..Наша внезапная встреча подходила к концу. Причем, гораздо быстрее, чем мне бы хотелось! Конечно, неожиданной она была только для меня, а исход ее, если честно, был предрешен сразу. Ну, в самом деле, разве может человек справиться с дюжиной волков. Ну, ладно, ведьма! Только, вот, к сожалению, я колдую больше по части врачевания: травки там, заговоры, обереги. И боевых заклинаний знаю очень мало. А сил они вытягивают…
Тем более, меня поджидали даже не волки, волкодлаки. Которые сильнее, страшнее, крупнее. А, главное, разумнее.
Они расчетливо выждали, пока я истрачу весь небольшой запас боевой магии, вынуждая бить по ложным мишеням, а потом неожиданными короткими атаками вытянули всю оставшуюся силу. Тоже, не так уж и много, если говорить начистоту…
И теперь я представляла весьма жалкое зрелище. Прижавшись спиной к толстому стволу, затравлено смотрела на врагов, отчаянно сжимая последнее оружие. Охотничий нож с широким трехвершковым лезвием. Его костяная рукоять привычно легла в ладонь — старый друг был готов разделить со мной эту последнюю игру.
Оборотни выжидали. Никому не хотелось быть первым. А я прикидывала, успею ли выдернуть нож из первой жертвы, чтобы достать еще хотя бы одного? Получалось, что вряд ли.
Звери шагнули вперед. Как по команде, сжимая кольцо и сокращая расстояние для броска. Впереди крупная матерая самка, с рыжеватой шерстью и непонятным знаком, татуированным на внутренней части левого уха. Она смотрела на меня желтыми раскосыми глазами. Спокойно, без вражды и ненависти. Равнодушно и беспощадно. Все-таки, кажется, меня в самом деле заказали…
Чуть шевельнув пальцами, я поудобнее перехватила нож, пошире расставила ноги… Взгляд волчицы стал прицельным, она коротко встряхнулась и опустила голову к истоптанному снегу. Похоже, уже решила кому быть первым. Ну что ж, честный выбор. Вот, только, для меня это точно без вариантов…
Внезапно уши зверя дернулись. Не отрывая от меня пристального взгляда, она слегка повернула ушные раковины вправо, к чему-то прислушиваясь. Я невольно стрельнула туда взглядом и резко выпрямилась. Ладно еще, нож не выронила от удивления.
На поляну вышел жираф. Он совершенно дико смотрелся в этом заснеженном сибирском лесу. Огромный тяжелый зверь легко шагал по сугробам, совершенно не проваливаясь. Тонкий непрочный наст держал его, как хороший настил. Сделав несколько шагов, он остановился, внимательно глядя на нас.
От него шла ощутимая волна магической силы. Я впитывала ее, быстро восстанавливаясь и заряжая свои амулеты. Даже нож, всегда неохотно принимавший магию, едва заметно потяжелел и слегка нагрелся.
Стая, окружившая меня, сразу почуяла угрозу. Звери, прижав уши, неуверенно попятились, поджимая хвосты и поглядывая на главную. Та, смерила меня коротким и запоминающим взглядом и тут же резким прыжком вымахнула в сторону, моментально скрывшись за кустами. За ней быстро и охотно потянулись остальные. Через несколько секунд мы остались на поляне вдвоем.
Я подошла к жирафу. Снег, упавший ему на спину, таял, и короткая шерсть влажно блестела.
— Ты не простудишься? – вопрос прозвучал совершенно по-дурацки.
В ответ живая пирамида громко вздохнула и, сломавшись посередине, наклонилась и положила голову мне на плечо. Я чуть пошатнулась — тяжеловато. Осторожно потрогала коротенькие рожки, погладила бархатистые уши и смешную нижнюю губу, всю в колючих щетинках. Длинный черно-синий язык, как змея обвился вокруг моей руки. Похоже, это было дружеское рукопожатие.
Глаза, огромные и выпуклые, глубокие до головокружения. Их черно-фиолетовая загадочность глянула мне прямо в душу.
Не раздумывая, я стянула с шеи любимый шарф крупной вязки. Своими ручками я мужественно выплетала его полных три недели. И получился он теплым, пушистым, очень уютным. Привстав на цыпочки, я накрутила мой шарф на длинную шею. Хватило на четыре оборота.
Удивительный зверь выпрямился, задев ветку ближней сосны. Сухой снег посыпался мелкой пылью, искрясь в лучах заходящего солнца и облекая моего спасителя радужным ореолом. Он негромко фыркнул и произнес что-то вроде низкого короткого мычания. Затем, с невыразимой грацией поднимая складные ноги, слегка покачивая высоченной шеей, скрылся среди густых деревьев.
А на снегу не осталось следов. Кроме моих, конечно.
***
Небольшой бревенчатый домик, накрытый, словно белой шляпой, снежным сугробом, встретил теплом и уютом. Скинув заледеневшую меховую одежду, я в одних носках прошла в комнату. От горящего камина распространялось сухое тепло, едва заметно пахнущее смолистым дымом.
Кресло-качалка и мягкий плед приняли меня в свои объятья, а чашка горячего кофе успокоила нервы и вернула частичку спокойствия.
Ефим, мой домовой и управитель, терпеливо дождался момента, когда я согрелась, допила кофе и была готова к разговору. Но, похоже, мой рассказ его не очень удивил.
Щелкнув пальцами, он переместил стремянку поближе к нужной полке и, нарочито кряхтя, поднялся на самый верх. К заповедной полке, на которой лежали немногочисленные вещи моей бабки.
