9 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир
Спаска гордилась своей работой, разглядывая лицо сестры: краснота почти сошла и больше напоминала румянец, оспины были заметны, но не бросались в глаза и не выглядели безобразно – казались милой особинкой.
– Милуш сказал, что через год можно это повторить, а раньше всё равно не поможет, – вздохнула Спаска.
– Кожа какая тоненькая… Прямо прозрачная… – Верушка, никогда не видевшая настоящих зеркал, не отходила от зеркала над умывальником. – Как у богачки.
– Мы сейчас и платье на тебя наденем богатое, – радовалась Спаска. – И серёжки у меня есть с камушками.
Она и представить себе не могла, как это хорошо – иметь сестру. Верушка быстро привыкла ложиться поздно, и до выхода Спаски в межмирье, к Вечному Бродяге, они шептались, спрятавшись за пологом кровати от бабы Павы.
Сестре можно было рассказать обо всем: о Волче, о Славуше, о жизни в замке – никогда у Спаски не было такой близкой подруги, так похожей на маму и лицом, и характером. Иногда Верушка повторяла мамины присказки, для неё самой привычные, а для Спаски забытые, милые сердцу: «квашни крышкой не удержишь», «сиротинушка наш дедушка», «догулялись, кулики»…
– Нет, сестричка. Не буду я богатое платье надевать – смешно выйдет. А вдруг он к богачке подойти испугается? Стрелок ведь…
– Ну тогда хоть юбок ещё возьми.
– Брови надо почернить, – вставила баба Пава, сидевшая у окна с рукоделием. – И губы покусать хорошенько, чтобы покраснели. Только смотри, не переборщи, а то посинеют завтра.
Спаска хихикнула: ей баба Пава брови чернить не предлагала. И кусать губы – тоже.
– А что смеёшься? Это тебя татка всегда пристроит, а сироте самой замуж надо выходить, без таткиного приданого.
Конечно, Спаске тоже хотелось спуститься во двор вместе с Верушкой, где каждый вечер затевались то игры, то посиделки. Но тут Милуш стоял на своём, и Бойко Бурый Грач следил за Спаской верней Славуша.
Спаска очень хотела, чтобы у Верушки всё вышло хорошо с этим стрелком, хоть и был он немолодым. Но баба Пава огорошила её, едва Верушка вышла из комнаты:
– Обманет он её. Сразу видно – распутный.
– Почему? – спросила Спаска.
– Уж больно собой хорош. Молодецкая красота – она довеку, не то что у нас. И не одна твоя сестра по нём сохнет, девки за ним хвостом вьются. Не был бы распутным – женился бы давно. Был бы честным – с девками бы не вязался, на него бы и вдов хватило.
– А вы точно знаете, что он неженатый?
– Да уж порасспросила…
Спаска вздохнула с облегчением. Когда-то она сравнивала многочисленных женщин отца с мамой, и как бы ни были они хороши, ей всегда казалось, что мама лучше, что из них из всех она больше других должна была нравиться отцу, а не остался он с ней, потому что она была замужем.
И теперь, глядя на Верушку, Спаска в глубине души считала её самой достойной мужской любви, ведь дело тут не в красоте даже… Да, рябое лицо отталкивает, хотя с лица воду и не пить. Но оспины стали почти незаметными, уж рябой Верушку после этого никто не назовет.
Чтобы не изводить себя ожиданием, Спаска пошла к Славушу – теперь она часто у него сидела. Он рассказывал ей о Верхнем мире и учил кидать «невидимые камни».
– Послушай, а девушки думают о чём-нибудь ещё, кроме как о замужестве? – вздохнул Славуш, когда Спаска похвасталась ему, какой красивой сделала Верушку.
– Конечно, – ответила Спаска.
– Я не заметил. Если и думают, то редко. Со дня на день начнётся осада, не сегодня завтра гвардейцы применят новое оружие, а у вас на уме только посиделки.
– Стрелки ведь тоже думают о посиделках… – пожала плечами Спаска.
– Стрелкам завтра умирать. Они не о свадьбах думают, а о том, как бы погулять напоследок. Неужели тебе совсем не страшно?
– Не знаю. Страшно, наверное. Но ведь Милуш поставил новую стену.
– Эта стена спасёт только от настильного огня, и то ненадолго. А они будут стрелять из мортир, через стену.
