Огромный материк Лавразия, более трёхсот лет назад, трудом сотен рабов разделённый на гигантскую северную и южную части, подобно прожорливому дракону, открывал свой рот, спасая от зимних штормов благословенные виноградники Великого Ромского Триумвирата.
Станислав планировал, прижавшись к принадлежащей Султанату второй — южной половине гигантского материка быстро и незаметно миновать опасный перешеек и оказаться в свободных водах. Их путь лежал к Гондване — таинственному материку, лежащему западнее золотоносной Голконды. Именно туда понесло любознательного герцога и оттуда его предстояло вернуть.
Корфянский же Султанат, напоминающий своими очертаниями характерный для его жителей длинный прыщавый нос, вольготно расположился между роммскими и арбатскими берегами. От последних его ещё отделяло и внутреннее, Красное море. Там, где начиналась огромная изъеденная ветрами ноздря, высились печально известные Драконовы горы по большей части в виде бесплодных, каменистых земель с высокими отвесными скалами. Однако, в долинах под струями хрустальной талой воды цвела жизнь. Знаменитые на весь мир леса миндаля, грецкого ореха и ливийского кедра соперничали с зарослями папируса и бамбука. Гигантские дикие оливы и апельсиновые деревья сменяли друг друга, террасами спускаясь к побережью…
***
Капитан Грейсток, как самый прожжённый торговец из всех, бороздивших когда-либо воды Средиземного моря, в этот раз, не повторяя ошибок, взял в трюм своего корабля сотню кур, бочонки с сахаром и солью, крупу и даже хорошо провяленные окорока, облегчив этим самым свои собственные подвалы, оставив поместье в непритязательном виде.
Старый управляющий, поседевший и постаревший за два месяца нашествия флибустьеров, как за предыдущие десять безупречных лет службы, тихо молился на уходящих в плаванье. Ему предстояла гигантская работа по восстановлению полуразрушенной усадьбы. Поэтому, разворованные погреба и ополовиненные винные запасы казались ему наименьшим из зол.
Однако, рачительный хранитель графского добра не подозревал, какую участь, в виде небольших, но юрких мелорнов, приготовила ему судьба. Подвиг сей, как ему вскоре пришлось убедиться, не смог увенчать его славой, потому что слава в глазах хранителя имущества измерялась ценностью хранимого. Ценность же подвижных мелких зелёных кустов была, по общему мнению слуг, слишком ничтожна, чтобы выдержать все те страдания, которые ещё предстояли. А пока управляющий подсчитывал убытки и горестно, но с облегчением вздыхал, трусливо поглядывая на исчезающий в море галеон (а вдруг вернутся?!)…
***
… Бритландия исчезла из вида, спрятавшись за своими туманами, а команда, раздумывая над предстоящим обедом, и, мечтая о великих подвигах, уверенно вела «Морской Мозгоед» по уже проверенному маршруту, огибая по широкой дуге неприветливые берега Тиберия, отвесные скалы которого, вздымаясь ввысь, ограждали с двух сторон небольшой, но такой памятный залив.
Осторожно миновав два пролива, корабль, скромно прижавшись к южному берегу, торопливо миновал нелюбезные воды ВРТ…
***
Как только берега Туманного Альбиона скрылись из глаз, Полина с уверенностью заявила, что Рамзесу никак нельзя оставаться неучем. Ему жизненно необходимо получить образование. Каким образом развивать не всегда прямоходящего ученика, по утрам осуществляющего набеги на курятник, всерьёз никто не думал, но Станислав дал добро. Очень быстро оказалось, что каждый флибустьер точно знал, какое занятие наверняка пригодилось бы Рамзесу в его предполагаемой карьере вожака стаи. А потому, сидя за ужином в кубрике, все по очереди отстаивали свою точку зрения так громко и убедительно, что обсуждение превращалось в спор, который в дальнейшем грозил перерасти в драку.
— Пока мы в походе, у Рамзеса навалом времени, — говорил Теодор. — В конце концов, Полина может показать ему буквы, и он начнёт читать книжки. У Дена есть прекрасная энциклопедия. Я могу научить его стрельбе. А Боб может иногда спускать лодку, и мы научим его грести. Разве не так?
— Не так, — говорил Ден. — Не дам!
— Чего не дашь?
— Энциклопедию не дам!
— Что тебе жалко?!
— Жалко!
— Ну, и жмот!
— Сам ты жмот!
— Мальчики не ссорьтесь, — вставляла веское слово Полина. — Деннис, ну ты же можешь иногда показывать Рамзесу картинки из своих рук? Ради меня…
Ден краснел, как маков цвет, пальцы начинали комкать салфетку, а рука непроизвольно тянуться в сторону дополнительного куска хлеба, бережно отложенного заботливой Полиной подальше.
Девушка внимательно следила за его здоровьем.
Сделав глубокий вдох, Деннис отвечал:
— Конечно!
И под весёлое хмыкание Акулы: «Ядрёная печёнка! Вот же пожалел так пожалел…», — быстро завершал трапезу и, извинившись, уходил к себе… Теодор тутже демонстративно брал с тарелки лишний кусок мяса и, вгрызаясь в него белыми зубами бормотал:
— Любоффф…
Тогда быстро все доедала и откланивалась Полина…
Наконец, Станиславу надоели эти ежедневные баталии, и в один не солнечный для оборотня день, состоялся решающий разговор.
— А будет прок-то от всего этого при каждодневном обучении? Постигая науки такими темпами, наш вожак сможет только править веслом на галере, или колоть дрова.
— Я, могла бы ещё научить его танцевать — вдруг задумчиво произнесла Полина, — Мальчик растет неуклюжим.
— О, это очень важно, Полин, но не совсем ко времени. Ему было бы неплохо освоить чтение и основы счета, арабский и французский языки, — поддержала высокое собрание леди Маргарет.
— Узнает алфавит и будет читать энциклопедию Дена. Там есть интересные картинки. Очень важно привить ему правильное представление о… Ммм… Любви, — убежденно вставил Теодор.
— Ты просто помешан на сексе, Тео, — безо всякого смущения добавила Полли, и, посмотрев на пунцового Денниса, сидящего рядом, уже тише, но не менее уверенно добавила: — А мне можно полистать.. Энциклопедию?
Леди Маргарет сильно закашлялась, подавившись …
— Я достаточно вас наслушался, — наконец, не выдержал Грейсток. — С завтрашнего дня Деннис обучает оборотня чтению и счёту, Теодор — стрельбе и фехтованию, а Полли — хорошим манерам. Боб — контролируешь. Через месяц, проверю!
Так, не спросив желания у предположительного ученика, который в это время неторопливо почесывал ухо задней мохнатой лапой в темноте любимого трюма, команда решила его судьбу. Рамзес даже стал думать, что, возможно, ему и нужны уроки, но вечерний бриз принёс прохладу, тени в трюме были так прекрасны и загадочны, а аромат курятника сладок, что он забыл о нависшей над ним угрозе получения образования и отправился на охоту!
***
За последний год Ден сильно вытянулся. По признанию всей команды, из него вот-вот должен был получиться очень высокий и тонкий взрослый мужчина. Передвигался он со странной грацией Ромского гладиатора, а худое слегка изможденное Полиниными трудами лицо имело крайне решительный вид потомственного дворянина. В его невозмутимых высказываниях чувствовался небольшой подвох, а когда рядом не наблюдался предмет его обожания — Ден, сказав что-нибудь особенно заковыристое, хитро улыбался.
Обучать Рамзеса штурман взялся всерьёз.
В семь часов утра, не дав размять лапы и погонять ждущих оборотня наседок, он явился в каюту к Теодору, облачённый в бриджи, шляпу и сандалии на босу ногу. В маленькой каюте ставни были закрыты от солнца, и с одурелым сонным жужжанием летала муха. Рамзес, открыв глаза, поприветствовал вошедшего Денниса и новый день широчайшим зевом. После этого — показав окружающим гланды, поймал жужжалку. Пасть захлопнулась. Ден решительно сглотнул:
— Доброе утро! Надеюсь ты готов? Пошли!
— В добрый путь, бедолага, — напутствовал его Теодор, перевернувшись на другой бок, собираясь ещё похрапеть…
***
Приблизительно в то же время Маргарет сидела в каюте и писала письмо — сама себе! В этих путевых заметках она, в сотый раз подробнейшим образом, объясняла, почему дипломатия и разведка — мужское дело, и зачем женщинам вышивание. Писала она стремительно, потому что знала: если успеть прочитать начало, то письмо закончится жалобным всхлипом: «Как же я боюсь жить одна!» Несмотря на жаркую и безветренную погоду, у неё застыли кончики пальцев, потерев их женщина все же отложила перо в сторону.
Собравшись с мыслями и взяв его вновь, графиня услышала мягкие уверенные шаги замшевых сапог …
Сапоги остановились у двери. Маргарет немного подождала, но, так как никто не входил — окликнула. Станислав переступил через порог — льдистые синие глаза излучали холод. Он стоял, рассматривая её с неизменно вежливой улыбкой, сверху — вниз; снизу — вверх…
— Леди, — наконец, обратился он к ней, — сколько вы имеете фактического годового дохода?
— О, Вы всё-таки решили жениться на мне, граф, и уже подсчитываете приданое? — не без раздражения, ожидая очередную гадость от графа, спросила она.
— Нет, мадам. Просто захотелось узнать.
Горечь и обида, поднявшиеся сметающей разум волной, не смогли раздробить самообладания, и Маргарет сумела переборов себя внимательно посмотреть на капитана. Она ни разу не дала повода к подобным издевательствам. Станислав не был похож на отцов-иезуитов. И тем не менее, что-то было неладно.
— У меня есть серебряные рудники и семьдесят тысяч годового дохода золотом, — сказала она. — это всё моё. Я не пользуюсь оставленным мне наследством вашего отца. Как вы знаете, я прожила в браке с ним меньше года.
— Так вот, мадам, нам этого мало.
— Мало для чего?
— Мало, чтобы оплатить налог на земельные наделы вперёд на триста лет, — сказал граф, и положил лист с расчётами ей на стол.
— Налог? — не понимая, повторила она. — Но вы ошибаетесь, Станислав! Её Величество любезно подарила труднодоступные земли, и это Подарок, мы не арендаторы, это собственность.
— Её Величество подарила горный массив, мадам. Вокруг сосновые леса, часть которых через холмистую Йеллоунстоунскую возвышенность примыкает к нашим общим владениям. Вся возвышенность и лес принадлежат Империи. Если в течение шести месяцев не будет внесена первая часть арендной платы и тридцать процентов годовых на сто ближайших лет, Мелорны станут фактически бесправной собственностью короны. Их участь будет незавидна. В Мелории им были бы предоставлены гражданские права… Мадам, мне, конечно, неприятно вас тревожить, но учитывая, что вы в силах выдерживать любые удары, я решил вам рассказать. Мы должны заплатить гораздо больше обычных налоговых сборов. Наши земли оценили в фантастическую сумму — миллион фунтов, и разрази меня гром, это дороже всех владений Её Величества вместе взятых!
— Но парламент не может нас заставить платить налог дважды, раз мы его уже оплатили перед отплытием?!
— Маргарет, вы часто посещали Линдон, Вы публичная личность, и я этому только рад. Но, тем не менее, политика — это место не для леди. Как заметил Теодор, с его своеобразным языком, в Парламенте сидят крутые ребята. Они ухитрились довести меня до белого кипения депешей, доставленной за пять минут до отплытия.
Станислав без разрешения опустился на диван и самым невоспитанным образом принялся тереть свою ногу. Она начинала ныть у него в периоды морального напряжения: в детстве при падении у него была раздроблена кость. Маргарет в недоумении смотрела на него. Кто дал ему право говорить с ней подобным небрежным хозяйским тоном. Но получается, либо маленькие разумные кусты заберут как описанную мебель в фактическое рабство, либо поместье — что? Продадут с торгов?! Даже мысли такой допустить нельзя!
— Я передам в оплату долга свои серебряные рудники, — сказала она порывисто. — Вам этого хватит?
— Я оплатил весь налог на сто лет, мадам. Стоимости рудников достаточно на оплату 20 процентов суммы торговой страховки. Нам надо тридцать…
— Но это же грабеж… Я передам свой доход…
— Благодарю. Надеюсь Вы понимаете, что мы — банкроты, и наша с вами совокупная собственность стремиться к нулевой отметке…Тем не менее, нам всё-таки есть где жить. И есть место для Мелорнов. На сто лет. Совершеннолетие у древоразумных наступает в триста…
Маргарет без сил опустила голову, предварительно проследив за тихо притворённой дверью. Она полностью отдала себя во власть этих странных обстоятельств и этого удивительного человека…
***
А за иллюминатором качалось синее море. Раизеса ждал второй завтрак, любимый кусок каната, Джейкоб, призывающий поохотится на Хьюго и Хьюго, оберегающий кур. Стайки летучих рыб приветливо махали хвостами. Пытка продолжалась…
Деннис тыкал указательным пальцем по составленному расписанию и бубнил:
— Так. Арифметика.
И вот, битый час оборотень трудился над грандиозной задачей, пытаясь определить, за какой срок две большие собаки сумеют поймать шесть мышей, если три собаки поймали их за два часа?
— Ден, тебе не кажется, что это собаки-инвалиды? Может быть, надо уже пристрелить бедолаг? — наконец, отвлекся от тяжких раздумий ученик.
Ден тяжело вздохнул, почесал кончик носа, страшным шёпотом произнёс трагическую фразу: «Теодор — козел!», и бодро продолжил:
— Перепояшем чресла и… Вот, новая задача! Полина взяла у кока пять яблок…
— А зачем?
— Что зачем?
— За чем ей так много? Она делает запас? Для чего? У нас что, заканчиваются продукты? Я бы запасал кости. Это намного выгоднее: они не портятся, их можно грызть и можно варить…
— Всё, перерыв… Мне нужен врач!
***
Пройдя течения Красного моря, капитан принял решение совершить первую стоянку в Алджире. Известный всему обитаемому миру Алджирский Горный форт, пираты всех мастей давно превратили в своё логово. Отсюда они могли спокойно бросать вызов могуществу и Ромского Триумвирата, к которому питали особую ненависть и к сопредельным империям, не брезговавшим, при случае, полакомиться ворованным у самих воров.
Здесь Станислав намеревался узнать о судьбе пропавшей «Виктории».
Войдя в гавань, капитан сразу забыл о своих первоначальных планах — потому, что перед ним, прямо по курсу, стояло необычайное видение. Это чудо имело формы большого корабля. Корпус, похожий на эскиз скопированного художником-копиистом галеона, возвышался среди мелких султанатских суденышек, как белый лебедь среди облезлых уток. Подойдя поближе, Боб громко прочёл название корабля, начертанное крупными, украшенными вензелями и золотом, буквами, а под ним название страны и порт приписки. Команда дружно тёрла глаза, рассматривая и повторяя имя корабля, как повторяют мантру, бритые бхенинские монахи: «Виктория. Линдон. Бритландия». Искомый корабль стоял на якорях в известнейшем пиратском потру. Вид его был прекрасен: от медной девы на носу, покрытой сусальным золотом, и высокой кормы, до шестидесяти пушек за его задраенными люками. Но самым потрясающим в этой сюрреалистической картине был важно прогуливающийся по верхней палубе Виталио Маурицио в жёлтом камзоле и красных бархатных штанах!
Глава 2
Войдя в порт Алджирской бухты, искатели приключений обнаружили, что помимо «Виктории», на якоре в это время стояло ещё несколько кораблей. Портовые таверны и лавчонки предоставляли пёстрому людскому сборищу всевозможные блага цивилизации — от женщин на любой взыскательный вкус, до информации. И, учитывая возможности «сарафанного радио», Станислав принял решение отправить наиболее любознательную часть команды на берег, строго указав:
— Не пить, не есть, девок не пользовать, деньги не тратить!
— А как же выяснять-то? — поинтересовался, слегка разочарованный, Теодор.
— А ты остаёшься! — последовал, незамедлительный, ответ.
На берег сошли Боб Акула, Джейкоб Скелет и Хьюго Пью. Последний, исключительно с целью закупки дополнительного количества несушек, ряды которых, несмотря на проволочное ограждение и внушительные ежедневные беседы с хвостатым представителем человечества, стремительно редели.
К Станиславу, задумчиво поглядывавшему на сошедших с корабля, подошёл Ден.
— Богу, конечно, известно, что я грешник, — начал он. — Но остаюсь истинным сыном церкви. Мое преимущество состоит в том, что меня воспитывали в семинарии, а это может дать право на некоторые вольности в отношении духовных лиц. Может быть, пора посетить храм божий и побеседовать с посредниками между всевышним и паствой?
Сарказм Денниса рассмешил Станислава.
— Образование даёт тебе возможность только отличать англиканскую форму веры от ромской, непутёвый агнец наш. Для ВРТ с инквизицией и аутодафе ты — еретик. Сиди на «Мозгоеде»!
Граф не учёл, что два неразлучных авантюриста могут оглохнуть во время разговора с капитаном — погода была ветреной, возможно, не расслышали…
***
Ден смиренно сидел у себя в каюте и просматривал стопку записей. Аккуратно вынутое стекло, стояло на полу, а ставни наполовину приоткрыты. Станислав, проходя мимо открытой настежь двери, взглянул на рыжую голову, склонившуюся над листами бумаги.
…Этот высокий, тонкокостный, мальчишка больше походил на итальянцев с портретов ушедших веков. Когда он сидел, его можно было принять за девушку, переодетую в мужскую одежду и собирающуюся на карнавал, но своими гибкими движениями он напоминал плохо прирученного ягуара… С очень острыми когтями. Капитан подумал, что скоро Мариолани пожалеет, что встал на его пути…
Выходя на палубу Станислав столкнулся и с Теодором.
— Ты куда?
— К Дену! Раз нам нельзя на берег, то мы составим … Эм… Учебник для оборотня.
— А! Ну это правильно. Занимайтесь.
Теодор представлял полную противоположность приятелю. Широкоплечий и громкоголосый, с наглыми задорными карими глазами, он всегда был душой компании, но кличка Леопард, выдавала в нём такие же подозрительные способности к стремительному сближению с врагом, что и у вышеупомянутого друга. Шальная, не пойманная мысль, скользнула в голове у капитана и тут же пропала… Следом за шкипером крался оборотень!
Как только дверь в каюту Дена неслышно затворилась сквозь переборку Рамзес услышал: «Долго ты! Готов? Пошли…». Иииии… Раздался всплеск!
От возмущения шерсть Рамзеса поднялась дыбом. Чёрная тень взломав дверь, запертую на маленький крючок, проникла в помещение и с рыком: «А я!», — сиганула из окна в воду!
Где-то за окном, на площади перед причалом, доносились заунывные крики торговцев: «Fragola! Fragola!».
***
Благоразумно рассудив, что раз на «Виктории» хозяйничает Маурицио, то и информацию об этом прискорбном акте можно почерпнуть в католической обители, друзья, поругавшись, больше для проформы с оборотнем, направились в храм божий.
Центральный городской собор являлся частью старого доминиканского монастыря, построенного лет двести назад. Дорога к храму вилась по истертым от времени белым плитам, идущим через некогда ухоженный, а теперь цветущий буйной южной растительностью сад. Ровные бордюры окаймляли заросли ежевики, а не лаванды и вместо петрушки и укропа росла магнолия. Это делало дорогу более живописной, ведь монахи-садовники, в белых одеждах, давно лежали под серыми ушедшими в землю плитами — похороненные и забытые.
Друзья прошли мимо колодца, почти целиком заросшего боярышником, Рамзес отметил про себя чудесный запах гниющих корней и ещё чего-то питательного для шкуры цивилизованного оборотня, но удержался и не стал валяться на витаминной подстилке.
У самого входа в храм стояла каменная скамья на которой отдыхал святой отец.
Тени давно перевалили за полдень, и успевшие раскалиться, камни почти отдали свой жар небесам. Под ветвями боярышника сгущались сумерки. Католик, низко опустив голову, благочестиво дремал. Воспитанный Деннис сел рядом, с видом человека нечаянно коснувшегося святыни. Из открытых дверей храма доносилось тихое пение:
Genitori, genitoque,
Laus et jubilatio,
Salus, honor, virtus quoque,
Sit et benedictio!
— Padre, — в голосе шкипера слышалась усталость. — У вас утомлённый вид, я пожалуй пойду…
— Слушаю тебя, сын мой, — со сна, автоматически, ответил католик.
— Я не могу жить в этом городе, — с трагическим выражением лица сказал Ден.
— Эээээ… может быть, мы могли бы встретиться завтра?
— Но мне бы хотелось, чтобы вы немного побыли со мной… Поговорите со мной, padre!
Окончательно проснувшийся священник близоруко рассматривал три странные фигуры. Сидящий рядом с ним молодой человек смотрел ему прямо в глаза, с чувством благоговейного восхищения. Рядом стоящий, откровенно ухмылялся во всю ширину своей бандитской рожи и, в довершение картины, на гравии, у самого входа вольготно расположился огромный чёрный волк-оборотень.
— Пойдёмте же, padre,— настойчиво повторил молодой человек. — Найдите для нас время в этом дивном саду…
И взяв за локоть опешившего каноника, поволок его в глубь зарослей… В соборе у алтаря продолжали петь коленопреклонённые мальчики.
***
Несмотря на растерянность и испуг, святой отец помнил, что родился в Великом Роммском Триумвирате, и сам, в свою очередь, несильно отличался от посетивших его грабителей. Собрав свою волю в кулак, он произнёс:
— Benedictus sis. Pax Domini sit sempre tecum. Молодые люди, отец небесный ещё может показать вам лучшую дорогу. Не гневите его. Идите, и да хранит вас Бог.
— Да и так вроде не стоим, — произнёс один из похитителей.
— Я думаю о том же самом, — подтвердил второй.
Наконец, выбрав глухую лужайку, с провалившимися могильными плитами, завершавшими буйно-зелёный пейзаж, они остановились.
— Мы многого не просим, padre, вежливо начал худой бандит.
— Нам нужна информация о Бритландском галеоне «Виктория», — грубо перебил культурного пирата плотный. — Каким боком, сырая печёнка, Маурицио, пачкает его настил своими жёлтыми штанами!?
Глаза католика забегали, как в часах с заводным механизмом.
— Я занимаюсь вопросами религии, дети мои…
— А мы совершим небольшое святотатство. Рамзес, скажи ка, вкусны ли католические придатки?
Мохнатый монстр, дурашливо скосив взгляд, зашевелил носом и, сморщившись, оглушительно чихнул.
— Вот! Подтверждает! — сообщил бандит зарослям.
— Пожалуй, этим можно заняться, — наконец, прочихавшись, чётко сказала собака.
