«Утро бывает добрым. Я — нет».
приписывается Ману Одноглазому
Просыпаться утром одному, это… привычно.
Непривычным оказалось разве что проснуться одному на кровати, пропахшей теплым ласковым бризом, морем и соснами, и нагретой оружейной смазкой, и еще чем-то, непонятным, трудноуловимым, но жарким, сладким и нужным до боли. Причем пропахшей настолько остро и ярко, что улыбка проступила на губах как-то сама собой, независимо от Рониных мыслей, и вздохнулось тоже как-то само собой, глубоко, жадно и медленно, полной грудью, и перламутровая теплая бирюза заструилась по горлу, по коже и под ней, проникая не только под плотно сомкнутые веки, но и в каждую жилочку, наполняя собой, обволакивая, согревая изнутри и снаружи. И Ронина рука тоже проявила совершенно предосудительное своеволие, потянулась как-то сама собой, чтобы нащупать…
Пустоту.
Роне открыл глаза, продолжая улыбаться, хотя и понимая уже, что рядом никого не увидит. Снова вздохнул, втягивая как можно глубже запах хвои и солнца, прокатал его на языке, потрогал губами. Улыбка никуда не делась.
Хотя улыбаться вроде больше бы было и некому.
Ну и что. Это неважно.
То, что было ночью — куда важнее. И то, что оно — было.
И прошлая ночь тоже важна, та, что началась так странно, так рано и неожиданно, задолго до темноты, под аномальным дождем на южном тракте, а продолжилась на деревянном полу тавосской таверны… И на гостевой кровати в доме шера Тавоссы… так восхитительно, сладко, невероятно и единственно правильно продолжилась!
И дело даже не в умопомрачительном сексе с равным… хотя и в нем, конечно, тоже, но не только! И не только в сплетении разнонаправленных стихий, от которого до сих пор продувает чердак. Хотя и в нем, конечно же, тоже, но… но тоже не только в нем. Есть еще что-то, светлое и неназываемое, о чем глупо даже думать, в чью сторону не стоит смотреть, чтобы ненароком не спугнуть слишком пристальным взглядом. Но оно точно есть, Роне чувствует.
Например, вот этот оставленный свет… не просто так ведь оставленный. Словно торопливая ласка напоследок, словно пожелание доброго утра, словно чашка шамьета в постель… Перед тем, как уйти.
Ну. И. Что. Это — неважно.
Простыня на Даймовой половине кровати была еще теплой. И, наверное, если сейчас подорваться, вскочить, одеваясь в прыжке, метнуться следом и правильно замотивировать Нинью — светлого шера еще можно догнать. Может быть, для этого даже не потребуется выходить на тропу тени, ведь простыня еще теплая, он ушел совсем недавно. Может быть, для этого и вообще ничего особенного не потребуется, и он как раз только и успел, что оседлать своего шисова белого единорога… или даже еще не успел и этого.
Но даже если и нет — плевать. У Тени мириады троп, и одна из них обязательно выведет точно наперерез Дамиену светлому шеру Дюбрайну, если Роне захочет. «Ах, какая неожиданная встреча, мой светлый шер!» И собственное смущение, глубоко спрятанное под ленивой ироничной ухмылкой. И чужая ехидная агрессия, под которой ну совершенно невозможно спрятать радость… он ведь обрадуется? Ну, наверное, должен же. Хотя вида и не покажет, будет притворяться, что злится и раздражен, но Роне-то знает…
И три, или даже четыре часа неспешным шагом, удобным для изысканной беседы прогуливающихся верхом шеров. Изящные шпильки, пикировка, доставляющая удовольствие обоим не менее, чем собственно прогулка. Взгляды, улыбки, случайные касания аур… в конце концов, кто заметит это на пустынной дороге и кому вообще будет до этого дело?
В городе, разумеется, придется быть сдержаннее, там нарваться на сильного и подмечающего такие нюансы истинного шера тем вероятнее, чем ближе ко дворцу… Но все равно. Еще какое-то время беседы или даже просто дороги. Молча и рядом…
Роне еще раз вздохнул, переворачиваясь на спину.
Нет.
Дайм так решил. Это его право.
Он светлый. Верный пес Императора, любимый ученик (и, скорее всего, будущий преемник) Светлейшего. А ты темный. Пусть даже и полномочный представитель Конвента, но в первую очередь все-таки темный. Без обид.
Не стоит амбициозному светлому политику шокировать столицу Валанты слишком уж тесной дружбой с Хиссовым отродьем. Могут понять неправильно… или слишком правильно могут как раз понять. Не стоит дразнить гусей, Дайм абсолютно прав. И Роне полностью с ним согласен. Сам бы сделал то же самое, если бы проснулся первым… ну и успел немножко подумать. Ладно, подумать он вряд ли успел бы, почему-то в одной постели с Даймом у Роне думать не получается совершенно…
Значит, и хорошо, что Дайма тут больше нет.
Очень хотелось перекатиться на даймовскую половину, зарыться лицом в пропахшую хвоей и морем подушку и замереть так хотя бы до вечера. Ладно, хотя бы минут на десять, чтобы надышаться как следует, чтобы и самому пропахнуть. И ничто не мешало так и поступить, его-то в Суарде сегодня особо никто не ждал. Днем раньше, днем позже…
Роне не стал этого делать. Лишнее. К хорошему привыкаешь легко и быстро, а отвыкать потом долго и муторно. И больно. Не стоит слишком уж привыкать. Минута приятной слабости сейчас обернется долгими отнюдь не минутами неприятных ощущений потом, он это знал и повторять опыт не собирался. Ну разве что, подтягивая руку, позволил себе чуть плотнее прижать ладонь… вроде бы и не погладил, вроде бы просто случайно.
Все.
»…неспособными увидеть за внешним кажущимся сходством всей глубины
базовых отличий. Как, например, между големом и умертвием. Кстати! Насчет
отличий и сходств. Тому, кто назовет мне четыре основных базовых отличия между
големом и умертвием и одно базовое же сходство между ними, я автоматом поставлю
зачет по нежитеведению за семестр. Есть желающие? А что ж так? Ладно, упростим
задачу: одно сходство и одно отличие, самое глобальное и наиболее важное.
Ну? Смелее!
Кто там упомянул в качестве сходства заемность магии? Молодой человек, я вас
запомню, ваша смелость меня вдохновляет, лишний раз убеждая в незыблемости
некоторых вещей. Например, в перманентности сочетания безграничной и
безрассудной отваги с безграничным же слабоумием. Где вы видели заемную магию
у умертвия, молодой человек? У меня создается впечатление, что вы и умертвия-то
никогда в жизни не видели. И для кого, спрашивается, я почти на каждое занятие
таскаю кого-нибудь из своих бывших ученичков в качестве наглядного пособия?
Эйты, подошел сюда, встал вот тут, замер. Посмотрите на него, уважаемые шеры
будущие нежитиведы. Просканируйте. Пощупайте, если получение именно тактильной
информации для вас является приоритетным. Это нормально при некоторых задержках
в развитии, не стесняйтесь. Можете лизнуть или даже попробовать на зуб, я возражать
не буду. А Эйты тем более, оно вообще возражать не может.
Ну? Теперь понимаете, нет? Данный предмет мебели под наименованием
«Эйты» стоит тут именно для того, чтобы вы на конкретной повседневной практике
убедились, что умертвие суть предмет хоть и одушевленный, но неживой. Хотя и не
мертвый тоже. Но, боюсь, столь тонкие концепции пока еще слишком сложны
для вашего понимания… Поэтому просто запомните.
Нет у умертвия никакой магии!
Ни своей, ни заемной, вообще нет, запомните это, молодой человек, а еще лучше запишите,
а то знаю я вашу память… Нет и быть не может! И вовсе не потому, что оно суть не живое.
Лич тоже вполне себе нежить. однако магии от этого меньше у него не становится. У умертвия
же нет ни своей, ни заемной магии исключительно по той причине, что и само умертвие
себе не принадлежит. Не может у него быть ничего ни своего, ни заемного! Оно целиком
и полностью принадлежит своему создателю, практически всецело, кроме разве что чистого
разума. Надеюсь, даже вам понятно, что магия, являясь по сути стихиями и эмоциями,
отношение к чистому разуму имеет чуть менее чем никакое?
Да, умертвие можно наделить магическим потенциалом не только
для поддержания
состояния нежизни в самом объекте, но и для использования этой энергии вовне.
Непонятно, конечно, зачем бы кому-то такое понадобилось, но теоретически никаких
препятствий нет. Только это ни в коем разе не будет магия самого умертвия — это
будет магия, целиком и полностью принадлежащая его создателю. Точно так же, как и
энергия заряженного кристалла не принадлежит самому кристаллу. Ее нельзя назвать заемной.
Есть другие идеи?
Браво, юноша! Добровольное согласие, без которого невозможна големизация,
и наличие которого совершенно неважно при создании умертвия — это уже теплее.
Но не совсем то, чего я бы хотел от вас услышать. Больше нет желающих? Жаль.
Мне казалось, что только безграмотные козопасы, не освоившие даже основ общего
нежитеведения, более известного как «пособие для табуреток», могут не понимать
столь простой, буквально примитивной… Очевидно, я ошибался.
Големы живые.
И как бы ни было трудно поверить в это безграмотным козопасам, но их жизнь ничуть
не менее полноценна и эмоционально насыщенна, чем у большинства истинных
шеров. Просто это другие эмоции. Ничуть не менее важные и интересные, но другие.
Да, магия големов полностью заемна, поскольку големизация истинных шеров
невозможна, процедура рассчитана исключительно на людей, изначально не имеющих
дара. Да, их гормоны под жестким контролем, приоритеты прописаны и целеполагания
закреплены извне. Но это не мешает им оставаться личностями, не лишает их свободы воли.
Просто изменяет вектор цели. Полагать големов нежитью могут лишь безграмотные козопасы,
ну да что с них, с козопасов, и взять-то?
Повторяю еще раз: големы живые.
Умертвия — нет.
О том сходстве. которое все же существует между ними, мы поговорим на одном
из следующих занятий, когда я сумею примириться с тем прискорбным
обстоятельством, что количество безграмотных козопасов в последние годы
стремительно растет даже там, где отродясь не водилось коз».
Ли темный шер Темши, из лекции по прикладному нежитеведению.
— Спи, — шепнул Роне беззвучно, осторожно касаясь губами даймовского виска и выглаживая кончиком языка подрагивающую там жилку. — Спи, мой светлый… мой Дайм. У нас почти получилось.
Нежно, ласково, непривычно. Как это странно, когда касаешься так осторожно, почти невесомо, на грани прикосновения и тепла, как это странно… И вкусно.
Дайм вздохнул и шевельнулся, плотнее подставляясь лобастой башкой под Ронины губы. Пришлось выцеловывать еще и брови: ну как можно отказать светлому шеру, если светлый шер так настойчиво просит? Никак нельзя ему отказать.
— Спи, мой свет…
Почему-то казалось очень важным — прежде чем и самому расслабиться и позволить себе уснуть, обязательно разгладить морщинку, залегшую у Дайма между бровями. Светлые не должны так хмуриться, ну хотя бы во сне не должны. Ладно, другие светлые могут делать что им заблагорассудится, а вот Дайм точно не должен. И не будет, пока Роне рядом. Роне высосет отголоски боли из его снов, заберет тревогу, обиду, раздражение. Пусть они не такие вкусные, как ненависть и боль, но Дайму они не нужны точно, во всяком случае во сне. Значит, и не будет их там.
Клочки неприязни в плотной шипастой плетенке стремления обязательно защитить… острые колючки усталой обреченности… долг, любовь, неприязнь, боль, снова долг… Понятно: Люкресс. Оставить голую идею, эмоциональная окраска идет в утырку… вернее, к Роне идет, негативная, светлая, вкусная.
Белый зачарованный сокол, желание, нежность, раздражение, стыд, снова долг и боль… Туда же. Тянем-потянем, словно пряный коктейль через тоненькую соломинку, собираем капли со стенок бокала, пусть останется только белая птица. Все у тебя будет с ней хорошо, Дайм. Не с птицей, конечно, с сумрачной принцессой. Будет. Обязательно. А сейчас не надо думать об этом… вернее, думать как раз можно. А вот страдать не стоит.
Тоска, раздражение, вечный цейтнот, пыль на губах, азарт острые высверки высшей защиты… Нет, Роне не будет пытаться поднять охранные заслонки, хотя и интересно. Но не будет. Просто слизнет ненужное, оставив твои политические секреты в полной неприкосновенности.
Обрывки чужих непрошенных воспоминаний, осколки эмоций, ломаное, ненужное, лишнее.
