Остров Тортуга лежал к северо-западу от Эспаньолы, на широте 20.30′. Его громадная туша поднималась из волн высоко и округло, словно спина огромной черепахи, в честь которой он был назван, а вечная зелень кипарисов и фарфоровых деревьев казалась мхом на громадине окаменевшего панциря. Лазурные воды Карибского моря накатывались на белые коралловые пески, окаймлявшие его берега, а за ними, вырастая из зеленой необъятности джунглей, возвышалась величественная крепость Ла-Тур, которую Бертран д’Ожерон построил от имени Французской Вест-Индской компании взамен форта дю Роше, построенного Лавассером и сожженного испанцами немногим более десяти лет назад. Несколько крытых соломой хижин стояли между берегом и высокими утесами, а кое-где виднелись и ослепительно белые стены домов более зажиточных. Окруженный высокими отвесными утесами черных скал, словно руками окаменевшего мифического великана, раскинулся залив под названием Кайона.
Мартин Чандос стоял на квартердеке «Потаскушки», шустро продвигавшейся по мелкому каналу за красными громадами захваченных «Консепсьона» и «Кларо де Луна». Голубые воды залива были усеяны маленькими барками и кечами, патачами и бригантинами. Это были корабли буканьеров, отдыхавших от своих неправедных трудов на берегу, в тавернах и трактирах, расположенных за огромной громадой Мола, вдоль улицы дю Кей. Мартин Чандос окинул взглядом встречные корабли, оценивая их мореходные качества. Редскар Хадсон неуклюже встал рядом с ним. Его зубы оскалились в усмешке.
— Это не те корабли, которые тебе нужны, Чандос. Ты хочешь больших, как те два красных красавца, которых мы забрали у донов. Четыре или пять галеонов, заполненных членами братства, и мы можем дойти до самой Картахены.
— Именно об этом я и думал,— признался ирландец. — С достаточным количеством этих кораблей мы могли бы бросить вызов испанским собакам.
При этой мысли рослый голландец облизнул губы, и они разошлись по своим делам: Редскар Хадсон наблюдал за разгрузкой морских сундуков, Мартин Чандос мерил шагами палубу «Потаскушки» от нактоуза до перил. Он говорил себе, что он честный моряк, и он не хочет участвовать в этом грязном ремесле. Он хочет только, чтобы ему вернули украденный груз и команду. Но, вдыхая горячий соленый воздух и глядя на громаду огромного, обнесенного стеной форта высоко на склоне горы Тортуги, он признавался себе, что в нем уже что-то дрогнуло, зародилось и теперь потихоньку разрастается, попав на благодатную почву. Он представлял себе империю.
С флотом из сорока пушечных галеонов, подумал он, и командой, равно умелой в мореходстве и сражениях, я мог бы захватить Испанию от одного конца Карибского моря до другого, я бы разорвал ее железный занавес. Да, и я мог бы привезти мужчин и женщин из Дублина, из Лондона и Парижа, чтобы построить новую жизнь на этой новой земле!
Скрип шпангоутов, когда якорь «Потаскушки» перелетел через борт в трех морских саженях ниже плюхнулся в синюю воду, вернул его к действительности. Его губы скривились в мрачной улыбке. До сих пор видение было только идеей в голове.
— Мне еще многое предстоит сделать, чтобы оно стало реальностью, — признался он сам себе. И решил, что ему необходимо встретить этого Бертрана д’Ожерона, губернатора Тортуги, с некоторой осторожностью, хотя ирландская кровь шептала ему, что он должен быть таким же смелым перед ним, каким был гордый Шейн в Арме.
В таком настроении и застала его Лиззи Холлистер склонившегося над перилами и задумчиво разглядывающего белые стены крытых пальмовыми листьями домов,, которые дугой тянулись от развалин форта дю Роше до ла-Тура.
На Лиззи была чистая рубашка и свежевыстиранные бриджи поверх красных морских сапог. Отсутствие у нее пистолетов и сабель было уступкой тому факту, что ее корабль стоял на якоре в родных водах. Медные серьги и ожерелья были начищены до блеска, и Мартин Чандос уловил аромат духов, исходящий от густых черных волос, собранных бантом на затылке.
— Сойдешь со мной на берег?» — спросила она. — Я отведу тебя к губернатору. Ты найдешь его учтивым человеком, Мартин, но не серди его насмешками над пиратами. Они предлагают Франции деньги и защиту в этих водах.
Мартин Чандос пожал плечами.
— Я буду держать язык за зубами, если ты это имеешь в виду.
Они перебрались через борт в шлюпку с полудюжиной пиратов, чьи мощные мускулы вскоре заставили нос шлюпки удариться о сваи пристани. Набережная была узкой, всего несколько шагов отделяло ее от мола, а вот до особняка, в котором жил Бертран д’Ожерон, было довольно далеко. Между тавернами и маленькими магазинчиками, которые тянулись вдоль посыпанной коралловым песком улицы, сверкающей белизной под тропическим солнцем.
Жара окутывала остров, словно удушающая пелена. В тени навесов развалились, высунув языки, собаки, в этот полуденный зной даже в тавернах было тихо. Две женщины в легких развевающихся платьях, с головами, закутанными в высокие разноцветные тюрбаны, характерные для Индии, прошли мимо в облаке аромата дешевых духов. Вдалеке виднелись пальмы, окаймлявшие белую стену губернаторского особняка.