— Да Вы с ума сошли! — возмутился священник, но, грубо пнутый в поясницу, начал торопливо объяснять…
Через полчаса из кустов быстро вышли трое и направились к старым развалинам. На поляне остался лежать слегка оглушённый церковник. В отличие от бравых отцов-инквизиторов, мальчишки убийцами не были.
***
Жара накинула на остров своё огненное покрывало, и любая открытая дверь помещения становилась дверцей доменной печи. Обрести прохладу в каменном мешке портового города не представлялось возможным. Бодро вышедший из лодки на причал Боб быстро сменил рысь на шаг, а потом шаг на на ещё более размеренное и неторопливое передвижение… Шагая в сторону рынка, мимо чахлых оливковых рощиц, моряки не видели тени, и лишь раздражающий, монотонно пронзительный крик цикад настойчиво напоминал о наличии жизни в чахлой листве деревьев.
Вода в наружной канализации города быстро высыхала, и даже нечистотная грязь трескалась, обдавая прохожих резким запахом, застывала пластами под солнцем. Оставшееся за спиной море не дышало, ровной синей тканью раскинувшись до горизонта.
Наконец они дошли до городского базара.
Являясь небольшим портовым городком, расположенным на южном побережье, с населением около десяти тысяч, Алджир, тем не менее, был перевалочным пунктом, остановкой у разного рода искателей приключений всех мастей. Отсюда уходили караваны вглубь огромного материка, и сюда же возвращались подозрительного вида купцы, отказывающие себе в удовольствии показать свой товар в центральном Бедестане, по разным уважительным причинам.
В этом небольшом городке можно было приобрести всё и продать, соответственно, тоже всё. Как и любой другой товар, информация в городе-перекрёстке продавалась и покупалась за звонкую монету, как масло, сыр, орехи, металл, мебель и какао бобы.
Моряки попали в самый пик торговли, и их быстро закружил пёстрый водоворот, с его необычностью и сочным восточным разнообразием. Между рядов сновали местные торговцы в ослепительно белых одеяниях и маленьких квадратных чёрных шапочках; на стопках ковров, разложенных на земле, важно восседали в богато расшитых халатах и тюрбанах продавцы из центральных частей султаната; попадались полудикие чернокожие люди из тропической сельвы, на которых не было ничего, кроме кожаных широких ремней и сомнительной формы набедренных повязок.
Все яростно ругались, кричали, спорили, размахивали руками.
Нищие, собравшись кучами, то и дело перемещались, меняя наблюдательные пункты, чтобы лучше рассмотреть наивных зевак и вовремя показать простофилю местным ворам.
***
Обойдя весь базар, и не узнав ничего путного, изрядно ошалев от жары, моряки решили, наконец, приступить к покупкам. Приободрившийся на звуки: беее, меее и кукареку, Хьюго вывел компанию к продававшейся домашней птице. Обходя ряды жалких перовых оборванок, он в одной из маленьких тёмных палаток, которые громоздились в этой части рыночной площади , мельком рассмотрел что-то зеленовато-красное и, нырнув туда, увидел очаровательных бирюзовых клуш. Подошедший Боб, по фанатичному блеску в глазах пирата, понял, что без этого ценного приобретения они не уйдут.
После громкой, похожей скорее на драку торговли, друзья приобрели двадцать крупных несушек и, обговорив время доставки красоток, двинулись дальше, оставив Хьюго следить за погрузкой товара.
Наконец, спустя ещё час, пираты, вконец ошалев от воплей торговцев, (расстающихся с каждым гвоздём, как с родным братом, уводимым в рабском ошейнике), и изрядно опустошив кошелёк, присели отдохнуть под навесом у небольшого трактирчика. Выпив, даже не сильно кислого, пива и закусив солёными баранками, Акула и Джейкоб передохнули и, собравшись уже двигаться в сторону порта, были отвлечены от сосредоточенных приготовлений к новому марш-броску криками. Кричал хозяин заведения. Присмотревшись друзья увидели неподвижно валяющееся тело, пинаемое мыском сапога в бессильной ярости.
— За что ты его? – устало спросил Скелет из чистой любознательности.
— Да вот прибился, третий день пьёт, не трезвея, ни заплатить, ни отвалить, а какие убытки!.. Между прочим он из ваших, бритландцев. Профукали корабль-то и теперь нарушают покой мирных граждан! Ничего скоро ВРТ всех переловит, и порядок с благодатью не оставят наши края, — пояснил словоохотливый пивовар, опасливо поглядывая по сторонам.
Присмотревшийся Боб узнал в недвижимом пропойце трактирщика и моряка Коля Вудро!
Спустя два часа, вереница повозок доставила на галеон кур, гвозди, лак, краску, свежие овощи, кофе, писчую бумагу и тело, ароматизирующее всё, в радиусе десяти метров, но не подающее признаков мыследеятельности.
***
Наконец, Коль Вудро проснулся. Чугунная голова являлась неотъемлемой частью подушки, и разъединить их не представлялось возможным.
Рядом, на маленьком резном столике, стояли кувшин с водой и стакан густого чёрного, как сама кровь, ромского вина. Коль приподнялся на локте и, кряхтя, смог выпить содержимое стакана, а затем, с небольшим перерывом, и кувшина. Было очень тихо. Полежав с закрытыми глазами ещё какое то время, старый моряк вернул себе возможность соображать. Смутно вспоминая события предшествующие похищению, он, не без труда, воссоздал всю картину. Осталось выяснить, где он находится, и кто его сюда доставил.
Через час к нему в каюту заглянула любопытная собачья морда, а затем, в приоткрытую дверь просунулось целиком огромное тело чёрного, упитанного оборотня. Вудро сел.
— Ты кто? — спросила морда.
— Рамзес, тебя сюда кто звал-то? Марш на урок, сейчас по расписанию естествознание!
Следом за разговорчивой собакой, Коль услышал удивительно знакомые интонации голоса, и в каюту вошел лорд Грейсток!
…Они спустились в общий салон галеона, с его дубовыми лаковыми панелями и палисандровой отделкой, книгами, картинами и прочими невероятными атрибутами роскоши, которые никто не мог ожидать увидеть на подобном корабле. Здесь капитан Станислав представил спасённого команде. И Коль приступил к рассказу о злоключениях «Виктории».
Герцог Ампл отплыл из Тиберия шесть месяцев назад, приняв решение выяснить, куда же направлялась экспедиция, под руководством леди Маргарет. Сама леди, сидящая рядом, прокомментировала данную фразу словами: «Никуда. Целью экспедиции было убрать Ампла из Линдона. Второй целью являлось вывести беременную Мери в Ром!».
Послышался треск ломаемой перегородки и голос:
— Не надо ничего крушить! — это Мери взывала к возмущенному Маасу.
Рассказ о путешествии «Виктории» продолжался. В первую очередь, они зашли в Индскую бухту. Там на борт погрузили двести здоровых рабов. С живым грузом Ампл, к общему негодованию, и, не слушая советов, утверждая, что неоднократно проделывал подобные операции, отправился в сторону Сиама, где располагается самый крупный невольничий рынок. Но, при выходе из Внутреннего моря, их захватил шторм.
— Мы не сдались буре, — продолжал Вудро. — Но галеон вышел из неё настолько потрёпанным, что нам пришлось сбросить за борт все пушки. В трюме открылась сильная течь, и только благодаря наличию рабов, круглосуточно вынужденных откачивать воду, мы смогли вернуться в Нью-Дели.
Когда начальник порта увидел состояние корабля, ко всему прочему оставшегося без вооружения, он, быстро прикинув выгоду, предложил отдать в счёт погашения задолженности, рабов. На мифриловых рудниках свирепствовала болотная лихорадка, и они нуждались в пополнении. Команда даже обрадовалась возможности облегчить корабль от подобного груза и решила, что провидение, наконец, послало им вестника в виде начальника порта. Близилось возвращение в Линдон и избавление от трудностей.
Работник порта был чрезвычайно любезен, предложив приобрести, и доставить в Бритландию ценный груз эбенового дерева и крокодиловых кож. Расплатились. Но когда были готовы к отплытию, получили сообщение, что новый губернатор, присланный в англскую колонию из ВРТ(!), не разрешает погрузку, так как считает противозаконной торговлю с иностранцами, а начальник порта посоветовал немедленно выйти в море, пока господин Милвертон не наложил запрет и на отплытие.
— Вы легко можете представить возмущение, и без того потерявшего разум, герцога! В результате, он и десять проверенных членов экипажа отправились на берег — прямо к новому губернатору. Вечером того же дня на борт поднялись солдаты, и я был отправлен под арест. Герцог и члены нашего экипажа на борт не вернулись. — Закончил Коль Вудро.
***
В то время, как разжалованный в юнги помощник капитана тщательно драил трюм, разжалованный в школьные учителя шкипер объяснял посапывающему ученику урок.
По его рассказам в густых сиамских лесах туземцы расчищали полянки и рубили лес, сажая кофе. Реки Бхенина были усеяны лодками и крокодилами. Огромные кашалоты в океанах открывали пасти, грозя проглотить плывущие галеоны, стаи зубастых акул нападали на кашалотов, тех в свою очередь преследовали невиданные кальмары. Далеко в волшебной Скифии чукчи, закутанные в меха, выпасали моржей, как уток. А по ледяным торосам бродили пингвины и охотились на белых медведей. Ден старался. Ученик усваивал информацию.
Время от времени Деннис тяжело вздыхал, и Рамзес просыпался, стряхивал на пол шерсть, громко виновато зевал и, извиняясь, начинал вилять хвостом. Наконец, он замечал, что учитель немного успокоился, и уши его сразу свисали, а тело, со вздохом, плюхалось на пол. Урок продолжался.
Пока Рамзес во сне усваивал географию, Ден решил поупражняться в фехтовании, двигаясь по каюте в ритме туземного танца. Он кружился, подбадривая себя неопределенным бурчанием под нос.
— Пам-пам-пам-пам…— напевал он. — Парарам-пам-пам, ииии раз… Пам пам… Ииии Два-с… Пам бам.
Он кружился и выкидывал, то длинные ноги, то руки, словно разочарованный в жизни страус. Сощурив глаза, и, сделав зверскую физиономию, он тыкал воображаемой саблей в тела врагов, и, загнав их в угол, заставлял сдаваться, во имя прекрасной Полины. Часть неприятелей отказывалась, и тогда следовал удар, ещё удар, выпад, и сталь входила в мягкое податливое тело… Подушки. Фонтан из перьев завершил битву. Предмет домашнего обихода разорвался после столкновения с ногой!
— Ух тыыыы! — услышал учитель восхищённый взрык ученика!
3.
Два галеона мирно стояли в гавани у самого берега. Глубина залива позволяла стоянку тяжёлым морским кораблям практически у причала. Водоизмещение судов разрешало иметь до шестисот человек команды и 80 пушек одновременно. Но «Морской Мозгоед», усиленный носовым украшением, в виде любовно переплетённых мелорнов, изображавших дракона, имел всего сотню человек команды и шестьдесят пушек из легированной стали. По тридцать с обеих сторон. В обитаемом мире, вряд ли, можно было разыскать более быстроходное, маневренное и опасное судно.
Обобранная ещё в Нью-Дели, «Виктория» не представляла опасности в бою. Однако, численностью, вероятно, превосходила корабль капитана Станислава. Устроить драку в нейтральном порту, означало конец стоянки и испорченные отношения с Султанатом. Это понимали обе заинтересованные стороны, и попыток открыть военные действия не предпринималось.
Утром от «Морского Мозгоеда» отчалила лодка, и зеваки увидели одетого в чёрное, мрачного высокого незнакомца. Широкополая шляпа с чёрным же страусовым пером и крупным бриллиантом завершала наряд, позволяя увидеть только тонкий нос и гладко выбритый подбородок, на надменном лице. Следом из лодки выпрыгнула большая собака, чёрная, как клякса, и за ней неспешно выбрался гигант, в синей шёлковой тунике, опознать происхождение которого не удалось даже завсегдатаям порта.
Чёрный господин вежливо поинтересовался, как пройти к дому губернатора и, поблагодарив объяснившего мелкой монетой, степенным прогулочным шагом отправился в путь.
Не спеша миновали портовую площадь. Прошли мимо храма со шпилем и широким мраморным парапетом. Наконец, поднявшись в гору по единственной прямой улице городка, господин и сопровождающие его, остановились перед чугунными воротами, за которыми был разбит регулярный английский сад, а в глубине, высился белый дом с колоннами.
Негры-рабы, в нелепых сине-жёлтых ливреях, распахнули створки ворот и доложили губернатору о визите капитана Станислава Бертрана Эль Грейстока, графа и наследного лорда Бритландской Империи.
В отдалённой и не спокойной провинции Султаната не часто появлялись столь маститые персоны дружественных государств, вернее отметить такое случилось впервые за десятилетнюю службу губернатора.
Мустафа Алгарве Аль Кассар, утратив некоторую величавость в дородной фигуре, поспешил предложить гостю кресло . Он не до конца понимал, стоит ли приписывать своё волнение страху, или рассматривать его одним из вариантов вежливости. Мустафа представлял собой некий вариант государственного деятеля, который оказывал явную услугу своей стране, максимально удалившись от сколько-нибудь значимых мест. Небольшая лысеющая голова и круглый живот, на рыхлом теле завершали портрет хозяина Алджира.
Пожилой и чрезвычайно благообразный монах, высокий и тощий, как и все представители ВРТ, придавал ему уверенности в правильности ранее совершенного поступка.
Поприветствовав друг друга, господа завели беседу.
— Спешу сообщить Вам, что Её Величество решило почтить Вас своей высокой милостью, — начал Станислав. — Меня обязали передать Вам Её благодарность вашему похвальному управлению и, видя ваше несомненное усердие и отчаянное стремление к победе в борьбе против пиратства в наших странах, нарушающего мирное содружество, возвести вас в ранг рыцаря ордена святого Микола Авантюрского.
С этими словами, лорд Грейсток протянул бархатную шкатулку и Аль Кассар зажмурился от сверкания бриллиантов и рубинов на большой звезде.
— Это самый почётный из всех орденов, вручаемых иностранным гражданам, — продолжал между тем Станислав.
Слабо разбираясь в мидальерике, но прикинув стоимость полученной звезды, Мустафа, задрав нос, и, выпятив живот, тут же принялся горделиво повествовать о своих немалых достижениях и подвигах по борьбе с флибустьерами. Заерзавший служитель культа сделал робкую попытку прервать потов слов, однако, с ужасом, осознал, как деревянное кресло обрело жизнь и…. Засосало часть его туловища внутрь массивной резной конструкции.
— Молчи, — услышал он в ухе. — Хочешь жить мясом, а не дровами, молчиии….
Между тем, губернатор сообщил, что в монастыре при соборе содержатся в подземных кельях триста отъявленных головорезов, отловленных великим капитаном-командором ВРТ, Виталио Маурицио.
— Несколько дней назад, кучка пиратов появилась в прибрежных водах, — продолжал он. — Роммский гранд, совместно со святым отцом, прибыли во время и арестовали всех молодчиков, бодро сошедших на берег.
Вспомнив эту историю, Мустафа жизнерадостно расхохотался. А капитан довольно безразлично спросил:
— Вы уже всех прикончили?, — его тон не оставлял сомнений в презрении к морским грабителям.
— Пока ещё нет, — махнул рукой орденоносец. — Святой престол, проведя выборочный допрос, решил вздернуть их, а шестерых, наиболее отъявленных еретиков мы поджарим в ближайший праздник во славу божию.
Он посмотрел на представителя ВРТ. Тощий монах угодливо улыбался, кивал головой и молчал.
— Я, конечно, слабо понимаю в таких вопросах истинной веры, как вопросы осквернения Создателя пиратами, — между делом продолжал Станислав. — Но мне показалось более правильным поступком подвергнуть нечестивцев казни на их родине. Возможно, безграничная милость Её Величества, отправит их в каменоломни, что несомненно поможет державе в перевоспитании этого отребья. Как вы думаете, Святой отец?
Взгляды присутствующих скрестились на монахе, и тот повторно кивнул … Улыбаясь.
Несмотря на свою тупость, Аль Кассар понимал, что устроив массовую резню, лишь спровоцирует всеобщее негодование. Он собирался тихо разрешить сжечь несколько особенно отъявленных еретиков, а остальных погрузить на «Викторию» и отправить к берегам ВРТ. А такое внимание со стороны Империи заслуживало ответных шагов, и губернатор, проявив щедрость, достойную записи в анналы истории, написал разрешение на выдворение бандитов в их непосредственную страну обитания.
— Я бы не смог решить эту серьёзную проблему так, как решили её Вы, — на прощание сказал граф.
— Все может быть, — откликнулся польщённый губернатор.
— Ваша скромность делает вам честь. Её Величество будет чрезвычайно вам благодарна, — откланялся Станислав. — Господин монах, несомненно, окажет нам честь и проводит нас…
4.
….Проведя своё расследование дикие и кровожадные флибустьеры «Морского Мозгоеда» на следующий день, едва расцвело, отправились к монаху в полутемный трюм, в котором он заночевал будучи настойчиво приглашённым в гости.
Над Алджиром поднималось золотое солнце. Далёкие оливковые рощи грядой уходили в сторону невысоких гор, кое где виднелись направленные в бесконечность острые копья кипарисов.
Как никто другой Деннис, выросший под бдительным оком матери церкви, знал о строжайшей иерархии в армии иезуитов, с ее беспрекословной дисциплиной и порядками. Его готовили в высшие офицеры ордена. И перед ним, под лучами горящего огнём светила, стоял сейчас офицер. Никакие признаки и отличительные знаки не выделяли «солдат Всевышнего», но уверенный в своей правоте фанатичный блеск глаз, выдавал в человеке «не ведомого, а ведущего».
Мир менялся и Великий Роммский Триумвират постепенно терял своё влияние. Однако, как известно, все можно купить. А то что не покупается просто за деньги, всегда приобретается за солидное вознаграждение.
ВРТ устремило свои взгляды за океан, туда где гремели в шахтах молоты, добывающие мифрил и где ослепляла блеском драгоценных камней таинственная Голконда. В Центральной Лавразии массово стали исцеляться страждущие и приобщаться к Единому грешники. Каждое событие должно было приносить доход. В самом ВРТ высшие офицеры ордена самолично пытали и жгли еретиков…
Двумя днями раньше, совершив свою авантюрную вылазку, друзья выяснили у перепуганного служки, о готовящимся к отправке грузе мифрила. Под пепел остывающего костра, с обугленными костями бритландских моряков и на фоне качающихся грешников, галеон «Виктория» должен был незаметно выйти в море и доставить драгоценный груз в Тиберий. Капеллан не знал одного — погружён ли в трюм металл, или он ещё храниться где то за монастырскими стенами.
Воспользовавшись принципом — «Цель оправдывает средства!» друзья, посовещавшись с примкнувшим к заговорщикам Маасом, заметившим на судне, принесенную ветром жирную скорпиониху с детишками, решили выяснить где же в настоящий момент хранится драгоценный металл. Скорпиониха была посажена в коробку из под табака и должна была явиться орудием дознания.
Однако, не удалось, лишь только увидев Мааса, священник сразу сообщил об уже находящемся на «Виктории» грузе разумно рассудив, что информация о живых деревьях стоит больше, чем потерянный сундук с мифрилом, рассчитанном на изготовление двух таранов на боевые суда!
Разочарованные и лишенные развлечения пираты отправились с докладом к капитану. Проходя мимо книжной полки Ден автоматически поставил табакерку и забыл про нее….
***
За завтраком распределяли дневные дела. С приливом галеон уходил в море. Вечером предстояла ответственная вылазка в город и освобождение моряков. Необходимо было срочно увеличить запасы. Боб закончив есть потянулся за трубкой и тут его взгляд упал на полку… Даже не подозревая какой опасности подвергается, он открыл табакерку, продолжая прикидывать в уме, что необходимо ещё прикупить на базаре.
Спустя три года он все ещё был убеждён в агрессивных намерениях скорпионихи. Тем не менее, Теодор, страшно полюбивший рассказывать именно этот участок биографии боцмана, утверждал, что дама, заточенная в табакерке, просто была немного взволнована повышенным вниманием к ней. Быстро выбравшись, вместе со своими малютками, державшими мамашу за хвост, она поскакала по Бобу. Пробежав примерно до локтя, притормозила, размышляя, куда податься — то, и с интересом подняла своё жало. В этот момент Боб, наконец рассмотрел существо перемещающееся по руке и события в столовой стали развиваться со стремительностью летящих ядер!
От крика: «Берегись!» — Хьюго уронил тарелки, которые с грохотом бьющейся фарфоровой посуды полетели в сторону Рамзеса. Тот подскочил на метр над полом и с воплями: «Уууууу», — кинулся под защиту стоящего столбом Боба. Акула резким движением скинул с себя насекомое на пол и попытавшись придавить тварь наступил оборотню на хвост. Падая скорпиониха рассыпала часть своих детишек и они тихо приземлились на стол, рассыпавшись между закусками в виде хлебных крошек. Скорпиониха выставив вперёд жало, как копьё кинулась на обидчиков, быстро пробежав по ножке стола. Полина в ужасе прилипнув к стулу визжала:»Они ползут сюда! Ко мне! Ден! Бей их!» Затем схватив чашку с кофе — выплеснула ее содержимое. Совершенно сбитый с толку толстый Скелет, медленно одел очки и стал с интересом изучать рассыпанные на столе хаотично перемещающиеся крошки.
— Проклятый мальчишка, — наконец вынес он свой вердикт.
— Был псом только кур жрал, теперь и до нас добрался!
В этот момент в разгромленную столовую под руку, как и подобает близким родственникам, вошли лорд и леди Грейсток.
— Что здесь происходит? — поинтересовалась Маргарет.
— Осторожно! — вопила Полина, стоя на стуле.
— Ууууууав! — задорно орал Рамзес.
— Перестаньте голосить! — перешёл на визг боцман.
— Он меня укусил! — басом шипел Скелет. — Смотрите, он ползет по мне… Теодор, стукни его ножом… своим ножом… Да стукни же…
Спустя десять минут, отхохотавшаяся Мери навела порядок, разом впитав в себя всех насекомых…
Последствия у события были трагичными…..
Теодор опять был отправлен мыть трюм, правда на этот раз почетную обязанность уборщика служебных помещений он делил с младшим Мариолани. Боб приобрёл непреодолимый страх к закрытым табакеркам. Всю оставшуюся жизнь он открывал сей предмет на вытянутых руках. У Скелета раздулся палец и спустя много недель он тыкал им в обидчиков показывая насколько он больше остальных. Палец был сосискообразный, как и все остальные на руке, но вытянутый в угрожающе неприличном жесте производил впечатление. Полина грустила над убиенным потомством скорпионьего племени. Рамзес мечтал о повторении спектакля!