Что там еще?
Ужас. Боль. Беспомощная ненависть. Осознание собственной неправоты. Снова боль. Отчаянье. Осознание невозможности выбора. Снова беспомощность. Снова боль.
Лицо старика, медленно тающее в глубине зеркала. Самодовольное такое лицо, отлично знакомое по кошмарам так старательно забываемого прошлого… твоего? чужого? Какая разница, если от одного мимолетного взгляда заполошно обрывается сердце и распластывает привычная тошнотворная беспомощность. И ты снова лежишь на полу, избитый до полусмерти, и ты снова отброшен, унижен, скомкан, лишен всего, даже имени…
И пусть это совсем другой старик, внешне совсем не похожий — он похож вот этим удовлетворенным взглядом, вот этим осознанием собственной правоты и власти. И силы, конечно же, силы, почти беспредельной силы, способной безнаказанно сотворить с тобой что угодно. Немыслимой, невозможной, непреодолимой силой магистра вне категорий, шера уровня зеро, да к тому же еще и подкрепленной вот этим осознанием собственной правоты. И пусть за его плечами клубится не жуткая тьма Ургаша, а истинный свет Райны — это ничего не меняет. Свет ничуть не менее безжалостен. И убивает он точно так же.
И остается только смотреть, как он тает в глубине зеркала, этот золотой свет Райны… и этот старик, за чьими плечами он клубится. Высоко. Очень высоко.
Все становится очень высоко, когда ты лежишь на полу, корчась от выворачивающей наизнанку боли, обливаясь слезами и соплями и не в силах даже выть, потому что для этого нужен воздух, а вдохнуть невозможно… И свалиться в спасительное беспамятство тоже нет ни малейшей возможности, потому что какое же это было бы наказание, если бы от него можно было бы так легко ускользнуть?..
Что там было? Кажется, разговор. Просто разговор учителя с учеником, знаем, знакомо… разговор, после которого остается только упасть на пол и выть от боли. И растечься там дрожащим желе, целиком состоящим из боли и мечтающим сдохнуть… и понимать, что никто тебе этого не позволит.
И придется вставать. Брать себя за шкирку и вставать на дрожащие ноги. И моргать, хотя свет режет глаза. И улыбаться. С этой болью, которая никуда не денется. И жить с этой болью. И притворяться, что все с тобою нормально, абсолютно нормально, как всегда, чтобы никто не заметил, особенно этот, который рядом, который смотрит слишком пристально, словно все-таки заподозрил что-то…
Держаться.
Весь день. Стараясь, чтобы наружу не прорвалось и отголоска, давить, давить, и заниматься делами, и куда-то ехать, и не отвечать на идиотские подначки и пустопорожний светский треп, от которого только больнее, от которого тебе…
Не тебе.
Дайму.
На Ксении-Ангелине были только трусики. Переплет понял, что между ними что-то было ночью, но что именно – никак не мог вспомнить. Это было обидно и странно – раньше ему удавалось сохранять рассудок и память даже после долгой попойки. «Должно быть, старею», – подумал он. Он вдруг вспомнил, что вчера воображал себя каким-то божеством, спустившимся, чтобы оплодотворить… Черт?! Акентьев взглянул с подозрением на свою спутницу.
– Не беспокойтесь, Александр Владимирович! Не беспокойтесь ни о чем! – сказала она, и он почему-то опять ей поверил.
В голове мелькали какие-то африканские боги с черными, как эбеновое дерево, телами, гибкие пантеры, скользящие по лианам. «Вуду», – вспомнилось странное слово. Вуду-шмуду, а факт налицо – вчера произошло что-то необычное. Впрочем, ему не привыкать.
– Чем ты меня вчера напоила?! – спросил он.
Ангелина усмехнулась.
– Разве тебе было плохо?
Акентьев задумался. Он и рад был бы сказать, что хорошо, да вот только не помнил ничего, кроме маленьких тварей, заполонивших столовую. Но ведь это был лишь кошмар. Впрочем, похмелья не было, а это уже немаловажно. «Откуда она взялась?» — думал он, глядя на то, как Ангелина медленно одевается. Слишком медленно, словно ожидает чего-то. Переплет почувствовал желание.
Кажется, снадобье продолжало действовать.
Нужно было бежать, спасаться от них, но ноги не слушались. Остальные гости смотрели на ворвавшихся скорее с любопытством, чем со страхом.
– Что это за разговоры? – строго взглянул поверх каких-то огромных очков на Акентьева некий чинуша с красным лицом. – Запомните, юноша, нет никаких низших существ – все мы равны. Кто был ничем, тот встанет всем!
– Станет, станет! – поправил, повышая голос, чтобы перекричать вопли нападающих, Никитин. – Но вы хорошо оговорились – в смысле, что встанет всем поперек горла!
Неизвестно, что намеревался ответить краснолицый, но твари уже вскарабкались на стол, и его очки слетели от удара когтистой лапки. Один из карликов схватил двузубую вилку, которая показалась ему подходящим оружием, и пытался уколоть ею в нос Никитина, тот закрывался руками и пронзительно вскрикивал. Посуда жалобно дребезжала под ногами захватчиков.
– Граждане, что вы себе позволяете?! Это ведь холодное оружие!..
Акентьев встал и попятился к окну. Он, наконец, снова обрел способность двигаться, вот только двигаться было некуда – кругом мельтешили эти твари. Их хриплые победные крики смешались с воплями избиваемых исполкомовцев. Акентьев чувствовал, что еще немного, и он спятит, но вдруг в зале появилась Ангелина. Она шагала среди карликов, и те разбегались от нее во все стороны, словно боялись обжечься.
***
Безбожная подошла к Переплету и снова повела его за руку прочь. В стене открылась потайная дверь, куда они и вошли. Акентьев еще успел услышать, как Черкашин просил не бить его по голове, а бить куда-нибудь в другое – менее важное место.
– Туда вам и дорога, – безжалостно подумал он. – Хорошо, что все уже началось…
Но что именно началось, и сам не мог сказать.
То, что было потом, помнил смутно. Комната, горящие свечи, горячий воск, капающий ему на грудь, солоноватый напиток, черная кровь, черное тело. Явь окончательно перешла в сон. Он блуждал где-то во тьме, пока не добрел до края бездны. Тут он понял, что сон ему снится почему-то мусульманский – вероятно, в этом был виноват Омар Хайям, которого он недавно читал. Над бездной простерся тонкий луч – тонкий, как путь, по которому души проходят в рай, где их ждут гурии – вечные девственницы.
«К черту их! – подумал Акентьев. – Кому это нужно?!», и мгновенно вернулся в Ленинград. Город словно вымер, знакомые здания приобрели новые пропорции, некоторые из них не отбрасывали тени, от других, напротив, они разбегались во все стороны, вытянутые, похожие на щупальца.
По Невскому проспекту, пустому, катилась голова Ильича, сбивая выставленные кем-то кегли. Пришел Моисей Наппельбаум, которого Переплет и живым-то никогда не видел. Посетовал в комическом стиле на преждевременную кончину и, кланяясь, поблагодарил за удобную могилу. Предложил в благодарность сшить платье. Переплет отказался. «Хорошо, что отказался…» – думал он, открыв глаза и пытаясь сообразить – где он и что он.
За окнами было светло.
– Славно вчера повесились! – сообщил Никитин, просовывая в дверь голову, а потом, не встретив возражений, уже и весь протиснулся в комнату.
«Повесились… – подумал Переплет. – Что за шутки?! Повеселились!»
Он понял, что еще не вполне проснулся. Потер глаза, потряс головой. Никитин без всякого сомнения сумел пережить вчерашний кошмар, как и он сам – тоже. Да… Его же увела Ангелина, прежде чем началась резня! Впрочем, все это, наверное, привиделось! Акентьев посмотрел на постель – подушка рядом с ним была смята, он почувствовал ее запах…
Никитин присел на край кровати.
– Вы позволите, Александр Владимирович? Простите за вторжение… – проговорил он, но уселся, не дожидаясь разрешения.
Переплет кивнул и подсунул себе под голову подушку.
– Вчера мы немного перепили… – сказал он. – Вы знаете, что Милославский разбил статую Ленина?
– Какой кошмар, – сказал Переплет. – Так она все-таки оказалась гипсовой!
– Именно! – прищелкнул языком Никитин. – Такой конфуз, знаете ли! Алкогольный психоз – раньше бы ему это стоило карьеры, а теперь можно оформить, как выражение гражданской позиции! Жалко, что вы отключились раньше, пить совсем не умеете, батенька, а это вам там ой как пригодится, в этой сибирской глуши… Может, все-таки скажете старику, что там у вас затевается? Я ведь знаю ваше поколение – вы не из этих, что за туманами и за запахом тайги едут, это уже все в прошлом… Значит, есть там что-то интересное. Может, возьмете старика в долю?! Я вам доверюсь, Александр, я ведь, как и все мы, не хочу остаться за бортом. Всегда лучше подстраховаться! Видите, я перед вами, как на духу, – хлопнул он себя по колену и замолчал, ожидая ответной откровенности.
Переплет вздохнул. Очень хотелось подремать еще немного. Шторы в комнате были задернуты, но свет, даже такой неяркий, все равно резал глаза. «Убрался бы ты, Никитин, подобру-поздорову!» – подумал он про себя.
– Поговорим позднее, – сказал он, решив, что постарается больше не встречаться с Никитиным до самого отъезда.
Тот кивнул и почти мгновенно исчез. Акентьев закрыл глаза. И тут же почувствовал движение рядом с собой. Рядом с постелью стояла Ксения… Нет, Ангелина. Переплет затряс головой.
– Откуда ты… Ты пряталась? – спросил он недоуменно.
– Нет, здесь еще одна дверь, – она показала куда-то за шкаф.
Спустя некоторое время Переплет присоединился к избранному обществу, уже перекочевавшему в полном составе в столовую санатория. После общения с Ангелиной он чувствовал себя родившимся заново. Столовая была оформлена в мрачноватом стиле, напоминавшем зал для ритуальных услуг. В помещение вели массивные двойные двери, тяжелые портьеры совершенно закрывали окна, не пропуская свет.
Переплет занял предложенное место и оглядел соседей. Ему улыбались, те, кто не успел еще пожать руку, сделали это теперь. Стол радовал обилием закусок и спиртного – когда, впрочем, здесь бывало иначе? Слово «дефицит» было здесь неизвестно. Оттого и вызвало удивление у соратников желание Переплета оставить все еще сытную кормушку.
– Позвольте мне, как хозяину, выразить свою признательность всем присутствующим… – начал Черкашин.
– Ради бога, Анатолий Степанович, не надо этого! – попросила кто-то из дам капризным голосом. – Ну, давайте просто выпьем по-людски! Мы же не на заседании!
Черкашин обиженно развел руками – мол, как скажете. Преобладал на вечере мужской состав, хотя некоторые из чиновников прибыли с женами. «Ангелина куда-то запропастилась», – отметил Переплет. Хотел спросить о ней у своего соседа, но тот был всецело занят поглощением пищи, и Акентьев решил не мешать.
У него отчего-то совсем не было аппетита, покопался вилкой в салате и оставил, предпочитая наблюдать за коллегами.
«Экие мерзостные рожи, – решил он через недолгое время. – Только жрать горазды. Нет, очень вовремя я от вас ухожу. Вон тот и на человека совсем не похож, какие-то бородавки лезут прямо на глазах…»
Через секунду-другую Акентьев с изумлением убедился, что с его соседом, в самом деле, происходят какие-то странные трансформации. Лицо его, и так не вызывавшее особой симпатии, теперь превратилось в чудовищную морду, напоминавшую картины Иеронима Босха. Глаза без век навыкате, разновеликие шипы украшали его загривок, а на короткой шее появился ошейник, тоже с шипами – как у сторожевых псов. Смысл этого украшения был неясен, потому что конец цепи, прикрепленной к ошейнику, был в руке самого исполкомовца. Хотя слово «рука» здесь было не совсем уместно. Рука эта теперь напоминала перепончатую лапу земноводного и вдобавок снабжена коготками.
Его сосед поводил острым осетровым рылом перед собой, очки в роговой оправе слетели на пол.
– Ничего не вижу! – пожаловался он. – Света! Больше света!
