Когда Тони приехал к дому Кейт, доктора W. он поблизости не нашел, и на следующее утро, как назло, под окном прохаживался другой ветеран. А Тони, как и обещал, собирался передать доктору алгоритм программы, копию которого вручил Берналу.
Кейт сказала, чтобы он за нее не беспокоился и отправлялся искать доктора на яхту «Королева Мария» с чистым сердцем.
Признаться, Тони направился туда не с чистым, а с сильно бьющимся сердцем – и хотел, и боялся увидеть знаменитого друга доктора W. Опасался, что его визит расценят как навязчивость и невежливое любопытство. Опять же, являться без приглашения было не совсем прилично…
Однако оказавшись поблизости от яхты, поднятой над землей под самую кровлю, Тони неожиданно столкнулся со старой знакомой, имя которой почему-то никак не мог припомнить. Вот где они познакомились, помнил отлично – на курсах кодеров, куда его приглашали рассказать слушателям об особенностях новейших тогда картотечных автоматонов, – а имя почему-то забыл. И ведь не просто слушательница была, Тони даже помогал ей настраивать автоматон и питал надежды на продолжение знакомства, но девушка с негодованием отвергла его невинные ухаживания.
– Аллен? – Она явно обрадовалась встрече. – Как неожиданно! А я как раз думала, у кого бы мне попросить консультацию!
Черт возьми, и как ее поприветствовать, если не помнишь имя? И как вежливо объяснить, что ему сейчас не до консультаций?
– Нет, это определенно судьба! Я ломаю голову, просматриваю справочник телеграфных номеров и тут прямо на улице встречаю тебя! Понимаешь, моя Дороти не справляется с поставленной задачей, а шеф хочет немедленно получить результат!
Тони все еще подбирал слова для вежливого отказа и теребил дагерротипическую память насчет ее имени, когда она решительно взяла его за локоть.
– Пойдем скорей, это не отнимет больше часа. Мы, кодеры, должны друг другу помогать, ты согласен?
– Ну, это вы кодеры, а я так, погулять вышел… – проворчал он себе под нос.
– Брось, Аллен, все знают, что ты гениальный кодер.
Еще все знают, что он нацист и шпион кайзера. Даже странно, что некоторые английские девушки не брезгуют взять его под локоток.
– Сейчас, я только стукну капитану, чтобы опустил яхту. У нас сломался лифт, и он, бедняга, поднял ее меньше пяти минут назад…
– Ты работаешь на яхте «Королева Мария»? – удивился Тони.
– И живу, и работаю, и отдыхаю, – ответила она не без гордости. – Даже таким людям, как мой шеф, нужны помощники, способные справиться с вычислительными машинами. Только она теперь называется не «Королева Мария», а «Бейкер-стрит, 221-б».
Мисс Хадсон. Ее имя, согласно базе данных о проживающих в Лондоне, мисс Хадсон. Тони выяснил это, когда интересовался судьбой доктора W. Давно, в тот день, когда родилась Урсула. Он, правда, понятия не имел, что это его знакомая.
Она «стукнула» капитану по наручному телеграфу (о котором Тони давно мечтал, но приобрести так и не сподобился – говорили, что нет лучшего средства для слежки и прослушки, нежели портативный телеграф).
Яхта – новая, безопасная модель, накачанная гелием вместо водорода, – включила котел, запыхтела, а потом затарахтела компрессором, сжимавшим дорогущий гелий. Медленно колыхалась, опускаясь вниз, будто плыла по волнам. И еще на середине пути начала выпускать складной хромированный трап.
Красивая была яхта. И на том месте, где у яхт обычно крепятся буквы с названием судна, тусклым медным блеском сверкала слегка оплавленная табличка, снятая с жилого дома: «Бейкер-стрит, 221-б».
Капитан Коул ничего не сказал о появлении постороннего на яхте, но проворчал, подавая мисс Хадсон руку при входе на палубу:
– Мисс Изабелла, я опускаю яхту уже третий раз за сегодняшнее утро. Что вы забыли теперь?
– Я не Изабелла, я Диана. Ди-а-на. Неужели так трудно запомнить?
– За завтраком вы назвались Изабеллой, – безо всякого чувства вины парировал капитан.
– Ну и что? А теперь меня зовут Диана. И я ничего не забыла, а привела консультанта по кодированию картотечных автоматонов. Но вам, капитан, этого не понять.
– Да уж куда мне! – закхекал капитан. – Понятное дело, консультант! Но, видит бог, лучше бы вы привели ухажера, а не консультанта.