Вниз Ефим спустился с большой деревянной шкатулкой. В бытность бабули она была заговорена и, помню, ударила меня однажды несильным, но чувствительным разрядом.
Еще один щелчок, и темная вырезная крышка легко откинулась. Я подозревала, что и с полки вниз шкатулка могла бы спуститься самостоятельно, но Ефим любил подчеркивать свою незаменимость.
Внутри было полно каких-то пожелтевших бумаг. Я терпеливо ожидала, пока домовой вытащил, кажется с самого дна, небольшую тетрадь, одетую в потертую кожаную обложку.
Страница, заложенная необычным двуцветным шнурком, раскрылась сама собой. Ну, или от нового щелчка.
Весь разворот плотно заполняли жирафы. Большие и маленькие, одинокие и образующие небольшие группы. Они стояли, переплетаясь шеями, объедали листья с высоких раскидистых деревьев, пили из реки, смешно расставив длинные тонкие ноги…
На других страницах я увидела себя маленькую, наш дом, каких-то незнакомых людей. Некоторые из них, одетые в странные пестрые накидки, имели глянцево-коричневую кожу…
Собственно, это был, скорее, небольшой альбом, заполненный рисунками, примерно до половины. И на последнем листе, пустом, без рисунков, в нижнем левом углу коротким росчерком был нарисован странный маленький значок. Точно такой я уже видела сегодня. На ухе волчицы.
***
Я помнила, как умирала бабушка. Как она держала меня за руку, внимательно глядя тускнеющим, угасающим взглядом. Ее кожа, и так смуглая, в эти последние дни приобрела почти шоколадный оттенок. Строгое, застывшее лицо с черной волной пышных волос без единой седой нити, до сих пор снится мне, особенно глухими зимними ночами…
***
Неподвижно глядя в камин, я машинально поглаживала кожаную, мягкую на ощупь, обложку. Значит, бабушка оставила мне не только амулеты…
За окном послышались нежные звуки ледяного рожка. Там, на заснеженной поляне, на ровно лежащем белом покрывале, танцевали очаровательные вьюжинки. Веселые и, на первый взгляд, безобидные.
В самом деле, сегодня же праздник!
ссылка на автора
Ирина Погонина https://vk.com/ipogonina59
За прошедшие полтора месяца у нас были сплошные проблемы с богами. Началось все с одного мира, откуда к нам пришли торговать светлые эльфы. Казалось бы, ерунда, но тамошние люди пленили маленькую богиню болезней, которая смогла возродить тамошний черный мор, унесший много жизней в прошлом и обещающий наделать еще больше бед в настоящем. Пришлось идти захватывать богиню, объяснять людям популярно, что боги — не игрушка, нести девочку, пребывающую в своих радужных фантазиях, в Совет демиургов и снова объяснять, что происходит. И черный мор в шарике им на стол положить, чтобы прониклись и отнеслись к ситуации со всей серьезностью. Уж не знаю, что они сделали с этой богиней, но не думаю, что оставили в живых. Шарик с мором после изучения уничтожили. Ничего приятного в этом всем лично для меня не было — шар казался настолько мерзким при прикосновении, что несла я его силовыми щупами, поскольку держать в руках такую гадость было попросту невыносимо. Впрочем, данная ситуация только помогла укрепить договор с эльфами. А уж как они поступят с людьми в своем мире, это их дело. Мы в это все не вмешивались.
Следующей была маленько поехавшая богиня, чьи жрецы оказались полностью подчинены и творили всякие бесчинства. В дело почему-то вмешались мои жрецы, которым и пришла эта картина. Дошло до того, что пришлось спасать и своих, и чужого жреца, благо тот оказался обычным нормальным парнем и даже относительно легко принял многогранность мира и наличие чужих, незнакомых божеств. Напился, правда, потом до свинского визга, но после отошел. В качестве пакости наш бог неудачи наградил их богиню такой неудачей, что там даже храмы покосились. Впрочем, нечего делать гадости и требовать жертвоприношения из живых разумных. Ела бы себе булочки с пирожками и жила бы счастливо.
Еще одним сумасшедшим божеством стал бог обжорства, принесший нам огромную толику хаоса в виде обглоданных и заживо сожранных потеряшек. Сам крышей поехал и последователи его со жрецами тоже. Поскольку умирали съеденные долго и очень ужасно, то души в пустоте выглядели просто кошмарно. Обглоданные, погрызенные, с оторванными конечностями, с объеденными животами и органами… В общем, прибавилось работы и нам, и хирургам на Приюте, которые после этого случая знатно матерились. Бога укокошил «злой» Шеврин, потом долго блевал, поскольку это была мерзость та еще. Мне же в качестве «награды» достался чужой жрец, обглоданный почти полностью. Жреца этого выхаживала я долго в пустоте, пока не залечила все. Не хотела, чтобы он в таком виде показывался своему богу. Его бога смерти, кстати, Шеврин и притащил откуда-то к нам. Уж не знаю, пострадал ли тот от бога обжорства, но от помощи не отказался. А уж когда получил себе живого и вполне здорового жреца, так и вовсе обрадовался. Больно уж связь у этих двоих была крепкой, так что за них оставалось только радоваться и желать им дальнейшей спокойной жизни.
Еще был случай наоборот — с пленением бога людьми. Обычный, не слишком мощный бог, по-моему, войны, точно уже не помню, у меня все эти божества слились в одно лицо. Ну так вот, люди этого мира оборзели настолько, что пленили его, посадили на цепь и оставили в королевском дворце в качестве развлечения. В общем, пришлось собрать в его башне, почти закопанной под землей, несколько артефактов, отдать богу и освободить его таким образом. Потом же пришлось ставить щиты над его божеской башкой, поскольку от счастья и ненависти к людям одновременно он разрушил замок, в котором и находился. А потом еще неделю я его откармливала и капала энергетической капельницей, чтоб он не загнулся после таких приключений. Ничего, выходился и теперь потихоньку приходил в себя.