– Но ведь есть ещё и убежище…
– Убежище выдержит двадцать взрывов. Ну, тридцать.
– Ты хочешь, чтобы мне стало страшно? – улыбнулась Спаска.
– Нет. Тебе всё равно не станет страшно, пока ты не увидишь первых взрывов. Но ты, и только ты можешь разбить их орудия со стены замка. Для этого надо лишь точно знать, где они держат снаряды.
– Вихрем? – удивилась Спаска.
– Нет. Силы вихря на это не хватит. А вот если ты бросишь силу Вечного Бродяги одним толчком, от их сараев ничего не останется, как и от их гати, и от осадных башен. А если загорится склад со снарядами, рванёт так, что на этом месте будет не болото, а глубокое озеро.
– Славуш, я думаю, у меня не получится. И Милуш на это не согласится. Выйдет, что мы первые начали войну.
– Милуш просто не знает, что энергию можно выбрасывать толчком. Попробуй сегодня ночью не раскручивать вихрь, а кидать «невидимые камни». Скажи, что меня натолкнули на эту мысль кинские мальчики. Вот увидишь, он сам предложит тебе то же, что и я.
– Хорошо, я попробую, – вздохнула Спаска.
Верушка вернулась в комнату поздно вечером, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной, закрыв лицо руками.
– Что случилось, сестричка? – испугалась Спаска.
Та замотала головой и оторвала руки от лица – по щекам её текли слезы, но она улыбалась счастливо, радостно.
– Ах, сестричка… – выговорила она. – Ты так хорошо всё сделала, ты красавицей меня сделала… Он ни на кого больше и не взглянул, только со мной говорил весь вечер. За руку брал…
– Ну расскажи же скорей! – Спаска всплеснула руками. – Ну как его зовут хотя бы, ты узнала?
– Муравуш. Правда, хорошее имя, ласковое?
* * *
Огненный Сокол заглянул в канцелярию утром, пока не появился пятый легат. Волчок ждал этой встречи и заранее приготовил ответы на вопросы о вечере у Красена и о вручении Государю отравленной бумаги.
Но капитан Знатуш не спросил ни о чём конкретном – так, поговорил немного о Красене, поинтересовался, чем они занимаются по вечерам. Это показалось Волчку недобрым знаком – не мог Огненный Сокол оставить без расследования провал покушения, а значит, подозревал Волчка, но не хотел вызвать подозрений, пока не соберёт довольно уличающих Красена сведений.
Волчок же нарочно не стал писать ему отчёта, делая вид, что писать не о чём, – напиши он отчет, подозрения Огненного Сокола стали бы ещё основательней.
– Ты слышал о свадьбе волгородского князя? – спросил капитан Знатуш между прочим.
– Я слышал, что он хочет жениться на молоденькой, но не более. Я думал, он выдержит положенный траур по сыну…
– Он женится шестнадцатого августа, на Медовый гул. Старикан не хочет умирать без наследника и почему-то думает, что пятнадцатилетняя дочь Красного Оленя понесла именно от него. Право, его наивность меня поражает, будто он не знает, откуда берутся дети.
– Капитан, когда вам стукнет шестьдесят, вы тоже будете думать о себе лучше, чем об остальных, – усмехнулся Волчок.
– Князю Нравушу сравнялось шестьдесят пять. А я до столь преклонных лет не доживу. Но речь не об этом. На свадьбу приглашена не только вся дворцовая верхушка, но и гвардейская. Господа чудотворы тоже. Обряд бракосочетания проведёт Стоящий Свыше, а помогать ему будут Сверхнадзирающие Хстова и Волгорода. Столь грандиозный праздник в Волгороде чуть ли не в день начала войны с замком видится мне неуклюжей попыткой Белых Оленей помочь Чернокнижнику.
– А помочь Чернокнижнику просто так, без грандиозных праздников, Государь не может? – спросил Волчок.
– После того как вчера он не утвердил приговор башни Правосудия – нет. Армия колеблется, а храмовники знают, где более всего нужны добрые проповеди. Я думаю, свадьба обернётся большими переговорами, и присутствие Стоящего Свыше поможет Государю – в Хстове первый легат и Сверхнадзирающий не позволят им встретиться.
– От меня что-то требуется?
