10 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Инда похолодел – эта очевидная мысль не пришла ему в голову. Озноб усилился, руки с трудом удержали руль.
– Сначала я попробую убедить профессора Важана отказаться от своего заявления, – пробормотал он. – Профессор согласится, он не одержим захватом власти. А Охранитель слишком человек, он не станет рушить свод, когда тому есть бескровная альтернатива.
– Свод обрушат без участия профессора и Охранителя, у них не будет выбора.
– Будет. Будет выбор – поставить поле на пути Внерубежья можно в любую минуту, пока не прорвана граница миров. Тогда локальное обрушение превращается в заурядное сужение свода.
– Вы как ребёнок, Хладан, – кисло выговорил детектив (Инда не видел его лица, но не сомневался в том, что оно брезгливо сморщилось). – Обещаниями Важана децемвират не остановить.
Пущен был прав: Важан может тысячу раз повторить, что Йелен не будет прорывать границу миров, но рано или поздно отступит от своего слова. Он отступит первым – он, а не Вотан. И не потому, что Вотан готов рискнуть своей жизнью ради обретения абсолютной власти, а потому, что Вотан – мозговед и знает, что Важан не устоит, не возьмёт на себя ответственность за бессмысленную гибель мира.
И только если Йоки не будет в живых – только тогда Вотан будет вынужден отказаться от своих планов. Так же, как и децемвират.
Год-другой они поищут решение получше «громовых махин», но ждать, когда повзрослеют созданные по образу и подобию Йелена гомункулы, не рискнут.
– И тем не менее я должен поставить профессора в известность, – выговорил Инда.
А потом рассмеялся – нездоровым, нервическим смешком.
– Получается, что Йока Йелен действительно Враг!
Пущен ничего не ответил – наверное, снова брезгливо морщился. Но Инда был слишком возбуждён, чтобы молчать.
– А забавная выходит штука… Человек без чести и совести всегда возьмёт верх над тем, кто несёт ответственность за других. Вам это не кажется обидным парадоксом, Пущен?
– Вы делаете неверные выводы из сложившихся предпосылок, – сквозь зубы ответил тот, вздохнув. – Человек без совести всего лишь имеет фору, но из этого вовсе не следует, что он всегда будет брать верх. Правда, не в данном случае.
– Пущен, а вы можете ради спасения мира убить ребёнка?
– Я вообще не собираюсь спасать мир, – фыркнул тот.
– А зачем тогда вы проникли в Ковчен? Зачем разыскали эти папки? – Инда кивнул себе за спину.
– Мне было любопытно.
– И только-то?
– А разве этого недостаточно? Я не мог сделать однозначного вывода из материалов дела Горена, число неизвестных превысило число уравнений. А мне хотелось получить решение, я не люблю нерешённых задач. К тому же мне не понравился этот чудотвор из децемвирата, он давил мне на мозг и вынуждал сделать то, чего мне делать не следует.
– Как вам удалось его обмануть? – спросил Инда без надежды на откровенность. Но Пущен таки ответил:
– Он не очень умён, этот чудотвор. Он хитёр, пронырлив и честолюбив, он многое знает. Но он не умён, нет. Да и откуда у врача возьмется ум? Уверен, он не способен по двум точкам рассчитать угол поворота системы координат, что уж говорить об остальном…
Ответ повеселил Инду – он трактовал понятие «ум» несколько шире, но слова Пущена ему польстили.
– Ну если вы так умны, Пущен… Подумайте, есть ли иной способ остановить катастрофу? Я, знаете ли, по-своему привязан к Йоке Йелену…
– Даже если способ есть, вы не успеете им воспользоваться. Думаю, этот ваш чудотвор обрушит свод без вашего участия и в ближайшие же часы, даже не дни. Не нужно много ума, чтобы догадаться, зачем вы отправились в Ковчен и с чем вернетесь в Славлену.