Господин Бертран д’Ожерон служил во Французской Вест-Индской компании. Это был сдержанный человек среднего роста, и даже в удушливой духоте здешних мест он старательно придерживался европейских манер и правил приличия, в том числе и касательн6о одежды. Его парик был куаферским шедевром из вьющихся черных волос, доходивших до плеч, а богатый длинный сюртук, отделанный желтыми лентами, служил фоном для модного плечевого пояса из толстой парчи, который ниспадал на его свободные бриджи, украшенные ярдами толстых кружев.
Мартин Чандос и Лиззи Холлистер, войдя в темноту библиотеки, застали его перед шкафом розового дерева. Жалюзи в комнате были задернуты от солнца. На мгновение, пока их глаза привыкали к этой темноте после яркого солнечного света, они не увидели человека, сидевшего на краю стула, мрачно хмурясь. В следующий миг Лиззи узнала его и шагнула вперед.
— Рауль, я думала, ты у берегов Кубы!
— Дьявол! Именно там я и был, пока меня не разыскал черный испанец и не разнес в щепки. Он был высок, худощав и смеялся, как дьявол. Срань господня, его корабль был слишком быстр! Быстрый и большой, с шестьюдесятью пушками и большим золотым крестом на носу!
Мартин Чандос ударил кулаком по столу из черного ореха.
— То же самое! Тот самый проклятый пират, который украл мой корабль и команду и разорвал меня в клочья!
Рауль Сан-Эспуар отвернулся от Лиззи Холлистер. Его карие глаза казались светлыми на сильно загорелом лице, а тонкие холодные губы презрительно кривились. Он резко спросил:
— А ты еще кто такой?
Рауль Сан-Эспуар был уроженцем Лангедока и прибыл на запад через Атлантику в качестве юнги на «Шевалье де Фонтене», чей флот вырвал Тортугу у убийц Лавассера и вернул ее французской короне. Ему нравился этот остров, и, увидев в пути морских бродяг шанс выиграть состояние, он решил остаться. Его первые успехи и победы над безоружными кораблями с сокровищами придали ему уверенности, сравнимой только с его высокомерием. Он считал себя галлицизированным Генри Морганом.
Лиззи Холлистер что-то ему объясняла, и Мартин Чандос заметил, что она не упомянула о тех играх, в которые они играли с ней в кормовой каюте. Сан-Эспуар нетерпеливо прервал ее рассказ, хотя Бертран д’Ожерон слушал его с восторженным вниманием, когда она подошла к описанию сражения с двадцатью пушками «Потаскушки» против восьмидесяти испанцев.
Француз надменно нахмурился.
— Он назвал человека, который застрелил Сорсье у меняна глазах, «проклятым пиратом». Я сам «проклятый пират». Человек, который меня потопил, — нет. Так что я лжец и проклятый пират одновременно. Это требует удовлетворения!
— Рауль! — воскликнула Лиззи. Сан-Эспуар оттолкнул ее рукой и направился к Мартину Чандосу. Его тонкие губы жестоко улыбнулись. Он был худощав и высок, с гибкой грацией, которая противоречила силе его мускулов. В этот момент стыд и ярость закипели в его жилах от потери корабля, стыд и ярость, взлелеянные сорока тремя лигами гребли, которые он и его люди проделали в качающихся баркасах до Тортуги.
Рауль Сан-Эспуар поднял руку и попытался провести ладонью по лицу стоящего перед ним человека, обозначая пощечину. Вместо этого его запястье было схвачено и зажато, словно дубовыми тисками.
Мартин Чандос улыбнулся.
— Ах, нет, мсье! На моей спине уже была отметина испанца. Мне бы не понравилось такое же обращение с моей щекой от француза.
— Отпусти меня, ирландская свинья! Разожми пальцы, или я всажу тебе заряд между ребер!
Он уже потянулся к изогнутому прикладу пистолета, ноБертран д’Ожерон схватил его за руку, а Лиззи Холлистер потянула за парчовый сюртук, который он носил, подражая одеянию губернатора.
— Прошу вас, мсье! — рявкнул д’Ожерон. — Он мой гость. Вы не должны нарушать законы Тортуги. В моих стенах не будет убийств. Другое дело, что вы решите делать в городе внизу.
Француз отстранился, его губы изогнулись в натянутой улыбке. Он чопорно поклонился губернатору.
— Прошу прощения, мсье, — тихо сказал он д’Ожерону. — Мои последние невзгоды вконец испортили мои манеры и характер. Больше такого не повторится. Пойдем, Лиззи. Твою руку!
Лиззи Холлистер оглянулась через левое плечо, направляясь к двери вместе с французским пиратом. Ее темные глаза горели торжеством. Мартин Чандос поймал себя на мысли, в какую ярость повергнет Рауля Сан-Эспуара ее описание его более интимных занятий на борту «Потаскушки», когда она ему об этом расскажет.
Его размышления были прерваны губернатором Тортуги, который посмотрел на него сверху вниз.
— Ну, сэр? Из слов Лиззи я понял, что вы капитан торгового судна из Плимута. Похоже, вы находитесь в заблуждении относительно личности нападавшего.
— Я не ошибаюсь! — взорвался Мартин Чандос. — Он был испанцем и к тому же проклятым пиратом!
Он продолжал описывать худощавого человека, который стоял и смеялся, когда девятихвостый кот вырезал красные ленты из его спины.