– Как вам не стыдно! – с негодованием прошипела мисс Хадсон. – Мало того, что вы бесцеремонно лезете в мою личную жизнь, вы еще и предлагаете совершенные непристойности! Ухаживания унижают женщину, топчут ее человеческое достоинство! Аллен, я надеюсь, ты не думаешь за мной ухаживать?
– Ни в коем случае, – серьезно ответил Тони и подмигнул капитану. – Только консультировать по вопросам кодирования картотечных автоматонов.
Понятно, почему он не вспомнил, как ее зовут.
За препирательствами никто не заметил высокого сухого человека, стоявшего в дверях, что вели к каютам яхты. А человек между тем пристально смотрел на Тони цепким взглядом, от которого не ускользала ни одна мелочь. Ну да, наблюдательность – фамильная черта Холмсов…
– Здравствуйте, мистер Аллен, – сказал он скрипучим, весьма характерным голосом, когда Тони подошел ближе.
– Здравствуйте, сэр… – несколько смешавшись (если не сказать «робея») ответил тот.
– Вы, я полагаю, хотели бы видеть Уотсона?
– Нет-нет, – опередила Тони мисс Хадсон. – Аллен пришел ко мне, помочь в настройке Дороти.
– Милочка, подождите несколько минут, мне бы хотелось поговорить с вашим гостем наедине. Если он, конечно, не возражает.
– Я, конечно, не возражаю… А… доктор предупредил вас о моем приходе?
– Нет, напротив – это я предупредил его о вашем приходе. Но он, как всегда, отнесся к моему предупреждению скептически. Пройдем в гостиную. Если вы не боитесь отравиться, я попрошу мисс Хадсон сварить нам кофе.
***
Ночами кадавры прячут своих детей за крепкими запорами, ибо знают, что тьма есть зло, и сами творят зло во тьме. Но при свете дня они сонны и расслаблены, уверенные в своей неуязвимости. Уверенные, что добро беззубо и не причинит им вреда в силу своей сущности. О, как они заблуждаются!
Но в этот раз все сложилось иначе.
Саймон Маккензи легко узнал, где прячется порождение Диавола в обличии невинного младенца, но мать дьявольского отродья учуяла опасность своим звериным чутьем, укрылась в логове, заперлась на замки и засовы. И кадавр дозором бродил неподалеку от ее скрывища, охраняя родную ему мертвую кровь, ночью же присоединялись к нему и рыщущие волки в человечьем обличье: на этот раз Люцифер в преподобном разглядел себе врага, врага опасного – и выставил стражу вокруг своей наперсницы.
Однако самка наконец высунулась из норы – притворяясь матерью невинного младенца, нельзя не блюсти, пусть и для отвода глаз, положенного образа действия и жизни: она отправилась на прогулку, и никто – никто! – не догадывался, что в коляске лежит вовсе не дитя человеческое, а чудовище с мертвой кровью. Кадавр, как верный страж, не отстал от исчадия Диавола ни на шаг, притворился лукаво нечаянным прохожим.
Преподобный с Божьей помощью нашел путь, чем привлечь хитрую осторожную самку, – золотой соверен, взятый из церковной кассы, который якобы нужно вернуть одному из крестных ее змееныша. Убрать же с дороги кадавра было отцу Маккензи не под силу. А он чувствовал наступление решительной минуты: самку от посторонних глаз вот-вот укроет сень деревьев, и наступит время действовать.
Что, как не молитва, обращенная к Господу, поможет одинокому воину света в трудный час? И Господь дал преподобному и храбрость, и силу, и мудрость, и твердость духа. Без страха вышел преподобный встречь кадавру, заступив ему путь, без трепета взглянул в мертвые глаза и заговорил уверенно и убежденно:
– Знаете ли вы, что в этом доме поселилось само Зло? Знаете ли вы, что за кровожадный монстр прячется за этими стенами? Не сомневаюсь: знаете.
Мертвое лицо кадавра не дрогнуло, лишь взгляд стал пристальней и жестче. Но теперь отступать Саймону Маккензи было некуда.
– Вы… видели его? – с великим подозрением спросил кадавр.
– Да, я видел его. Только что, – дерзко отвечал преподобный.
– Пойдемте, вы должны показать мне, где он прячется. – Кадавр холодной рукой взял отца Маккензи за локоть, и не было силы высвободиться из железного захвата.
