Вортигерн изменился. Впечатление, что он как-то уменьшился, стал менее внушительным, появилось у меня не потому, что я сам вырос. Он как бы ушел в себя. И без кустарно сработанного зала, и без двора, состоявшего из командиров с их женщинами, можно было заметить, что человек находится в бегах. Или, вернее, в углу. Но загнанный волк опаснее свободного. А Вортигерн по-прежнему оставался волком.
Угол же он подобрал себе хороший. Королевский форт представлял собой, насколько я помню, скалу, господствовавшую над речной долиной. К ее гребню можно было подобраться лишь по узкой седловине, похожей на подвесной мост. Этот ансамбль выделялся на фоне скалистых гор, между которыми, как в естественном убежище, выпасали лошадей, куда загоняли и сторожили их. Серые каменистые горы окружали долину. Весна еще не пришла сюда. Апрельский дождь вызвал лишь поток воды, устремившийся с высоты тысячи футов вниз. Дикое, мрачное и впечатляющее место. Если волку суждено окопаться на вершине, то даже Амброзиусу будет нелегко его выкурить оттуда.
Путешествие заняло шесть дней. С первым лучом солнца мы выехали из Маридунума по дороге, ведущей прямо на север. Она хуже, чем дорога на восток, но короче. Нас не задержала даже плохая погода и темп, установленный женскими носилками. У Пеннала размыло мост, и мы потеряли полдня в поисках брода на Афон-Дифи. В конце концов отряд выехал к Тошен-и-Муру, где начиналась хорошая дорога. В полдень шестого дня мы свернули на дорогу вдоль реки, которая вела к Динас Бренину. Там обосновался король.
Чернобородому не составляло никакого труда убедить монастырь отпустить мою мать с ним к королю. Если он применил ту же тактику, что и со мной, то понятно, но у меня не было никакой возможности узнать у нее, зачем мы понадобились Вортигерну. Матери предоставили закрытый паланкин и двух монахинь для сопровождения. Поскольку они не отходили от нее ни на минуту, я никак не мог выбрать время для частной беседы. В действительности она ничем не показывала, что хочет остаться наедине со мной. Иногда я перехватывал ее взволнованный, непонимающий взгляд, но когда она начинала говорить, то говорила спокойно и отрешенно, даже не намекая, что ей известно, чего не знает сам Вортигерн. Поскольку мне не разрешали видеться с ней наедине, пришлось рассказать ей ту же историю, что услышали от меня чернобородый и Диниас (которого, насколько мне известно, допросили). Придется ей гадать, отчего я не приехал к ней раньше. Конечно же, я не мог ссылаться на Малую Британию или даже друзей оттуда, не рискуя, что она догадается об Амброзиусе. На это я пойти не мог.
Мать сильно изменилась. Она выглядела бледной и тихой. Она прибавила в весе. Только через день или два меня вдруг осенило: мать потеряла прежнюю власть. Забрало ли ее время или болезнь, а может, отреклась от нее ради христианского символа, который носила теперь на груди. Власть пропала, и оставалось лишь гадать почему.
С одной стороны, я сразу успокоился. К матери относились вежливо и даже с почтением, достойным королевской дочери. Чего не скажешь обо мне, хотя я и получил хорошего коня, приличный ночлег и достаточно учтивую охрану. Я не требовал от них лишних усилий — они просто не отвечали на мои вопросы. Мне казалось, что они прекрасно знали, зачем я потребовался королю. На меня тайком бросали любопытные взгляды. Один или два раза я заметил в них сочувствие.
Страница 78 из 141
Нас привезли прямо к королю. Он поставил свой штаб на ровной поляне между скалой и рекой, откуда можно спокойно наблюдать за строительством крепости. Его лагерь значительно отличался от временных лагерей Амброзиуса и Утера. Большинство людей расположились в палатках. Они, по-видимому, полностью доверились естественным природным укреплениям.
С двух сторон их защищали река и скалы, с другой — скала Динас Бренин и непроходимые пустынные горы.
Сам Вортигерн устроился достаточно по-королевски. Он принял нас в зале, деревянные колонны которого были обтянуты ярко вышитыми занавесками. Пол, выложенный местным зеленоватым сланцем, плотно устилал тростник. Высокий трон на возвышении покрывала поистине королевская резьба и позолота. Позади на таком же украшенном троне, но который несколько уступал по размерам королевскому, восседала Ровена, его саксонская королева. Кругом толпились люди: придворные и воины. Среди них достаточно было и саксов. За троном Вортигерна на возвышении стояла группа жрецов и святых.
Как только мы вошли, установилась тишина. Все взоры устремились к нам. Король поднялся и сошел с помоста навстречу моей матери. Он шел, улыбаясь и протянув руки.
— Приветствую тебя, принцесса.
С церемониальной вежливостью он развернулся представить ее королеве.
