Быть может, жене нашего благодетеля, которая знала французский, я бы еще с грехом пополам сумела бы объяснить, зачем мне понадобился чемодан. Но втолковать это привратнику не представлялось никакой возможности. Оставалось действовать тайно. Постоянно следить, не идет ли кто по лестнице. Передвигаться бесшумно. Освобождать жизненное пространство вокруг чемодана так, чтобы совершенная мною перестановка рухляди не бросалась в глаза. Предвидеть необходимость перерывов на сон и еду. А тут еще и с дверьми получилась накладка.
Прачечная состояла из двух помещений, собственно прачечной и сушилки, и в ту и в другую с лестничной клетки вели отдельные двери. Мы с чемоданом располагались в сушилке, ключ же у меня имелся только от прачечной. Дверь в сушилку оказалась закрыта на засов, которого раньше не было, так что попасть к своему чемодану я могла лишь через прачечную. Он располагался почти под самой дверью, той, что на засове. Может, оно и к лучшему, никто не застанет меня внезапно, но, с другой стороны, в прачечную могли войти за моей спиной, отрезав путь к отступлению. Вряд ли этот путь мне понадобится, но на всякий случай пускай бы оставался.
С неспокойной душой приступила я к каторжному своему занятию, хотя и весьма активно. Но только открутила один болт и взялась за следующий, как с лестницы послышались чьи-то шаги. Почти бесшумные, но я сидела у самой двери, тихо, как мышка, поэтому услышала бы малейший шорох.
Я затаилась, даже дышать перестала. Кто-то поднялся на последнюю площадку и тоже затих. Я не дышала с одной стороны, а он — с другой. Минуты две стояла мертвая тишина, потом раздался стук. Ну на кой черт кому-то понадобилось стучать в заброшенную прачечную!
Я еле успела прикусить язык, чтобы не сказать «войдите». Вот же черт! Чуть не спалилась… Может, он для того и стучал?
Кто бы это мог быть? Не консьерж же — зачем ему стучать, он просто открыл бы одну из дверей и вошел. Кто-то из жильцов? Но какого лешего его сюда занесло? Нет, это мог быть только чужой.
В дверь снова постучали. Передо мной явственно возникла сценка из недавнего прошлого — кто-то стучал тогда в дверь, а Алиция не хотела впускать, — и почему-то сейчас начало казаться, что это один и тот же человек. Меня бросило сначала в холод, потом в жар. Таинственный субъект между тем вовсю старался довести меня до нервного расстройства — постучав третий раз, стал бренчать засовом. Наверное, вставлял ключ. Стараясь не попасть в зону видимости, если ему вздумается заглянуть в замочную скважину, я бесшумно переползла через рухлядь и забилась в угол прачечной. Если он справится с засовом, я дам деру, оставив ему на память инструменты Генриха.
Зловредная тварь на лестнице оставила засов в покое и теперь бренчала ключом в двери прачечной, как раз в той, через которую я вознамерилась удирать. Теперь все пути отрезаны. Я уже собралась было от страха лишиться чувств, как вдруг он угомонился.
Какое-то время на лестнице стояла тишина. Выглянуть в замочную скважину я не решалась — не дай бог на меня уставится оттуда тоже припавший к дырке глаз, я тут же околею от ужаса. Лучше не рисковать. Не дышать, не шевелиться, даже если мне суждено превратиться в тысячелетнюю окаменелость. Когда я уже была готова отдать концы, за дверью послышались удаляющиеся шаги.
Не прошло и тысячи лет, как я очнулась — с мыслью, что родилась в рубашке. Переведя дух, вернулась на свою уютную спинку от дивана, выкурила сигарету и слегка пришла в себя. Собственно, а что такого случилось? Я ведь с самого начала допускала возможность конкуренции. Кто-то чужой проник сюда, когда калитка была еще открыта, и пытался добраться до чемодана. Не для того же он сюда ломился, чтобы посидеть на диванной спинке. Кое-какие преимущества у меня перед конкурентом имеются — ключ от прачечной и знание местности. У них, наверное, с входным ключом те же проблемы, что у меня с ключом от чемодана. Диву даешься, до чего же тут непопулярны отмычки!
Получив с появлением соперников изрядную дозу адреналина, я с удвоенным остервенением накинулась на чемодан. На редкость неподатливая скотина! К вечеру я открутила шесть болтов, а чувствовала себя так, как если бы воздвигла пирамиду Хеопса, единолично и в рекордные сроки. Всю свою жизнь я ратовала за равноправие, но тут пришлось признать свою женскую слабость — ясно, что эта куча заржавелого железа требует мощной мужской длани. В моем исполнении работа затянется до греческих календ!
В исключительно скверном настроении ехала я следующим днем на Амагер. Проклятый рундук ни за что не хотел раскрывать свою тайну. В этом он был похож на меня: свои собственные я тоже не собиралась раскрывать. Ну не могла я сообщить в датскую полицию, что на ипподроме процветает наркобизнес, что замешан в нем Петер Ольсен с перебитым носом, что причастен к этому плешивый недомерок в шляпе и что наркоту следует искать в лавке его сына. Не могла, и все тут, потому как тогда пришлось бы признаться, откуда я сама все это знаю.
Ситуация сложилась дурацкая. Я была так поглощена попыткой найти из нее выход, что пропустила нужную мне «двойку». Добиралась я трамваем по привычке. В свое время мы с Михалом установили одну закономерность — чем скромнее транспорт, которым ты едешь к царству порока, тем вероятней выигрыш. Такси не способствуют везению, а уж белые «мерседесы» — однозначная гарантия неудачи. Белые «мерседесы», к несчастью, встречаются среди такси чаще всего, порой ничего другого и не попадается, так что лучше добираться трамваем или на своих двоих. Дорога пешком занимает часа полтора.
Пропустив трамвай и категорически отвергнув такси, я в результате чуть не опоздала к первому заезду. Все столики были уже заняты, я пробиралась между ними и высматривала знакомые лица, и лишь у самой сетки нашла Норвежца. Этот симпатичный юноша отличался незаурядным умом, не зря же он сразу признал Флоренс кобылой. Мы с Михалом уже давно познакомились с ним, как раз на том самом месте, где он сейчас сидел.
Я подсела к нему, когда он заполнял вифайф, и поторопилась сообщить, что во втором заезде придет Кивиток. Вифайф, значит, начнется с шестерки. Общение существенно облегчало то, что с Норвежцем можно было объясняться без труда, французский он знал даже лучше меня.
— Кивиток? — засомневался он. — Почему? Карат Ллойд выглядит намного перспективнее. Вообще-то Хаслевпиген еще лучше, но она склонна сбоить. А Кеннион? Почему Кивиток?
Такого рода советы, подозреваю, звучат на всех ипподромах мира, они вселяют замешательство в самых твердолобых игроков. Вот и Норвежец, теряясь в сомнениях, вопрошающе воззрился на меня.
— Даю голову на отсечение, что выиграет Кивиток, — решительно заявила я. Ну как объяснить ему на чужом языке, что на Кивитока я ставила еще с ранней весны, а он упорно не оправдывал моих надежд? Теперь я махнула на него рукой и ставить перестала, а рысаки, которые плохо финишируют, когда я на них ставлю, начинают приходить первыми, лишь только я от них отказываюсь. Так что Кивиток был верняк. Однако объяснить на чужом языке все эти тонкости я не могла, оставалось просто стоять на своем.