Съездить в Москву все-таки пришлось. Всему есть свои границы, и долгого невнимания к дочери маршал бы не простил. Переплет выбрался в столицу спустя две недели после звонка, даже это небрежение сумев обратить себе на пользу. Человек, для которого общественное выше частного, – таким он старался выглядеть в данной ситуации. А лизоблюды, которыми Акентьев обзавелся на удивление быстро, ему в этом помогали. Правда, всех обмануть не получалось.
Через неделю после маршальского звонка Игорь Иванович Черкашин – непосредственный начальник Акентьева – выбрался из своего склепа, где, по мнению Переплета, проводил большую часть времени, и навестил заместителя на рабочем месте. Дабы выразить приличествующее случаю сочувствие.
Секретарша предупредила Переплета по селекторной связи, так что он успел убрать с рабочего стола всю не относящуюся к служебной деятельности литературу. Это были старые каталоги ювелирных домов, вытащенные по специальному заказу из библиотек. Переплет изучал их на всякий случай, зная почти наверняка, что тратит время впустую. Каталоги отправились в ящик стола, на лицо Акентьев надел маску сосредоточенного советского чинуши. В его арсенале было много этих масок. Некоторые из них подходили идеально, к другим он прибегал редко и неохотно – например, сочувствие Акентьеву давалось нелегко. Впрочем, и лучшие из его личин работали не всегда – это зависело от зрителя. Взгляд Черкашина ясно говорил, что Акентьеву он не верит ни на грош.
– Вы бы съездили в Москву, Александр Владимирович, – сказал он, доверительно глядя ему в глаза, и взгляд его говорил, что это приказ.
Следующим вечером он уже был у Орловых – пил чай с Марией Григорьевной, поглощал ее пирожки с яблочным вареньем, которые не любил с детства, и слушал вполуха ее причитания. Ждали маршала. Встреча Переплета с дочерью закончилась быстрым поцелуем и вручением купленной по дороге куклы. Переплет так и не смог заставить себя поверить, что это его ребенок. Должно быть, Мария Григорьевна это уже хорошо поняла, потому что речь о Ксении больше не заходила. Говорили о чем угодно, о политике и видах на урожай, о пирожках и стоимости погребения в Ленинграде, но не о Дине и Ксюше. Можно было подумать, что совершенно посторонний человек зашел в гости. Да так, оно, в общем-то, и было.
«Идеальная жена для Орлова», – думал Переплет, глядя на седеющие волосы Марии Григорьевны, ее старомодную брошку со смальтой, которой она закрепила концы шерстяной шали. Большую часть дня Мария Григорьевна проводила за работой по дому, ревниво приглядывая за приходившей три раза в неделю домработницей и в оставшееся время исправляя все, что та успела испортить. По крайней мере, так все выглядело в ее пересказе.
Так или иначе, Ксения попала в хорошие руки. Акентьев бродил по роскошной квартире Орловых, сравнивая ее с домом своего отца. Квартира Акентьева-старшего четко ассоциировалась с театром, где отец проводил большую часть времени. Дом Орловых скорее напоминал музей или казарму. Здесь все было на своих местах. В таком доме трудно было забыть зажигалку или пачку сигарет – любая вещь, оказавшаяся не на своем месте, нарушила бы общую гармонию. Теперь Переплет понимал хотя бы отчасти причины Дининого поведения – но не стал углубляться дальше в бездны психологии, оставив это специалистам.
Вечером вернулся Орлов, подтянутый и бодрый. Лицо его было спокойным, даже веселым, и Переплет решил, что с Диной дела не так уж плохи. Они пили индийский чай – никакого спиртного не предлагалось. «В доме висельника о веревке не говорят», – вспомнил Переплет старую добрую пословицу.
– Завтра поедем навестить! – сообщил за чаем тесть.
Переплет кивнул, выбора у него в любом случае не было.