По залу пронесся шепот, люди начали переглядываться. Своим приемом король показал, что не считает мать ответственной за роль Камлака в недавнем мятеже. Быстро, но с острым интересом, как мне показалось, он взглянул на меня и приветственно кивнул. Взяв мать за руку, он повел ее к трону. По его сигналу кто-то поспешил принести стул, его поставили на ступеньку ниже трона. Пригласив мать сесть, он сел сам со своей королевой. В сопровождении стражи я прошел вперед и остановился внизу у трона.
Вортигерн положил руки на подлокотники. Улыбался нам с матерью, излучал гостеприимство и даже удовлетворение. Шепот прекратился, и вновь установилась тишина. Люди ждали.
Король начал издалека.
— Извините, мадам, что заставил вас проделать путешествие в это время года. Надеюсь, вы добрались с удобствами?
За этим последовал обмен вежливыми фразами. Мать, наклонив голову, бормотала слова благодарности, столь же безразличные, как и его собственные. Одну руку мать держала на груди, теребя крестик, который носила как талисман. Другая рука покоилась в складках коричневого платья. Даже в своем простом одеянии она выглядела королевой.
— Не представите ли вы теперь своего сына? — улыбаясь, попросил Вортигерн.
— Моего сына зовут Мерлин. Он уехал из Маридунума пять лет назад, когда умер мой отец, ваш родственник. С того времени он находился в Корнуолле, в церковном учреждении. Рекомендую его вашему вниманию.
Король повернулся ко мне.
— Пять лет? Ты был тогда совсем ребенком, Мерлин? Сколько тебе сейчас?
— Семнадцать, сэр. — Я встретил его взгляд, не отводя глаз. — Зачем вы послали за нами? Не успел приехать в Маридунум, как ваши люди силой захватили меня.
— Я сожалею об этом. Прости им их усердие. Они лишь знали, что дело неотложное, и предприняли самые быстрые действия, чтобы его решить, как я того желал. — Он повернулся к матери. — Надо ли уверять вас, леди Ниниана, что вам не причинят зла? Клянусь в этом. Мне известно, что на протяжении пяти лет вы находились в обители Святого Петра и не имеете никакого отношения к союзу вашего брата с моими сыновьями.
— Как и мой сын, мой лорд, — спокойно заметила она. — Мерлин покинул Маридунум в ночь смерти моего отца, с тех пор и по сей день о нем не поступало никаких известий. Ясно одно, он не участвовал в мятеже. Он уехал из дома ребенком, и теперь я знаю, что в ту ночь он бежал в Корнуолл. Насколько мне известно, он спасался от Камлака, который не питал к нему дружеских чувств. Уверяю вас, мой повелитель, что мой сын ничего не знал о враждебных намерениях моего брата против вас. Я теряюсь в догадках, зачем он вам понадобился.
Однако Вортигерна совершенно не заинтересовало мое пребывание в Корнуолле. Он даже не взглянул на меня. Положив подбородок на руку, он исподлобья наблюдал за матерью. Его вид и голос были серьезны и учтивы. Но что-то вокруг не нравилось мне. Внезапно я понял. Пока мать с королем разговаривали, жрецы из-за трона наблюдали за мной. Поглядев украдкой, краешком глаза, на окружавших нас людей, я заметил, что все взгляды были устремлены на меня. В комнате стало тихо. Неожиданно я подумал: «Сейчас он выскажется».
— Вы никогда не выходили замуж, — тихо, почти задумчиво проговорил король.
— Нет. — Мать опустила веки. Я понял, что она насторожилась.
— То есть отец вашего сына умер прежде, чем вы поженились? Погиб в бою, наверное?
— Нет, мой лорд. — Она говорила тихо, но отчетливо. Мать вся была в напряжении.
— Он еще жив?
Мать промолчала и лишь наклонила голову. Капюшон свалился ей на лицо и заслонил его от глаз людей в зале. Но с помоста могли видеть ее лицо. Королева смотрела с любопытством и презрением. У нее были светло-голубые глаза и крупные молочно-белые груди, выпиравшие из-под голубого корсажа, маленький рот и белые, как грудь, руки с некрасивыми толстыми пальцами. Их унизывали золотые, эмалированные и медные кольца.
Страница 79 из 141
Король нахмурился в ответ на молчание, но его голос остался прежним:
— Скажите мне, леди Ниниана, вы говорили когда-нибудь сыну имя его отца?
— Нет. — Энергичный и чеканный голос странным образом контрастировал с ее смиренным видом. Она была в позе женщины, испытавшей стыд. Интересно, она намеренно приняла ее? Я не видел лица матери и обратил внимание лишь на руку, придерживавшую складку длинного платья. Я вдруг вспомнил Ниниану, бросившую вызов своему отцу, отказав Горлану, королю Ланасколя. Одновременно мне вспомнилось лицо отца. Я отогнал воспоминание. Он так явственно предстал передо мной, что я удивился, как его не увидели стоящие в зале. И тут же с ужасом осознал, что его увидел Вортигерн. Вортигерн все знал. Потому мы здесь. До него дошли слухи о моем приезде, и он решил удостовериться. Оставалось гадать, как со мной поступят — как со шпионом или как с заложником?