– Со светом, товарищи, перебои! – отреагировал Черкашин. – Не хватает на всех света! Объективно рассуждая, справедливое распределение света в принципе невозможно, поэтому нет ничего крамольного в том, что в первую очередь мы, представители власти, получаем его в количестве необходимом для плодотворной работы и заслуженного отдыха. Коммунизм, как известно, это советская власть плюс электри…
Его монолог был прерван самым возмутительным образом. Лазарь Фаридович вспрыгнул на стол и, встав в позу, провозгласил, что он больше не верит ни в бога, ни в черта, ни в советскую власть, и в доказательство этого сейчас у всех на глазах совершит акт самосъедения. Слова у него не расходились с делом, ибо в следующую секунду он уже вцепился зубами в собственную кисть.
Милославский отодвинул свою тарелку, едва не попавшую под сапог Хохрева и, взглянув пристально на этот самый сапог, сказал только:
– Обувка у тебя славная, я возьму, когда ты закончишь…
«К чему тебе сапоги? – подумал Акентьев. – У тебя ведь и ног-то уже нет, только плавники какие-то торчат колючие, того и гляди, полетишь со стула!»
Милославский повернулся к нему.
– Что же я, по-вашему, совсем не слышу, о чем вы там думаете? – спросил он гневно и затряс руками. Между пальцев у него были прозрачные перепонки.
«Это просто какой-то рыбный магазин», – подумал Переплет, обводя взглядом коллег и сослуживцев. С ужасом и восхищением наблюдал он за этими метаморфозами – казалось, начинается светопреставление и не только в масштабе столовой. Там, за стенами санатория, мир тоже должен был измениться. Вот-вот тьма, скрывающаяся по ту сторону реальности, захлестнет его с головой. Он обвел взглядом почтеннейшее собрание и отметил, что изменения в той или иной степени коснулись всех его участников.
Похоже, он единственный сохранял человеческий облик. А Ангелины нигде не было видно. Она хитрая, она все это предвидела. А может, даже это все и устроила. «О, эта девушка, – подумал он – от нее всего ожидать можно. Недаром она воспитывалась в моем доме, многое слышала, дети, они все видят, даже то, что незаметно взрослым… Нет, нет, о чем это я. Это ведь не Ксения», – напомнил он себе.
Одна из дам игриво ему подмигнула. Он только теперь разглядел, что ее платье сплошь состоит из мелких черных чешуек, а язычок-то, язычок раздвоенный! Это будило эротические фантазии, совсем неуместные в данной обстановке, тем более, что в следующий момент на улице за плотными зашторенными окнами раздались выстрелы и крики.
Вошел человек с аксельбантом, запер за собой двери и о чем-то с минуту, наверное, шептал в ухо Черкашину. Тот замахал руками, призывая всех к молчанию. В тишине стало слышно, как в холле кричат, хрюкают, стучат. Потом в запертые двери ударили – по-видимому, чем-то очень тяжелым. Люди, рыбы, амфибии вскочили с мест, прислушиваясь.
– Они Ильича вместо тарана взяли! – догадался Черкашин и побледнел от ужаса, то ли не мог вынести такого святотатства, то ли понимал, что дверям теперь долго не продержаться.
– Да ты не паникуй! Он же гипсовый! – сказал, не отрываясь от тарелки, Никитин и попросил Акентьева передать ему соус. – Развалится раньше, чем двери разнесут!
Акентьев передал. Завороженный происходящим, он действовал автоматически и так же автоматически переставил подальше бутылку водки, которую едва не сбил на пол взбесившийся Лазарь Фаридович. Тот продолжал терзать собственную руку, крутясь волчком, пока не слетел на пол – один из гостей предусмотрительно встал, уступая дорогу.
– Как это «гипсовый»?! – спросил, багровея, Черкашин. – Бронза!
– Черта с два, бронза! – усмехнулся Никитин. – Гипс, крашеный бронзовой краской!
– Что вы спорите? – рассудительно спросил третий, имя которого Переплету было неизвестно. – Сейчас сами все увидим!
Двери не выдержали, распахнулись, показалась голова то ли бронзового, то ли гипсового истукана, за которой волновалось море приземистых существ, многие из которых были вооружены короткими пиками, топориками и дубинками. Из их ртов вырывались крики, напоминавшие одновременно и кваканье, и хрюканье. Они бежали, прыгали, катились к пирующим. Статуя Ильича, которую они выпустили из рук… Или что там у них было – лапы, наверное?! Так или иначе статуя разлетелась на куски, доказав правоту товарища Никитина, который немедленно потребовал выплатить ему деньги, причитающиеся по пари. Черкашин ответил, что никакого пари с ним не заключал, Никитин сказал, что пари было, и Акентьев сам разбивал руки.
Переплет немедленно вспомнил, что и правда, разбивал, как ни удивительно, хотя сидел он на другом конце стола и не вставал с места с самого начала ужина. Голова Ильича, отколовшаяся от статуи, опередила волну атакующих и подкатилась к самому столу.
– Низшие создания… – вспомнил Акентьев, разглядывая незваных гостей, которые стремительно приближались к ним.
Дорога к санаторию была ему уже известна – приходилось уже здесь бывать и всякий раз скорее с ущербом для здоровья, нежели с пользой. «Еще один довод оставить вас, товарищи-друзья», – думал Акентьев.
Пространство перед парадным входом было заставлено служебными черными «волгами». «Словно гробами», – подумал Переплет, выбираясь из точно такой же машины. С некоторых пор, он во всем умел находить перекличку со своей специальностью. А вот и владельцы черных «волг» – чинные и степенные, как итальянские мафиози. Старые грибы. Гробы, грибы… Акентьев подумал, что все-таки зря он сюда приехал, но раз уж согласился, нужно отыграть роль до конца.
– Вы не передумали насчет ухода? – спросил его Черкашин и, обняв за плечо, повел к остальным. – Еще не поздно изменить решение…
«Сейчас скажет: «никто не уходит от нас живым!» – подумал Переплет. – Похоронных дел мафия никого не выпустит из своих рук!»
И похоронят заживо. Как в рассказах Эдгара По.
– Нет, я уже все обдумал! – сказал он твердо. – Чувствую, что должен сменить обстановку, – сказал Акентьев.
– Откровенно, Александр Владимирович, скажу вам, не понимаю я этой охоты к перемене мест! – проговорил Черкашин.
Больше его никто ни о чем не спрашивал. Переплет прекрасно понимал, что на его место, доходное при любой власти, сейчас метит не один человек. А значит, долгих уговоров не будет. И слава богу. Все было решено и решено не им.
В просторном холле санатория он встретил нескольких старых знакомых. В том числе и Никитина, с которым познакомился благодаря Дрюне Григорьеву. Никитин кивнул ему по-дружески. Он стоял в компании Лазаря Фаридовича Хохрева – главного исполкомовского демагога и любителя молодых девушек. Тут же был Андрей Милославский, который, скорее всего, займет место Переплета. Все они, задрав головы, разглядывали статую Владимира Ильича, украшавшую холл санатория.
– Скоро все это полетит к чертям собачьим! – пояснил Черкашин. – Неужели не ясно, куда ветер дует? Помните, как сразу после революции громили памятники? Это совершенно естественный процесс, скажу я вам – первое желание новой власти уничтожить напоминание о власти старой…
– Думаете, дело только в этом?
– Неважно, товарищ Хохрев, все это неважно… Важно только то, чем все закончится. Результат, так сказать. И, скажу я вам, заглядывая в будущее, что каким бы он ни был, этот результат, а жить в эпоху перемен я и врагу не пожелал бы.
Акентьев собирался было присоединиться к дискуссии и даже уже открыл рот.
– Добрый вечер! – сказал вдруг кто-то за его плечом.
Переплет обернулся и вздрогнул. Девушка была та самая – мулатка, что спасла ему жизнь. Или это только кажется?
– Больше не гуляете по ночам? – спросила она, и Акентьев понял, что не ошибся.
Он молчал – сейчас, при ярком электрическом свете, эта странная женщина напомнила ему его собственную дочь. А если быть точным – дочь Дины Орловой. Покойную. «Наверное, именно так она бы выглядела в этом возрасте», – подумал он.
Покойную? Ее ведь не нашли. Не нашли, и что же? Это ничего не значит. Он представил себе темную воду, темную холодную глубину…
«А ведь там, в темноте, может быть что-то», – подумал он и вздрогнул.
Девушка подошла ближе, плавно качая бедрами. Акентьев только сейчас заметил, что они остались одни. Кроме них в холле был только Ильич, вдохновенно простиравший руку к роскошной люстре.
– Я хотел бы… – начал он.
Она закивала раньше, чем он закончил мысль. Конечно, никто не узнает о том случае. Хотя, подумал Акентьев, здешнюю публику этот эпизод только позабавил бы, он даже представлял себе шутки, которые услышит по этому поводу. Тем более, что теперь после его ухода, никто не может использовать это в качестве компромата.
– Вы уже познакомились?! – спросил Черкашин, снова появляясь из какого-то угла. – Ангелина Степановна Безбожная, наше сокровище. Золотые руки, в буквальном смысле слова. Скоро сами поймете! Золотые пальцы, золотые… Словом, все золотое!
– Пойдемте! – она взяла Переплета за руку и повела за собой, как ребенка.
Ангелина лучше, чем он сам, ориентировалась в коридорах санатория. Странно, что они не встречались раньше – наверное, она недавно в здешнем штате. Нужно будет расспросить о ней Черкашина. Кто она и куда его ведет?
– Ой! – свет под потолком вдруг замигал и погас, но Ангелина не остановилась ни на секунду. Можно было подумать, она даже не заметила этого, и отсутствие света нисколько не мешало ей ориентироваться в темноте. «Она словно летучая мышь», – подумал Акентьев и сжал ее руку – нервы стали ни к черту.
Видимо, какие-то перебои с электричеством. Так оно и было, свет снова вспыхнул. Ангелина провела его в маленькую комнату, освещенную низко висящими лампами. Здесь стоял массажный стол. Акентьев вопросительно взглянул на свою новую знакомую. Та показала с шутливым поклоном на стол, приглашая занять его.
– Ничего мистического, – решил он. – Массажистка с отличной физической подготовкой… Только и всего.
Ангелина сначала прошлась ребрами ладоней по его спине, потом стала щипать мускулы. Акентьев подумал, что не зря приехал. Начало, во всяком случае, обнадеживало.
Рядом появился столик на колесиках, Ангелина была радушной хозяйкой. Переплет принял из ее рук чашку, наполненную каким-то незнакомым напитком – черным и тягучим.
– Что это? – спросил он.
– Это сделает тебя сильнее…
Он поверил. Напиток был странным на вкус – солоноватым, похожим на кровь. Черную кровь. Александр почувствовал, как по телу растекается пламя.
Потом Ангелина нацепила на руку специальный массажер, который противно загудел, но сама процедура оказалась приятной, так что можно было смириться со звуком. Ангелина ненадолго прервалась и попросила его перевернуться. Он увидел, что девушка обнажена. Тело ее казалось выточенным из темного дерева. Ее губы были приоткрыты, она облизала их, предвкушая удовольствие…
Ему не пришлось ничего делать. Только наслаждаться.
Солнечный радужный круг, отсвечивая от стакана с водой, падал на лист писчей бумаги. «Солнечный круг, небо вокруг, это рисунок мальчишки…» – пробормотал Переплет. Но рисунок на бумаге изображал не солнце, а перстень старинной работы.
Еще на старой квартире Акентьев не раз набрасывал эскиз кольца, которое показал монах. Рисовал карандашом так же старательно, как когда-то малевал в школьной тетрадке физиономии ребят из «KISS». Но этот рисунок не разошлешь по отделениям милиции, даже несмотря на приятельские отношения с начальником ГУВД. Значит, будем искать в частном порядке.
Ломал голову, ждал какого-то озарения. Перстень снился ему иногда ночами – он был похож то на живое пламя, то на странную птицу, но каждый раз Александр узнавал его. Но подсказок сны не давали. Он давно уже понял – дело с перстнем затянется надолго. А может, и нет его на земле?! Лежит-полеживает где-нибудь в земле на истлевшем пальце мертвеца. Нет, тогда бы они знали – они все знают! Но сколько времени понадобится, чтобы найти его?
А ведь у него была еще и работа. В какой-то момент он с удивлением обнаружил, что она ему нравится. Не говоря уже о доходах, неофициальная часть которых была в разы выше официальной. Как там, в песенке про кота у Окуджавы – каждый сам ему приносит и спасибо говорит. Приносили и говорили!
Вспоминались какие-то древние споры с Кириллом Марковым насчет того, все ли имеет свою цену – в денежном эквиваленте. Марков, бывший таким же чокнутым идеалистом, как и его драгоценный Женька Невский, конечно, с этим не соглашался. Но тогда эти споры носили чисто теоретический характер. Никто не собирался покупать Маркова или Акентьева. Так, пустая болтовня, о которой Переплет думал теперь с раздражением, – сколько драгоценного времени тратилось впустую.
