Двое
— Что, и у родителей? — спросила потрясённая Катька.
— И у родителей, и у бабушки с дедушкой, и у их родителей, — кивнул Тимофей. — В пяти поколениях.
Они сидели на лавочке перед Катькиным домом. Из комнаты через раскрытое окно доносился звук визора.
От Катьки пахло сдобой, ванилью и спелыми абрикосами. Тиме никуда не хотелось идти. Вот так бы сидеть и сидеть вечно рядом с самой лучшей девчонкой на свете. И не думать про завтрашнюю операцию, не ощущать себя малодушным, трусливым созданием.
— Тима, а как же ты вообще видишь? Меня, ну и всё остальное?
— Я тебя чувствую, — сказал Тимофей. — И вижу немножко. Он же не полностью всё закрывает. Силуэты довольно чёткие. Без подробностей правда.
— Как тени?
— Наверное. Мне не с чем сравнивать.
Девочка
Невозможно. Это ведь просто невозможно себе представить. Ходил такой, тихий, вежливый. До дома провожал. В любви объяснялся. Целовал несмело. Планы строил. И вдруг — бац! Носитель чёрного квадрата. С рождения. Спасибо папе с мамой! Прости меня, любимая, всё собирался тебе сказать. «На самом деле я бэтмен!» (Была такая комичная древняя песенка). На самом деле я вижу тебя так, словно ты — атомоход в тумане, словно ты — чёрная кошка в ночи. Влюблён в твои руки, в твой голос, в твой запах. А так-то ты можешь быть хоть бабой Ягой из сказки — чёрный квадрат всё выровняет, всё сгладит. Отфильтрует цвет твоих глаз и твои высокие скулы. Затемнит твои белокурые волосы… И украдёт твой проклятый лишний вес! Странно, что я ничего не поняла, не заметила. Ведь должна была понять. Должна?
Хорошо, что эти дикие времена давно в прошлом. Может, всё ещё и будет у нас зашибись… Завтра его прооперируют, и он станет абсолютно нормальным парнем. Без скрытых особенностей.
А вот интересно, у его детей это тоже проявится при рождении?
Больница
— Варварство, коллега, абсолютное варварство! И довольно редкий случай по нашим временам. История тянется аж с двадцатых годов прошлого века. Полистайте учебники, если угодно. Госпропаганда в те годы набрала такую силу, что люди готовы были прятаться от неё куда угодно и каким угодно способом — за шторку, за стену, в сундук, лишь бы отгородиться, не видеть, не допустить к себе… Распространённое заблуждение. Если ты чего-то не видишь, этого как будто и нет. Изобретённый наскоро модификат не просто инкапсулировался в органы зрения, предлагая заколотить дыру в пространстве, он ломал под себя генную систему реципиента, ставил метки, передаваемые по наследству, и в результате мы имеем то, что имеем. Молодой человек с наследственным фильтром-блокиратором реальности — условным «чёрным квадратом».
— Помочь-то мы ему сможем, Филипп Филиппович?
— Душа моя, мы ведь с вами генетики и, смею думать, неплохие, а?
— Неплохие, Филипп Филиппович.
— Готовьте пациента.
Мальчик
— Как это доктор сказал? Тот, с русой бородкой. «Потомок страусей»? Смешно. Это в том смысле, что мои прапрапращуры охотно совали голову в песок при первой опасности. Они совали, а я расхлёбываю. В таком случае за мои решения станут расплачиваться мои потомки лет эдак через сто. Может, это и правильно. Надо только понять, как теперь дальше…
— Привыкай к свету, — сказал Филипп Филиппович и похлопал его по плечу. — Уверяю тебя, это не так уж и плохо. По крайней мере, с этим вполне можно мириться. И можно жить.
Вместе
Катька пахла сегодня совсем по-другому. Аромат жасмина с лёгкими нотами имбиря маскировал острую неуверенность.
Лоб был бледный, и щёки были бледные, а шея, наоборот, вся в красных пятнах. На подбородке торчал тщательно заштукатуренный прыщик.
Она старательно смотрела в сторону и казалась себе некрасивой.
— Привет! — сказал Тима, боясь хоть на секунду выпустить её из поля зрения.
— Как ты? — шёпотом спросила она.
Он робко прикоснулся к её ладони.
— Привыкаю.
— Не страшно без квадрата?
— Страшно, — признался Тима. — Всё такое яркое и круглое. Бьёт по глазам.
— И я круглая? — спросила Катька, напрягаясь.
— И ты, — сказал Тима. — Настоящий колобок. Но я всегда любил эту сказку.