Почему все-таки Аркадия?
Этот вопрос ей не раз задавал Мартин. Гораздо быстрее добраться до Геральдики через Новую Землю или Шии-Раа, где тяжеловесная, многопалубная «Queen Mary» делает остановку. Стоянка около суток. И через три прыжка — орбита Геральдики. На Аркадию «Queen Elisabeth», лайнер той же компании «Botany Bay», прибудет через неделю. И все это время им предстоит провести в ожидании и неопределенности. В опасной неопределенности.
С точки зрения здравого смысла решение безрассудное, гневно отвергнутое и Вадимом, и Конрадом. С молчаливым неодобрением к ним присоединился и Мартин. Корделия чувствовала его тревогу, его настороженность. Она ловила упрек в обращенных к ней фиолетовых глазах. «Ты подвергаешь себя опасности», говорили эти глаза. «Я боюсь за тебя. Боюсь тебя потерять». Поймав один из таких взглядов, она едва не передумала, у самой стойки регистрации, когда посадку уже объявили. Но не сделала этого. А Мартину на его очередной вопрос, почему они все-таки летят на Аркадию, пространно объяснила, что выбор ее продиктован стремлением сбить со следа как врагов, так и журналистов, не оставлявших ее в покое на Новой Москве. Мартин слушал, склонив голову, затем вкрадчиво уточнил:
— 65% искренности. Обычно твой процент колеблется в пределах от 80%. И выше.
— А где остальные 20%?
— А на 20% ты врешь.
— Ах ты… киборг.
Отчасти она действительно лгала. Все эти опасения, касающиеся журналистов, папарацци, преследователей, служили своего рода оправданием. Эти оправдания, логично обустроенные, аргументированные, вполне тянули на заявленные 65%. Это не ложь, это умолчание, намеренная недомолвка. Корделия не договаривала и не признавалась даже себе, что причин, побудивших ее выбрать маршрут через Аркадию, по меньше мере, три или… даже четыре. И две из них взаимоисключающие.
Оправдывая заниженный процент, Корделия упомянула проживающую на Аркадии мать — Катрин Эскот. Мартин ничего о ней не знал (он и о погибших на «Посейдоне» муже и сыне знал очень мало, так как свято соблюдал заключенную между ним и Корделией хартию деликатности «О прошлом вопросов не задавать»), потому что в привычной для него картине мира такие понятие, как мать и отец относились к категориям абстрактным, почти условным.
Да, была некая женщина, называвшая себя его матерью, носившая имя Эмилии Валентайн, в прошлом известная актриса. Эта женщина появлялась в его жизни несколько раз, неожиданно исчезла, и со временем обратилась в неосязаемый призрак, в воспоминания, в прекрасный миф. Для Мартина она стала идеальным, бестелесным образом, которой давно уже преобразился в одну из фантазий. Обычная метаморфоза, неизменно происходящая в памяти всех сирот, чьи родители в бережно хранимых снах обратились в легенду. Вероятно, Мартин экстраполировал этот процесс легендирования и на нее, Корделию. У нее когда-то были родители, но они точно так же необъяснимо исчезли. Тем более, что эту его гипотезу подтверждал отец, неведомый ему Карлос-Фредерик Трастамара, оставивший Корделии наследство. Геральдийский аристократ, подтверждающий свое право на мифологизацию по всем пунктам. И этот мифологизированный персонаж совершенно затмил второй — мать.
По выстроенной им схеме, схожей с его собственной, тождественной по структуре, мать Корделии тоже была там, в этом уже состоявшемся мифе. Она была призраком, легендой, ее неожиданное эмпирическое присутствие стало для Мартина подлинной неожиданностью. Корделия помнила мерцающие детским изумлением фиолетовые зрачки, их глубинное неосознанное расширение, подчиненное человеческой растерянности. Он изумился, когда узнал, что мать Корделии жива, но тогда, на Новой Москве, когда развернулся злосчастный вексель от «Голдман, Майерс и Ко», Корделия ушла от ответа, сухо подтвердив наличие родительницы. И Мартин, правильно истолковав эту сухость, не задал ни одного вопроса. И, по всей видимости, отложил возникшую неясность на потом.
Корделия знала, что он давно так делает — откладывает на потом, что у него уже целый реестр загадок и непоняток. В этот реестр он вносит все возникающие у него логические уравнения, которые он не в силах подвести к решению сам по причине отсутствия опыта. Жизнь среди людей, наблюдение за этой жизнью, вовлеченность в эту жизнь порождали немало таких узелков, распутать которые он мог только с помощью Корделии. Он выбирал эти узелки с упрямой методичностью и, заручившись подсказкой, пытался расплести, изучить и осмыслить. Давалось ему это нелегко, ибо разница между его прямолинейной, по-детски упрощенной картиной мира и перегруженной комплексами и
психологическими парадоксами той же картиной от человека была огромной, и эта многослойность, многомерность человеческого восприятия, мотивации и взаимодействия с миром порой ставила простодушного киборга в тупик.
Корделия жалела его, наблюдая очередной приступ растерянности и непонимания, и в то же время немного завидовала. Для Мартина сама жизнь, его в ней место, смысл этой жизни — все было обескураживающе просто, подчинено самым первым, изначальным законам. Истинная ценность — это сама жизнь, возможность видеть, двигаться, дышать, познавать. Если к этой возможности прилагается минимум физических благ — отсутствие боли, достаточное количество пищи, крыша над головой и поступающая информация, служащая пищей как для кибернетической составляющей, так и человеческой, то в совокупности это уже счастье. Мартин уже не раз объяснял, почему у него нет присущих человеку желаний. Чего он может хотеть, если у него все есть? Он не страдает, он не голоден, ему не холодно, он получает информацию. И он не понимает, чего еще требовать для неведомого по его меркам удовлетворения, а Корделия, руководствуясь своими человеческими настройками, всеми этими некогда вбитыми в ее голову догмами, стереотипами, шаблонами, образцами, пыталась втиснуть Мартина с его незамутненной радостью бытия в привычную ей парадигму.
Да, Мартин со своим ненасытным любопытством требовал у нее ответы, ему было интересно, он изучал и разгадывал, но даже полученные ответы отнюдь не приближали его к этой самой парадигме. Он по-прежнему оставался счастливым, незадействованным наблюдателем, что Корделию и радовало и пугало. Для него все эти запутанные человеческие взаимоотношения оставались бесполезной, сложной многоуровневой игрой, этакой «игрой в бисер», в которой заняты самые опытные и многомудрые игроки, которая требует учитывать множество правил и пояснений к этим правилам, и которая при всей ее сложности так и не приводит к желаемому результату. Люди играют в эту игру неосознанно, придавая игровым ходам статус судьбоносных решений, но не замечают того, что существует за пределами игрового поля, что пребывание за этими пределами единственно ценно.
«Это не он у меня, это я у него должна учиться», думала Корделия, наблюдая, как Мартин, в очередной раз, упоенно дразнит выводок геральдийских белок, чтобы затем кубарем скатиться с кедра и явиться на кухню встрепанным, исцарапанным, с сияющими от восторга глазами. Корделия подозревала, что проживающий поблизости от дома беличий выводок, негодующе щелкающий и чирикающий, принимает участие в этом представлении с неменьшим удовольствием. Иначе давно бы откочевал подальше.
— Вот же детский сад, штаны на лямках, — ворчала в таких случаях Корделия, смазывая царапины заживляющим гелем.
Мартин виновато вздыхал, и оба чувствовали себя заговорщицки-счастливыми.
«Все так просто», думала Корделия, «так удивительно просто. Почему люди этого не понимают? Почему громоздят на своем пути столько преград и страданий? Они, в конце концов, придут к этой простоте, но как же долог путь…»
У Мартина новая головоломка. Оказывается, у Корделии есть мать. И эта таинственная, совершенно неучтенная особа живет на Аркадии, на планете, куда они летят.
«И в самом деле, зачем? Ты рассказала Мартину о журналистах, о нестандартности принятого решения, и все это правда на целых 65%. Он знает, что ты не договариваешь. Тебе нужно что-то еще. Есть другая причина. Тайная, неозвученная. Что это? Возможно, тот самый пресловутый зов крови, древний инстинкт, который ты сама же и отрицала. Потребность замкнуть некогда разорванный круг жизни, связать цепь поколений, вернуться под покровительство предков, как это делали в языческие времена на древней Земле».
«Распалась связь времен…»
«Мы, люди, за прошедшие века нисколько не изменились. Совершенствуются технологии, а мы — все те же. Полны страхов, надежд и сомнений…»
Да, ей придется в этом себе признаться — она хотела встретиться с матерью. Хотела недостижимого примирения, обретения общности, целостности и поддержки.
— Это все окситоцин, — в который раз объясняла она Мартину подступившие слезы.
Она чувствует себя уязвимой. Это ощущение такое же древнее, как сама жизнь. Первая женщина на Земле, ощутив себя беременной, осознала и свою уязвимость. Еще были страх и ответственность. Тысячелетия отделяют Корделию, главу влиятельного медиахолдинга, владелицу контрольного пакета акций «DEX-company», аристократку с Геральдики, от той первой женщины, обладавшей лишь зачатком сознания, движимой лишь инстинктами, но родство с далекой праматерью проступило сквозь кристаллические фильтры рассудка, вынуждая совершать необъяснимые поступки.
Была еще одна причина, в которой Корделия призналась бы охотней. Эта вынужденная задержка на Аркадии, это праздное ожидание позволяло, после всех обрушившихся потрясений, провести несколько дней с Мартином, воскресить на несколько дней их счастливую уединенность на Геральдике. Той зиме в геральдийском лесу не суждено повториться. Даже если они вернутся в их дом, все уже будет по-другому. А эта выпавшая им неделя как заблудившийся отголосок, потерянный, но внезапно обретенный лоскут прошлого, завалявшийся, как серебряная монета в кармане. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, если вся эта история с яхтой «Алиенора», беглым пиратом и похищением завершится равноценным приговором, спокойная жизнь для них кончилась. Начинается новая, сумбурная, полная забот и тревог. В их маленькой семье ожидается прибавление. В сердце и восторг, и страх, и сожаление. А эти дни — последний подарок, нечаянно выпавший бонус.
Корделия даже пожалела, что лайнер придет через неделю. Они могли бы задержаться и дольше. Рожать ей еще не скоро, чувствует она себя хорошо. С наступлением второго триместра все симптомы токсикоза как по волшебству исчезли. Ее тело, тренированное повышенной гравитацией Геральдики, легко справлялось с двойным бременем. Правда, Мартин, начитавшись в инфранете невесть каких ужасов, настаивал на скорейшем возвращении в безопасный, тихий Перигор, административный центр Северной провинции, и задержку на Аркадии воспринимал как угрожающее препятствие. Он предпочел бы видеть Корделию не только в Перигоре, но уже и в клинике Перигора, в отдельной, хорошо охраняемой палате.
Когда он изложил свой план, Корделия погладила его по волосам и с улыбкой спросила:
— Мартин, родной, когда ты успел стать таким занудой?
Мартин обиженно засопел. Он же заботится, хочет как лучше! А эти люди… такие хрупкие и такие беспечные.
А день спустя Корделия уже готова была с ним согласиться. Это случилось после того, как мать не узнала ее на набережной. Нет, рассудок, взлетевший на кафедру сознания, тут же привел тысячу аргументов в защиту леди Эскот. Да, не узнала. А Корделия сама себя в зеркале видела? Она же приняла все меры, чтобы сохранить инкогнито: нелепое, бесформенное платье, совершенно неподходящего ей фасона, покрывающий голову шарф, темные очки, да и само деликатное положение, в котором она пребывает, так же меняет внешность — отечность, неуклюжесть. Тем более, что они с матерью много лет не встречались. И ничего странного, что не узнала. И даже к лучшему, что не узнала. Корделия вряд ли что-то исправит, выяснит или наладит. Она верит, что по прошествии стольких лет это возможно? Это иллюзия, заблуждение — зов крови, связь поколений, смутное, подсознательное шевеление. Неясный порыв, далекая детская травма. Проще было бы сходить к психоаналитику. Проговорить эту травму и забыть. Но ей помешал окситоцин. И вот ожидаемый результат.
И все же больно… Давит. Зачем они сюда прилетели? Зачем? Они могли бы уже быть дома. Возможно, удалось бы уговорить Мартина еще месяц пожить в их доме, а потом уже перебраться в Перигор.
В тот же вечер пришло сообщение от Вадима. Слишком много для одного такого короткого дня.
Корделия положила руку на живот. Один из малышей робко шевельнулся, за ним второй. Она уже не в первый раз чувствовала их пока слабенькие толчки. Скоро осмелеют. Мартин тут же встревожился.
— Тебе плохо?
Она слишком долго молчала. Ему это тягостно. Будто она его за что-то наказывает. На Геральдике они тоже часто молчали, иногда часами. Но это было совсем другое молчание. Там, в их доме, это молчание означало высшую степень взаимодействия, когда слова теряют свою коммуникационную суть. В том молчании они переходили на более высокий, неосязаемый уровень общения. Их безмолвный разговор шел в иных эмоциональных знаках и единицах. А молчание, в котором она замкнулась сейчас, переживая утрату, их разделяло.
Неожиданно в дверь постучали. Мартин вскинулся.
— Ты что-нибудь заказывал? — спросила Корделия.
Час назад Мартин принес ей из ресторана отварной рыбы и салат.
— Нет, не заказывал.
— Тогда кто это?
— Не знаю. Сейчас посмотрю.
Мартин шагнул к двери и замер. Запустил сканирование. Оглянулся и произнес:
— Женщина, пожилая. Оружия нет.
— Тогда открывай.
Женский голос. Ответ Мартина. Корделия вздрогнула. Вошедшая произнесла ее имя. Корделия с усилием поднялась и пошла вслед за киборгом. Рядом с ним в тесной прихожей стояла немолодая женщина в шляпе. Это была Катрин Эскот.
— Мама? Но как ты…
— Прости меня, — тихо произнесла вошедшая.
Пока Нина вместе с Платоном говорила с крестьянами, Динарой и Вардом, Хельги успел оседлать коня и вывести его из конюшни – и Нина с девушками и Хельги пошли к дому, а Платон со Змеем и крестьянами вернулся на Мирный остров.
Мира, Зима и Алёна сели в коляску вместе с Ниной, Хельги с высоты Дивана гордо смотрел на оставшегося пешим Сэма – но Алёна на просьбу Нины разрешить ему сесть ответила, что ему прогулка не будет лишней, так как он и так много времени проводит сидя.
Сначала остановились у левад с жеребятами, которые весело носились друг за другом, и почти четверть часа обсуждали с подошедшим Полканом перспективы развития коневодства на островах.
— А где Инга? – спросила Мира, когда Полкан в третий раз начал рассказывать, какие славные жеребята прилетели на острова и как он за ними ухаживает.
— Ей уже не до работы… ей теперь надо много гулять и хорошо питаться. Потому, что ей скоро рожать, — тихо ответил Полкан, — ещё полторы недели… и я стану папой. Я буду самым счастливым киборгом на свете! У меня будет…
— Не хвастай этим раньше времени, — остановила его Нина, — примета плохая. Вот родит и будешь всем об этом рассказывать. Кстати, Инге нужна будет няня? Попроси Фриду подобрать. Но… сейчас на медпункте есть две мэрьки на излечении… им, конечно, ещё неделю надо бы полежать… но зайди как-нибудь и попробуй поговорить с ними. Может, уговоришь хоть одну помочь Инге с малышом.
— Можно прямо сейчас сходить? – обрадовался Полкан.
— Нужно! – ответила Нина и Полкан помчался к медпункту.
Уже сидя в коляске, Алёна тихо спросила:
— Вард дружит с Витой и находит любой повод, чтобы слетать на Домашний остров и помочь ей чем-нибудь. А теперь он будет здесь… а Вита там.
— Он же здесь не навсегда, — рассмеялась Нина, — вот научится ухаживать за меринами, седлать и запрягать и через пару недель вернётся. Пастбище в деревне есть, с коровами три мерина лето пропасутся, а с осени и к работе их можно будет приучать. А на выходные он сможет летать к Вите. Я же не против, пусть общаются.
— А если сделать дамбу от деревни до островов, — важно заявил Хельги, — то они смогли бы общаться и чаще.
