«… Те, кого вы так презрительно именуете «бездарными», по сути и
есть настоящие хозяева нашего мира. Хотя бы потому, что жили тут
задолго до появления первых драконов, чьими прямыми потомками и
являются все шеры, как истинные, так и условные. И если кто-то из
вас до сих пор пребывает в наивной убежденности, что лишенные
дара люди являются не более чем ублюдочными копиями истинных
шеров, этакими недошерами, то я имею удовольствие вас
разочаровать. Все произошло с точностью до наоборот.
Копиями являемся мы.
Это не бездарные похожи на нас — это мы на них похожи.
В своем истинном обличье драконы бесформенны и бесполы, как,
собственно, и стихии, чьими одушевленными персонификациями они
являются. Люди, созданные Двуедиными, их восхитили настолько,
что сподвигли обрести форму — ту самую, так восхитившую. И,
разумеется, завести общее потомство.
Генетическая совместимость оказалась столь высока, а смешанные
браки столь привлекательными для обеих сторон, что сейчас на
Тверди практически невозможно найти человека, в чьих жилах не
текла бы хотя бы капля драконьей крови.
и я бы очень хотела, чтобы, произнося слово «бездарный», вы
каждый раз вспоминали, что существуете только потому, что когда-то
наши предки сочли именно бездарных достойными не только
всяческого восхищения, но и тиражирования».
Мандолина Офелия светлая шера Хеймдаль,
ректор факультета бардов,
Из вступительной лекции для первого курса Магадемии.
А если это ловушка?
Приманка великолепна, и она сработала. И ты стоишь тут, как приклеенный, злясь и ненавидя собственную доверчивость, но не смея уйти, в робкой надежде, что про тебя не забыли, не пошутили, не решили поиздеваться, что Дайм это всерьез… Да полно, какое всерьез?! Когда светлые считали обещания, данные темным, чем-то большим, чем мусор у них под ногами? Ну, если, конечно, обещания эти не подтверждены Двуедиными.
Дайм обещал только тебе. Он ничего не обещал перед лицами близнецов, Тьма и Свет не подтверждали его клятвы. Значит, считай, никакого обещания и вовсе не было. Так… листья, брошенные на ветер. И ничто не мешает ему, покончив с генералом, развернуться к тебе и спросить, в деланом изумлении вскинув брови: «А вы что тут делаете, темный шер Бастерхази? И почему Магбезопасность в моем лице до сих пор не получила от вас отчета?»
Мысль о том, что именно так все и будет, была просто невыносима. И с каждой секундой казалась все логичнее. Если светлый так унижает знаменитого генерала, любимца солдат и народа, героя войны с зургами… с какой стати ему церемониться с каким-то там темным? Пусть даже и полпредом Конвента, но — темным.
Отчаянье нарастало с каждой секундой, словно убежденность дала ему пример, и наконец в какой-то момент стоять, улыбаться и просто ждать стало совсем невозможно.
Конечно, пока ты ждешь, еще остается надежда, призрачный шанс, что все случится совсем иначе. Что светлый не врал, обещая… Но ты ведь реалист, Роне, правда? Ты ведь знаешь, что иначе не будет. Тогда зачем тянуть шиса за хвосты? Пусть лучше быстрее все это случится и… случится. И можно будет уйти… уползти зализывать раны…
Нет.
Уйти, гордо и нагло, с ехидной понимающей ухмылкой, развязно, издевательски, словно ничего другого и не ждал, словно тебя совсем не задело, словно тебе совсем не хотелось…
— Вы закончили, светлый шер?
Вот так. И пусть тебя самого корежит от злобного презрения в собственном голосе, но светлого наверняка перекорежит еще сильнее. Он же светлый. Только так и надо, только так и можно сохранить… ну хоть что-то, только так, и никак иначе.
— Закончили, — буркнул Дюбрайн, оборачиваясь. И вдруг улыбнулся — той самой неподражаемой светлой даймовской улыбкой, от которой трудно становилось дышать… и которой Роне уже не верил.
А поэтому надо рвать самому. Самому не так больно.
— Позаботьтесь об инфанте, генерал, — проскрипел он самым мерзким тоном, который только смог выдать. — А нам с полковником Дюбрайном надо составить доклад. Для Конвента.
