27 июня 427 года от н.э.с.
Даже на метеостанции Инда регулярно получал отчёты о поведении Йоки Йелена: краткие – по телеграфу ежедневно и два раза в неделю – подробные, где говорилось о каждом шаге и слове Вечного Бродяги, в том числе – что он ел, сколько спал и как работал.
И, к сожалению, эти отчеты читал не только Инда, и не только он принимал решения и корректировал действия воспитателей колонии. Да, Инда не был педагогом. И его знание психологии не подтверждалось никаким документом, и уж тем более его чутьё ситуации трудно было пояснить логически, да так, чтобы переспорить десяток дипломированных экспертов.
Инда жалел, что согласился действовать силой. Надо было стоять на своём. И, как всегда, поздно нашёлся аргумент против принуждения: что, если жестокое обращение окончательно толкнёт мальчишку к решению прорвать границу миров? И дело даже не в том, прорвет он её или нет и какова вероятность этого прорыва, – дело в том, что он при этом погибнет.
Да, конечно, лет через пятнадцать-двадцать они создадут два или три десятка подобных гомункулов, а через пятьдесят лет их будет уже сотня. Может быть, не таких сильных, но в десятки раз сильней обычных мрачунов. Однако эти пятьдесят лет ещё нужно прожить.
Выходка мальчишки за пределами свода придала веса аргументам Инды, метод кнута эксперты согласились поменять на метод кнута и пряника. А бурная деятельность Йеры Йелена оказалась как нельзя кстати.
Да, конечно, за выброс энергии в границу миров мальчишку следовало примерно наказать, и не просто наказать – напугать как следует, что профессор Мечен и исполнил с блеском. Инду весьма насторожили обещания младшего Йелена убить профессора.
Нет, Мечена ему было не жаль, и даже наоборот, но в случае, если Йока исполнит обещание, и Йере Йелену, и Инде придется туго: мальчишка не поверит в торжество справедливости и лояльность чудотворов, он быстро смекнёт, что может потребовать большего. И тут Приор прав: Йелен начнет диктовать свои условия, торговаться.
Пряник должен падать ему в руки лишь как плата за сотрудничество, но ни в коем случае не как аванс. Если с Меченом что-нибудь случится, ни о каких авансах говорить не придётся, это углубит конфликт, заведет его в тупик, это патовая ситуация для всех: и для Йелена, и для чудотворов.
А довести подростка до нервного срыва ничего не стоит, особенно, если ему нечего терять. Он может выбросить энергию непроизвольно, от злости или от отчаяния. Он может нарочно усугубить свою вину, зная, что сильней его наказать не смогут. Он может сделать это ради бравады перед сверстниками или для сохранения самоуважения – ведь это подросток, он принимает решения не головой, а сердцем.
Так пусть он диктует свои условия директору колонии, Мечену будет полезно помнить, с кем он связался. Пусть «педагогическая» мысль Мечена работает на полную катушку, а не катится по наезженной колее. Да и сам он, наверное, не хочет получить удар от Вечного Бродяги в полную силу.
Инда послал в Брезен телеграмму с приказом пойти на уступки, сделать вид, что угроза принята всерьёз. По возвращении с метеостанции в Тайничной башне его ожидало ещё одно неприятное известие: в Исподнем мире провалилось покушение на Государя.
Инда, конечно, считал, что это дело времени, что рано или поздно храмовники своего добьются, но провал почему-то очень ему не понравился, вызвал смутные подозрения. Инда решил, что заедет не только в Брезен, но и в Храст на обратном пути – встретиться с Красеном. Или, ещё лучше, с Явленом.
Как ни странно, его союзником в методах работы с Йокой неожиданно выступил Вотан. Приор случайно проговорился, что, консультируясь с мозговедом, слышал те же аргументы, что выдвигал и Инда. Это почему-то было неприятно.
Не то, что Приор советуется с мозговедом, – пусть ему, хоть Вотан и нейрофизиолог, а вовсе не психолог. Инда тоже психологом не был, однако принимал решения в обход мнения экспертов. Неприятно было иметь Вотана в союзниках, а не в противниках.
Поймав себя на этой мысли, Инда удивился своей неприязни, ничем не обоснованной и нерациональной. Вновь вспомнилось злорадство мозговеда при голосовании центумвирата… Словно не по незнанию голосовал Вотан, не из желания выслужиться перед децемвиратом, а со злым умыслом скорейшего обрушения свода.
Инда посмеялся бы над собственным нелепым предположением, если бы это пришло ему в голову случайно. По дороге домой из Тайничной башни он заглянул к Йеленам, и, конечно, Йера принял его холодно и настороженно.
– Я завтра утром выезжаю в Брезен и могу отвезти Йоке передачу из дома, – начал Инда с порога, чтобы не вступать с Йерой в ненужные пререкания.