– Он не посмеет. До окончания эвакуации не меньше пяти дней, а фактически – на три-четыре дня больше.
Кислую мину на лице Пущена Инда не увидел, но почувствовал – по затянувшейся паузе и громкому скрипу зубов.
– Если свод рухнет сегодня, – выговорил Пущен, не разжимая зубы, – Тайничную башню на Тигровом мысе смоет волнами вместе с децемвиратом. Этот человек обретает абсолютную власть над чудотворами, а через них – над всем Обитаемым миром. Верней, над тем, что останется от Обитаемого мира. Какая, к едрене матери, э-ва-куа-ция?
Последнее слово Пущен протянул так презрительно, что Инде захотелось рассмеяться, и он нервно хохотнул. Вотан посмеет – не надо успокаивать самого себя. В играх это называется комбинацией: когда любой ход противника ведёт к его поражению, – и Вотан выстроил комбинацию поразительно точно и умело.
И конечно, здравый смысл на стороне Пущена: у Инды есть только один ход, который не позволит Вотану победить, – убийство Йоки Йелена.
– И все же мы сначала поедем в Брезен… – проворчал Инда назло здравому смыслу. – Поговорим с Важаном.
– Важан давно на Речинских взгорьях, неподалеку от плавильни «Горен и Горен». Так что ехать лучше в сторону Славлены, – хмыкнул Пущен.
Ну да, разумеется… Обрушить свод можно только тогда, когда Йелен будет там, где истончается граница миров, – нервическое возбуждение и бессонная ночь лишили Инду способности как следует соображать.
И если Йелен уже там, то Вотана точно не остановят угрозы профессора, – в противном случае Важан мог бы отказаться ехать в Речину и обрушение свода становилось весьма рискованным. Удивительно, с какой легкостью Пущен угадывает каждый возможный шаг Вотана…
Комбинация – и у Инды есть только один выигрышный ход.
* * *
Это был точно такой же вездеход, на котором Йоку возили за свод из колонии, – рассчитанный примерно на сорок посадочных мест внутри и с широкой платформой наверху.
Да, ещё на таком же вездеходе они с Индой когда-то объезжали заслон из прожекторов, выставленных против призраков. Йока растерянно осмотрелся – воспоминания не вызвали никаких чувств, только минутное замешательство. Будто он пытался понять, что же должен почувствовать, оказавшись внутри вездехода.
На него снизошла равнодушная уверенность: в собственных силах, в предопределённости, с которой он через несколько часов прорвёт границу миров, – и в собственной смерти. Смерть не пугала его, даже не огорчала, – теперь он думал о ней бесстрастно, как о неизбежной плате за желание победить Внерубежье.
Впрочем, он уже не чувствовал и этого желания так остро, как сутки назад, – просто знал, что оно осуществится. Будто в противовес его равнодушию все вокруг были ненормально взволнованы, взбудоражены, хотя и сохраняли внешнее спокойствие.
Змай целый час расхаживал перед вездеходом туда-сюда, как лев по клетке, а усевшись в кресло, стиснул руками подлокотники так, что побелели пальцы. Нет, он продолжал балагурить (иногда невпопад), посмеиваться, нарочито весело болтать с чудотворами, но стискивал подлокотники с такой силой, будто собирался их расплющить.
Профессор молчал, отвернувшись к тонкой щели, забранной толстым стеклом, – и тоже старался сделать вид, что напряженно думает. На самом же деле его лицо время от времени искажала непроизвольная судорога, от которой на миг кривился рот и вздрагивали веки.
Цапа вторил Змаю – болтал с чудотворами, нервно постукивая каблуком по гулкому железному полу; госпожа Вратанка была бледна и решительна; перепуганный Мален с раскрытым ртом смотрел по сторонам.
Пожалуй, Черута прятал волнение лучше всех и тоже смотрел в узкое боковое окошко. Чудотвор, управлявший вездеходом, велел пристегнуться – но никто, кроме Йоки, почему-то его не услышал. Чудотвор повторил просьбу три раза, прежде чем они опомнились и принялись искать концы ремней, свесившихся с кресел.