Должно быть, я сделал непроизвольное движение. Мать взглянула на меня, и я увидел ее глаза. Она больше не выглядела принцессой. Это была женщина, которой овладел страх. Я улыбнулся, и что-то изменилось в ее лице. Наконец понял: она боялась только за меня.
Я успокоился и стал ждать. Пускай делает следующий ход. У меня найдется ответ, после того как он показал, где его искать.
Вортигерн покрутил кольцо на руке.
— Ваш сын ответил именно так моим людям. Я слышал, никто в королевстве не знает имени его отца. Судя по рассказам людей и по тому, что я знаю о вас, леди Ниниана, его отцом не мог быть негодяй. Почему бы не сказать? Человек должен знать такие вещи.
— Какое вам дело? — сердито, забыв об осторожности, спросил я.
Мать бросила на меня взгляд, от которого я тут же умолк.
— Почему вы спрашиваете меня об этом? — обратилась она к Вортигерну.
— Леди, — сказал король, — я послал за вами обоими, чтобы задать вам лишь один вопрос: как зовут его отца?
— Повторяю, зачем вам?
Он улыбнулся. Улыбка напоминала оскал. Я сделал шаг вперед.
— Мать, он не имеет права спрашивать вас об этом. Он не смеет…
— Утихомирьте его, — приказал Вортигерн.
Стоявший сзади человек крепко зажал мне ладонью рот. С металлическим звоном другой вытащил меч и приставил к моему боку.
— Отпустите его, — закричала мать. — Если вы раните его, Вортигерн, король вы или нет, я никогда не скажу вам, хоть убейте меня. Вы думаете, что я скрывала правду все эти годы от собственного отца и брата, чтобы сейчас сказать ее вам?
— Вы скажете ее мне ради собственного сына, — ответил Вортигерн. По его сигналу стражник отпустил меня, но продолжал придерживать за руку, и сквозь тунику я чувствовал острие меча.
Мать отбросила капюшон на спину и выпрямилась в своем кресле.
Бледная и взволнованная, в своем скромном одеянии, она выглядела королевой по сравнению с Ровеной, которая казалась служанкой. В зале установилась гробовая тишина. Жрецы глядели во все глаза. Я думал о своем. Если эти люди — жрецы и колдуны, тогда даже имя Амброзиуса здесь ни при чем. От напряжения я даже вспотел. Отчаянно попытался передать матери ответ, стараясь, чтобы образ отца не увидели другие. Однако сила ушла, и помощи от бога ждать не приходилось. Я даже не был уверен, сумею ли удержать себя в руках, если она начнет говорить. Я больше не решался открыть рот. Боялся, что, если против меня применят силу, она заговорит. А узнав, начнут допрашивать и меня.
Какая-то из моих мыслей достигла матери. Она обернулась и поглядела на меня, сделав движение плечом, будто ее кто-то коснулся. Мы встретились глазами, и я понял, что дело здесь не в силе. Она пыталась по-женски, глазами, что-то сказать. Они несли любовь и заверения, но это оставалось мне непонятным.
Она повернулась к Вортигерну.
— Для подобных вопросов, король, вы нашли странное место. Неужели в самом деле думаете, что я публично расскажу обо всем?
С минуту, нахмурив брови, он предавался размышлениям. На его лице выступил пот, и он ухватился за подлокотники. Напряжение почти ощутимо передалось залу. Мурашки побежали по коже, и я почувствовал на себе холодную волчью лапу страха. Один из жрецов нагнулся и что-то сказал королю. Тот кивнул.
— Оставьте нас. Жрецы и волшебники пусть останутся.
Не спеша люди начали выходить из зала. Остались жрецы — около двенадцати человек в длинных робах, стоявшие за королевским троном. Один, говоривший с королем, теребил свою седую бороду грязной рукой в кольцах. Он улыбался. Судя по одежде, этот был главным. Я попытался найти на его лице признаки могущества. Однако, несмотря на жреческие одеяния, на их лицах была написана смерть. Она читалась в их глазах. Больше я ничего не видел. Холод снова коснулся моих костей. Я покорно стоял, удерживаемый воином.
— Освободите его, — сказал Вортигерн. — У меня нет намерения причинить зло сыну леди Нинианы. Но если снова ты двинешься или заговоришь без разрешения, Мерлин, тебя выведут из зала.
Меч убрали, но держали наготове. Стража на полшага отошла назад. Я не двигался и молчал. Никогда прежде я не ощущал такой беспомощности, отсутствия мыслей, силы, такого разъединения с богом. С горечью подумал тогда, что, будь я в хрустальном гроте, где зажжен костер и на меня смотрит учитель, не увидел бы ничего. Неожиданно вспомнил, что Галапас мертв. Возможно, силы я получал от него. С ним они и ушли.
Страница 80 из 141
Король обратил взгляд своих запавших глаз на мать. Он наклонился вперед, его взор стал вдруг жестоким.
— Ответите ли вы теперь на мой вопрос, мадам?
— Охотно. Отчего же нет?