***
В четыре часа пополудни, в самое сонное и жаркое время дня в порт пришли подводы, на которых рассчитывали привезти закованных заключённых. С галеона повторно сошел, весь в чёрном с серебром, граф. С высоты порабощенной «Виктории» за этим спектаклем наблюдал чрезвычайно раздражённый капитан ВРТ Виталио Маурицио. Исчезновение святого отца и категорическое нежелание губернатора Алджира выслушать его доводы связало руки.
Наконец, сопровождающие распределили обязанности, подводы выстроились в ряд и процессия покатила к городской тюрьме.
На окраине города между морем и пустыней стоял старый форт. Там в нескольких полутемных камерах, задыхаясь от зловония, грязи и жары медленно погибали без воды и пищи люди. По непонятной прихоти господина Аль Кассара их скрепили между собой единой цепью, и закованный в железо мертвый продолжал стоять рядом с живым… Подошедший ко входу Теодор чуть не упал от страшного смрада, словно получив удар, а открывший двери начальник тюрьмы громко расхохотался, отметив чувствительность молодого человека. Рядом стоял и держался за грудь посеревший и постаревший на десять лет Коль Вудро…
Услышав скрежет открываемых запоров только каждый пятый смог поднять голову. Никто не мог шевелиться. Тем не менее с дюжину одетых в кожаные латы алджирцев — охранников с пиками наперевес встали у порога и потянув за цепь начали вытаскивать по одному смердящие тела. Отделив живых от мертвых они бросали их на подводы. Из шестисот человек команды Бритландских морских вооруженных сил в Алджире оказалось четыреста. На подводы же погрузили двести пятьдесят крайне истощенных людей. Бесславно начавшееся плавание возглавляемое исчезнувшим в Нью Дели герцогом продолжалось…
Наконец все было закончено. Начальник тюрьмы пересчитал и переписал сдаваемых и указав на жадно пьющих воду людей с надеждой спросил:
— Вот проклятые пираты! А кто будет рыть могилу сдохликам? Может стоит помочь дружественному Султанату, а? Их ещё вполне можно использовать на земле. Все равно всех скормите акулам!
— Этих? — спросил невозмутимый Станислав. — Этих мы доставим в целости и сохранности, господин начальник тюрьмы, их ещё ждёт награда. Побеспокойтесь об умерших сами. Не обратив внимание на живых, придётся потрудится для мертвых.
Когда последняя подвода скрылась за поворотом пыльного тракта ведущего в порт, потный слуга закона, сплюнув густую желтую слюну, зло процедил:
— Жжечь!
***
Солнце укатывалось за горизонт. Вода в заливе становилась винно — серой от вечерних теней. Чуть поскрипывали вёсла, это последний барк медленно двигался домой. На дне его дергая лапами мирно спал Рамзес. Ему снились крабы и маленький пойманный им среди скал осьминог. Морская жизнь страстно интересовала парня. Рядом с вихрем впечатлений в голове дремал Ден. Кривил лицо в горькой усмешке Теодор. Крохотные рыбки мелькали между лопастями весла. Тихо шевелились на дне чёрные водоросли и розовые актинии. Океан ждал прилива.
На рассвете в порту Алджира остался только захваченный галеон. » Морской Мозгоед» растворился среди моря и неба.
5.
Утром второго дня, выйдя на палубу, капитан Грейсток, увидел низко висящие у кромки горизонта облака, обозначающие длинную береговую линию Коринфского Султаната, а впереди — прямо по курсу, белой дымкой обозначились далёкие берега Арабии.
Они достигли самой широкой части узкого внутреннего Красного моря. Здесь галеон совершил полный поворот и подняв «Веселого Роджера» пошёл к мысу Апулей.
Никто не собирался отдавать такой приз, как «Виктория», роммскому проходимцу. Спасённые моряки представляли настолько жалкое зрелище, что возвращение корабля являлось для команды делом чести. Уже через сутки «Мозгоед» достиг предполагаемой точки встречи и встал в дрейф, где-то на расстоянии двадцати миль от берегов ВРТ.
Трое суток они продолжали придерживаться прежнего курса то дрейфуя, то возвращаясь обратно. Наконец, ближе к вечеру четвёртого дня, вдали, из бирюзового моря показались очертания второго галеона. Свисток Акулы привёл в действие чёткий механизм. В предвкушении дела, на борту уже царило шумное возбужденное веселье.
«Морской Мозгоед» развернулся и пошёл навстречу прямо по ветру с укорочёнными парусами. Громады кораблей, точно одинокие волны, медленно сближались. Ветер свежел. Галеоны прибавляли ход, направляясь прямо друг на друга — на таран.
Пробило семь склянок. Все спустились в столовую — обедать. Бледный Теодор, обычно весёлый и громкий перед приближающимся боем, ел тихо, быстро и молча. В карих глазах Леопарда капитан отметил невиданный ранее лихорадочный блеск. Станислав отложил приборы и спросил:
— Гризли, ты болен?
Движения тонких пальцев аристократических рук замедлились и, скомкав салфетку, на выдохе, Теодор сказал:
— Разрешите мне, капитан, самому провести этот бой…
Удивленно ахнула Полина. Опустил вилку Ден. Все ждали решения. И тут леди Маргарет, обратив взор на украшенные палисандром дубовые панели, произнесла:
— Инквизиторам нужен этот урок, а победа сама идёт нам в руки. Надо учить молодёжь. Вы не согласны, граф?
Со стуком смыкаемой Рамзесом пасти, Коль Вудро тоже захлопнул рот.
— Вы совершенно правы, леди, – услышали ответ присутствовавшие…
***
Первое ядро, прилетевшее в нос «Морского Мозгоеда» ясно дало понять, что Виталио Маурицио недаром ест свой хлеб. Он вывел в море оснащённый корабль. Вопрос количества пушек не был актуален для пиратов, но «Виктория», шедшая под флагом ВРТ, уже не была разбитой посудиной.
Несмотря на ясно высказанное предложение лечь в дрейф, или свернуть, галеоны продолжали стремительное сближение. И вот, наконец, на «Мозгоед» обрушился мощный залп двадцати пушек. Теодор, не открывая огня, и, не уклоняясь от курса, стремительно направлял корабль вперёд, чем заслужил по-отцовски молчаливое одобрение, стоящего рядом капитана.
Несмотря на громкие ахи Мери и шипение Мааса, они выдержали и второй залп, и, только приблизившись на расстояние прямой наводки, Теодор резко поставил галеон боком и выстрелил! Совершив разворот, в суете криков и пушечного тумана, он дал второй залп со второго борта. Затем, круто лёг по ветру и резко отошёл, чтобы перезарядить пушки и посмотреть результаты своего труда.
Когда они развернулись, чтобы атаковать, то увидели за кормой, три покачивающиеся шлюпки и четвертую, спешно спускаемую, полную людей. На флагштоке «Виктории» покачивалась на ветру белая тряпка…
Сидящие в лодках истово молились. Выставив вперёд руки, в защитном жесте, на носу одной из них стоял отпущенный каноник, люди, с ужасом, смотрели, как пробоины от сцепленных и всё крушащих на своём пути ядер, на глазах затягиваются весёлыми зелёными, быстро темнеющими кружочками. Дракон на носу странного корабля недовольно шевелил хвостом, и обе его головы, направленные друг на друга шипели и переругивались…
***
Теодор валялся в кровати. Было раннее утро. Задрав ногу на ногу, он глубокомысленно размышлял, как ему не повезло. Он уже прожил свою большую яркую и полную приключений жизнь. Вздохнув, он пришёл к выводу, что судьба-обманщица так и не подарила ему настоящего чувства и пылкой страсти!
Пора было вставать. Но пока, он лениво потянулся и, повернув голову, решил уточнить — пробудился ли от сна Рамзес. Накануне, потихоньку отметив победу, Леопард до поздней ночи учил, вместе с Маасом, оборотня игре в покер. Надо отметить, что ученик оказался толковый, быстро постигающий эту математическую науку.
Посмотрев на ковёр, Теодор убедился, что математик ещё спит.
— Рамзес, — обратился он к приятелю. — Ты не заметил, не начал ли я полнеть?
Приоткрыв круглый карий глаз, и, собрав в виде складки на мохнатом лбу все свои утренние мысли, оборотень хрипло рыкнул: «Ууав!», — и, хлопнув об пол хвостом, неспешно потянулся. Лапы медленно и печально превратились в когтистые пальцы и, совершив уже привычный полуоборот, волколак сказал:
— Как учит меня отец наш — гимнастические упражнения развивают мускулатуру. Мое предложение в силе. Куролюб ещё спит, а девочки уже ждут. Присоединяйся!
Широкоплечий, с мощной грудью, тонкой талией, обладающий непередаваемой харизмой, Рамзес быстро превращался из нескладного щенка в удивительно красивого представителя своего вида.
— Куролюб никогда не спит! — глубокомысленно заявил Теодор, почесываясь.
Его воображение нарисовало ему крадущихся авантюристов и Хьюго, впалой грудью, преграждающего путь в курятник!
***
Пришвартованная «Виктория» медленно приходила в себя. Ещё вечером Мелорны смогли восстановить поперечные брусья-бимсы, связывающие борта судна и служащие балками для настила палубы, а также полностью разрушенный гакаборт, ограждающий корму корабля. Утром, подманив косяк жирных рыб поближе к «Морскому Мозгоеду», и, позавтракав, они продолжили ремонт, под руководством ответственного Боба и молчаливого Коля Вудро. Оставаться в хоть и пустынных, но прибрежных водах ВРТ, особенно учитывая быстро ушедшие шлюпы, было не безопасно.
Обыскав галеон, команда обнаружила два больших ящика с драгоценным мифрилом, с сотню тюков бхенинского шёлка, почту в парусиновых мешках и стекло в аккуратно сбитых ящиках, проложенное для безопасности соломой. Продажа всего этого добра не сулила особого дохода. Но расчётливый Коль Вудро обещал вложить проданный мифрил в акции быстро развивающейся нефтяной компании. Перед отплытием он сам через своих агентов пустил слух об убыточности предприятия и сейчас ожидал получения хорошей прибыли. Подозревая, что будущее принадлежит нефти и газу, он, в благодарность за спасение, обещал правильно распорядиться полученным доходом.
Едва пробило шесть склянок, оба галеона, подняв флаг Великой Бритландской Империи, и, отсалютовав друг другу из кормовых пушек, медленно разошлись. «Виктория», неся неутешительные вести о пропавшем герцоге, спешила в Линдон. «Морской Мозгоед» направлялся в Нью Дели.
***
Обыскивая трюм Деннис случайно наткнулся на новенькие бамбуковые складные удочки. Ярко блестевшее чудо человеческой мысли было бережно извлечено на свет и с утра, забыв о курах, завтраке и уроках, друзья, с восторгом, предавались искусству ничегонеделания — ловили на живца.
То один, то другой рыбак периодически взмахивал удочкой, как кучер хлыстом, и медленно водил руками, гипнотизируя этим жестом находящуюся под водой рыбу. Глубина таила кефаль, стерлядь и тунца. Возможно, даже благородная макрель хотела бы насадиться на крючок, но Мери, как подозревал Гризли, приберегала для себя морские ресурсы и не желала делиться с рыболовами. Возможно, в Средиземном море хозяйствовали браконьеры Султаната, вдоль берегов которого проплывал сейчас величественный галеон. В любом случае в ведерке к обеду плавала тощая прилипала, заботливо снятая Маасом с обшивки корабля.
Вдруг вахтенный матрос, показывая рукой куда-то вперёд, закричал:
— Впереди по курсу акулы. Смотрите, гибнет кит!
Перед глазами моряков разыгрывалась обычная морская трагедия. Ослабшая после родов самка кита, по каким-то причинам отставшая от стада, защищала малыша. Шесть, или семь тигровых тупоносых акул уже растерзали её тело, но инстинкт, агонизирующей матери продолжал спасать своё дитя. Изображать твердокаменное равнодушие, пройдя мимо и дав, пообедать серым теням, не смогли ни Мелорны, ни команда. Водоворот, другой, третий, и на чёрной поверхности моря остался только малыш. Дракон на носу корабля увеличился и мирно рыгнул. Станислав подумал, что не забудет отомстить глазастому вахтенному, обеспечившему капитану новую головную боль и приказал спустить на воду шлюп. Детёныш был обречён. Разумно, или нет, подобрав его, команда брала на себя обязательство заботы о его жизни.
Придумав из парусины и лебёдок некоторое подобие гамака, натуралисты осторожно подвели его под тело двухтонного ребёнка. Так он мог свободно двигаться в воде, рядом с галеоном. Первая ночь прошла. Ожидаемое китовое стадо, в которое надеялись пристроить сироту, не появилось. Зато образовалась новая проблема. Кита надо было кормить.
Взгляд у китёнка был ясный, большие круглые, как тарелки, глаза влажно смотрели на людей, и матерящийся Боб начал мешать в самом большом котле пюре из всех наличных запасов порошкового молока, масла и перемолотой в фарш рыбы. Китёнок смотрел на угощение. Открывал огромный рот с узкой маленькой глоткой, и смесь оказывалась в воде. Команда дружно говорила: «Эх!»… Мери хваталась за грудь. Рамзес произносил нечленораздельное: «Уууу». Китёнок плакал…
Из Тедова бочонка, вылив остатки портвейна, тщательно отмыв и прикрепив кусок шланга, команда смастерила рожок. Наконец, малыш был накормлен в первый раз.
На третьи сутки, даже самые убеждённые любители морской фауны, загрустили. Боевой корабль представлял собой плавучие ясли, в которых, вымотанные от бессонных ночей и рыбалок, няни едва переставляли ноги. Ребенок весело бил хвостом, пытаясь достать до борта и требовал есть!
Наконец, на четвёртые сутки, впереди показался фонтан! Ещё и ещё! Сразу десять гигантских туш окружило корабль. Маленький, похожий на резиновый мешок, китёнок был аккуратно отцеплен от гамака и под бдительным контролем, готовых тут же вмешаться Мелорнов и вооружённых людей, поплыл к сородичам. От стада отделилась самка. Изящные пропорциональные гиганты, летящие в синей воде, приняли сироту.
Капелька солёной воды повисла на щеке Акулы. Выразительно крякнув, боцман ушёл спать!
***
Через пять суток мирного плавания «Морской Мозгоед», заплатив пошлину в бездонную казну Султаната, спокойно прошёл канал и оказался на входе в Индскую бухту Внутреннего моря!
Тёмный волхв так и не смог установить контакт с этими двумя DEX-девушками, точно зная, что одна из них убила отца Горана – и зная, что сам Горан знает это.
Всё время полёта мальчик смотрел на них, как на личных врагов, даже не пытаясь хоть как-то поговорить с ними, а они обе жутко боялись последствий и даже после разговора с психологом в местном отделении ОЗК, где они пробыли около недели, Гранту и киборгам Зарины Баженовны доступ на связь не дали, хотя на транспортнике получили по каюте и разрешение питаться в столовой вместе со всеми. При этом Горан постоянно заходил на медпункт, где лежали взятые из клиники мальчик и девочка, помогал медику говорить с ними, так как эти дети говорили только по-сербски, и развлекал их разговорами о деревнях, где он успел побывать, и островах с киборгами.
Восьмое апреля началось в космопорте с температуры в минус восемь и ледяного ветра, поэтому перемещение из транспортника в флайеробус прошло максимально быстро и так же быстро бус взлетел и направился в город, чтобы отвезти Гранта и Зарину Баженовну с её киборгами к дому Нины. Заходить в ОЗК не стали, чтобы привезти детей на медпункт возможно скорее, и всё равно прилетели на Жемчужный остров почти в четыре часа утра, хотя над лесом и озёрами погода успокоилась и при ясном небе ветра не было.
Платон встретил флайеробус у медпункта вместе с Волчком и Бизоном и помог Нине выйти из салона, после этого Самсон и Сильвер вынесли на руках завёрнутых в плотные одеяла детей, а Хельги вынес чемодан Темногора, который решил остаться на пару дней, чтобы помочь Сане и Мраку.
Саня уже подготовил палату реанимации для детей, палату для DEX-девушек (свои имена они так и не назвали, поэтому в имена им дали в ОЗК — Зорица и Лиляна, — по мнению Змея, им совершенно не подходящие, но новые имена он давать им не стал, понадеясь на светлого волхва) и успел позвать Фриду и ещё троих киборгов с подходящей группой крови для срочного переливания детям.
Уставшая Нина, проверив размещение гостей, в сопровождении Хельги и Платона пошла домой. Платон вместе с таблеткой от подскочившего давления дал ей лёгкое снотворное – и она проспала до полудня, а когда после завтрака, плавно превратившегося в обед, вышла из дома, то обнаружила, что на дворе плюс семь и на Славном острове снег лежит только в парке под деревьями.
Она постояла на крыльце – и, пока Хельги ходил на конюшню за Диваном, вернулась в свою квартиру, чтобы сменить плотную бордовую зимнюю куртку на весеннюю, светло-голубую, и сменить шапку и обувь.
Восход был запряжён уже в коляску и Нина, садясь в неё, подумала: «Всё-таки жить здесь было правильным решением. Как же хорошо, что всем хорошо… что удалось спасти и детей, и сестру Змея… действительно, Солнце за нас. И как жаль, что мы не сделали этого раньше!.. а всё-таки имя Лиляна ей совсем не подходит… я бы назвала Боярой… но пусть придумает сама».
На Жемчужном острове Нина попросила Руслана остановиться у медпункта, где Саня показал ей поправляющихся спящих детей, а потом повёл в палату к DEX-девушкам. Обе они отвечали только стандартными фразами и признаваться в разумности не спешили, хотя Нина в этом не сомневалась – если уж смогли выжить и продержаться до такого возраста, то мозги у обеих работают. На её звонок Родион ответил сразу и пообещал прилететь на днях со шлемом-сканером.
Тёмный на несколько дней оставил Горана на медпункте будто бы помогать медикам, а на самом деле — чтобы помочь шестилетнему Милошу и тринадцатилетней Наде привыкнуть к местным жителям. Горан всё ещё смотрел на киборгов-медиков, как на вид подвижной мебели, а обе новые DEX, зная, чей он сын, старались встречаться с ним как можно реже и не выходить из палаты без очень крайней необходимости.
Выходя из медпункта, Нина вспомнила, что волхв обещал провести очередную игру «Что? Где? Когда?» в начале апреля. Треть месяца прошла, а про игру словно забыли… или это с ранним движением льда связано? Или с тем, что он в отсутствие тёмного волхва должен был выполнять какие-то его обязанности? Очень может быть.
И только она собралась попросить Руслана заехать на Козий остров, как Велимысл сам вышел из ближайшей мастерской жилого модуля и поздоровался с ней. На её вопрос об игре он рассмеялся:
— Помню, что обещал… и вопросы собираю, и призы уже почти все купил. Но в Кедровской школе из-за поломки генератора случился пожар. Его почти сразу потушили, но внезапный ремонт занимает много времени, поэтому пока пришлось отложить… я хоть и волхв, но я не всесилен. Благодарю, что напомнила. Объявлю всем причину…
— А проводить игру надо обязательно в школе? Там же здание клуба хорошее… Живка заведующая, жена Ратмира Орлова.
— Надо подумать… позвоню ей. А сейчас мне надо к больным. Психолог им нужен не меньше, чем медик.
Светлый вошёл в модуль медпункта, а Нина поехала далее — привычным уже маршрутом.
***
Через день, десятого апреля, с согласия Сани Змей сразу после завтрака увёл обеих DEX во второе общежитие, где сама Фрида выделила им двухместную комнату, и сказал, что им даётся три дня, чтобы осмотреть острова и выбрать себе занятие по душе, а после этого надо будет выйти на работу.
— Здесь еда и вода без ограничений, — добавил Змей, — можно ходить в любую столовую три раза в день и мыться под душем хоть дважды в день. Но при условии, что порученная вам работа будет выполнена качественно и вовремя.
— Работа? – наконец спросила Лиляна, — кого-то охранять?
И тут Змею пришло сообщение по внутренней связи от Гоши: «Ты уже устроил новеньких? Мне разрешено занять под пасеку крайний южный остров весь» — «Я понял» — ответил он и спросил у обеих:
— Пчёл не боитесь? – и, получив отрицательный ответ, Змей сказал девушкам, что они будут охранять пасеку и скинул информацию о Гоше, который в течение дня придёт познакомиться и показать место работы.
***
Двенадцатого апреля в семь утра Гоша сам пришёл за обеими DEX в общежитие – и не один, а с Велимыслом, Платоном, Фридой, Ральфом и Аглаей – и сначала удивлённые таким обществом Зорица и Лиляна посетили капище, где волхв представил их восходящему солнцу, а затем сменил Гоше имя на Медовед, предварительно спросив его согласия.
— Ты теперь бригадир пчеловодов, — сказал ему волхв перед идолами, — должность твоя выросла, положение в общине поднялось, и значит, что и имя должно вырасти. А поскольку ты заведуешь созданием самого важного для киборгов продукта – мёда – то и имя тебе будет соответствующее!
Обеим девушкам было странно, что теперь они должны будут подчиняться Irien’у – тоже киборгу, но другой линейки – но возражать они не стали, так как работа им дана вдали от людей, простая и понятная.
После обряда Гоша-Медовед вместе с новыми охранницами сходил к завхозу за спецодеждой для них и к вместе со Змеем, как начальником охраны, и Волчком, специалистом по технике безопасности, повёл их на тот самый островок, где стараниями волхва уже стоял двухместный жилой модуль для них. А через час прилетел приглашённый волхвом Драган и поставил обеим DEX программы по пчеловодству – и новые охранницы приняли островок под новую пасеку под охрану.
В этот же день специалисты колхоза снова летали в Департамент сельского хозяйства для заключения договора на поставку племенных ягнят романовской породы овец и Платон с Григорием и Туром за полтора часа переговоров со специалистами добились разрешения на два десятка ярок и десяток баранчиков в возрасте от трёх до шести месяцев на общую сумму в две с половиной тысячи галактов в счёт дотации. На этот раз молодняк должны были привезти с Новой Самары и уже через десять дней.
***
На следующий день, тринадцатого апреля, перед полуднем Нине позвонил Юрий Сергеевич и сказал, что лебеди собираются в две большие стаи и летают над озером.
— Возможно, что они полетят на ваши озёра… перелётные всё-таки птицы. Остин и парни наблюдают за стаей и даже замаскировали под небольшую утку дрон с камерой, который Вы им прислали.
— Они будут сопровождать стаю в перелёте?
— Мы думаем над этим. Ведь надо оторвать их от охраны озера от браконьеров. Но эти птицы слишком ценные, чтобы отпустить их просто так… так что да, троих парней на скутерах я выделю от ОЗК. Всё-таки лететь им почти полторы тысячи километров… так что недели через две встречайте.