Последним был уже демиург, у которого тоже люди оборзели в край и научились пленять и убивать богов. Его беда в том, что парня банально не научили создавать нормальных богов, вот он и брал количеством, надеясь, что оно пересилит качество. Увы, не пересилило. Демиург насоздавал кучу божеств разного толка, но слабеньких, которых более-менее продвинутый маг убьет без проблем. Вот и получил себе полный ахтунг в виде зажравшихся людишек. Других рас он по какой-то причине тоже не создал, потому в мире творилась сплошная вакханалия. Вот и пришел бедняга на «Звезду души» с горя в надежде на помощь. И получил помощь — капсулы с вирусами разного характера от Шеврина, Шеата и меня, разработку Зеры, которую мы посоветовали на всякий случай не открывать, и труды Теаша, создавшего средство для усиления богов. Вот и пригодилась разработка. Демиургу пообещали выделить нормальных людей и нелюдей, да и сам он вполне мог создать что-то путное, а боги порезвятся на своих мучителях, ведь после усиления они наконец-то смогут дать отпор.
Глядя на юного демиурга, Шеврин предложил найти бывших выпускников старой академии демиургов и доучить их на факультативе в нашей Академии, раз уж их не смогли научить нормально даже богов создавать. А поскольку если Шеврин что-то решил, то он все равно это сделает, то спорить с ним никто не стал. Беда в том, что часть последних выпускников уже куда-то пропала. Часть удалось найти и уболтать доучиться у нас — ну не дело, когда демиург неграмотный, ладно бы там человечек какой был, а то ж целый создатель миров и систем. А вот пропавшую часть стали искать. Неизвестно, куда они запропали, но вряд ли с ними случилось что-то хорошее. Опять пошли данные в Совет демиургов, мол, у вас народ пропадает.
Честно говоря, я могу понять Совет и Сина — всего не охватишь. Но и упускать пропажу молодняка тоже не дело. Если бы пропадали богатенькие ребята, то за ними бы отправили кого-то на поиски, но так как пропадали бедняки, у некоторых даже полноценных миров не было, то их никто искать не стал. И пока Шеврин не устроил армагедец, никто даже не шелохнулся. Меня такая политика не устраивает, но свою же голову демиургам не прилепишь. Вот реально политика пофигизма — дети пропадают? Пофигу. Молодняк гибнет? Пофигу. Драконы исчезают? Да вообще плевать. Сверхов не хватает, молодняк отдают паразитам? Да похрен, и так хорошо живем. А потом все такие — а откуда это у нас столько паразитов расплодилось, а? Действительно, с чего бы это? Уж не потому, что вы забили болт на своих детей?
Ладно, с драконами тоже весело — то там, то сям приходится подбирать молодняк, лишившийся родителей. Ну это понятно — не понравилось что-то в клане, дверью хлоп — и свободны, отшельники, отступники. И случись что, уже ни клан, ни кто бы то ни было не поможет. А нам потом сирот воспитывай. Вон Шеврин еще одну мелочь драконью припер в дом, дракона смерти мелкого. Пришлось попобегать с бумажками, чтобы взять к нам эту сироту без роду-племени, поскольку глава клана драконов смерти сказал, что это не их ребенок. А раз не их ребенок, значит родители уже померли, не бросили бы они свою кровинку на произвол судьбы. Вот так и живем.
— Они не согласятся, — сказал Боцман с птичьей фамилией, когда от жареной козлятины остались лишь приятные воспоминания и чисто обгрызенные кости, по-походному зарытые в дотлевающие угли, дабы не разводить мух. — Джиеро не захочет… Я его знаю, он… не то чтобы не слишком хороший человек, но…. Они возят кха-бриш.
При последнем слове Боцман поморщился и сплюнул, словно ему на язык попало что-то неприятное. Впрочем, в каком-то смысле так и было. И его слова многое объясняли. И снисходительную заносчивость матросов с «Русалки», и странную невосприимчивость их капитана, на которого не произвела ни малейшего впечатления ментальная атака Дайма (правда, по самому легкому варианту, Дайм не хотел продавливать и принуждать, так, продемонстрировать часть возможностей).
Кха-бриш. Редкостная дрянь. И очень дорогая.
орговцы, промышляющие этой дрянью, и сами чаще всего со временем подсаживается на свой товар. Трудно удержаться и не попробовать. А попробовал — и все. Считай, пропал. Кха-бриш — это тебе не безобидная гоблинова травка, привыкание почти мгновенное.
Хотя изготавливали его как раз из этой самой травки, которой в империи баловался чуть ли не каждый второй. Хотя бы по молодости, разочек вместе с друзьями и не всерьез. Или просто по молодости. Или просто с друзьями по случаю… или от случая к случаю. Или даже всерьез, по праздникам или с устатку, а что такого, да это же как же чердак продуть надо-то, чтобы такую малость за преступление-то посчитать? Это что же теперь, и пива, что ли, не выпить рабочему человеку?! Придумают тоже!
