31 мая – 2 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир. (Продолжение)
А учёный строитель – бодрый сухой старикашка лет пятидесяти – оказался самоучкой, от трудника лавры поднялся до таких солидных высот. Смекалистый он был, опытный и добросовестный, и, глядя на него, Крапа подумал, что, родись он здесь, в этих болотах, и сам бы уже считался стариком, и выглядел бы как старик.
Учёный строитель страдал астмой: хоть и бегал бодрячком, а в груди у него свистело так, что издалека было слышно. Здесь, в вечной сырости, он бы долго не протянул…
Чертежи, привезённые Крапой, старик разглядывал с благоговением – ему уже сообщили, что Надзирающие получили помощь от самих чудотворов, и белоснежная бумага, на которой были сделаны рисунки, служила тому подтверждением. Но через час разговора учёный строитель перестал бездумно кивать и разевать рот, ещё полчаса вникал в содержимое чертежей, а потом и вовсе начал поправлять «учёных строителей» Тайничной башни.
– А если вот так крепеж сделать? На клин его пустить?
Крапа не был инженером, но решил, что в фортификации старик разбирается получше, чем все инженеры Славлены, вместе взятые.
– Нет, так вообще ничего не выйдет! – восклицал ученый строитель. – Всосёт трясина.
– А если колдуны ветром со стен дунут? За что этот щит будет держаться?
– Ну, тут у меня всё давно скумекано! Видели, какие щиты я делаю? С дырьями! Брёвна не плотно друг к другу подгоняю. Весь ветер сквозь дырья и пролетит. А чтобы ходить было удобно, сверху плетёные настилы. А если сплошной щит будет, так ветром и сваи вырвет – чай, не твердая земля, грязь сплошная. Тут только одна у меня промашка вышла: если змей налетит, очень ему удобно эти щиты цеплять когтями получится. Но, я посмотрел, гореть они будут плохо, брёвна друг от друга далеко.
Крапа подумал вдруг, что, заставь он старика строить по чертежам чудотворов, осада провалится, и провалится по вине инженеров Тайничной башни. И никто не назовет его действия диверсией. Но это будет самой настоящей диверсией с его, Красена, стороны.
Сколько людей Храм готов положить на осаде замка? Храмовникам всё равно – не всё равно чудотворам. И, как бы там ни было, Крапа вовсе не хотел падения свода – как и напрасных жертв.
* * *
Тридцать всадников Чернокнижника преградили дорогу десятку гвардейцев, и те не стали вступать в бой. Это в Хстове хорошо пускать пыль в глаза девкам и задирать безоружных, а на пустынном тракте, в лиге от ближайшей заставы, остается только молить Предвечного о снисхождении.
Карета остановилась, Славуш соскочил с козел и бросился навстречу Спаске, поймал её в объятья. Волчок увидел слёзы у него на глазах и остановился в сторонке. Он не слышал того, что Славуш ей шептал, поглаживая по спине и оглядывая со всех сторон.
Из кареты вышел Чернокнижник, брезгливо посмотрел на Славуша и Спаску, проворчал что-то, а потом смерил взглядом и Волчка – тяжёлый это был взгляд, мороз пробежал по коже.
Славуш неохотно выпустил Спаску из объятий и под локоть повёл к карете – она же оглядывалась на Волчка, и лицо у неё было растерянное и испуганное. Чернокнижник что-то сказал, Волчок слов не расслышал, но догадался, что это ему. Лицо главного колдуна Млчаны недовольно сморщилось, он снова что-то проворчал и поманил Волчка пальцем.
– Ну быстрее, быстрее! – услышал Волчок, подойдя ближе. – Что вы всё тянете время? Славуш, ты рвался править лошадьми – уже надоело? Я не собираюсь воевать с гвардией Храма прямо здесь, у меня для этого выстроен замок…
Спаска скрылась в карете, Славуш вернулся на козлы, а Милуш, держа распахнутой дверь, подтолкнул Волчка в спину.
