Большая часть обывателей (особенно обывателей бездарных, но и условные в этом от них отличаются мало) уверена, что химеры — хищники. Причем особое пристрастие питающие к человечинке. Медом их не корми, а дай только полакомиться теплой плотью какого-нибудь шера с недоразвитым даром. Их этого стойкого суеверия берут начало многочисленные байки и страшилки про непослушных юных шеров, с удручающим однообразием завершающиеся тем, что : «А потом он встретил в лесу химеру, ну она его и того…»
На самом деле это далеко не так, и об этом знают все образованные шеры, не прогуливавшие занятий в магадемии. Химеры вовсе не хищники, но расслабляться и облегченно выдыхать по этому поводу все же не стоит. Ибо химеры всеядны, а это куда опаснее. Потому что они жрут все, до чего только могут дотянуться. А до чего дотянуться не могут… то (или тех) они настигают сквозь тень. И тоже жрут.
Нинья вот сегодня, к примеру, дотянулась до королевских пионов с королевской клумбы перед королевским оперным театром.
Клумба была большая, пионов на ней росло много. Но Нинья предпочитала только белые, слабо мерцающие в темноте летней ночи, словно огромные мохнатые светлячки. Нинья вышагивала по клумбе с видом самой обычной благонамеренной лошади и… паслась. При этом фыркала, прядала ушами и вообще изображала из себя самую обычную глупую лошадь, так и нарывающуюся на хороший удар выдернутым из ближайшего плетня дрыном.
Скорее всего, именно на такой удар, а вернее — на предваряющие его злость и возмущение, с которыми бедную лошадку буду отсюда гнать, — Нинья и рассчитывала, они куда питательнее какой-то там травы, пусть даже та трава с королевской клумбы и похожа на упитанных светлячков. В конце концов, Роне ведь сам разрешил ей «немножко попастись», когда спешился перед зданием Оперы рядом с каретой Ристаны, хотя и никак не предполагал, что химера воспримет разрешение настолько буквально.
Нинья сорвала еще один ярко-белый размахрившийся шар, прожевала задумчиво. В сторону Роне она не смотрела, но он чувствовал ее досаду и недовольство: доесть не дают! Поэтому не торопился и не торопил. Впрочем, понимая уже, что вряд ли ее тут ждет что питательнее цветов и легкого опасения горстки зевак, что наблюдали за происходящим на клумбе с приличного расстояния. Сокращать кое намерения не выказывали, даже когда вконец раздосадованная Нинья задрала хвост и с громким звуком навалила на клумбу изрядную кучу.
Роне фыркнул (совсем как Нинья) и умиленно подумал, что надо будет ей как-нибудь объяснить, что при желании сойти за ну совсем обычную безобидную лошадку кое-какие мелочи лучше учитывать. Например, у обычных лошадей с хвоста не слетают искры, а глаза не светятся то пронзительно-желтым, то лиловым, то голубым.
«Пойдем, моя девочка, — подумал он довольно громко. — Здесь тебе нечего ловить. И некого. Пойдем лучше в лес, поохотимся. Там много вкусного».
Нинья оказалась рядом раньше, чем он успел додумать. Ткнулась теплым носом в плечо, Взглянула недоверчиво, фыркнула: в лес? не шутишь? Ты же говорил, что сегодня никак…
— Ну мало ли что я когда говорил, — сказал Роне уже вслух и одним движением взлетел в проступившее на спине седло — картинно так взлетел, показательно, чтобы черно-алый плащ взметнулся за спиной крыльями, а количество курсирующих по городу слухов об ужасном темном колдуне как минимум удвоилось (чье-то восхищенное проклятье Нинья поймала хвостом и всосала с нескрываемым удовольствием: не питательно, но на полакомиться очень даже, десерт изысканный).
Покосилась лиловым глазом, словно переспрашивая: точно в лес? не передумал? Роне кивнул и ощутил волну ответного удовольствия с обрывками чуждых мыслей: хорошо. Хороший человек, почти разумный. Почти ручной. Питательный. Свой. Удачно воспитался. Никому не отдам, самой мало. Никто не обидит. Мое. Пригодится.
Роне снова не удержался и фыркнул. Ох уж эти женщины! Что бездарные, что из одного дара состоящие, что шеры, что ири. Лишь бы лапку наложить на приглянувшееся побыстрее. Нинья хотя бы честная: не врет и красивыми словами о долге не прикрывается.
А еще он вдруг понял, что ушел из театра не только из-за нежелания участвовать в задуманной Ристаной пьесе, которую можно было бы назвать сказкой «О глупом придворном чародее, хитрой принцессе и ее новом любовнике». Ему и та пьеса, что разыгрывалась не в ложе, а на сцене, вдруг резко перестала нравиться.
Не то чтобы он ранее был в восторге от сюжета… он его попросту не замечал, наслаждаясь исключительно музыкой и голосами, а в смысл не особо вдумываясь. А тут вдумался. Зря, наверное.
Столетний герцог, светлый шер тер максимум, разводится со своей условной женой, чтобы жениться на новенькой горничной с нестабильным и предсказуемо сильным даром, а после свадьбы выясняется, что горничная на самом деле переодетый паж, да еще и темный. Все смеются, герцог посрамлен, жена отмщена. Ссеубех на такое бы сказал, что дело житейское. Наверное.
Роне и сам не понимал, почему ему вдруг эта ситуация перестала казаться смешной. Просто перестала и все. Наскучила, наверное.
— Ну и куда крадемся? — нетерпеливо спросил он Нинью, которая за все это время сделала не более пяти шагов, да и то каких-то задумчивых. — Перехотела охотиться?
Нинья насмешливо мотнула головой — нет, охотиться она не расхотела. Только вот в ее мельтешащих мыслеобразах все явственнее проступало еще одно желание, и к охоте отношения оно не имело. Ну разве что только совсем уж условное, ведь называют же и собирание грибов “тихой охотой”…
Нинья наконец решилась. И прежде чем покинуть площадь перед оперным театром и устремиться к городской стене (не к воротам, зачем ворота той, что ходит тропами тени? да и закрыты они давно, так что тем более незачем), решительно процокала к клумбе и с самым независимым видом скусила еще один пион. На этот раз розовый.