— Хорошо, будем ждать. Вы сами появитесь?
— Постараюсь, — ответил ветврач, — у вас скоро появятся жеребята, хотелось бы взглянуть… но надолго не смогу, у нас тоже весна и тоже выжеребка. До встречи!
Нина отключила терминал и попросила Хельги скинуть запись разговора Платону, Бизону, Вите и Змею – чтобы готовились встречать лебедей и подготовили им места для новых гнёзд.
Когда Платон пришёл на обед, то радостная Нина снова сообщила о возвращении лебедей – но он был встревожен:
— Эти птицы полетят с юга на север впервые в жизни! Они почти ручные, привыкшие доверять людям, к тому же им придётся делать остановки для отдыха и кормления… а кругом столько опасностей и ещё не все браконьеры пойманы. Я уже поговорил со Змеем и с Волчком… они готовы сами сопровождать обе стаи…
— Обе стаи? – удивилась Нина, — стая с нашего острова и стая из питомцев Виты? Да, ты опять прав… но пусть для сопровождения полетит и Бизон, они его знают и не будут пугаться.
— Хорошо, мы придумаем, как лучше сделать… и надо лететь в конезавод уже завтра, чтобы послезавтра на рассвете поднять на крыло обе стаи и лететь сюда.
Весь следующий день Змей, Волчок и Бизон готовили скутеры, и Нина, глядя на приготовления, спросила у Змея:
— А не проще ли снова нанять грузовик и перевезти на нём всех птиц сюда?
— Проще, — согласился DEX, — но тогда они не будут знать местность, не научатся избегать опасностей, не смогут реализовать потребность в полёте и не смогут повзрослеть окончательно. Перелёт им нужен, это их выбор и их свобода. Возможно, кто-то из них захочет остаться на другом озере, это их право. Мы поможем только в этот первый раз. Потом они будут летать сами.
— Ты прав. Хорошо, делай, как знаешь.
***
Вечером четырнадцатого апреля Змей, Волчок, Бизон и Самсон на трёх скутерах и маленьком спортивном флайере, раскрашенном под летящего лебедя, отправились в конезавод, чтобы на рассвете поднять на крыло обе стаи и сопроводить их на свои озёра.
Змей пообещал Нине, что будет постоянно на связи и, возможно, будет прилетать на пару часов на отдых.
***
А на рассвете пятнадцатого апреля на небольшом грузовичке турбазы на Славный остров прилетел Пламен и привёз двух кибер-пони, два небольших седла, уздечки, комплект парной упряжи и четырёхколёсную открытую коляску. Обе лошадки – рыжая и рыже-пегая шетлендские кобылки – были уже в солидном для киборгов возрасте (примерно семи лет) и уже не могли катать всех желающих по десять часов в день, но по полтора-два часа в сутки работать могли.
После того, как Полкан вывел обеих кобылок из грузовичка, Пламен достал свой рюкзак и отправил грузовичок обратно на автопилоте.
— А как же ты полетишь обратно? — удивилась Нина, — или ты сюда насовсем?
— Пока на две недели, — ответил Пламен, — накопил отгулов и выходных, подумал… и попросил отпустить меня сюда. Интересно же, как у вас тут. Можно?
— Нужно! — рассмеялся Платон, — раз уж ты сначала отправил обратно флайер, а потом спросил разрешения, — и тут же обратился к Полкану: — На какую конюшню думаешь поставить пони?
— Здесь, конечно, на Славном острове. Места есть, там только семь меринов и гуси-лебеди. Кстати, Пламен, на втором этаже этой конюшни должна быть свободная комната. Проходи и размещался.
Пламен кивнул, уложил все привезённые вещи в коляску, взял одной рукой за дышло и пошёл следом за Полканом на конюшню. Положив вещи в выделенной ему комнате, Пламен спросил у охранника, где можно позавтракать, получил ответ — и пошёл к дому. Но сначала вышедший ему навстречу Морж попросил его подключиться к Пушку и познакомил с Гердой и Сребренкой, которых он должен научить обращаться с пони – и затем проводил в столовую.
Уже через час он подъехал к крыльцу дома на коляске, запряженной парой пони и через Пушка отправил сообщение Герде — и через пару минут она с девочкой вышла из дома. Первое катание в коляске было только по дорожкам парка, а после обеда Пламен покатал девочку верхом на обеих пони по очереди.
***
Пятнадцатого апреля в десять утра на Славный остров прилетели Доброхот и Некрас, чтобы осмотреть, достаточно ли растаял снег на островке, где его бригаде предстояло построить дом для сестры и её мужа-киборга. Платон отправил сообщение Змею и пригласил гостей на обед в столовую в доме, пока летит Змей, а после этого повёл показывать остров.
Снег на островке почти везде растаял, и земля достаточно просохла, чтобы привезти стройматериалы и рабочих — и Доброхот пообещал прилетевшему на полчаса Змею уже в этот же день начать завозить стройматериалы и работать.
Вечером этого же дня Темногор увёз в Кузино Горана и двоих привезённых с Нови-Сада детей, чтобы они могли ходить в школу, но на выходных разрешил летать на острова в сопровождении Одинца.
Я вышел из этой гавани, хорошо снабженный
всякого рода припасами…
Христофор Колумб, «Дневник»
Было около пяти часов утра. Город, полукольцом охвативший бухту, еще спал. Дымка стлалась над серой водой, над гаванью, над черными силуэтами барж на рейде, но на востоке уже разгорался, алый с золотом, костер нового дня.
Николай и Юра с чемоданчиками в руках, сопровождаемые Рексом, подошли к воротам яхт-клуба. Их уже поджидал Валерик Горбачевский, оснащенный патефоном и спиннингом.
— Ит из э гуд уэзер ту-дэй [сегодня хорошая погода (англ)], старательно выговорил он заранее подготовленную фразу.
Юра усмехнулся. Накануне он ругал Валерку за тройку по английскому языку.
Молодые люди зашагали по бону яхт-клуба. Рекс побежал за ними. На дальнем конце бона, прислонившись спиной к опрокинутой шлюпке, сидел боцман Мехти. Его крупное, обожженное солнцем лицо казалось отлитым из старой темной меди. Седой венчик окружал крутую коричневую лысину. В неизменной полосатой тельняшке, с серьгой в ухе, с замысловатой татуировкой на руках, с ножом, зажатым в кулаке, — боцман Мехти будто сошел на палубу яхт-клуба прямо со страниц Стивенсона.
Перед ним на чистом белом платке в большом порядке были разложены сыр, астраханская вобла, жестянка с мелко наколотым сахаром. В кружке дымился крепко заваренный чай. Боцман крупными ломтями нарезал свежий чурек.
— Сюркуф, гроза морей, пьет утренний грог, — тихо сказал Юра.
Мехти был очень стар. В молодости он рыбачил на Каспии, потом плавал на океанских линиях русского добровольного флота, на греческих парусниках, на английских пароходах. Не было на свете порта, в котором не побывал бы старый Мехти. Вернувшись на родину, он долго работал на промысловых судах Каспия. Выйдя на пенсию, Мехти не усидел дома — пошел боцманствовать на яхт-клубе.
Он никогда и ничем не болел. В какой бы ранний час ни пришел иной яхтсмен, он всегда заставал грозного боцмана на месте.
— Доброе утро, Мехти-баба [баба (азерб.) — дедушка], — почтительно сказал Юра.
Боцман скосил на молодых людей умный черный глаз, кивнул.
— Мы вчера приготовили яхту к походу, — доложил Николай. — Все в порядке.
— Это по-твоему в порядке, — строго сказал Мехти. — Когда посмотрим, тогда видно будет. Садись кушай.
Молодые люди подсели к нему и получили по кружке чая. Боцман посмотрел на патефон и спросил:
— Музыку с собой берешь?
Юра искательно улыбнулся:
— Какая там музыка! Несколько старых морских песен…
Мехти промолчал. Он отправил в рот изрядный кусок сыра и неторопливо прожевал его.
— В городе люди неправильно живут, — сказал он вдруг, указав на дома нагорной части, слабо освещенные восходящим солнцем. — Еще два часа спать будут. Завтракать надо, когда солнце только хочет вставать, тогда человек сильный будет.
Эта здравая мысль ни у кого не вызвала возражений.
— Что теперь читаешь, Мехти-баба? — спросил Юра, увидев около чайника книгу, заложенную кусочком пеньки.
Мехти читал только морские книги. В портовой библиотеке для старого боцмана всегда держали что-нибудь наготове. Мехти мог объясниться с представителем любой национальности, пользуясь невероятной смесью разноязычных слов, но одинаково медленно читал на русском, азербайджанском и английском языках.
Боцман молча показал обложку книги.
— «Грин, «Бегущая по волнам», — прочел Николай. — Нравится?
— Он море любил, — ответил Мехти. — Только парусное дело плохо знает. Есть книги, писал Джек Лондон, еще Соболев, еще один, я с ним вместе плавал, — Лухманов такой, Дмитрий Афанасьевич. Они — парус знали, очень хорошо писали. Этот товарищ Грин — парус плохо знает, а море любит. Хорошо понимает. Про эту женщину правду говорит. Которая бегает по волнам.
Страница 123 из 182
— Ты ее когда-нибудь видел? — спросил Юра.
— Сам не видел, а старые моряки видели. Давай пойдем яхту смотреть.
«Меконг» стоял на бочке метрах в двухстах от яхт-клуба. Боцман валкой походкой подошел к краю бона и прыгнул в шлюпку. Молодые люди последовали за ним.
До сих пор Мехти не обращал на Рекса ни малейшего внимания. Но, когда пес тоже прыгнул в шлюпку, боцман искоса посмотрел на него и коротко бросил:
— Собачку давай обратно.
— Почему? — Юра состроил наивную мину. — Это хорошая собачка.
— Хорошая собачка дома сидит, в море не ходит.
— Мехти-баба, она умрет, если мы ее оставим дома.
— Раньше не умирала, когда ты в море ходил, и теперь не сдохнет.
— Мехти-баба, — умоляюще сказал Юра. — Это очень, очень хорошая морская собачка…
— У тебя патефон — морской, собачка — морской, ты еще ишака приведи, скажи, он тоже морской! — рассердился Мехти. — Давай обратно!
Пришлось высадить Рекса. Валерка, давясь беззвучным смехом, отвязал носовой фалинь, и дружные удары весел погнали шлюпку к яхте.
Осмотр продолжался долго. Мехти придирчиво проверял каждый узел и каждый талреп.
— В море идешь, не на бульвар, — ворчал он. — Как сложил штормовой стаксель? Все три угла снаружи должны быть. Ночью штормовать будешь — не найдешь, время потеряешь. Складывай, как я учил!
Николай и Юра послушно развернули и переложили парус.
Потом оставили Валерку на «Меконге» и вернулись на яхт-клуб.
Мехти надел очки и развернул вахтенный журнал.
— Пиши, — сказал он Николаю и ткнул железным ногтем в чистую страницу. — Сколько человек, как зовут, куда, зачем, сколько дней. Распишись получил разрешение порта, сводку, карту…
По случаю неожиданного отпуска наши друзья решили «учинить добрый морской вояж»: пройти на яхте к устью Куры, а если будет подходящий ветер, то и дальше на юг, к Ленкорани, чтобы осмотреть тамошний субтропический заповедник. По пути они собирались заглянуть на островки архипелага.
Валерка, недавно включенный в экипаж «Меконга», отнесся к экспедиции с неприличным восторгом. Он останавливал на улицах знакомых и, обильно оснащая речь морскими терминами, доказывал преимущества парусного спорта над всеми остальными. Он чуть ли не наизусть выучил учебник морской практики, взятый у Юры.
Валя тоже охотно согласилась участвовать в экспедиции. Правда, ей пришлось выдержать крупный раз говор с матерью, которая не питала доверия к морю, этой коварной стихии.
Как-то вечером, за два дня до отплытия, друзья сидели у Юры — уточняли маршрут, составляли списки снаряжения и продовольствия. Вдруг Николай отодвинул карту и потянулся за сигаретой.
— Юрка, — сказал он закурив, — давай пригласим еще одного пассажира.
— Что ж, давай. — Юра сразу понял, о ком идет речь. — Звони.
— Лучше ты. У тебя убедительнее получится.
Рита ответила сразу.
— Мне очень приятно, что вы меня не забыли, — сказала она, выслушав Юрино приглашение, — но я не могу надолго отлучаться из города.
— Всего на неделю, Рита. У тебя же начались каникулы…
— Юрочка, не настаивай. Не могу. Я очень рада, что ты позвонил. Передан привет Коле.
Она положила трубку. Села, поджав ноги, на любимое место — в уголке дивана, — раскрыла книжку. Глаза скользили по строчкам, но смысл их не доходил до Риты.
Опять она одна… Уже вторую неделю Анатолий Петрович не появлялся дома. Нет, они не поссорились. Она заботилась о нем, как только могла, не тревожила никакими расспросами. Готовила его любимые кушанья, но с ужасом убедилась, что он совершенно потерял аппетит. Она понимала, что Анатолию Петровичу стыдно пользоваться при ней своими убийственными снадобьями, но обходиться без них он уже не мог. Ему приходилось часто и надолго выезжать в какую-то специальную лабораторию. Что-то у него опять не ладилось с работой. Ночует он у Опрятина. Там ему никто не мешает…
Наутро она поехала в Институт физики моря. Ей пришлось довольно долго ждать в вестибюле, пока выясняли, где Бенедиктов.
— Вы к Анатолию Петровичу? — раздался вдруг чей-то голос у нее за спиной.
Рита обернулась. Перед ней стоял Вова.
— Да, — сухо ответила она.
— Сейчас вызову, — сказал он с готовностью, и Рита заметила, как на его физиономии появилось не то сочувственное, не то виноватое выражение.
Через десять минут Бенедиктов спустился в вестибюль.
— Умница, что пришла, — сказал он, забирая ее руку в свою потную ладонь. Глаза его потеплели.
Они вышли в институтский двор и сели на скамью возле газона.
— Придешь сегодня? — спросила Рита.
Он помрачнел.
— Понимаешь, очень горячие дни… Главного мы добились, только вот закрепить эффект… Еще несколько недель, Рита…
Его веки нервно подергивались, лоб блестел от пота. Рита вынула из сумки платочек, вытерла ему лоб.
— Хорошо, — сказала она грустно. — Я подожду.
— На днях я опять поеду в лабораторию, — сказал он. — И если не удастся, то тогда… Я соберу все материалы и… сделаю по-другому. Сделаю по-другому, — повторил он, и в голосе его послышалась угрожающая нотка, будто он спорил с кем-то.
— Я заходила к доктору Халилову, — сказала Рита. — Он готов принять тебя в любое время. Толя, чем скорее ты это сделаешь…
Страница 124 из 182
— Знаю, знаю. Только подожди немного. — Бенедиктов опять взял ее руку. — Ты уже в отпуске?
— Да. — Рита вдруг вспомнила о вчерашнем телефонном разговоре. — Знаешь что. Толя? — сказала она. — Меня пригласили совершить прогулку на яхте. Как ты думаешь?
— Кто? — спросил он. — Эти… твои друзья детства?
— Да. Поход займет неделю.
— Конечно, пойди. Проветришься немного… Помнишь, как мы в прошлом году плыли по Волге?..
Рита попрощалась с ним и пошла к выходу. У ворот она оглянулась. Бенедиктов стоял возле газона, залитого солнцем, и смотрел на нее. Руки у него были опущены.
Вернувшись домой, Рита позвонила Юре и сказала, что согласна.
Николай сделал запись в вахтенном журнале, размашисто подписался, и в этот момент раздался быстрый стук каблучков.
— Валька бежит, — сказал Юра. — Привет, Валя-Валентина!
— Здравствуйте, мальчики. — Валя запыхалась от быстрого бега. Боялась, что опоздаю… Здравствуйте, товарищ Мехти!
Мехти кивнул и, забрав журнал, ушел в шкиперскую.
— Чудная погода, — оживленно говорила Валя. — Я ужасно боялась опоздать, Коля так грозно предупредил вчера… Ну, что же вы стоите, семь часов уже, пора отплывать.
— Немножко подождем, — пробормотал Николай и, отойдя к краю бона, оглядел пустынную аллею Приморского бульвара.
— Понятно. Подруга детства… — Валя сделала гримаску и взглянула на Юру. — Вы все-таки пригласили эту психопатку?
Юра укоризненно развел руками.
У Вали мгновенно испортилось настроение.
— Ну и ждите, а я пошла домой, — заявила она и двинулась было к воротам яхт-клуба.
Но Юра подскочил, взял ее за руку и горячо зашептал что-то убедительное.
— Идет! — воскликнул Николай.
В конце бульвара показалась фигура в красном сарафане.
— Не очень-то она торопится, — враждебно сказала Валя.
Рита пришла, спокойная, улыбающаяся, поздоровалась со всеми, потрепала Рекса по голове. Пес лизнул ей руку и завилял обрубком.
— Вы немного опоздали, — не удержалась Валя от замечания.
— Ничего страшного, — поспешно сказал Николай.
Спустились в шлюпку. Пользуясь отсутствием Мехти, Юра прихватил Рекса и велел ему лежать на дне шлюпки. Валя спросила:
— Без Рекса не могли обойтись?
— Собакам необходима смена впечатлений, — объяснил Юра.
Подошли к яхте.
— «Меконг», — прочла Рита. — Это та самая яхта?
— Та самая, — весело отозвался Николай и помог ей взобраться на борт.
— Так, весь экипаж в сборе, — сказал Юра. — Имею честь представить нашего юного друга. Иди сюда, Валерка.
Валерка уставился на Риту и покраснел. Рита не поняла его смущения, спокойно протянула руку, назвала свое имя.
— Не узнала? — Николай усмехнулся.
— А разве мы… — Рита внимательно посмотрела на лаборанта. Действительно, где-то я вас видела…
Валерка насупился. Николай, щадя его, не стал напоминать Рите о давнем происшествии на Приморском бульваре. Он велел Валерке отвести шлюпку к бону и вплавь вернуться на яхту. У Николая было сегодня на редкость хорошее, даже праздничное настроение.
— Стоять по местам! — распорядился он, когда Валерка подплыл к яхте и влез на палубу. — Команде ставить паруса!
Выбирая гротафал, Юра и Николай делали вид, что им очень трудно. Они затянули старую матросскую рабочую песню, не раз слышанную от Мехти:
Sail to haven a black dipper.
Push, boys, push, boys!
[Входит в гавань черный клипер.
Дай, братцы, дай! (англ.)]
При каждом «пуш» они дружно тянули ходовой конец гротафала, и парус полз все выше.
Will you tell me who is skipper?
Push, boys, push, boys, push!
[Интересно, кто там шкипер?
Дай, братцы, дай, братцы, дай! (англ.)]
— Прямо пираты какие-то, — сказала Валя.
— Они делают это со вкусом, — улыбнулась Рита.
— Еще бы! Яхта — это их пунктик.
Закреплены шкоты, упруго выгнулся парус, и «Меконг», слегка накренившись, пошел полным бакштагом.
Николай сидел у румпеля. Юра встал, широко расставив ноги, вытянул вперед руку и звучным голосом прочел:
Неповторимая минута
Для истинного моряка:
Свежеет бриз, и яхта круто
Обходит конус маяка.
Коснуться рук твоих не смею,
А ты — любима и близка.
В воде, как золотые змеи,
Блестят огни Кассиопеи
И проплывают облака…
Валерка восхищенно смотрел на Юру. Рита слушала с улыбкой. Ей было хорошо на белой яхте, уходящей под ветром в звонкую синеву утра.
— Приступим к распределению судовых работ, — провозгласил Юра. — Нас ведет в морские дали отважный коммодор Потапкин. — Он отвесил Николаю церемонный поклон. — Старший помощник, он же неустрашимый штурман, — с вашего разрешения, это я. Юнга Горбачевский — палубные работы и бдительное смотрение вперед. Млекопитающий Рекс — в случае бунта на судне кусает виновных за нижние конечности.
Рекс, услышав свое имя, лизнул Юрину босую ногу.
— А мы? — сказала Валя. — Безобразие какое: нам ты отводишь место в своей глупой иерархии после Рекса?
— Наоборот! — ответствовал Юра. — Вы с Ригой обеспечиваете личный состав горячим питанием, а свободное время используете для защиты кожных покровов от палящих лучей тропического, солнца посредством наклейки бумажек на носы.
Страница 125 из 182
Валя как раз была занята этим важным делом: прилаживала к носу клочок газеты. Она засмеялась и потянулась к Юре, чтобы ущипнуть его за руку. Юра, отбиваясь, отступил к каюте и скрылся в ней. Через несколько минут он снова появился на палубе. Голова его была повязана красной косынкой, в руке — зажато что-то черное.
Он повозился у мачты, быстро выбрал спинакерфал — и на мачту взлетел черный флаг с грубо намалеванным белым черепом и скрещенными костями.
— Мой купальник! — ужаснулась Валя.
— Это «Веселый Роджер», — объявил Юра. — Сама обозвала нас пиратами, так вот — получай «Веселого Роджера».
— Чем ты его измазал, противный?
— Мелом, не бойся.
— Сейчас же сними! Слышишь? Я буду жаловаться коммодору!
— Штурман, спустить флаг, — распорядился коммодор. — Иначе я прикажу вздернуть вас на рею.
Под дружный смех Юра спустил «Веселого Роджера».
Яхта вышла из бухты. Синяя-синяя ширь, и парус, полный ветра, и город, уходящий в голубую дымку…
Юра растянулся на палубе рядом с Николаем и негромко сказал:
— То самое место, Колька. Неужели ножик, все еще валяется на грунте?
Николай промолчал. Потом он скомандовал к повороту. Яхта легла на новый курс.
— Давай прокладку. Юрка.
Юра взглянул на очертания берега, спустился в каюту и разложил на столе карту. Найдя свое место, он отметил вторую точку и провел по линейке черту. Затем «прошагал» параллельной линейкой до градусного кружка.
— Курс сто девять! — крикнул он.
— Сколько этим курсом бежать? — спросил Николай.
Юра измерил расстояние на карте.
— Тридцать шесть миль. — Он вышел из каюты. — Ход у нас — верных пять узлов. Значит… значит, к трем часам дня дойдем, если ветер удержится.
— А куда мы идем? — спросила Валя.
— На остров Нежилой. Посмотрим на трубопровод, там сейчас шестую нитку готовят. Переночуем в общежитии, а утром двинем дальше, к архипелагу.
— Давно хочу тебя спросить, — продолжала Валя: — почему на суше вы, как все люди, измеряете расстояние в километрах, а в море у вас обязательно мили?
— Валерка! — крикнул Юра.
— Есть! — отозвался «юнга», добросовестно «смотревший вперед» с носа яхты.