– Мне сообщили, что ему запрещены передачи, – угрюмо ответил Йера, бесцеремонно разглядывая Инду.
– Да, но не те, которые туда привезу лично я. Соберите передачу к десяти утра. Мальчика плохо кормят, я думаю, его порадуют сласти. Из вещей разрешены только книги. Чуть не забыл… У него хорошие отношения с другими воспитанниками, в колонии принято делиться присланным из дома. Но посылку в сотню гектов я везти отказываюсь. – Инда улыбнулся.
Конечно, выехать в колонию следовало раньше, но Инда хотел поговорить с Ясной в отсутствие Йеры. И на следующее утро она сама встретила его в гостиной – и была необычно тихой и подавленной.
– Инда, ты можешь подождать несколько минут? Дара по дороге из Славлены должен заехать в кондитерскую Клечена, привезти конфет…
– Ну, если ты угостишь меня кофе…
– Разумеется. В столовой уже накрыто. Это любимые конфеты Йоки, мне бы очень хотелось, чтобы он их получил… Ты ведь не обманываешь нас, ты действительно передашь ему нашу посылку?
– Ясна, мне обидно это слышать… – Инда быстрым шагом направился в столовую, и она поспешила за ним.
– Сура провёл на кухне всю ночь, и Йера до утра писал Йоке письмо… Ведь мы можем передать ему письмо?
– Я сделаю вид, что не заметил никакого письма. – Инда с шумом отодвинул стул, предлагая ей присесть за стол. – И перестань смотреть на меня как на врага, я вовсе не враг ни тебе, ни Йоке.
Ясна незаметно смахнула слезу кончиком мизинца.
– Инда, мне кажется, это я виновата во всем… Я желала мальчику зла, я хотела избавиться от него. – Она прошептала это тихо, оглядываясь на дверь в кухню. – Но я не хотела такого исхода, ты мне веришь? Он не заслужил такого, он, в сущности, вовсе неплох. И… Я напрасно подозревала его, он вовсе не желал Миле смерти, теперь я это понимаю. Мила плачет без него…
– К сожалению, и мне очень горько это говорить, он действительно мрачун. И очень опасный мрачун. Он не умеет управлять своей силой, и этому его как раз научат в колонии.
– Но… Может быть, можно как-то повлиять на это, ведь он вырос не в семье каких-то проходимцев или преступников… Ты предлагал индивидуальное обучение, преподавателей. Мы все готовы оплатить, и Йера хороший правовед…
– Ясна, пока ничего сделать нельзя. Все зависит от самого Йоки, но и одного его желания мало.
– Но… С ним хотя бы… не обращаются жестоко? – Она снова смахнула слезу, на этот раз более демонстративно.
– Что ты хочешь услышать? – Инде нравилось быть безжалостным. – Что колония для несовершеннолетних мрачунов – это что-то вроде оздоровительной лечебницы на берегу моря? Нет, моя милая, это исправительное учреждение, где мальчики работают на грязной тяжёлой работе и живут впроголодь; за нарушения дисциплины их лишают пищи, запирают в карцер, а ещё – крепко бьют, и не так, как это принято в школах, а иногда до потери сознания и серьёзных увечий. Поэтому на месте Йеры я бы поднимал все связи и знакомства, платил взятки, обивал пороги с прошениями – лишь бы вытащить оттуда мальчишку.
Ясна расплакалась. Впрочем, на это Инда и рассчитывал: пусть теперь она убеждает Йеру в том, что добиваться освобождения Йоки надо не законным путем, а в обход законов. Не требованиями, а смиренными просьбами. И какая разница, движет ли ею чувство вины или родительская любовь?
Имея в Славлене фамилию «Сребренка», пусть и девичью, можно многого добиться.
Для встречи с мальчишкой он выбрал тот же кабинет в здании администрации колонии, что и в прошлый раз, – дистанция, которую создавал привинченный к полу стул, могла сокращаться лишь по воле того, кто сидит в кресле за столом, и это было очень кстати.
До того, как детей привели с болота, Инда успел поговорить с Меченом и с воспитателем Йелена: оба явно преувеличивали собственные заслуги; разговор же с чудотворами из охраны дал гораздо больше информации.
По их мнению, Йелен был гораздо лучше подготовлен к жизни в колонии, чем предполагалось: приучен к жёсткой дисциплине, аккуратен, вынослив и, как ни странно, довольно неприхотлив. Единственное его уязвимое место – болезненное самолюбие.
Да, наказание напугало его и оскорбило, ведь его пороли первый раз в жизни, да ещё и на глазах у товарищей. Но от этого он оправится, и довольно быстро, если пустить дело на самотёк.
Инда велел не пускать дело на самотёк. Йелен должен убедиться, что страшнее места нет и быть не может. Он должен просыпаться в отчаянии и с ужасом засыпать. Он должен мечтать выйти из колонии любой ценой.