— Дамбу? – удивлённо переспросила Мира, — а это отличная мысль! Но… ты вроде уже когда-то говорил об этом. Обязательно напомню братьям. А ещё можно добавить эти острова к деревне… и тогда Вита сможет приходить и помогать Варду. Только… как же он будет летать к Вите, если у него своего флайера нет?
— Ему достаточно и скутера, — ответила Алёна, — а на твоём счету достаточно денег…
— Алёна, — остановила её Нина, — сначала Мира должна посоветоваться с тем из братьев, кто является опекуном Варда… или со Змеем, который в любом случае разбирается в технике лучше, чем она. Во-первых, опекун может и сам догадаться и купить для Варда скутер. Во-вторых, Змей может подобрать для Варда скутер из имеющихся в гаражах и мастерских из числа тех, что были выловлены в озере и отремонтированы. А вот если и опекун скутер не купит, и Змей не подберёт, то тогда можно будет попросить Платона, и он закажет скутер с доставкой сюда, на острова.
— Логично, — согласилась Алёна и тут же сменила тему: — Вы обещали, что мы зайдём в кафе… мы уже почти доехали.
— Конечно, зайдём, — ответила Нина и попросила Руслана остановиться.
Хельги спешился и вошёл в кафе следом за Ниной и девушками, а Руслан и Сэм остались с лошадьми – но уже через минуту Берёза принесла им по кружке латте и по куску торта.
В кафе на столике, за который обычно садилась Нина, уже стояли тарелочки с пирожными, а когда она с девушками села, Май сам принёс ей капучино. В это же время Мире и Алёне принёс латте незнакомый им парень, в котором Алёна опознала совершенно новую модель киборга – и, когда он вернулся на кухню за пирожными, удивлённо уставилась на Нину:
— Откуда здесь Irien-70? Их же… не производят!
— Производят, как видишь… но не массово. Смогли выкупить в нашем филиале. Или ты не в курсе? Сделаны были трое, из них один здесь официантом, двое в теплице… странно, что ты не знаешь. Разума пока не проявляют, поэтому имена оставлены те, которые им Фрида дала. Здесь работает Гамма, а Альфа и Бета в теплице.
— А… тот, кто их заказал, в курсе, что они здесь? Ведь просто так таких киборгов не делают… а под заказ. Ведь без уверенности, что киборга купят, производить биомашину с такими наворотами в программе просто глупо. Хотя бы потому, что это безумно дорого и поэтому рискованно.
— Алёна, я как-то не думала об этом, — медленно ответила Нина, — кстати, Май, почему Зиме не принесли кофе? Она хоть и на работе, но и в гостях тоже… пусть и ей принесёт, передай Гамме, пожалуйста… — и она снова обратилась к Алёне:
— Как-то не верится, что ты не знаешь о договоре нашего офиса ОЗК с местным офисом дексистов… а по нему мы, то есть, ОЗК забираем всех киборгов у дексистов. То есть, дексисты обязались передавать ОЗК всех киборгов. Пойманных, сданных хозяевами или опекунами, изъятых из армии… и так далее. Тебя и Сэма передали ОЗК по этому договору. Оплата в течение полутора месяцев янтарём или жемчугом… или ювелирными изделиями из янтаря и жемчуга…
— Я в курсе договора, — остановила её Алёна, — но я сейчас о другом. Я думаю, что для Вас не секрет, что Борис Арсенович имеет такие связи, что без проблем может принять заказ на пару киборгов, сделать их и продать мимо ОЗК… У этих киборгов такие программы и такие возможности…
— Не секрет. Но не может. Все киборги при открытии инкубатора автоматически регистрируются в ОЗК.
— Это если инкубаторы подключены к сети ОЗК. А если не подключены?
— Тогда мы бы и не знали ничего об этих киборгах, — уверенно сказала Нина, — Он передал бы их заказчику мимо нас. Но… если сможешь узнать, заказывал ли кто-нибудь в здешнем филиале киборгов… хуже не будет. И… если надо, попроси Гранта помочь.
— Хорошо, — совершенно серьёзно ответила Алёна, — прямо сейчас и займусь.
До сада ехали молча. Нина думала о словах Алёны, Мира наблюдала за двумя дронами, летающими вокруг коляски, Алёна подключилась к сети И-нет и общалась с Грантом, Сэм легко бежал рядом с коляской, а Хельги сзади коляски ехал на коне.
«Может быть, Борис купил инкубаторы с уже растущими в них телами? Это, наверно, возможно. А если действительно взял заказ, а киборгов потом передал ОЗК? Тогда проблемы будут не только у него… но и у нас. Надо спросить у Лёни… вряд ли даже Алёна сможет взломать компьютер дексистов…»
Когда коляска подъехала к воротам сада, там уже находились мужчины и Игорь Ильич с обоими студентами и довольно шумно разговаривали. Ратко стоял в воротах в безнадёжной попытке не впустить в сад посторонних людей – и Платон уговаривал его показать агроному сад.
— Не хочешь показывать сад специалисту – и не надо, — неожиданно для всех поддержала его Нина, — ты этот сад создал, тебе и решать, кто войдёт в него… но ведь это Игорь Ильич вырастил эти саженцы из семечек, и просто хочет узнать, как они прижились.
Ратко удивлённо выдохнул:
— Тогда только его одного пропущу. И Вас тоже.
— Он опасается, что такая толпа поломает ветки, — сказал Хельги, — надо по одному в сад заходить.
— Так ты поэтому не хочешь впускать гостей в сад! — рассмеялся Некрас, — но ты гидролог, а не садовод…
— Именно что садовод, — Нина поддержала парня, встав рядом с ним, — он очень талантливый садовод. Готов был для спасения сада пожертвовать собой… он, вероятно, опасался, что ты будешь против и поэтому не сообщил тебе сразу. И именно поэтому он не хочет впускать в сад сразу всех… но по одному или по двое, я думаю, сад посмотреть возможно.
— Конечно, буду, — возмутился Некрас, — разве это работа для мужчины? С садом возиться… цветики-листочки… и вообще… то ли дело – за движением воды наблюдать. Короче, я заберу его с собой. Перевезу на другой пункт наблюдения.
— А он сам хочет этого? Ратко, хочешь уехать отсюда?
— Не хочу, — помрачнел Ратко, — я сажал эти деревья, поливал, укрывал, убирал вредителей… это мой сад. Я его не брошу.
Некрас уже собрался возмутиться, но неожиданно для него все остальные поддержали Ратко, а Платон твёрдо заявил:
— Ратко останется здесь. Этот сад действительно его… хотя не он покупал саженцы и не он начал их высаживать. Но он выхаживал их, укрывал от холода, защищал от вредителей и добился цветения. И получит плоды.
Глядя на вытягивающееся лицо Некраса, Нина заговорила о правах и обязанностях Ратко и перспективах его обучения в вузе. Платон её поддерживал, Доброхот спокойно наблюдал за начинающимся спором, а агроном и студенты, прошедшие в сад, начали осматривать состояние деревьев.
В самый разгар спора Игорь Ильич встал между Ниной и Некрасом и заявил:
— Хватит спорить! Сад превосходно ухожен и вполне профессионально обработан от вредителей. Если Вы откажетесь от опекунства над этим киборгом, я охотно приму его в свою семью. Он талантлив! Не забудьте, что он готов был рискнуть собой для спасения сада.
Мужики удивлённо уставились на почти незнакомого им человека, вмешавшегося в разговор, и Некрас ответил:
— Я привёз его сюда работать гидрологом. Инструменты привёз, обучил, ещё и программу Драган дал… а он вон что удумал! Сад!
— Так ведь одно другому не мешает, — сунулась в разговор Алёна, — разве он плохо смотрит за озером? Он же даже на праздники не выходит, всё время здесь сидит. И сменная одежда нормальная только Ниной Павловной куплена, она же ему игрушки привезла и альбомы. А на новом месте он тоже сад посадит. И кто останется здесь? Если ты увезёшь отсюда Ратко, то должен привезти кого-то на замену!
— Игрушки… у нас ни у одного киборга нет своих игрушек, — пробурчал Некрас, — сами как-то обходятся… в смысле – покупных нет. А только самодельные. И заменить его некем. Ладно, — и он пару минут подумал, оглядел собравшихся, вздохнул – и обратился к Ратко: — Оставайся… за озером ты наблюдения ведёшь правильно… а чем в свободное время занят, не моё дело. Вообще-то… моё. Но контролировать всё равно не смогу.
— Тогда сделаем так, — завершил разговор Платон, — я, как один из трёх управляющих, предлагаю Ратко вступить в колхоз вместе с садом. Ратко, подумай над этим предложением… но это не обязательно.
— А что обязательно? – насторожился Ратко, — что я должен буду делать?
— Всё то же самое, что и сейчас. Но теперь ты можешь обращаться за помощью к колхозному агроному, питаться в любой столовой, а не готовить самому, ходить лечиться на медпункт… хотя ты это право имеешь и без вступления в колхоз. Можешь взять отпуск… или несколько выходных, слетать куда-нибудь. Можешь учиться… Аглая может скинуть тебе записи лекций, а осенью поступишь заочно на агронома, колхоз оплатит обучение. Подумай. А как решишь, сообщи мне… и можно не только по сети. А теперь нам пора обратно. Кстати, — Платон обратился к агроному питомника, — Игорь Ильич, что вы втроём решили?
— Ребята вернутся в Звёздный, — ответил агроном, — там нет агронома, а работы больше, чем здесь. Я провожу их туда, выдам ещё порцию ценных указаний и на пару дней прилечу сюда, помогу с садом.
Агроном и студенты попрощались, сели в свой флайер и улетели в Звёздный. Вслед за ними стали собираться и остальные гости — но Нина пригласила их на ужин в дом, так как отпускать гостей голодными не принято. За ужином снова обсудили тему приданого, а потом Доброхот с Некрасом снова высказали свои мысли насчёт Варда и Ратко.
Улетели гости почти в семь вечера и Нина, проводив оба флайера и кобайк, в сопровождении Хельги пошла в парк посмотреть на лебедей и обдумать последние события. Платон, поговорив по сети с Грантом, тоже пришёл в парк и сел на скамью рядом с женой.
— Алёна с Грантом всё-таки смогли узнать, кто заказывал у дексистов производство этих Irien’ ов, — тихо сказал он, — через Оскара. И про других выкупленных нами новосделанных киборгов узнали тоже.
— Кто-то очень богатый? Или кто-то из знакомых Бориса?
— Официальный заказчик – клуб «Юные любители кактусов» на Аркадии-5. Но кто владелец этого клуба, Алёна не сообщила… но местонахождение этого клуба обнаружила. После этого связалась с каким-то крутым хакером… на Кассандре…
— И теперь они вместе взламывают счёт этого клуба? Значит, на счёт ОЗК снова придут деньги от «доброжелателя»… а этим клубом займётся полиция. И почему Гранту самому не пришло в голову это проверить? И почему так насторожило Алёну?
— Гранту не пришло в голову, вероятно потому, что он лично не встречался с этими Irien’ами. А Алёну насторожило количество и качество специальных программ, совершенно не нужных на наших островах, — ответил Платон, — я так думаю. Оскар сообщил, что Вероника при очередной инспекции сама обнаружила эти три инкубатора и сообщила в ОЗК. И умудрилась подключить их к сети ОЗК для контроля.
— И Борис вынужден был передать их нам? – Нина вздохнула — и сама ответила на свой вопрос: — Очень может быть. И теперь нас ждут разборки с их заказчиком…
— Это у заказчика проблемы, а не у нас. В нашем ОЗК два Bond’а, они справятся. Зато мы сможем заключить долговременный контракт на поставки нам сена с фермерами соседних областей и оплатить первые сто тонн… всё-таки Алёна гений!..
Они посидели ещё немного – и домой Нина пришла совершенно спокойной и уверенной, что всё будет хорошо.
В доме повисла такая тишина, что был слышен плеск волн на берегу. Все присутствующие – и хозяева, и гости – с явным удивлением смотрели на Платона и пришедшего Майкла.
— Сколько-сколько? — спросил шокированный Доброхот.
Майкл повторил сумму. Мужики переглянулись и Некрас медленно сказал:
— У нас во всей деревне столько нет… а не врёшь ли ты, пришелец? Мы тебя не знаем…
— Погодите, его не надо выгонять из-за стола и из дома, — остановил его Платон, — я его пригласил именно для того, чтобы он на своём компьютере показал вам историю поступления денег на этот счёт. Ничего незаконного! Всё учтено и все пришедшие деньги заработаны вполне законно. Я ещё полгода назад вам это говорил…
Оказалось, что не только Змей и Нина пополняли счёт, но и Голуба, переводящая на этот счёт суммы от продажи сплетенных Майей кружев и вышитых Ирмой полотенец, и Платон, переводящий до десяти процентов с выигрышей в лотереи, и Ратмир с близнецами Белояром и Белогором, переводящими до четверти от своей зарплаты, и Тося из музейной лавки за сданные кружева, и Карина за помощь ОЗК… — за три года накопилось столько, что можно без проблем не только достроить дом и мастерские, но и закупить оборудование для мастерских и даже купить новый катер.
— Действительно… всё законно, — пробормотал Доброхот, закончив изучать историю счёта, — и что теперь с этим делать?
— А вот это решать будет хозяйка этого счёта, — холодно заявил Майкл, закрывая ноутбук. Он и так был не особенно рад внезапному полёту в деревню и необходимости разглашения тайны банковского вклада, за что вполне мог получить взыскание от начальства, а тут ещё надо и решить за них, что делать с деньгами!
Почти три десятка людей и киборгов, сидящих за длинным столом и представленных Майклу как семья Славомиры, внимательно смотрели на него – и от этого ему было ещё более неуютно. А вдруг директор банка узнает об этом? Прямое нарушение инструкции…
— Майкл, ты спишь с открытыми глазами? – раздался почти над ухом голос этого нахального Irien’а, пригласившего его в эту деревню, — не страдай так, всё нормально. Мы давно все знакомы и доверяем друг другу… поверь, всё в порядке. И твоё начальство ничего не узнает… от нас.
Мира переводила изумлённый взгляд с банковского служащего на братьев и родителей – и обратно. Сумма, накопленная за три года, была гигантской! Восемьдесят девять тысяч! – столько денег нет ни у одного брата… да, наверно, у всех братьев, вместе взятых, нет столько! Наконец, она решилась спросить:
— И… что мне с этим делать?
— Теперь – ничего, — рассмеялся Платон, — сначала успокойся. Давай сделаем так. Ведь у тебя завтра выходной и занятий нет?
— Да, завтра воскресенье… а что?
— Ты с утра прилетишь к нам, с Зимой и любыми из братьев, посмотришь, как идёт строительство дома, посмотришь сделанные Варей проекты внутренней отделки комнат, и подскажешь ей, что ещё нужно докупить или поменять. Она подсчитает сумму и сделает заказ. Потом зайдёшь к Майклу… — и Платон в упор посмотрел на клерка, — который для этого случая ненадолго выйдет на работу. Он указанную сумму переведёт на оплату заказанных вещей с твоего счёта. На оставшиеся деньги немного позже арендуем транспортник и слетаешь с мужем в свадебное путешествие. Как раз к началу учебного года вернёшься.
— Ты снова всё решил за нас! – возмутилась Мира. Но взглянула на родителей и братьев с жёнами, явно согласившихся с решением Платона, смутилась, встала и тихо сказала:
— Извини… очень уж неожиданно всё вышло… всё так… но… — она взглянула на сидящих рядом с ней Любице и Алёну и неожиданно для всех выдала: — Только сначала мне нужен свой флайер. А то всё время приходится или такси брать, чтобы летать домой, или ждать, когда из дома пришлют!
— Вообще не проблема! – радостно воскликнул Платон, словно ждал этого вопроса, — вот этот подойдёт? – и показал на окно.
Мира мельком взглянула в окно, ничего не заметила – и, извинившись, выбежала из дома. Вслед за ней начали вставать и выходить её братья с жёнами и гости.
Перед крыльцом дома Доброхота и немного в стороне от машинок гостей стоял новенький голубой флайер. Мира медленно подошла к нему, словно не веря своим глазам, обошла вокруг – и удивлённо спросила:
— Это мне? Благодарю, это очень неожиданно… но… Платон, но это же очень… очень дорого… я, конечно, давно хотела свой флайер… но у меня пока и прав нет… а как он здесь оказался? На автопилоте из магазина?
