Фонограф, установленный в газовом фонарике, который благополучно удалось всучить Аллену в магазине, был настоящим чудом техники. И когда полковнику доложили о назойливом собачьем лае, записанном и переданном фонографом, сразу стало понятно, что Аллен отыскал Ферму и находится неподалеку. Конечно, ему не следовало знать обо всех научных разработках, которые там велись, но некоторые достижения «Анимал Фарм» донести до немецкой разведки стоило – оставалось лишь отправить телеграмму на КПП Фермы и отдать необходимые распоряжения.
Но и тут, после блестящей демонстрации способностей Бинго, на хвост МИ5 наступили люди Уинстона… Однако и досадное вмешательство доктора Сальватора полковник в итоге счел полезным. Один из моро, присутствовавший в оперблоке, был немедленно доставлен в штаб-квартиру и допрошен. Аллен держался в трудной ситуации с достоинством, не впадал в панику, не сдавался и не пытался оправдаться – такое поведение, по опыту Рейса, отличало арестованных немецких агентов и в годы Великой войны. Угроза потери зрения – одна из самых действенных угроз, используемых во время допросов, и нужно обладать немалым мужеством, чтобы не начать оправдываться и не запросить пощады. Немецкие агенты редко отказывались от своих убеждений, даже под пытками, а в ситуации, в которую попал Аллен, соблазн был весьма велик: начни он доказывать Сальватору, что не разделяет идей нацизма, и тот бы дрогнул, прекратил игру.
Возможно, Аллен понял, что Сальватор всего лишь разыгрывает комедию, хотя его разговор с моро в кухне этому противоречил. И допрошенный моро утверждал, что Аллен был сильно напуган (моро-пса трудно обмануть, он чувствует запах страха), но ничем страха не выдал.
Конечно, чистым экспериментом была бы потеря одного глаза и угроза потерять другой – но на применение таких методов допроса в мирное время полковник никогда бы разрешения не получил, а доктор Сальватор не пошел бы на это и в военное время.
Но все же Аллен вел себя так, как обычно ведут себя немцы, – необязательно фанатики, всего лишь люди с убеждениями, которые гордятся своими убеждениями и готовы их отстаивать. К тому же сильная воля – добродетель, превозносимая нацистами над остальными добродетелями.
Еще одним существенным плюсом произошедшего явилось увольнение сержанта Доу, ветерана, – ничего не стоило выяснить, что именно он располагал информацией о том, кто такой Аллен (полученной от своих друзей-ветеранов с Джоном Маклином во главе), и именно он рассказал Сальватору, для чего Аллену позволили побывать на Ферме. Разумеется, Доу сразу же приняли на службу в Адмиралтейство, Уинстон не бросал своих людей в беде. Уволить сержанта нужно было давно, потому что не все секреты «Анимал Фарм» стоило доводить до сведения Первого лорда Адмиралтейства, и повод, несомненно, нашли бы и без глупой выходки Сальватора, но получилось все как нельзя лучше. Оставалось закрыть доступ на Ферму Джону Уотсону – хотя бы до окончания операции «Резон», – но это уже не входило в компетенцию полковника.
И все же… Не было ли произошедшее на Ферме спектаклем, нарочно разыгранным людьми Уинстона, чтобы отвести от Аллена подозрения?
Интерес Аллена к кухарке Лейберов, миссис Литтл, полковник тоже счел полезным ходом в игре. Место на Ферме ей предложили, разумеется, не случайно – она, хоть и прикидывалась дурой, прекрасно понимала, кто такой Дэвид Лейбер и почему он погиб. Так зачем множить сущности и брать на Ферму другую кухарку, которой предстоит узнать нечто подобное? Миссис Литтл имела прекрасные рекомендации, нуждалась в работе с жильем и, напуганная людьми Уинстона, крепко держала рот на замке.
Полковник решил, что должен сам встретиться с нею и дать четкие инструкции для разговора с Алленом, но наткнулся на неожиданное препятствие.
Миссис Литтл, доставленная в штаб-квартиру МИ5 на личном паромобиле полковника, посчитала вызов в Секьюрити Сервис если не арестом, то угрозой ареста. Нет, она не рыдала безудержно, но время от времени промокала слезы уголком платка, качала головой и повторяла, что ничего не знает и ничего никому не говорила. Пожалуй, Ветераны немного перегнули палку в стремлении ее запугать… Ни заверения полковника в том, что ей ничто не угрожает, что она под защитой всех спецслужб военного министерства, ни попытки давить на чувство благодарности в связи с получением места на Ферме (весьма доходного и дающего множество льгот и привилегий), ни угроза потерять это место – ничто не поколебало ее глупого упрямства: она ничего не видела и ничего не знает. И Аллену ничего не скажет, даже если тот будет ее пытать. Она будто не слышала Рейса, будто не понимала, что от нее требуют!