Изнутри маскировочный купол практически был невидим. Как только его установили, Авдей раз шесть, наверное, выбирался наверх посмотреть на чудо, сотворённое устаревшей военной техникой. Нет, если, конечно, приглядеться, становилось заметно: что-то с полянкой не то. По краям травка как травка, а вот посерёдке какая-то… смазанная вроде…
Но это если приглядываться нарочно. А так, пока случайно не набредёшь, ни в жисть не заподозришь, что там внутри жильё. Кстати, в отличие от прозрачных стен хроноскрёба энергетический купол, казалось, не гасит, а усиливает звуки, стало быть, при появлении комиссии вести себя надлежит предельно тихо…
Проснулся Авдей среди ночи от женского вопля. Сначала решил: приснилось, однако вопль повторился.
Схватил фонарик, выглянул наружу. Половинки луны вполне хватало, чтобы различить поляну и метнувшегося прочь большого серого кота, обычно столовавшегося у Авдея. В рощице кто-то трещал сушняком и всхлипывал.
Светя под ноги, двинулся на шум. Девушка (та самая, с которой они днём перешли на «ты» за столиком «Безвременника») прижималась спиной к тополю, и в руке её был охотничий нож.
— Чего орёшь?
— Кошка… — выдохнула она.
— И что?
— Она же, наверное, непривитая…
Нет, они там точно все рехнулись в своём хроноскрёбе!
— Так я и сам непривитой…
Вроде успокоилась малость, спрятала нож в чехол. Получилось это у неё не сразу — руки тряслись.
— Ты как сюда попала вообще?
— У меня отмычка… — задыхаясь, сказала она, — со всеми допусками… На любой уровень, хоть наружу…
— Эх ты! Оказывается, и такие есть?
— Адик сделал.
— Кто?
— Ну… байкер… С нами за столом сидел…
— Та-ак… А сюда ты зачем?
Подалась к Авдею, ухватила за отвороты куртки.
— Твою землянку хотят демонтировать!
Тот осклабился:
— Пускай они её найдут сначала…
— Найдут! — в отчаянии бросила девушка. — Эти… из отдела доместикации… договорились Каллистрата Фелициановича прямо к землянке вывести…
— Зачем?
— Корнея Корнеича подсидеть хотят…
Судя по всему, речь шла о тех двоих, что удостоили Авдея утренним визитом. Он осторожно открепил девичьи пальцы от своей куртейки и вернул их на безопасное расстояние.
— Откуда знаешь?
— Кир сказал.
— А он откуда?
— Так у него отец там работает… Мы завтра на акцию протеста выходим… в триста четвёртом…
— Почему именно в триста четвёртом?
— Ну так акции протеста только там и разрешены… в триста четвёртом…
Авдей смотрел на неё чуть ли не с умилением. Такой страх перед нулевым уровнем, перед дикой природой — и всё-таки отважилась выбраться наверх, найти… Ещё и ночью!
— А кто он такой, этот Каллистрат Фелицианович? Что-то, я смотрю, все его боятся…
— Каллистрат Фелицианович?.. — переспросила она, моргая. — Н-ну… как же!.. Этот… куратор… из столицы…
— Ладно, — сказал Авдей. — Будем считать, я понял. Спасибо за предупреждение… И-и… знаешь, что? Давай-ка я тебя до бетонки провожу. А то не дай бог кошки покусают, вороны заклюют. Вороны, они ведь тоже непривитые…
— Может, лучше в землянку?.. — робко предложила она. — А утром я…
— Э, нет! — решительно пресёк он это поползновение. — Не теперь…
Чёрт её разберёт, вдруг несовершеннолетняя!..
***
Возле самого бетона Варвара (так звали отчаянную натуралку) предприняла ещё одну попытку соблазнить Авдея, и тому, следует заметить, едва удалось уклониться. Откупился обещанием, что скоро увидятся в хроноскрёбе…
Когда он достиг своей берлоги, почти уже рассвело. И тут, как нарочно, поступил сигнал о прибытии комиссии. Хорошо хоть проводить успел!
Утренняя рыбалка, понятное дело, накрылась. Авдей ругнулся, включил фонарик и принялся собирать валяющиеся посреди поляны снасти. Отнёс всё вниз, причём чуть не расшибся, споткнувшись по дороге о силовую установку, питавшую купол.
Подумав, снял с полки Аристотеля, выбрался по кирпичной лесенке наружу, пристроился на верхней ступеньке и, подождав, пока развиднеется окончательно, приступил к чтению. Каждый раз переворачивать страницу было незачем — как всегда, вполне хватило той одной, на которой книга раскрылась.
Аристотеля он любил читать потому, что великий грек сплошь и рядом рассуждал о нём, об Авдее. Чаще, правда, бранил.
«Тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств, живёт вне государства, — всё легче и легче разбирал Авдей проясняющиеся с каждой минутой слова, — либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек».
