанного по доскам палубы.
Она извивалась и проклинала его, но его смех был теплым и необидным, он странным образом согревал, и проклятия постепенно замерли на ее губах.
0
0