— Объясни, почему мы, моряки, измеряем расстояние в милях.
— В милях удобнее, — сказал Валерка, высунув голову из-под стакселя.
— Изложи популярно.
— В морской миле 1852 метра, — смущенно стал объяснять Валерка. — Это соответствует длине минутной дуги меридиана. Значит, не нужно пересчета в градусы и обратно.
— А я думала, что миля — семь километров, — сказала Валя.
— Это географическая миля, — возразил Николай. — То есть одна пятнадцатая градуса экватора, иначе говоря — четыре минуты. А знаешь, откуда произошло слово «миля»?
— Нет.
— Эх ты, а еще филолог! — Николай любил науку о мерах и теперь оседлал своего конька. — Миля произошла от древнеримской меры «milia passuum», что означает «тысяча шагов».
— Тысяча шагов? Какой же это шаг — почти два метра!
— Римляне за шаг считали два — правой и левой ногой. И вообще римская миля была короче морской — полтора километра.
— А что такое узел? — спросила Валя.
— Валерка! — крикнул Юра. — Объясни, что такое узел.
И Валерка, ухмыльнувшись, объяснил, что узел — это единица скорости, миля в час.
— Почему же не говорить просто и ясно — миля в час? — не унималась Валя. — Зачем нужен какой-то узел?
— А вот слушай, — со вкусом сказал Юра. — Это было очень давно. Для замера скорости мореходы пользовались простым лагом. Это была веревка с узлами через каждые пятьдесят футов, с секторной дощечкой на конце. Веревку бросали в воду. Судно шло, дощечка в воде оставалась неподвижной, а веревка тянулась за ней. Бородатый дядя в тельняшке смотрел на полминутную склянку — это такие песочные часы были — и одновременно считал, сколько узлов уходит за борт. Полминуты — одна стодвадцатая часа, а пятьдесят футов — одна стодвадцатая мили. Значит, сколько узлов пройдет за полминуты, столько миль в час пройдет судно. Смоталось, скажем, за борт пять узлов — так и говорили: судно идет со скоростью пять узлов. Понятно?
Вале морская наука давалась с трудом. Она махнула рукой на узлы и мили, достала книжку и улеглась с ней на крыше каюты, огражденной низенькими поручнями.
— Тебе не скучно, Рита? — спросил вдруг Николай.
— Нет. Очень интересно, — сказала она, улыбнувшись ему. — И вообще хорошо… Ты обещал научить меня управлять яхтой.
Николай передал ей румпель и объяснил, как нужно держать на курсе по компасу.
— Это, оказывается, не просто, — сказала Рита через несколько минут. Яхта меня не слушается.
— Не дергай, отводи потихоньку. Теперь влево. Вот так.
— Крепче сжимай руль, — посоветовал Юра.
— Зачем? — Рита не сводила глаз с компаса.
— Так полагается в морских романах.
— Не слушай его, — усмехнулся Николай. — Сжимать руль — пустое и трудное занятие, потому что руль находится над водой. А эта штука называется — румпель.
Около трех часов дня «Меконг» ошвартовался у маленького пирса острова Нежилого.
Нежилой лежал почти на середине пути между материком и Нефтяными Рифами. Еще сравнительно недавно этот безлюдный, бесприютный клочок глинистой земли вполне оправдывал свое название. Но с десяток лет назад на острове поселилось отважное племя морских нефтяников. Выросли дома, поднялись нефтяные вышки, в их переплетах каспийские ветры запели новую песню. Вокруг Нежилого возникли стальные островки — основания морских скважин. К группам вышек протянулась эстакада — стальная улица над морем. На морское дно легли нитки подводных трубопроводов.
Страница 126 из 182 Теперь на Нежилом заготовляли очередную нитку труб для внутренних коммуникаций морского нефтепромысла.
Экипаж «Меконга» сошел на берег. Валерка и женщины отправились осматривать остров. Юра и Николай, сопровождаемые Рексом, пошли на стройплощадку.
Из поселка на дальнюю группу вышек отправлялся автобус с промысловиками. Валя, Рита и Валерик влезли в автобус. Попутчики охотно рассказывали им, как строился здесь поселок и как у моря отвоевывается нефть.
Было странно и необыкновенно интересно ехать по многокилометровой эстакаде над морем и слушать пересыпаемые шутками объяснения нефтяников молодых парней в брезентовых спецовках, от которых остро пахло мазутом.
Потом они долго стояли на ветру у перил и смотрели, как на ближней скважине спускали в тысячеметровую глубину колонну труб. Волны с гулом разбивались о стальные ноги эстакады.
— Подумать, что эти чудеса у нас под носом, а мы только случайно попали сюда! — сказала Валя, восторженно глядя по сторонам.
— Да… изумительно, — отозвалась Рита.
Валерка ничего не сказал. Он думал о том, что пройдет еще немало лет, пока он станет инженером.
Они вернулись в поселок и разыскали Юру на стройплощадке возле маленькой бухты.
Юра, голый по пояс, копался во вскрытом чреве сварочного автомата. Его руки до самых плеч были коричневыми от масла. На потном лбу тоже лоснилось масляное пятно.
— Юрик, ты что делаешь? — Любопытная Валя заглянула в темное отверстие, где, отражаясь в масляной ванне, поблескивали шлифованные зубья передач.
— Смяло шестерню, — сказал Юра и рывком головы откинул волосы со лба. Удачно, что мы заглянули сюда: в мастерской сегодня выходной, и машина простояла бы до завтра… Валерка, сбегай вон туда — видишь, домик продолговатый? — и скажи Николаю Сергеевичу, чтобы сделал на две десятых короче.
Рита и Валя пошли вслед за Валеркой. Они обогнули штабель труб и вошли в прохладную мастерскую. У токарного станка работал Николай.
Выслушав Валерку, он толкнул ручку фрикциона, и почти оконченная заготовка повой шестерни завертелась. Быстрые повороты маховичков продольной и поперечной подачи, шорох срезаемой стружки… Все. Николай снял заготовку и перенес ее к фрезерному станку.
Выйдя из мастерской, женщины присели на скамейку в тени.
— Почти два года я знаю ребят, — сказала Валя как бы про себя, — а увидела впервые.
Рита не ответила.
Достаточно рассвело, чтобы видеть путь, а также рассмотреть головокружительную пропасть с камнями и бурлящими волнами внизу. Поскольку я думал только о том, чтобы держать свое ослабевшее тело прямо и не задевать ни за что сломанной рукой, то не обращал внимания на морскую пропасть и узость тропинки над обрывом. Я быстро преодолел первый участок и сполз-соскользнул на следующем по кочковатой земле на галечник. Море приблизилось, до меня долетали брызги. Морская соль смешивалась с соленой кровью у меня на лице. Утренний прилив набирал силу. Высокие волны накатывались на гладкую скалу, разбиваясь рядом со мной с оглушительным шумом и стекая по тропке, по которой я полз, спотыкаясь и цепляясь.
Я нашел его на полпути от берега. Он лежал лицом вниз, его голова находилась в полудюйме от обрыва. Одна рука свисала вниз и качалась под порывами ветра. Другая рука задеревенела, вцепившись в камень. Пальцы почернели от запекшейся крови.
Тропинка была достаточно широка, и я перевернул его на спину, придвинув к скале. Сам я встал на колени между ним и морем.
— Кадал, Кадал.
Его тело окоченело. В полумраке я увидел у него на лице кровь, выступившую из раны рядом с волосами. На ощупь это казалось порезом. Мои онемевшие пальцы не могли больше ничего нащупать на мокрой коже. Намокшая туника не расстегивалась, наконец застежки поддались, и под одеждой показалось тело.
Увидев скрытую туникой рану, можно было не щупать пульс. Я накинул обратно промокшую ткань, словно ему станет теплее, и сел на корточки. Только тогда я заметил, что от замка к тропинке шли люди.
Утер обогнул скалу с такой легкостью, словно гулял по дворцу. Он держал наготове меч, накидка намотана на левую руку. За ним, бледный, как привидение, шагал Ульфин.
Король наклонился надо мной и несколько мгновений молчал.
— Мертв? — проговорил он в конце концов.
— Да.
— А Джордан?
— Тоже, наверное. Иначе Кадал не дополз бы сюда, чтобы предупредить нас.
— А Бритаэль?
— Мертв.
— Ты знал об этом вчера вечером?
— Нет.
— А о смерти Горлуа?
— Нет.
— Если бы ты был пророком, как ты утверждаешь, то знал бы, — в его голосе послышалась горечь. Я посмотрел на его снизу. Лицо спокойное, горячность покинула его, глаза, серые в тусклом свете, затопила усталость.
— Я говорил тебе, надо довериться судьбе и времени. Оно пришло, это время. Мы победили. — Мой ответ был кратким.
— Если бы мы подождали до завтра, то эти люди и твой слуга остались бы живы, Горлуа погиб бы в бою, а его жена была бы вдовой… Она была бы моей, и никто не шептался бы у меня за спиной, обвиняя в их смерти меня.
— Завтра ты зачал бы другого ребенка.
— Законного, — поспешил вставить он. — Не побочного, каким он был зачат сегодня. Клянусь головой Митры, ты думаешь, наши имена останутся незапятнанными после того, что случилось сегодня ночью? Даже если мы через неделю поженимся, ты представляешь, что скажут люди? Что я убийца Горлуа. А некоторые поверят, что ребенок и в самом деле его, как она говорила.
— Они не скажут этого. Не найдется ни одного человека, который будет утверждать, что ребенок не твой и не по праву является законным королем всей Британии.
Из горла Утера вырвался звук, не смех, а выражение насмешки и презрения.
— Неужели ты думаешь, что я буду когда-нибудь еще тебя слушать? Теперь я вижу, что кроется за твоим волшебством, твоим «могуществом», как ты говоришь… Ты занимаешься обычным обманом людей. Попытка с твоей стороны приобщиться к государственным делам, чему ты научился у моего брата. Тебе это понравилось, и ради этого ты убеждаешь всех в своем могуществе. Это самый настоящий обман — обещать людям исполнение их желаний, убеждать их, что ты способен это сделать, но цену желаний оставляешь в тайне — пусть потом платят.
— Цену в тайне держит бог, не я, Утер.
— Бог? Бог! Какой бог? Ты говорил о стольких богах. Если ты имеешь в виду Митру…
— Митра, Аполлон, Артур, Христос — называй его, как хочешь. Какая разница, как люди называют свет. Бог подобен свету, под которым люди живут и умирают. Я знаю лишь, что он является источником всего света, освещающего наш мир, его дела охватывают весь мир и каждого из нас. Он подобен реке, которую не остановишь и не повернешь вспять. Из нее можно лишь пить при жизни и завещать ей свои тела после смерти.
Изо рта у меня снова потекла кровь. Я поднял руку и вытер ее рукавом. Утер видел, но выражение его лица не изменилось. Вряд ли он даже слушал, что я говорил, если вообще мог расслышать из-за шума морских волн. С безразличием, разделяющим нас подобно стене, он сказал:
Страница 137 из 141
— Все это слова. Ты используешь даже бога, чтобы добиться своего. «Бог сказал мне сделать, бог назначает цену, бог смотрит, кому ее платить…» За что, Мерлин? За твои амбиции? Великому колдуну и пророку, которого люди почитают, затаив дыхание, больше короля и его верховного жреца? А кто платит богу за осуществление твоих планов? Не ты. Амброзиус, Вортигерн, Горлуа, люди, погибшие сегодня ночью. Но ты не платишь ничего! Ты — никогда и ничего!
Рядом с нами разбилась волна, и утес оросил дождь из мелких капель, попав Кадалу в лицо. Я наклонился и вытер воду вместе с кровью.
— Нет, — ответил я.
— Но меня, Мерлин, ты не сможешь использовать в своих интересах. Я не стану для тебя марионеткой, которую дергают за веревочки. Держись от меня подальше. И запомни — я не признаю побочного сына, зачатого сегодня ночью.
Это говорил король, не терпящий возражений. Спокойный и холодный, над плечом которого сияла в сером небе звезда. Я промолчал.
— Ты слышишь меня?
— Да.
Он сдернул со своей руки плащ и бросил Ульфину. Тот расправил его, накинул на плечи королю.
Утер взглянул на меня.
— В награду за оказанные мне услуги ты можешь сохранить землю, дарованную тебе ранее. Отправляйся к себе в Уэльские горы и больше не беспокой меня.
— Я не потребуюсь тебе никогда и не буду тревожить тебя, Утер, — устало ответил я.
Он помолчал и резко сказал:
— Ульфин поможет тебе отнести тело вниз.
Я отвернулся.
— Не надо. И оставь меня сейчас.
Возникла пауза, наполненная шумом моря. Я непреднамеренно выбрал подобный тон, но мне было уже все равно, я даже не осознавал, что и как я говорю. Я хотел только одного, чтобы он ушел. Острие его меча покачивалось у меня перед глазами. Лезвие блеснуло, взлетая в воздух, и я даже подумал, что он настолько рассержен, что использует его. Но клинок с грохотом отправился в ножны. Утер развернулся и начал спускаться. Ульфин пробрался мимо меня и безмолвно направился следом за хозяином. Не успели они свернуть за угол, как море поглотило звук их шагов.
Я обернулся и увидел, что за мной наблюдает Кадал.
— Кадал!
— Вот они, короли, — голос его был слаб, но с прежними интонациями, хриплый и насмешливый. — Выполни для него что-нибудь, за что он клянется умереть, и получай «ты думаешь, я вынесу случившееся сегодня ночью».
— Кадал…
— А ты… Ты ранен? А рука? У тебя на лице кровь.
— Ничего, это все заживет. Пустяки. Но ты, Кадал…
Он чуть наклонил голову.
— Бесполезно. Чему быть… Мне достаточно хорошо…
— Не болит?
— Нет, но холодно.
Я придвинулся ближе, пытаясь накрыть его своим телом от холодных брызг, дождем отлетавших от скал. Взял его руку в свою здоровую. Я не мог растереть ее, но, расстегнув свою тунику, я приложил ее к груди.
— Увы, я потерял свою накидку, — сказал я. — Джордан мертв?
— Да, — он помолчал. — Что… случилось там?
— Все шло как по писаному. Но, оказывается, Горлуа поспешил напасть на наш лагерь и был убит. Поэтому Бритаэль и Джордан появились здесь, чтобы рассказать о случившемся герцогине.
— Я услышал, как они едут, и понял, что они обязательно увидят и меня, и лошадей. Я решил, что не должен допустить, чтобы они подняли тревогу в замке, пока король еще там… — он остановился перевести дыхание.
— Не беспокойся, — сказал я, — все сделано, как надо, и все позади.
Кадал не обратил внимания. Его голос превратился в едва слышный шепот, но слова были четкими и раздельными: я все слышал, несмотря на шум моря.
— Поэтому я сел на коня и поехал им навстречу, чтобы встретить за ручьем. Когда они поравнялись со мной, я перепрыгнул ручей и попытался остановить их. — Кадал снова замолчал. — Но Бритаэль… он настоящий воин. Проворный, как змея. Он даже не остановился. Проткнул меня мечом и поехал дальше, предоставив остальное Джордану.
— Здесь-то он и ошибся.
Кожа на скулах Кадала натянулась. Он улыбнулся.
— Он заметил наших лошадей?
— Нет. Ему открыл дверь Ральф, и Бритаэль только и спросил, не приезжал ли кто-нибудь в замок, так как внизу он встретил всадника. Ральф сказал ему, что нет, и он поверил. Мы впустили его, а затем убили.
— Утер… — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Кадал, прикрыв глаза.
— Нет. Утер все еще находился с герцогиней. Я не мог позволить, чтобы Бритаэль застал его безоружным. Он и ее убил бы.
Кадал широко раскрыл глаза, устремив на меня пораженный взгляд.
— Ты?
— Оставь, Кадал, я не поддаюсь на лесть, — улыбнулся я ему. — Боюсь, ты вряд ли бы мог мной гордиться, как учитель учеником. Это была «грязная» схватка. Мы играли не по королевским правилам. Я изобретал их в ходе поединка.
Кадал по-настоящему улыбался.
— Мерлин… Маленький Мерлин, который с трудом держался на лошади. Ты поражаешь меня.
Начинался отлив. Прогрохотавший вал оросил мои плечи водяной пылью.
— Я убил тебя, Кадал.
— Боги… — прошептал он, глубоко вздыхая. Мне было понятно без дальнейших слов. Его время заканчивалось. В сером свете наступающего утра я видел, как его кровь впитывается в мокрую землю.
Страница 138 из 141
— Я слышал, что сказал король. Нельзя ли было… обойтись без всего этого?
— Нет, Кадал.
Он закрыл глаза и приоткрыл их вновь.
— Ну, что ж, — только и сказал он, сконцентрировав в ответе всю свою молчаливую веру в меня, укрепившуюся в нем за восемь лет. Кадал поднял глаза к небу, линия его рта ослабла. Я приподнял его здоровой рукой и заговорил отчетливо и быстро.
— То, что случится, произойдет во исполнение воли моего отца и бога, руководящего мной. Ты слышал слова Утера о ребенке. Они ничего не меняют. С сегодняшнего дня Игрейн беременна, но из-за происшедших сегодня событии она отошлет от себя ребенка, как только он родится, чтобы не гневить короля. Она отправит его ко мне, и я спрячу его от короля, он будет жить со мной, и я передам ему все чему я научился от Галапаса, Амброзиуса, от тебя, и даже Белазиуса. Он объединит в себе жизни всех нас. Когда он вырастет, он вернется и будет коронован в Винчестере.
— Тебе это точно известно? Ты обещаешь, что так оно и произойдет? — я уже едва мог разобрать слова Кадала. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди. Его глаза сузились, взгляд ослеп.
Я приподнял Кадала, прижав к себе.
— Мне известно это, — отчетливо и мягко произнес я. — Это обещаю тебе я, Мерлин, принц и пророк.
Он уронил голову мне на плечо, не в силах держать ее. Глаза закатились. Я услышал, как он пробормотал что-то, затем вдруг сказал:
— Сделай за меня знамение.
И умер.
Я предал его тело морю, как и Бритаэля, убившего его. Как говорил Ральф, отлив заберет его с собой и унесет к западным звездам.
Тишина в долине не нарушалась ничем, кроме медленной дроби копыт и позвякивания металла. Шторм утих вместе с ветром. Миновав первый изгиб ручья, я перестал слышать морской прибой. Внизу, над потоком, скрывая его от моих глаз, висела пелена тумана. Небо прояснилось, приобретая на востоке светло-голубоватый оттенок. Высоко в небе, недвижимо и ярко горя, по-прежнему висела звезда.
Пока я глядел на нее, бледное небо окрасилось постепенно в яркие тона, заполняя пространство вокруг нее золотым и мягким пламенем, а затем на волне ослепительного сияния навстречу утренней звезде взошло молодое солнце.
Я медленно вернулся к двери. Открыв ее, я услышал резкий стук в дверь потайного хода.
Я бросился на лестничную площадку, тихо закрыв за собой дверь, как раз когда Феликс вышел из помещения внизу и направился к двери. Не успел он потянуться к запорам, как следом за ним выскочил Ральф, высоко подняв руку. Мелькнул клинок кинжала, зажатого в кулаке. Кошачий прыжок, и рукоятка опустилась на затылок Феликса. Тот рухнул как подкошенный. Человек снаружи, видимо, что-то услышал за шумом моря.
Страница 134 из 141
— Что там такое? Феликс? — раздался резкий голос из-за двери. И стук повторился, громче, чем раньше.
Я спустился уже на полпролета. Ральф склонился над привратником, но, увидев меня и правильно истолковав мой жест, он выпрямился и спросил в ответ:
— Кто там?
— Пилигрим.
Этот мужской голос звучал требовательно и настойчиво. Я быстро спустился к Ральфу. На бегу я намотал плащ на левую руку. Во взгляде Ральфа не было и следа прежнего отчаянного веселья. Он ничего не спросил, так как ответ мы оба знали.
— Кто пилигрим? — Голос Ральфа звучал хрипло.
— Бритаэль. Открывай быстрее.
— Милорд Бритаэль! Милорд, я не могу, мне не велели никого пускать здесь… — Он оглянулся на меня. Взяв Феликса подмышки, я, стараясь не шуметь, оттащил его в заднюю комнату, с глаз долой. Ральф облизнул губы.
— Не могли бы вы войти через главные ворота? Герцогиня спит, и у меня нет приказа…
— Кто это? — спросил в свою очередь Бритаэль. — Ральф, судя по голосу. Где Феликс?
— Ушел наверх, сэр.
— Тогда пойди возьми у него ключ или пришли его сюда. — Голос Бритаэля стал резче. Раздался удар кулаком по двери. — Делай, как я сказал, парень, не то спущу шкуру с твоей спины. У меня послание для герцогини, она не похвалит тебя за задержку. Давай, быстро!
— Вот… вот ключ, милорд, секунду. — Ковыряясь в замке, он бросил через плечо взгляд, полный отчаяния. Оттащив в сторону бессознательного Феликса, я подошел и шепнул Ральфу на ухо:
— Посмотри, один ли он, а затем впусти.
Ральф кивнул и приоткрыл дверь, не снимая цепи. Воспользовавшись шумом, я вытащил меч и растворился в тени сзади. Открывшаяся дверь скроет меня от Бритаэля. Я прислонился к стене. Выглянув в щелку, Ральф кивнул мне еще раз и начал вынимать цепь из гнезда.
— Извините меня, милорд, — голос его звучал виновато и смущенно, — я должен был убедиться… Неприятности?
— Что же еще? — Бритаэль резко распахнул дверь, чуть не ударив меня. Ральф вовремя придержал ее. — Ничего, ты правильно поступил. — Он вошел и остановился, возвышаясь над пажом. — Кто-нибудь еще проходил сегодня здесь?
— Нет. С какой стати, сэр. — Ральф был напуган, и его тон казался убедительным. — Пока я здесь — нет, и Феликс ничего не говорил… А что? Что-нибудь случилось?
Бритаэль хмыкнул, и его кольчуга зазвенела.
— Там, внизу, мы столкнулись со всадником. Он напал на нас. Я оставил Джордана разобраться с ним. Здесь все спокойно? Никаких происшествии?
— Никаких, милорд.
— Тогда закрой дверь и не пускай никого, кроме Джордана. А мне надо встретиться с герцогиней. У меня печальные новости. Герцог мертв.
— Герцог? — Паж начал заикаться. Он забыл даже закрыть дверь, и она болталась на сквозняке. Я по-прежнему был скрыт от глаз Бритаэля. Ральф стоял совсем рядом, и в тусклом свете было видно его побелевшее от волнения лицо. — Герцог м-мертв, милорд? Его уничтожили?