Чудотворы пообещали ему добиться этого через два-три месяца и заверили, что при желании и достаточных усилиях сломать можно любого, даже самого сильного, человека. А уж тем более избалованного мальчишку.
Инда велел привести Йелена в кабинет, ничего ему не сообщая заранее, и из окна смотрел на то, как его вели из умывальной в административный корпус. Увиденное произвело на него благоприятное впечатление: мальчишка явно боялся неизвестности гораздо больше, чем в прошлый раз.
Он уже не с такой тщательностью следил за лицом, а осанкой мало походил на воспитанника Академической школы: плечи чуть приподнимались, словно в ожидании удара, глаза бегали по сторонам, к тому же он прихрамывал. За десять дней – неплохой результат.
Парень повернул голову, и Инда увидел выпуклый тёмно-синий рубец через левую щеку и безобразно распухшую губу. Неужели воспитатели бьют детей по лицу? А, впрочем, им видней… Инда начал беседу дружески и сочувственно.
– Я привез тебе передачу от родителей, – сказал он, когда Йелен сел на стул, а сопровождавший его чудотвор вышел за дверь.
Парень посмотрел исподлобья и ничего не ответил: хотел изобразить равнодушие, но получилось нечто настороженное и недоверчивое. Он осунулся, заметно похудел – глаза запали и нездорово блестели. Инда посмотрел на его руки, ухватившие сиденье стула: ободранные и синие…
– Твоя мама очень переживает… – ещё доверительней сказал Инда в ответ на его затравленный взгляд.
– Во-первых, Ясна Йеленка – не моя мать. А во-вторых, она вовсе не переживает, она радуется, что ей удалось от меня избавиться, – ответил мальчишка, стараясь говорить взвешенно, без горечи. Не вышло.
– Кто тебя этому научил? – Инда глянул на него сверху вниз сощурившись. – Да, бессмысленно отрицать, что биологически Ясна Йеленка твоей матерью не является. Но она растила тебя с младенчества и любила тебя, как родного сына. И продолжает тебя любить. Она хотела приехать сюда, так же, как и твой отец, но свидания тебе пока запрещены. Впрочем, тебе пока запрещены и передачи, но я попросил Страстана сделать исключение. Посмотри, отец прислал тебе книги. И в ближайшее время он собирается на собственные средства создать в колонии библиотеку. А мама послала конфет, чтобы ты мог угостить всех своих друзей. Это трюфели, очень хорошие, она специально отправила Дару в лучшую кондитерскую Славлены. А тут – заливной карп, вот его надо съесть немедленно, он и так в дороге чуть не растаял. Бери ешь. И ещё масляное печенье, и сырные палочки, и сухие колбаски. Сура провёл на кухне всю ночь…
Парень заколебался, на его лице отразилась внутренняя борьба. Не было сомнений в том, что он хочет есть, – кадык дернулся несколько раз, прежде чем он сказал с вымученной улыбкой:
– И ты отберёшь у меня эту передачу, если что-то пойдет не так?
– Не говори глупости. Ешь. – Инда встал и сунул в руки мальчишке заливное в контейнере из вощеного картона. – Вот, тут и ложка…
– Мама послала для заливного ложку? – Йелен нервно рассмеялся.
– Вилки и ножи в передачах запрещены. Так же как стеклянная посуда. Я выйду на несколько минут, чтобы тебя не смущать.
Посмотреть на него в глазок было любопытно: парень жадно глотал заливного карпа и вытирал слезы рукавом, изредка хлюпая носом. Соскучился по дому… Инда не спешил возвращаться, дал Йелену успокоиться и утереть слёзы.
– Ешь конфеты, не бойся, тут на всех хватит.
Тот помотал головой:
– Я не хочу конфет.
– Напрасно. – Инда помолчал и посмотрел в окно. – Я знаю, что позавчера ты был серьёзно наказан за то, что угрожал профессору Мечену. Я знаю, что перед этим ты из глупого упрямства не стал сбрасывать энергию в Исподний мир. И я даже понимаю тебя: принуждение всегда вызывает протест. Но… твой отец подал апелляцию в Верховный суд, и, кроме того, в Думе рассматривается вопрос о давлении на твоего отца со стороны нас, чудотворов… Ты же не хочешь, чтобы твой отец получил из колонии характеристики на головореза, а не на запутавшегося и готового искупить свою вину подростка, правда?
– Ты сам говорил, что отец ничего не добьётся. – Йелен отвернулся.
– Ну, если я буду на его стороне… Я тоже могу кое на что повлиять… Сначала я был зол на тебя, но, мне кажется, у тебя есть шанс осознать своё место в жизни, и это место лучше, чем Брезенская колония.
Нельзя загонять жертву в угол, у жертвы всегда должен быть путь к отступлению. И отступление должно быть сладким… Как конфеты из лучшей кондитерской Славлены.