«Любовь сила страшная. Просто таки убойная…
Особенно при полном отсутствии мозгов!»
Ману Одноглазый
Из неопубликованных пост-смертных размышлений по поводу
некоторых особенностей его последнего ученика.
Нинья вопросительно всхрапнула, покосилась лиловым глазом. Она явно не понимала, почему хозяин, обычно так любивший совместные прогулки по теневым тропам, на этот раз медлит, остановившись рядом, — явно же не из-за легкого девичьего тела на руках, подумаешь, тяжесть! Он и с куда большими в седло взлетал, не задумываясь. Химера фыркнула, нервно переступила с ноги на ногу, ткнулась мордой почти в самое лицо, раздув ноздри. И снова фыркнула, на этот раз скорее осуждающе — она не понимала и того, почему от ее человека так остро пахнет странной смесью наслаждения, тоски и отчаянья, почти обреченности… но зато она отлично понимала, что этот запах ей не нравится.
Роне хмыкнул и потерся виском о бархатную шкуру, влажную от дождя. Ему и самому очень не нравилось все это: неутихающий дождь, пусть и оставшийся за границами натянутого Даймом воздушного кокона, но пахнущий остро и пряно, словно напоминающий, словно о таком можно забыть… Не нравилась и предстоящая прогулка, и то, что при одной мысли о ней накатывает мерзкая слабость и бросает в холодный пот, а надо держать защитные блоки и морду облицовочным камнем. И вообще ему много чего не нравилось.
Только вот выхода он не видел.
Больно было не так чтобы совсем уж критично, и больнее бывало, нормально переносил, не неженка. Только вот забираться в седло в таком состоянии не хотелось. Очень не хотелось. Был у него полвека назад подобный опыт. Когда пришлось. Вот так же. Правда, не три минуты до дома местного шера, где расположился Медный со старшими офицерами, а почти три часа по проселочной дороге. И не на умнице Нинье, которая держит ровный ход на любых буераках… Ну и что, что много времени прошло, запомнилось остро и повторения не хотелось.
Если бы он был один — плюнул бы на дождь и условности и пошел бы пешком. Но Дайм не поймет, если предложить прогуляться по такой прекрасной погоде… хотя с его точки зрения погода как раз прекрасная, он же любит всякую гнусную сырость. Но он и традиции с церемониалами, дери их семь екаев, тоже любит, потому и не поймет. Вернее, как раз-таки может и понять…
Нет.
Придется верхом. Но до чего же не хочется-то… Главное, еще как-то так залезть надо ловко и уверенно, а не как древний дед с радикулитом и ревматизмом, охающий от каждого движения… Может быть, подождать слегка, пока Дайм сам заберется в седло своего такого ну совершенно простого и обыденного жеребца (ага, знаем мы таких простых, что держат аллюр наравне с химерами и при этом не выглядят не то что загнанными, но и даже запыхавшимися, да и не допустила бы Нинья, чтобы оставленный с нею рядом простой жеребец остался бы при этом еще и с необкусанными ушами) и отъедет… ну или хотя бы отвернется.
Только вот Дайм почему-то тоже медлил, топтался рядом, поглаживал своего Шутника, сопел как-то странно. Зачем-то натянул перчатки из тонкой замши (Роне заметил, что они у него необычно длинные, почти до локтей). А потом вздохнул особенно горестно и тяжело и сказал, решительно взяв Роне за плечо:
— Хорошо. Я понял: ты у нас гордый темный магистр и просить о помощи не станешь. Поэтому придется мне самому унижаться, ради блага и сохранности Ее Высочества и все такое. Короче, Бастерхази, кончай шиса за хвосты тянуть, давай ее сюда, подержу!
На какой-то миг Роне показалось, что Дайму почему-то очень не хочется прикасаться к сумрачной принцессе и тем более брать ее на руки. Наверное, все-таки именно что показалось. Ведь не могло такого быть на самом деле, совсем недавно Дайм не имел ничего против обнимашек и поцелуев втроем, очень даже активно ничего не имел, пусть даже и было это в ментале… вот только…
Додумать Роне не успел.