Стоило упомянуть в обществе о своем месте работы, и люди знающие завистливо качали головами. Люди незнающие – из числа тех, что обычно тусовались у отца на вечеринках, обычно вспоминали нашумевший рассказ Михаила Веллера про крематорий. Тот, где вдова обнаруживает в комиссионке костюм, в котором похоронила любимого мужа. Таким Акентьев серьезно объяснял, что все это не более, чем глупая байка, ходившая еще задолго до того, как появился этот рассказ. И к крематориям Акентьев имеет отношение опосредованное – не ходит он по печам и не проверяет температуру прогрева.
Впрочем, на отцовских вечеринках Переплет теперь появлялся крайне редко – дела, дела. Некогда было. Очередным шагом в его поисках стало знакомство с питерскими ювелирами и коллекционерами. Как он быстро понял, люди этого очень странного мирка были в своем роде одержимыми. На контакт с незнакомцами они шли не более охотно, чем какое-нибудь племя, затерянное в джунглях Южной Америки и никогда не видевшее белого человека. Кроме того, все они были преклонного возраста и с подозрением относились к его поколению.
Однако Переплета всегда отличало упорство в достижении поставленной цели. Одного коллекционера, некоего Левинсона, он сумел даже заманить на один из отцовских вечеров. По счастливой случайности, коллекционер оказался ценителем сценического искусства и от приглашения не сумел отказаться.
Аркадий Левинсон был почтенным старцем из дореволюционной эпохи, без пенсне, но с седыми клочьями по краям облысевшей головы. Губы он поджимал куриной гузкой, как будто опасаясь, что над ним вот-вот начнут смеяться. Забавный старичок. По ходу дела Акентьев подсунул ему свой рисунок с перстнем, надеясь заинтересовать.
– Это любопытно… – старик приблизил рисунок к самому носу, чтобы получше рассмотреть. – Вы занимались рисованием?
– Нет! А сама вещь, вам она ничего не напоминает?!
Старик пожал плечами и поправил очки на острых ушах.
– Трудно сказать по такому рисунку. Знаете, как любят показывать в фильмах про милицию – составят фоторобот, и он оказывается как две капли воды похож на подозреваемого. Но ведь это кино, а в жизни так не бывает. Вы представили мне весьма условное изображение – таких перстней были сделаны сотни и тысячи, молодой человек. Вот если бы вы могли назвать какую-нибудь особенную примету: повреждения, может, какой-нибудь редкий способ огранки, надпись на перстне…
Переплет покачал головой. Никаких примет он не знал. Разве что – спросить у «монаха» при следующей встрече. Только не осерчает ли тот из-за его нерасторопности? Велел ведь не тревожить понапрасну.
– Если вам интересно, – Левинсон ломал чайной ложечкой пирожное и говорил вполголоса, словно опасаясь, что их подслушают, – то могу сообщить, что совсем недавно целый набор похожих перстней был вывезен из Великобритании в Советский Союз.
– Откуда вам об этом известно? – удивился Переплет.
– Ах, молодой человек…– покачал головой старик. – На Западе есть свои коллекционеры, а планета очень маленькая!
– Может быть, вам известно, кто их приобрел? – спросил Акентьев, ожидая новых откровений.
– Известно! – сказал спокойно Левинсон. – Советское правительство!
Итак, Переплет был прав, когда расценил товарищей из Совмина как своих потенциальных конкурентов. Похоже, рвутся они в те же области, что и он сам. Но удастся ли им это сделать с их перстеньками? Может, из этих ключиков ни один не подойдет.
– Дай-то бог! – пробормотал он про себя и пояснил, заметив недоуменный взгляд коллекционера: – Не обращайте внимания, так – мысли вслух!
Это было уже кое-что. Однако до перстней Совмина ему было не добраться. Значит, будем продолжать поиски самостоятельно. Жаль, нет помощников. Нет, и не может быть.
Дрюня Григорьев, замученный, как Кампучия Пол Потом, своими строптивыми рокерами, панками и прочими неформалами, забегал время от времени, чтобы отпустить несколько плоских шуток, рассказать старый анекдот про контрольное захоронение при генсеке Андропове и выразить искреннее восхищение высоким положением своего старого товарища.
– Да как же тебе удалось? Открой тайну, несчастный! – вопил Дрюня, подражая киношному Буратино. – Где находится дверь, где находится дверь?..
– Дверь, гражданин Григорьев, у вас за спиной! – показывал Акентьев. – Будете буянить, и я попрошу вас покинуть кабинет. Тут тебе не комсомольское собрание!
– Да я вижу! – сокрушенно кивал Дрюня. – Ты совсем перестал по-человечески общаться со старыми друзьями! Что-то же вы там с Раковым такого накрутили?
– А Раков здесь не при чем! – сказал Акентьев, стараясь, чтобы прозвучало убедительно – не то пойдет еще Дрюня разыскивать «стратега», с него, дурака, станется. – Раков тебе не золотая рыбка! Просто так звезды сложились, Дрюня!
– Я советский человек, я в эту вашу херомантию не верю. Не понимаю, как тебя вообще пустили сюда с твоими-то книжками…
– Наколдовал, Дрюня, наколдовал! – каялся Переплет. – В книжках этих вся премудрость мира, тебе этого не понять, потому что ты отродясь ничего, кроме «Колобка» и «Капитала» и не читал.
– Да что ты к «Капиталу» привязался? – недоумевал Григорьев. – И не читал я его, ей богу!
Женитьба Переплета стала для Дрюни сюрпризом. В сентябре его не было в городе – отдыхал на югах по комсомольской путевке, поэтому на то, что не получил приглашения на свадьбу, жаловаться не мог. Выслушал с интересом все, что посчитал нужным рассказать ему Акентьев, и восхищенно покачал головой.
– Значит, вот как! – сказал он. – А ты себе на уме! Ты, Сашка, людей используешь, а они об этом и не догадываются.
– Бога-то побойся, Дрюня! – Акентьев растянул губы в снисходительной усмешке. – Кто и когда тебя использовал? И не воображай, будто я все спланировал – я понятия не имел, кто она! Думал, обычная цыпочка!
– Да я ничего и не воображаю! – вздохнул Григорьев. – У меня его вообще нет, воображения этого, оно нам ни к чему, иначе я бы с тобой и не возюкался. А какие планы были, помнишь? Песни могли бы сочинять, ты бы сочинял, я бы раскручивал. Нормальный творческий союз, как у Ильфа с Петровым… Теперь другие купоны стригут. Будь у меня воображение, я бы и сам что-нибудь сбацал. А воображения нету: как родился, так и сказали врачи – воображения нет!
Переплет недоверчиво покосился на него – прежде Григорьев не проявлял никакого чувства юмора.
– Плохая примета! – сказал Переплет.
– Это ты о чем? – поинтересовался Дрюня.
– Знаешь, как в старину считали – плохое знамение, ежели двухголовый теленок родился или там курица петухом закричала, или дождь пошел из лягушек. Так вот, у нас теперь примета такая: комсомольцы стали шутить – значит, грядут дурные времена!
– Дурнее, чем сейчас? – поинтересовался Дрюня. – Быть такого не может. А в приметы я, как и в звезды, не верю и тебе не советую: тут у нас все-таки материалистическое общество, так что никакого мракобесия, а то живо попросят и не посмотрят на связи…
– Ох, Дрюня, – искренне рассмеялся Переплет, вспомнив свои прошлые визиты с книгами по магии на канал Грибоедова, – ничегошеньки ты не понимаешь!
Дрюня пожимал плечами и кивал головой, словно китайский болванчик, – он и в самом деле ничего не понимал. После его визита Акентьев вернулся к изучению докладной записки, полученной утром от заместителя директора Северного кладбища, где за последнее время было осквернено несколько могил.
Заместитель сообщал, что неделю назад, несмотря на постоянное дежурство, на кладбище были осквернены еще две могилы, одна из них оказалась вскрыта, во втором случае неизвестные вандалы ограничились тем, что нанесли краской на памятник несколько непонятных надписей. Переплет, читая про «постоянное дежурство», только усмехнулся – хорошо он представлял себе это дежурство.
Далее в записке шла полная ахинея. Корчев уверял, что с момента вскрытия могилы на кладбище стала твориться чертовщина. Так и выразился письменно: «чертовщина». Один из старейших и заслуженных работников заступа и лопаты вечером повстречал среди могил настоящего призрака. Принял его за припозднившегося посетителя и подошел, чтобы предложить обычные услуги по покраске оград. Призрак, услышав его, повернулся, показал вместо лица пожелтевший череп и тут же провалился сквозь землю. Больше об этом случае и о душевном состоянии бригадира в записке ничего не говорилось. Вместо этого товарищ Корчев просил рассмотреть вопрос о выдаче средств на защиту деревьев от пилильщиков. Акентьев вначале решил, что речь идет о пильщиках – вероятно, кто-нибудь покушается на деревья кладбища. Но потом вспомнил плакат из далекого детства – плакат, украшавший школьный кабинет биологии. «Сосновый пилильщик – опасный вредитель лесов».
– Алкаши чертовы! – он отодвинул записку, потом снова взял в руки.
Повертел ее так и эдак, словно надеясь, что под другим углом она будет выглядеть более разумно. Напечатано было на машинке, оформлено по всем правилам. Акентьев включил селекторную связь, чтобы связаться с секретаршей.
– Впредь подобные записки отправляйте прямо в корзину. Нет… В бумагорезку!
– Она сломалась, – сказала секретарша. – Товарищ Григорьев пытался пропустить через нее картонную папку. Я говорила ему, что нельзя так делать, а он сказал…
Акентьев выругался про себя. Дрюня явился впервые за столько месяцев и сразу успел напакостить. Мелькнула мысль, что эта нелепая докладная – его рук дело. Не зря он все время пытался его поддеть, вот и додумался! Хотя… Переплет покачал головой – на Дрюню не похоже. У него, в самом деле, воображения не хватит.
На всякий случай, попросил секретаршу связать его с кладбищем. Корчев, как выяснилось, находился сейчас в больнице с диагнозом – острый интоксикоз. Акентьев улыбнулся и хотел уже попрощаться, когда бухгалтер, с которым он разговаривал, спросил – считает ли товарищ Акентьев возможным выделение средств, о которых они просили.
– На борьбу с вредителями?! – спросил Переплет.
Бухгалтер замолчал.
– Что у вас там происходит? – поинтересовался Акентьев. – Я получил от вашего Корчева совершенно бредовую докладную. Правда, учитывая его состояние, в этом нет ничего удивительного! Алло… Вы меня слышите?!
– У нас тут другое! – сказал нехотя бухгалтер. – Но если Корчев ничего не написал…
Переплет бросил трубку.
Тем же вечером он ужинал в компании начальства. Черкашин был уже в курсе проблемы.
– Так что с кладбищем будем делать? – спросил он серьезно. – Ваше мнение, товарищ Акентьев?
Они были на «ты» уже давно, так что вопрос прозвучал несерьезно. И ответил Переплет тоже несерьезно.
– Само рассосется. Призраки в людных местах не держатся долго.
– А вы, я гляжу, специалист!
– Диплом имеется! – сказал Акентьев. – Доктор призраковедения и духоводства.
– Ну, тогда значит, не пропадете! А может, его освятить? – предложил Черкашин.
– Кого?! Корчева?
– Кладбище. В свете перемен! Если уж по телевидению выступает Кашпировский, то почему бы и скромным работникам не заказать себе освящение кладбища…
– Вы верите в ходячих мертвецов? – спросил Акентьев.
– Я не верю, но людям будет спокойнее. Вы замечаете, в какое истеричное время мы живем!
Акентьев постарался выбросить из головы историю с разгуливающими по кладбищам мертвецами. И без них хватало забот. А тем временем в судьбе его назревал новый неожиданный поворот.
Первый звонок раздался поздно вечером. Переплет попытался нащупать выключатель бра, но лампочка вспыхнула только на мгновение и тут же погасла. Он выругался и отыскал аппарат наощупь. На пол упал и разбился стакан – на ночь, в качестве снотворного он принял немного виски. Акентьев выругался еще раз и поднял, наконец, трубку. То, что он услышал, было приказом. Он должен был собраться в дорогу. Сон мгновенно слетел с Переплета, но на другом конце уже звучали гудки… Он бросил трубку, откинулся на подушку и закрыл глаза. Второй звонок заставил его подскочить на месте. Снова машинально потянулся к выключателю. Свет зажегся. Подслеповато щурясь, Александр поднял трубку.