— Не дороже денег, — усмехнулся Irien, — прямо из фирменного магазина… это тебе от всей нашей семьи Сомовых-Лебедевых… права со временем получишь. А пока нет прав, водить флайер будет Зима, у неё программа есть. Держи ключи… и можешь прокатиться. Но… пока только на месте пассажира.
Мира ещё раз обошла машинку, поблагодарила Нину и её мужа — и подала ключи Зиме, которая тут же села на место пилота. Сама Мира села на переднее пассажирское сиденье, а Деян и Любице сели на заднее сиденье — и Зима начала включать двигатель.
Змей тут же метнулся к своему скутеру и взлетел, чтобы сопровождать девушек. Следом за ним сели на скутеры парни из деревень, Лютый и Вард с разрешения Некраса взяли его флайер, Алёна и Сэм поднялись в воздух на кобайке, Дробот с Даром поднялись в воздух на отцовском флайере — и следом за голубым подарком полетели над озером и ближайшими островами.
Когда молодежь улетела за новым флайером Миры, Майкл улетел обратно, а дети убежали играть во двор, взрослые вернулись в дом и за столом разговор продолжался. Почти два часа родители жениха и невесты за чаем с пирогами обсуждали предстоящую свадьбу и подарки, которые обе стороны вручат друг другу.
— …флайер можно считать третьей частью приданого, — довольно говорил отец Миры, — вы все так позаботились о девочке… ты ведь не просто так тогда сказала, что вернувшаяся из воды девочка невеста твоего сына. Поняла, что я для Даны говорил всё это…
— Да, это так… я помню, — ответила Нина, — я и сейчас сказала бы тоже самое. Змей был егерем на островах… и Мира… тогда ещё по имени Малёна… знала об этом. Не знала только, что он киборг. Но влюбиться успела.
— Никто не знал, что он киборг, — глухо проворчал Доброхот, — я поэтому её и подначил… за ягодами вроде как отправил. Глупо вышло… думал избежать этого предсказания. А получилось… что всё совпало. Видать, по судьбе ей этот парень. Пусть женятся.
— Раз уж договорились, то так тому и быть…
— Тогда на Купалу на наших островах, — закончил разговор Платон, а Голуба тут же позвонила Мире и попросила вернуться.
Когда все машинки опустились на берегу, Нина с Платоном начали собираться домой. Змею было разрешено остаться ещё на пару часов – но он ответил, что вернётся домой с матерью и отчимом. Голуба вынесла из дома и подала Нине пакет с тонкими пирогами – Нина, поблагодарив, села в флайер рядом с мужем.
Змей на скутере поднялся в небо вслед за флайером – и в семь часов все были дома.
***
На следующий день, в воскресенье четвёртого мая, в десять часов утра на Славный остров опустились два флайера, скутер и кобайк, на которых прилетели Мира с Зимой, Алёна с Сэмом, Зарина Баженовна со спутницами и Доброхот с Некрасом и Вардом.
Нина с Платоном и Варей встретили гостей на крыльце и пригласили в столовую на завтрак, а после него все отправились на Мирный остров смотреть на строящийся дом.
Мира была в восторге от проекта Вари, но всё же попросила поменять шторы на более светлые и поменять часть светильников, потом попросила обои в спальне и в гостиной первого этажа выбрать посветлее, а занавески на кухню решила привезти свои, с вышивкой.
Варя мгновенно подсчитала необходимую для замены мебели и обоев сумму, подошедший после обеда в гостиную дома Нины явно недовольный прерванным выходным Майкл в присутствии Миры перевёл нужную сумму с её счёта на счёт магазина, в котором был сделан заказ — и остальную сумму было решено потратить на свадебное путешествие.
Даже после оплаты заказа сумма на счёте осталась очень большой — и после ухода Майкла Нина предложила Мире и Змею подумать, куда бы они хотела слетать, но так, чтобы обоим не было обидно.
— Как это — чтобы не было обидно? – тут же спросил её Змей.
— А так… вдруг Мире захочется посмотреть… ну, например, Шебу…
— Не захочется, — мгновенно перебил её Змей, — там опасно. Я знаю.
— Это ты знаешь, что там опасно. А она не знает. И может захотеть узнать.
— И узнает… особенно если из рекламного ролика местного турагентства, — внезапно вмешался Платон, — и прочитает, что там красивая природа, совершенно чудесные рассветы-закаты-реки-озера… и тому подобное. И захочет посмотреть…
— Я буду против, — помрачнел Змей, — не смотрите так, я там не был. Но видел записи Петра и Лучесвета. Мне хватило.
— А если я за? — спросила Мира, — я там никогда не была… там, наверно, действительно красиво… видела рекламу по голо…
— Не надо спорить, — остановил их Платон, — поэтому и сказано было, чтобы обоим не было обидно. Змей не хочет на Шебу, а значит, и тебе туда не нужно. А ты не хочешь, например, на Медузу… и Змей тебе уступит и не будет настаивать на полёте туда.
— Не буду, — ответил Змей, — мне там нечего делать. Там Руслан был. Мне хватило его записей.
— Я сказал «например». Но… могу предложить маршрут, который устроит вас обоих.
— Но учти, что в маршруте должны быть дружественные нашему офисы ОЗК, — и Нина назвала несколько планет и городов, которые были ей известны по работе с Кариной и руководством заповедника.
— Вообще без проблем! – совершенно спокойный Платон начал перечислять остановки на пути будущей поездки так уверенно, словно уже всё и со всеми согласовал:
— Арендуем транспортник заповедника. Грузим его изделиями наших мастеров и картинами Златко и везём всё это на Новую Самару. Неделя на планете и путь на Новый Архангельск. Туда везём сено в кипах, комбикорма, ветеринарные препараты и семенной овёс. Там неделя. И грузимся мороженной рыбой под завязку и везём…
— Как ты всё подсчитал! – воскликнула Мира, — а нас спросить не пробовал? Может, мы ещё куда-нибудь захотим?
— Захотите, — согласился Платон, — у вас есть время, чтобы всё запланировать. Но немного. Неделю или две. Я арендую для вас «Водник» на месяц… или полтора, смотря, какой и куда найду попутный груз, чтобы капитан и заповедник не были в убытке. Вылет двадцать шестого июня на рассвете.
— Просто нет слов, — восхищённо выдохнул Доброхот, — ты уже решаешь не только за себя, но и за нас!
— За вас? Да ни в коем случае! – ответил Платон, — но за свою семью я отвечаю перед богами и должен обеспечить безопасность своих близких. А если полёт в гости можно совместить с перевозкой товаров… то почему я не могу это сделать? Хуже от этого никому не будет.
— Что ж, согласен, — усмехнулся крестьянин, — тебе следовало родиться торгашом…
— Меня как-то не спрашивали об этом, когда создавали…
— Не скандальте, — вмешалась Нина, — а посмотрите конюшни и ферму. Мира со Змеем, Варей и Зимой могут снова пройти по Мирному острову, а я могу показать вам наших жеребят. Если, конечно, вам это интересно.
— Посмотрим, — согласился Некрас, — может, и прикупим чего для себя… Голуба что-то о лошадях говорила, чтобы детей катать… Надо же, до чего дожили! Начинаем покупать у киборгов… а дальше что будет?
— А дальше твоим зятем станет киборг, — усмехнулся Платон, — и твоего подопечного тебе пора усыновить, нечего ему просто так быть… под опекой. В курсе уже, как Ратко сад спасал? Все волосы на алтарь отдал… если бы ты ему объяснил всё толком и сразу, он бы знал, что можно давать в жертву, а что нельзя. Он чуть не сорвался!
— В этом ты прав, редко говорю с ним. Сейчас схожу туда…
Нина взглянула на часы – половина второго – и вмешалась в разговор:
— Давайте тогда так. Платон, пожалуйста, попроси Руслана через полчаса подъехать к дому, мы с Мирой и девочками поедем к саду на коляске, по пути остановимся у левад и посмотрим малышей, зайдём в кафе и поедем к саду. А ты со Змеем и мужчинами пройдёшь по ферме, курятнику, теплицам… где пешком, где на флайерах… и часа в четыре встретимся в саду.
— Как скажешь, дорогая, — ответил Irien, — Руслану я передал, через полчаса подъедет.
— Тогда сначала сходим на спортивную конюшню, где стоят мерины. Там Хельги оседлает своего коня и будет нас сопровождать.
На конюшне Нина попросила Яна показать крестьянам троих мезенских меринов, которых хотела продать Голубе. Ян этой идее совершенно не обрадовался, так как уже многому обучил их и готовил номер для будущего конного театра. А Динара тихо, но твёрдо заявила:
— В Орлово не было лошадей раньше, и никто не умеет с ними обращаться. Нельзя их продавать… прямо сейчас тем более нельзя. Надо сначала кого-то обучить с ними обращаться. Да и где они зимой жить будут? С коровами?
— Тогда давай так, — решил Доброхот, — Вард останется здесь недели на две. Или на три… сколько понадобится, столько пусть и учится. Вы оба научите его ухаживать за лошадьми, а мы подумаем, где поставить конюшню и поищем подходящий проект. К нам этих меринов можно привезти на лето, с коровами в стаде походят, Сивый с Вардом поохраняют. А осенью договоримся, останутся они у нас или вернутся сюда.
— А он сам хочет здесь остаться? – поинтересовалась Динара, — лошадей любить надо, без этого с ними работать нельзя. Вард, хочешь с лошадьми учиться заниматься?
— Да я лошадей только на картинках видел, — ответил DEX, — и на видео на сайте колхоза. Надо попробовать. Может, и захочу.
На этом и договорились – и Динара по просьбе Нины сначала повела его в свободную комнату на втором этаже конюшни, по пути сообщив Волчку, чтобы тот принёс спецодежду для Варда и провёл инструктаж.
Имя воина. Глава 385
Пока Нина вместе с Платоном говорила с крестьянами, Динарой и Вардом, Хельги успел оседлать коня и вывести его из конюшни – и Нина с девушками и Хельги пошли к дому, а Платон со Змеем и крестьянами вернулся на Мирный остров.
Мира, Зима и Алёна сели в коляску вместе с Ниной, Хельги с высоты Дивана гордо смотрел на оставшегося пешим Сэма – но Алёна на просьбу Нины разрешить ему сесть ответила, что ему прогулка не будет лишней, так как он и так много времени проводит сидя.
Сначала остановились у левад с жеребятами, которые весело носились друг за другом, и почти четверть часа обсуждали с подошедшим Полканом перспективы развития коневодства на островах.
— А где Инга? – спросила Мира, когда Полкан в третий раз начал рассказывать, какие славные жеребята прилетели на острова и как он за ними ухаживает.
— Ей уже не до работы… ей теперь надо много гулять и хорошо питаться. Потому, что ей скоро рожать, — тихо ответил Полкан, — ещё полторы недели… и я стану папой. Я буду самым счастливым киборгом на свете! У меня будет…
— Не хвастай этим раньше времени, — остановила его Нина, — примета плохая. Вот родит и будешь всем об этом рассказывать. Кстати, Инге нужна будет няня? Попроси Фриду подобрать. Но… сейчас на медпункте есть две мэрьки на излечении… им, конечно, ещё неделю надо бы полежать… но зайди как-нибудь и попробуй поговорить с ними. Может, уговоришь хоть одну помочь Инге с малышом.
— Можно прямо сейчас сходить? – обрадовался Полкан.
— Нужно! – ответила Нина и Полкан помчался к медпункту.
Уже сидя в коляске, Алёна тихо спросила:
— Вард дружит с Витой и находит любой повод, чтобы слетать на Домашний остров и помочь ей чем-нибудь. А теперь он будет здесь… а Вита там.
— Он же здесь не навсегда, — рассмеялась Нина, — вот научится ухаживать за меринами, седлать и запрягать и через пару недель вернётся. Пастбище в деревне есть, с коровами три мерина лето пропасутся, а с осени и к работе их можно будет приучать. А на выходные он сможет летать к Вите. Я же не против, пусть общаются.
— А если сделать дамбу от деревни до островов, — важно заявил Хельги, — то они смогли бы общаться и чаще.
— Дамбу? – удивлённо переспросила Мира, — а это отличная мысль! Но… ты вроде уже когда-то говорил об этом. Обязательно напомню братьям. А ещё можно добавить эти острова к деревне… и тогда Вита сможет приходить и помогать Варду. Только… как же он будет летать к Вите, если у него своего флайера нет?
— Ему достаточно и скутера, — ответила Алёна, — а на твоём счету достаточно денег…
— Алёна, — остановила её Нина, — сначала Мира должна посоветоваться с тем из братьев, кто является опекуном Варда… или со Змеем, который в любом случае разбирается в технике лучше, чем она. Во-первых, опекун может и сам догадаться и купить для Варда скутер. Во-вторых, Змей может подобрать для Варда скутер из имеющихся в гаражах и мастерских из числа тех, что были выловлены в озере и отремонтированы. А вот если и опекун скутер не купит, и Змей не подберёт, то тогда можно будет попросить Платона, и он закажет скутер с доставкой сюда, на острова.
— Логично, — согласилась Алёна и тут же сменила тему: — Вы обещали, что мы зайдём в кафе… мы уже почти доехали.
— Конечно, зайдём, — ответила Нина и попросила Руслана остановиться.
Хельги спешился и вошёл в кафе следом за Ниной и девушками, а Руслан и Сэм остались с лошадьми – но уже через минуту Берёза принесла им по кружке латте и по куску торта.
В кафе на столике, за который обычно садилась Нина, уже стояли тарелочки с пирожными, а когда она с девушками села, Май сам принёс ей капучино. В это же время Мире и Алёне принёс латте незнакомый им парень, в котором Алёна опознала совершенно новую модель киборга – и, когда он вернулся на кухню за пирожными, удивлённо уставилась на Нину:
— Откуда здесь Irien-70? Их же… не производят!
— Производят, как видишь… но не массово. Смогли выкупить в нашем филиале. Или ты не в курсе? Сделаны были трое, из них один здесь официантом, двое в теплице… странно, что ты не знаешь. Разума пока не проявляют, поэтому имена оставлены те, которые им Фрида дала. Здесь работает Гамма, а Альфа и Бета в теплице.
— А… тот, кто их заказал, в курсе, что они здесь? Ведь просто так таких киборгов не делают… а под заказ. Ведь без уверенности, что киборга купят, производить биомашину с такими наворотами в программе просто глупо. Хотя бы потому, что это безумно дорого и поэтому рискованно.
— Алёна, я как-то не думала об этом, — медленно ответила Нина, — кстати, Май, почему Зиме не принесли кофе? Она хоть и на работе, но и в гостях тоже… пусть и ей принесёт, передай Гамме, пожалуйста… — и она снова обратилась к Алёне:
— Как-то не верится, что ты не знаешь о договоре нашего офиса ОЗК с местным офисом дексистов… а по нему мы, то есть, ОЗК забираем всех киборгов у дексистов. То есть, дексисты обязались передавать ОЗК всех киборгов. Пойманных, сданных хозяевами или опекунами, изъятых из армии… и так далее. Тебя и Сэма передали ОЗК по этому договору. Оплата в течение полутора месяцев янтарём или жемчугом… или ювелирными изделиями из янтаря и жемчуга…
— Я в курсе договора, — остановила её Алёна, — но я сейчас о другом. Я думаю, что для Вас не секрет, что Борис Арсенович имеет такие связи, что без проблем может принять заказ на пару киборгов, сделать их и продать мимо ОЗК… У этих киборгов такие программы и такие возможности…
— Не секрет. Но не может. Все киборги при открытии инкубатора автоматически регистрируются в ОЗК.
— Это если инкубаторы подключены к сети ОЗК. А если не подключены?
— Тогда мы бы и не знали ничего об этих киборгах, — уверенно сказала Нина, — Он передал бы их заказчику мимо нас. Но… если сможешь узнать, заказывал ли кто-нибудь в здешнем филиале киборгов… хуже не будет. И… если надо, попроси Гранта помочь.
— Хорошо, — совершенно серьёзно ответила Алёна, — прямо сейчас и займусь.
До сада ехали молча. Нина думала о словах Алёны, Мира наблюдала за двумя дронами, летающими вокруг коляски, Алёна подключилась к сети И-нет и общалась с Грантом, Сэм легко бежал рядом с коляской, а Хельги сзади коляски ехал на коне.
