Дебютантка из Скаленцо была хороша. Не ослепительна ни в каком смысле — ни внешней красотой, ни даром, — а именно что хороша. Очень молоденькая, нет и тридцати, даже удивительно, что ей доверили, почитай, главную женскую партию в “Безумной ночи, или Разводе Альмавивы” (но тот, кто доверил — не прогадал, надо будет поинтересоваться невзначай, кто у них в труппе такой догадливый). И не очень красивая, пусть и не совсем серая мышка… Скорее, рыжая полевка терц минус, причем очень глубокий минус, на самой грани условного шерства. Дара у нее было с шисов дысс, она разбрызгивала его в зал крохотными золотистыми искорками, не жалея, сколько могла, просто могла не так чтобы много.
Но какой у нее был голос!
Ураган, торнадо и цунами в одном флаконе, как любит выражаться Ссеубех, стихийное бедствие, а не голос. Три полных октавы, не меньше, падения и взлеты, до головокружения, по спирали, все выше и выше, туда, где уже нечем дышать и сам воздух осыпается морозными льдистыми искрами… и еще выше! Столько силы, столько мощи, столько искренней страсти в каждой ноте! Он продирал до печенок, этот голос, вибрировал в грудной клетке и заставлял в такт вибрировать горло, ребра, пальцы, он заполнял собой тебя полностью, пронизывал насквозь — и оставлял опустошенным, но счастливым и полным какой-то новой пронзительной радости, непонятной и неуловимой. Он был настоящим волшебством, этот голос, древним драконьим волшебством, почти позабытым истинными шерами ныне. Если и было что-то на тверди, что почти примиряло Роне с существованием почти бездарных, так это опера.
Жаль, что эта чудная девочка выступает не соло… Жаль, что эту чудную девочку слишком часто прерывают другие, куда менее чудные.
— Ах, как он хорош… Просто божественен, правда?
Роне ничего не ответил, не поморщился и даже глаз закатывать не стал. Лишь усмехнулся нейтрально и почти не ехидно: понимай как знаешь. Впрочем, восторженно уставившаяся на сцену Ристана не заметила бы, наверное, даже если бы он в качестве ответа демонстративно и совершенно некуртуазно плюнул бы прямо через обтянутый черно-алым бархатом бортик ложи — так восхитил ее приезжий тенор, завладев всем вниманием.
С точки зрения самого Роне тенор не представлял ничего особенного — ну да, средненький такой шер терц, и голос вполне себе. Только вот для настоящего таланта этого мало, нужно еще что-то помимо голоса и янтарного дара искусства, коим пухленький тенорок так и лучился, или даже, можно сказать, истекал. Что-то неосязаемое и неуловимое, что только и сотворяет настоящее чудо, не имеющее ничего общего с исконной магией шеров… или имеющее? Кто же его разберет и проанализирует, это неуловимое! Но если оно есть — есть и чудо, а нет — извините.
Тенорок же выводил рулады о страданиях героя технично и грамотно, голосом, сильным и приятным, в нужных местах играл как по нотам — но не более.
Впрочем, Роне готов был признать, что несчастный певец был не так уж и виноват. Попробуй повыдавай искреннюю страсть под столь пристальным и откровенным вниманием принцессы правящего дома, да еще и когда рядом с ней в королевской ложе сидит придворный темный колдун! А куда уж откровеннее, если упомянутая принцесса аж через бортик перевешивается, чуть из платья не выпрыгивает! Да и про этого колдуна такие слухи ходят, что ой-вей, не к ночи будь помянуты… Да-да, и младенцев тоже, причем живьем!
Судя по блеску глаз Ристаны и тому, как она воодушевилась и разрумянилась, эту ночь тенорок проведет в ее покоях, не иначе как услаждая слух персонально ей исполняемыми балладами — да он и сейчас уже большую часть арий ей адресует, разворачиваясь в сторону королевской ложи с обреченностью намагниченной стрелки и совершенно игнорируя партнершу. И все же надо отдать должное его профессионализму: хоть и перепуган до желтизны, но не до безъязычия, ни разу не сбился с ноты, не дал василиска.
Поймав осторожный (вскользь, быстро отдернутый) взгляд тенора, Роне поощрительно ему кивнул с фирменной фамильной улыбкой Огненных Ястребов: во весь клюв. Чем, кажется, лишь перепугал еще сильнее. Выпучивший глаза тенор стал напоминать застывшую перед удавом лягушку, но мелодию так и не потерял. Все-таки профессионал, не отнимешь. Рядом томно и глубоко вздохнула Ристана — то ли восхищенная виртуозностью исполнения “страданий юного пажа”, то ли угнетаемая слишком тесным лифом.
Роне внезапно сделалось скучно.
Не от самой оперы, произведения Руччини он любил, а эту постановку еще не видел, скалентийцы впервые привезли ее в Суард, да и вообще постановка новая, половина состава сменилась, интересно же что и как, тайны-интриги-расследования! Интересно, да.
В отличие от того, что происходило (и будет происходить) совсем рядом. Оно не представляло ни малейшего интереса и не составляло ни малейшей тайны.
Сейчас Ристана еще немного попрожигает тенора обещающими взглядами, а во время антракта придумает повод для ссоры с Роне, чтобы иметь возможность заявить, что намерена прогуляться с одной из фрейлин, но без назойливого придворного мага. А означенный маг может отправляться куда его темной душе угодно — или же возвращаться в Риль-Суардис в одиночестве. Она же вернется позже. Тоже одна. То есть с фрейлинами, конечно, но это не считается. Точно так же, как не считается и кто-нибудь еще, могущий оказаться в ее сопровождении помимо фрейлин.
И при этом она будет поглядывать на Роне вроде бы гордо и обиженно, но еще и хитренько так, искоса. Словно и на самом деле верит, что могла его обмануть хотя бы на секунду. Его, менталиста!
Вряд ли, конечно, на самом деле верит, не такая же она дура. Просто приличия. Которые надо соблюдать.
Скука.
Роне поискал глазами дебютантку, не нашел. А потом вспомнил, что до антракта арий у нее больше не будет, да и во втором отделении не так уж и много.
Это решило дело.
— Я вынужден вас покинуть, моя Тайна, — шепнул Роне прямо в розовое ушко и поднялся раньше, чем Ристана успела обернуться или возразить. — Дела Конвента, знаете ли. Надеюсь, вы прекрасно проведете время и в обществе… своих фрейлин.
И стремительно вышел, качнув тяжелые шторы. Если оскорбленная в лучших чувствах Ристана, которой не дали устроить скандал по намеченному ею сценарию, и шипела что-то ему вслед — он не расслышал.
Шеры менталисты иногда обладают на редкость избирательной глухотой.