– Саша?! – раздался на другом конце голос маршала. – Ты один?! У нас… Дина…
Акентьев чувствовал, как дрожат от волнения его руки. Мертвы, мертвы! Обе. Жена и дочь. Сгорели. Яхта, пожар. Вода и огонь. Голос маршала прерывался. «Как бы старик не отдал концы, — подумал Переплет, – тогда самому придется заниматься похоронами, а это чертовски муторно».
Он попросил Орлова не волноваться – прозвучало искренне. И, бросив трубку на рычаги, пустился в пляс. Тут же напоролся голой пяткой на осколки. Брызнула кровь. Дотанцевался. Пришлось срочно искать пластырь. Переплет допрыгал на одной ноге до кухни, на полу, на дурацких этих коврах оставляя кровавые следы – перерыл аптечку, вылил на пятку пузырек перекиси, потом залил йодом рану и налепил сверху пластырь. Посмотрел на руки, перепачканные в крови. Символично, черт возьми. И расхохотался. В честь этого стоило выпить! Он добил виски и решил прогуляться по ночному городу. Было около полуночи.
Он быстро оделся и выбрался на улицу – пройтись пешком. Роскошь, которую Александр не всегда мог себе позволить в последнее время. Это Дина могла позволить себе любые похождения, но за супругом следила зорко. И что самое удивительное – ему сейчас хотелось просто пройтись по улицам, как в старые добрые времена. Никаких приключений не искал в этот вечер Переплет.
А вечер был особенно красив, так что Александр задержался и решил сократить путь через сквер. Место безопасное – не какие-нибудь окраины, тут даже милиция иногда появляется.
Не повезло, шаги за спиной были слишком торопливы…
– Папаша, притормози! Слышь, ты, тебе говорят…
Переплет не сразу понял, что обращаются к нему. Странно, но он до сих пор ощущал себя молодым. А для кого-то он уже папаша! Он повернулся, ожидая, что у него попросят огня, но, взглянув в лицо незнакомца, понял, что огоньком дело не ограничится. Вспомнилось вдруг, как возле площади Тургенева на Моисея Наппельбаума и Альбину напала кучка таких же подонков.
Человек стоявший перед ним, казался Переплету представителем иного биологического вида, с которым он сам не имел ничего общего. Лицо, как говорится, не обезображенное интеллектом, дикое лицо.
– Вам что-то угодно? – спросил Александр. – Позвольте мне пройти.
Он быстро огляделся – отступать было некуда. И на горизонте не то что милиции, но и просто прохожих, на помощь которых можно было бы рассчитывать. Вот тебе и польза пеших прогулок. Оставалось уповать на чудо…
К первому неандертальцу присоединился второй. Они были чем-то похожи, словно с фабрики клонов. «Признаки вырождения», – мелькнуло в голове у Переплета.
– Угодно… – передразнил его второй и кивнул, приглашая куда-то в сторону темного переулка. – Ну-ка пошли!
Акентьев не выказал никакого восторга по поводу этого предложения, и тогда в руке у человека появился нож. Раздался негромкий щелчок, лезвие выскочило мгновенно. Переплет почувствовал холод в низу живота. Ощутил ярость – эти ничтожества могли положить конец всем его планам. И выбор был невелик – либо последовать за ними, либо принять бой. Переплет не был уверен, что справится. Вся его прежняя подготовка, скорее всего, окажется бесполезной. Против лома нет приема.
Кроме того, он давно не тренировался, а нынешний кабинетный образ жизни не способствовал поддержанию спортивной формы. Он криво усмехнулся, подумав про себя, что его инфернальные покровители явно поставили не на того человека.
– Чего ты лыбишься?! – спросил парень.
– Я отдам вам деньги, – Акентьев решил поторговаться. – Что вам еще нужно, часы?
Он закатал рукав, подарок тестя было жалко отдавать, но лучше уж так.
– Пошли! – оборвал его подонок. – Ну!
Александр смотрел поверх его плеча – он мог поклясться, что секунду назад улица была пуста, но теперь всего в нескольких шагах за спинами парней стояла девушка. Высокая, с точеной фигурой, на высоких каблуках. И мулатка – это Акентьев понял сразу. Ему ли не понять.
– Смотри, Колян! – один из парней обернулся, заметив ее тень у своих ног. – Негритоска.
– Вон пошел! – тихо сказала она.
– Ты че, чернозадая, совсем оборзела?! – сказал парень. – Это мой город, счас поймешь, сука! Давай держи ее…
И ударил ее ножом в грудь. Вернее, попытался ударить, лезвие пролетело в пустоту, девушка перехватила кисть нападающего и резко повернула ее, раздался хруст ломающихся костей. Парень опустился на колени, держа второй рукой искалеченную кисть. Нож со звоном полетел по асфальту.
– Ах, ты, – Тот, что первым подошел к Акентьеву, оставил его, чтобы поспешить на помощь товарищу. – Ты че делаешь?!
Девушка дождалась, когда он приблизится. Казалось, все происходящее было для нее просто разминкой.
Акентьев на мгновение решил, что спит – такое он видел до сих пор только в кино. Мулатка встретила второго парня точным ударом в горло. Он зашатался, задыхаясь. Девушка продолжила прием подсечкой и напоследок ударила противника ребром ладони по шее. Он упал лицом на асфальт и замер.
– Боже мой! – Переплету давно следовало уйти, но он не мог оторваться от этого зрелища.
– От него вы помощи не дождетесь, – сказала она, глядя ему в глаза.
Акентьеву показалось, что он где-то уже видел это лицо. Да, конечно, видел… только где?! Искалеченный ею парень с ножом выл, пытаясь подняться на ноги.
– Извините, – девушка скривилась и, вернувшись к нему, ударила ногой – точно в висок. Парень вытянулся и замолк.
– Вы их убили?! – спросил Акентьев.
– Нет, что вы, – улыбнулась она, – просто вырубила. Не выношу, знаете ли, криков. Мужчина должен уметь терпеть боль. Вы умеете терпеть боль?
– Я не знаю, – сказал Акентьев. – Почему вы спрашиваете?
Она склонила голову на плечо, глядя на него пристально. Изучала.
– Не бойтесь! – улыбнулась снисходительно и пошла прочь, оглянувшись только раз.
Акентьев заозирался. Он не был уверен, что девушка сказала ему правду и что парни, в самом деле, остались живы. Их тела казались безжизненными – словно два куля лежали на асфальте. Но проверять он не стал. Откровенно говоря, беспокоился он не за подонков, а за себя. Возник страх, что его застанут рядом с ними. Скандал ему сейчас был совсем не нужен. Переплет пошел прочь, сердце бешено стучало. «Вот это приключение, – думал он про себя. – И не расскажешь никому. Не поверят».
На другой день он внимательно просмотрел все газеты, где могло появиться сообщение о двух убитых пролетариях. Ничего подобного на страницах газет не появилось, Акентьев вздохнул с облегчением, а потом и вовсе выбросил это происшествие из головы. От поздних ночных прогулок решил отказаться до появления личного телохранителя, но в настоящий момент ни о каких телохранителях не могло быть и речи. Не по статусу был ему телохранитель. Телохранителя не было даже у Черкашина, который связался с ним через несколько дней, когда Переплет уже подал заявление об уходе с работы. Заявление это вызвало немало шуму среди «ритуальщиков». Причина, вроде бы, была ясна – смерть Дины, но люди, знавшие Акентьева и его семью, не могли не усомниться в том, что все дело в этой смерти.
Черкашин поинтересовался по-товарищески в приватном разговоре – отчего это Александр намерен оставить их дружный коллектив? Акентьев ссылался на усталость, на сплетни, которых по поводу его брака и особенно ребенка ходило и так много.
– Да вы наплюньте на сплетни! – Черкашин смотрел на него дружелюбно. – Тем более теперь все должны замолчать после того, что случилось!
Он вздохнул и неожиданно для Акентьева пригласил его отдохнуть в выходные в загородном закрытом санатории. Кроме него, должны были быть… Последовал список имен хорошо знакомых Акентьеву чиновников разного ранга. С женами и без. Как понял Переплет, коллеги-похоронщики решили проводить его с помпой.
Александр не мог бы сказать точно – сколько раз ему приходилось участвовать в таких вечеринках. Но теперь в этом не было никакой необходимости. Однако он согласился – все лучше, чем сидеть дома.
Лёня прилетел почти в десять часов вечера на фирменном флайеробусе «DEX—company», рядом летел на автопилоте его собственный флайер. При подлёте к островам он позвонил Нине – и она подошла к медпункту вместе с Платоном и Хельги. Змей, Ральф, Самсон и Волчок уже находились у медпункта – всё-таки «семёрки» даже в еле живом состоянии могли быть опасны для медиков.
Киборгов оказалось немного больше, чем говорил ранее Леонид: четырнадцать еле живых «семёрок» обоего пола и две Mary пяти с половиной и восьми лет, физиологический возраст которых определить было очень сложно из-за бритых голов и шрамов на лицах – и пять самых повреждённых из них находились в транспортировочных модулях. Всех новичков пришлось выносить из буса на носилках – Хельги с Сильвером занимались этим почти час, а Сане и Мраку с помощью Зиты и добровольных помощников предстояло возиться с ними всю ночь. Змей и Волчок решили организовать круглосуточное нахождение на медпункте здоровых DEX’ов для охраны медиков – и начали с себя, оставшись на ночь.
— Их привезли такими, — сказал Лёня совершенно шокированной Нине, — у нас только чипы им всем поставили. Да, большую кровь и грязь убрали, остальное отмоется здесь… и по две банки кормосмеси им всем дано перед вылетом. Так получилось… пока живые. Извините, но нам показатели портить незачем… и да, вы оба уже прописаны с первым уровнем. Держите документы.
— Не извиняйся, я поняла, — выдохнула Нина, — чтобы они не померли прямо у вас… но… они явно не стоят по пять тысяч.
— Но мы заплатим по этой цене, — продолжил Платон, — раз уж договорились. Нам не надо портить отношения… иначе в следующий раз их отвезут в другое место.
— Не отвезём, — усмехнулся дексист, — у нас договор с ОЗК. Тут вопрос в цене… я помню, что говорил Борис Арсенович на совещании. И думаю, что вы тоже можете знать это… мы платим воякам компенсацию при изъятии киборгов, и сумма её зависит не только от состояния ломаной техники, но и от того, даём ли мы им киберов на замену.
— А так как киборгов на замену вы им дать не можете ввиду их отсутствия, — договорил за него Платон, — то и сумма получается немалая. Плюс затраты на перевоз, кормосмесь, операции, чипы, одежду… я понял. И поэтому согласен на оговорённую сумму. Но прямо сейчас такой суммы на счетах у нас нет… если возьмёте изделиями…
— Ювелирными? Возьмём! – как-то слишком радостно воскликнул Леонид, — или жемчугом, или янтарём… ведь мы так и договаривались с ОЗК и начальством Звёздного.
— Ты очень торопишься обратно? – неожиданно для всех спросила Нина, — если не торопишься, можем поговорить в столовой, переночуешь здесь и улетишь утром. Хельги, сообщи Дереку, что мы через полчаса придём в столовую на ужин. И передай Моржу, чтобы подготовил на ночь комнату Леониду.
— Сам хотел попроситься на ночь, — смутился Лёня, — у меня звонница в багажнике, а завтра суббота… уже почти сегодня. Можно?
Хельги на пару секунд замер – и отчитался, что сообщил. Лёня оставил Оскара охранять оба флайера с разрешением есть, если дадут – и Нине пришлось проводить Оскара в столовую модуля и попросить повариху его накормить.
Когда Нина с Платоном, Хельги и Лёней отошли от медпункта, охранники сообщили о появлении ещё одного флайера – и им пришлось вернуться. Через пару минут машинка появилась в небе и вскоре опустилась перед медпунктом. Из флайера вышли Эва, Бернард и Родион.
Нина поздоровалась и спросила:
— Я же вроде не вызывала вас… у вас завтра свадьба… в смысле, в ОЗК…
— Мы сами решили прилететь, — ответила за всех Эва, — Лёня нам тоже звонил, но у нас негде разместить столько раненых. К тому же почти все они – «семёрки» после армии… и могут быть опасны для окружающих. Именно поэтому мы и прилетели сразу… раз уж отправили всех сюда. А свадьба… если не успеем на роспись, поздравим по видеосвязи.
— Логично. Тогда проходите… если захотите отдохнуть…
— То столовые у вас круглосуточно работают. Вот за это отдельное спасибо! Но сначала права управления… и мы начнём работать.