Вот так. Просто доклад. И ничего более. И теперь у тебя уже не получится пнуть доверчиво подставившегося темного, светлый шер Дюбрайн. Никак не получится. Это не ты решил, это Роне решил. Сам. Самому не так больно. Наверное.
Ну давай, Дюбрайн. Произноси свою коронную фразу, после которой все встанет на свои места и будет привычно, что-нибудь вроде: «До завтра, темный шер…»…
— Доклад, значит… — Усмешка у Дюбрайна была кривоватой, а взгляд… Роне предпочел бы смотреть в любую другую сторону, но бирюза затягивала, не отпуская. — Она не темная, мой темный шер. Называть ее темной слишком… жестоко. И… неправда.
Почему-то казалось, что это не просто слова, и не только про Аномалию говорит сейчас светлый. Что есть какое-то второе дно, третий смысл, пятый ментальный уровень… Может быть, потому, что высверки перламутровой ауры больше не напоминали уколы рапирой? Они стали мягче и теплее даже на вид, тянулись навстречу радостно, и уже местами успели переплестись с черно-алыми протуберанцами…
Вот же паскудство! И как это Роне не уследил?!
А и шис с ним. Если светлому надо — пусть сам распутывает или рвет, если распутывать побрезгует. А Роне себе не враг: отказываться от удовольствия, за которое не надо платить. От настолько острого удовольствия…
— Не темная, — чопорно поджал губы Роне, прикладывая неимоверные усилия для того, чтобы не прогнуться под лаской света, подобно собственной уже на все готовой тьме (предательница!), не растечься, не застонать. — Сумрачная. С-с-согласен. Склонность ко тьме — девять из десяти.
Держать лицо.
И врать.
Глупо врать менталисту? Нет, не глупо. Если хочется просто потянуть время, делая вид, что ты на полном серьезе споришь, а вовсе не млеешь и не тащишься. И вообще не замечаешь, как твою окончательно отбившуюся от рук тьму вовсю ласкает теплый перламутровый свет с бирюзовыми прожилками.
Ну и если, конечно, светлый шер Дамиен Дюбрайн… Дайм… тоже делает вид, что вовсе не замечает ничего предосудительного в поведении собственной совершенно распоясовшейся ауры.
— Восемь десятых, мой темный шер. И я заберу ее в Магодемию. Ее нельзя оставлять без присмотра.
Дайм не может не понимать, что Роне никогда на это не согласится. Тогда зачем он это говорит, если знает заранее, каков будет ответ? Очень хочется поверить, что он тоже просто тянет время, не желая проговаривать финальную фразу. Очень хочется поверить…
Или это опять ловушка, только более сложная.
— Я… лично присмотрю за ней, мой светлый шер. Так и быть.
— Нет уж! — Дайм фыркает, доставая из воздуха бутылку и делая крупный глоток. — Как-нибудь обойдемся без твоего присмотра. Будешь?
Опосредованный поцелуй, через бутылку. Мелкие подростковые хитрости… Алкоголь, который многое упрощает. Тоже ловушка? Пожалуй, для ловушки чересчур утонченно и ненавязчиво, слишком легко не заметить. Или сделать вид, что не заметил. Больше все-таки похоже на осторожный и вроде как бы почти не намек. Неужели Дайм боится быть неправильно понятым? Или что сам что-то понял неправильно? Да нет, глупость какая-то! Быть такого не может…
— Буду.
Вот так. Сразу, решительно, на все, что ты там спрашивал или не спрашивал, мой светлый шер. Ясно тебе?
— Медный отвезет ее обратно в Сойку до шестнадцатилетия. А мы с тобой завтра тоже обратно, в Суард…
«Мы с тобой»…
Боги, как же он это сказал… И как так получилось, что между ними осталось всего полшага?
— Не доверяешь, мой светлый шер?
Хотел произнести ехидно, а вышло до отвращения нежно. Но испугаться не успел, потому что Дай ответил — с точно такой же нежностью, если не большей:
— Ни на ломаный динг. Полная взаимность, мой темный шер, не так ли?
И шагнул навстречу, преодолевая последние сантиметры…