Губернатор достал серебряную табакерку и припорошил ноздри двумя щепотками табака. Потом он улыбнулся, широко и щедро, и взмахнул запястьем, увитым брюггскими кружевами.
— Садитесь, сэр. Позвольте мне продолжить объяснения, которые дали вам Лиззи Холлистер и Редскар Хадсон. Испанию удерживают от владения этими богатыми землями только люди, живущие в городе Кайона, через который вы прошли, когда поднимались к моему дому. Эти люди были мирными поселенцами — охотниками на диких быков и кабанов, которые бродят по холмам Эспаньолы — еще совсем недавно. Со своими мушкетами и товарищами они вели дикую, свободную жизнь, никого не беспокоя. Испания организовала экспедицию, чтобы уничтожить их.
Бертран д’Ожерон остановился перед огромным кирпичным камином и протянул гостю серебряное блюдо, доверху наполненное яблоками. Поставив блюдо на место, он продолжил: — Как обычно бывает, когда мы вмешиваемся в то, что нас не касается, Испания разворошила осиное гнездо. Отвернувшись от своих мирных занятий, эти охотники-торговцы повернулись к морю. На маленьких кораблях они нанесли ответный удар по Испании, как только им открыл глаза француз из Дьеппа по имени Пьер Ле Гранде. Он показал дорогу. Остальные последовали за ним. Сегодня, мсье Чандос, ваши пираты-буканьеры, лишенные Испанией своих исконных занятий,заняты другой охотой. Охотой на Испанию. И как пираты, они поддерживают здесь равновесие сил между Англией, которая слишком бедна, чтобы предоставить флот для защиты, Францией, которая не желает этого делать, и Испанией, у которой есть деньги, корабли и жадность, чтобы выбросить всех, кроме себя, из этих Вест-Индских вод.
Мартин Чандос мрачно улыбнулся.
— Кое-что из этого я уже понял. Я жалуюсь только на методы ваших людей. Они подкрадываются к кораблю, берут его на абордаж и ведут себя не лучше морских разбойников.
Д’Ожерон поднял брови и развел белыми, тщательно ухоженными руками.
— Они рассматривают свою деятельность как торговое предприятие, сэр. Они рискуют своей жизнью, выступая против испанцев.
— Имея достаточно кораблей, они могли бы вымести Испанию из этих вод. Они могли бы открыть Вест-Индию для Англии и Франции, для людей, которые могли бы приехать из переполненного Старого Света в прекрасные новые дома в Свете Новом.
Губернатор тихо рассмеялся.
— Вы просите их быть альтруистами, рисковать жизнью ради мужчин и женщин, которых они не знают?
Мартин Чандос подошел к окну с жалюзи, из которого через пальмовые сады, окаймлявшие внутренний дворик с западной стороны особняка, открывался вид на раскинувшийся внизу белый город.
— Я хорошо заплачу им за этот риск. Дайте мне корабли и достаточно людей, и я возьму Панаму и Картахену. Я подниму черный флаг над этими городами. Я вырву их из рук испанцев и отдам в руки людей, которые будут не англичанами, не французами, не голландцами и не испанцами, а новой породой. Порода людей, рожденных в Америке. Смешанная порода всех народов. Прекрасная, новая раса людей, не связанных со старым миром ничем, кроме чувств.
Бертран д’Ожерон рассмеялся.
— Даже Гарри Морган не смеет так много мечтать. Все, что он ищет, — это золото. Вы ищете землю и новый образ жизни.
— Клянусь кровью Килларни в жилах моей матери, когда-нибудь эта мечта станет реальностью.
— Возможно, возможно. А пока давайте обсудим, как распорядиться вашим состоянием. У меня вошло в привычку, когда я имел дело с капитанами пиратов Тортуги, находить рынок для их товаров в Бассет-Терре. Для некоторых я размещаю аккредитивы во Франции. Другим я даю наличные, которые они вскоре тратят на попойки в тавернах внизу.
Мартин Чандос покачал головой.
— Мне нужны корабли. Корабли и люди. Достань мне «Кларо де Луна». Редскар Хадсон найдет мне людей. Я разыщу Дона Карлоса на море, которое он считает испанским, и сорву железный занавес, который он так хвастливо строит. И делая это, я помогу найти новую землю для той новой породы людей, которую я себе представлял.
Бертран д’Ожерон склонил голову набок и внимательно посмотрел на этого крупного ирландца, говорившего как сумасшедший пророк.
— Вы будете самым необычным пиратом, Мартин Чандос. Мне очень хочется узнать, как вы будете вести ваш крестовый поход и чем он закончится.
Мартин Чандос положил руку на плотную парчовую драпировку и сжал пальцы, пока рука не превратилась в кулак.
— И еще одно. Команда, которую Дон Карлос снял с моего корабля, — что он с ними сделает?
— Заставит работать до смерти в Шахтах Кастильо-дель-Оро.
— Я так и думал. Сейчас я дам клятву освободить их от рабства! Прежде чем я закончу, я своими руками сниму с их запястий наручники!
Губернатор Тортуги взял еще одну щепотку табаку.
— Весьма похвальная клятва, мсье. Я надеюсь, что вы доживете до этого. Но вы извините меня за мои сомнения. Даже Гарри Морган признает, что Панама слишком хорошо защищена, чтобы на нее можно было напасть.