Все дальнейшее случилось так быстро и ловко, что Роне и сам не понял, как его собственные опустевшие руки рефлекторно сжались в кулаки. Потому что Аномалия вдруг оказалась на руках у Дайма, затянутых в тонкие замшевые перчатки по самые локти. А Дайм, похоже, не понял причины, по которой Роне, красный, взмокший и злой, оказался на грани взрыва, потому что заговорил примиряюще и торопливо, выставив перед собой на вытянутых руках спящую принцессу, словно щит:
— Да отдам я ее тебе, отдам, не волнуйся ты так! Вот заберешься на свою теневую красотку, сразу и отдам! Ну что ты на самом деле! Сам подумай, неудобно же в седло лезть, когда обе руки заняты! А магией ее дергать сейчас я бы тебе искренне не советовал, мой темный шер, вот от всей души не советовал бы! Я же потому и от портала отказался, подумай, и сам поймешь: она же совсем не обучена, контроль по нулям, да к тому же спит, а мы сами ее убеждали, что во сне все можно! И она поверила! Хорошая, послушная, доверчивая девочка… Вот возьмет и долбанет спросонья, не разобравшись! Да отдам же, говорю… И не надо на меня смотреть, как дикий ире на торговца ошейниками! Я не собираюсь узурпировать нашу (нашу, Роне, слышишь?) Грозу ни одной лишней секунды. Сам подумай, мне же еще генералу выволочку устраивать… то есть не выволочку, конечно, а разъяснительную беседу о должном соблюдении должностных обязанностей во вверенном его попечению подразделении. Хорош я буду за этим делом с ребенком на руках!
Он не врал. Откровенную ложь почувствует любой менталист уровня выше третьего, вот и Роне чувствовал: Дайм действительно не собирается сам тащить девчонку во дворец или держать ее на руках ни секундой дольше, чем нужно. Но было и еще что-то… Дайм ее словно бы… боялся? Смешно. Наверное, Роне просто слишком взвинчен и что-то не так понял. Об этом стоит подумать потом. Может быть, завтра. Пока же достаточно и того, что все это слегка отвлекло и позволило не психануть и не наделать глупостей.
«Она не ребенок!» — хотел сказать светлому ублюдку Роне. И еще очень много чего хотел он ему сказать. Но вместо этого медленно разжал кулаки и осторожно выдохнул, стараясь, чтобы это больше походило на тяжелый удрученный вздох, чем на судорожный благодарный всхлип или что похуже. Его все еще трясло.
Шисов ублюдок не просто так наминал ему плечико — неуместно и несвоевременно наминал, собака, почти интимно, но не в этом даже дело! А в его семью екаями драном свете! Контроль по нулям, говоришь? Чья бы химера рычала! Сам за своим светом не следит, тот рвется куда не надо, словно игривый щенок, ни разу не получавший по морде от жизни… по наглой, ласковой, светлой морде! Им и так был пронизан весь прикрывавший Роне и сумрачную кокон, а стоило Дайму дотронуться, пусть даже и через два слоя ткани Рониной одежды и собственные перчатки…
Ощущение было похоже на молнию. Только молнию медленную, тягучую, плавную, словно патока… и такую же сладкую. Она прокатилась по нервам пронзительно светлой волной, ласковым теплом погладила места бывших шрамов и переломов, от которых теперь остались лишь воспоминания, словно проверяя: а точно ли кроме воспоминаний ничего не осталось? Ну ладно, ладно, верю, но все-таки… Напитала светом, укрепила, уже не просто залечивая, уже делая что-то большее, чему Роне и названия-то подходящего подобрать не сумел. Ну и…
И да. Все остальное она залечила тоже.
Буквально мимоходом. Не заставляя просить, не акцентируя, не рассчитывая на благодарность, не придавая значения или не обращая внимания. Может быть, не заметив даже.
И вот как теперь прикажете на это реагировать? Возмутиться непрошенной благотворительностью? А вдруг светлый ублюдок только этого и ждет, хихикая про себя, чтобы в ответ еще более возмутиться Рониной неблагодарностью? Сухо поблагодарить? А вдруг он действительно не заметил?
Что Роне знает о светлых лекарях? Да практически ничего, только теория и домыслы. Вдруг их магия именно так и работает? Вдруг… вдруг он и в первый раз ничего не заметил… и вообще ничего не знал про травмы? Ну да, надейся, надейся… К тому же поблагодарить — значит сразу поставить себя в униженное и зависимое положение…
Шис! Как все сложно-то!
В итоге он так ничего и не сказал. Просто кивнул, глядя в сторону, и одним ловким движением вбросил себя в седло обрадовавшейся (ну наконец-то ее человек пришел в себя и перестал дурить!) химеры. И даже умудрился не забыть забрать обратно Аномалию, из рук в руки, вновь ныряя в запах моря и сосен. Пусть даже и на миг, но…
И даже не вздрогнуть (ну, почти), когда его пальцы случайно задела тонкая замша перчаток, прохладная и обжигающая. Конечно же, совершенно случайно! И наглый, беззастенчивый, игривый и ласковый свет, так и рвущийся, чтобы его обязательно погладили, тут был совершенно ни при чем.
Ну вот абсолютно!