Не иначе, сам Господь вложил в уста преподобного произнесенные им слова… И надоумил на дальнейшее действо. Не было сомнений: мертвец лукавил, притворялся, отводил отцу Маккензи глаза и не мог допустить, чтобы его лукавство разоблачили.
– Я никуда не пойду. – Саймон Маккензи гордо поднял голову и воспротивился мертвой железной руке.
– Он напугал вас, святой отец? – продолжал лукавить кадавр. О, он хотел скрыть от всех и пол ребенка!
– Да. Да, он напугал меня, – слукавил и преподобный. – Ищите без меня это исчадие ада – я видел его только что вон в том подвальном окне. Не прошло и минуты, он не мог далеко уйти.
И кадавр, ставший заложником собственной хитрости, был вынужден бежать в сырой и темный подвал дома, который минуту назад покинул монстр в обличии девочки-младенца.
***
Гостиная выглядела так, как Тони представлял ее себе, читая «Записки» доктора W. И круглый стол, и камин, и лестницы, ведущие в спальни, с тяжелыми балясинами темного дерева. И кресла с изогнутыми спинками и резными деревянными подлокотниками, в одно из которых Тони и предложили сесть.
– Доктор весьма заинтересовал меня рассказом о том, как он стал крестным отцом, – начал знаменитый сыщик, раскуривая трубку. – Сейчас он изучает метрические книги в Сент-Мэри-ле-Боу, проверяя мою гипотезу, но скоро должен вернуться. Он так взволновался, когда я предположил, что вы непременно нанесете нам визит, что поспешил покинуть яхту. Наверное, надеялся, что кричать капитану Коулу снизу вы не станете и наша с вами встреча не состоится. Доктор всегда был наивен, как дитя, и, думаю, таким мой дорогой друг и останется. Он искренне верит, что может что-то от меня утаить, как, например, правду о вашем с ним знакомстве, которое произошло вовсе не вчера. Не подумайте, что я действую за спиной Уотсона и собираюсь выведывать у вас его секреты, – ни в коем случае! Все его секреты я узнаю́ еще до того, как он входит в гостиную с таинственным видом. Вот и теперь мне было достаточно поставить перед нашей милочкой неразрешимую техническую задачу, чтобы через полчаса вы оказались сидящим в этом кресле.
– И… зачем вам это понадобилось? – осмелился спросить Тони.
– Меня попросил об этом мой брат. Неофициально. Он же познакомил меня с вашей биографией.
Провалить операцию за два дня до завершения? Надо было сто раз подумать, прежде чем сюда идти – удовлетворять праздное любопытство…
– И как?
Великий сыщик снисходительно усмехнулся и пыхнул трубкой.
– Я буду с вами откровенен. Если вы не боитесь откровенности.
– Откровенности я не боюсь. Всегда лучше знать, чем догадываться.
– Для начала, молодой человек, вы никогда не бывали в Бенгалии и уж тем более не родились там, – доверительно начал сэр Ш., причмокнув, как будто его беспокоил больной зуб. – Вы родились и выросли на севере, где климат гораздо более суров, нежели в Лондоне, а недостаток солнца сказывается на строении скелета. Ваше детство прошло в большом перенаселенном городе, и это было детство, полное лишений. Вы жили в тесном помещении вместе с множеством других людей, ели скверную пищу, знали голод и постоянно испытывали недостаток тепла. С некоторого момента ваша жизнь изменилась в худшую сторону, я предполагаю, это произошло в начале войны. Некоторое время вы провели в доме общественного призрения, где, по всей видимости, учились писать и читать. После этого, примерно на одиннадцатом году вашей жизни, дом призрения был по каким-то причинам распущен, а его воспитанники оказались на улице, и вы ступили на стезю малолетнего преступника. Надо ли называть причины, по которым на четвертом году войны в перенаселенном северном городе был распущен дом призрения?
Тони покачал головой.