«Может быть, Борис купил инкубаторы с уже растущими в них телами? Это, наверно, возможно. А если действительно взял заказ, а киборгов потом передал ОЗК? Тогда проблемы будут не только у него… но и у нас. Надо спросить у Лёни… вряд ли даже Алёна сможет взломать компьютер дексистов…»
Когда коляска подъехала к воротам сада, там уже находились мужчины и Игорь Ильич с обоими студентами и довольно шумно разговаривали. Ратко стоял в воротах в безнадёжной попытке не впустить в сад посторонних людей – и Платон уговаривал его показать агроному сад.
— Не хочешь показывать сад специалисту – и не надо, — неожиданно для всех поддержала его Нина, — ты этот сад создал, тебе и решать, кто войдёт в него… но ведь это Игорь Ильич вырастил эти саженцы из семечек, и просто хочет узнать, как они прижились.
Ратко удивлённо выдохнул:
— Тогда только его одного пропущу. И Вас тоже.
— Он опасается, что такая толпа поломает ветки, — сказал Хельги, — надо по одному в сад заходить.
— Так ты поэтому не хочешь впускать гостей в сад! — рассмеялся Некрас, — но ты гидролог, а не садовод…
— Именно что садовод, — Нина поддержала парня, встав рядом с ним, — он очень талантливый садовод. Готов был для спасения сада пожертвовать собой… он, вероятно, опасался, что ты будешь против и поэтому не сообщил тебе сразу. И именно поэтому он не хочет впускать в сад сразу всех… но по одному или по двое, я думаю, сад посмотреть возможно.
— Конечно, буду, — возмутился Некрас, — разве это работа для мужчины? С садом возиться… цветики-листочки… и вообще… то ли дело – за движением воды наблюдать. Короче, я заберу его с собой. Перевезу на другой пункт наблюдения.
— А он сам хочет этого? Ратко, хочешь уехать отсюда?
— Не хочу, — помрачнел Ратко, — я сажал эти деревья, поливал, укрывал, убирал вредителей… это мой сад. Я его не брошу.
Некрас уже собрался возмутиться, но неожиданно для него все остальные поддержали Ратко, а Платон твёрдо заявил:
— Ратко останется здесь. Этот сад действительно его… хотя не он покупал саженцы и не он начал их высаживать. Но он выхаживал их, укрывал от холода, защищал от вредителей и добился цветения. И получит плоды.
Глядя на вытягивающееся лицо Некраса, Нина заговорила о правах и обязанностях Ратко и перспективах его обучения в вузе. Платон её поддерживал, Доброхот спокойно наблюдал за начинающимся спором, а агроном и студенты, прошедшие в сад, начали осматривать состояние деревьев.
В самый разгар спора Игорь Ильич встал между Ниной и Некрасом и заявил:
— Хватит спорить! Сад превосходно ухожен и вполне профессионально обработан от вредителей. Если Вы откажетесь от опекунства над этим киборгом, я охотно приму его в свою семью. Он талантлив! Не забудьте, что он готов был рискнуть собой для спасения сада.
Мужики удивлённо уставились на почти незнакомого им человека, вмешавшегося в разговор, и Некрас ответил:
— Я привёз его сюда работать гидрологом. Инструменты привёз, обучил, ещё и программу Драган дал… а он вон что удумал! Сад!
— Так ведь одно другому не мешает, — сунулась в разговор Алёна, — разве он плохо смотрит за озером? Он же даже на праздники не выходит, всё время здесь сидит. И сменная одежда нормальная только Ниной Павловной куплена, она же ему игрушки привезла и альбомы. А на новом месте он тоже сад посадит. И кто останется здесь? Если ты увезёшь отсюда Ратко, то должен привезти кого-то на замену!
— Игрушки… у нас ни у одного киборга нет своих игрушек, — пробурчал Некрас, — сами как-то обходятся… в смысле – покупных нет. А только самодельные. И заменить его некем. Ладно, — и он пару минут подумал, оглядел собравшихся, вздохнул – и обратился к Ратко: — Оставайся… за озером ты наблюдения ведёшь правильно… а чем в свободное время занят, не моё дело. Вообще-то… моё. Но контролировать всё равно не смогу.
— Тогда сделаем так, — завершил разговор Платон, — я, как один из трёх управляющих, предлагаю Ратко вступить в колхоз вместе с садом. Ратко, подумай над этим предложением… но это не обязательно.
— А что обязательно? – насторожился Ратко, — что я должен буду делать?
— Всё то же самое, что и сейчас. Но теперь ты можешь обращаться за помощью к колхозному агроному, питаться в любой столовой, а не готовить самому, ходить лечиться на медпункт… хотя ты это право имеешь и без вступления в колхоз. Можешь взять отпуск… или несколько выходных, слетать куда-нибудь. Можешь учиться… Аглая может скинуть тебе записи лекций, а осенью поступишь заочно на агронома, колхоз оплатит обучение. Подумай. А как решишь, сообщи мне… и можно не только по сети. А теперь нам пора обратно. Кстати, — Платон обратился к агроному питомника, — Игорь Ильич, что вы втроём решили?
— Ребята вернутся в Звёздный, — ответил агроном, — там нет агронома, а работы больше, чем здесь. Я провожу их туда, выдам ещё порцию ценных указаний и на пару дней прилечу сюда, помогу с садом.
Агроном и студенты попрощались, сели в свой флайер и улетели в Звёздный. Вслед за ними стали собираться и остальные гости — но Нина пригласила их на ужин в дом, так как отпускать гостей голодными не принято. За ужином снова обсудили тему приданого, а потом Доброхот с Некрасом снова высказали свои мысли насчёт Варда и Ратко.
Улетели гости почти в семь вечера и Нина, проводив оба флайера и кобайк, в сопровождении Хельги пошла в парк посмотреть на лебедей и обдумать последние события. Платон, поговорив по сети с Грантом, тоже пришёл в парк и сел на скамью рядом с женой.
— Алёна с Грантом всё-таки смогли узнать, кто заказывал у дексистов производство этих Irien’ ов, — тихо сказал он, — через Оскара. И про других выкупленных нами новосделанных киборгов узнали тоже.
— Кто-то очень богатый? Или кто-то из знакомых Бориса?
— Официальный заказчик – клуб «Юные любители кактусов» на Аркадии-5. Но кто владелец этого клуба, Алёна не сообщила… но местонахождение этого клуба обнаружила. После этого связалась с каким-то крутым хакером… на Кассандре…
— И теперь они вместе взламывают счёт этого клуба? Значит, на счёт ОЗК снова придут деньги от «доброжелателя»… а этим клубом займётся полиция. И почему Гранту самому не пришло в голову это проверить? И почему так насторожило Алёну?
— Гранту не пришло в голову, вероятно потому, что он лично не встречался с этими Irien’ами. А Алёну насторожило количество и качество специальных программ, совершенно не нужных на наших островах, — ответил Платон, — я так думаю. Оскар сообщил, что Вероника при очередной инспекции сама обнаружила эти три инкубатора и сообщила в ОЗК. И умудрилась подключить их к сети ОЗК для контроля.
— И Борис вынужден был передать их нам? – Нина вздохнула — и сама ответила на свой вопрос: — Очень может быть. И теперь нас ждут разборки с их заказчиком…
— Это у заказчика проблемы, а не у нас. В нашем ОЗК два Bond’а, они справятся. Зато мы сможем заключить долговременный контракт на поставки нам сена с фермерами соседних областей и оплатить первые сто тонн… всё-таки Алёна гений!..
Они посидели ещё немного – и домой Нина пришла совершенно спокойной и уверенной, что всё будет хорошо.
Имя воина. Глава 386
Утром пятого мая погода снова испортилась – небо затянулось облаками и пошёл мелкий нудный дождь. Нина отказалась от утренней поездки в коляске, собираясь провести хотя бы полдня в библиотеке за работой, но пришлось в десять часов выйти из дома встречать прилетевшего из Звёздного Игоря Ильича.
Платон подошёл к ней на крыльцо, когда флайер гостя уже опустился перед домом, и спросил агронома, устроит ли его комната в домике охраны, так как гостевая комната в доме превращена в детскую, но Игорь Ильич захотел поселиться поближе к саду — и Платон попросил Змея отвести его во второе общежитие. После заселения и плотного завтрака агроном вместе с Аглаей и Григорием пошёл в сад, где его уже ждал Ратко, а Нина вернулась в библиотеку.
Перед полуднем прилетел Юрий Сергеевич с Германом и Остином. Так как дождь не заканчивался, то Нина попыталась после совместного обеда в столовой дома отговорить ветврача от посещения конюшен, но он заявил: «Танки грязи не боятся!» — и все трое надели плащи от дождя и резиновые сапоги и пошли сначала на спортивную конюшню, чтобы встретиться с Полканом и Яном и вместе осмотреть меринов, а после этого осмотрели бегающих в левадах жеребят и пошли на конюшни ипподрома. Полкан, взявший на себя обязанности Инги, сопровождал гостей весь день, сначала показал всех животных на конюшнях, потом у коровника познакомил с Асланом и попросил Гопала показать ещё и коров с телятами, выслушал советы и привёл в столовую дома на ужин.
После ужина ветврач с киборгами улетел, пообещав Нине вернуться через пару недель осмотреть новых жеребят, так как ещё не все кобылы ожеребились. За полдня он успел осмотреть всех животных, дать рекомендации по улучшению кормления, уходу за копытами и кожей лошадей и вместе с Туром выбрать жеребчиков, которых осенью надо будет кастрировать.
Игорь Ильич пообедал в доме, где жил Ратко, тем, что успели приготовить два Irien’а, работавшие в саду под руководством Ратко: жареная рыба и чай из листьев местной смородины. А вот на ужин в столовую посёлка он пришёл вместе с Ратко — и был удивлён тишиной, чистотой и порядком. А когда подошёл к раздаточному столу, то удивился разнообразию блюд, приготовленных на кухне — по его мнению, киборгам должно быть всё равно, что есть.
Ратко не хотел признаваться, что сам недавно стал ходить в эту столовую и просто взял те блюда, что стояли ближе: борщ с курятиной, две котлеты с макаронами, компот и чай с двумя пирожками. А в первый раз, когда он пришёл сюда, даже пришлось связаться с поварихой-Mary и спросить, что можно взять и как это сделать — и выполнить её указания. Зато теперь он заполнил свой поднос быстро и уверенно.
Ранее Ратко питался в доме в основном теми продуктами, которые присылал или привозил Некрас (макароны, крупы, мука и сахар) и из которых готовили Irien’ы, иногда сам охотился на мелких животных, есть мясо которых было разрешено, и рыбачил. К тому же два неразумных DEX’а-охранника тоже время от времени рыбачили – и потому ходить в общую столовую не было необходимости. После ужина Ратко проводил агронома до его комнаты и вернулся в свой дом на берегу.
***
Утром шестого мая, в полдень Григорий позвонил Платону и добавил в звонок Ростислава, который сообщил, что с отличием закончил Полицейскую Академию и через два или три дня собирается прибыть к месту прохождения службы.
— Ему нужна квартира, а дом не достроен, — встревоженно сказал Григорий, — надо как-то или строителей на этот дом перевести…
— Или пока комнату в общежитии дать, — договорил за него Платон, переходя из кухни в гостиную, где Нина уже включала терминал, — он пока один, поживёт и в общежитии. Фрида его примет и разместит, ведь она у нас глава сельсовета. К тому же, Ростислав, ты же не в колхозе будешь работать, а в сельсовете. Так что не переживай, сейчас строители работают на Мирном острове, а как только закончат, перейдут на двухэтажный дом… достраивать. К твоей свадьбе квартира будет. Сам сможешь выбрать. Там два подъезда и восемь квартир: две четырёхкомнатные, две трёхкомнатные, две двухкомнатные и две однокомнатные…
— Отлично! – обрадовался Ростислав, — тогда до встречи! – и отключил связь.
— Платон, достраивать надо сейчас и быстро, — стал настаивать Григорий, — ведь десятого прилетит новый ветеринар с семьёй. У него двое детей… не в общежитии же их селить. Ему нужна квартира.
— Ладно, я подумаю, — и Платон собрался отключить связь с Григорием, но тут вмешалась Нина:
— В нашей традиции принято помогать друг другу в строительстве или в любой другой тяжёлой работе. Это называется помочи, — ответила Нина, — помнишь, мы летали на помочи, когда ставили фундамент нашего дома? Все ближайшие деревни отозвались и прилетели не только мужики для работы, но и женщины и молодежи много было. Осень была… но за день поставили фундамент не только дома, но и хозпостроек.
— Помню, конечно. Сейчас схожу к учителю и на завтра объявлю помочи. И сообщу строителям. И в столовые, чтобы от начала и до конца работ все желающие могли плотно поесть.
Во время утренней прогулки в коляске Нина зашла к Фриде и попросила подобрать квартиру ещё и Полкану с Ингой, так как у них скоро будет ребёнок.
— Конечно, строители работают почти без отдыха и сразу на трёх объектах… но этот дом построен только на две трети, — засомневалась Фрида, — не вставлены стеклопакеты, нет дверей, не оклеены стены в квартирах. Крыша только намечена… за сутки не успеть сделать всё это!
— А мы попробуем, — ответила Нина, — завтра с восьми утра ждём добровольных помощников из деревень. И будет хорошо, если ты своих сотрудников сможешь отправить на помощь.
Фрида согласилась – и Нина, пообещав отпустить на рассвете Хельги на рыбалку, чтобы было, чем кормить работников, спокойно поехала дальше.
***
Игорь Ильич улетел в питомник вечером шестого мая совершенно счастливым и полным грандиозных идей по трудоустройству киборгов ОЗК в садах питомника.
За ужином в столовой большого дома, на который был приглашен и Ратко, Платон спросил агронома:
— И как Вам наш сад? Есть перспектива развития?
— А как же! Ратко очень талантливый молодой человек!
— Вообще-то он боевой киборг, — удивлённо сказала Нина, — когда-то был выкуплен на армейском аукционе и привезен для работы гидрологом.
Игорь Ильич взглянул на вытянувшееся лицо Ратко и медленно сказал:
— В таком случае… он гениальный киборг! Я оставил ему свой номер видеофона и сказал, что он может звонить в любое время. Кстати, он что-то говорил про защитный купол над садом?
— Вы можете посоветовать модель и фирму-производителя? — мгновенно спросил Платон, — как только будет возможность, так сразу и купим. И постараемся увеличить площадь сада…
Агроном дал Платону визитку фирмы, в которой питомник закупает оборудование, Платон пригласил его прилетать в любое время, затем Ратко рассказывал о грандиозных планах увеличения площади сада за счёт пересадки на края дамб дикорастущих деревьев, а Игорь Ильич доказывал, что под куполом можно выращивать даже абрикосы… — разговор закончился, когда за окном совсем стемнело.
Нина с Платоном, Хельги и Ратко проводили гостя до его флайера – и он, взяв пакет с пирогами, полетел домой.
***
Волхв решение Платона объявить помочи одобрил — и следующие два дня были почти полностью посвящены завершению строительства двухэтажного жилого дома.
В восемь утра седьмого мая Велимысл собрал прилетевших крестьян и уже работающих на Мирном острове строителей и провёл обряд благословения на капище – а затем сказал, что все три столовые открыты для всех желающих круглосуточно.
В половине девятого с утренней рыбалки на катере вернулись Хельги и Самсон – и встретивший их Эдгар тут же отправил всю пойманную рыбу в столовую посёлка, так как она находилась ближе с строящемуся дому. После получасового отдыха обе «семёрки» снова уехали на катере рыбачить.
За световой день приезжие крестьяне с местными киборгами успели и поработать, и поиграть, и поплясать, и побузить – и обсудить с правлением колхоза несколько очень важных вопросов о проведении посевной и о выгоде скота на пастбище. Болезненный для всех вопрос – пахать свободные от деревьев участки земли или оставить под пастбище – так и остался нерешённым до конца, но Платон уговорил некоторых крестьян принять на лето на помощь в заготовке кормов нескольких разумных киборгов за обучение их крестьянскому труду и прокорм.
До заката седьмого мая строители с помощниками доделали второй этаж, потом вставили стеклопакеты и двери, а на рассвете следующего дня рабочие вместе с помогающими киборгами начали работы на крыше, которую к полудню полностью закрыли.