Отложил книгу на кирпичи, призадумался. Так кто же он всё-таки: недоразвитое существо или сверхчеловек?
И не одно ли это и то же?
На корявую старую вербу слетел скворец. Для начала пощёлкал, посвистал по-своему, потом начал всех передразнивать: мяукал, тарахтел по-сорочьи, изображал скрип Авдеевой двери, наконец наежинил пёрышки на груди и весьма точно воспроизвёл трель иволги.
Хорошо хоть звон закидушки копировать не научился!
***
Стоило выглянуть солнышку, нагрянула комиссия. Пешком, что характерно. Никаких вертолётов, никакого наземного транспорта.
Впереди бодро шествовал высокий жилистый старик с брюзгливым и несколько обвисшим лицом — должно быть, тот самый Каллистрат Фелицианович, при одном имени-отчестве которого все вокруг трепетали. Местное начальство следовало за ним, чуть приотстав. То ли из почтения, то ли притомились с непривычки. Всех, понятное дело, подняли с постелей засветло, но на открытую позевоту никто не осмеливался.
Авдей хотел перебраться внутрь, потом подумал: зачем? Кто его под куполом увидит?
— Вот, Каллистрат Фелицианович, — лебезил один из свиты. — Как видите, всё приведено в естественный, я бы даже сказал, экологически чистый вид…
— Естественный, говоришь?.. — раздался зловеще-скрипучий голос высокого гостя. — А это как понимать прикажешь?
Все взглянули — и обмерли. Меж травянистыми бугорками вилась тропинка.
— Ну так это, наверное… зверьё протоптало… на водопой…
— Прямо отсюда и протоптало?
Действительно, в каком-нибудь десятке шагов посреди поляны стёжка внезапно обрывалась.
Каллистрат Фелицианович приблизился к месту её зачатия и уставился в упор на незримого ему Авдея. Глаза у старика были водянистые, беспощадные. Сердце тоскливо сжалось. Значит, всё-таки переселяться на двести с чем-то сороковой… Или копать новую нору где-нибудь на отшибе… Эх вы, хроноскрёбыши! Даже замаскировать как следует не сумели…
— Эх вы… — словно подслушав мысли Авдея, с горьким упрёком произнёс Каллистрат Фелицианович, — хроноскрёбыши… Ну-ка выключите эту вашу… технику!
Евграф Дмитриевич (он тоже смотрел в сторону Авдея) беспомощно развёл ладони. Тот, кому адресован был этот жест, понуро сошёл на гладкий глиняный пол землянки, поставил Аристотеля на место и, взяв со стола пульт, отключил установку. Снова поднялся по кирпичной лесенке наружу и застал там немую сцену.
Ближе всех к нему стоял изумлённо отшатнувшийся Каллистрат Фелицианович. Свита застыла в различных, но одинаково исполненных горя позах. И только на лицах тех двоих из отдела доместикации отчётливо читалось злорадство.
— Как звать? — потребовал к ответу старческий голос.
Хочешь не хочешь, пришлось представиться:
— Авдей…
— И ты здесь… живёшь?
— Живу…
Глава комиссии переводил суровый взгляд с браконьера на его жилище и обратно.
— Рыбкой, небось, снабжаешь? Этих…
— Рыбкой…
— И как клёв?
— По-разному…
Старик повернулся к сопровождающим, властно заломил бровь.
— Так, господа конспираторы, — тяжко изронил он. — Можете быть свободны, я вас здесь больше не задерживаю. Через час жду всех в кабинете Корнея Корнеича…
Свита поспешила ретироваться.
— Снасти покажь… — буркнул Каллистрат Фелицианович.
Сошли по лесенке, зажгли светильник, осмотрели снасти.
— Так, может, у тебя и «казанка» где-нибудь на бережку в кустах припрятана?
— Кто припрятан? — не понял Авдей.
Высокий гость покосился на него с сожалением.
— Молодой… — ворчливо промолвил он. — Не застал… Лодка была такая… дюралевая — «казанка». И мотор «Вихрь»… расточенный… форсированный… Скурмы догнать не могли!
— Кто?
Каллистрат Фелицианович оделил невежду презрительным взглядом.
— Рыбнадзор, — скрипуче пояснил он. — Я смотрю, никакой ты не браконьер — так, сявка… — Внезапно старческие глаза затуманились, возмечтали, сухие губы сложились в подобие улыбки. — Эх, помню… Начнут догонять — мы нырь в протоку! А им-то — тесно! Они-то — на подводных крыльях… М-да…
Порывисто повернулся к Авдею, взял за локоть.
— Слушай! Через недельку… когда вся эта канитель кончится… Рыбалку мне сообразишь, а?..
— А-а… — опасливо начал тот.
— А вздумаешь кочевряжиться, — насупился грозный старец, — приму к тебе меры… Что? Как? Сможешь?
— Смогу, — сказал Авдей.