В лагере отдыха юных монстров назревал скандал.
– Эпидемия! Катастрофа! Позор! – причитала старшая вожатая Грызя-Живопыра, размахивая изящными лапами с крашеными когтями.
– Молчать! – гаркнул, распахнув квадратную пасть, директор Злобъ Вырвижо. – Доложить коротко и по существу!
– Дети. Стали. Мастерить. Опасные. Предметы.
– Что именно?
– Иг… игрушки. Мо… мода такая.
Злобъ щёлкнул клыками. В лагере традиционно культивировались Злые Поступки и вытравливалась духовная щедрость. А теперь что же? Тень на весь коллектив. Утрата доверия свыше. Лишение премий и переходящего кроваво-красного скелета.
Игрушки непредсказуемы и коварны. Мода на них разгорается, словно пандемия – стремительно и беспощадно. Пандемию нельзя обуздать. Но её можно… убить.
– Вызвать Упырра! Обыскать всех. Проверить шатры и личные вещи. Игрушки отобрать!
И начался кошмар.
Костяк лагеря составляли детёныши оборотней и лесных троллей – разумеется, из самых уважаемых семейств. Были еще несколько болотных кикимор, десяток пещерных кобольдов и пара невоспитанных огров, чьи родители проявили завидную настойчивость, устраивая детишек в престижное заведение.
Младшие группы подверглись тотальному обыску.
У робких волколаков и щекастых тролльчат изымали деревянные, глиняные, меховые поделки – все ерундовины, рожденные детским воображением. Упырр и вожатые брезгливо швыряли в мешок смешных человечков и забавных котиков, феечек с прилепленными крылышками стрекоз, хрупкие ягодные бусы, плетённые из ярких перьев фенечки.
Пухлые девочки топорщили шерстку, мальчики пытались рычать, но получался лишь жалобный писк. Малыши во все глаза смотрели, как в центре поляны растёт куча конфискованных сокровищ, как Упырр подносит факел, и огонь начинает пожирать милые безделушки, нежные венки и соломенные мячики, коллекции бабочек и цветочков. Час – и всё исчезло. Сказка умерла.
Ночью из шатров стали осторожно выбираться дети. Крадучись, юные монстры шли к зловещей поляне. Здесь их ждали старшие братья и сестры, у которых уже почти выросли клыки и когти. Малыши окружили пепелище, стали плечом к плечу у черного пятна. Казалось, они участвуют в старинном ритуале.
Больное лунное дыхание. Сизые тени на остывших угольках. Запах сгоревшей радости. Солёный вкус беды.
– Тащите чертей! – крикнул кто-то звонко.
Поляна вскипела криками:
– Черти! Нечистые!
Огры и старшие тролли приволокли нечто… некие привязанные к бревнам тела.
Три туши рухнули в центр пепелища, и в них полетели горящие сучья и шишки.
Внезапно заухал филин. Над лесом всплыл жадный вой.
Костёр зарычал, расплевался искрами.
Дети, сверкая глазёнками, схватились за руки. За лапы.
Кто-то запел: жалобно и грозно. Вся поляна подхватила древний мотив, следя, как пламя уродует соломенные чучела Грызи, Злобъа и Упырра.
…Они расходились молча, понурившись, с красивыми виноватыми глазами. И никто не хотел признаться, что в нем отныне поселилась лёгкая, как слеза, растерянность.