– Жизнь малолетнего преступника, особенно морозными зимами, не назовешь легкой, она не могла не оставить отпечатка на ваших привычках, повадке, жестах. Я думаю, на улице вы пережили не менее трех зим, однако вскоре фортуна повернулась к вам лицом и в вашей жизни появился Наставник, взявший на себя заботу не только о вашем воспитании, но и об образовании. Мне известны имена четырех педагогов, способных за короткий срок превратить уличного мальчишку в джентльмена, если считать эту формулировку уместной в данном случае, но могу с довольно высокой степенью достоверности назвать имя вашего Наставника – он ваш тезка. Из чего можно сделать вывод, что к этому человеку вы до сих пор питаете самые глубокие и искренние чувства. Кстати, мне довелось встречаться с ним лично, я бывал у вас на родине. Обладая незаурядными врожденными способностями, вы с легкостью освоили университетский курс математики, хотя другие дисциплины давались вам с трудом. Но несмотря на это, вы попали в поле зрения соответствующих структур, в первую очередь нуждавшихся в дешифровке перехваченных радио- и телеграфных сообщений. Видимо, это случилось еще во время вашего обучения, потому что для совершенного овладения языком нужно время, а в Лондоне вы появились не позднее четырех лет назад, так как три года назад в Кембридже была закрыта стипендия для выходцев из колоний. Надо ли говорить, с какой целью вы прибыли в Великобританию?
Тони покачал головой.
– Итак, поправьте меня, если я в чем-то ошибся, – знаменитый сыщик откинулся в кресле и торжествующе затянулся. Сзади кресла, на полу, лежали две перекрещенные тени, одна погуще и почернее, другая слабая и серая. Отчетливо была видна на полу теневая спинка кресла и его заостренные ножки, но над спинкою на полу не было теневой головы сэра Ш., равно как под ножками не было ног знаменитого сыщика.
– Я бывал в Бенгалии, – усмехнулся Тони.
– Разве что проездом, – не выпуская трубки изо рта, проворчал сэр Ш.
– Еще мне случилось побывать в Трансильвании. Тоже проездом, разумеется.
Знаменитый сыщик кинул в его сторону короткий взгляд и, конечно, заметил, что Тони смотрит на тень, которую отбрасывает кресло – и только кресло.
– Не беспокойтесь, я не собираюсь делиться полученными сведениями с контрразведкой, хотя я вам этого и не обещал, – почему-то самодовольно ухмыльнулся сэр Ш., и Тони показалось, что его клыки немного длинней, чем до́лжно. – А я мог бы в подробностях рассказать о том, что является вашей конечной целью в деле Потрошителя, для этого не требуется быть «семи ладоней во лбу», так, кажется, у вас говорят о чрезвычайно умном человеке?
– Примерно.
– Вопрос в том, что́ я отвечу брату. Видите ли, мой брат, в отличие от меня, не является в полной мере свободным человеком, он работает на правительство, он не просто лоялен – он сам основа английской государственности. Но я не мой брат и пока не вижу в ваших действиях угрозы для Великобритании, лишь для нынешнего внешнеполитического курса ее правительства, который я не возьмусь ни одобрять, ни критиковать. Думаю, мой добрый друг Уотсон обрадовался бы сделанным мною выводам, чего никак нельзя сказать о моем брате. Расскажи я Майкрофту о том, кто вы такой, и вашему ближайшему будущему не позавидует даже больной саркомой. Если вы, конечно, останетесь верны своим убеждениям, в чем я почти не сомневаюсь, – этим вы мне и симпатичны, а не только редким математическим умом, который могли бы развить до чрезвычайности. В нынешние времена редко встретишь человека с чистыми помыслами и юношеским максимализмом. Вы можете найти для меня причину более вескую, чем мои симпатии, по которой я не стал бы сообщать брату о нашей встрече и ее результатах?
Ну, доктор Фрейд, и для чего же ты писал свои многословные трактаты, если в результате их изучения нельзя безошибочно ответить на подобный вопрос?
– Я не вижу такой причины. Я действую в интересах своей страны, а не вашей. Моих убеждений вы не разделяете и вряд ли поверите, что моя страна в данном случае стремится остановить новую мировую войну. Нарушение Версальского договора вряд ли вызывает у вас внутренний протест, поскольку нарушает его ваша страна в интересах собственных граждан… Вряд ли сэр Освальд придет к власти, он даже сколько-нибудь существенного числа голосов в парламенте не получит, а значит, опасаться законных репрессий с его стороны вам не приходится. Я имею в виду ваш… хм… альтернативный способ жизнедеятельности… Право, не знаю, кого вы больше хотите обрадовать, друга или брата.
– Что ж… Ваш ответ мне нравится. Мой брат ничего не потеряет, если не узнает о нашей встрече. Я имею в виду, лично ничего не потеряет. Никто не мешал ему встретиться с вами без моего участия и сделать те же выводы, что сделал я. И вам я искренне советую не попадаться ему на глаза даже мельком – он человек долга и не примет во внимание личные симпатии. Будем считать, что в этой игре я встал на сторону чистых помыслов Уотсона против холодного разума Майкрофта.