Нине пришлось вернуться – даже несмотря на то, что Лёня сам вызвался прописать с третьим уровнем у новичков всех сотрудников ОЗК – просто неприлично бросать гостей одних, да ещё и ночью. Пока Эва с Бернардом раскладывали инструменты, а Родион на пару с Лёней подключился к одной из новых мэрек, лежащей под капельницей, Нина вместе с Хельги, Платоном и Саней обошли все палаты с новичками – и они все сбросили на её планшет отчёты о состоянии на момент привоза.
От просмотра этих отчётов у неё подскочило давление и тут же жутко разболелась голова – и Платон уговорил её идти домой и ложиться спать, сказав, что придёт чуть позже. Уже дома она выпила пару таблеток и горячий чай, приготовленный Алей, попросила Хельги вернуться к медпункту и поохранять Платона – и уже почти в два часа ночи легла спать. Платон, попросив Хельги помочь Змею охранять медиков, вернулся в дом через полчаса – и почти сразу лёг рядом с женой.
***
Утро двадцать девятого апреля началось для Нины в семь часов с воплей под окнами. Нина проснулась с больной головой, вышла в гостиную в халате и спросила у Али, кто так орёт и нельзя ли потише?
— Полчаса назад прилетел нанятый голограф, — тихо ответила Аля, — он ново-москвич и, кажется, просто не умеет по-другому. Платон пошёл его успокоить. Сейчас вернётся.
Платон пришёл минут через десять и, помогая Нине одеться, начал объяснять:
— Тимур Семёнович желает, чтобы свадьба прошла идеально… по его мнению. А его видение этой свадьбы, как оказалось, резко отличается от того, к чему привык этот профи. Он привык начинать съёмку свадьбы с пробуждения невесты и её одевания, а Тимур категорически против его присутствия в спальне дочери.
— Ясно… то есть, наши голографы его чем-то не устроили…
— У наших нет собственных салонов, — усмехнулся Платон, — к тому же Арнольд киборг и вроде как не может творчески мыслить… поэтому Тимур оплатил дорогущего профи… хотя Арнольд мог бы всё отснять не хуже и намного дешевле.
— Это да, — ответила Нина, — к тому же он сможет отснять молодых нестандартно, не по той схеме, к которой привык этот профи, а по-своему… в наших пейзажах, например, в цветущем саду и… или с лошадьми. Он талантлив и в отличие от этого горожанина…
— В этом ты права. Я просмотрел его сайт, у него все эти съемки такие одинаковые, только лица меняются.
— И съемки в коляске на конной прогулке — это круто! А потом Амина может кормить лебедей в парке, а потом на берегу или в леваде и лошадей с рук… или еще что вот такое пейзажное-сельское. А потом и верхом на лошади… Арнольд это умеет лучше этого профи. И это значит, что пора ему открывать свой салон и давать пару помощников. Но пока негде… но подумать об этом стоит.
— Всё у нас будет, — и Платон обнял жену и поцеловал, — всё будет. А теперь завтракать.
В половине восьмого крики за окном затихли – и Платон вывел картинку с ближайшей камеры видеонаблюдения на планшет Нины: из яхты Тимура вышла уже полностью одетая Амина и профи начал съёмку невесты, прося её встать и так, и эдак, и покрутиться на фоне яхты.
— Вообще-то он должен был бы заранее прилететь и обговорить места для съёмки, — заметила Нина за завтраком, — он для нас посторонний и без прав управления, а далеко не во все помещения для него безопасно заходить. И далеко не всё ему можно снимать. Ему нужен сопровождающий из наших ребят… хотя бы для того, чтобы сказать, куда ходить нельзя.
— И куда ходить нельзя ни в коем случае! – согласился Платон, — сейчас озадачу Змея, он начальник охраны, пусть решит.
— Он и так ночь не спал, ему отдохнуть надо.
— Ты забыла, что он боевой киборг? Он может спать всего три часа в сутки и на ходу! Ладно, сейчас доем и сам поговорю с Тимуром.
После завтрака Платон ушёл, и у Нины мелькнуло желание выйти и посмотреть процесс съёмки невесты заезжим профессионалом – но в четверть девятого пришёл не спавший всю ночь Хельги и от этого желания пришлось отказаться. Ведь парень пошёл бы за ней следом, а ему надо отдохнуть.
Нина уже успела пожалеть, что не сможет выйти и посмотреть на Амину в свадебном платье, незаметно для себя проговорив это вслух — и Аля спокойно сказала, что по всему острову расположены камеры и даже она может подключить их к её планшету или терминалу в гостиной так, чтобы видны были Амина, её отец и голограф.
Она поблагодарила обоих киборгов и отпустила отдыхать — и стала смотреть, как Амина в глухом длинном серо-голубом платье с кружевной, но довольно плотной фатой на лице пытается позировать у ближайших к дому берёз, как голограф пытается уговорить её снять с лица фату, путая интерлингву с родным ему итальянским и отчаянно жестикулируя руками, как спокойно вышел из яхты Аслан и начал объяснять ему, что у них не принято, чтобы невеста до встречи с женихом и записи открывала лицо, как орал на голографа Тимур, путая русские слова с татарскими и интерлингвой… — и через полчаса Нина всё-таки позвонила Тимуру и сказала:
— Наш голограф может отснять свадьбу не хуже, чем приезжий. Не будете против, если я приглашу Арнольда?
— Он тоже киборг? — мгновенно спросил Тимур, — он знает наши обычаи?
— Да, он киборг. Irien. Обычаи он знает наши. Но Вы можете сразу ему сказать, что можно снимать и что не нужно, он учтёт все пожелания. И без прав управления.
— Ладно, давайте… пусть снимает. Хуже-то не должно быть. А то этот… — он махнул рукой в сторону суетящегося голографа, — типа супер-профи только портит всё! Кажется, зря я его выписал… может, он и умеет хорошо на кнопку нажимать… но обычаев не знает совершенно!
Аля по просьбе Нины передала Арнольду её просьбу поснимать свадьбу — и он пришёл к яхте уже через пару минут, а рядом с ним летели три дрона с камерами.Irien спокойно выслушал инструкции Тимура и подошедшего Аслана о том, что можно и что не нужно снимать по их обычаю – кивнул, включил ручную камеру и начал съёмку. Нина смотрела, как спокойно и уверенно он работает, а Аслан продолжает говорить ему:
— …она до записи должна сменить не меньше семи платьев, и потому будет время от времени возвращаться на яхту. Процесс переодевания снимать нельзя ни в коем случае…
Посмотрев на Амину ещё минут пять, Нина позвонила Сане и спросила, как дела и надо ли чем помочь. Медик ответил почти сразу:
— Всё в порядке, Эва с Бернардом отдыхают. Они прооперировали почти всех новичков, работали всю ночь. Родион ещё работает. Леонид работал с ним в паре до рассвета и в половине пятого улетел на дальний островок звонить… Оскар с ним.
— Благодарю за хорошие новости. Я беспокоюсь, ведь новички в таком состоянии… к тому же «семёрки», а Эва и Родион всё-таки люди и после бессонной ночи вправе выспаться. Бернард DEX, но и он нуждается в отдыхе. Попроси их перед отлётом зайти ко мне, а то я пообещала Хельги без него не выходить из дома.
— Хорошо, как только проснутся, так сразу и скажу.
Нина успокоилась и стала снова смотреть видео с камер на терминале. Взглянув на часы – без четверти десять — она позвонила Руслану и попросила прокатить Амину в свадебном платье по островам в коляске.
— А это будет соответствовать правилам её семьи? — решил уточнить Руслан, — я прокатить могу, я уже вычистил Восхода и начинаю запрягать… не будет ли против сама Амина?
Нина добавила в разговор Тимура и повторила своё предложение прокатить Амину по островам – до сада и обратно. Он удивлённо согласился, но добавил, что надо подождать жениха и прокатить в коляске их обоих. Игорь уже подлетает к острову.
— Отлично! – ответил Руслан, — тогда к десяти я подъеду к дому.
— А пока едет Руслан, вы все можете пройти в парк и покормить лебедей, — предложила Нина, — я предупрежу Бизона, он впустит.
Нина накинула куртку и вышла на крыльцо, чтобы вместе с Платоном встретить гостя. Игорь Леонидович в чёрном костюме-тройке и с огромным букетом белых роз сначала поздоровался с хозяевами большого дома, а затем подошёл к Амине, которая с матерью, братом и младшей сестрой стояла между домом и флигелем. Вместе с ним на другом флайере прилетели Грант и Гульназ с Зухрой.
Игорь протянул букет невесте, но Тимур Семёнович остановил его:
— Вообще-то, будущий зять, сначала ты должен дать будущей жене приданое, а уже потом протягивать руки с букетом. Ты долго жил на Новой Казани и должен знать наши обычаи. Как ты с ней жить-то собрался? И где? В съёмной квартире?
— Я знаю обычаи… но я знаю и местные обычаи. А здесь девушка приносит в дом мужа приданое. Квартира съёмная, это да… но я уже выбрал квартиру в новостройке и оплатил первый взнос за ипотеку. Работа у меня стабильная, не настолько денежная, как хотелось бы, но на жизнь хватит. Для Амины арендовано здание в пригороде под свою ветклинику, во дворе – приют для бездомных собак и кошек. Сотрудников пока четверо… подопечные нашего ОЗК. Плюс – её личная охрана… — он повернулся в сторону своего флайера и махнул рукой.
Из салона вышли две девушки – одна повыше и в тёмно-синем брючном костюме, а вторая ниже ростом и в платье того же цвета – и подошли к нему.
— Позвольте представить. Лара, DEX-7, с этого момента личный телохранитель и помощница Амины, — показал он на высокую девушку, — и Ритта, Mary-5, — показал на вторую, — наша экономка и домоправительница. Обе подопечные нашего ОЗК и обе разумны. Они сами согласились работать у нас и прилетели со мной, чтобы познакомиться. Так что… в качестве приданого я даю безопасность для моей любимой.
Тимур Семёнович заметно повеселел, разрешил Амине взять у Игоря букет – и после голографирования в парке сам проводил их к коляске и помог дочери сесть.
Двадцать восьмого апреля в шесть утра коневоз, нагруженный изделиями киборгов, поднялся в небо и улетел. Почти сразу вслед за ними полетели в город Тимур Семёнович с Асланом, чтобы купить подарки к свадьбе и проверить подготовку арендованного ресторана, так как церемонию было решено провести в лучшем ЗАГСе города Воронов. Церемония в ЗАГСе была запланирована на следующий день в пятнадцать часов по местному времени, что соответствовало десяти утра на Новой Казани – чтобы все ново-казанские родственники могли видеть торжество по видеосвязи – и следовало всё проверить самому заранее.
Нина, проводив гостей, после очень раннего завтрака в столовой в компании бригадира конефермы, его дочери и его DEX’а занялась просмотром почты на терминале в кабинете. Свалив всё на «озерного эльфа», она в почту на этом терминале почти не заглядывала, так как Авиэль все квитанции на оплату электроэнергии её дома и на коммунальные услуги оплачивал сам с её счёта и сам их архивировал, показывая ей наиболее интересные, по его мнению, письма.
Конечно, Авиэль прекрасно контролировал приходящие письма дистанционно и перенаправлял их Нине, Платону или, например, Аглае самостоятельно даже тогда, когда помогал Моржу, Вальтеру или Ворону — но только что пришедшие и не открытые письма были. И Нина, пару минут поколебавшись – всё-таки Авиэль был отпущен на выходной, так как он помогал прибираться в банкетном зале после вчерашнего просмотра мультфильма и торжественного поздравления студийцев — открыла первое.
Это было сообщение для Платона из Академии с утвержденной темой его дипломной работы. Нина подумала сначала, что не совсем хорошо открывать не ей адресованное письмо — но ведь у мужа от жены не должно быть секретов, и поэтому она письмо всё же открыла. И была крайне удивлена темой, которую выбрал Платон и которую утвердили в деканате.
«Экономическое обоснование необходимости создания на базе колхоза «Заря» генофондной конефермы по мезенской породе лошадей и план развития этой конефермы на ближайшие десять лет».
Это было и приятно — и очень вовремя. И одновременно очень неожиданно. Она считала, что он не хочет иметь в колхозе столько лошадей и только из любви к ней их покупает и оплачивает затраты на сено и комбикорма. И только потакая её желанию согласился на строительство ипподрома и конюшен! – ведь имеются же три конюшни! А теперь он начал искать выгоду и в этом! А это означало, что обе конефермы — на этих островах и в Звёздном — будут созданы и начнут окупаться.
Нина задумалась и не сразу заметила, как начал сам собой набираться ответ на письмо, поставилась электронная подпись и письмо ушло к отправителю. Значит, Платон это сообщение уже получил… и уже ответил.
