5 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир (Продолжение)
Спаска помогла тетушке Любице раздеть его и уложить под одеяло – руки Волче по локоть были изрезаны верёвками до глубоких ссадин, кожа горела, а сердце билось гулко и часто, так часто, что становилось страшно. Он был в сознании, только не мог шевелиться и говорить и как только открывал глаза (с огромными чёрными зрачками), из них тут же бежали слезы – Спаска промокала их платком.
Тетушка Любица велела обтирать его лицо мокрой тряпицей и давать тёплый чай, а сама побежала к лекарю, сказав, что нужны капли из ведьминых напёрстков. Спаска и не думала, что может полюбить кого-то кроме Славуша, но… Славуша она любила не так: душой, сердцем, мыслями. А Волче…
Ей хотелось прикасаться к нему: обнять, погладить, может быть даже поцеловать. У него были широкие плечи, крепкая шея и сильные руки. И сердце замирало от мысли, что эти руки могли бы обнять её и прижать к себе.
Волче пил жадно, захлебываясь и кашляя, но совсем не мог поднять голову. Спаска видела, как бьются иногда отравленные дурманом, и сила в них бывает нечеловеческая – потом у них всё болит и сил совсем не остаётся. Если бы сердце у него не стучало так часто…
И дышал он хрипло, тяжело, и всё время пытался что-то сказать, но кашлял и морщился. От мокрой тряпицы ему становилось легче, и Спаска промокала не только лицо, но и руки с внутренней стороны, и шею, и грудь. Сколько бы он ни пил чая, губы оставались сухими, потрескавшимися и бледными.
Ссадины на руках Спаска прижгла хлебным вином, но перевязывать не стала – будут мокнуть под повязками и дольше заживать.
– Вы спите, Волче-сын-Славич, – сказала она наконец. – Вам теперь спать нужно. Вот сейчас ещё чаю выпейте и спите.
Тётушка вернулась быстро – спешила и запыхалась.
– Лекарь сказал, три капли только, не больше. – Она вынула из-под туго зашнурованного лифа пузырёк из тёмного стекла.
Спаска взяла в руки пузырёк и выдернула притёртую пробку. Слабые были у лекаря ведьмины наперстки.
– Три капли не помогут, – сказала она, капнула на руку зеленоватого настоя и слизала его языком. – Сейчас надо десять капель, а завтра по пять утром и вечером.
– Не боишься? – улыбнулась тётушка.
– Нет. Я знаю, – ответила Спаска. – И надо с мёдом, а то на вкус противно.
– Ну смотри… – Тётушка покачала головой.
Спаска сама развела капли в кружке и отхлебнула глоток. Нет, всё было правильно, только немного страшно – вдруг что-то пойдёт не так? Лекарь-то поостерёгся, хотя наверняка знал, что три капли не помогут.
– Выпейте, Волче-сын-Славич, – сказала она, приподнимая его голову. – Только горько будет. Это чтобы сердце не колотилось.
Сердце успокоилось часа через два, но Спаска боялась отойти от постели Волче – вдруг оно остановится совсем? Сначала было довольно положить руку ему на грудь, а потом пришлось прижимать ухо к рёбрам, чтобы услышать, бьётся оно или нет.
– А красивый парень, – прошептала тётушка Любица, когда он уснул.
– Нравится тебе?
Спаска пожала плечами и почувствовала, что краснеет, – почему-то стало стыдно. Словно тётушка могла догадаться, о чём она думала весь вечер. А ведь это… это было совсем несерьёзно, просто так. Ведь Спаска любила Славуша.
– Пойдем-ка поужинаем, – улыбнулась тётушка, но Спаска покачала головой.
Наверное, тётушка подумала неправильно, потому что посмотрела на Спаску слишком хитро. Нет, Спаска не могла уйти из-за ведьминых напёрстков, а не потому, что ей нравился Волче. Из-за того, что у него сердце могло остановится.
Лучше бы он ей не нравился, тогда бы она прикладывала ухо к его груди чаще. От этого прикосновения она едва не задыхалась, её собственное сердце билось громче и быстрей, и по телу волнами катилось то тепло, то дрожь от холода. И каждую минуту хотелось сделать это снова.