Гоблинова травка действительно особого вреда здоровью не приносила и привыкания вызывала куда меньше упомянутого пива — если, конечно, не дымить ею сутки напролет. Так, легкий релаксант и обезболивающее. Среди грузчиков в крупных портах (а в спокойные времена — так и среди охранников тоже) ее курение даже поощрялось, поскольку существенно снижало агрессивность и минимизировало случайные беспорядки. Зависимость она вызывала скорее психологическую — кому же не приятно после тяжелой работы на несколько часов расслабиться, успокоиться и забыть о боли в перетруженных мышцах или сорванной спине? И слезали с нее легко, меняя работу или переключаясь на другие интересы. Чаще всего даже помощи менталиста не требовалось.
Кха-бриш — дело другое. Наркотик не простых умученных жизнью работяг, а золотой молодежи, недовольных своей жизнью сишеров и наиболее состоятельных бие. Его относили к так называемой «красной зоне», зоне повышенной опасности, траурной. Шестая производная от исходного сырья, не просто более концентрированная дрянь, но еще и магомодифицированная, с добавлением новых свойств. Вместо легкого расслабления — возбуждение и эйфория, вместо обезболивания — острое удовольствие и яркие краски, экстаз, прилив энергии, ощущение собственной силы и непрошибаемая радость. Все это, правда, приводило к довольно быстрому выгоранию нервных клеток, требовалось все чаще подпитывать их новыми порциями кха-бриша — чтобы поддерживать уже ставшее привычным и необходимым состояние восторженной экзальтации и непреходящего наслаждения.
Замкнутый круг, выйти и которого невозможно без помощи сильного менталиста. Собственно, поэтому кха-бриш и был головной болью Магбезопасности, поэтому и запрещен был в большинстве стран. Ну а еще и потому, что подсаживались на него очень быстро. Зачастую — с первой затяжки.
Карали за его производство и продажу жестоко. Но и стоил он столько, что многие контрабандисты считали риск оправданным.
Интересно, вся ли команда «Русалки» всецело поддерживает своего капитана в этом вопросе? Или там могут найтись не совсем согласные? Или даже совсем не согласные…
— Ну а команда… что команда?— задумчиво продолжил Боцман с фамилией чайки, словно подслушав Даймовы мысли. — Люди разные. Есть совсем о семи ветрах на чердаке, а есть и другие, у которых просто раньше другого выхода не было. Они могли бы сменить команду на таких условиях. Могли бы, да… Только… тут ведь какое дело… Днем они не рискнут, ночью только если. Когда Джиеро вырубится и часовые бдительность потеряют. А сейчас, на глазах у всех… Нет. Не рискнут.
— Значит, не судьба, — Дайм пожал плечами, хотя куда больше ему хотелось поежиться. — Ночью я предпочту держаться от этого места как можно дальше.
Плечами он все-таки передернул, не удержался. И еще раз покосился на деревья — до ближайших было не больше десяти шагов. И почему-то это раздражало, хотелось увеличить расстояние хотя бы вдвое. Как-то уж слишком быстро чаща становилась темной и непролазной, буквально за вторым-третьим деревом, обрастая кустами и лианами. Как-то уж слишком… нарочито, что ли?
12–13 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир (Продолжение)
Наверное, этого Волчок боялся больше всего. Ждать ещё один день? И ждать-то было, в сущности, нечего: что особенного в том, чтобы проводить девушку за город и обратно… Он ведь и без этого каждый день видел её в трактире. Но это опасное путешествие почему-то представлялось волнующим, волшебным – как те три дня, что Спаска провела возле его постели. И… он спешил отдать ей долг.
– Завтра может случиться то же самое, – вздохнула Спаска. – Но если вы устали, Волче-сын-Славич…
– Нет, я не устал.
– Тогда быстро ешь и собирайся, – велела мамонька.
– Я ужинал.
– Да ну? Вот мы тут сидим как на иголках, а ты где-то ужинаешь? – ядовито процедила мамонька. Волчок не стал оправдываться.
– Тогда пойдём…те? – спросила Спаска и накинула на голову капюшон. – Сегодня – через Прогонные ворота, на Подъездной тракт.
Он, придержав рукой колокольчик, распахнул дверь и пропустил её вперёд. И если в сумерках стоило идти порознь, то в такой темноте это не имело значения. На улицах было пустынно.
Изредка попадались пьянчужки, бредущие по домам из кабаков, шныряло ворьё, серыми тенями мелькали стаи бродячих псов, ищущих пропитания. Завидев в просвете улицы такую стаю, Спаска вдруг замедлила шаг и сказала:
– Я боюсь собак. Их много.
– Не бойся, – улыбнулся Волчок.
– Они голодные. И им совсем не страшно.
Волчок мог бы посвернуть им шеи, но лишь нагнулся, делая вид, что поднимает камень: собаки порскнули в стороны, не дожидаясь, пока он разогнется.
– Видишь? – Он снова улыбнулся. – Проход свободен.
– Это потому что вас зовут Волче. Собаки боятся волков.
– Собаки боятся, когда в них кидают камнями. Они же не знают, как меня зовут.
– Они чувствуют. Вокруг каждого имени есть невидимый венец, сгусток сил. Имена не просто так нанизываются одно на другое: имя, имя отца, имя земли, где человек родился, имя покровителя рода… Всё это переплетается в сгустке и защищает человека. Но самое главное – его собственное имя, оно задаёт путь.
– И ты спасаешь мир, потому что тебя назвали Спаской?
– Нет, меня назвали Спаской, потому что я могу спасти этот мир.
– А твой отец? У него нет ни отчества, ни земли, ни рода… – Волчок вспомнил вопрос Огненного Сокола, и между лопаток пробежали мурашки.