Весь остальной день восьмого мая был посвящен внутренней отделке квартир и установке срочно закупленной бытовой техники. Платон с согласия Григория и Фрола по поданному Варей списку закупил за счёт колхоза на все квартиры обои, краску, инструменты для оклейки и покраски стен, минимальный набор мебели, холодильники, микроволновки, кухонные плиты и светильники в каждую квартиру, оплатил доставку на Жемчужный остров – и до заката стены всех квартир были поклеены и покрашены, а на кухнях и в гостиных появилась бытовая техника и мебель.
В восемь вечера Нина в банкетном зале поблагодарила всех, кто прилетел и пришёл на помощь колхозу, потом те же слова сказали все трое управляющих колхоза и Фрида как глава сельского поселения торжественно вручила ключи от трёхкомнатной квартиры на втором этаже прилетевшему Ростиславу. Он принял ключи удивлённо-радостно, тут же написал и подал Фриде заявление о приёме на работу в качестве участкового полицейского – и умчался осматривать своё новое жильё, когда заявление было подписано.
Ральф, оба дня старательно наблюдавший за рабочими и даже поработавший сам, пошёл было следом за напарником, пытаясь понять, кто в их паре будет главным – он или Ростислав – но Платон его остановил сообщением по внутренней связи: «Пусть он отдохнёт сегодня, завтра поговоришь». Ральф на пару минут завис – и повернул к общежитию, где жил.
Помогавшие в строительстве крестьяне в девять часов вечера засобирались домой – и Платон со Змеем каждому подавали пакет с козулями, которые успел испечь и украсить Миро, и с пирогами с рыбой, которая ещё утром плавала в озере.
В свою квартиру Нина вернулась почти в одиннадцать часов, уставшая и полусонная – но радостная от того, что большинство крестьян из ближайших деревень прилетели на помощь и за два дня достроили дом.
***
Утром девятого мая Нина вспомнила про Полкана и Ингу — и снова попросила Руслана остановить Восхода у сельсовета и зашла к Фриде.
Mary оказалась в кабинете, но была одета в рабочий комбинезон и выглядела так, словно её только что оторвали от ремонтных или строительных работ. Нина удивлённо поздоровалась и спросила:
— Ты тоже что-то строишь? Я тебе помешала?
— Ничего страшного, — рассмеялась Фрида и включила чайник, — с Варей доделываем детскую в квартире, где будет жить семья нового ветеринара. А потом подумаем, какую квартиру дать Полкану и Инге. Ведь у них будет не просто ребёнок, но первый рождённый на этом архипелаге ребёнок… и твой первый внук! Не думала об этом?
— Думала, — растерянно ответила Нина, — я за этим и зашла к тебе… за квартирой для них. Но… ты решила всё раньше меня. И это правильно, ведь ты глава сельсовета. А что это будет мой внук… как-то даже не пришло в голову! Хотя должно было… ведь Полкан тоже мой приёмный сын и брат Змея… а ты подумала…
— Просто Инге звонили из городского роддома, чтобы явилась на осмотр и роды… она пришла ко мне. И мы решили, что Саня примет роды ничуть не хуже, чем в роддоме. Он медик и уже принимал роды. И ещё мы… то есть, я… решила дать им трёхкомнатную квартиру. И няню из мэрек, работающих на обработке козьего пуха.
— А почему не четырёхкомнатную? – спросила Нина, беря чашку чая и булочку, — плюшки просто шикарные! У Али не такие получаются… а твои просто шедевр!
— Хочешь программку? Или рецепт? – рассмеялась Mary, — уговорила, скину Платону и то, и другое, — и Фрида, налив ещё по чашке чая, сменила тему: — В обе четырёхкомнатные квартиры поселятся сыновья волхва с семьями. Хотели прилететь на Масленицу, но явятся не раньше середины мая. Или к Купале. У них дети… и пока не ясно, в какую школу они будут ходить… здесь или в Кузино.
— Значит, эти квартиры заняты… и обе трёхкомнатные тоже заняты. Костас с семьёй и Полкан с Ингой. А в остальные квартиры кто поселится?
— Гриша и Аглая в двухкомнатную… когда дом поставят, переедут, а пока так. И так долго живут в общежитии, пора квартиру занимать. Вторую двушку займут Миро и Дуся… или ты не в курсе, что они тоже собираются венчаться?
— Это… неожиданно. Спрошу волхва, будет ли он их венчать. А как же… Стожар и Злата?
— Они займут однушку. Стожару ещё два года учиться, он улетит, а Злате одной места достаточно в небольшой квартире. А пока он учится, ему дом будет готов. А вторую однушку дадим Джуне… мне кажется, у неё и Тура всё серьёзно, но ему надо немного подождать… повзрослеть. Заселяться они будут на следующей неделе и по одному, мы поможем. Все пары вместе будут жить только после венчания… я знаю обычаи. Парень с девушкой не могут жить в одном доме до свадьбы.
— Отлично! – обрадовалась Нина, — ты всё предусмотрела… а няню нашла детям Костаса?
— А как же! – воскликнула Фрида, — только я не с медпункта им нашла няню, а из бригады кружевниц разумную Mary уговорила пойти двоих детей воспитывать. А этих двоих, что Лёня привёз, во флигель поселить предлагаю… пусть кружева плетут.
— Как ты всё хорошо решила! Спасибо… и заходи в гости, просто поболтать.
— Зайду… но не сегодня. Надо закончить детскую.
Нина поблагодарила подругу и продолжила прогулку. Когда коляска подъезжала к дому, позвонила Карина и сказал, что на счёт ОЗК пришёл перевод «от доброжелателя» на сто двадцать шесть тысяч галактов.
Имя воина. Глава 387
Нина вздохнула – всё-таки Алёна не обошлась без взлома чьего-то счёта! – и спросила:
— Просто пришли на счёт деньги? И всё? Грант узнал, кто этот «доброжелатель»?
— Мне он сказал, что не знает, — ответила Карина, — но верится с трудом… он только сказал, что Алёна нашла клуб, по заказу которого были заложены в инкубатор эти самые Irien’ы… которых привезли к вам. Искин офиса дексистов они… то есть, он и Алёна… взломать не смогли, но Оскар с согласия Леонида дал доступ. Тела киборгов росли в инкубаторах, которые по случаю купил Борис Арсенович…
— И, если бы Алёна не заинтересовалась программами этих киборгов, нам бы в голову не пришло, что они заложены в инкубаторы по чьему-то заказу… я поговорю с ней. Пока.
Нина вышла из коляски и, когда Руслан отъехал от дома, попросила Хельги передать Платону запись её разговора с Кариной. Хельги отчитался о выполнении приказа и с разрешения Нины повел коня на конюшню, а она пошла в зимний сад для разговора с Платоном.
— …я уверена, что без Алёны не обошлось, — закончила она рассказ, — как бы её не поймали за кражу денег со счёта.
— Не беспокойся, — ответил он, — её точно не поймают. Зато теперь воздух стал немного чище… ещё один клуб садистов не портит его своим существованием. Грант и Алёна неплохо сработались в паре… Алёна нашла клуб, а Грант с помощью своего друга и учителя сдал его полиции. Кстати, теперь друзья Гранта живут в Звёздном и там следят за порядком.
— А деньги? Это очень много… может, лучше вернуть?
— Не лучше, — Платон почти минуту смотрел через зеркальное стекло на ветки берёз с крошечными листиками и повторил: — Лучше на эти деньги арендовать под офис ОЗК приличное здание в Серебрянке и отремонтировать офис на конезаводе. Купить купол для нашего сада и хороших семян для сева. И увеличить теплицу у «Надежды» в Воронове. Я сам позвоню Карине… пусть тоже не беспокоится. И разделит сумму на все отделения ОЗК.
— Спасибо, родной, и пойдём обедать.
Нина окончательно успокоилась и после обеда села за терминал отвечать на вопросы на сайте «Родная вера», с которым сотрудничала более двадцати лет.
***
Десятого мая резко потеплело — в шесть утра температура воздуха поднялась до плюс пятнадцати и снижаться не планировала. Чтобы не терять времени, пока тепло и солнечно, Платон уже в половине седьмого отправил почти сотню киборгов на строительство и расширение дамб между островками внешнего круга.
Но сначала он собрал бригадиров и объяснил им, что до начала пахоты надо как можно больше деревьев с малых островов на юго-западе архипелага пересадить на дамбы и по возможности увеличить размеры хотя бы двух-трёх из этих островов, а для этого расширить эти дамбы хотя бы на пару метров. И очень желательно всё это сделать не только быстро, но и качественно – и начать работы уже сегодня.
Волчок снова выдал всем инструктаж по технике безопасности при работе в воде и с тяжёлыми камнями, потом выдал бригадирам акваланги и гидрокостюмы для тех, кто будет укладывать камни на дне, и спецодежду и инструменты тем, кто будет работать на суше. Змей подобрал из DEX’ов-охранников желающих поработать в каменоломне — и вместе с ними полетел, чтобы показать, где и какие камни можно брать для укладки на дно озера.
В десять утра, когда Нина села в коляску и поехала на прогулку, температура воздуха была уже плюс восемнадцать и в чистом небе ярко светило солнце. Сначала она уже привычно остановилась у левад с жеребятами, в которых паслись Рыжик и три мезенских мерина. Яна не было видно, зато у ограды обнаружился Вард, наблюдающий за играми жеребят.
— Доброе утро! Нравится тебе работать с лошадьми? — спросила его Нина.
— Доброе! Пока не понял, — смутился Вард, — вроде не очень тяжело… но непонятно, зачем они нужны. Шерсти на них нет, на мясо их нельзя, а для езды есть флайера и скутеры. А теперь весна и работы по уходу не слишком много, а летом они на пастбище будут кормиться и надо будет только охранять их. А зимой каково с ними обращаться, пока не в курсе. Но… пока вроде нравится. Учусь запрягать.
— Это хорошо… меринов Динара в упряжь заездила, и их надо бы иногда запрягать, чтобы не забыли. И седло они знают… но ты пока тяжеловат для них. Вроде Платон по совету Пламена заказывал какие-то коляски… в тяжёлую телегу их запрягать рано, а лёгкую коляску они могли бы возить.
— Двухколёсные он заказал? — уточнил Вард, — Пламен говорил про качалки и дрожки для бегов с комплектами упряжи. Я в курсе, если эти. Транспортник должен прибыть в Янтарный послезавтра.
— Спасибо за информацию, — растерянно ответила Нина, — только как-то очень долго их везли… Пламен неделю назад обратно улетел.
— Просто Платон только вчера оплатил заказ, — ответил Вард, — потому и долго. Это не настолько важно, как семена или запчасти. А раз теперь оплачено, то и привезено будет.
— Замечательно! Можно будет бега устроить… тренер свой есть, это Динара. Наездников нет… но есть Полкан и желание научиться. Так что всё у нас будет хорошо. И если что-то будет нужно, спрашивай.
— Хорошо, спасибо.
У сада Нину встретил радостный Ратко и долго рассказывал, что Некрас согласился с тем, что Ратко будет садовником и привёз ему настоящие бумажные книги по садоводству и планшет с учебниками по школьной программе.
— Значит, он уже не настаивает на переводе тебя на другой участок? А где у него этот другой участок? Ты мог бы обучить кого-то из ребят и отправить его туда. Я узнаю у Змея, может быть, кто-то из охранных DEX’ов захочет стать гидрологом.
Ратко возражать не стал – и Нина после звонка Змею и осмотра сада спокойно поехала к дому.
К полудню температура воздуха поднялась до плюс двадцати пяти – и Нина, собиравшаяся поработать с текстами переводов, пошла на прогулку в парк посмотреть на лебедей. Но птиц на прудике было на удивление мало – не более пяти пар. Бизон, подметавший дорожки парка, поздоровался и на вопрос Нины ответил:
— На гнёздах сидят на островках. Я всех устроил. У них ведь у каждой пары своя территория должна быть… и своя акватория тоже. К лету птенцы будут… и будет у нас своё Лебединое озеро. И… мне бы скутер, чтобы присматривать за ними… можно и не очень новый.
— Внутреннее озеро… озеро внутри дамб и островов вполне можно так назвать. Ты хорошо придумал. Молодец! А скутер… скажу Платону, он купит.
Нина прошла по парку и присела на скамейку у пруда. Хельги присел только после её разрешения, указав при этом на едущую в их сторону всадницу на пони с идущей рядом няней. Сребренка хотела скакать галопом, но управляемая Свеном по внутренней связи лошадка шла только шагом. Девочка сначала просила няню подать ей хлыстик, чтобы подгонять пони, потом начала требовать — но Герда отказывала ей без объяснения причин. А когда она начала плакать от обиды, Хельги сказал ей по-сербски:
— Нельзя скакать без шлема и доспехов. И в парке тоже нельзя скакать. Лебедей пугать нехорошо, у них птенцы скоро будут.
— Но я хочу скакать! — упрямо повторила Сребренка по-русски и остановила пони, — шагом кататься не интересно. Хочу быстро!
— Я тоже хочу скакать, — ответил Хельги на смеси русского и сербского языков, — но в парке нельзя это делать. А на дорожке ипподрома в доспехах и с тренером можно. Иногда. А хлыст не нужен. Никому.
— Но Ружа не хочет скакать, — и девочка показала на пони, на которой она сидела.
— Не хочет? Или не может? А вдруг она есть хочет, а не возить тебя. А вдруг у неё что-то болит или она устала?
— А как это узнать? – и Сребренка посмотрела сначала на няню, потом на Нину, с явным интересом наблюдающую за разговором ребёнка и киборга – и Герда ответила:
— Надо запросить отчёт о состоянии. Ружа не просто пони, а ещё и киборг, а все киборги говорят отчёт о состоянии.
— Это те говорят, кто в виде человека сделан и говорить умеет, — ответил Хельги, — а Ружа – пони. Она не умеет говорить. Тебе самой надо заботиться о ней…
Нина с интересом наблюдала бы за этим разговором и далее, но пришло сообщение от Змея о приближении неизвестного флайера – и Нине пришлось отвлечь Хельги от беседы с девочкой и идти к дому.
Флайер оказался городским такси – и вышли из него Костас и Остин, который на эти острова уже прилетал с ветврачом конезавода.
— День добрый! — поздоровалась Нина, а Платон и Змей пожали гостю руку, причем Платон подал кисть руки, а Змей пожал за предплечье, как уже привык.
Остину это было известно и привычно, но Костас был удивлён.
— Откуда вы знаете, как у нас принято здороваться? — спросил он у Змея.
— Это у нас так принято, — рассмеялся Змей, — добро пожаловать в колхоз «Заря» и в нашу общину!
Последним подал руку Костасу Аслан:
— Добрый день, сменщик, теперь я могу спокойно улететь в Звёздный. Заселяйся и пойдём, будешь дела принимать…
— Аслан, он только прилетел, — остановил его Платон, — сначала надо гостя накормить и квартиру показать. А уж потом и передача дел. Кстати, Костас, а семья твоя где? Мы всех ждали.
Костас удивлённо взглянул на встречающих его местных, не понимая, кто их них люди, а кто киборги — и ответил:
— Какую квартиру? Комнаты хватит. Я пока один. Жена и дети в Воронове в гостинице. С двумя киборгами… няня Mary у нас своя, разумная, а девочку DEX уговорил жить с нами в качестве охранницы для жены и детей в городском ОЗК.
— Мы вообще-то рассчитывали, что ты здесь останешься работать, — серьёзно начал Платон, — даже дом достроили досрочно, чтобы тебе с семьёй квартира была… кто она по профессии?
— Режиссёр массовых мероприятий, — словно извиняясь, ответил Костас, — Лариса знает с десяток языков, имеет опыт постановки городских праздников. Здесь ей делать нечего…
— Как это – нечего? – воскликнула Нина, — нам очень-очень нужен такой режиссёр! У нас летом такое массовое мероприятие будет! Аж на четыре дня подряд! Выставка животных, Купальские праздники, свадьбы… сначала венчание на капище, потом роспись у сотрудника ЗАГСа. Попроси её прилететь, пусть сама осмотрится здесь…
— Кто осмотрится? Здравствуйте!
Нина оглянулась на голос — и удивлённо спросила:
— Ростислав, добрый день! Знакомьтесь. Это Костас, наш новый главный ветеринар, и Остин, DEX из ОЗК при конезаводе, а это, — обратилась она к Костасу, — наш участковый полицейский, только что из Академии. Так что приглашай сюда всю семью, здесь безопасно.