Бритаэль, уже было шагнувший вперед, остановился и обернулся. Еще шаг, и он увидит меня. Нельзя пропустить его мимо и дать подняться наверх.
— Уничтожили? Как, клянусь богом? Кто на это пойдет? Утер так не поступает. Нет, герцог решил попытать удачи, прежде чем король приедет к войскам, и напал сегодня ночью на королевский лагерь. Но они были настороже, и Горлуа был убит в первой же атаке. С этим известием мы отправились с Джорданом прямо с поля боя сюда. Теперь закрой дверь и делай, что я велел.
Он отвернулся и пошел к лестнице. Освободилось место, чтобы я мог использовать меч. Я вышел из тени двери.
— Бритаэль.
Он резко развернулся. Его реакция была настолько молниеносной, что мое преимущество во внезапности оказалось сведенным на нет. Наверное, мне вообще не стоило окликать его, но есть вещи, обязательные для принца. Это могло дорого мне обойтись, я мог даже заплатить собственной жизнью. Я должен был помнить, что сегодня ночью я не принц, а творение судьбы, как Горлуа, которого я предал, как Бритаэль, которого я должен был сейчас убить. Я был заложником будущего. Надо признать, что все это давило на меня тяжелым грузом. И Бритаэль обнажил свой меч быстрее, чем я поднял свой. Мы стояли, глядя друг на друга.
Когда наши взгляды встретились, он узнал меня. В его глазах мелькнул страх, смешанный с удивлением. Но только на мгновение. Страх исчез, как только он понял по моей позе и обнаженному мечу, что это будет схватка на его условиях, а не на моих. Возможно, он понял по моему виду, что у меня за спиной была тяжелая ночь.
— Я должен был знать, что это ты сюда явился. Джордан сказал, что там внизу был твой человек. Чертов колдун! Ральф, Феликс, стража! Эй, ко мне!
Видимо, он не сразу понял, что все это время я находился внутри, за дверью. Но молчание на лестнице и рывок Ральфа к двери говорили сами за себя. По-волчьи метнувшись вперед, да так быстро, что я не успел среагировать, Бритаэль ударил пажа в висок своим закованным в железо кулаком. Ральф беззвучно рухнул в проем на пороге, дверь теперь закрыть не было возможности.
Бритаэль кинулся наружу.
— Джордан! Джордан! Ко мне! Измена!
Я бросился на него. Мы столкнулись грудь грудью, искря заскрипели клинки.
Страница 135 из 141
Наверху послышались быстрые шаги и голос Ульфина.
— Милорд!.. Ральф!..
— Ульфин… Скажи королю… Горлуа мертв… Надо возвращаться, быстрее… — задыхаясь, проговорил я.
Спотыкаясь, я поспешил наверх.
— Королю? Теперь я понял тебя, бабский сводник! — проговорил Бритаэль сквозь зубы.
Бритаэль был крупным человеком, воином в расцвете сил, к тому же справедливо разгневанным.
Я же был мальчишкой без всякого опыта и ненавидел то, что мне предстояло совершить. Но я был должен. Я больше не был принцем, или воином, сражающимся по всем правилам. Я превратился в дикое животное, которое должно было убить Бритаэля, потому что иного не дано. Должен!
Свободной рукой я ударил его по зубам. В его глазах мелькнуло удивление, и он отпрыгнул, освобождая свой меч. Когда он бросился на меня, его меч описал стремительную дугу. Я нырнул, уклоняясь, вниз, отбил снизу удар и пнул его изо всех сил ногой по колену. Его меч скользнул по моей щеке с шипением, словно от ожога. Меня обожгла боль, и я почувствовал текущую по щеке кровь. Когда же он наступил на ушибленную ногу, она подвернулась. Бритаэль поскользнулся на мокрых камнях и тяжело упал, ударившись локтем о камень. Меч вылетел у него из рук.
Любой другой человек на моем месте отступил бы, давая ему возможность поднять меч. Я же бросился на него всем телом, направив свой меч ему в горло.
Светало, уже достаточно развиднелось. Я заметил в его глазах презрение и ярость. Он перекатился, уворачиваясь от лезвия меча. Я промахнулся и попал в губчатые водоросли, растущие на камнях. За секунду, в которую я пытался выдернуть свое оружие Бритаэль изменил тактику и ударил меня железным кулаком по уху. Отпрыгнув назад, он метнулся вниз по склону к мечу, блестевшему в двух шагах от обрыва.
Если он достанет его, через секунду меня не станет. Перевернувшись, я вскочил на ноги, бросившись тоже по скользкому склону к мечу. Его удар свалил меня на колени. Мне в бок вошел его тяжелый сапог, второй удар последовал по спине. Как растекающаяся кровь, меня охватывала боль переломанных костей. Я лежал, распластавшись по земле, носком ноги чувствуя металл его меча. От легкого толчка меч соскочил со скалы, и через секунду внизу раздался нежный звон, перекрывший рокот волн. Меч Бритаэля упал в обрыв на камни.
Не успел звон утихнуть, как Бритаэль снова кинулся на меня. Стоя на колене, я пытался подняться. Сквозь заливавшую глаза кровь я увидел приближающуюся руку и попытался увернуться. Получив кулаком по горлу, я упал на бок и распластался на мокрых камнях, потеряв дыхание и перестав видеть. Переворачиваясь и скользя, я все-таки помнил о пропасти и выставил вслепую левую руку, чтобы не скатиться в нее. Он снова прыгнул, попав обеими ногами в латах на мою руку, сжимавшую меч. Хрустнули кости, и рука инстинктивно согнулась. Я попал ему по плечу. Бритаэль беззвучно выругался и отскочил. Я перехватил меч в левую руку. За моей попыткой перевернуться последовал очередной прыжок. Он наступил на мою сломанную руку. Кто-то закричал. Обезумев от боли и ничего не видя, я метнулся по земле. И, собрав последние силы, вонзил обломанный меч и его распростертое тело. Оружие выпало у меня из рук. Бессильно откинувшись назад, я ждал последнего удара, который пошлет меня в обрыв.
Бездыханный, я лежал ничком, икая и давясь желчью. Моя левая рука вцепилась в водоросли, словно удерживая для меня жизнь. Морской прибой сотрясал скалу, и его едва заметные толчки вызывали у меня в теле резкую боль. Болело все. Ребра словно пронзили бок. Со щеки была полностью стесана кожа, с той щеки, на которой я лежал, вжавшись в траву. Рот наполнился кровью, а рука превратилась в болевое месиво. Вдалеке кто-то стонал.
У меня на губах пузырилась кровь и сочилась по подбородку, капая на землю. До меня дошло, что стонал я, Мерлин, сын Амброзиуса, принц, великий волшебник. Я зажал во рту кровь и, цепляясь и карабкаясь, начал подниматься на ноги.
Боль в руке была невыносима. Я почти слышал, нежели ощущал, как сломанные кости трутся друг о друга концами. Шатаясь, я встал на колени и побоялся подниматься дальше: внизу зияла пропасть. Сзади обрушился вал, обдав меня водяной пылью, серой в тусклом утреннем свете. Утес дрогнул. Над головой с криком парила морская птица, первая за сегодняшний день.
Я отполз от края и поднялся.
Бритаэль лежал на животе у потайной двери, словно пытался уползти туда. За ним по земле тянулся кровавый след, блестевший на мокрой траве, как след улитки. Он был мертв. Последним отчаянным ударом я разрубил ему большую вену в паху, и жизнь медленно покинула его, пока он полз, пытаясь получить помощь и спастись. Часть крови, пропитавшей меня, должно быть, принадлежала ему.
Я опустился рядом с ним на колени и удостоверился в его смерти. С боку на бок я перекатывал его по склону, пока не сбросил под откос, где пропасть поглотила его, как и его меч до этого. О крови можно было не беспокоиться. Начинался дождь, который смоет ее, прежде чем кто-нибудь увидит.
Потайная дверь была по-прежнему распахнута. Я добрел до нее и встал, опершись о косяк. Глаза застилала кровь. Я вытер ее мокрым рукавом.
Страница 136 из 141
Ральф и привратник исчезли. Факел чадил на стене, слабо освещая комнату и лестницу. В замке было тихо. Из приоткрытой двери наверху доносились голоса. Говорили тихо и настойчиво, но не встревоженно. Сторонники Утера, по всей видимости, по-прежнему владели ситуацией; тревогу в замке не поднимали.
Я вздрогнул от утреннего холода. Я где-то потерял плащ, упавший с моей руки. Я даже не стал пытаться его искать. Отпустив дверь, я сделал попытку стоять без опоры. Получилось. Я направился прочь от замка на берег.
Детский плач слышен так близко. Почти над ухом. И сразу же шепот «Чш-чш-чш», затем – поскрипывание дерева и пружин.
Открыть глаза! Срочно!
В очень тусклом, приглушенно-желтом освещении комнаты взгляд выхватывает плетёный абажур лампы, цветочный узор потолочной плитки.
Незнакомый узор. И запах тоже незнакомый, но сладковатый и приятный. Чьё-то сонное посапывание.
Память урывками выдаёт охваченную огнем комнату, клубы вонючего дыма под потолком, кашель, судорожные попытки открыть входную дверь. Хочется вскрикнуть, вскочить, но пересохшее горло способно лишь на хрип. По спине бежит волна мурашек.
Зажмуриться.
Шаги. Ощущение чужой прохладной ладони на лбу. Шепот.
— Бедная девочка. Пусть ещё немного поспит…
Спокойствие и умиротворение.
Тяжесть слипающихся век.
И вновь ощущение чужой ладони.
— Просыпайся. Теперь можно, — голос женский, нежный, напевный, — Просыпайся. Самое время открыть глаза.
Над головой — всё тот же абажур и узоры плитки. Из окна – рассеянный свет позднего осеннего утра.
— Где я? Кто вы? Что со мной? – и голос ведь как-то странно звучит, пискляво.
— Закономерные вопросы. Но прежде, чем ответить на них, попрошу: расскажи как можно подробней, что последнее ты помнишь?
У молодой женщины, склонившейся над кроватью, светлые остриженные чуть ниже плеч волнистые волосы и красивые пронзительно-синие глаза.
— Что помню? Потолок вот этот, лампу, ладонь на лбу.
— Да, понимаю, это ночью. А перед тем, как очнулась у нас? Не утаивай ничего, нам нужна как можно более полная картина событий. Без искажений. Ты помнишь, как тебя зовут?
— Маша. Смирнова.
— А меня Мариной зовут, я в скорой помощи работаю, точнее, до декрета работала. Сколько тебе лет, Маша?
— Двадцать.
А разговаривать лёжа всё-таки не очень удобно. Надо выпростать из-под одеяла руки. Попробовать сесть… Руки? Что с ними?! Такие маленькие…
— Не волнуйся. Сейчас помогу, – Марина поддерживает за плечи, подтыкает подушку, — Даже если с тобой происходило что-то невероятное, всё равно расскажи. Это очень важно!
— Нет, это Вы расскажите! Что со мной?! Всё как-то не так!
Срочно ощупать лицо, плечи…
— Послушай меня внимательно. И постарайся принять как факт. Сейчас тебе на вид от силы лет десять.
— Что?!
Еще раз посмотреть на собственные руки, убеждаясь, что не показалось, не приснилось. Ущипнуть себя за щеку.
— Как же это?!
— А вот так. Именно поэтому я и прошу как можно скорее рассказать всё. Твоя память может начать «подстраиваться» к видимому возрасту. Ты можешь очень многое забыть. Что-то и вовсе исказится до неузнаваемости…
— Нет! — Маша ухватилась за руку собеседницы, — Нет-нет! Я не хочу ничего забывать! … Почему я стала маленькой?! Я такой теперь навсегда останусь?
— Тише, тише. Ты восстановишь прежний вид, пусть и не сразу. Не волнуйся. «И растёт ребенок там не по дням, а по часам», слышала? — процитировала Марина, — Примерно за год доберёшься до своего двадцатилетия. Потому что по всем параметрам ты из жар-птиц, как и Егор. Он – мой муж, он нашел тебя во время тушения пожара. Тебя будто куполом укрывали огненные крылья, так что он сразу подумал, что ты тоже мифи. Так мы сокращенно называем потомков мифических рас, существовавших когда-то на Земле. Если так тебе проще будет понять – в той квартире, на пределе выживания, ты фактически «пережигала» свой ресурс, защищаясь от опасности.
— Всё ясно…. Ясно… Я тронулась умом, — констатировала Маша, утирая выступившие слёзы ладонями.
— Поплачь, если хочется. Но самое страшное уже позади, — женщина коснулась плеча девочки, — Ты осталась жива, а мы поможем тебе, чем сможем. Но для этого расскажи, что помнишь. Видишь, я даже записываю на диктофон, чтобы ты со временем переслушать могла. Смелее, начни с того, с чего проще начать. Егор сказал, что ты сама позвонила в пожарную часть, адрес успела назвать. Как звонила, помнишь?
— Да… — девочка обхватила колени руками и как-то вся сжалась, поникла, — Я не смогла открыть внешнюю дверь, несколько раз попыталась, но тщетно. А прихожую заволокло дымом, в комнате полыхает, набираю номер и одновременно к самому полу пригибаюсь, на кухню ползу, а там бы до окна только добраться, но дышать нечем, глаза щиплет, жара страшная…
— А что ты прокричала в трубку?
Маша потёрла виски, зажмурилась. Марина вздохнула.
— Уже не вспомнить? Ничего, это хотя бы на записи звонков осталось, Егор несколько раз переслушивал: «Пожар… Помогите… Суворовская 7… Я в квартире… Спасите!… Подожгли… Те двое, скорее всего».
— «Те двое…»?
А в голове будто вакуум. И железная уверенность, что не было таких слов, по крайней-мере, последних. Но тут же – вспышка, озарение.
— Двое… Да! Точно! Парень и девушка. Они еще Никиту забрали с собой, он ведь у меня ночевал. Он мой… одногруппник. И дорогой друг. Они что-то говорили. Кажется, «Ура, получилось!» и «Скорее уходим». Даже имя девушки прозвучало, но я не помню его… Что же делать? Я не хочу ничего забывать! Пусть даже было страшно. Пусть даже было больно. Марина, пожалуйста, нужно найти и спасти Никиту Алыкина. Я ведь так хотела потанцевать с ним, а он не пошел на дискотеку, остался дома. Если бы, если бы всё это время он был со мной… Он так внезапно заглянул в гости, но я всё равно обрадовалась, мы ведь с ним давно дружим. А сегодня Никита прямо на паре заснул, представляете? Это из-за подработки, наверняка. Он так устаёт на ней. Если придёт в гости, постараюсь чем-нибудь вкусненьким угостить. Мама обещала домашних заготовок прислать, у неё такое вкусное всё получается. Обязательно научит меня варенье варить, она обещала. Но вчера из-за этих ягод мы с братиком чуть в лесу не заблудились. Я так перепугалась. Мы ведь поедем из города в деревню. И не просто так, а жить. Папа сказал, что в городе работы больше нет, всё позакрывали, всех посокращали. Обидно. Ведь я только научилась в казаки-разбойники играть. Так интересно: одни ребята убегают, стрелочки-подсказки оставляют, а другие находят, догоняют по ним. Мы из нескольких дворов собирались, играли. И в прятки, и в классики, а теперь что – игры совсем закончились? Ой, тётенька, почему Вы плачете? Вы не расстраивайтесь. Не может быть, чтобы закончились. Они, наверное, просто другими будут.
— Да, Машенька, я уже не плачу, всё хорошо, пойдём умываться и завтракать. Меня зовут тётя Марина. Скоро дядя Егор, мой муж, привезёт с прогулки Стасика, увидишь, какой он у нас ещё маленький.
— А как я к вам попала? А папа с мамой за мной когда придут? – Девочка встала с кровати и смущенно теребила подол на скорую руку сшитой ночной сорочки.
— Как только Егор их найдёт и расскажет, что ты у нас сейчас, так и придут.
Женщина с нежностью погладила малышку по голове. Новенький диктофон сразу после завершения записи отправился в коробочку с поролоновой подложкой, а та — в видавший виды сервант. Под ключ.
Затем Марина обернулась в сторону открывшейся двери.
— Мы дома. А по пути ещё и в магазин заглянули, девчушке заодно обновку прикупили. Надеюсь, размер подойдет, но, если что, на другой заменим, я договорился.
Зашуршали пакеты. Годовалый малыш в синем комбинезоне и такого же цвета милой шапочке с ушками уже лепетал что-то, тянулся к маме. Егор передал сына с рук на руки, снял обувь, куртку и шапку, глянул в зеркало. Ему всё ещё не верилось, но отражающая поверхность так же, как и вчера, со всей присущей ей правдивостью, показала глубокую седину. Она совершенно не вязалась с молодым лицом и тёмными бровями, но тут уж ничего не поделаешь. Не хотел рассказывать жене, скольких нервов и усилий стоило всё дело, да волосы выдали. То-то кидает взгляды, полные беспокойства.
Егор кашлянул в кулак, расправил плечи.
— Я возьму отпуск, Мариш. Увезу малышку в убежище на какое-то время. Это лучшее решение из возможных. Да и самому не помешает восстановить силы.
— Понимаю. Только будьте очень, очень осторожны!
— Тётя Марина… — отвлекла Машенька, глядя в зеркало и переминаясь с ноги на ногу, — А можете меня заплести?
Пепельные пряди длиной почти до колен, спутанные в один невнятный колтун, оказались для девочки ещё одной странностью этого утра.
— Да, конечно, я помогу. Егор, покормишь Стаса? – Марина как раз сняла с малыша прогулочный утепленный комбинезон с шапкой и уличную обувь, усадила сынишку в детское кресло.
Муж согласно кивнул, сполоснул руки и направился к плите. Можно было с чистой совестью переключить внимание на «десятилетнюю» гостью.
— Как тебя заплести, малышка? Косичку, хвостик?
— Хвостик, — на секунду задумавшись, ответила девочка и даже показала, — Высокий такой хвостик. Здесь, на макушке. А прямо из хвостика – ровно шесть косичек.
__________________________________________
Второй том уже в процессе написания. До встречи в астрале и реале!
Выложено на портал ЛитНет в ночь с 31 декабря 2017г. на 01 января 2018г.. 00:00
Дополнительные исправления вносились до 24.11.2019. включительно.
Хотару аль-Терна
https://vk.com/hotaru_san
https://vk.com/kod_rez_oficial
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
Небо будто раскололось прямо над головой почти одновременно со вспышкой молнии, верхушка вспыхнула ярким пламенем, которое ветер понес вперед, на лагерь мрачунов. И профессор, и его дворецкий напряглись, придерживая Йоку за плечи, – не только удар молнии, но и ветер мог опрокинуть его с ног.
– Я убью тебя, – повторил Йелен ещё тише и запрокинул голову, будто подставляя под удар своё сердце.
Инде показалось, что гром прогремел раньше, чем молния ударила мальчишке в грудь. Его тело осветилось, а вслед за ним вспыхнули синим электрическим светом тела профессора и его дворецкого – время остановилось, и Инда увидел (хотя чудотвор не способен чувствовать энергию мрачуна), как тонкий, будто бритва, импульс этой силы впивается в вязкую перепонку между мирами, не режет, но разрывает её своей многотонной тяжестью.
А ветер уже хватается за края разрыва, тащит их в стороны и устремляется в Исподний мир с удвоенной яростью и звериным воем.
– О Предвечный… – выговорил Инда.
Обугленные тела профессора и дворецкого сбросило с вершины гребня на его склон, а Йока Йелен медленно оседал на землю там, где стоял, – ветра не касались его: теряя сознание, он продолжал пить силу Внерубежья…
Молния оставила на его теле страшные ожоги, на глазах вскипавшие и лопавшиеся пузыри, но основной её удар приняли на себя его наставники – только тут Инда догадался, для чего они держали мальчишку за плечи.
Не вполне понимал, по какому естественному закону случилось именно так (а может, и вопреки естественному закону), но видел свершившийся факт и не сомневался: Важан задумал это заранее – спасти Йелена ценой своей жизни.
Напор ветра немного ослабел – дыра в границе миров ширилась, тянула в себя грозовые тучи и воронки смерчей: как и предполагалось, перед ней появлялась зона относительного спокойствия (и, надо заметить, весьма относительного).
Инда не сразу догадался, что под ним шатается земля (сперва списал это на головокружение), не сразу понял, отчего по поверхности болота вперёд бегут глубокие чёрные борозды, будто её вспахивают невидимые плуги, почему эти борозды плюют вверх торфяной жижей, вслед за которой валит смешанный с дымом пар, но почувствовал смертельную опасность.
Пущен подбежал к Йоке раньше, чем Инда успел подняться с колен (и раньше, чем хлынувшие на гребень мрачуны успели добраться до вершины), поднял бесчувственное тело Йоки и, будто мешок муки, закинул на плечо.
– Второго пацана хватайте, Хладан, – бросил он растерянному Инде сквозь зубы.
Мален сидел на земле, раскачиваясь и сжав виски руками, глаза его были широко раскрыты, а пустой взгляд (как у Йоки минуту назад) устремлялся в пространство.
Инда подхватил его за руку и сдёрнул с места – мальчишка не сопротивлялся и последовал за Индой к вездеходу безропотно, лишь спотыкался по пути и несколько раз падал, разбивая коленки.
Ветер растрепал края дыры в границе миров, брешь касалась поверхности земли и уходила под землю – уже поднявшись на платформу вездехода, Инда увидел, как пропаханные в болоте борозды обращаются в глубокие провалы, как со дна провалов вверх бьют фонтанчики расплавленного камня, как провалы заполняются лавой и превращаются в огненные реки.
Болото кипело, шипело и горело, раскалённый пар мешался с огнем и черным дымом, где-то взлетая вверх будто от взрыва, где-то неторопливо клубясь. Но брешь в границе миров остановила и продвижение огненных рек – сила, раскалывающая земную твердь, тоже покатилась в Исподний мир.
Мрачуны – а Инде показалось, что их гораздо больше трёх тысяч, – тянули в себя энергию, проскользнувшую мимо дыры в границе миров, за их спинами не горели и не падали деревья, их обходили стороной воронки смерчей, они успокаивали ураганный ветер – и отправляли его силу в Исподний мир.
Инда помог мальчишке спуститься в люк и последовал за ним – как бы брешь в границе миров ни оттягивала на себя энергию разъярённого зверя, а дым и пар летели с болот на платформу вездехода, у Инды слезились глаза и першило в горле.
Он плотно закрыл люк – теперь вездеход могли двигать только чудотворы, началось каскадное отключение подстанций, и не более чем через три часа свод обрушится по всему периметру. С каждой минутой напор Внерубежья будет слабеть…
Двигать вездеход по камням было легче, чем по болоту, Инда сосредоточился на этом, не давая хода своим страшным мыслям. Мальчишка Мален наконец разревелся – сидел в кресле, размазывал по чумазому лицу сопли и громко всхлипывал.