– Змай – это прозвище, а не имя. Но вокруг прозвищ тоже создаются сгустки силы. Только… у отца всё наоборот. Ему не нужна защита отца, земли, рода… Его защищает другая сила – сила Змея, который убил Айду Очена.
Волчок вздрогнул. Он уже привык к мысли, что Айда Очен выдумка, так же как его крылатая колесница. А ему почудилось, что Спаска говорит с гордостью.
Но она не стала продолжать, снова замедлила шаг и (может быть, это Волчку только показалось) придвинулась к нему поближе.
– Как же темно… И вам не страшно, Волче-сын-Славич?
– Нет. Чего же страшного в темноте? – ответил Волчок и подумал, что страшно было сидеть с Огненным Соколом за одним столом, а идти по хстовским улицам – это даже не опасно.
– Здесь все не так, как в лесу или на болоте… Здесь очень много людей – со всех сторон кто-то ходит, дышит… И я не знаю, это за углом или внутри дома.
– Не бойся. С отцом тебе тоже было страшно?
– Нет. С отцом никогда не бывает страшно. Но его защищает сила Змея, а вас – нет.
– Ничего, я как-нибудь сам справлюсь, без силы Змея, – проворчал Волчок.
– Но вас же отравили напитком храбрости…
– Это было при свете. И если стоит чего-то бояться, то не в темноте. Право, даже захотелось, чтобы из-за угла выскочили какие-нибудь головорезы…
– Волче-сын-Славич… – помолчав немного, начала Спаска и коснулась его руки. – Вы не обиделись на меня?
– Нет.
– Я что-то не то, наверное, сказала. Я же не сомневаюсь в вас. Вы очень храбрый человек, мне и отец это говорил. И вы меня спасли тогда, в землянке, помните?
– Это не я. Тебя спасла змея.
– Нет, вы меня спасли раньше. Я всё помню. И я сейчас хотела сказать, что я за вас боюсь, а не за себя.
– За меня точно не надо бояться, – рассмеялся Волчок.
===12–13 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение===
Городская стена белым пятном выступила в конце улицы – дошли до Подъездной площади у Прогонных ворот. Волчок долго собирался с духом, прежде чем осмелился обнять Спаску за плечо.
– Прости, но так нам больше поверят.
– Да, конечно, – согласилась она, и Волчок заметил, как напряглись её плечи и стрункой натянулась спина.
Она была такой маленькой – плечо у́же, чем его ладонь. Одиноко и тускло горел фонарь на стене возле ворот, привратная стража зевала у калитки, но оживилась, когда Волчок подошел ближе.
– Закрыты ворота, – привычно затянул один из стражников – парень лет восемнадцати.
– Ребята, надо девочку домой проводить, – улыбнулся им Волчок. – Не вернется до полуночи – отец её прибьёт.
– Закрыты ворота… – повторил стражник и хитро посмотрел на Волчка.
– Денег дам, – усмехнулся Волчок.
– Взятку армейцу Государя предлагаешь?
– Нет, не взятку. Плату за проход.
– Десять гран сегодня плата, – зевнул стражник. Его товарищ пристально разглядывал Спаску, стараясь заглянуть под капюшон.
– Но, если пощупать дашь… можно и за пять, – прошипел он и захихикал.
Волчок, поморщившись, сунул кулак ему под нос:
– На, пощупай.
– Да ладно… – Парень отстранился. – Я так, предложил просто.
Волчок кинул ему десятиграновую монету, и второй стражник отодвинул тяжелый скрипучий засов. Как только калитка захлопнулась за спиной, Волчок поспешно убрал руку с плеча Спаски.
Подъездной тракт, прямой как стрела, лежал меж унылых полей, и в темноте не виден был лес на горизонте. Спаска неожиданно повеселела, ускорила шаг, даже откинула капюшон.
– Отец очень любит Хстов. Даже больше, чем Горький Мох.
– Горький Мох? – переспросил Волчок. Что-то знакомое почудилось ему в названии местечка… Далёкое, забытое, но… важное, тревожащее душу.
– Да, это его имение в четырех лигах отсюда. Только оно совсем бедное и он там никогда не бывает. А в Хстов он ездит даже тогда, когда ему это не нужно. А я Хстов не люблю. В нём душно. И страшно.
– А здесь уже не страшно?
Она помотала головой, рассмеялась и пробежала несколько шагов вперед, раскинув руки. Волчок нагнал её – не хотелось потерять её из виду в темноте.
– Почему? Ведь здесь тоже темно.
– Здесь никто не дышит из-за угла. Здесь всё как на ладони. И теперь я знаю, что за нами не следят.
– А стража на башне? – спросил Волчок. Он не разделял её уверенности: как раз на тракте им и грозило больше всего опасностей.
– Нет. Они или не смотрят в эту сторону, или просто спят. Я чувствую взгляд.
Они шли по тёмному тракту с полчаса, миновали деревеньку из трех домов – тихую и тёмную – и добрались до полоски леса шириной не более тысячи шагов. И стоило пересечь границу между лесом и открытым полем, как Спаска остановилась и схватила Волчка за руку.
– Что-то случилось? – спросил он.
Спаска сжала его руку посильней, приподнялась на цыпочки и зашептала:
– Там люди. Человек семь или восемь. Они на нас смотрят, но пока не видят.
Вспомни лихо, оно и появится… Вряд ли это была гвардейская застава в лесу, скорей всего разбойники, поджидавшие на тракте одиноких путников.
– И что в таких случаях делал твой отец?
– По-разному… – шепнула Спаска. – Но чаще всего мы их обходили.
Вообще-то хлебное вино давно выветрилось из головы, чтобы желать встречи с лихими людьми, но обходить было обидно.