Нет, Волче совсем не был похож на царевича. Но Спаска и не заметила, как он тоже оказался в хрустальном дворце, в блестящих доспехах, на высоком вороном коне. Не царевич – богатырь, победивший сонмище злых духов и раненный в бою.
==10 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир==
Сказочная царевна сидела возле постели Волчка, сменяя мамоньку. И давала пить, приподнимая его голову лёгкой рукой, и вытирала слёзы с глаз, и прижимала нежную щеку к его груди, чтобы послушать сердце.
Он бы никогда не посмел прикоснуться к ней, не из робости, а от благоговения. Он бы никогда не посмел даже подумать о любви к ней – это оскорбило бы чистый её образ.
Прекрасное дитя, волшебная девочка, несущая солнце в мир, умеющая читать мысли и одним прикосновением излечивать раны. За её счастье он бы отдал жизнь.
Те три дня, что он тогда провалялся в постели, были наполнены трепетом и щемящим счастьем. Свет ещё резал глаза до слёз, в глазах двоилось, но Волчок глядел на её удивительную красоту и не мог оторваться. Сказочная царевна…
Так близко, что стоит протянуть руку… Нет, Волчок не протягивал к ней рук, ему было достаточно того, что это возможно – прикоснуться к ней в любую минуту. Она всё время уговаривала его уснуть, а он не мог спать, когда она рядом, – боялся пропустить хотя бы миг.
На третий день, как всегда некстати, разболелась поясница, и Волчок бы очень хотел, чтобы Спаска этого не заметила, но она лучше любого лекаря знала о чужих болезнях.
– Вы на живот повернитесь, вам легче станет. – Она провела рукой по одеялу. – Это от яда, надо погреть немножко, и всё пройдёт.
И Волчок слушался её беспрекословно, хотя считал, что поясница пройдёт безо всяких грелок и припарок. Но от прикосновений её рук на глазах выступали слёзы – так это было невозможно хорошо.
Змай заявился на пятый день, к ужину, – Волчок спустился в трактир и увидел его за столом с миской жирной утиной похлёбки.
– Честное слово, я не хотел… – начал Змай, едва Волчок успел преступить порог.
– Да нет, всё правильно, – ответил Волчок, садясь за стол напротив Змая. – Так и должно было случиться. Огненный Сокол всё перепроверяет.
– А впрочем… Если бы он тебя в самом деле подозревал, ты бы сейчас здесь не сидел. Он даже в Горький Мох никого не послал, поверил Любице на слово. В любом случае – извини.
– Змай… Я хорошо знаю, чем рискую. Лучше, чем ты. Не надо мне твоих извинений. Я так понимаю, Милуш успел?
– Ещё как успел. Нам это стоило четырёх пар лошадей, между прочим. В этом году праздник на Лысой горке будет в ночь с первого на второе мая. Государь торгуется с чудотворами за проведение его каждый год, Милуша никто даже не спрашивает. Почему-то предполагается, что оно ему надо.
– А… ему разве не надо?
– Не более чем всем остальным. Понимаешь, колдуну довольно раза два в неделю встречаться со своим добрым духом и приносить толику силы в этот мир. И для этого не нужно тащиться на Лысую горку и выплясывать там под прицелом арбалетов. Праздники на Лысой горке – акт устрашения Верхнего мира, напоминание о том, что мы существуем. Каждый колдун в этот день приносит в пять-семь раз больше силы, чем обычно, но у него нет в этом никакой физиологической потребности, он делает это только из ненависти к чудотворам и любви к хорошей погоде. Кстати, колдунам это на пользу не идёт. Зато это идёт на пользу всем остальным, в том числе и чудотворам. И Милуш согласится, потому что у него нет выбора – у него слишком много смелых начинаний, которые армия Государя может зарубить на корню.
– Например?
– Присоединение Выморочных земель к владеньям Сизого Нетопыря. Целые деревни колдунов вокруг замка. Крепостной вал, охраняемые земли. Возрождение университета. Ну или хотя бы школа для мальчиков на пятнадцать человек… Библиотека.
– И что, Государю это не нравится?