Наверное, в другой раз их нарочитые ахи («Ах, ремни! Так бы сразу и говорили!») рассмешили бы Йоку, он даже подумал, что это, должно быть, смешно, – но смешно ему не стало.
– Мы пройдём вдоль границы свода до дороги в Храст, а с неё выйдем на просеку, ведущую к Тайничной башне, – неизвестно кому сказал чудотвор-водитель (никого это не взволновало). – Оттуда до Речины всего две лиги. И ещё три лиги до Речинских взгорий.
Долгая дорога почему-то их раздражала. Пожалуй, всех, кроме испуганного Малена – и Йоки, разумеется. Он не чувствовал времени, не ощущал нетерпения. На границе свода вездеход качало и подбрасывало, магнитные камни иногда выли так, что заглушали голоса Змая и Цапы, но машина шла довольно скоро, а по дороге к Храсту помчалась быстрей лёгкого авто.
И в другой раз Йока испытал бы восхищение – огромная, тяжеленная махина летит вперёд и ей не страшны никакие препятствия, – но никакого восхищения он не испытал, только подумал об этом.
И в другой раз Йока посчитал бы, что Малену не место среди взрослых, – всё же прорыв границы миров дело довольно рискованное. И, наверное, предложил бы профессору высадить Малена где-нибудь в безопасном месте, потому что самому профессору совершенно не до Малена.
По просеке вездеход снова пошел, переваливаясь с боку на бок, снова завыли магнитные камни, иногда огромные колеса давили разросшиеся на просеке кусты и деревца, перепрыгивали через пни и коряги, месили глубокую торфяную грязь и разбрызгивали воду из глубоких то ли луж, то ли болотных бочажков.
– О Предвечный! Смотрите! – крикнул чудотвор-водитель и начал притормаживать.
Впереди по просеке шли люди – много людей. Шли медленно и налегке – вдоль дороги к Храсту Йока видел много беженцев, нагруженных скарбом, потому и удивился. И… он не сразу заметил главное – пока не услышал крик Малена и не догадался, что́ ещё показалось ему странным и знакомым.
– Это они! Йелен, это они! Дядя Ничта, мы их догнали! Я знал, я чувствовал!
Шедшие по просеке были одеты в форму Брезенской колонии. Вездеход быстро догнал ребят – они шарахнулись было от испуга, собирались укрыться в лесу, и тогда к профессору вернулась способность действовать: он первым поднялся на ноги, пошатнувшись, и направился к люку, едва вездеход остановился.
Один из чудотворов оглянулся.
– Это дети из Брезенской колонии?.. – то ли спросил, то ли констатировал он.
Важан спокойно кивнул.
– Мы не можем оставить их здесь… – тихо, почти шепотом выговорил чудотвор. – Это немыслимо, мы не должны…
Эти слова насторожили профессора, он резко повернулся к чудотвору – как коршун, почуявший добычу, – и резко спросил:
– А что мешает нам не оставлять их здесь?
– Мы не сможем ехать так же быстро, если на верхней платформе будут люди… – ответил чудотвор, отводя глаза.
– Ничего. Без нас не начнут… – проворчал профессор и полез вверх по лесенке.
– Ты всё ещё подозреваешь злой умысел со стороны чудотворов? – спросил Змай и тоже поднялся, наконец отстегнув ремень, с которым долго возился.
Их было больше сотни человек: грязных, мокрых, уставших, голодных. Йока видел, как они замирали, увидев профессора, как закрывали лица руками, как неуклюже бежали к вездеходу.
Видел, как разрыдался Вага Вратан, не в силах сдвинуться с места. Йока смотрел на это равнодушно – не удивляясь даже проявлению столь сильных чувств со стороны Ваги. Умом Йока всё понимал – просто ничего не чувствовал.