– Волче-сын-Славич… – зашептала Спаска. – Давайте обойдём. Пожалуйста. Всё равно в лес потом сворачивать.
– Хорошо, – подумав, кивнул Волчок: право, не рисковать же безопасностью девочки из-за глупого куража.
Перебраться через канаву, полную воды, оказалось не так легко, и Волчок, конечно, сомневался, прежде чем подхватить Спаску на руки и перейти канаву вброд, – вода чуть-чуть не дошла до верха сапог, а Спаска ахнула и широко раскрыла глаза, глядя прямо ему в лицо.
Волчок поставил её на землю на другом берегу, смущённый и испуганный собственной бесцеремонностью, – снова стало сухо во рту и часто забилось сердце. Но Спаска лишь поправила плащ и двинулась в лес.
Не успели они пройти и сотни шагов, как впереди мелькнул огонёк. И Спаска сначала шарахнулась в сторону, но вдруг приостановилась и словно прислушалась. А потом зашептала, приподнявшись на цыпочки:
– Волче-сын-Славич, вы на самом деле храбрый человек?
Волчок растерялся, не зная, что на это ответить.
– Ну… наверное…
– Там впереди – люди. Их много. И… это, наверное, страшные люди. Я хочу их увидеть. Простите меня…
– За что же?
– Я нарочно хотела свернуть в лес… В общем, я думала, здесь прячется один человек. А их много. Я вас обманула, на дороге никого не было…
– Это ничего, – усмехнулся Волчок и двинулся на свет. Он совсем не чувствовал страха, даже когда пытался убедить себя в том, что это может быть опасно.
Спаска шла по лесу бесшумно, будто и не ступала на землю вовсе, Волчок же успел позабыть единственный урок, полученный когда-то от Муравуша. Лес был густым, без подлеска, но сухие еловые ветки цеплялись за плащ, шуршали и пощелкивали.
Вскоре стали слышны голоса и виден костёр на маленькой поляне. Еловые дрова с треском плевались смолой, огонь поднимался высоко, хорошо освещая людей вокруг него. И первое, что Волчок увидел за деревьями, – капитанскую кокарду гвардейца на шапке с собольей оторочкой…
Гвардейцев было только двое, оба из Особого легиона, а остальные, сидевшие вокруг костра, были одеты странно и в самом деле показались страшными людьми: островерхие куколи тенями закрывали лица, и в ярком свете огня казалось, что лиц у них нет вовсе – только черные бездонные ямы на их месте. Люди говорили, перекрикивая друг друга, потому и не услышали приближения чужих.
12–13 марта 427 года от н.э.с. Исподний мир
На службу Волчок вышел на седьмой день, как и полагалось. Пятый легат встретил его с радостью и вывалил на стол ворох неразобранных бумаг.
Волчок беспокоился, что не успеет до вечера разгрести всё, что накопилось за неделю, а уйти очень хотелось не позже семи – Змай уехал, и Спаске нужно было выйти за город. Волчок со Змаем договорились, что это будет три раза в неделю.
Волчок бы водил её за город хоть каждый день: насколько он понял, Спаска отличалась от других колдунов и в замке еженощно бывала в межмирье. Но Змай сказал, что это слишком рискованно, а Волчку хотя бы иногда надо спать.
Через час в канцелярию заглянул Огненный Сокол.
– Я знал, что ты не виноват, – начал он как ни в чем не бывало и присел на край стола. – Но я должен был проверить.
– Я понимаю, – ответил Волчок. – Должность у меня такая.
– Ты молодец, хорошо держался.
– Я же знал, что не виноват, – пожал плечами Волчок и отложил в сторону не отмеченный в списках донос. – А Особый легион – не служба дознания, чтобы верить самооговору.
– Тебе не надоело в бумагах ковыряться?
– Нет. – Волчок поднял голову. – Здесь тепло, сухо и чисто. И пятый легат меня ценит.
– А когда-то о подвигах мечтал. – Капитан усмехнулся.
– Это было давно.
– Послушай, но ведь башня Правосудия – самое грязное место во всей гвардии, ты не находишь?
– Я промолчу.
Огненный Сокол расхохотался. В ответ на его смех из палаты Законности выглянул пятый легат.
– Знатуш, если ты ищешь самое грязное место в гвардии, загляни в нужник при казарме. А мы здесь занимаемся проверкой законности всей службы Правосудия.
– Не смеши меня. Вон в том шкафу лежит три десятка печатей с гербами, а твой секретарь – мастер по подделке почерков и подписей. Я думаю, вы тут занимаетесь не проверкой законности, а подгонкой под законность. И, заметь, меня как капитана Особого легиона это может заинтересовать.
– Это вовсе не означает, что я отдам тебе своего секретаря. Пользоваться пользуйся, но в следующий раз не забудь получить моё разрешение на его арест.
– Никакого ареста не было. Парню за особые заслуги перед гвардией дали неделю отпуска. – Огненный Сокол снова рассмеялся.
– Когда-нибудь я с особенным удовольствием займусь проверкой твоей бригады, Знатуш.
Пятый легат закрыл за собой дверь.
– Ты понял насчет ареста? – вполголоса спросил капитан.
– Да, конечно. Перебрал храбрости – с кем не бывает, – ответил Волчок.
– Сегодня к восьми вечера приходи в «Сыч и Сом». У меня есть к тебе разговор.
Волчок кивнул, и только когда Огненный Сокол слез со стола и вышел за дверь, жахнул кулаком по подлокотнику и прокатил желваки по скулам: в восемь вечера закрывались ворота, Спаске надо было выйти из города раньше. Но, право, не говорить же капитану, что у него вечером свидание с девушкой.