Внутри было сумрачно, но уютно и просторно – совсем не так, как в почтовых каретах. Широкие сиденья с мягкой обивкой могли служить и постелью, четыре окошка с раздвинутыми занавесками были забраны витыми решетками, пол и светлые стены блестели полированным деревом.
Спаска забилась в дальний угол, и Волчок поспешил сесть рядом с ней. Милуш, пригибаясь, захлопнул дверцу, уселся напротив и откинулся на спинку сиденья. Карета тронулась с места – у неё были мягкие рессоры, Волчок не сразу заметил движение.
Глаза Чернокнижника сузились, когда он взглянул на Спаску.
– То, что ты сделала, – поступок не только глупый, но и дрянной, – начал он медленно, с расстановкой. – И на месте твоего отца…
Волчок не дал ему договорить, прикрывая Спаску плечом:
– Не смейте на неё кричать. Она ни в чем не виновата.
Милуш воззрился на Волчка скорей удивленно, чем рассерженно.
– Он плохо слышит, – робко сказала Спаска Чернокнижнику, и Волчок догадался, что говорил слишком громко.
– А нечего стоять рядом с колдуньей, когда она отдает силу добрых духов, – презрительно усмехнувшись, ответил тот, глядя Волчку в глаза. – И защищать её от меня тоже не надо, я сам разберусь, виновата она или нет.
– Если бы она не ушла из замка, то давно была бы в руках Огненного Сокола. – Волчок постарался говорить тише, но, похоже, у него это плохо получилось, потому что Милуш поморщился.
– Подвинься к свету, – велел он и, недовольный результатом, бесцеремонно развернул голову Волчка боком к окну. А потом, дергая его ухо обеими руками в разные стороны и заглядывая внутрь, изрек:
– К утру пройдёт. Можно подумать, она вспомнила об Огненном Соколе, когда уходила из замка. Мне показалось, её интересовал совсем другой гвардеец.
– Это вас не касается. – Волчок подвинулся на место. – Вы ей не отец, чтобы я перед вами оправдывался. А за всё, что она сделала, отвечаю я, и только я.
– Её отец сейчас мечется по Паромному тракту в надежде спасти дочь, а с его раной надо лежать в постели, – ответил Милуш. (Спаска тихо ахнула и прижала руки к губам.) – Я уже не говорю о том, что он бросил всё и примчался сюда, едва узнал, что ей грозит опасность.
– А вы уверены, что в замке она была бы в большей безопасности? – спросил Волчок.
– Уверен. А ещё я уверен, что, будь она в замке, мне не пришлось бы играть в догонялки с гвардейцами. Я должен готовиться к осаде, а не раскатывать по всей Млчане в поисках негодной девчонки.
– Я благодарен вам за спасение. И мне особенно приятно, что человек, для которого я работал пять лет, сделал это сам.
– Ты работал не для меня, а для себя и всех нас. – Милуш усмехнулся скорей довольно, хотя и не без досады.
– В таком случае и вы защищаете эту девочку не для меня и не для неё, а для себя и всех нас. Потому что никто из нас не может дать миру столько солнца. Ради этого можно и в догонялки с гвардейцами сыграть.
Милуш поморщился:
– Это не снимает с неё ответственности.
– Я уже сказал: за это отвечаю я.
– Вот так просто? Берешь и отвечаешь?
– Считайте, что это я велел ей уйти из замка. Я хотел, чтобы она ушла из замка ко мне. Она это сделала для меня, и я рад, что она это сделала. И мне безразлично, нравится вам это или нет.
– Вот сейчас я высажу вас обоих из кареты и погляжу, что будет дальше, – прошипел Милуш сквозь зубы.
– В самом деле? – вспылил Волчок. – Мы можем быть свободны? Пойти куда вздумается? Поставить домишко на краю Выморочных земель, завести козу, огородик, наплодить детишек? Спаска может колдовать помаленьку, так что об этом и в соседней деревне никто не узнает. Я могу ловить рыбу или бить зверя, а не торчать в башне Правосудия, рискуя в любую минуту оказаться её арестантом. Мне это нравится гораздо больше.