– Это не нравится Храму. Впрочем, это не нравится и чудотворам, но им придется проглотить. А Храм резонно полагает, что колдуны в собственности знати, Государя и лавр сделают больше, чем все праздники на Лысой горке, вместе взятые. Чудотворы колеблются.
– Почему?
– Видишь ли, в отличие от храмовников они привыкли смотреть на десятилетия вперёд, а колдуны в рабстве рано умирают, оставляют больное потомство, если вообще оставляют. Но в самом деле приносят гораздо больше силы, чем колдуны на свободе.
Волчок полюбил долгие разговоры со Змаем ещё с тех пор, как тот учил его писать. Может быть, у Змая не было блеска Огненного Сокола, может быть, он не совершал подвигов и не искал славы – но он был… человеком. И Волчок уже понял: именно поэтому Огненный Сокол всегда будет брать над ним верх.
Незачем было загонять четыре пары лошадей только для того, чтобы Волчка не заподозрили в измене. Так не делают! Так не делают те, кто хочет победить.
Змай не отдавал приказов, не умел. И так тоже не делают те, кто хочет победить. Когда он сказал, что не может оставаться в Хстове, а Спаске пока лучше пожить здесь, Волчок снова почувствовал, как свет режет глаза и как бешено колотится сердце.
– Ей надо хотя бы два раза в неделю выходить за город, и я подумал, что, если её будет сопровождать гвардеец… – Змай посмотрел на Волчка, словно извиняясь.
– Да, конечно, – кивнул Волчок. – Ты не беспокойся.
– Ты понимаешь, что с тобой сделают, если поймут, кого и зачем ты водишь за стену?
– Я думаю, чтобы заглянуть ей в лицо, им придется меня убить.
– Ничего, они и издали догадаются, что Спаска колдунья, так что на лёгкую смерть можешь не рассчитывать, – усмехнулся Змай. – Поэтому ходите каждый раз в разные места, через разные ворота, когда вместе, а когда порознь. Я денег оставлю, чтобы ночью в город пропускали…
– Деньги я и без тебя найду.
Волчок долго не мог заснуть: то ли от мыслей о Спаске, то ли от того, что сердце снова выпрыгивало из груди. Уже перевалило за полночь, когда он решил спуститься в трактир, попить воды. И ещё на лестнице услышал голоса в комнате под лестницей, которую занимала мамонька.
– Все, Змаюшка, хватит.
– Я скучал.
– Я знаю, как ты скучаешь. Может быть, в Млчане есть хоть одна деревня, где ты ни с кем не любился?
– Наверняка есть.
Волчок усмехнулся про себя и пошел дальше – только голоса всё равно были слышны.
– Чему дочку-то учишь, а? Кобелина? Она же всё видит.
– Она маленькая ещё. Не понимает.
– Чего? Ты как дитя! Ей замуж скоро.
– Раньше шестнадцати не отдам.
– Смотри, она и без тебя разберётся. У них это быстро. Вот чем ты думал, когда с молодым пригожим парнем её за стену отправлял? А он ей глянулся, между прочим. Видный парень-то.
– Да ну, она Славуша любит. Она сама мне говорила.
– Мало ли что она тебе три года назад говорила! Я-то не ослепла ещё. Уж так она глядела на него, так переживала…
– Жалела просто. Да и Волче не дурак же, понимает, что она дитя.
– Это тебе она дитя. А я в её годы уже на сносях была. Выросла дочка-то, Змаюшка, а ты и не заметил.
– Так чего, может, ей серёжки купить?
– Тьфу, балбес!
Волчок посмеялся себе под нос, зачерпнул воды и пошел наверх. А на следующий день Змай в самом деле принес Спаске серёжки. Волчок спустился вниз, чтобы встретить Змая, – она была на кухне.
– Кроха, я тут тебе серёжки купил. – Он остановился на пороге кухни, привалившись плечом к косяку. – Это хорошие серёжки, белое золото и сапфиры. И это, слушай… Может, тебе надо платьев других?
– Татка, ты такой смешной. – Она улыбнулась. – У меня есть платья.
– Ты бы ещё бриллиантов по лоту ей в уши повесил! – сунулась мамонька. – Чтобы точно вместе с ушами оторвали!
– Да нет, тут маленькие камушки… По три грана всего… – смущённо ответил Змай.