Волчок торопился закончить с бумагами и не пошел обедать, поэтому к вечеру сильно проголодался. Вообще-то «Сыч и Сом» был ему не по карману – туда ходили гвардейцы посолидней.
Этот трактир помнил времена Айды Очена, и поговаривали, будто Айда Очен в самом деле заглядывал сюда (хотя в Свидениях об этом не было ни слова), наверное, поэтому цены тут так кусались. Волчок зашел в трактир с боем часов на Оленьей башне, откинул мокрый капюшон и огляделся. В трактире было шумно и людно – и большинство посетителей имели капитанские кокарды.
Трактирщик кинул на него недобрый взгляд (словно пересчитывая деньги в кошельке) и вопросительно посмотрел на вышибалу у дверей. Тот нехотя повернулся к Волчку и спросил:
– Жёлтый Линь?
Волчок кивнул.
– Поднимайся наверх, тебя ждут. Третья дверь налево, и смотри не перепутай.
За третьей дверью налево кто-то шумно любил женщину, и Волчок решил, что вышибала вряд ли стал бы так глупо шутить, скорей всего перепутал право и лево. И точно: за третьей дверью направо Волчок услышал голос Огненного Сокола.
– Государь считает, что от колдунов больше пользы, чем от храмовников… И это самая серьёзная его ошибка, — рассуждал тот.
– Не боишься говорить это вслух? – спросил кто-то.
– Я ничего не боюсь. Иди. Я жду человека.
Волчок думал, что дверь распахнётся ему навстречу, но, видно, в комнате был ещё один выход. Он подождал немного и постучал.
– Заходи, – ответил ему капитан.
Посредине довольно большой комнаты стоял накрытый на двоих стол с жаровней: парила похлёбка из белорыбицы, шипели на сковороде свиные ребрышки, томилась гречка. А вокруг были разложены соленые грузди, и кислая капуста с клюквой, и нарезанный лук, и маринованный чеснок – никаких заморских разносолов, только две бутылки хорошего виноградного вина. В очаге потрескивали дрова, а не торфяные катыши.
– Садись. – Огненный Сокол кивнул на стул. – Я думаю, ты проголодался.
Волчок не стал ломаться. Впрочем, мамонька кормила его ничуть не хуже, только гораздо дешевле. Капитан сразу налил вина в высокие стаканы тонкого стекла.
– Пей, не бойся, на этот раз не отравлю. – Он усмехнулся. – Это лиццкое вино, легко и приятно кружит голову.
Волчок отпил немного – когда-то Змай научил его пить виноградное вино: не выдувать сразу весь стакан и не занюхивать рукавом.
– Нравится?
Волчок кивнул.
– Откуда, интересно, простой деревенский парень знает вкус хорошего виноградного вина? Небось, в лавре батраку такого не наливали?
Ничто не ускользало от Огненного Сокола – даже не по себе становилось.
– Я снимаю комнату в хорошем трактире. Моя хозяйка часто подаёт виноградное вино. Только это, конечно, гораздо лучше, – ответил Волчок.
– Ты подозрительно отличаешься от большинства гвардейцев. Не ходишь по кабакам, не водишь домой девок, не устраиваешь пьяных драк… Читаешь книги.
– Простому деревенскому парню трудно выбиться в люди, особенно если ходить по кабакам, жарить девок и устраивать пьяные драки.
– Вот как… Хочешь выбиться… А знаешь, у тебя хорошо получается. Обычно меня раздражают чинолюбы, но ты и здесь исключение. Скажу тебе по секрету, холуйством в люди выбиться проще. Но ты же никому задов не лижешь, служишь себе… И все тебя примечают, все тебя двигают, защищают, ценят… Мне это кажется странным. Если бы мне нужен был свой человек в Консистории, я бы выбрал именно такого: который всем нравится. Кстати, где ты научился читать?
Стоило определенных усилий не перестать жевать.
– В лавре. Надзирающие там тоже меня отличали и тоже двигали.
– Так что почки отбили?
– Я был всего лишь трудником.
– А кто научил тебя писать?
Огненный Сокол словно знал, о чем спрашивать, словно видел всю подноготную Волчка.
– Я платил за уроки каллиграфу. Я… оказал одну услугу дядюшке пятого легата, и тот захотел немного продвинуть меня по службе. Но для этого надо было красиво писать.
– И что же это была за услуга? – Капитан подлил вина в стаканы как ни в чем не бывало.
– Мне бы не хотелось об этом говорить, но если нужно ответить, я отвечу.
– Я никому не выдам тайну дядюшки пятого легата, – кивнул Огненный Сокол.
– Я… Ну, в общем, я помог ему выкрутиться из неприятной истории с девицей. Он боялся, что она от него понесла, а я соблазнил её и позволил дядюшке нас застукать.
– Дядюшка не промах по части девиц… А почему он выбрал на эту роль тебя?
– Случайно. Он напился в кабаке на улице Фонарей, и я оказался первым встречным, кому он излил своё горе.
– Я бы тоже оказал кому-нибудь такую услугу, – усмехнулся капитан. – Ты, значит, ещё и везучий.
Волчок кивнул и кашлянул: если уха́ ещё кое-как проваливалась в живот, то свиные ребрышки застревали в горле.
– Что, неужели до сих пор сухо во рту? – поинтересовался капитан.
– Немного.
– Признаться, я не ждал, что ты так быстро слетишь с катушек. Наверное, не завтракал?
– Завтракал.