Парень в новенькой форме лейтенанта полиции, мужчина в джинсах и толстом свитере и DEX в джинсовом комбинезоне пожали друг другу руки – и Платон пригласил всех троих в дом на обед, но посоветовал Костасу сначала занести привезённые вещи в выделенную для его семьи квартиру и попросил Ростислава проводить его. Пока Костас отправлял таксофлайер в город за женой и детьми, Нина спросила Остина:
— Ты надолго?
— Если можно, то на пару дней. А потом Юрий Сергеевич прилетит жеребят посмотреть, с ним обратно.
— Значит, тебе нужно место в общежитии? Змей, устрой, пожалуйста, Остина на пару дней в модуле или в домике охраны… где есть свободная комната.
Змей кивнул – и Остин пошёл с ним, чтобы оставить в выделенной комнате рюкзак.
После получения Костасом ключей в сельсовете и осмотра квартиры, Ростислав сразу пошёл на Славный остров в дом, а Костас сначала позвонил жене и рассказал, как его приняли на островах и как обрадовались, узнав её профессию. Заодно рассказал об увиденном доме, строительстве школы и детсада, зданиях клуба и сельсовета, и о том, что председатель сельсовета – киборг Mary серии «Фрекен Бок»… и о том, что отправленный им на автопилоте таксофлайер скоро опустится перед гостиницей, где они остановились.
После плотного обеда в столовой большого дома Костас был приглашён на срочно созванное собрание правления колхоза и представлен как новый главный ветврач. Нине, присутствующей на собрании, казалось, что ещё больше удивить Костаса никто не сможет — но ошиблась.
Когда на собрании оказалось, что почти все специалисты колхоза — киборги, он был просто шокирован!
— Я слышал от Юрия Сергеевича, что здесь колхоз киборгов, но… не кажется ли вам, что это перебор? И записи Остина видел… но как-то это…
— Неправильно? — спросил у него Платон, — но ты же знал, куда летишь? Полторы недели прошло, как мы договорились. Хоть бы на сайт заглянул, или в группу в соцсети.
— Знать-то знал… — выдохнул Костас, — Остин говорил про Змея, про то, как в волчьих шкурах на пару бесконтакт показывали на камеру. Про то, что здесь из трёх управляющих два киборга и про то, что здешние киборги учатся в вузе… и на сайте был… но одно дело – слышать… и совсем другое – увидеть самому. Я совсем не против разумных киборгов… и даже за. Но когда главный агроном – киборг, главный бухгалтер киборг, главный экономист киборг, бригадиры киборги…
— Зато главный зоотехник – человек, — с усмешкой сказала Аглая, — и главный механик, а теперь и главный ветврач у нас человек. Если, конечно, ты не передумаешь.
— Не передумаю… но вот надолго ли останусь, уже не от меня будет зависеть. Через полчаса прилетит жена с детьми… и если ей не найдётся работа…
— Работа-то найдётся, — вмешалась Нина, — заведовать Сомовским сельским клубом. А то у нас там зал открывается только для репетиций ансамбля… да библиотека работает. Но вот согласится ли она? Отработай хотя бы пару недель, пока мы начнём искать другого ветврача.
Костас согласился, сразу написал заявление на приём в колхоз, получил подписи всех троих управляющих – и пошёл с Асланом принимать дела.
Имя воина. Глава 388
Жена Костаса с детьми и киборгами прилетела не через полчаса, как пообещал Костас, а вечером, в полшестого.
Ветврач к этому времени успел не только принять дела от Аслана, заодно по видеосвязи познакомившись с дежурившими в субботу сотрудниками районной ветстанции, заказать у них персональную печать и право подписи на документах на русском языке, но и пройти по островам, познакомиться с работницами столовых и заполнить холодильник в квартире продуктами.
Охранники сообщили Змею о появлении в небе незнакомого флайера, почти сразу Костасу позвонила Лариса с вопросом: «Где можно приземлиться?» — и Костас начал объяснять, где находится дом, в котором ему выдана квартира. Подошедший к нему Змей, видя, с каким трудом он объясняет, как найти дом, который он сам недавно впервые увидел, спросил:
— С твоей женой летит хоть один киборг? – и, получив утвердительный ответ, отправил запрос на доступ DEX-охраннице, получил его и скинул координаты и карту островов.
Встречать семью нового ветврача вышли Нина с Хельги и Платоном и Костас с Ростиславом и Ральфом и почти все специалисты колхоза.
Таксофлайер, на котором прилетела Лариса, был под завязку загружен продуктами, которых, по её мнению, на островах не было: макароны, крупы, оливковое масло, специи, пара видов сыра и фрукты. Она была крайне удивлена, узнав, что на островах есть магазин, медпункт, сельсовет и отделение банка в нём, сельский клуб и два общежития для киборгов, строятся ещё два двухэтажных дома, школа и детский сад. Оба прилетевших с ней киборга разумными не выглядели, но одеты были не в униформу и только по машинному поведению можно было опознать в них живую технику.
Змей предложил Костасу свою помощь при разгрузке багажника флайера и потом занести все вещи в квартиру – Костас удивлённо согласился, а, пока они вместе с прилетевшими киборгами вынимали и перетаскивали в квартиру тяжёлые сумки, Нина предложила Ларисе зайти к ней в дом на ужин.
— А можно не прямо сейчас? – ответила вопросом Лариса. Она говорила по-русски почти без акцента, переходя временами на родной ей греческий, но тут же поправлялась и повторяла слова уже по-русски:
— Нам надо отдохнуть после перелёта и города. Мы успели посмотреть город, покушать в кафе, зайти в офис ОЗК и зарегистрировать Омелию, — и она показала на няню детей, — и Оливию, — и представила свою охранницу, — к тому же дети устали и им нужно отдохнуть.
— Я поняла, — ответила Нина, — сорок минут вам хватит? Хельги, — обратилась она к своему «рыцарю», — попроси, пожалуйста, Руслана запрячь Восхода, через сорок минут подъехать к этому дому и отвезти наших гостей к нашему дому.
Когда Хельги отчитался в выполнении просьбы, Нина попросила Ларису и Костаса не задерживаться и в сопровождении Хельги пошла к дому, а Платон и Змей остались проводить Аслана, который уже перевёл таксофлайер на площадку перед общежитием, в котором жил, и на котором собирался улететь в Звёздный.
Костас и Лариса пришли к дому без киборгов, оставив их с детьми, Нина встретила их на крыльце и попросила Руслана подождать полчаса и потом отвезти супругов обратно, но Костас сказал, что они дойдут пешком – и Руслан уехал на конюшню – а потом Нина познакомила их с Моржом и Эдгаром, попросив Моржа утром показать Ларисе дом и познакомить с Гердой и Сребренкой.
Ужин прошёл в дружеской обстановке и ограничился только знакомством с живущими в доме киборгами, так как Лариса и так устала за день, да и дети остались в незнакомой им квартире – и поэтому уже через полчаса Костас и Лариса попрощались и пошли пешком в посёлок.
***
На следующий день, одиннадцатого мая, Змею и его сестре Лиляне, привезенной с Нови-Сада, исполнилось по десять лет. И Нина, поздравив приёмных детей с юбилеем, собралась отметить этот день большим праздником.
Погода была дивно тёплой, настроение – отличным, и поэтому во время утренней прогулки в коляске Нина попросила Руслана остановиться у сельсовета и зашла к Фриде поздороваться, пригласить на торжество и немного поболтать. Хельги спешился и пошёл следом за ней.
В кабинете уже сидела Лариса и за чашкой чая с булочками о чем-то разговаривала с Фридой и Ральфом. Нина, поздоровавшись, поинтересовалась:
— Как разместились? Нравится здесь?
— Пока да, — ответила Лариса, — я уже успела посмотреть на новостройки и зайти в здешний магазин. И в кафе. Все отлично… вот только понять не могу, где здесь люди, а где киборги. В форме только охранники, но им и положено быть в форме. Вот полицейский в форме… ему тоже положено так одеваться.
— Это просто, — рассмеялась Нина, — достаточно знать, кто здесь люди. А все остальные — киборги. Из людей здесь постоянно живут пока… около десятка. Я, мой племянник Григорий, старый учитель и по совместительству волхв, заведующая конефермой Инга, но она сейчас в декретном отпуске… у неё муж киборг и сейчас они заселяются в данную им квартиру в том же доме, где ваша, но в другом подъезде. Ещё есть её подруга Джуна, она главный зоотехник, Ростислав и вы с детьми. Да, ещё в доме живёт девочка Сребренка с няней Mary да иногда прилетает тёмный волхв с DEX’ом… раньше у него кибер-пёс был, давненько его не видела… скорей всего, оставил в деревне, где жена его живёт. А все остальные киборги. Лариса, местные… и не только местные… люди практически привыкли к существованию разумных киборгов и это уже не вызывает ни отторжения, ни неприязни. Твоё удивление, что киборгов здесь больше, чем людей, понятно. Колхоз начинался с одного выпрошенного у заповедника модуля, в котором я поселила выкупленных киборгов. А теперь мы стараемся привлечь людей для жизни здесь… и для помощи киборгам. Кстати, Ральф тоже киборг… DEX-6.
Лариса быстро оглянулась на сидящего у двери мрачного парня в форме полицейского, которому новые люди сразу не понравились, хоть и не нарушали порядка – и выдохнула:
— И всё? И как вы справляетесь? А для кого тогда клуб? И школа? И… детсад? Этим привлекаете людей?
— Пытаемся, — усмехнулась Нина, — мы же не настолько одни здесь! К нам довольно часто прилетают люди из деревень и сёл, сотрудники ОЗК, гости из города, проверяющие из Департамента сельского хозяйства… у нас скучно не бывает. В этом году принят на работу… или службу?.. участковый полицейский, теперь их пара, человек и киборг. Кстати, есть отделение банка и там тоже человек работает, Майкл… и у него тоже напарник DEX…
— Погодите… Вы не назвали Фриду… это нарочно? Она же глава сельсовета! Кстати, она сама сказала, что можно по имени…
— Имя Фрида Бок Вам ни о чём не говорит? — спросила Нина, переглянувшись с улыбающейся выбранной главой сельсовета.
— Фрида… Бок? Фрекен… Бок? Это… с Вас… с тебя… сняли мультфильм?
— Я киборг, — остановила её Фрида, — Mary-5. Спецсерия «Фрида Бок». Можно, конечно, сменить имя, это разрешено… но я сделана слишком узнаваемой и потому всё равно все будут звать Фридой. И… да, можно на «ты».
— Тогда и меня можешь называть на «ты» и по имени, — только и смогла ответить Лариса. Потрясение было слишком большим: киборги на этих островах были не только охранниками и обслугой, но и бригадирами, и специалистами колхоза, руководя такими же, как они сами, киборгами… а теперь и глава сельского совета оказалась киборгом! Она минут пять молча пила чай с фирменной плюшкой Фриды, а потом тихо сказала:
— Я в шоке! вот никогда бы не подумала, что есть разумные Mary!
— Есть, — заверила её Нина, — не так много, как могло бы быть, но есть. Ты же видела видео на нашем сайте, знала, куда летишь… вы же наверняка вместе с мужем обсуждали, соглашаться ли ему на работу здесь. Костас сказал, что ты режиссёр… а у нас впереди выставка сельскохозяйственных животных, празднование Купалы и как минимум четыре свадьбы. А в Звёздном будет театр… и ещё конный театр. Строится детский сад и школа, есть сад и спортплощадки, продукты в основном все свои, покупаем только то, что здесь не растёт…
Они говорили ещё почти четверть часа и Нина, пригласив всех на вечернее торжество в столовой своего дома, предложила Ларисе прокатиться с ней в коляске до сада — и та согласилась.
В саду кипела работа по установке купола, Ратко сиял от радости, Змей, Остин и Волчок сами устанавливали вокруг сада огромные – примерно два на три метра каждый — стеклопластиковые щиты, которые крепили к горизонтальным опорам. Платон закончил разговор с курьером, который привёз разобранный купол, оплатил доставку и подошёл к коляске.
— Нравится? – спросил он жену, — я больше размером заказал, чем сад. Игорь Ильич пообещал абрикосовых саженцев привезти, а Ратко хочет сакуру посадить… я уже договорился с Ботаническим садом в тропической зоне…
— Погоди… я думала, купол круглый будет. Вроде сферы. А здесь просто огромная теплица. Причём с очень крутой треугольной крышей… стены даже на вид метров пять высотой…
— Пять с половиной! – с гордостью сказал Ратко, — и ещё высота крыши почти два метра! И даже с подогревом! И даже можно персики выращивать!
— Это сколько же надо электричества, чтобы всё обогреть! – воскликнула Лариса, — а… оливковое дерево можно вырастить?
— Крыша раздвижная, летом и в теплую весну и осень можно не закрывать, — весело ответил Платон, — дорого, конечно… но генератор у нас свой, за установку ещё одного доплатить придётся, но это не смертельно. Посадим сакуру, абрикосы, персики… а оливковое дерево посадить… пока не думали.
— Если бы были саженцы, то я попробовал бы вырастить, — добавил Ратко, — теплица размером тридцать на пятьдесят метров… и если будет ещё насыпь, можно поставить вторую такую же. Если Вы дадите мне саженец… хоть один… я попробую вырастить оливу. Всё-таки олива – символ мира… на этих островах для киборгов настала мирная жизнь, и в честь этого посадим оливу. Я смогу ухаживать за ней… я постараюсь.
— Отлично! – радость Ларисы была настолько искренней, что Нина облегчённо выдохнула. Значит, она готова остаться здесь и влиться в коллектив если не работников колхоза, то служащих сельсовета. А Лариса, заметив подошедшего мужа, закричала ему:
— Костас, у нас здесь будет кусочек Греции! Как же это замечательно!
— Прямо сейчас будет? – рассмеялся он, — олива растёт долго. И климат ей нужен другой. Но статую Афины Паллады мне разрешили поставить. Не здесь, а на крайнем юго-западном островке, где планируется местный ботанический сад. Я уже был там с местным жрецом… то есть, с волхвом. В этом году островок увеличат вдвое… и у нас может быть свой небольшой храм… и оранжерея с цитрусовыми деревьями… если решим остаться.
— Вообще-то мы планировали на нём выращивать лекарственные растения и уже назвали его Аптечным, — Платон выглядел удивлённым, так как о таком решении волхва он не знал. Но возражать не стал – с волхвами спорить не принято – и, мгновенно посовещавшись по внутренней связи с Фролом, Змеем и Волчком, ответил:
— В этом году мы планировали увеличить остров, сделать его ровно-овальным и посадить на грядки семена медоносных растений. Если будут саженцы оливы, подростим их в этой теплице и пересадим в теплицу… в оранжерею на Аптечном островке в следующем году. И… как я понимаю, вы оба согласны остаться у нас и помогать развиваться далее?
— Меня всё устраивает, — быстро ответил Костас, — работы много, и помощников много… лошади есть. Есть возможность заниматься видеосъёмкой и монтажом клипов. Ездить научусь, не проблема. Плохо, что климат очень уж неустойчивый. Сегодня плюс двадцать, а завтра может снег выпасть… а послезавтра снова плюс двадцать. Лариса, тебе как здесь?
— Климат, конечно, не Новые Афины… но и не Ново-Суоми, куда мне предлагали. Из плюсов то, что мы можем спокойно общаться с Афиной Палладой и давать ей жертвы. Ваш волхв даже пообещал помощь в установке статуи богини и алтаря… и ничего, что она будет из дерева. Сейчас её по эскизу уже вырезают в мастерской, а чуть позже, когда мы обживёмся, я найду мастера, который сможет украсить её янтарём или перламутром. Конечно, мы знаем заповедь «Не ходите в земли чужие со своими богами…»… но здесь есть возможность соблюдать наши обычаи и обучить этому наших детей. Из минусов… извините, но очень непривычно, что глава поселения – киборг. Вы бы не сказали, сама бы не поняла… Фрида очень толково говорит и объясняет… очень надеюсь, что сработаемся.
— Значит, мы можем на Вас рассчитывать? – уточнил Змей.