– Спасибо, сэр, – сдержанно кивнул Тони.
– Кстати, Майкрофт тоже высказывался против политики умиротворения, но лишь до того времени, пока его об этом спрашивали.
Последние слова великий сыщик произнес под стрекот портативного телеграфа, лежавшего на каминной полке.
«проверил метрические книги тчк ваше предположение зпт как всегда зпт блестяще подтвердилось тчк», – отстучал симпатичный аппаратик, и сэр Ш., кивнув, не стал подниматься с кресла, чтобы прочесть телеграфную ленточку – тоже понимал язык Морзе на слух.
– А теперь не могли бы вы ответить на некоторые мои вопросы о вашем посещении церкви Сент-Мэри-ле-Боу? – обратился сыщик к Тони.
– Разумеется. Я привез доктору алгоритм программы, которую мне удалось скопировать с автоматона в крипте.
– И в чем основной смысл этого алгоритма?
– Программа управляет движением резонаторов, как и предполагалось, но без консультации специалистов утверждать, что резонаторы действительно оказывают влияние на человеческий мозг, я не возьмусь.
– Будем опираться на это предположение. Кстати, Уотсон за последние годы сильно развил наблюдательность, но так и не научился делать верные выводы из отмеченных фактов и деталей. Вряд ли он мог бы рассказать вашу биографию в тех же подробностях, что и я, но сделать предположение о вашем вероисповедании ему ничего не стоило. Вы считали, что у ребенка должно быть двое крестных, и не удивились требованию раздеть младенца.
– Я атеист. Я мог вообще ничего не знать о крестинах, – попытался возразить Тони.
– Могли, но с ничтожной вероятностью. Не удивлюсь, если, оказавшись в церкви, вы перекреститесь справа налево, – усмехнулся сэр Ш. – Ведь дом призрения, где вы провели несколько лет, наверняка не был светским заведением. Память тела играет с нами злые шутки. Собственно, именно память вашего тела помогла мне выстроить вашу биографию с такой точностью. Я давно расширил свой дедуктивный метод знаниями в области физиогномики, языка тела, фрейдовского и юнговского психоанализа, но более всего – биохимии запахов, к которым стал чересчур чувствителен с некоторых пор… Я вам скажу, это чрезвычайно интересное занятие – находить научное обоснование интуитивному чутью. Но вернемся к крестинам. Уотсон счел интерес преподобного к телу девочки половой перверсией, я же сразу подумал о пропажах младенцев в окрестностях Сент-Мэри-ле-Боу. И вот пожалуйста – Уотсон прислал подтверждение моей догадки: все пропавшие младенцы были крещены именно в этой церкви и именно Саймоном Маккензи.
Тони вспомнил о ребенке жирной Бетти – Кира говорила о роскошных крестинах мальчика именно в Сент-Мэри.
– Мне довелось найти одного из пропавших младенцев, – сказал он сэру Ш.
– Да? – Глаза сыщика вспыхнули. – Немедленно расскажите мне все подробности! Возможно, я в чем-то ошибся. Я не сомневался, что преподобный страдает тяжелейшим психическим расстройством, не имеющим ничего общего с половой перверсией, и причина тому – те самые резонаторы, управление которыми вы обнаружили в крипте. Дело в том, что звук, особенно на низких частотах, имеет свойство быстро затухать.
– Да, я кое-что об этом слышал… – усмехнулся Тони.
– Разумеется, для вас это очевидно. Но для Уотсона этот факт стал новостью. Так вот, в непосредственной близости от колокольни действие низких частот во много раз сильней, чем требуется для воздействия на людей, находящихся, скажем, в ста ярдах от нее. Я думаю, никакие резонаторы не способны усилить звук на низкой частоте так, чтобы его «услышали» на Кейбл-стрит, к примеру. Иначе те, кто в это время идет по Чипсайду, попросту погибнут. Потому во время шествия на Кейбл-стрит воспользовались «умиротворяющей» частотой, в то время как частота, вызывающая панику, могла бы разогнать демонстрацию в считанные минуты. Думаю, эту частоту усиливают крайне редко. Кроме того, не зная устройства резонаторов, трудно сказать, что испытывает человек, находящийся внутри колокольни, а не снаружи. Но я совершенно уверен, что резонаторы не могут не влиять на его мозг и влияние это многократно превосходит воздействие на случайных прохожих. Стал ли звук лишь провокацией психического расстройства святого отца или его первопричиной – не важно. Но я уверен, что преподобный Саймон Маккензи, а не Потрошитель, ворует младенцев из колясок.