Действительно, в необходимости содержания коров, коз, кур и овец не сомневается никто, а содержание лошадей необходимо обосновывать… чтобы иметь возможность получить государственную дотацию на сохранение животных редкой породы.
Три двухлетних мерина уже приучены к упряжи… хотя работать в полную силу смогут только через год или два. Молодых кобыл можно будет случать тоже только года через полтора или два. То есть, всё это время прибыли от их содержания не предвидится. Если только… голографические и видео- сессии с лошадьми. Принимать туристов и давать им возможность вволю наголографироваться рядом с лошадьми. Плюс – съёмка мастер-классов по обучению жеребят и по заездке этих меринов.
Видеозаписи с Яном и Рыжиком уже приносят прибыль, теперь Арнольд закинет на платное скачивание работу Руслана с Восходом и двумя двухлетними жеребцами и на днях начнёт снимать работу Полкана с новыми жеребятами… — эти видео смотрят и скачивают. Значит, это интересно и нужно – и нужно продолжать заниматься этим и далее.
Нина собралась просмотреть остальные письма – из племпредприятия, с ветстанции, от фермеров и от фирмы-изготовителя доильного оборудования – но они стали сами открываться, самостоятельно набирались и отправлялись ответы. Значит, Авиэль на связи с бригадирами и сразу переадресует им письма. А ещё это значит, что у колхоза «Заря» нет своего терминала, раз письма для специалистов приходят на её терминал.
А ещё это значит, что пора колхозу «Заря», находящемуся на территории сельского поселения Сомово, строить здание под свою контору – ведь сейчас все специалисты и бригадиры держат все документы и файлы или в своих головах, или в кабинетиках на ферме, в теплице и на конюшне. И пока работают строители на Мирном острове, следует их озадачить этим вопросом. И следует озадачить Платона, Григория и Фрола – они ведь управляют колхозом втроём! – и она попросила Хельги передать её голосовое сообщение Платону и Фролу.
В половине десятого Хельги осторожно напомнил ей, что скоро подъедет Руслан и надо успеть собраться – и она пошла в свою квартиру, отпустив Хельги на конюшню за Диваном, чтобы парень мог сопровождать её верхом.
На дворе было тепло и немного пасмурно, а когда Нина села в коляску, выглянуло солнце – и она попросила Руслана сначала отвезти её к модулю волхва. Старый учитель встретил гостей на Козьем острове у дамбы и поздоровался – но в коляску сесть отказался, и потому Нина вышла из коляски и вместе с ним пошла к его модулю, рассказывая последние новости и свои мысли о будущем.
— Это всё хорошо, — ответил старик, — всё идёт своим путём. Отметили Коляду и Масленицу, скоро посевная и благословение коров перед выпуском на пастбище, потом Купала и сенокос… а на Купалу столько свадеб будет! Жизнь продолжается и это замечательно! А то, что купили жеребят, то это правильно. Нельзя их на колбасу. Добрые лошади вырастут.
— Нам их столько не прокормить, — тихо возразила Нина, — площадь островов ограничена, но… расширяться пока есть куда… пока не слишком глубоко рядом с островами… а потом? Мне и лошадей жалко, и кормов у нас не излишек. И тут или пастбище увеличивать, или площади под посев. А сено косить и вовсе уже негде.
— Кормов мало, это да. Но можно их купить. Деньги на счёте колхоза есть, на твоём счету тоже есть что-то… всё будет хорошо. Скоро вернётся зима, но здесь это обычное дело при ранней весне… она ненадолго и вреда не принесёт. Не переживай. А площади… давай позвоню Пасечнику, пару-тройку жеребят он возьмёт на доращивание, там заливные луга и место в хлеву есть. Только надо сначала туда ветеринара свозить, там тоже нет своего.
— Благодарю, — ответила она, — успокоил, даже легче стало. Можно жить дальше… впереди столько событий… и как мы их переживём, не понимаю.
— Спокойно переживём, — рассмеялся волхв, — в середине мая мои сыны с семьями прилетят, помогут. Будет участковый в середине мая, а теперь есть Змей и надёжная охрана из DEX’ов. Или ты про выставку животных? Тоже пройдёт спокойно… даже дождя не будет. Солнце за нас, помни об этом.
Нина успокоились и попросила Руслана доехать до сада и на обратной дороге остановиться у кафе. Хельги тут же по внутренней связи сообщил об этом Маю – и к приходу Нины его фирменный капучино с ванилью был готов. Пока Нина обсуждала с Маем сценарий следующей серии мультфильма, Берёза вынесла кружку чёрного кофе с сахаром и тарелочку с пирожными Руслану.
Домой Нина вернулась довольная и спокойная – и, ожидая Платона на обед, включила терминал в гостиной, чтобы проверить страницу в соцсети, куда она давно не заглядывала. Добавила в друзья Тёмного-Горова, Дикого-Одинца и ещё нескольких киборгов, которых знала лично, ответила на пару вопросов и собралась закрыть страницу – но тут неожиданно для неё открылась личная страница Костаса Ликакиса.
— Хельги, это ты сделал?
— Я, — гордо ответил телохранитель, — ведь он будет у нас работать. И видео у него интересные.
Нина отправила ему запрос в друзья и мельком просмотрела список видеозаписей: несколько клипов, пара рок-концертов, кошки-собачки-попугайчики и их лечение, пара видео с лошадьми и лебедями и с десяток записей с детьми, явно своими. Голографий было не более двух десятков и изображены на них были тоже дети с женой, лебеди и лошади. Детям – девочке и мальчику – на вид было не более двух и трёх лет. Информация о себе была минимальна, и было совершенно непонятно, где сейчас его жена с детьми, какая профессия у жены и есть ли в этой семье хоть один киборг.
Понятно было только: им нужна квартира как минимум из трёх комнат и, вероятно, нянька. Поручить ли Герде смотреть ещё и за этими детьми или попросить кого-то другого из разумных Mary стать няней в этой семье? Нина решила после обеда сходить к Фриде и поговорить сначала с ней. Но тут Нине пришлось
закрыть страницу и выйти из соцсети, потому что одновременно
позвонил Лёня и пришёл на обед Платон.
Дексист сообщил, что уже к ночи готов привезти полтора десятка армейских DEX’ов и всего по пять тысяч за каждого.
— С чего такая щедрость? – удивлённо спросила Нина, — ведь «шестёрок» практически не осталось… значит, привезёте «семёрок». В каком же они будут состоянии, если по такой цене?
— Да, «семёрки». И чипы им уже поставлены. Считайте это ответным подарком. Вы же в курсе, что месяц назад Вера родила двойню, — ответил дексист, — и поэтому Борис Арсенович…
— Вера родила двойню? — переспросила Нина, — когда? Я это совершенно упустила… кто у неё? Платон, — обернулась она к мужу, — почему-то я не знаю об этом… странно…
— У нас и так было много проблем, — спокойно ответил Irien, — я подарок отправил дроном от нас обоих… я говорил, ты, вероятно, забыла.
— Девочка и мальчик, — удивлённо пояснил Леонид, — и как это — Вы не в курсе? Просто забыли… бывает. Подарок от вас Вера получила… нам хвастала. Кулон из янтаря в серебре на цепочке и серьги к нему. Стоимость… с мою годовую зарплату.
— Извини, я так замоталась, что уже не помню… столько всего произошло…
Нина старалась вспомнить, когда и кто ей говорил о родах Веры — и не могла. Неужели ей никто не сказал? Или она настолько замоталась со спасением жеребят и с этим портретом, что могла начисто забыть… или Платон действительно всё решил за неё? И отправил без согласования с ней? Или она снова что-то сказала на автомате и тут же упустила из головы, а он не повторил и не переспросил? Как бы то ни было, а событие произошло, подарок отправлен — а теперь Лёня привёз ответный подарок… потому как «семёрки» даже сильно побитые стоят дороже… или… они настолько сильно повреждены?
Пока она так думала, Лёня что-то ещё сказал — и ей пришлось просить его повторить.
— Я сказал, что Департамент полиции планеты заказал нам партию «семёрок». Будем делать два десятка совершенно новых киборгов. Сейчас идёт согласование с ОЗК на контроль за производством с их стороны. Карина Ашотовна понимает, что, если местное ОЗК запретит нам произвести этих киборгов, то Департамент без проблем закажет их в другом филиале, подальше от ОЗК… договор с нашим ОЗК будет подписан на днях.
— А куда денут списанных киборгов? — насторожилась Нина, — к нам?
— Вообще-то в Звёздный… но у вас медпункт лучше оборудован. Так что сначала на долечивание к вам, а потом туда. Но это не прямо сейчас. Прямо сейчас готовьте медпункт, к вечеру привезу армейских.
— А из полиции привезёшь, когда будут «семёрки» на замену? – уточнил Платон.
— Да, примерно через полгода… или быстрее. Смотря как договоримся с ОЗК. Ведь там ещё тестирование будет. А пока… до вечера.
— Хорошо, ждём.
Нина попросила Хельги передать запись разговора Сане, и позвонила Карине. Подруга выслушала Нину и предложила помочь с размещением киборгов.
— У нас достаточно места для всех, — ответила Нина, — пока отлежатся на медпункте, а там посмотрим, где разместить. Нам нужны работники, ведь у нас в этом году продолжится строительство посёлка. Нам нужно до зимы достроить школу, детсад и пару жилых домов… в два-три этажа.
— Вы там все поместитесь?
— Лето короткое и надо сделать всё максимально быстро и качественно. Разместим. А на зиму отправим в Звёздный. Или к тёмному… ему тоже разрешено строить деревню. Или по деревням… помощники нужны всем…
Подруги поговорили ещё несколько минут – и уже после отключения Нина подумала, что надо было спросить, где будет проходить свадьба Амины и Игоря… но решила узнать не у неё, а у самой девушки.
После обеда Нина пошла к Фриде и просидела у неё за разговором около двух часов, обсудив с ней всё, что вспомнила. Фрида, как глава сельского поселения, пообещала ей, что сейчас все силы строительной бригады будут направлены на окончательную доводку трёхэтажного жилого дома и квартира для Костаса и его семьи к десятому мая будет готова. Фрида пообещала найти и няню для его детей, пока не будет достроен детский сад.
Нина вышла из сельсовета совершенно спокойной и по пути к дому сначала посмотрела на родившихся жеребят на маточной конюшне, а потом остановилась у левад. Хельги, сопровождавший её, у ограды левады гордо сказал:
— А мой конь всё равно лучше их!
— Твой конь тебе по росту, — рассмеялась она, — а мне он слишком высокий. Мне по росту Восход. А эти малыши взрослыми станут только через полтора-два года. Только тогда на них можно будет понемногу ездить. Как же хорошо, что мы спасли их! Вот только чем их кормить – проблема. Не косами же на полянках для них сено заготовлять!
— А почему – не косами? – не понял Хельги, — если на полянку трактор не загнать, то можно и косами. Надо попробовать… и всё получится.
— А ты прав. Надо попробовать!
— Успокойся, парень, — вмешался в разговор светлый волхв, — Афина Паллада богиня мудрости, знаний, женских ремёсел… и заодно воительница. Мы не будем мешать тебе совершать требы и даже поможем поставить идол. Но только если ты не будешь мешать нам проводить наши обряды.
— Здорово! — обрадовался Костас, — прилечу… но через пару недель, здесь пока очень много работы.
— И ещё вопрос. Ты хорошо говоришь по-русски… где-то изучал специально или здесь научился?
— Моя бабушка по матери была наполовину русская и много рассказывала мне русских сказок. И греческих тоже… она и научила меня спрашивать совета у Афины. Родители были вечно на работе, они работали в цирке… дрессировщиками собак… я их почти не видел, жил у бабушки. Зато учился в одной школе все десять лет, не менял школы, как все остальные дети цирковых артистов. Потом полтора года в армии, демобилизован по ранению… потом Ветеринарная Академия и должность второго хирурга в частной ветклинике в столице Новой Каледонии. Всё как у всех… почти. А потом скопил денег, чтобы отдохнуть на тёплой малозаселённой планете… Антари ближе других оказалась. А… ничего, если я с женой и детьми буду? У меня двое.
— Хорошо, я понял, — остановил его Платон. – Десятого мая прилететь сможешь? Вместе с женой, квартиру подберём. До встречи! – и обратился к ветврачу: — Юрий Сергеевич, у нас жеребят привезли… и жеребята рождаются…
— Хорошо, я понял, — рассмеялся ветеринар, — прилечу с Германом на днях… хоть на пару часов, но появлюсь. Это всё? Тогда до встречи! – и отключил связь.
