В этот весенний день Закари Фёрсту исполнилось три месяца.
Заки стал первым двоюродным внуком Исли.
Исли любил его с отчаянной нежностью, прекрасно понимая, что он тут далеко не первый в очереди на обожание. У Заки было полно родственников со стороны Клэр: дедушки, бабушки, тети и дяди. Еще была калифорнийская бабушка Лаки, однажды нагрянувшая в Сиэтл взглянуть на новорожденного, как злая фея, которую не пригласили на крестины. Со слов Клэр, она была разочарована тем, что мальчик совсем не похож на отца Лаки, но все равно почему-то отписала младенцу виноградники в Напе. Рассказывая об этом, Лаки крутил пальцем у виска, что не мешало ему самому счастливо и глупо улыбаться каждый раз, когда он брал кулек с сыном на руки.
Ригальдо утверждал, что Фёрсты бесповоротно утратили разум в день, когда Лаки посреди рабочего дня прислал Исли картинку без подписей. Тот открыл сообщение прямо на совещании, слушая доклад директора по маркетингу, и чуть не сдох от ужаса, увидев черно-белый конус УЗИ. Последний раз, когда ему доводилось разглядывать похожую картинку, там была пораженная карциномой печень Харви Смита. Исли разнервничался так, что пришлось объявить перерыв. На его встревоженный вопрос в трубку: «Лаки, кто болен?!» — дорогой племянник безмятежно ответил: «Никто не болен, ты что. Это маленький Фёрст. Правда, классный?..»
В тот раз, предупредив Люсиэлу, чтоб никого не пускала, Исли заперся в кабинете и накидался коллекционным джином. Когда Ригальдо открыл дверь своим ключом, Исли поднял на него глаза и сказал: «Я стану дедом в сорок четыре года». Ригальдо обошел стол, взял из руки Исли стакан и одним глотком прикончил оставшийся джин. А потом проворчал, сморгнув выступившие слезы: «Боюсь даже спросить, а кем твой будущий внук будет считать меня».
И с этого дня перед Исли открылся дивный новый мир, вся эта чудовищная ветвь детской индустрии, призванная выдоить из родителей все, что они могли себе позволить, а уж он мог себе позволить многое. Когда Лаки присоединялся к нему, они как два дебила запускали на озере управляемый катер или выкладывали железную дорогу на половину гостиной. Клэр необидно смеялась, аккуратно перешагивая рельсы и разводные мосты, а Ригальдо подчеркнуто их игнорировал. Его-то подарки были убийственно практичны. Не то что хтонические зайцы в человеческий рост, которых становилось в доме Лаки все больше.
С прохладной сдержанностью Ригальдо все было не так просто: Исли довольно быстро вычислил, что его муж тайно страдает. Когда он как следует прижал Ригальдо, выпытывая, что происходит, тот долго отбрыкивался, но в конце концов раскололся.
«Не вздумай им рассказать, — пробормотал Ригальдо. — Они обидятся. Но блядь, да, я вроде как расстроен тем, что теряю близкого друга. Клэр уплывет в увлекательный мир слингов и женских чатов, и ей станет неинтересно со мной общаться».
Исли тогда не удержался и довольно жестко сказал, что не подозревал его в таком малодушии. В прошлом году Клэр закончила университет и поступила в резидентуру по хирургии, и теперь набирала положенное число часов у операционного стола. Она держалась за место и была всерьез настроена работать до самых родов, чтобы не упустить своего аттендинга, известного профессора хирургии. Пока что она плавала исключительно в увлекательном мире аппендицитов, ректальных кровотечений и абсцессов, и это никак не мешало ей общаться с людьми. Ригальдо устыдился и постарался взять себя в руки. И, судя по тому, что Исли регулярно слышал из его разговоров по скайпу, у них с Клэр все по-прежнему было хорошо.
Младенец, мальчик восьми с половиной фунтов веса, появился на свет в декабре. После звонка Лаки Исли приехал на свой завод, прошел на крышу и битый час простоял там на холоде, выкуривая одну сигарету за другой. Перед ним как на ладони лежала промзона Сиэтла и районы новой застройки, справа на горизонте светилась зубчатая гряда гор, а слева бликовал океан. Было слегка морозно и солнечно. Огромная лужа за заводским периметром, на месте которой собирались возводить сорокаэтажный дом, замерзла и стала ровной, как каток.
Ригальдо отыскал его на той крыше по маячку GPS, почти насильно увел вниз и долго грел у себя под пальто его холодные руки.
Сейчас, стоя в тени торгового центра «Сауз Кингдом», Исли с необыкновенной ясностью вспомнил те ощущения.
На крыше его накрыло мыслью, что он хотел бы когда-нибудь показать новорожденному внуку весь город — с его портовыми кранами, высотками, Спейс-Нидл, индейскими символами, монорельсом и троллем под мостом. Заводы, фабрики, магазины, рыболовные сейнеры, кофейни, музыкальные магазины, дождевой лес — так, как будто все это принадлежало только ему, Исли Фёрсту. Но у Закари были родители, которые тоже хотели многое ему дать, и Исли как никогда остро почувствовал, что не имеет права навязываться. Что ж, он подождет со своей охуенно ценной картиной мира до тех пор, пока Заки не научится ходить, а потом проведет его за руку от залива и до завода, вручая свою империю.
А до тех пор можно дарить ему роботов. Уж этого-то права у него никто не отнимет.
Исли взглянул на часы — Лаки по-прежнему где-то шлялся, паршивец! — затушил сигарету и бросил окурок в урну. Прищурившись против света, проверил, где красный шар. Тот мялся между двумя одинаковыми синими «Хондами», совсем недалеко от входа в торговый центр.
Оглядываясь на него, он быстро прошел сквозь вертушку, наперерез толпе, текущей по первому этажу, и окликнул безмятежного охранника:
— Кажется, на парковке потерялся ребенок.
Наградой ему был изумленный взгляд.
— С чего вы взяли? К нам никто не обращался.
— С того, что он уже двадцать минут обходит похожие машины, — Исли пожал плечами. — Больше, увы, ничего не знаю. Я не приближался, чтобы его не напугать.
Охранник что-то уныло пробормотал в рацию на плече и поплелся наружу. Исли еще раз взглянул на часы и двинулся следом — посмотреть, чем дело закончится.
Ужасный мир, где нельзя напрямую спросить у ребенка, не нужна ли ему помощь, особенно если ты взрослый мужик, женатый на другом мужике.