— Когда-нибудь я должен встретиться с этим Гарри Морганом. Но до тех пор позаботьтесь о моих деньгах и договоритесь, чтобы я купил один из красных галеонов, которые мы с Лиззи Холлистер привезли в бухту Кайона.
Он уже повернулся, и тут в холле послышались шаги. Женщина подошла к двери и остановилась там, женщина с желтыми волосами, такими светлыми, что они казались почти белыми, и кожей, которая была гладкой и кремовой над корсажем из алого атласа, украшенным крошечными белыми бантиками. На щеке и в уголке ярко-красного рта у нее были черные мушки красоты. Ее темно-синие глаза, бесстыдно взиравшие на него, были дерзкими и надменными.
Она походила на женщин из экстравагантного двора Людовика XIV, в этом тяжелом алом платье с серебряной шнуровкой, с манжетами до локтей, поддерживавшими длинную волну мехлиновых кружев. На мгновение она остановилась, чтобы рассмотреть его, а затем ее ярко-алый рот кокетливо изогнулся.
— Ma foi! Новое лицо! Chéri, иди посмотри!
Именно тогда Мартин Чандос обнаружил высокого стройного юношу за спиной женщины. Это был задумчивый, серьезный человек с черными глазами в глубоко посаженных глазницах и широким, выпуклым лбом под блестящим черным париком. Его короткий пиджак из красного атласа открывал вид на нижнюю рубашку с пышным кружевом, а узкие бриджи были украшены пеной изысканных кружев. Завершали его наряд записного щеголя туфли на высоких красных каблуках и чулки, доходившие до бриджей и отделанные золотой нитью. Его угрюмое лицо, смуглое и мрачное, противоречило этому богато украшенному одеянию, которое, как позже узнал Мартин Чандос, было попыткой скрыть бедность его семьи.
— Тебе это понравится, Селеста, — медленно произнес молодой человек. — Новое лицо всегда привлекает твой взгляд.
Черные глаза почти сердито уставились на Мартина Чандоса, и ирландцу показалось, что в их глубинах он читает ревность. Бертран д’Ожерон сделал шаг вперед в наступившей небольшой паузе.
— Видит Бог, в наши дни на Тортуге мало лиц, достойных внимания девушки. Селеста, это Мартин Чандос, новоприбывший из Ирландии. Мсье Чандос, моя дочь Селеста. Джентльмен рядом с ней-Пьер Леланд, Виконт де Пирси.
Ирландец улыбнулся и поклонился. Он всматривался в лица стоявших перед ним людей, видя бунт и горечь на суровых чертах виконта, гнев и негодование на щеках губернатора. Только женщина выглядела абсолютно непринужденно, и Мартин Чандос понял, что ее непринужденность была лишь маской, которую она носила, прикрывая страх в своем сердце.
Восхищаясь ее духом, он присмотрелся к ней внимательнее. Она была дыханием старого мира здесь, в новом мире. Ее встревоженные голубые глаза на мгновение задержались на нем, страх в них медленно сменился вызовом.
Виконт де Пирси пробормотал:
— Мы собирались пойти на прогулку.
Бертран д’Ожерон резко сказал:
— Слишком долго вы узурпировали мою дочь. Позвольте ей немного побыть с моим гостем. Селеста, покажи мсье Чандосу сад.
Селеста рассмеялась и развела белыми руками. Теперь, когда она повернулась к нему лицом, насмешливо вздернув белый подбородок, вызов сталочевиднее.
— Вам известно, мсье, что дочери не имеют воли там, где приказывают их отцы.
Она положила руку ему на предплечье и снова посмотрела на свирепого виконта.
— Увидимся завтра, Пьер. Au revoir.
— Мне не нравится роль похитителя, мадемуазель, — сказал ей ирландец, когда она повела его к большим стеклянным дверям, выходившим во внутренний дворик, вымощенный каменными плитами.
— Если вы предпочитаете оставаться за дверью…
Она улыбнулась ему.
— Мсье виконту будет полезно немного поразмыслить обо мне. В последнее время он слишком уверен в постоянстве моей компании.
— Черта, к которой я бы отнесся с завистью, — сказал он ей.
Его слова заставили ее взгляд задержаться на нем дольше мгновения. Ирландцу показалось, что она впервые смотрит на него как на мужчину, и это ощущение не было неприятным.
Сады особняка располагались к западу от дома, вне поля зрения города и извилистого пляжа. Здесь Бертран д’Ожерон установил каменные плиты и мраморные скамьи, окаймленные рядами цветущих красных и желтых канн, с хрупкими пурпурными цветами пышных орхидей, цветущих под высокими величественными королевскими пальмами. И Мартин Чандос вдруг подумал, что его золотая спутница — самый прекрасный цветок во всем саду.
Она остановилась у забора из фарфорового дерева, улыбаясь легко и странно.
— Я видел, как вы наблюдали за нами в библиотеке. Вы наблюдательный человек, мсье. Вы, должно быть, заметили, что виконт и папа — не самые близкие друзья.
Он пожал плечами.
— Я видел, как со временем сходили на нет и куда более напряженные отношения.
При этих словах Селеста д’Ожерон резко обернулась, и теперь ее подвижные губы смеялись, а в голубых глазах появился новый блеск.
— Неужели правда? Ах, это было бы прекрасно!