– Не может быть… – шепнул Тони. – Это… Нет, этого просто не может быть…
Он рассказал сэру Ш. о том, как возле Пекла принял преподобного за старуху с косой, и о ритуале, совершенном святым отцом в полночь. Но и после этого не поверил, что в коробке, брошенной в лаву, мог находиться ребенок. Он и в черного кота в коробке не верил.
Однако на великого сыщика его рассказ не произвел столь ужасающего впечатления, – наверное, виной тому было отсутствие тени за креслом… Или, прожив столько лет, сэр Ш. перестал удивляться человеческой жестокости?
– Я так и предполагал, – кивнул великий сыщик. – Именно ритуал и именно Пекло. Раздевая ребенка во время крестин, преподобный ищет на нем так называемые метки дьявола. В наше время верующим трудно соотносить христианские догматы с жизненными реалиями. И мое существование, и существование Уотсона, и даже долгая жизнь моего брата – все это расходится с тем, что пишет библия. Я уже не говорю о моро и марсианских резервациях. Вы знаете, что Папа Римский до сих пор отрицает гелиоцентрическую систему мира? В то время как даже я давно убедился в ее соответствии действительности. Нет, я никогда ее не отрицал, считая не менее логичной, чем геоцентрическая. Все же в долгой жизни есть немало преимуществ: можно позволить себе тратить время на вещи ненужные, но вызывающие праздный интерес. Так вот, христианская церковь независимо от конфессии должна изменить догматам, если хочет сохранить свое существование. Что она, собственно, и делает. Но далеко не каждый верующий готов к этому – религиозные войны случались и из-за ничтожных, казалось бы, отступлений от традиции.
– Нет, но бросить в Пекло невинное дитя… – Тони покачал головой.
– Не сочтите меня бесчувственным циником, но в Лондоне построено немало церквей, в фундамент которых живьем вмурованы младенцы, – это я знаю доподлинно, ибо мне доводилось осматривать их мумии. Думаю, такое случалось не только в Лондоне и вовсе не по причине безумства тех, кто это делал, – но Саймон Маккензи, несомненно, безумец. Теперь расскажите мне о найденном ребенке, возможно, я в чем-то ошибся.
Тони рассказал, как посетил квартал моро-волков, сделав упор на том, что́ волки говорили о пропаже детей.
– Н-да… Человек – самый лютый зверь в Лондоне… – покивал сэр Ш., когда рассказ был окончен.
– Однако Саймон Маккензи до сих пор жив, несмотря на обещанное полнолуние, – заметил Тони.
– И в этом нет ничего удивительного. Сам преподобный ничего не знал о резонаторах, иначе бы поостерегся звонить в колокола из чувства самосохранения. Но Уотсон заметил, что на моро во время стычки на Кейбл-стрит колокольный звон действовал раньше и сильней, чем на остальных. Опасаясь нападения моро-волков, Маккензи защищался от них колокольным звоном. И наверняка приписал это воздействие божьему промыслу, счел чудом, явленным ему как верному слуге Бога.
– И как вы намерены поступить с преподобным?
– Я думаю, дело можно передать в Скотланд-Ярд, нашему с Уотсоном давнему приятелю и сопернику – инспектору Лестрейду. Уотсон, конечно, может выступить против – с годами его человеколюбие существенно возросло, он стал чаще вспоминать о своей врачебной клятве. Не буду вдаваться в психологические тонкости чувства вины моего друга, но факт остается фактом: он сочтет Саймона Маккензи больным, нуждающимся в психиатрическом лечении, а не в справедливом возмездии. Но инспектор лишен сантиментов, ни о лечении, ни о возмездии он не подумает. Его волнует порядок на улицах Лондона, и я, пожалуй, не стану интересоваться, как он оградит жителей Ист-Энда от убийства их детей.
– А… инспектор тоже… еще жив?
– Да, и здравствует.
Тут на каминной полке снова заклокотал портативный телеграф, и на этот раз сообщение переполняли эмоции:
«силы небесные вск холмс зпт этот безумец видел своей миссией поиск и убийство детей мертвецов вск вск вск вск вск»
Великий сыщик кашлянул, будто поперхнувшись.
– Потрясающе… Надо же, какое поразительное совпадение… – сказал он телеграфному аппарату и повернулся к Тони: – В нашем случае русская поговорка звучит весьма двусмысленно: преподобный Саймон Маккензи воистину слышал звон… Замечу, наверняка вашу крестницу он тоже причислил к исчадиям ада, присутствия Уотсона на крестинах для этого вполне достаточно.
