Конфликт между желтокожими и местным представителем (Кого?)
Суслик и передачка арестанту еды с маячком
Иррей?
Столица. Подвалы. Слава
Первая попытка наладить общение с кем-то из старожилов получилась провальной. Когда Славку в порядке обязательных работ приставили к зеркальщикам, мастера и подсобники, угрюмо отмалчивались на аккуратные попытки их разговорить, а после третьего вопроса прямо пригрозили пожаловаться надзирающему.
Второй кандидат в будущие союзники мастер-шкатулочник Петтери, сначала показался более удачной кандидатурой. Славка был отправлен сюда в подсобники, шлифовать заготовки, и невысокий крепенький мужчина возрастом между сорока и пятьюдесятью, весьма охотно отозвался на осторожный вопрос новоявленного помощника, как именно складывать детали. Да и потом отмалчиваться не стал – рассказал и сколько шкатулок получается сделать в день, и как догадался делать такое замечательное покрытие, и даже как сюда попал. Даже посмеялся, что «новик зеленый» ничего не понял.
— Тут не в покрытии дело, паренек! – ловкие пальцы быстро и аккуратно раскладывали готовые детальки на белой тряпице, проверяя каждую на соответствие некоему эталону. — Думаешь, обычные-то мастера неспособны красивый узор сотворить? Могут-могут, еще и так изузорочат, что я и то залюбуюсь! Ха! Не в том дело!
— А в чем?
— Ха! – снова приосанился Петтери, не отрываясь от работы. – Покрытие – ерунда! А вот механизм тайный…
— Механизм?
— Ну да. Я тебе как скажу? Покрытие даже ты после трех дней учебы сделаешь! А вот чтоб шкатулка допускала только хозяина, а остальным по пальцам ядовитыми шипами колола — так только я могу!
— Удивительно… — искренне проговорил Славка, действительно восхитившись мастерством человека, способного рассчитать работу тонкого механизма без уроков геометрии, черчения, и тем более, без компьютера или хотя бы калькулятора.
Мастер эту искренность почуял, и его понесло. Он рассказал про то, что у его творений еще и разные способы открывания: если просто поднять крышку, то шипы как раз и получишь, а вот настоящий хозяин знает, что нажать, чтоб отъехала боковая-то стеночка и показала содержимое. Гордо поведал, за сколько его шкатулки покупают «понимающие люди».
Но пользы с этого было ноль. Потому что мужчина был полностью доволен своей жизнью и на волю не стремился совершенно.
— А чего мне там? – мастер аккуратно положил на расстеленную на столе белую ткань еще одну деталь и потянулся за следующей. — Я тебе как скажу? Тут денег нет, так ведь и там жена со своей родней заработки отнимает, хоть бы раз чего вкусного принесла за эти годы, змеища. Кормят не очень, так ведь завсегда на вкусности подработать можно! Главное, мозгами-то, слышь, вовремя раскинуть – и на тебе дополнительные печеньки, а то и пирожки. Мне даже мясо выписывают, вишь как? Даже по два раза в неделю иной раз выходит!
Он выглядел таким довольным, что Славка не удержался:
— А стимуляция вас… не пугает?
— Хе, два десятка ремешков! – Петтери нащупал на очередной детальке какой-то недочет и поднес ее к глазам, пытаясь рассмотреть. Освещение тут было поярче, чем в камерах, но для тонкой работы все равно годилось плохо. — Да мне, если хочешь знать, за все время только два раза только и перепадало. Ремешки – это для неумех и лодырей. Я тебе как скажу? Человек такая же скотина, как и прочие. И его тоже должно бить, как и остальных, для вразумления. Так что тут все правильно. Работай старательно, парень, не ленись да не гордись надзирающему лишний разок поклониться – и будешь сыт и не бит! Тебе сколько лет-то?
— Восемнадцать.
— Во-от! Тебе повезло, что сюда молодым попал, влегкую привыкнешь да обучишься! Я тебе как скажу? Ты меня держись, я тебе многое подскажу!
Надо же… очередное свидетельство того, что миры разные, а люди одинаковые. Всегда и при любом строе обязательно находятся индивидуумы, которые преспокойно оправдывают все: и, рабство, и насилие, и воровство, и убийство. Иногда они даже способны выстроить целые философские теории на этот счет, обосновывая, почему женщин можно и нужно бить, почему обокрасть сироту – вполне приличное деяние и почему рабство – это хорошо и правильно. И все таких устраивает… пока не касается их самих. Долго ли осталось мастеру Петтери до того, как годы возьмут свое, до того, как начнут слабеть глаза, дрожать руки? И вместо уважаемого мастера надзиратели увидят такого же «лодыря»? Тогда никакие поклоны не помогут избежать наказания. Просто потому, что надзирающим всегда нужен пример, чтобы пугать остальных…
Разговаривать с мастером стало тяжело, но Славка держался за счет «законопослушной маски». Несмотря на малоприятные изречения, мастер действительно прожил тут довольно долго и неплохо разбирался в странных порядках этого места, повадках надзирающих, методах оценки работ… Например, именно он просветил новичка, что называть надзирателя «почтенный» — нарываться на неприятности.