Как будто напряжение и дурное настроение упало с нее, словно плащ, который она расстегнула. Она стала веселой, разговорчивой. Ее белые руки указывали на джунгли за домом и на пляж внизу. Она рассказала ему немного об истории этого черепашьего острова и о повороте событий, который привел ее отца к преемнику Лавассера.
Со своей стороны, Мартин Чандос обнаружил, что с этой девушкой легко смеяться под тропическим солнцем. Аромат ее бледно-желтых локонов и вид сильных белых плеч и широкого красного рта были подобны крепкому вину, а ее учтивая речь и мягкий смех стали мелодией в его ушах. Он склонился над ней, когда она сидела на мраморной скамье под алой бугенвиллеей, и рассказал ей что-то о своей ранней юности и о семье, которая отправила его в море. Под ободряющим взглядом ее голубых глаз Мартин Чандос стал болтлив. В этой бледной красоте он находил отголосок своей юности. Он видел в ней благородных ирландских аристократок, которые прогуливались по паркам Белфаста и Дублина или уехали за океан вместе с графом Тайроном во время его изгнания.
Для него это было мгновением отдыха от кошмара пиратства, в котором он оказался; и в этом расслаблении его глаза открылись перед гордой красотой этой французской девушки и эталоном благородства, который она представляла.
Со своей стороны, Селеста д’Ожерон нашла в этом крупном ирландском авантюристе долгожданное облегчение от мрачного собственничества виконта де Пирси. Было весело снова флиртовать и смеяться, и чувствовать заинтересованный мужской взгляд, блуждающий по ее плечам.
Мартин Чандос с удивлением обнаружил, что солнце стоит низко на западе. Он выпрямился и воскликнул:
— Я и понятия не имел, что похитил вас столь надолго. Поверьте, похититель наслаждался происходящим, даже если сама похищенная этого не делала.
Она рассмеялась и постучала кончиками пальцев по его подбородку.
— Вы напрашиваетесь на комплименты, мсье. Мне это действительно нравилось. Каждое мгновение. Вы словно глоток весеннего воздуха здесь, в моем тесном маленьком доме.
Когда он поднял ее белую руку, чтобы поцеловать, ее пальцы тепло сжали его. Подняв голову, он увидел, что ее голубые глаза флиртуют с ним. Он почувствовал поддержку от этого взгляда и от давления ее пальцев.
С этим ободряющим ощущением он двинулся из сада к раскинувшемуся внизу городу.
***
Дым, как болотный туман, плыл по общей комнате таверны «Олений рог». Лужи пролитого алкоголя отражали красный свет медных масляных ламп, тлеющих в железных скобах. Женщина танцевала, ступая грязными босыми ногами по винным лужам, усеивавшим поверхность стола, а десятки глоток одобрительно ревели. Дюжина моряков сидела за круглым столом в углу комнаты, играя в карты. За ними, за столами из гваякового дерева, сидели другие члены братства, попивая пальмовое вино или наполняя свои кружки маслянистым ромом. То тут, то там на грязном полу лежал человек, пьяно похрапывая, и никто не обращал на него внимания, пока на него не натыкался тот, кем выпито было меньше.
За узким столом, поставленным рядом с решеткой из китайского корня, спиной к стене сидели двое мужчин. Редскар Хадсон сказал с усмешкой:
— Девяносто тысяч штук! Все твое, Мартин Чандос. Парни проголосовали за тебя в равных долях с Лиззи.
— Это ваша работа, шакальи дети! — запротестовал Мартин Чандос, но парусный мастер в ответ на эти слова тихо рассмеялся и провел ладонью по шраму на щеке.
— Не стану отрицать, что мои слова имели некоторый вес. Ребята хотят, чтобы ты стал капитаном, и я им сказал: что может быть лучше для этого, чем отдать тебе капитанскую долю?
Рыжебородый гигант остановился, чтобы поднять свою кружку и опорожнить ее одним глотком. Он провел рукавом по губам и подмигнул.
— Ты хочешь «Кларо де Луна» прямо сейчас, не так ли? Хороший корабль. Лучше, чем ее сестра, «Консепсьон». Ее корма покрыта смолой и рубленым конским волосом.
Мартин Чандос улыбнулся и повел оловянной кружкой по столу.
— Такое не в испанских традициях. Смола и конский волос — это английский трюк. Возможно, «Кларо де Луна» — захваченный галеон. Судя по силуэту ее корпуса, я бы предположил, что она могла сойти с верфи Питера Петта.
Редскар Хадсон стукнул кружкой по доскам стола. Он взревел:
— Да чтоб мне сдохнуть! Ты дьявол, Мартин Чандос! Парни показали мне украденные бумаги из судового журнала буквально только что. Я не знал, что они и тебе сказали.
— Они этого не сделали. Я использовал только свои глаза. У испанских судов обычно слишком высоко задраны бак и корма. Это плавучие замки, большинство из них, и это делает их неуклюжими на воде. Но «Кларо де Луна» имеет более тонкие линии и более округлую корму. Она будет нести около шестидесяти пушек без ущерба для скорости и маневренности.
Редскар кивнул и успокаивающе положил руку на плечо капитана. Он проворчал:
— Смотри, кто идет сюда, как волк, охотящийся на свою добычу.