Йоку Пущен уложил на сиденья, подложил ему под голову папки с описанием «громовых махин» (никому теперь не нужные).
– Как он? – спросил Инда, взглянув в обожжённое лицо Йелена.
– Он спит, – хмыкнул Пущен. – Просто спит.
Инда не поверил, но проверять не стал.
– Как вы думаете, Пущен, если мы предложим кому-то из мрачунов покинуть опасную зону, они не разнесут нам вездеход?
– Я думаю, они никуда не поедут… – ответил Пущен. – Они ждали этого дня сотни лет.
Вездеход обогнул каменный гребень, когда ему наперерез бросились чудотворы в форменных куртках, – уж им-то тут точно нечего было делать, зато у вездехода сразу прибавились силы, включился телеграфный аппарат (впрочем, выпавший из зоны, где работала связь).
Они-то и рассказали Инде, как Вотан сражался со змеем. Большинство из них были простыми молодыми ребятами, первой или второй ступени посвящения, – им не пришло в голову, что обрушил свод не змей, а Вотан…
Инда примерно так и представлял произошедшее, и рассказ вызвал у него лишь усмешку: нашелся тоже Чудотвор-Спаситель!
«Тогда убей и Чудотвора-Спасителя»…
Воспоминание показалось нестерпимым, но то, что Инда посчитал было шуткой сказочника – последней шуткой! – приобрело совершенно иной смысл.
И только двое врачей, склонившиеся над Йокой, посматривали на Инду и с сомнением качали головами, – наверное, они догадались, что произошло на самом деле.
Ветер гнул деревья и ломал их верхушки – но уже не выворачивал с корнем; грозовые тучи метали молнии, но это более походило на привычную грозу и не шло ни в какое сравнение с тем, что Инда видел на болоте.
Да, вокруг начинались лесные пожары, потому что тучи будто нарочно не проливались на землю дождем, – разъяренный зверь дал огню разгореться. Дым теперь заволакивал небо с трех сторон, вездеход шел по полосе относительного спокойствия, и, Инда надеялся, в эту полосу попадала и Тайничная башня, и Славлена.
Брёвна, перегородившие просеку, кто-то сдвинул в сторону – наверняка грузовой вездеход Вотана пробил себе путь к Славлене.
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Тёмный бог Исподнего мира смотрел на сотворённое без сожаления – на грани бытия и небытия человеческая его сущность составляла лишь часть чего-то большего, названия которому он не знал.
Он мог обозреть оба мира разом, но взор его чаще обращался к Хстову – человеческая сущность продолжала любить этот город. На Дворцовой площади вместо статуи белого оленя на постамент поднимали каменную росомаху – ту, которая стояла в Черной крепости.
Дубравуш оказался способным учеником тёмного бога: не на площади Чудотвора-Спасителя он воздвигал символ поклонения колдунов, будто подменяя одну веру другой, а перед собственным дворцом, как символ государственной власти.
Вереско Хстовский поставил её вместо статуи белой совы, не себе и своему роду возвел памятник, а колдунам, которые составляли силу Цитадели. Дубравуш сделал Хстов наследником Цитадели.
И пока стоит каменная росомаха, колдуны будут приносить в мир силу добрых духов. Карета Государя, грохоча колёсами, везла дочь тёмного бога к северным воротам – туда, где уже собрались колдуны, готовые сразиться со злыми духами, что вот-вот обрушат на Хстов силу своего гнева.
Дочь тёмного бога думала только о том, что под вихрями Верхнего мира не устоит Тихорецкая башня, где неподвижно лежит её герой – и где, по совету Красена и Милуша, укрылся Государь. Впрочем, жизнь Государя волновала дочь тёмного бога лишь как залог жизни её героя: если Дубравуш погибнет, его сменит наследник – малолетний зять третьего легата гвардии Храма…
Она думала, что тогда её Волче убьют. И Милуша, и Славуша, и, наверное, Красена тоже. Заново отстроят храмы.
Тёмный бог ощутил её ужас: смерть Волче означала для неё всего лишь конец собственной жизни, а испугалась она его мучительной смерти – и не напрасно: храмовники были мастерами выдумывать страшные казни.
Любовь – это боль и страх, тёмный бог сам вложил в голову дочери эту мысль, будто предначертание… Зачем он это сделал? Может быть, её судьба сложилась бы иначе, не ляпни он тогда эту глупость?
Дубравуш хотел быть рядом с колдунами, демонстрируя подданным свою отвагу, но Милуш, со свойственной ему бесцеремонностью, посоветовал приберечь жизнь для чего-нибудь более достойного, нежели пустое позёрство.
И Государь расхаживал теперь по покоям Тихорецкой башни, звеня шпорами, заглядывал в окна в ожидании и смущал своим присутствием неподвижно лежавшего в постели героя – человеческая сущность тёмного бога дрогнула, заглянув в его единственный глаз.
Нет, готовность жертвовать собой не составит семейного счастья, но сила достойна уважения и продолжения. Во внуках тёмного бога?
Лагеря колдунов рассыпались по осушаемым полям, коих хватало в недалеких окрестностях Хстова, да и болото подсохло, благодаря силе Вечного Бродяги. Милуш поднял колдунов надсадным лязгом в било, поставленное на северной стороне лагерей.
Десятки глашатаев звали остальных укрыться за стенами Хстова – и в распахнутые ворота скоро потянулись толпы людей. Небо над Хстовом было ясным, но на горизонте висели серенькие тучи, проливавшиеся на землю мелким непрерывным дождём.
Нет, ничто не предвещало беды, но дочь тёмного бога почуяла смерть отца – и отбросила это смутное ощущение, обманув себя несбыточной надеждой. Пусть так: тёмный бог не хотел, чтобы любовь к нему стала для неё непреходящей болью.
И когда лопнула граница миров, когда колыхнулась вязкая, упругая мембрана, когда затрепетали края её разрыва – вскрикнул Милуш, державший руку на плече у дочери тёмного бога. Выдохнул и, вместо того чтобы сказать, что Вечный Бродяга прорвал границу миров, выдавил с перекошенным лицом:
– У меня больше нет доброго духа…
Небо на горизонте оставалось таким же сереньким и тусклым, но мир словно напрягся в ожидании, словно натянулись невидимые струны, пронизывающие пространство из конца в конец, воздух начал покалывать кожу, как это бывает во время грозы… Не прошло пяти минут, и в межмирье ударила энергия мрачунов, стоявших на каменном гребне, – совершенно бесполезная для колдунов энергия.
Неудачно это вышло, негармонично – тёмный бог подумал об этом с досадой. Когда ветра Верхнего мира докатятся до Хстова, когда колдунам понадобится сила добрых духов, половины из мрачунов уже не будет в живых…
Энергию мрачунов собирала дочь тёмного бога – после оглушающих потоков, которые она принимала от Вечного Бродяги, сила других добрых духов казалась ей капельками, требовалась только ловкость, чтобы поймать каждую, не упустить ни одной…
У неё кружилась голова, мешались между собой миры и межмирье, настоящее, будущее и непроисходящее. В непроисходящем рушилась Тихорецкая башня – раз за разом: сначала песком оползала новая её стена из искусственного камня, потом черные вихри, поднявшие с земли камни, пробивали бреши в кирпичной кладке и, ворвавшись в башню, ломали её изнутри… Она не думала больше ни о чем – только о Тихорецкой башне.
А в Верхнем мире грохотали грозы и ветра, пузырились озёра расплавленного камня, трещала земля и горел лес – тёмный бог чувствовал на лицах (на лицах мрачунов) жар огня и упругие струи горячего ветра, их ужас перед остановившимся током лавы – и вместе с ними в ужасе ждал, что огненная река двинется вперёд и растопит каменный гребень подобно куску льда.
Но брешь, прорванная в границе миров, становилась шире, и сила подземных толчков уходила сквозь неё в болота Исподнего мира. Перед северной стеной Хстова по рядам колдунов прокатился ропот: по Волгородскому тракту в сторону лагеря гнали колонну кинских мальчиков.
Нет, не колонну – растянувшееся в длину стадо, не меньше двухсот… пожалуй, что голов.
Безумцы шли покачиваясь, не глядели под ноги, зато крутили головами во все стороны. Если бы не острые пики надсмотрщиков, они бы разбрелись по болоту, – даже овцы движутся быстрей и уверенней. И, в отличие от скотины, уколов пиками несчастные совершенно не боялись – лишь меняли направление движения, наткнувшись на острие.
Вместо каменного гребня, на котором стояли мрачуны Верхнего мира, рухнул, расколотый на куски, Змеючий гребень, в минуту превратился в груду обломков, провалился в разверстую пасть земной тверди – над ним вспорхнули потревоженные тени Цитадели. Всколыхнулось, вздыбилось болото, по его рыхлому телу кру́гом побежала волна, добралась до замка Сизого Нетопыря и с грохотом расколола его стены – будто это была яичная скорлупа.
Тряхнула Черную крепость, выбивая из неё черные камни, некогда политые кровью, пошла на Волгород… Из разверстой пасти земли повалил серо-желтый пар, перемешанный с дымом, покатился в стороны тяжёлыми горячими клубами.
Ветер Верхнего мира, рвущий клубы в клочья, не смог с ними справиться – но свил из них столп, взлетевший до небес (так кинская кобра вмиг поднимается в угрожающей стойке), и тот, качнувшись, медленно двинулся в сторону замка. Вихри поднимались в небо один за другим (как кобры из потревоженного змеиного гнезда), покачивались, извивались и расползались в разные стороны, выбрасывая на мгновенья дрожащие змеиные языки – молнии.
В межмирье кинские мальчики с готовностью подхватывали те капли энергии, что пролились мимо дочери тёмного бога.
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Небо на востоке заволокло черным дымом, и Йока смотрел только туда: прислушивался, старался телом ощутить дрожь земли – тяжелую поступь Внерубежья, пожирающего Обитаемый мир.
Змай сидел рядом, на соседнем камне, баюкал сломанную руку, качал головой, жалко оправдывался и хлебал вино из бутылки, полученной из рук кого-то из мрачунов.
– Это был жребий, профессор… Я же умирать собирался – я же знал, что красный луч меня убьёт. И… не умер. Да чтоб в твою душу мать! Ну согласись, профессор, это была вовсе не маленькая провокация! Я же человек! У моих возможностей есть предел!
– Успокойся, – буркнул профессор. – Сделанного не вернешь. Теперь есть только один путь – прорвать границу миров. Подумай лучше об этом.
– Цапа меня остановить хотел… А получилось наоборот. Эта тварь – которую я так и не убил – эта тварь всё рассчитала!
– Хватит! – рявкнул Важан. – Эта тварь действительно всё рассчитала.
Змай помолчал немного и продолжил:
– Я видел поезд с ребятами из колонии… Они не добрались до Славлены, их остановили заключенные. Выбросили из вагона. Дальше я не видел.
– Что ещё ты видел?
– Да некогда было смотреть. Я будущего не видел – его как отрезало. Я думал, потому, что мне умирать пора, – и вот пожалуйста, жив-здоров…
– Ты говоришь так, будто об этом сожалеешь… – прошипел Важан.
– Да нет. Жизнь – хорошая штука, профессор, она мне нравится. Не знаю, кто-то, может, от неё устает, а я пока не устал. Цапу жаль… Он же молодой был совсем, долго ещё мог жить… Я как увидел этот луч – так и не смог больше её держать. Ненависть. Она называется «ненависть»… И её, в отличие от Внерубежья, в болоте не утопить, иначе я бы давно это сделал. Я бы сделал это ещё в семьдесят восьмом году до начала эры света. И Айда Очен не стал бы Чудотвором-Спасителем. А впрочем – нашли бы другого, какая им разница…
Он хлебнул вина, помолчал и продолжил:
– И что? Я ведь уже попрощался. А теперь? Вернуться в Хстов… Дочку замуж выдать. Пожить в Хстове, в котором нет Храма! Я пятьсот лет мечтал. Университет вернуть, библиотеку. Внуков родить. О Предвечный, сколько дел! Я её как будто украл, эту жизнь…
– Да живи, чего уж, – фыркнул профессор. – Раз мечтал.
Йока тронул его плечо.
– Змай, а получилось всё как в Откровении. Будто это ты крылом свод разрезал.
– Я думаю, и дальше всё пойдёт, как в Откровении. – Змай почему-то тоже посчитал нужным обнять Йоку за плечо, будто тот нуждался в поддержке. – Я ведь запомнил твоё лицо именно в миг прорыва границы миров.
Йока не стал спрашивать, видел ли Змай его смерть, – Змай бы всё равно соврал.
– Только я тогда не знал, что успею к тебе привязаться… Ты был для меня просто мальчик, сын росомахи, способный прорвать границу миров. Залог освобождения моего мира от власти чудотворов. И ради этого я был готов погубить твой мир. И вот я его погубил… Как в Откровении.
Дымы на горизонте поднимались всё выше, и иногда Йоке казалось, что он видит пламя, – но пламени он, конечно, видеть не мог, Внерубежье не прошло и половины пути до каменного гребня. Он не ощущал привычного нетерпенья, только покой, умиротворение – будто зимним вечером у очага в гостиной, в кругу семьи.
– А знаете, я понял, почему остался в живых… – сказал Змай в пространство. – Я должен найти и убить этого мерзавца. И не за то, что он тут учудил, даже не из мести за Цапу, – а за кинских мальчиков. Я еще тогда поклялся, что жив не буду – но найду и убью его. Если бы не кинские мальчики, я бы, может, Цапу послушал… А тут всё как в одной точке сошлось.
Перед глазами Йоки, вязкая и полупрозрачная, дрожала граница миров – он не прилагал усилий, чтобы её увидеть, но рассматривал с любопытством и спокойствием, выбирая наиболее уязвимое её место.
* * *
Вездеход медленно шёл по зыбкой поверхности болота, лишь натягивая мембрану из сплетённых корешков травы и моха, – будто по тонкому льду.
Силы двух чудотворов едва хватало на то, чтобы толкать его вперёд, и если бы он увяз хотя бы одним колесом, то вырвать его из лап болота было бы невозможно. Теперь пот со лба вытирал Инда – одно неверное движение, и они опоздают…
Пущен читал телеграфные сообщения: свод поднимался по намеченной линии – постепенно, вытягивая все возможные резервы из внутренних подстанций. Лучше добывать хлеб насущный в поте лица, чем не жить вообще, – и пусть вся энергия уйдёт на поддержание свода, пусть остановятся магнитные камни и погаснут солнечные.
Дымы заволокли небо по всей его восточной стороне, оставалось совсем немного времени – по сравнению с сужением свода, локальное обрушение предполагало гораздо бо́льшую скорость ветра, а первый удар можно было сравнить с пороховым взрывом.
Подстанция, питавшая плавильню «Горен и Горен», включилась, когда впереди уже были видны Речинские взгорья, – каменный гребень, поросший соснами. И люди на вершине этого гребня.
Вездеход, который теперь толкала вперёд энергия подстанции, быстро выкатился на твёрдую землю, Инда уступил место за рулём водителю и поднялся на верхнюю платформу.
Тучи наползали с востока так быстро, что теперь это было заметно глазом, на горизонте появились тугие верёвки смерчей, в чёрном небе вспыхивали молнии – восток рокотал небесными громами, над лесами поднимался не только дым, но и пламя. Несколько минут… Важан не позволит Внерубежью подойти слишком близко.
Ветер, ещё не ураганный, но уже ощутимый, ударил в спину, растрепал волосы. На платформу поднялся Пущен.
– Это не моё дело, Хладан… – начал он, морщась и бросая взгляды то на вершину гребня, то на восток. – Вам нет смысла договариваться с профессором. К тому же он не уйдёт отсюда, он не оставит своих людей умирать – смотрите, тут не меньше трёх тысяч мрачунов, они не успеют добраться до новой границы свода.
– Он умеет считать… Три тысячи против сотен тысяч… Разрушения, гибель городов, земель, голод, эпидемии. Он умеет считать.
– Не в этом дело. Завтра вас арестуют, а Йоку Йелена отправят в Исид, – свод всё равно рухнет, а граница миров будет прорвана без вашего участия, по планам децемвирата.
Пущен, без сомнений, был прав. Уповать на то, что децемвират не найдёт способа заставить Йоку поехать в Исид? Свод пройдёт в пяти лигах от Славлены, от неё всё равно ничего не останется, где бы ни произошел прорыв… Пущен прав – смерть Йоки решает всё, расставляет точки над «i»…
Смерть одного мальчишки против сотен тысяч жизней. Как легко Инда сказал когда-то Приору, что готов убить ребёнка… Он думал тогда об обезличенном невинном младенце, но никак не о четырнадцатилетнем мальчишке, которого знал с рождения и по-своему любил…
Который был личностью, человеком.
Йока все равно умрёт, прорывая границу миров. Но эти несколько минут его жизни обойдутся Обитаемому миру слишком дорого. Фотонный усилитель – не ружье, его луч – не пуля, он не отклонится под воздействием ветра, точно прицелиться можно издалека – лишь бы рука не дрогнула. Один короткий импульс…
На второй не хватит энергии подстанции. Йока всё равно умрёт…
С вершины гребня на вездеход смотрели с любопытством; сказочник, разглядев на платформе Инду, даже махнул ему рукой, на секунду отпустив левый локоть, – ну да, превращаясь в змея, он всегда ломал левое запястье… Йока был одет в трусы и майку и стоял на камнях босиком – у Инды всё перевернулось внутри…
Ему не пришло бы в голову, что убить одетого мальчика проще, чем раздетого, совершенно ничем не защищенного. И понятно, что от луча фотонного усилителя одежда защитить не может, но… Одно дело целиться в нагрудный карман, и совсем другое – в живую плоть, обтянутую тонким белым трикотажем маечки: не остается лазейки для иллюзий и самообмана.
Дворецкий профессора (он же хирург, сделавший операцию по пересадке плодного яйца росомахе) поднял ведро с водой и вылил его на голову Йоки. Да, это способ ослабить воздействие молнии на организм – наверняка в ведре была солёная вода. И отсутствие одежды защищает от ожогов.
Профессор стоял у Йоки за спиной, положив руку ему на плечо, как положено доброму наставнику в час испытаний ученика.
Ветер становился всё крепче, грозовые тучи уже не ползли – они мчались, обгоняя верёвки смерчей; вспышки молний освещали лес и болото – не нужно было оглядываться, чтобы их заметить. Раскаты грома слились в непрерывный грохот и, казалось, трясли землю. Инда оглянулся – над землей плавали огоньки шаровых молний, а прямо на вездеход, выворачивая мшистый покров болот торфом наизнанку, ползла широкая воронка смерча.
На горизонте горел лес, и дым пожаров вливался в черноту туч, иногда лопались электрические шарики – и вспыхивали низкие чахлые деревца болота, но линейные молнии их не поджигали – испепеляли, припечатывали к земле.
Дворецкий тоже положил руку на плечо Йоке, а сказочник поднялся на ноги и отступил на шаг в сторону. Они не ждали от Инды выстрела, им было не до того… Капля пота скатилась со лба и попала в глаз, Инда вытер её с досадой – рука тряслась, как у горького пьяницы. Йока всё равно умрёт…
Вездеход подошел вплотную к каменному гребню, волной поднявшемуся над болотом, остановился. Здесь, совсем недалеко от этого места, Инда впервые взял в руки свёрток с младенцем, весившим не более одного гекта… Именно здесь Йока появился на свет – Враг из росомашьего чрева, погубитель Обитаемого мира…
Инда встал на одно колено перед фотонным усилителем, заглянул в прицел, оснащенный увеличительными стеклами, – и сначала поймал в нем лицо Йоки. Спокойное, отрешённое лицо, невидящий взгляд – пустой взгляд безумца, устремлённый в пространство.
Инда вспомнил грозу над Буйным полем, подставленное под удар молнии сердце мальчишки… Тогда это было глупой бравадой – и гроза приняла игру, будто нарочно промахиваясь мимо его открытого сердца. Теперь сердце Вечного Бродяги призывало молнию – и не было сомнений в том, что гроза ответит ударом.
Но не только для молнии было оно открыто – и для красного луча тоже. И Инда усомнился на миг: а не выпьет ли мальчишка красный луч так же, как готов выпить молнию? Нужно ли ему время, чтобы сосредоточиться, приготовиться принять энергию, или это происходит молниеносно?
Йока всё равно умрёт… Инда положил палец на спуск – и нацелил луч не в лицо, а на сердце Вечного Бродяги. Наверное, выстрел в голову был бы верней, не позволил бы отдать энергию красного луча и стал бы смертельным с большей вероятностью, но Инда не мог смотреть мальчишке в лицо.
Он промедлил всего секунду, сглотнув ставшую вязкой слюну, успокоив дрожь в руках – всего на миг успокоив! – и, нажимая на спуск (уже не в силах остановить этого движения), увидел, как в сторону качнулся сказочник: шаг, он сделал один шаг, короткий и быстрый, как выпад змеи…
Он был выше Йоки, и красный луч упёрся ему в солнечное сплетение.
– Не судьба, – с неуместной иронией вздохнул Пущен.
Инда ещё не понял, что проиграл, отстраняясь от увеличительных стёкол прицела.
Вкус смерти… Сказочник говорил, что самый отвратительный на свете вкус – это вкус смерти. И неважно, чем человеку вспарывают брюхо, – саблей, топором или красным лучом фотонного усилителя – последнее даже страшней. Инда вскрикнул – и не потому, что промахнулся, проиграл, не оставил шансов Обитаемому миру…
А потому, что меньше всего в эту минуту хотел убить сказочника. И как ни разу до этого ощутил и уважение к нему, и странное, необъяснимое родство с ним. От вкуса смерти, застывшего на губах, стало дурно, в горле встал солёный ком, закружилась голова и накатила слабость.
Но Инда, подчиняясь неосознанному желанию, бросился к наружной лестнице вездехода, скатился по ней на землю и, спотыкаясь, побежал наверх.
Йока лишь однажды взглянул себе под ноги, где на камнях корчился его Охранитель, и вновь устремил взгляд в небо. Профессор на миг прикрыл глаза тыльной стороной ладони, но от Йоки не отошёл; его дворецкий тоже не двинулся с места.
И только мальчишка Мален, стоявший поодаль, кинулся к сказочнику. Добравшись до верха, Инда без сил опустился на колени рядом с мальчишкой и наклонился над раненым – без сомнений, это было смертельное ранение.
И тем страшней прозвучал тихий голос Охранителя, едва не утонувший в грохоте грозы и вое ветра, превратившегося в ураган.
– Эх, Инда… Зачем же ты хотел убить Йоку Йелена?
– Я… опоздал… – выговорил Инда, не думая оправдываться.