– Не очень много. Мне нужен список всех решений Государя по бумагам из башни Правосудия за последний месяц. Желательно с коротким описанием сути дела. И ежедневный отчёт о том, какие решения башни Правосудия Государь отказывается утвердить.
– Эти сведения можно получить и через пятого легата.
– Хорошо, я поставлю его в известность. А ты уж постарайся представить дела в невыгодном для Государя свете, тебе хватит сообразительности. К вечеру успеешь?
– К обеду успею, – ответил Волчок.
– Ну, а если во дворце в твоем присутствии будет сказано что-то важное – не забудь рассказать об этом мне.
Волчок не стал проявлять излишнего рвения, составляя список, но решения Государя и без его рвения играли на руку храмовникам – всем было понятно, что Государь мешает Храму «бороться со Злом».
Вечером у Зорича было много народу, хотя Волчок пришёл в «Семь козлов» довольно поздно.
– Нет худа без Добра! – приветствовал его Зорич. – Что встали, господин гвардеец, желанный гость зову не ждёт!
– Поговори у меня… – бросил ему Волчок, усаживаясь за стол, где в одиночестве набирался хлебным вином бондарь с Гремячьей улицы, известный в Мельничном ручье тем, что за каждый донос в башню Правосудия получал по три грана на выпивку.
Писать бондарь не умел, а потому доносил устно, и проявлял при этом редкую изобретательность и редкую же непоследовательность.
– Чего изволите, господин гвардеец? – подскочил к столу Зорич. – Не желаете залить совесть кружкой хлебного вина?
– Не мельтеши, – ответил Волчок и протянул десятиграновую монету. – Как всегда налей.
Бондарь проводил монету грустным взглядом.
– И этому поборнику Добра налей тоже, – велел Волчок, добавляя медный гран.
– Как же, как же не налить поборнику Добра… – пропел Зорич.
– Эй, господин гвардеец! – крикнули из-за соседнего стола. – А правду говорит Надзирающий, что Государь продался Злу?
– По-твоему, Надзирающий может солгать? – Волчок развернулся к спросившему. – Я тебя за одно сомнение сейчас арестую.
– Государь теперь не позволяет хватать всех кого ни попадя, – тихо сказали с другой стороны.
– Государь снюхался с колдунами, – рявкнул кто-то из угла у входа. – Это всем известно.
– А ты не смей своим вонючим ртом порочить имя Государя! – ответили из другого угла.
– Ещё скажи, что у Надзирающего вонючий рот!
Волчок залпом выпил принесённое Зоричем вино и поспешил выйти из кабака до начала драки. Сильно хотелось спать, но пришлось дождаться, когда гости Зорича разбредутся, и только после этого снова пойти в «Семь козлов».
Зорич, не домыв кружки, сел за стол напротив Волчка.
– Да посиди немного, выпей спокойно – выходной завтра, – предложил Зорич, когда Волчок попросил «голубиную» бумагу. – И я тоже что-то сегодня устал. Надо было деньги содрать за побитые кружки и разломанные столы, да откуда у этих голодранцев деньги… Тебе пакет пришёл из замка, потом отдам, напомни только. Слышал про Славуша?
– Что? Что он погиб?
– Нет, не погиб, калекой остался, ноги отказали. Вот как…
Волчок теперь не сомневался, что Славуш и был человеком Красена в замке, но его смерть разрешала все вопросы. А если он жив, нужно ли сообщить в замок о том, что Славуш чудотвор?
Волчок вспомнил, как пять лет назад Змай расспросил его о «невидимом камне» и велел никому об этом не говорить. Наверное, Змай уже тогда обо всём догадался, но доверял Славушу. И… чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.
Только после этих размышлений до него дошёл смысл сказанного… Остался калекой, защищая Спаску… Глупо было ревновать, да и к чему? К тому, что Славуш не сможет ходить? К тому, что она сидит сейчас возле его постели? Он же чудотвор, злой дух, отнимающий у людей сердца!
– Теперь он тебе не соперник, – покачал головой Зорич, словно знал, о чем думает Волчок.
Наоборот. Теперь Спаска не сможет бросить его, из благодарности, из сострадания… Теперь он её герой, а Волчка на соловом коне она даже не узнала.
– Не говори ерунду, – поморщился Волчок. – Вот уж чего я ему не желал, так это стать калекой…