— Давайте на «ты», — перебил его Костас, — у нас тоже говорят богам «ты». Мы остаёмся. Работы много… и не только для меня. Здесь есть перспективы. Есть медпункт, будет детсад и школа… я ещё вчера думал, зачем они нужны на архипелаге киборгов? Сегодня видел девочку с няней… девочка верхом на пони, няня пешком рядом. Сейчас наши дети играют вместе с ней в песочнице, их няни играют тоже!
— Они обе киборги, и у обоих не было детства, — заметил Платон, — к Герде прежний хозяин относился, как к подвижной мебели… а ваша Mary… ведь вы взяли её под опеку в ОЗК на той планете, где жили ранее? У неё тоже не было детства. И теперь они имеют возможность отыгрывать его.
— Поэтому у вас между медпунктом и модулями сделана песочница? И спортплощадки для этого же?
— Отдыхать мы тоже умеем, — рассмеялся Платон, — все кологодные праздники отмечаем, дни рождения… то есть, дни выпуска у киборгов, свадьбы, похороны… правда, кродировали только животных, но по обряду, чтобы их души попали в Ирий. Скоро посевная, есть приплод у коров и у овец с козами, почти все кобылы дали жеребят… осенью первые свои яблоки будут. К осени вы можете определиться, где хотите жить… на каком из островов… и поставить фундамент будущего дома. А следующим летом справить новоселье. Мы вас не торопим с решением, Костас принят в колхоз на месяц.
— А пока можете слетать по деревням и познакомиться с людьми, — поддержала мужа Нина, — у нас есть друзья почти во всех сельсоветах. В Орлово живёт семья бригадира строителей, которые здесь работают. В Кротово живут наши друзья, в Песцово живёт моя подруга с шестнадцатью детьми от киборга… инкубаторскими, и воспитывает их Веселина со свекровью и мужем-киборгом, которого её свекровь усыновила…
— Всё, я понял, — остановил её Костас, — да, я согласился на месяц. По работе всё равно придётся летать по деревням, посмотрю, что да как, может, и совсем останемся. А теперь мне надо сходить на ферму и в курятник.
Нина предложила подвезти его до фермы – Костас предложение принял, но сел рядом с Русланом на козлы, а не на сиденье коляски. Хельги верхом поехал сзади, внимательно наблюдая за новым ветеринаром и его женой.
Имя воина.
Глава 389 11вск 12пнд 13вт 14ср май 04 год
После обеда Нине пришла в голову мысль слетать в город за подарком для Змея, но Платон отговорил её от этого, сказав, что к половине четвёртого пополудни, когда должен начаться торжественный банкет, она может не успеть вернуться.
— Почему полчетвертого? — удивилась Нина, — обычно мы празднуем вечером… или в обеденное время.
— Чтобы животноводы смогли прийти до вечерней дойки и вечернего кормления. Чтобы полеводы смогли перекусить и снова выйти на работу. Столовая у нас не настолько велика, чтобы вместить всех сразу, и поэтому гости будут приходить по очереди.
— И снова ты прав… но как же тогда подарок? Я хотела купить что-нибудь полезное в городе… и вкусное…
— Торт? — спросил Платон, — или пирожные? Арбуз? Прости, родная, но я всё уже заказал. И Дерека я тоже предупредил, — с улыбкой продолжил Платон, — и даже знаю, какой торт был у Змея первым. Не беспокойся, всё будет хорошо.
Успокоившаяся Нина после обеда сначала проверила почту на своей странице в соцсети, ответила на вопросы, а в два часа пополудни решила зайти на Мирный остров, чтобы пригласить строителей на торжество и посмотреть на строящийся дом.
Первый этаж здания был почти закончен — и строители возводили стены второго этажа, сразу ставя в оконные проемы стеклопакеты и двери в дверные проёмы. Киборги работали практически бесшумно, и были слышны только указания бригадира и шум строительной техники.
Доброхот заметил Нину и её спутника ещё на дамбе и подошёл поздороваться. От приглашения на праздник он сначала отказался, говоря, что надо за световой день сделать возможно больше, пока не испортилась погода, но потом согласился прийти:
— Только мы ненадолго, на полчаса… надо работать. Всё-таки породнимся скоро.
— Вот и ладно, — обрадовалась Нина, — многие придут всего на полчаса, посевная скоро да и на дамбах работ очень много. Мы будем ждать вас!
Когда Нина вышла с территории ипподрома, было уже почти три часа пополудни – и она поспешила домой, чтобы успеть переодеться до начала торжества.
В половине четвертого столовая в доме Нины раскрыла двери для приёма гостей – и первыми явились представители семьи Орловых: Доброхот пришёл со строительства дома пешком и с двумя помощниками-DEX’ами, а Некрас и Невзор с Мирой, Любице, бабушкой и их киборгами прилетели из деревни, куда девушки прилетели из города на выходной. Чуть позже из города прилетели Карина, Леон и, к удивлению Нины, Лариса, бухгалтер ОЗК. Нина, встречавшая гостей на крыльце дома, обняла подругу и поздоровалась с обоими киборгами – и Змей принял от них перевязанную широкой лентой коробку в подарок. Его родная сестра Лиляна, привезенная с Нови-Сада, отмечала день рождения в первый раз и с местным обычаем праздновать знакома была только по просмотренным видеозаписям.
— А можно посмотреть лошадей? — тут же спросила Irien’ка, — а то Златко их рисует… а я только на его рисунках их видела.
— Конечно, можно! — ответила Нина, — но только после поздравлений и угощения. Давай, я сразу познакомлю тебя с… Ян, подойди, пожалуйста, — подождав, когда празднично одетый Ян приблизится, Нина познакомила его с Ларисой и попросила его после праздничного застолья показать Рыжика и других лошадей.
И снова в столовой большого дома сидели за одним столом люди и киборги – и поздравляли с днём рождения (выпуска) киборга, являющегося приёмным сыном хозяйки дома. Столы ломились от продуктов, произведённых на этих островах и выловленных в озере, гости и хозяева знакомились и поздравляли друг друга – и Костас с женой с удивлением понимали, что на этих островах живёт одна большая семья.
Лариса-человек смотрела на сидящую напротив неё Ларису-киборга и думала о том, как же они похожи и что процессор в её голове не мешает ей вести себя по-человечески. Сидящий рядом с Ларисой-киборгом Леон спокойно общался с окружающими гостями голосом и совершенно не походил на машину, деревенские киборги совершенно не отличались от деревенских же парней и девушек ни одеждой, ни поведением, и вообще… если не знать точно, что эти двое именинников – киборги, то от людей не отличить! Лариса взглянула на мужа – и Костас рассмеялся:
— Ну… мы знали, куда летим. Видели сайт и страницу в соцсети… но в реальности здесь всё ещё круче! Мне нравится… и тебе понравится тоже.
Ровно через тридцать минут Змей собрался вернуться к работе, оставив сестру праздновать дальше – и Нине пришлось остановить его:
— Ты ещё должен разрезать и раздать гостям свой праздничный торт! Но если ты спешишь на работу, можно сделать это прямо сейчас. Тогда Лиляна разрежет свой торт ближе к вечеру.
Змею пришлось согласиться, но Лиляна попросила привезти и её торт сразу, чтобы разрезать и раздать его правильно, так, как принято в этом доме – и Нина попросила Дерека принести оба торта в столовую. Когда Авиэль в костюме эльфа вкатил в зал сервировочный столик с двумя огромными тортами, к именинникам подошёл волхв, поздравил их, подал Змею и Лиляне по коробочке со свечами и открыл принесённую с собой небольшую лампаду со священным огнём дома Змея.
Змей уже знал, что надо делать – и первые кусочки торта с горящими свечками подал приёмным матери и отчиму с благодарностью за спасение и подаренную жизнь на свободе. Вслед за ним его сестра сделала то же самое. Нина прослезилась и обняла приёмных детей одного за другим – и только после этого взяла у них по блюдечку с кусочком торта и горящей свечкой.
— А теперь можно загадывать желания, — торжественно произнёс волхв, когда Морж взялся разрезать оба торта, а Дерек и Авиэль стали носить гостям блюдечки с кусочками торта и свечами, — огонь передаст богам ваши мечты… и они начнут исполняться. Лиляна, чего ты хочешь?
— Жить, — мгновенно ответила девушка, — жить. И чтобы никто не воевал.
— Похвально! Мы все хотим жить в мире со всеми… но с охраной жить всё-таки спокойнее, чем без неё. И Змей, как начальник охраны архипелага, это понимает лучше всех. Мы за мир, но, если ещё кто-то захочет ликвидировать колхоз и сдать всех на опыты, мы сможем собраться вместе и прогнать захватчика… как уже было с моим зятем.
Желания были загаданы и свечи прогорели – и Змей, извинившись перед гостями, ушёл на стройку помогать рабочим. Вслед за ним ушла и его сестра, так как пора было доставать ульи и ставить их на выделенном под пасеку островке и на дамбах. Ушли и животноводы – пора было начинать вечернюю дойку и раздачу кормов – зато пришли отдохнуть полеводы и работники теплиц, после них пришли строители дамб… в половине седьмого улетели Карина и киборги, за ними собрались и улетели гости из деревень, а праздник закончился почти в восемь вечера.
Подарки для Лиляны унёс пришедший почти последним Медовед, а подарки Змею Морж перенёс в его комнату.
Нина была довольна праздником, но решила всё-таки в ближайшие дни слетать со Змеем в город, чтобы он сам выбрал для себя подарок.
***
На следующий день, двенадцатого мая, Костас с утра улетел в город, чтобы получить на ветстанции персональную печать и документ на право подписи на справках, вернулся почти в половине третьего пополудни и оставшийся день провёл на конюшнях вместе с прилетевшими Юрием Сергеевичем и Германом.
Юрий Сергеевич после осмотра жеребят и консультаций Руслана и Полкана зашёл в дом поужинать и в девятом часу вечера улетел обратно вместе с Остином. А Герман остался на пару дней, чтобы помочь оставшимся кобылам при родах.
***
Тринадцатого мая в десять утра на Жемчужный остров наконец-то прилетела Ира за киборгами. Флайеробус, принадлежащий администрации города Звёздный, был небесно-голубого цвета и по обоим бокам имел надпись «Город Звёздный – город для жизни!».
— Доброе утро! – Нина внимательно осмотрела новенький сверкающий свежей краской шестнадцатиместный бус и спросила: — Это кто додумался такую надпись сделать?
— Утро доброе! – ответила сестра, — Тор придумал, а Дамир с Зиркой написали. Красиво же… и правильно. Кстати, — она обернулась на стоящего рядом с ней парня, — это Тор, он теперь руководит обработкой добытого янтаря и охраняет модуль, где эта обработка проводится. У него янтарь для вашего ювелира… куда отнести? – и Тор по её просьбе открыл небольшой чемодан, заполненный пакетами с камнями разного размера и цвета, — здесь около пяти килограмм. Изделия стоят дороже, чем необработанные камни… а здесь есть специалист для этого.
Нина попросила Хельги сообщить Ворону о привозе янтаря – и Тор с согласия Нины побежал к дому, чтобы передать ему чемодан. А Нина с Хельги и Ирой подошли к медпункту, у которого уже стоял Саня. Поздоровавшись, они прошли в комнату отдыха, где уже сидели на диване и креслах семь девушек-DEX в стандартных комбинезонах и с стандартно машинным выражением на лицах слушали речь тёмного волхва.
Темногор поздоровался с Ирой и сразу спросил:
— Кто сопровождать будет? «Семёрки» всё-таки… а ты одна вроде.
— Не одна… здрасьте! – ответил прибежавший Тор, — я ещё есть. Справимся.
— С семью «семёрками»? Да, все они девчонки. Но любая из них заломает тебя на раз. Ладно, будем думать, что уговорили… слетаю с вами. Со мной Марат и Одинец, — и он представил Тору своих спутников.
— Кибер-пёс? – удивилась Ира, — так вот он какой! Я слыхала о нём… но никогда не видела. Большой… и мрачный.
— Так и я не маленький, — рассмеялся тёмный, — и тоже не слишком весёлый. Теперь к делу. Вы привезли тёплую одежду для них? Давайте сюда, пусть оденутся сначала.
Ира кивнула Тору – и он метнулся к бусу и вернулся с двумя большими сумками, в каждой из которых были куртки, шапки и ботинки. Раздав вещи и приказав одеваться, Ира с Ниной вышли из модуля медпункта.
— Были бы парни, отправила бы их на охрану стройки, — с досадой сказала Ира, — а девчонок куда пошлю?
— Куда? «Оленей» пасти, например. Аслан у вас должен обследовать стада этих… зверюшек. Ему уж точно нужны помощники для изучения даже одного стада. Мне так кажется.
— Мысль дельная, — согласилась Ира, — поговорю с ним об этом.
Одевшихся кибер-девушек тёмный по одной вывел из модуля и усадил на места в салоне буса, потом принёс из медпункта свой рюкзак, свистнул пса – и сам занял переднее место в салоне, отправив Марата в конец салона.
Удивлённая Ира возражать не стала, попрощалась с Ниной и вошла в бус, Тор сел на место пилота. Когда флайеробус взлетел, Одинец на флайере старика полетел за ним следом.
Тем временем Змей вывел из медпункта пятерых парней-«семёрок», чтобы отвести их на расширение дамбы на юго-западные островки до Аптечного острова, но Нина попросила сначала определить их в бригаду строителей:
— Пусть сначала доделают детский сад. А то у нас есть трое маленьких детей и две няни, а заниматься им негде. Но… сначала надо их поселить и накормить.
Змей согласился, позвонил Доброхоту, чтобы тот пришёл за новичками – и потом сам сопроводил их до общежития и помог разместиться.
После полудня резко похолодало до плюс тринадцати и поднялся ветер – и Нина до ужина просидела за терминалом, разбирая почту и отвечая на вопросы на сайте.
***
— Сходи лучше на ипподром и посмотри на новые коляски-качалки и упряжь, — сказал Платон Нине утром четырнадцатого мая, когда она сказала ему о своём желании слетать в город. — Полкан учится запрягать… Динара ещё зимой заездила мезенских кобылок, которых привезли первыми… в сани, конечно, а теперь приучает их к колёсным повозкам. Ты помнишь, я заказывал упряжь и всё остальное? Курьер прилетал в шесть утра… я сам всё принял по описи.
— Помню, — ответила она, — на небольшой коляске я сама смогу управлять лошадкой. Но…
— В город слетаешь завтра с утра. И хоть на весь день… в музее завтра в полдень концерт музыканта-любителя с Нового Ярославля, заодно посмотришь… может, он и к нам прилететь захочет.
— Тогда… возьму с собой Клима и Арнольда. Спроси у них, согласятся ли со мной слетать, пожалуйста, и… нам бы флайер побольше, вдруг уговорим этого музыканта сразу лететь к нам.
— Хорошо, всё сделаю. А теперь иди… тебя ждут.
На ипподроме радостный Полкан осваивал искусство наездника, управляя запряжённой в беговую качалку мезенской кобылкой-двухлеткой. Со стороны это смотрелось совсем не так, как в учебном видеофильме, скачанном из сети – всё-таки порода не рысистая – но приучать молодых лошадей к упряжи можно и так. К тому же: проведение бегов – тоже шанс на спасение породы. Внутри бегового круга и на конкурном поле конюхи выгуливали кобыл с жеребятами.
Киборги приход Нины с Хельги заметили сразу – но Нина через своего «рыцаря» попросила их не прерывать тренировку и поднялась на второй этаж зрительской трибуны, откуда была видна вся беговая дорожка. Наблюдая за тренировкой Полкана, она совершенно не расслышала, что сказал ей Хельги и переспросила.
— Хотите прокатиться? – спросил Хельги голосом Олафа, — есть двухместные дрожки на четырёх дутых колёсах. Так я запрягаю?
— Но… я как-то не готова кататься… — растерялась Нина, — хотя… сейчас подойду.
У ворот ипподрома она встретила Олафа, который вёл под уздцы запряжённую в дрожки мезенскую гнедую кобылу. К правой оглобле между гужом и чересседельником был привязан трёхнедельный светло-гнедой жеребёнок. Когда Нина села в дрожки и взяла в руки вожжи, Олаф отошёл в сторону – и Нина впервые управляла запряжённой лошадью сама, без помощи сидящего рядом киборга. Хельги сесть отказался:
— А вдруг жеребёнок запутается? Я тогда его распутаю.