— Правильно говорить: «господин надзирающий», — информировал доброжелатель. — Кстати, за добрые советы с тебя две порции вечернего печенья.
Третья оказалась такой же безуспешной: молодой полировщик, парень чуть старше его самого, первым начал разговор, и они негромко переговаривались пару минут, пока не явился его отец. Высокий худой мужчина, часто и глухо кашляющий, молча врезал сыну по шее и отправил таскать заготовки.
А вскоре Славку вызвал надзирающий. И пригрозил, что в следующий раз за нарушение Порядка отправит куда положено.
— Понял ли?
— Точно так, господин надзирающий! – «добрые» и не слишком дешевые советы мастера Петтери Славка усвоил. — А позволено ли мне будет узнать, господин надзирающий, что я нарушил? Я первую неделю, господин надзирающий! Простите, коли чего не так, боязно ошибиться! Если это касательно инструмента, так я по очереди работал, как положено, господин надзирающий, с позволения!
Макс был прав: маска законопослушного зануды действовала на нервы собеседников быстро, что порой было некстати. Как сейчас, например. Надзиратель раздраженно посмотрел на непривычно говорливого «умника», но, видимо, вспомнил, что тот и впрямь новичок. К тому же «умники» часто бывали «с придурью», не понимали самых простых вещей. Этот еще хоть почтительный…
Мысли на начальственном лице можно было «читать» почти в прямом смысле, слишком явно на этом лице отражались обуревавшие чувства.
— Ты… тебя Слава Зимин зовут? Двуименный?
— Точно так, господин надзирающий.
— С северу, что ли? Имена какие-то странные.
— Точно так, господин…
— И ты придумал этот… как его… зонтик? Отвечай попросту! Да или нет.
— Да, господин…
— Ага. Так вот, тобой довольны. Твоя придумка признана перспективной. Только башмаки пока оставь, придумывай такой… зонтик… чтоб он человека от дождя прикрывал. Побольше, что ли, поширше. Понял ли?
Славка изумленно кивнул. И запоздало обругал себя идиотом. Значит, самое дурацкое и бесполезное изобретение вспомнил? А то, что в этом мире до зонтика пока еще вообще не додумались, на это твоей наблюдательности не хватило? Его же и в родном мире придумали, кажется, только в XIX веке, не раньше. Или раньше? Но тут-то…
Похоже, от тебя, господин изобретатель, вельхо все-таки будет польза.
Вот черт…
— А потому будешь ты пока в механических мастерских, тамошнего старшего я предупрежу, — продолжал тем временем надзиратель, копаясь в столе. Достал из «вложения» недлинную «низку» овальных синих медальонов, «отщипнул» один. — От обязательных подсобных работ тебе покамест освобождение выходит. Будет тебе отдельный угол, инструменты, дощечка с писалкой, все как положено. Руку давай. Левую, с браслеткой.
Браслет «умника», сероватая полоска не слишком качественного железа уже успел основательно Славку достать: широковатый для его запястья браслет холодил кожу, набивал синяки и постоянно мешал, цепляясь за что можно и нельзя. Обматывать его тканью или кожей запрещалось, а сдвигаемый выше, он неизменно сваливался обратно в самый неподходящий момент.
Вельхо легонько стукнул по металлу, пришлепнул к нему медальон – как магнит к школьной железной доске – и тот мгновенно «приварился» к браслету, нехорошо сверкнув по краям.
— Вот так. В едовой комнате покажешь на раздаче – порцию поболе дадут и при ужине печенье выдадут и фрукты сушеной, для здоровья. А то в чем душа держится…
Славка растерянно хлопнул ресницами, чем надзирателя, кажется, порадовал.
— Чего глядишь? Так оно! Коли стараешься, конечно! Рад, небось?
— Спасибо, господин надзирающий! – пылко воскликнула маска, и надзиратель усмехнулся, похоже, сам растроганный собственной «добротой».
— Кузнеца тоже предупрежу, что ты с заказом можешь подойтить. Ну, и что еще понадобится – говори. Понял ли?
— Отдариться нечем, господин надзирающий! – страдальчески вздохнула маска. — За вашу доброту…
— Найдем потом, чем, — туманно пообещал тот. — Сотворишь мне этот свой…
— Зонтик?
— Во-во. Покрасивше какой сотворишь – вот и отдаришься. Ну, иди. Коли вопросов нет.
— Есть, господин надзирающий! – Славка понизил голос. — Что я все-таки нарушил? Боязно. Не подвести бы! Такого доброго господина…
«Добрый господин» недовольно хмыкнул, но разъяснил:
— Коли не по делу разговоры, так запрещено. Не по делу, понял ли?
— Понял, господин надзирающий!
Но тот, видимо, уже привык ко всякому так что на прощание даже снизошел до совета:
— Ты смотри… молодой, глупый пока, да первую придумку уж имеешь – хотя тут без году неделя. Много сейчас будет желающих с тобой поговорить. И не только поговорить… под порку подвести – это тут запросто. Завидущих много. И коли втянут куда, подговорят чего-нибудь сделать вне росписи – виноват ты окажешься, оне в стороне останутся. И под ремнями тебе лежать, если что. Понял ли?