Понимал, что Вага три дня вёл ребят через болота безо всякой надежды добраться до Речины. Понимал, что Вага отвечает за них и в случае чего их смерть повиснет на его совести, – понимал, потому что сам когда-то предал Стриженого Песочника. Сам не мог простить себе освобождения из колонии, когда все они остались за колючей проволокой.
И, наверное, мог представить, каково это – три дня идти через леса и комариные болота, без еды, без теплой одежды… Среди них были девушки – не много, из самых старших, но всё же…
– Видишь, Йока Йелен, мне всё же выпал случай спасти Брезенскую колонию, – пригнувшись к люку, крикнул Змай с платформы – поддерживая под руки одну из девушек, которую внизу уже встречал Цапа.
Йока не стал с ним спорить. И не пошевелился, просто смотрел, как по лесенке спускаются знакомые ему ребята, как Мален обнимает каждого и что-то шепчет им на ухо, кивая на Йоку, – и те улыбаются ему, но с объятьями не лезут, разве что иногда касаются его руки, лежащей на подлокотнике.
Как та девочка на змеином празднике, которая просила разрешения его потрогать…
Госпожа Вратанка делила взятые с собой продукты – хотя накормить ими сотню человек было невозможно. Йока подумал, что ей наверняка хочется обнять своего племянника, поговорить с ним, – но Вага остался на платформе вместе с самыми старшими и выносливыми, и протолкнуться по проходу к люку теперь было невозможно.
Профессор спустился вниз с трудом, оглядел вездеход и остановил взгляд на лице Пламена – тот сидел на полу в проходе, обхватив руками плечи, и дрожал.
– А я говорил тебе когда-то, что нужно поберечь себя до того дня, когда Вечный Бродяга прорвёт границу миров…
– Так я же, вроде, как раз еду помогать Вечному Бродяге… – нагло усмехнулся Пламен.
– Да ну? А мне показалось, что это Вечный Бродяга помогает тебе не протянуть ноги в глухих лесах. И все вы, разумеется, отправитесь в Славлену, а не в Речину.
– Мы не поедем в Славлену… – раздался чей-то голос из задних рядов. – Мы три дня шли по лесу, чтобы не ехать в Славлену!
– Мы не поедем в Славлену! – просипел ещё кто-то. Они загомонили возбужденно, хриплыми и слабыми голосами.
– Кто собирался в Славлену, уехал с чудотворами!
– Мы должны…
– Вы не имеете права!..
– Неужели вы думаете, что я позволю несовершеннолетним рисковать жизнью? – вроде бы тихо произнес Важан, но его голос перекрыл недовольные выкрики. – Увольте меня от такой ответственности.
– Жизнью Вечного Бродяги вы рисковать не боитесь! – возразил кто-то, и профессор повернул голову на выкрик.
И стал вдруг похож на того Важана, на уроках которого ученики боялись громко дышать. Йоке показалось, что прошло не меньше ста лет с того дня, как он в последний раз был в школе… Надо же, он когда-то боялся профессора!
– Да, и этого мне хватает с лихвой, – спокойно ответил Важан. – А ты, Пересметен, ещё неинициирован, так что тебе вообще нечего делать на Речинских взгорьях.
– Меня инициируют! Мне завтра исполняется четырнадцать!
– Я не хочу, чтобы день четырнадцатилетия стал последним днём твоей жизни.
Змай и Цапа остались на верхней платформе, отправив вниз ещё троих ребят, и вскоре вездеход тронулся с места, но ехал теперь медленней и осторожней.
– Так как, мы едем в Славлену или в Речину? – спросил у Важана один из чудотворов.
– Сначала мы едем на Речинские взгорья. А потом вы доставите этих героев в Славлену.
– Да они же разбегутся по дороге! – рассмеялся чудотвор.
– Постарайтесь сделать так, чтобы они не разбежались… – проворчал профессор и снова уставился в окно. – Спасение детей в компетенции чудотворов.