— Ну вот, — сказал довольный Аслан, — скоро будет у вас свой ветеринар, а я тогда доработаю до десятого мая. А нам пора идти… хотим до темноты успеть в город, надо зайти на ветстанцию и в ОЗК.
Платон согласился – и объявил собрание законченным.
***
— Как же всё замечательно складывается! – сказала Нина Платону уже дома, когда они пришли на обед, — и гости помирились, и планов у них столько! Конный театр! Это же здорово!
— Это здорово, — ответил он спокойно, — но не за один день это сложится, на всё нужно время и деньги. Очень и очень много денег. К тому же… какие спектакли будут в этом театре?
— Ну, например… мы могли бы начать с постановки сказки «Морозко». Там старик отвозит дочь в лес на санях с лошадью, пусть Морозко тоже имеет лошадь и сани и на этих санях привозит девушку в свой дом, разбойники могут быть верхом, Баба-Яга может ездить на паре пони, только она будет добрая Баба-Яга, ведь по славянской мифологии Матушка Ягиня является покровительницей детей! А главный герой сначала верхом, посте превращения в медведя – пешком, а потом на тройке. Как-то так. Особой какой-то выездки пока не предвидится — ведь и порода не выездковая, и тренер — не профессионал.
— Согласен. Выездка немного позже будет, когда мерины будут постарше… если мы их не продадим. Ты ведь согласилась продать их?
— Пока думаю. В Орлово теперь почти полсотни детей всех возрастов… кроме местных, там полтора десятка новичков. Да, после катания на лошадях здесь они решили завести лошадей, чтобы обучать детей. Но это пока… вроде договора о намерении. У них никто не умеет за лошадьми ухаживать.
— И требуется не только продать им коней, но и обучить конюха, — медленно проговорил Платон, — тогда сначала надо принять от них киборга на обучение на лето… а летом сенокос и отправить сюда одного из парней они вряд ли захотят.
— Как вариант — отправить в Орлово одного из наших ребят, сейчас выбрать желающего. И пусть с этими меринами и начинает работать. Но… Ян уже чему-то обучает их и отнимать у него этих коней не хотелось бы.
— Хорошо, я сам поговорю с ним. А теперь… о картине. Куда ты решила её повесить?
— Никуда… — Нина с выражением радости и досады взглянула на мужа, — картина прекрасная! Но размер! Она полтора на два метра… и нигде не помещается! Вот неужели он не мог нарисовать её поменьше? Хотя бы вдвое? Она реально никуда в квартире не влезает!
— Это в квартире никуда. А в доме? Между этажами на стене места хватит.
— Это как-то уже перебор! Я же не царь, чтобы свои портреты такого размера на стенах вешать!
— Не царь. Это точно. А царица… не сердись, ведь классно нарисовано… то есть, картины пишут, а не рисуют. Попрошу Фрола и Моржа повесить. Пусть все видят, какая ты у нас красавица!
— Но это… как-то… неприлично так себя выставлять. Что люди скажут? Что я с ума сошла? Собственный конный портрет такого размера и на самом видном месте в доме!
— А что тут неприличного? – рассмеялся Платон, — ты полностью и очень плотно одета, с покрытой головой и не босая… жеребец породистый, пейзаж… тоже очень красивый. Всё нормально! Сейчас пообедаем и я попрошу Моржа повесить, а я и Хельги ему поможем. А размер… Златко хотел как лучше. Ведь если бы не ты, где бы он сейчас был? И кем? Именно ты поняла, что с ним и как это исправить. И именно в компании твоих музейных ребят он начал рисовать. Он порадовать тебя захотел. И сделал, как мог.
После обеда Платон действительно пригласил Моржа с инструментами и за полчаса с помощью Хельги повесил картину. Ни у кого в деревнях не было ничего подобного! – и от этой мысли Нине было даже стыдно. Но собравшиеся в холле первого этажа смотрели на портрет так радостно, что чувство неловкости само собой прошло.
— Ты это заслужила, — сказал пришедший посмотреть волхв, — я в курсе, что ты знаешь, что у нас так не принято. Но парень-то этот этого не знал и действительно хотел тебя порадовать. Златко хороший художник. И очень талантливый. Картина висит именно там, где должна… и она не только тебя показывает, но и творение мастера-киборга. День-два повисит…
— И останется висеть далее, — остановил его Платон, — это не зазнайство и не выпендрёж. Здесь показаны работы и других наших мастеров. Костюм, платок, кокошник, украшения и обереги тоже делали мастера-киборги.
— Тогда надо и этих ребят нарисовать и повесить портреты, — заявила Нина, — или сголографировать с их творениями. И повесить между окнами в банкетном зале, например.
— Хорошая мысль, — одобрил Платон, — сегодня же приглашу Златко и Бернарда погостить… и поработать. Думаю, они не будут против.
***
В половине второго пополудни Тимур Семёнович и Аслан улетели в город, а Андрей Иванович начал собираться домой, чтобы до полуночи вылететь. Так как о попутном грузе на обратную дорогу он заранее не озаботился, думая только с спасении жеребят, то он по видеофону попросил у Нины доступ к терминалу в её доме. Она пригласила его войти в дом и провела в гостиную, одновременно попросив Хельги сообщить об этом Платону.
Платон появился в гостиной уже через пару минут, спросил, в чём проблема, просмотрел список запросов бригадира, мгновенно пролистал городской сайт и сайты музея и заповедника – и спокойно спросил у Андрея Ивановича:
— А Вам так уж необходимо везти домой сено именно отсюда? Это будет слишком дорого. Могу предложить другой вариант. Вы можете отвезти изделия народных промыслов в музейную лавку на Новой Самаре, а там погрузить для своей конефермы полсотни тонн сена. Вам это выгоднее будет, чем покупать сено здесь. Мы уже возили туда наши сувениры, там хорошо их берут. К тому же климат там мягче и есть фермеры, занимающиеся только заготовкой кормов. Вы согласны? К тому же от Новой Самары до Нового Ярославля всего три часа лететь и Олеся сможет успеть на учёбу вовремя… ведь у неё каникулы заканчиваются.
Бригадир удивлённо согласился – и Платон за четверть часа не только нашёл для коневоза попутный груз, но и оформил договора на доставку изделий на реализацию в лавку Ново-Самарского музея и на покупку ста тонн сена в кипах для конефермы. После этого Платон сообщил о заключённых сделках Григорию, Фролу, Климу и Эдгару – и оба управляющих с завхозом с помощью пары охранных DEX’ов начали загружать трюм коневоза коробками с керамикой, пуховыми платками и изделиями из дерева, а бухгалтер с такой же скоростью считал, что где находится, и делал описи.
Андрей Иванович пытался как-то помочь грузчикам, но Фрол ему сказал, что без него они всё погрузят быстрее и плотнее – и гость пошёл к левадам, где бегали жеребята. В леваде, где бегали жеребчики, уже находились Ян и Рыжик, а стоящие у ограды Полкан и Руслан наблюдали, как малыши пытаются повторять за Рыжиком элементы выездки.
— Руслан, где твои вещи? – спросил он. — Мы вылетаем в восемь вечера, а ты не готов.
— Я хочу остаться, — тихо ответил DEX, — здесь будет племферма, а в Звёздном в перспективе — конный театр. Я уже говорил с Олесей… она хочет уговорить однокурсников перебраться в Звёздный всей группой.
— И поэтому ты решил остаться и ждать её здесь? Что ж, имеешь право. Но… решать за дочь я тебе не позволю.
— Она решила сама, — улыбнулся Руслан, — только сама. Она была в Звёздном и видела стройку. Я тоже видел… от Фрола и Дамира. Был на связи с ними. Да и Восхода бросить я не могу. Никому его не доверю… к тому же у нас случной сезон на днях начнётся… я остаюсь.
— Хорошо, присмотришь за малышами заодно. Будь на связи… не забывай.
— Мы все вас не забудем, — и Руслан с бригадиром вместе обернулись к подошедшей Нине, а она рассмеялась: — Радоваться надо! Все жеребята живы и здоровы, и будущее у них ожидается не просто светлое, а даже посвящённое искусству. К моменту их повзросления конный театр будет построен… а конюхами и охранниками трудоустроим киборгов ОЗК. Туристов привлекать надо чем-то и кроме красот вокруг и северного сияния.
— Мы радуемся… — ответил Андрей Иванович, — и готовимся лететь домой. Можно вопрос?
Нина кивнула — и он продолжил:
— Это Ваш остров и здесь все свои… а Вы ходите с телохранителем. Почему? Вам что-то или кто-то угрожает?
— Что Вы! Я здесь в полной безопасности. А Хельги, — она обернулась на своего спутника, — просто очень ответственный парень и очень верный рыцарь. У него даже есть конь и доспехи. На праздниках он помогает охране наблюдать за гостями, а в будни… когда я остаюсь дома, он на глиссере охраняет острова. С ним спокойно и надёжно. Хельги любит сказки и даже позировал нашему художнику для мультфильма… для роли DEX’а по прозвищу Медведь, который помогал главному герою…
Нина, продолжая расхваливать Хельги, смотрела на вытягивающееся лицо Андрея Ивановича — и неожиданно рассмеялась:
— Всё же просто здорово! У нас большая семья, где есть приёмные дети-киборги и увнученные киборгами дети! Вы уже видели, как ездит на пони Сребренка? У неё явный талант!
— Это да, видел. Руслана зовёт дядей… а няньку бабушкой. А ничего, что она — киборг?
— Она уже воспитала одного мальчика, теперь он на Новой Самаре учится на агронома. Герда с ним на связи и у её воспитанника все нормально. Кстати, Платон с вашим капитаном так согласовали маршрут, что вы без проблем можете вылететь утром. К тому же до восьми утра на таможне очереди не бывает.
— И капитан согласился? — удивился Андрей Иванович, — он тоже хочет поскорее оказаться дома.
— Да, он посовещался с пилотом и навигатором. И согласился. В половине шестого приходите на завтрак в столовую. А потом и улетите. А сегодня в семь вечера приходите в банкетный зал на премьеру нового мультфильма студии «Белый парус». Первая серия рисованного мультфильма «Царевна-Лягушка». Я приглашаю всех… и команду коневоза тоже. Кстати, Тимур Семёнович с семьёй тоже приглашены.
— Неожиданно! Спасибо… но, возможно, все не смогут прийти…
— Тогда после показа я скину на ваш искин копию! – торжественно заявил Хельги, — и они смогут тоже посмотреть.
Нина подтвердила приглашение — и вместе с Хельги пошла на конюшню смотреть новорождённых жеребят.
***
Ровно в девятнадцать ноль-ноль на мониторе в банкетном зале начался мультфильм. Зал был полон, а для тех, кто не поместился, шла трансляция на два монитора, установленные перед большим домом и перед зданием сельсовета.
Первая серия длилась ровно сорок пять минут и настолько подробно показывала жизнь Mary по прозвищу Лягушка у злой хозяйки и побег этой Mary подальше от города к болоту, что Нина подумала, что в мультфильме будет не сорок, а сто или даже двести сорок серий.
На эпизоде, где хозяйский ребёнок обвинил Лягушку в том, чего она не делала – в разбивании арбуза – и где злая хозяйка плеснула на кибер-девушку кипящим маслом, Нина расплакалась, вспомнив реакцию Лизы на купленный ею для своих киборгов арбуз. Это было ещё в музее… как же давно всё это было! С тех пор Лизонька стала её лучшей помощницей в фондах… и как же не хотелось отпускать её к Трише! Зато теперь они вместе живут в доме Пасечника и она ведёт всё его хозяйство.
Когда мультфильм закончился, в зале на несколько минут повисла тишина – а потом раздались аплодисменты. На сцену перед монитором вышли все студийцы, участвующие в создании мультфильма, а Златко присутствовал по видеосвязи. Нина, сидя за одним столом с Платоном, Хельги и Змеем, видела выражение лиц гостей – и думала: «Поняли ли они, о чём будет весь мультфильм? Изменится ли их отношение к киборгам после этого? Будет ли Тимур не только на словах сотрудничать с ОЗК? А вот Андрей Иванович точно постарается трудоустроить ещё несколько киборгов… и это уже хорошо».
Мэрьки-официантки бесшумно расставляли на столики чай и пирожные, студийцы принимали поздравления, Платон приглашал Златко в гости на неделю, Клим и Май начали концерт… — а Тимур Семёнович, глядя на всё это, думал, что надо сотрудничать с местным офисом ОЗК не только дачей денег, но и трудоустройством киборгов и обучением их в школах и вузах.
Домой Нина попала почти в полночь – и мгновенно уснула, как только коснулась подушки.