– Вы… не шутите? – Тони напрягся. Дело не в том, что преподобный может навредить Кейт или украсть у нее Урсулу, – такое маловероятно. Но если он сунется в коляску, то обнаружит там именно то, что ищет. Звереныша. Монстрик будет вынужден защищаться и поднимет шум, на который немедленно явится ветеран, стоящий под окнами Кейт как раз в ожидании шума.
– Не думаю, что с этим стоит шутить.
– В таком случае, я напрасно уехал с Питфилд-стрит… – пробормотал Тони и поднялся. – Вы великий сыщик. Я был счастлив встретиться и говорить с вами и никогда, до самой смерти, не забуду этой встречи. Но если Кейт и Урсуле грозит опасность, я должен быть рядом с ними, а не здесь.
– Мне кажется, что опасность для миссис Кинг вы видите вовсе не в нападении на нее преподобного Саймона Маккензи…
– Что ж, и в этом вы тоже правы. – Тони пожал плечами.
– А уверены ли вы, что ваше присутствие что-то изменит? Защитить женщину с ребенком от сумасшедшего священника не составит для вас труда, но с тем, от кого вы собрались ее защищать, вам не только не справиться – вы не станете ему хоть сколько-нибудь заметной помехой.
– И тем не менее однажды мне удалось защитить от него… в некотором роде женщину с ребенком.
– Я не задерживаю вас и не уговариваю остаться. Я всего лишь хотел уточнить, отдаете ли вы себе отчет в целесообразности присутствия рядом с миссис Кинг.
– Вполне.
– Что ж… В таком случае – помоги вам Бог…
***
Большой и злой! Большой и злой, которого страшно! Он хочет плохо маленькой женщине, и ему надо плохо доброй женщине! И нет большого, который боится! Мокро глазам, потому что страшно и добрых нет никого. Если плохо доброй женщине, то добрых опять нет никого!
Мокро глазам? Надо внимательно и напасть, чтобы была добрая женщина. И маленькая женщина. Очень надо напасть, но страшно большого и злого очень сильно.
Очень сильно пахнет вдруг неедой, сильно и плохо. У большого и злого есть нееда, чтобы плохо доброй женщине. Мокро глазам, потому что тогда добрых нет никого.
Сначала надо тихо и не видно, а потом напасть. Но очень, очень страшно, и опять мокро глазам.
***
Кадавр сделал вид, что взял след – ложный след, – и преподобному едва хватило тех нескольких минут, на которые кадавр отвернулся от самки с чудовищем в коляске.
Святой отец настиг ее на пустынной в этот час тропе меж деревьев, спрятанной от посторонних глаз густой зеленью подлесья. Уверенная, что позади нее верный страж-кадавр, самка не оглянулась, заслышав шаги, и преподобный решил заговорить с нею, лишь если она обернется. Господь не дал Саймону Маккензи большой телесной силы, но наградил сноровкой и смекалкой. Это Он нашептал преподобному о чудодейственных способностях серного эфира, и тому оставалось ловко накрыть лицо самки платком, смоченным усыпляющим средством.
И даже теряя сознание, она дралась за свое отродье подобно волчице, заслонившей волчонка. Недолго, к счастью.
От греха пришлось откатить коляску на десяток шагов вперед, за поворот тропинки. Чтобы мерзкое отродье не закричало, призывая кадавра на помощь, довольно было одного мановения платком, на миг коснувшегося якобы невинного лица. Преподобный одним рывком отбросил с коляски полог и кружевные оборки, и в этот миг – не понял, нет! – увидел, ощутил, прочувствовал самыми темными закоулками сознания глубину своей ошибки… Своих ошибок… Множества своих ошибок.
Угрожающий прищур и звериный оскал… Вблизи разница между живым человеческим ребенком и младенцем-кадавром была безусловна…
На глазах Саймона Маккензи, не имевшего сил ни закричать, ни сойти с места, лопнуло ватное одеяльце, перевязанное ленточкой. Диавол не выдал кадавра ни единой своей меткой, но одного признака – двух передних резцов, способных на куски рвать живую плоть, – было довольно с лихвой…
***
Прыжок монстрика вперед и вверх оттолкнул и едва не опрокинул коляску с Урсулой. Тони видел оцепеневшее, как у мертвеца, лицо преподобного, когда бежал в его сторону по узкой тропинке парка.