Рауль Сан-Эспуар медленно шагал между столами, надменный и хмурый, не сводя глаз со стола, за которым сидели Мартин Чандос и Редскар. Он опирался на трость черного дерева, гармонировавшую с черным атласом его парчового пальто, а на груди у него был распушен галстук из белых испанских кружев. Из-под фетровой шляпы с перьями, широкими полями и низкой тульей спускались длинные каштановые кудри его парика.
Остановившись перед ними, он сказал:
— Мне сообщили, что вас можно поздравить, Мартин Чандос. Вы сражались на моей «Потаскушке» и отлично себя проявили. Вы взяли два приза. Люди отдали вам капитанскую долю товара. Поскольку у вас нет ни малейшей склонности к жизни проклятого пирата, я избавлю вас от этой обузы. Вы отдадите мне девяносто тысяч.
Мартин Чандос вытянул ноги по одну сторону стола и запрокинул голову, чтобы получше рассмотреть французского пирата. После чего ответил с самым приветливым и благожелательным выражением лица:,
— Не стоит себя утруждать. Лиззи арендовала ваш корабль и заплатила за него золотом. Только ваша ревность и жадность дает вам право претендовать на наши призовые.
Француз пошарил в рукаве. Его глаза были жесткими, а губы кривились, обнажая мелкие кривые зубы.
— Значит, я должен понимать так, что вы отказываетесь отдать мне мои деньги?
Его черные глаза скользнули в сторону Редскара Хадсона, и гигант почувствовал, как страх пробежал по его спине ледяными мурашками.
— Деньги мои. Команда законно проголосовала за меня. Я их оставлю. И один из галеонов, которые я захватил. Лиззи может взять другой.
Рауль Сан-Эспуар выругался и вынул руку из рукава.
В его пальцах был зажат маленький пистолет. Редскар Хадсон, которому показалось, что тот нащупывал табакерку, резко вскрикнул. Сан-Эспуар вскинул пистолет, прицеливаясь. Мартин Чандос не стал дожидаться, пока указательный палец нажмет на спусковой крючок. Он вскинул вытянутые ноги, обвив одной лодыжку Рауля Сан-Эспуара, а другой уперевшись ему в колено. Потеряв равновесие, француз отлетел назад, его пистолет непроизвольно выстрелил, пуля угодила в деревянную балку, а сам он рухнул на спину посреди помоев и грязи на полу таверны.
Кошачьим движением Мартин Чандос опустился на одно колено, и его большие руки сомкнулись на кружевной рубашке и парчовом пальто. Его мускулы напряглись, и француз оторвался от пола, чтобы быть отброшенным назад через стол, за которым Мартин Чандос ранее пил вместе с Редскаром.
— Ну, а теперь, капитан, — мягко сказал ирландец, — что мне с вами делать? Задушить вас здесь, в «Оленьем Роге»? Или оставить в живых, чтобы иметь возможность убить тебя в другой раз?
Рауль Сан-Эспуар был жестоким человеком, и, как многие жестокие люди, трусом. Он пробормотал:
— Мсье, простите меня! Это была шутка, шутка, чтобы испытать вас на жизнь пирата.
— Он у тебя в руках, — прорычал Редскар. —Сдави пальцами его горло и покончи с ним.
Мартин Чандос встал и повлек за собой француза. Большими руками он поднял его, держа высоко над головой. Затем, напряжением мощных мышц, он швырнул его через комнату на стол. Стол рассыпался и покатился, разбрасывая карты и кружки из-под напитков под горячую ругань дюжины голосов.
Капитан буканьеров лежал ошеломленный. Он перевел взгляд на человека, который швырнул его, как мешок с маниоковой мукой. Редскар Хадсон вкатился во внезапно наступившую тишину, ткнув большим пальцем через плечо.
— Это о нем я вам, ребята, рассказывал. Тот, что спас «Потаскушку» от восьмидесяти пушек. Его зовут Мартин Чандос, ребята. Имя, которое вы отныне будете слышать. Мы взяли почти полмиллиона с «Кларо де Луна». С жемчугом и прочими драгоценностями!
Тишина взорвалась гулом голосов. Редскар подмигнул Мартину Чандосу и крепко схватил его за руку.
— Пойдем, капитан. Оставь ребят обсуждать случившееся между собой. Мы дали им пищу для размышлений.
О том, что Мартин Чандос нажил себе врага в Рауле Сан-Эспуаре, он знал и без слов, и на следующий день, прогуливаясь по узким коралловым улочкам Кайоны, находил доказательства этого в непринужденной фамильярности ухмыляющихся английских и голландских буканьеров, в суровых взглядах некоторых французов. Но Тортуга была скорее плавильным котлом, чем нацией. Даже те французы, которые смотрели на него не слишком одобрительно, соглашались, что он был хорошим дополнением к братству, особенно если он сможет повторить с некоторыми другими кораблями то, что сделал с «Потаскушкой». Не было более убедительных аргументов для братьев побережья, чем цвет золота и перспектива большего барыша.
Итак, Мартин Чандос строил свои планы. В прохладном полумраке губернаторской библиотеки он закончил переговоры с Лиззи Холлистер о покупке «Кларо де Луна». По условиям соглашения его доля в захваченных кораблях была почти равна ее собственной, и царапанье гусиного пера по пергаменту сделало Мартина Чандоса капитаном «Кларо де Луна».