– Ну да всякое бывает. И знаешь, что меня удивило больше всего? Змеи. Обычно от напитка храбрости являются голые девицы… Поначалу, конечно. Но ты так упорно твердил о змеях и так отважно с ними сражался, что пришлось тебя привязать и насильно влить в рот горячего чаю – чай хорошо помогает в таких случаях. Я долго думал об этих твоих змеях… И знаешь, кое-что нашел. В окружении Чернокнижника иногда появляется загадочный человек. Он давно отлучён от Храма и приговорен к смерти, но… он неуловим. Я даже думаю, не выдумал ли его кто-нибудь для того, чтобы прикрыть свою задницу. Его зовут Змай. Ты никогда о нем не слышал?
– Нет. Я знал одного парня по имени Змейко, он был трудником в лавре.
– Хорошо… – Огненный Сокол вдруг взял Волчка за руку и легко её пожал.
– Вы проверили, не лгу ли я? – спросил Волчок. Хвала Предвечному, всем его чудотворам, Храму и особенно напитку храбрости – ладонь осталась сухой.
– Откуда ты знаешь про ложь?
– Мне говорил об этом пятый легат. Он же был одним из лучших дознавателей когда-то и очень этим гордится. Только сейчас у меня руки сухие из-за напитка храбрости.
– Так ты солгал?
– Нет. Я просто говорю, чтобы вы не строили на этом своих расчётов. Ведь это было бы нечестно.
– Честный, значит… Вот настолько честный… Почему тогда тебе виделись змеи? Ты сам это можешь объяснить? Напиток храбрости – волшебная, загадочная штука. Может быть, это ответ мне. Не от тебя – от Предвечного.
– Я видел такую змею. Однажды. Тогда, в землянке Чернокнижника. И я думал о Чернокнижнике, когда пил храбрость.
– Ты знал, что это подпись Чернокнижника? – Огненный Сокол вскинул глаза.
– На грамоте был его герб.
Капитан качнул головой и потупился.
– Итак, всего два недостатка: больные почки и плохая переносимость напитка храбрости. Можешь назвать ещё?
– Да. Я жалею людей. Я поэтому не хочу уходить из канцелярии. А ещё я размышляю над приказами.
– Не удивительно, что тебя все примечают, продвигают и ценят, – фыркнул Огненный Сокол. – Мне нужен человек в Консистории. И я хорошо оплачу его службу. А если всё закончится нашей победой – могу пообещать существенное продвижение по службе.
– И в чем будет состоять эта служба? – Волчок положил свиное рёбрышко обратно на тарелку.
– Ничего незаконного или недостойного. Да, и полностью подходит гвардейцу, жалеющему людей. Дело в том, что скоро у Консистории здорово прибавится работы. Ты, наверное, знаешь, что выявить настоящего колдуна очень просто – довольно показать ему зажжённый солнечный камень. И все попавшие в подвалы башни по обвинению в колдовстве якобы проходят эту процедуру. И, наверное, ты знаешь, что эта проверка – обман чистой воды. Так вот, мне надо знать точно, кто из обвинённых в колдовстве на самом деле колдун. Трудность состоит в том, что солнечные камни могут светиться лишь под воздействием волшебной силы чудотворов, в местах освящённых…
Огненный Сокол излагал свой план, а Волчок жевал и с тоской думал: «Ещё полчаса – составить письмо, ещё пятнадцать-двадцать минут – отправить голубя. Нет, уже темнеет, голубя завтра отправит Зорич…»
Значит, дознавателям скоро прибавится работы? Наверное, Змай догадается, что за этим стоит.
– В общем, – продолжал капитан, – тебе нужно помечать приговоры настоящих колдунов. И скажу по секрету, что их, скорей всего, ждёт Высочайшее помилование.
– Прибыльное дело? – переспросил Волчок и прикусил язык. Ну не сдержался, не сдержался! Невозможно же сидеть в таком напряжении и ни разу не ошибиться!
– Мне нравится здоровый цинизм, даже напускной. Впрочем, в следующий раз можешь не стараться мне угодить, я всё равно в твой цинизм не поверю. Это не только прибыльное дело, оно служит идее Добра.
Лиццкое вино выветрилось из головы в считанные минуты, не оставив даже четверти часа расслабляющего головокружения, и, покинув храмовый двор, Волчок несколько минут стоял, привалившись к стене на площади Чудотвора-Спасителя – просто чтобы немного отдохнуть, отдышаться. Едва ушло напряжение, тело налилось тяжестью: подрагивали колени, и руки тряслись как у пьяницы.
И когда Волчок добрался до «Семи козлов», то сначала потребовал кружку хлебного вина, а уже потом пошел наверх – составлять письмо для голубиной почты. Спасибо Зоричу – налил только четверть кружки, иначе бы Волчок свалился где-нибудь на лестнице и точно ничего толком не написал.
– Что-то случилось? – спросил Зорич, когда Волчок спустился с голубятни.
– Нет, просто устал. Поволновался.
– Налить ещё?
– Не надо.
На площади Восхождения было совсем темно, не светилось даже окно привратницкой храма, но зато перестал дождь. И бежать не было никакого смысла, но Волчок не мог идти спокойно.
Спаска вышла из кухни под звон колокольчика на дверях – в плаще. Она ждала… Волчок побоялся взглянуть ей в глаза.
– Я не смог раньше, – сказал он. – Извини, что заставил ждать.
– Я понимаю. Просто мы волновались.
Мамонька появилась в дверях кухни, вытирая руки передником.
– А я говорила ей, что у тебя такая служба – всегда могут задержать. Может, отложить на завтра?