Ловкий, как обезьяна, пацан руками (которых так не хватало пинчерам) впился в горло безумца, рванул руки в стороны накрест, ломая преподобному кадык. Шея – то, что наиболее сильно отличает зрелого мужчину от женщины или ребенка. И будь на месте святого отца Кейт, она была бы обречена – один рывок порвал бы ей трахею, а то и сонную артерию. Как бы хил ни был преподобный, а монстрику не хватило сил убить его одним рывком.
Безумцы бывают иногда нечеловечески сильны и ловки – и очнувшийся от оцепенения святой отец издал кошачий вопль (похожий скорей на боевой клич, нежели на крик боли) и попытался свернуть Зверенышу голову, ухватив его за волосы и подбородок. Неизвестно, удалось бы это преподобному или нет, Тони с разбегу ударил его кулаком в переносицу – хотел сразу насмерть, не рассчитывая силу, но бил немного сбоку, чтобы не задеть монстрика, и лишь завалил преподобного на землю. Впрочем, нос он святому отцу наверняка сломал – тот выпустил голову невинного младенца и захрапел, закрыв лицо руками, – сквозь пальцы тут же просочилась кровь. Кровь хлестала из страшной рваной раны на шее, и монстрик, изловчившись (и наверняка опьянев от запаха живой крови), зубами порвал преподобному глотку – за миг до того, как Тони нагнулся и ухватил его под мышки, уверенный, что сейчас Звереныш начнет и его самого рвать на куски. Тут и пригодились бы миорелаксант и крепкая немецкая веревка, но неожиданно пацан не оказал сопротивления. И даже наоборот: расслабился вдруг, обмяк и прижался к Тони всем телом – дрожащим маленьким и теплым телом, – будто хотел спрятаться у него на груди. По щекам монстрика беззвучно катились слезы, и Тони понял, что пацан дрожит от пережитого страха, волнения. И, должно быть, от холода, потому что одет в одну только бумажную распашонку. Он был перепачкан в крови, и подумалось вдруг, что безумец тоже мог его поранить…
Впрочем, святой отец с Божьей помощью оказался живуч: в трахее булькала кровь, воздух входил в легкие со страшным хлюпающим звуком, но преподобный дышал – не совсем так, как люди делают это обычно… Наверное, он что-то говорил: губы его шевелились, но воздух шел мимо голосовых связок.
Тони отвернулся и прижал монстрика к себе, поглаживая по спине, – ни дать ни взять обычный младенец… Он ведь едва не погиб… Он никогда не нападал на взрослых мужчин, потому что не мог с ними справиться.
– А ты отважный парень, я смотрю… – усмехнулся Тони. – Не закутать ли тебя в одеяло?
Малыш сказал неопределенное «гу» и посмотрел в сторону поворота тропинки. Что с Кейт? Почему не плачет Урсула? И где этот чертов ветеран?
Сначала нужно спрятать малыша в коляске, а потом думать обо всем остальном.
Лопнувшее одеяльце поразило Тони сильней, чем порванная глотка преподобного…
Ветеран опоздал. И после того, как он разогнал любопытных, сбежавшихся на шум, ему пришлось довольствоваться объяснениями Тони. Версия выглядела вполне правдоподобно: Звереныш напал на святого отца, Кейт упала в обморок (а какая женщина не упала бы в обморок, увидев столь кровавую сцену?), но, завидев Тони, монстр немедленно скрылся.
Авиетка скорой помощи прибыла быстро и забрала отца Маккензи в больницу – врач заявил, что преподобный, вполне возможно, останется жив, потому что современная медицина, случается, творит чудеса. Трудно сказать, стоило ли ей сотворить чудо в данном конкретном случае…
Судя по поведению ветерана, ему и в голову не приходило, что Звереныш может лежать в коляске рядом с Урсулой. Малыша он именовал тварью или отродьем и чрезвычайно сочувствовал преподобному, говорил, что кровожадная тварь напала на святого отца из мести.
***
«Я – Сардина, Океан-2. Вызывается Кузнечик. Вызывается Кузнечик. Кузнечик, сообщаю: для судов в квадратах 12, 16, 21 результат гидролокационных сигналов, присланных соответственно 1-го, 3-го и 7-го ноября этого года: 38, 977, 35, 610, 97, 653…»
Никто, будь он даже «семи ладоней во лбу», не смог бы увидеть за десятками цифр связного текста: «Каструб, терминал два, причал одиннадцать. Вариант „Дельта“ не разрешаю. Кузнечик, чертяка, жми!»