Лиззи Холлистер ушла, как только написала свое имя на пергаменте, отказываясь от своих прав на галеон, а Мартин Чандос остался тянуть канарское вино из серебряной чашки и слушать, как Бертран д’Ожерон красноречиво благословляет его над блюдом с засахаренными фруктами.
— Сейчас у вас один корабль, Мартин. Может быть, через год или два их станет три. Потом пять. Лет через десять — пара десятков. Грозный флот.
— Я возьму Картахену и Пуэрто-Белло задолго до этого, — сказал ирландец. — Вы сделаете из меня старика, прежде чем я выйду в море!
Губернатор наклонился вперед, слегка улыбаясь. Его глаза были острыми и блестящими.
— Если вам кажется, что я делаю это, я лишь указываю на трудности на вашем пути. Вы играете в строительство империи, Мартин Чандос. Уж лучше бы вам оставаться пиратом.
Мартин Чандос встал и очень осторожно поставил серебряную чашку на стол из розового дерева.
— Возможно, вы и правы. Я не знаю. Есть только один способ учиться, и я намерен им воспользоваться. И ничьи слова меня не остановят.
Бертран д’Ожерон вежливо извинился. Он не хотел, чтобы его неправильно поняли. Он всегда заботился о благополучии своих пиратов. Правда, таковое благополучие оседало деньгами в его кармане, но это было несущественно. Прежде всего он должен быть хорошим слугой Французской Вест-индской компании.
***
Мартин Чандос вышел из порта. Когда он проходил мимо зарослей перца, его негромко окликнул чей-то голос. Он резко обернулся. И понял, что теперь знает, зачем рылся в сундуках на захваченных галеонах прошлой ночью, выбирая бархатный камзол сливового цвета, в тон с бриджами, и рубчатые чулки из лавандового шелка. Большие банты-бабочки украшали его модную обувь. Теперь он был готов, одетый как испанский вельможа, встретить эту прелестную женщину, которая, казалось, вышла прямо из свиты Короля-Солнца, в желтом атласе и черных кружевах.
Селеста д’Ожерон крутила на плече зонтик, стоя на вымощенном плитами патио и наблюдая за его приближением. Ее глаза загорелись при виде его новой элегантности.
— Сегодня утром вы совсем не похожи на капитана пиратов, мсье Чандос. Я нахожу вас настоящим джентльменом.
— Вы ошеломляете меня, мадемуазель. Могу только объяснить, что когда-то я был капитаном фрегата на службе протектората. За это время я научился некоторым манерам.
Они шли между пылающими гибискусами и высокими ивовыми деревьями. Мартин Чандос заметил во взгляде и словах прелестной женщине в желтом атласном платье нотку тоски по дому. Она рассказывала о холмах Лангедока и нежной долине Луары, о своем детстве в поместьях Ожеронов.
— Что касается меня, — ответил он, — то я нахожу зеленые холмы этого нового мира чище и свежее, чем старые. Однажды мы бросили якорь в Нью-Амстердаме, и я сошел на берег. На улицах были индейцы, раскрашенные красные дикари, такие же яркие, как…
— Лиззи Холлистер? — тихо спросила Селеста, скосив на него глаза.
Мартин Чандос покраснел. Француженка мягко продолжала:
— Насколько я понимаю, вы отшлепали ее на глазах у всей команды.
Ему показалось, что он читает смех в ее темно-синих глазах, но он убедил себя, что ошибся. Он пробормотал извинения, но ее рука тепло коснулась его руки, и она покачала головой.
— Не нужно извинений, мсье. Даже после такой порки я завидую Маленькой Мисс Спитфайр.
Под его удивленным взглядом она кивнула, и теперь смех в ней исчез.
— Oui, зависть! Вы находите это таким странным? Она свободна. Она может приходить и уходить, встречаться с кем хочет, смеяться, когда хочет, и плакать, когда и где хочет.
— Я не думал, что вы пленница, — пробормотал он, глядя на ее белый подбородок с маленькой черной звездочкой-родинкой, расположенной рядом с полными красными губами.
— Значит, вам не хватает наблюдательности, мсье Чандос. Я такая же пленница своего отца и правил, которые управляют жизнью благородных дам, как если бы я была в темнице Панамы. То, что папа говорит мне делать, я делаю. Что папа велит мне носить, то я и ношу. Когда он говорит «смейся», я смеюсь. Вы видите перед собою марионетку, месье.
Ирландец знал систему, которая давала отцу и мужу власть и право распоряжаться чуть ли не жизнью и смертью внутри своей семьи. Сыновья и дочери женились и выходили замуж на тех и за тех, кого для них выбрали. Все, что у них было, даже одежда, , было собственностью их родителей. Редкий и очень смелый сын мог разорвать семейные узы. Мартин Чандос как раз был одним из них. Как ни странно, эта мысль принесла с собой тяжелый, болезненный приступ тоски по дому, и даже вид этой молодой женщины в ее старомодном наряде не приносил облегчения.
Чтобы вызвать улыбку на ее губах, он пошутил:
— Если бы я обладал силой древних героев, то сам вызвал бы твоего отца на дуэль, чтобы освободить тебя от этих уз.
Ее голубые глаза задумчиво смотрели на него. Ему показалось, что в их глубине он прочел горечь.
— Вы говорите в шутку, мсье. И все же так часто шутливый язык оказывается правдивым.