– А так пожить хотелось… по-человечески… – Вместо усмешки лицо сказочника исказила болезненная гримаса. – Ты знаешь, что тот, кто в одиночку убьёт змея, сам станет змеем?
Инда кивнул и подумал, что убил не змея, а человека.
– Тогда убей и Чудотвора-Спасителя… Ох, чтоб в твою душу мать…
Это были последние его слова – он еще не умер, лишь потерял сознание, но Инда осязал, как жизнь утекает из тела сказочника, а вместе с нею страшная сила по имени «ненависть» начинает давить на плечи из межмирья.
Впрочем, это могло быть иллюзией – ветер не дул, а бил по спине упругими своими струями, выл в ушах до боли, и вкус смерти на губах становился всё отчетливей и страшней. По правую руку, перекрыв монотонный грохот ветра, раздался скрежет и треск: смерч добрался до соснового леса – будто ударился в стену, покатился вперед, перемалывая вековые сосны, выворачивая их из земли, срывая с камня…
Инда оглянулся через плечо – и увидел разъяренного зверя, уже пожравшего болото и подступившего вплотную к каменному гребню…
– Я убью тебя, – вроде бы негромко произнес Йока, но голос его не утонул в зверином рычанье, а в ответ на них молния ударила в верхушку ели, стоявшей неподалеку.
11 сентября 427 года от н.э.с.. Продолжение
Ах, как же не хватало в межмирье энергии, которую раньше лили и лили туда хстовичи! Решение созрело сразу: поднять свод на пути Внерубежья. А потом уже говорить с Важаном.
Включить кольцевые ветки на уровне Торфяного – и поднять свод.
Но телеграфный аппарат, хоть и требовал не много энергии, слал сообщения в пустоту: об этом тоже наверняка позаботился Вотан. И только минут через десять, когда Инда совсем отчаялся, из Тайничной башни пришел ответ – на уровне Торфяного аккумуляторные подстанции пусты, фотонный усилитель высосал энергию по двум радиальным веткам, что резко замедлило включение кольцевых, подстанции на границе свода разрушены, энергия с уцелевших течет в никуда…
Инда потребовал полный отчет о зарядке подстанций в секторе Магнитный – Брезен – Славлена и по мере поступления цифр с телеграфа делал отметки на карте.
Картина была неутешительна: вместо узкого сегмента Внерубежье забирало широкий сектор. Пущен посмотрел через плечо и пальцем провел линию с одним изломом – совсем не такую, как думал Инда, но, по размышлении, оптимальную в сложившейся ситуации.
Инда не сразу сообразил, что излом проходит всего в полулиге от Тайничной башни, но Брезен, при удачном стечении обстоятельств, остаётся цел. По сути, Внерубежье сжирает Беспросветный лес, а пахотные земли и наиболее населённые места Обитаемый мир оставляет за собой.
Инда долго отстукивал телеграфное сообщение в Тайничную башню (уповая на то, что Приор будет стоять на его стороне и не позволит Вотану вмешаться) – и смел надеяться, что возведение свода на пути Внерубежья начнется без промедлений. Конечно, при таком состоянии аккумуляторных подстанций дело пойдёт не быстро, но оно пойдёт.
Он даже выдохнул с облегчением, получив ответ. И велел телеграфировать о продвижении работ каждые десять минут – тем временем вездеход добрался до подступившего к железной дороге болота, с трудом (и жутким воем) перекатился через рельс, сполз по щебёнке вниз и замер перед полосой открытой воды, отделившей болото от насыпи.
– Не могу, боюсь… – выдохнул водитель.
– Не бойся, поезжай, – хмыкнул Пущен, поморщившись. – Семи смертям не бывать.
– А вдруг под водой трясина?
Инда велел ему освободить водительское место и сам сел за руль.
– Если там трясина, не забудь про фотонный усилитель, когда будешь выбираться из вездехода. Он нам ещё пригодится.
– Он всё равно не сработает… – проворчал водитель.
– Сработает. Подстанцию, которая питает плавильню «Горен и Горен», подключат в первую очередь.
* * *
На рассвете Звонка разбудила всех обитателей домика в Надельном, и Йера пожалел, что полночи провел в разговорах, – ему было трудно просыпаться.
Но утренняя суета и последние сборы в дорогу разогнали сонливость, за руль авто Йера садился бодрым и энергичным. Горен задержался ненадолго в мансарде и покидал домик с тоской, оглядываясь и усмехаясь себе под нос. Но в ответ на вопросительный взгляд Изветена сказал неожиданно:
– К-кто теперь будет к-кормить ежей?
– Града, ежи вполне способны прокормить себя сами, – покачал головой Изветен.
– Да, к-конечно способны. Но м-молоко они добывать не умеют.
С этими словами он неловко сел в авто рядом со Звонкой и хлопнул дверцей, ещё раз посмотрев за калитку. Йера тронулся с места (это пока не всегда удавалось ему с первого раза) и направил авто в сторону Завидного.
Да, он был поглощён дорогой и управлением авто, не чувствуя себя уверенным водителем, а потому не обратил внимания на далёкие черные тучи, появившиеся с востока, – их первым заметил магнетизёр.
– Я не хочу вас пугать, судья… – сказал он и помолчал, подбирая слова. – И тем более я не хочу пугать Граду. Но, по-моему, нам надо поторопиться.
– Изветен, я не могу ехать быстро – у меня нет опыта… – ответил Йера, не сообразив, что́ магнетизёр имеет в виду.
Зато его понял Горен.
– Но… но в-ведь ещё рано, Изветен… – выговорил он тихо-тихо.
– Да, я тоже думаю, что ещё рано. И всё равно это выглядит странно – зачем чудотворам впускать под свод тучи в этот день и в этот час? Я не требую, чтобы вы ехали быстрее, судья, – я имел в виду, что нам не стоит задерживаться.
Йера кивнул.
Пустынная дорога нырнула в сосновые рощи Завидного, и тучи на востоке (отраженные в зеркалах) скрылись за кронами деревьев.
– Что это, судья?.. – Изветен вдруг привстал, всматриваясь вперед.
Йера, сосредоточенный на управлении авто, не понял, что напугало магнетизёра – дорога была свободна, ничего странного впереди он не увидел.
– Прислушайтесь… Града, ты слышишь?
Йера, уверенный, что магнетизёру пригрезился грохот наступающего Внерубежья, ничего подобного пока не замечал.
– Что я д-должен услышать, Изветен? – скептически поинтересовался Горен.
– Дети! Где-то играют дети!
Детские голоса в дачном поселке – явление обычное, на которое никто не обратит внимания. Йера похолодел: сиротский приют Славленского попечительского сообщества… Изветен оглянулся на восток.
Авто поравнялось с территорией приюта – за деревьями сада на детской площадке резвились ребятишки, совсем маленькие, старшему было не более семи лет. Изредка детскую площадку оглашали сердитые реплики нянек (начинавшиеся с тягучего «так»). Йера, переглянувшись с Изветеном, повернул к воротам приюта и остановил авто.
– Судья, я не уверен, но мне казалось, что детей чудотворы эвакуировали в первую очередь…
– Нет, первыми посадочные талоны получили люди знатные и состоятельные. Но сиротские приюты давно эвакуированы из Славлены, даже приюты для детей мрачунов. – Йера вышел из авто и заглянул в садик через решётку ворот – картина была безмятежной и трогательной: дети на качелях и в песочнице, ухоженный сад, уютный двухэтажный домик из красного кирпича в глубине сада…
Он решительно толкнул калитку, и магнетизёр последовал за ним. Няньки разглядывали их с удивлением, одна из них, недовольно подобрав юбку, поднялась со скамейки и направилась навстречу незваным гостям.
– Что вам угодно, господа? – спросила она, приблизившись.
Йера, уже привыкший к тому, что собеседникам знакомо его лицо из газет, счел нужным представиться, но и его имя ничего няньке не говорило, потому что ни уважения, ни презрения на её лице не появилось.
– Скажите, почему ваш приют до сих пор здесь?
– Что вы имеете в виду, господин Йелен? – Нянька продолжала смотреть строго и недоверчиво. – А где, по-вашему, должен быть наш приют?
– Ваш приют давно должен был добраться до Натана! – неожиданно вспылил Йера. – Вы что, в лесу живете? Вы не слышали, что эвакуация идёт уже десять дней? Мимо вас не проходили толпы беженцев? Вы не видели, как люди штурмуют поезда на станциях?
Нянька не повела и бровью.
– Мы не впадаем в панику по всякому пустяку, господин Йелен. В двух лигах отсюда стоит Тайничная башня, и нам нечего бояться: чудотворам видней, когда лучше перевозить нас в Натан. И нужно ли нас вообще куда-то перевозить.
Её ответ поставил Йеру в тупик.
– Вам доверили детей, – сквозь зубы выдавил он, стараясь не кричать на немолодую женщину. – Вам, а не чудотворам из Тайничной башни. А вы сидите и спокойно ждете, когда чудотворы вспомнят о вашем приюте?
– Не впадаете в панику – это прекрасно… – пожал плечами Изветен и спокойно добавил: – Я надеюсь, что ошибся, но, вполне возможно, через два-три часа здесь не останется ничего живого.
У няньки приоткрылся рот, отчего лицо стало глупым и удивлённым, не испуганным даже.
– Как… через два-три?..
– Послушайте, я депутат Государственной думы, а не случайный прохожий. И я со всей определённостью заявляю, что приют должны были эвакуировать неделю назад, детей вывозили до начала паники… У вас есть телеграфный аппарат?
Нянька, так и не закрыв рот, покачала головой. Лицо её серело на глазах, и Йера подумал, что она недалека от обморока.
– На почте… Мы посылаем телеграммы на почте… – пролепетала нянька.
– Собирайте детей, – велел Йера. – Я телеграфирую о приюте в Тайничную башню.
Надо отдать ей должное – в обморок она не упала, лишь выпрямила спину и развернулась на пятках, направляясь к своей товарке.
Деревянный домик, где расположилось почтовое отделение, был заперт на висячий замок, но это Йеру не остановило – только задержало. Раньше ему не приходилось ломать двери и сворачивать висячие замки, так же, как и Изветену.
Пришлось вернуться к авто за разводными ключами, которые Дара возил под сиденьем, но и с этим орудием двери подались не сразу. Телеграфный аппарат не работал.
Нет, иногда он оживал на секунду, но тут же снова выключался – и Йера с ужасом понял, что местная аккумуляторная подстанция даёт сбои… А значит, Изветен прав и через два-три часа…
Мысль о предсказании Югры Горена напугала Йеру до холодного пота, выступившего на лбу. Изветен тем временем с любопытством оглядывал почтовое отделение, особенно заинтересовавшись пачками недоставленных и неотправленных писем.
– Смотрите, судья, – а вот и посадочные талоны на детей из приюта… На четвертое сентября, станция «Завидное». Замечу, пакет вскрывали. Я так думаю, кто-то просто украл несколько талонов и не стал отдавать оставшиеся в приют.
Йера, возившийся с телеграфным аппаратом, поднял лицо:
– Да нет же, Изветен… Такого не может быть… Это же… преступление!
– Судья, вы за последние дни видели мало преступлений? – снисходительно вздохнул магнетизёр.
– Но… но ведь это дети, сироты! Разве можно?..
Изветен пожал плечами:
– Однако до приюта посадочные талоны не дошли, а штемпеля этого отделения на пакете нет, только штемпель Славленского попечительского сообщества, от тридцать первого августа. Дачники разъехались, закрытию почты никто не удивился…
– Да нет же, я думаю, произошла какая-то чудовищная ошибка!.. – не очень уверенно пробормотал Йера.
И вспомнил, что два дня назад почтовое отделение было закрыто (тогда Йеру это не удивило).
– Надо дойти до станции, там есть ещё один телеграфный аппарат!
Изветен прихватил посадочные талоны приюта с собой. На станции, в небольшом строении с билетной кассой, телеграф не работал тоже. На платформе, к удивлению Йеры, стояли люди – пять человек, мужчина с саквояжем и четыре женщины.
Мужчина иногда доставал из кармана часы, которые открывались с мелодичным звоном, и, качая головой, смотрел на расписание.
– Извините, вы не знаете, когда пойдет поезд на Славлену? – как ни в чем не бывало поинтересовался мужчина у Йеры. – Мы торчим тут полтора часа, по расписанию должно было пройти три поезда…
Магнетизёр удивлённо покачал головой.
– Вы тоже жили в лесу? – тихо спросил Йера.
– Нет, мы отдыхали на даче, – неуверенно кашлянул незнакомец. И на всякий случай уточнил:
– Я, моя жена, её сестра и моя сестра с дочерью.
– Вы тоже не слышали об эвакуации?
– Как же, слышали, конечно. Но я сразу сказал, что чудотворы не допустят падения свода, а погода была так хороша… А что, неужели из-за этого стали отменять поезда?
Йера посмотрел на восток, затянутый черными тучами.
– Я думаю, поездов уже не будет. Но мы намерены сообщить в Тайничную башню о неэвакуированном детском приюте, и, я надеюсь, за детьми пришлют вездеход. Советую вам держаться рядом – чудотворы заберут и вас.
– Благодарю за совет, – кивнул мужчина, не сильно обеспокоившись.
И повернулся к своим женщинам:
– Это, наверное, тот приют, мимо которого мы идём в Надельное.
Магнетизёр снова покачал головой и дважды оглянулся на это счастливое в своей безмятежной глупости семейство.
– Изветен, вы понимаете, что мы не можем оставить детей просто так? – глядя на восток, переспросил Йера. – Что мы должны сообщить о них в Тайничную башню?
– Разумеется, судья.
– Я думаю, быстрей всего будет доехать до Тайничной башни, чем искать работающие телеграфные аппараты. Это отнимет у нас полчаса, не более.
Изветен посмотрел на Йеру как-то жалостно и кашлянул.
– Судья, если не работает телеграф, то и авто никуда не поедет.
Йера остановился, остолбенев. Об этом он не подумал.
– Но… что же нам тогда делать?..
– Если бы Града был здоров, я бы отправил его и Звонку в Славлену пешком. Но Града не дойдёт, тут не меньше четырех лиг… И дети, конечно, не дойдут тоже. Я предлагаю перенести в приют телеграфный аппарат с почты, чудотворы должны восстановить связь. И поставить кого-то из нас на дороге в Славлену – вдруг мимо проедет вездеход чудотворов.
«…давно обогнал Алиеру Ураганную с ее шестнадцатью
фаворитами и вполне заслуженно носит звание «отца народа»,
каковое продолжает подтверждать, щедро оделяя своей
благосклонностью и генами всех более или менее даровитых шер,
попадающих в поле его венценосного зрения.
Но тут возникает резонный вопрос — делает ли Элиас Упрямый это
из свойственного всем Брайнонам любвеобилия, или же дело куда
глубже, пикантнее и я бы даже сказала — интимнее?
И не потому ли личная гвардия Элиаса состоит исключительно из его
собственных големизированных бастардов, что знаменитый
императорский дар воздействует не только на подданных?
Что, если и сам Его Всемогущество тоже не в состоянии устоять
перед обаянием собственной персоны? И из этой любви к себе
окружает трон своими бастардами (а по сути — копиями), собирая
как обладающих даром, так и лишенных оного? О бастардах-шерах
мы сейчас не ведем речь (особенно о тех, чьи длинные уши торчат
из руководства Магбезопасности). Шеры — дело совсем другое, а мы
сейчас говорим о тех, кто родился простыми людьми, получив от
императора в наследство брайноновскую внешность, но не дар. Ведь
именно из таких, лишенных дара сыновей Элиас и набирает свою
знаменитую Гвардию, превращая обычных людей в идеальные
машины для убийства под идеальной же (Брайноновской!)
оболочкой.
Что, если делает он это лишь потому, что не в силах выносить мысли
о том, что столь великолепные тела быстро состарятся и, будучи
покинуты ушедшими на перерождение душами, рассыплются в прах?
Что, если Элиас со свойственным ему упрямством решил этому
воспротивиться? Ведь всем известно, что големизация —
единственный способ для не-шера прожить не жалкие семьдесят-
восемьдесят лет, отпущенных обычному человеку, а в два, три, а то
и четыре раза больше! Роскошный подарок от императора его
незаконнорожденным сыновьям и их одаренным матерям — а больше
всего самому себе!
Что, если Элиас Упрямый задумал создать по сути новую
аристократию? Состоящую исключительно из своих копий?!
Оставайтесь с нами — и в следующих номерах мы непременно
сорвем покров с этой жуткой тайны, будоражащей умы!
В следующих номерах вас ожидает компетентное мнение лучшего
специалиста империи в области психоанализа, четырежды доктора
менталистики, светлого шера Майнера, уделившего вашему
специальному корреспонденту целых тридцать минут своего
драгоценного времени для разъяснения столь животрепещущего
вопроса с точки зрения менталистики.
Сенсация!!! Читателям нашего приложения обещал эксклюзивное интервью
его императорское высочество Люкрес! Впервые! Публичный срыв покровов тайны!
Шокирующие подробности его непростых отношений с братьями!
Только в «Скандалы, Интриги, Расследования»! Оставайтесь с нами, и вы все
узнаете первыми и из первых рук!»
Р.Скитье, специальный независимый корреспондент
Передовица в «СИР» — ежедекадном приложении к «Вестнику
Метрополии» («Скандалы, Интриги, Расследования»)
от 21 журавля 631 года.
Выход есть всегда.
Это аксиома.
Безвыходной люди, как правило, называют такую ситуацию, самый простой и естественный выход из которой им не нравится. Шеры не исключение. И для того, чтобы это понимать. вовсе не нужно быть менталистом второй категории.
Определенный выбор из двух или даже более зол есть всегда, какой бы безнадежной ситуация ни казалась. Просто этот выбор может лично тебе оказаться поперек горла, но это ведь только твои проблемы, правда? Двуединые любят подобные игры.
Вот и сейчас имелось как минимум два пути, по которым события сегодняшнего вечера могли пойти дальше. И это именно что как минимум, на самом деле их было наверняка больше.
Например, пойти и хорошенько выспаться. Одному. В кровати и под крышей. Как изначально и собирался.
Или в гордом одиночестве таки нажраться прямо тут, прихватив для этой цели еще бутылочку гномьей можжевеловки и проигнорировав закусь. Потому что уже прихваченной одной бутылки вряд ли хватит для того, чтобы действительно нажраться, во всяком случае шеру точно, а закуска будет только мешать достижению основной цели.
Или пойти к Дайму.
Самому пойти. Наплевав на все расставленные тем точки и прочие препинательные знаки.
Просто потому, что «как минимум» значит именно что как минимум, а вовсе не «ничего кроме». Просто потому, что эта возможность тоже есть. Просто потому, что… потому что.
Все-таки был некоторый шанс, что Дайм его не пошлет. Если повезет, если повести себя правильно, если Дайм не завалился спать, наплевав на ужин. Много разных если. И шанс действительно совсем призрачный. Крохотный совсем. Но был. И это раздражало, не давая вернуться к куда более простому выбору между холодом свежезастеленных простыней и горечью можжевеловки.
То, что Дайм его все-таки пошлет, куда более вероятно. Девять из десяти. И будет, между прочим, абсолютно прав! Нечего лезть, куда не просят.
И все-таки…
И понятно уже, что выбора по сути нет. И что будешь жалеть потом, это тоже понятно. В любом случае будешь жалеть, проверено. Но…
Но все-таки лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, сделать чего так и не решился. И это тоже проверено.
И потом столько лет пытался забыть. Уговаривал себя, что все было сделано (вернее — как раз-таки не сделано!) правильно, что иначе было нельзя, только не тогда, только не с тем шисовым светлым ублюдком… этим светлым ублюдком…
В такой же таверне, такой же ночью. И тоже на южном тракте… Может быть, как раз в этой самой таверне, ты так старательно старался забыть тот эпизод, что сейчас уже и не вспомнишь, как она выглядела, та таверна, и что там за вывеска висела у нее над дверью…
Ты тогда вошел в свою комнату (второй этаж, справа от лестницы, третья ступенька сверху скрипит… странно, такие пустяки запомнились, а вот название таверны — нет, как и название деревушки) — и увидел их. На подоконнике…
А потом стоял у распахнутого в ночь окна, зарывшись вздрагивающими пальцами в ворох солнечных ромашек (которые, вопреки всем законам взаимодействия магий, не вяли у тебя под пальцами! не вяли, Ургаш их забери…), и разрывался в клочки от ненависти к этому шиссову светлому, дери его сем екаев, и страха, что он-таки все про тебя понял (или вообще с самого начала видел, как ты за ним подглядывал… и если бы только подглядывал! он же лучший ученик Парьена, кто знает, на что он способен?!). И давился бессильной яростью, комом застрявшей в горле, невозможностью отомстить и… надеждой? Глупой, несбыточной, невозможной, обреченной еще до рождения, потому что ее, конечно же, нельзя выпускать наружу.
Нельзя позволить кому-нибудь догадаться… ну, кому-нибудь! Неважно кому. Не важно.
Вообще никому нельзя позволить догадаться, что она могла быть, эта надежда, а уж тем более этому хиссову светлому с его улыбкой и глазами, в которых хочется утонуть. Нельзя. Иначе потом будет больно, очень больно, больнее, чем от паучьей трости…
Когда окажется, что все это просто очередная издевка. Светлая, мать ее, шутка. Не более.
У светлых жестокие шутки…
…Ну и долго ты собираешься сидеть в опустевшей таверне и жалеть себя, да еще и на трезвую голову? Ворона ты щипанная, а не Ястреб, Рональд темный шер Бастерхази!..
Роне фыркнул над пришедшим в голову неожиданным сравнением: странным, почти оскорбительным. Почему вдруг ворона? Почему щипанная? Почему голосом трижды дохлого некроманта, прячущегося в старинном зоомагическом руководстве по разведению и селекции? Хотя с того бы как раз стало, он еще и не так обзывался… И почему, в конце концов, на трезвую голову? Насчет первых двух вопросов непонятно, а четвертый мы сейчас исправим.
Резко поднявшись, он сделал большой глоток из бутылки и решительно направился к лестнице на второй этаж. Жидкий огонь обжег горло, прокатился по пищеводу, разлился по венам веселым горячим азартом, зашумел в ушах. Вот и прекрасно! Так и будем держать. И никаких ворон.
Но одной бутылки будет мало даже самому Роне. Это не дело, и это дело надо исправить. Проходя мимо стойки, он цапанул свободной рукой еще три. Вот теперь порядок. Полный! А дверь в комнату светлого ублюдка можно будет толкнуть и локтем. Ворона бы не смогла. Но он Роне, а не ворона!
И, наверное, именно поэтому он не вздрогнул, когда лестничная ступенька скрипнула у него под ногой.
Третья с верху.