– Ну, о домишке на краю Выморочных земель ты поговоришь с её отцом, – криво усмехнулся Милуш. – И я очень сомневаюсь, что ему это понравится. Я же никого насильно не держу: бей зверя, лови рыбу, плоди детишек. Но рисковать людьми ради чьей-то глупости, а тем более прихоти, я не намерен.
– Хватит! – вдруг выкрикнула Спаска. – Милуш-сын-Талич, не надо. Я виновата, я знаю! Но Волче – он так не думает, как говорит. Он ругал меня знаете как? Это он нарочно сейчас, он меня защищает. Это вовсе не его прихоть…
Волчок повернулся к ней с усмешкой:
– Да ладно, теперь уж помалкивай. – Он снова глянул на Милуша.
– Её сила – это бремя. И за то, что она его несёт, можно простить ей и маленькие прихоти, и большие глупости. Она не виновата, что её ищет Особый легион. И в отличие от меня она своей судьбы не выбирала.
– Защитник, значит? Зачем она Славуша обманула? Какого злого духа мы в замке сходили с ума, гадая, где она?
– Она не видела Славуша. Она не знала, что он приезжал, – это хозяйка трактира подумала, что в замке опасно, и солгала. И Зорич её поддержал. В Хстове только и говорят об осаде замка. Спаска от меня узнала, что за ней Славуш приезжал.
Милуш посмотрел на Волчка сверху вниз:
– Надеюсь, Огненному Соколу ты лжёшь правдоподобней.
– Если бы Огненный Сокол хоть раз уличил меня во лжи, я бы здесь не сидел. И вам тоже ничего не стоит проверить мои слова.
– Спаска, он говорит правду? – Милуш вцепился взглядом в её лицо.
– Не смейте её допрашивать! – рыкнул Волчок, но Спаска безропотно выдержала взгляд Чернокнижника и твердо ответила:
– Да. Он говорит правду. Я не знала, что Славуш приезжал. Тётушка Любица ничего мне не сказала.
Волчок не понял, слышен ли Славушу этот разговор. Может быть, его заглушал стук копыт…
===31 мая – 2 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир. Продолжение===
Двоих всадников отправили за Змаем, на Паромный тракт. К Хстову не приближались, на Северный тракт выехали по узкой и шаткой гати.
Волчок успел рассказать об охотниках за колдунами, о подготовке к осаде, разговоре с Огненным Соколом и господином Красеном, Спаска – о небывалой силе Вечного Бродяги. На почтовой станции, где Милуш менял лошадей, к карете подъехал гвардейский разъезд, капрал хотел обыскать карету, но Чернокнижник указал капралу направление, в котором тот может ехать вместе со своим разъездом.
Волчку показалось, что Спаске не следовало слышать этих слов, но она нисколько не смутилась, как будто слышала их каждый день. А вскоре сзади раздался грохот колес (занавески на окнах задернули), надрывное ржание лошади, и через минуту дверца распахнулась – в карету запрыгнул Змай. Спаска кинулась ему на шею:
– Татка, таточка мой… Ты ранен? Милуш сказал, что ты ранен…
Змай молча обнял её, и лицо у него было… страшным. Каменным – и серым, словно камень.
– Таточка, ну что ты молчишь? Тебе больно?
– Ох, кроха. – Лицо его разгладилось, он улыбнулся и глянул на Волчка. – Мне сказали, что это не опасная рана, так что не переживай.
Змай на Спаску совсем не сердился. И отшучивался в ответ на брюзжание Милуша, и благодарил Волчка, но казалось, что его гложет какая-то неотвязная мысль, потому что взгляд его иногда останавливался, а лицо каменело.
Волчок же думал о восьмиглавом змее, летевшем в ночную тьму болот, – и по спине бежал озноб. Живущий в двух мирах… Человек, обладающий силой бога, сидел напротив него как ни в чём не бывало: балагурил, хохотал, насмехался над Милушем (самым знатным колдуном Млчаны!), рассказывал о Верхнем мире и Вечном Бродяге (наверняка выдумав половину чудес, о которых говорил).