Он знал, что она говорит аллегорически и что то, что она имела в виду, не было дуэлью. Чем дальше он углублялся в свои мысли, тем больше задумывался. Существовал способ освободить Селесту д’Ожерон из заточения, которое ее раздражало. Брак с таким человеком, как он, освободит ее.
Сказав себе, что эта мысль может потребовать некоторого обдумывания, он продолжил прогулку и с чувством вины понял, что, оставаясь здесь, на Тортуге, отдаст себя жизни пирата. Чувство вины заставляло его цепляться за надежду, что брак с этой женщиной мог бы помочь ему оставить пиратство позади. И все же ее отец был связан с этими самыми пиратами. Сама одежда на ней была куплена за золото, которое принадлежало Бертрану д’Ожерону как часть приза с разграбленных испанских кораблей.
В данный момент он прекрасно понимал, что ему нечего предложить такой женщине в качестве мужа. Его поместье в Голуэе пришло в упадок и нуждалось в ремонте. Чтобы привести его в порядок, ему понадобится золото. И чтобы заполучить это золото, судьба навязывала ему жизнь пирата. И если бы кого-то это интересовало, он мог бы сказать, что находит подобную ситуацию по меньшей мере ироничной.
Он ничего не сказал Селесте д’Ожерон о своих мыслях, пока стоял там, но его глаза видели красное и золотое сияние «Кларо де Луна», стоявшего на якоре в бухте под ними. На этом галеоне он мог бы отомстить идальго, но он мог сделать больше. На этом корабле он мог бы сколотить целое состояние. А Мартин Чандос был достаточно светским человеком, чтобы знать, что золото иногда обладает более красноречивой силой убеждения, чем самое красивое лицо или самый одаренный язык.
У мола его ждал Редскар Хадсон. Подойдя к голландцу, Мартин Чандос вытащил мешок с тяжелыми золотыми дублонами и встряхнул их так, что монеты зазвенели и покатились по щебенке коралловой мостовой. Монеты заставили пиратов броситься в драку, и только голос Мартина Чандоса удержал их от того, чтобы вцепиться друг другу в глотки в борьбе за рассыпанное золото.
— Это еще не вся прибыль, что может принести дать вам хороший результат в стрельбе из мушкета, — сказал он им, потому что Мартин Чандос знал, какой урон может нанести высокая меткость в морском бою. — Десять в качестве первого приза и по пять за следующие двадцать мест! Я проведу состязание на песчаном участке за карьерным холмом, через час после того, как колокол на башне Богоматери Победы пробьет полдень.
Ревущий смех Редскара эхом отозвался в толпе.
— Вы найдете намного больше двадцати парней, которые с пятидесяти шагов могут всадить пулю в глаза нападающему кабану, капитан! Эти люди были охотниками еще до того, как идальго выгнали их с Эспаньолы. Они жили мушкетом и знают, как им пользоваться!
Насколько хорошо Редскар Хадсон знал своих товарищей, было доказано на следующий день за песчаным карьером. Мартин Чандос увидел такую меткую стрельбу, что удвоил предложенный приз и в итоге взял тридцать пять вместо двух десятков, на которые рассчитывал.
Он оставил свою команду Редскару с двумя требованиями.
— Мне нужны люди, которые будут выполнять приказы. Никаких глупых приказов и мелочной тирании, которые вы найдете на королевском корабле, но приказы в плавании и приказы в содержании корабля в чистоте не обсуждаются. Я не потерплю грязи, ибо грязь порождает болезни, а болезни могут искалечить лучшую команду, когда-либо поднимавшую парус. Мне нужны артиллеристы. Лучшие люди с линстоком и спичками, каких только можно найти.
Не прошло и двух дней, как на палубе «Кларо де Луна» собралась целая команда, которая протирала доски палубы и начищала до блеска медную обшивку ветровых лопастей и нактоуза. Такелаж и новые паруса, купленные им в лавках на Рю-дю-Ке, хранились внизу, а повреждения, нанесенные пушкой «Потаскушки», были устранены корабельным плотником, которого рекомендовал сам Бертран д’Ожерон. Когда Мартин Чандос закончил, «Кларо де Луна» стала сверкающей черной красавицей с позолотой на носу и кормовом замке, ее фальшборт блестел, как черное дерево, ее медные пушки были похожи на золотые игрушки, сияя гирляндами крышек орудийных портов. Ее дубовые мачты были увешаны новыми парусами, и свежий шнур пел в такелаже, ловя ветер. Имя корабля он изменил на «Лунный Свет».
Через три недели после того, как «Потаскушка» бросила якорь в бухте Кайона, «Лунный Свет» поднял паруса и с освежающим утренним бризом вышел в пролив между Тортугой и Эспаньолой.
Из внутреннего дворика губернаторского особняка Селеста д’Ожерон смотрела ему вслед, и ее голубые глаза затуманились, а пальцы погладили руку, которую он поцеловал. Рослый ирландец приходил к ней несколько раз, один раз на обед, два раза на пирог и вино в ленивую жару позднего вечера.
Она чувствовала, что его пылкий взгляд надолго останавливался на ней. Как женщине, ей было приятно подобное восхищение. Однако ее беспокоило то, с каким дружелюбием отец встречал визиты Мартина Чандоса.
Это беспокоило и виконта де Пирси. Ревниво придерживая Селесту за локоть и наблюдая, как «Лунный Свет», покачиваясь, уходит в пролив, он тихо прорычал:
— Скатертью дорожка!
0
0