Волчка решено было оставить в замке на три дня – до конца отпуска, – и Змай пообещал позаботиться о гвардейской форме, оружии и пресловутой золотой булавке, оставленных в деревне охотников за колдунами.
Конечно, показываться на людях Волчку не стоило – подозревали, что в замке есть шпион, поэтому поселили Волчка не в отдельную комнату, где он сидел бы взаперти, а в комнату Спаски и Змая.
Строгая и чопорная старуха – Спаскина няня – долго отчитывала Змая за этот опрометчивый поступок, а Волчка невзлюбила с первого взгляда. И если над Милушем Змай откровенно смеялся, то старуху побаивался, хотя и не уступал её напору.
Поздний ужин – далеко за полночь – Милуш назначил в комнате Змая. Волчку показалось, это было сделано лишь для того, чтобы не оставить его наедине со Спаской. И явились на ужин только сам Чернокнижник и Славуш.
– Никаких факелов! – заявил Змай, увидев Милуша на пороге. – Здесь только восковые свечи.
А свеч в самом деле хватало с лихвой – за столом было светло как днём. И дорогая посуда сверкала, и хрусталь, серебряные кубки и приборы. Волчку случалось бывать на званых обедах, и этот не был роскошней других, но на скромные ужины у мамоньки не походил.
– Ты не бери в голову, – подбодрил его Змай. – Это Милуш любит пустить пыль в глаза. Мы же со Спаской живём здесь так же, как у Любицы.
То ли Змай сделал это нарочно, то ли это получилось случайно, но Спаска оказалась сидящей в торце стола, а Волчок и Славуш – рядом с ней, напротив друг друга. Милуш долго мялся во главе стола, но сел рядом с Волчком – наверное, из вежливости.
Змай, подсевший к Славушу, сам разлил вино и предложил выпить за встречу. Некоторое время за столом было тихо – все проголодались, да и устали. Но вино взбодрило не только Волчка – Милуш воспрянул и продолжил брюзжать:
– Змай, я твоей дочери более не сторож. У неё и без меня довольно защитников, так что уволь меня за неё отвечать.
– Да и не отвечай, – ответил Змай. – Я на тебя и не надеялся. Я Славушу её поручал.
Милуш кашлянул и сжал губы:
– А я, между тем, говорю совершенно серьёзно. Прежде чем снова исчезнуть, будь добр, позаботься о том, чтобы твоя дочь больше не совершала столь опрометчивых поступков.
– Милуш, какой ты скучный человек… Мелочный брюзга, – ответил Змай, разливая вино. – Наверное, ты мало выпил.
– Да, – поднялся Славуш, сжимая кубок в руке. – Я предлагаю выпить за Волче. Если бы не он, вряд ли мы сейчас сидели бы за этим столом.
– Вот уж точно, – проворчал Милуш. – И Змаю не пришлось бы возвращаться из Верхнего мира, и мы спокойно спали бы сейчас в своих постелях…
– Ерунду ты говоришь, – сказал Змай Чернокнижнику. – Меня бы точно заставили сюда вернуться. Я догадывался, что чудотворы могут блефовать, но всё равно должен был всё проверить. Меня смутило только одно: Вечный Бродяга сказал, что у Спаски пострижены волосы. И я испугался.
– Почему? – спросил Славуш.
– В башне Правосудия женщинам стригут волосы, – ответил Змай. – Так что я присоединяюсь: выпьем за Волче, за его золотую голову, его находчивость и бесстрашие.
Славуш, пригубив вино, повернулся к Волчку и сказал:
– Я очень благодарен тебе и за то, что ты пришел сюда третьего дня, и за то, что Спаска сейчас здесь, со мной.
– Это не стоит благодарности, – пробормотал Волчок. И очень хотел добавить: «Не с тобой, а со мной», но удержался.
– Ты рисковал, – смущенно пожал плечами Славуш.
– Я всегда рискую, – ответил Волчок.
– Главное, чтобы тебе не приходилось рисковать попусту, – вставил Чернокнижник, многозначительно посмотрев на Спаску.