Нина не стала настаивать, чтобы он сел, но уговорила встать сзади на подставку над задними колесами — и тронула вожжи. Сиденье коляски было достаточно высоко от поверхности дорожки, широкие колёса мягко шуршали по дорожке, жеребёнок спокойно бежал рядом с кобылой – и после первого круга неспешной рыси ей захотелось выехать из ворот ипподрома и проехать по привычному маршруту до сада. Но тут же пришла мысль, что жеребёнок, ещё не бывавший нигде, кроме привычного ему ипподрома, может испугаться и запаниковать – и потому Нина после второго круга попросила Хельги позвать Олафа и, поблагодарив за катание, передала ему лошадь.
После обеда Нина отпустила Хельги на тренировку на его коне и до вечера просидела за терминалом, редактируя почти готовую диссертацию.
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 4-й день бездорожного месяца
В ту ночь фрели охраняли йерр Тул и его шурин, и не снаружи, а внутри спальни. Трижды за ночь им пришлось будить поднимавшуюся с постели Ойю, и на йерра Тула эта ночь произвела слишком сильное впечатление. Он даже попробовал заикнуться о том, что готов вызвать высоких магов, лишь бы этого не повторилось.
Лахт снова отдал должное йерру Варожу: тот принес ему самые искренние извинения за то, что поначалу неверно истолковал его появление в спальне племянницы и не сразу оценил, насколько нелегко человеку лицом к лицу столкнуться с навью, чем бы она ни была.
Упырь — сущность опасная, смертоносная. Высасывая жизнь из жертвы, он тянет жизнь и из тех, кто оказывается рядом — а особенно из того, кто встает на его пути. Мышь замирает от ужаса под взглядом змеи, не догадываясь, что змея плохо видит неподвижные предметы; так устроен мир, и ужас мыши перед змеей может спасти ее от смерти. Мнимый, безотчетный страх перед упырем бережет человеку жизнь. Стоит ли преодолевать этот страх, человек решает сам — на то он человек, а не мышь. Домовый дед, банный дядька, конечно, тоже не лыком шиты, но и рядом с упырем не стояли, но… Да, разбудив Ойю, Лахт чувствовал себя потом отвратительно. И дольше отыскивал радость жизни — одного огонька свечи было маловато. Но после спуска под курганы он, помнится, дней десять не мог ни говорить, ни спать, ни есть — лежал дома, забившись под одеяло, и вздрагивал судорожно от каждого звука или прикосновения.
Чужой сон…
Выезжать собрались затемно и, пока дворовые седлали лошадей, позавтракали вдвоем с Хорком на кухне — от киселя, предложенного кухаркой, Лахт благоразумно отказался. Хорк все еще искренне негодовал.
Зато ночью разрешился вопрос с доброжелателем: домовый дед сам явился (верней, не совсем явился — так и не показался ведь!) к Лахту поближе к утру и высказал все, что думает о поимке шиморы. Но за то, что Лахт не выбросил бедняжку в лесу, а отнес в свой дом, дед и опрокинул кружку с киселем. Он не знал, кто подсыпал в кисель стекло, просто увидел в кружке смертельную опасность — домовые чуют смерть.
Лахт имел основания подозревать любую из женщин в доме, особенно фрову Коиру — она менее всех должна была опасаться за землю вокруг мызы, потому что угроза жизни ребенка ничто в сравнении с серебром. Но Лахт не считал женщин глупей самого себя, а уж фрову Коиру и подавно — она должна была предположить, что, прежде чем пригласить высоких магов, йерр Тул позовет другого колдуна, буде с Лахтом что-то случится. А это отнимет еще больше времени, чем поездка в Клопицу.
Нет, фрова Коира не стала бы этого делать. А тем более фрели Илма: при всей ее искренней привязанности к Ойе повод пойти на убийство был слишком мал.
Скорей всего, кто-то в доме сильно не хочет, чтобы Лахт ехал в Клопицу. И, возможно, йерр Варож был прав — довольно послать туда нарочного с письмом к коренному магу. Зачем ковыряться в давно забытой истории, если проблему можно решить без этого? Неужели для равновесия и справедливости, ради которых земля отпустила упыря?
Лахт не был уверен, что проблему можно решить без знания правды.
Хорк предложил по пути заехать в Хотчинский собор — соскучился по священницам? Но Лахт погромче объявил, что в Хотчино им заезжать некогда (пусть петля была и небольшой, с десяток верст).
Фрели Ойя, хоть и утомленная тяжелой ночью, вышла проститься с женихом — и вид имела такой хитрющий, что Лахт не сомневался в подвохе для бедняги Хорка. Жаль, что никакое наитие не подсказало ему, что́ задумала юница… Кроме нее провожать гостей вышли и дедушка Юр, и йерр Тул, и фрова Коира.
Хорк сел на коня, как всегда, с опаской — не доверял ни лошадям, ни конюхам, ни самому себе в седле. Лахт, посмеиваясь над бедолагой, спокойно сел в седло. Но не успел сунуть вторую ногу в стремя, как его спокойный и неторопливый Ветерок вскинул башку, заржал и сорвался с места, будто молодой необъезженный жеребец полуденных кровей и крутого норова! Лахт, в отличие от Хорка, в седле обычно держался крепко, а потому попытка сбросить седока Ветерку не удалась — и он понес вперед, не разбирая дороги. Прямо на постриженные глухонемым садовником кусты, росшие вокруг мызы вместо ограды. Невысокие совсем, в полсажени… И если бы Лахт поймал ногой стремя, то, может, и не вылетел бы из седла через голову коня, когда тот стал перед «оградой» как вкопанный.
Нормально начиналось путешествие! Иногда такое падение грозит сломанной шеей, однако Лахт вполне благополучно врезался в землю ладонями и проехал по сухой траве подбородком. От удара на минуту оборвалось дыхание — и только. Хором вскрикнули фрели Ойя, махавшая рукой вслед жениху, и ее мать. К Лахту кинулся йерр Тул. Перепуганный Хорк долго не мог спешиться, а Ветерок послушно стоял перед кустами и не собирался никуда бежать. В общем, когда йерр Тул подбежал к Лахту, тот уже поднимался на ноги, ругаясь и разглядывая ободранные ладони.
Под седлом Ветерка были не репьи — ветка дикой розы, мелкие и тонкие шипы которой с легкостью пробивали полотняные рукавицы и занозами впивались в кожу. И, конечно, все присутствующие с подозрением поглядели на Ойю. Она сделала честные глаза.
— Чего? Чего я-то сразу?
Фрова Коира объяснила ей, почему сразу она… Однако йерр Тул вступился за дочь:
— Коира, ты не права. Одно дело подшутить над йерром Хорком, не причинив серьезного вреда лошади, и совсем другое — подложить под седло ветку розы. Тут налицо злой умысел, а вовсе не шалость.
И Лахт был с ним полностью согласен: на шалость это походило очень мало, так же как мед в постели мало напоминал толченое стекло в киселе…
Конечно, йерр Тул предложил Лахту любого коня из своей конюшни, но тот предпочел ехать на Ветерке, а потому пришлось долго и тщательно таскать занозы из его спины, прежде чем смазать ее маслом.
К тому времени, когда Лахт был готов снова трогаться в путь, давно рассвело. Он нарочно повторил, что они поедут напрямик: через деревню Суиду на Я́мскую дорогу, и по ней — до пустоши Сумнуо, где свернут на Клопицу.
Наивный Хорк сильно удивился, когда Лахт, отъехав от мызы на версту, свернул в лес, чтобы выбраться на Хотчинскую дорогу.
Бездорожная улица тянулась через Хотчино с севера на юг и оправдывала свое название, особенно в начале бездорожного месяца — копыта коней вязли в разъезженной грязи. Учитывая, что улица была частью дороги, бегущей на полдень из города Священного Камня, Лахт в полной мере ценил шутку жителей Хотчина…
Совсем иначе выглядела Соборная улица, на которой, понятно, стоял вожделенный Хорком Хотчинский собор: утоптанная, присыпанная мелким гравием, с высаженными по краям цветниками. На нее запрещалось въезжать не только телегам, но и вообще лошадям, а потому пришлось спешиться и оставить коней на богатом постоялом дворе.
Лахт не горел желанием посетить собор Триликой, но Хорк его уговорил, взахлеб рассказывая о волшебном пении священниц и красоте их обрядов. Не то чтобы Лахт мечтал услышать волшебное пение или поглядеть на обряд, но решил воспользоваться предложением Хорка — врага надо знать в лицо. Когда-то он не считал Триликую и ее священниц своими врагами. Ну, богиня… Ну, сильная — и Лахт отнесся к ней со всем уважением. К тому же он не испытывал ненависти к ротсоланам, которые привели Триликую в Великий город. Но, к счастью, он быстро разобрался, что Триликая не столько сильная, сколько хитрая и ревнивая богиня. А ее союзы с сильными сущего мира и вовсе непобедимы — потому власть имущие и торопятся заручиться ее поддержкой.
И почему Лахт вдруг решил, что стоит как следует рассмотреть Хотчинский собор изнутри? Он часто проезжал мимо него, но внутрь никогда не заглядывал, испытывая что-то вроде брезгливости — бывал в соборах еще в Великом городе… Тому, кто поклоняется сущим богам, странно видеть нарисованное небо вместо открытого. Да и душно было в соборе из-за курившихся со всех сторон благовоний.
Священницы-дочери (целомудрие против развращенности) были как на подбор хороши собой. Впрочем, некоторые сестры (смирение против гордости) тоже Лахту понравились, чего никак не скажешь о матерях (простота против мудрости) — ничего общего с добрыми бабушками они не имели и более всего напоминали старых ведьм: все как одна высохшие, сморщенные, с темной кожей и скрюченными пальцами. Среди сестер тоже не было женщин с присущей их возрасту приятной пышностью. И если дочери были стройными, то сестры — костлявыми. И чем старше, тем костлявей. И ведь рожали не слишком часто — ровно столько раз, чтобы Триликая не знала нужды в служительницах. Может, все дело в цвете одежд? Дочери, понятно, были в светло-зеленом, сестры — в оранжево-красном, а матери в золотом. Или виной тому распущенные волосы? Не то чтобы Лахт находил простоволосых священниц бесстыжими, но ему бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний разглядывал волосы его жены, которые он видел только в спальне.
Дочерьми священницы становились с началом первой луны и оставались ими аж до двадцати лет, после чего торжественно лишались девственности под рукоплескания товарок — высокими магами. Говорили, что у них рождаются только девочки, которые тоже становятся священницами, но один ученый лекарь объяснил Лахту природную невозможность такого сложного колдовства, предполагая, что священницы определяют пол ребенка еще до его рождения и безжалостно вытравляют мальчиков на ранних сроках бремени. И это в то время как остальным запрещали эти подлые штуки под страхом отлучения от собора (и от коренной магии, разумеется)! Надо же наворотить таких сложностей вокруг продолжения рода! Сначала запретить связь мужчины и женщины вне брака, порицая появление внебрачных детей, а потом объявить страшным преступлением вытравление плода, дабы не было соблазна скрыть преступную внебрачную связь таким нездоровым способом. Тому, кто поклоняется сущим богам, этого не понять: и зачем надо запрещать внебрачные связи, если такие запреты ведут к убийству нерожденных детей? Ученый лекарь объяснил это просто: Триликая защищает людей от смертельных болезней, случающихся от любви. Вот уж точно: болит голова — руби голову!
Для рождения будущих высоких магов использовали других женщин, попроще, что ученый лекарь пояснил опасностью кровосмешения — если бы священницы производили на свет высоких магов, то вскоре выродились бы и те, и другие.
Волшебное пение священниц после этого не тронуло сердца Лахта, хотя пели они красиво — Хорк млел в полном восторге. Лахт же более прислушивался к словам, беззастенчиво и льстиво славившим Триликую. Впрочем, нескончаемый свет под потолком собора произвел на него впечатление — стеклянное блюдо размером с колесо амберного породителя, заполненное веществом изумительной прозрачности со множеством фитилей внутри освещало собор как сотня амберных ламп… Поразительным было смотреть на горящий огонь снизу. Коренная магия!
Ближе к середине священнодействия он понял, зачем нужно нарисованное небо и отопление в соборе — иначе зимой никто не выдержит столь долгого и нудного обряда. Так же как и в непогоду. А обряд непременно должен быть долгим, чтобы пение и бормотание священниц возымело расслабляющее действие и в головах присутствующих появились нужные священницам мысли. И если заповеданное целомудрие еще как-то можно было объяснить защитой от смертельных болезней, то смирение (против гордости) и простота (против мудрости) объяснялись только желанием Триликой безраздельно владеть своими поклонниками. И коренные маги, и власть имущие тоже имели с этого профит — продавать нескончаемые свечи гораздо проще неграмотным дурачкам с низкой самооценкой, не говоря о том, что управлять таковыми легче и удобней, чем людьми сильными, гордыми и умными. Счастье, что Исзорьем владеет Великий город с его народоправием, в отличие от ротсоланской Сверии с ее королями, продавшимися Триликой.
И как гордый (и образованный) морской купец мог с радостью поддаться на эдакое дурилово? Впрочем, гордость морских купцов штука сложная, недаром их в детстве учат подчиняться, и лишь потом — подчинять.
Лахт совсем заскучал было, как вдруг отчетливо понял, что ученый лекарь был неправ: беременные мальчиками священницы не вытравляют плод на ранних сроках… Мальчики рождаются у них так же часто, как и девочки. В аромате курившихся со всех сторон благовоний Лахту почудился запах склепа с нетленными мощами — запах некромагии… От него тошнотворно закружилась голова, и Лахт понял, что если немедленно не выйдет вон, то упадет на пол.
Как? Почему? С чего у него в голове появилась эта мысль?
Он направился к выходу с поспешностью, на которую оглянулась добрая половина присутствующих. И с особенной подозрительностью ему вслед смотрели три рейтара Конгрегации, смиренно стоявшие в задних рядах — должно быть, призванные охранять порядок в соборе во время обряда. Исзорские земли с точки зрения Триликой слишком дикие, и для большинства здешних жителей собор не свят — вдруг кто-нибудь вздумает оскорбить великую богиню каким-нибудь безобразным поступком? Например, спляшет без штанов перед жертвенником…
Надо немедленно разобраться, почему в соборе Лахту померещилось присутствие некромагии. Он подумал об этом, разглядывая от нечего делать одну из сестер на позднем сроке бремени. И… Лахт, конечно, не был ученым лекарем, но жена родила ему двоих детей, мальчика и девочку. Любая повитуха по форме живота беременной с легкостью скажет, мальчик родится или девочка. И та сестра, которую Лахт разглядывал в соборе, очевидно была беременна мальчиком. Никакого колдовства — наитие. А если мальчики рождаются живыми, но никто никогда не видел сына священницы, то куда они бесследно исчезают, родившись? Наитие — это не колдовство, оно не всегда дает верные ответы на поставленные вопросы. Священницы, подобно кукушкам, могут пристраивать мальчиков в чужие семьи. Совершенно необязательно их убивать. Более того, убийство младенцев — это последнее, что должно было прийти в голову нормальному человеку. Но двенадцативерстовой Хотчинский собор питает не только коренную магию округи, но и оживляет убитую землю, и дает силу высоким магам. Неужели слезы умиления на глазах Хорка дадут собору столько сил? Вряд ли. А некромагия, в отличие от всех остальных, не нуждается в подпитке — она суть сила земли, самая сущая из всех магий. И потому самая страшная — страшней высокой.
Нет, не самая — есть еще магия крови, и если некромагия из смерти может рождать и жизнь, то магия крови жизнь превращает в смерть. Впрочем, Лахт никогда не видел ни одного кровавого мага и даже подозревал, что их существование — досужие домыслы.
Тошнота постепенно отпустила, стоило вдохнуть свежего воздуха. Наитие предлагает наиболее вероятный расклад, не более. Или даже один из вероятных.
Не успел Лахт устроиться на красиво постриженной травке возле собора (как раз небо прояснилось и пригрело солнце), как рядом с ним оказалась сестра-священница, примерно его ровесница — достаточно привлекательная, чтобы восхититься ею как женщиной, и достаточно пожившая, чтобы не счесть ее молоденькой дурочкой, чьи слова не стоят внимания. И — надо же! — костлявой вовсе не казалась. Это для мужчины тридцать шесть — возраст расцвета, а священнице скоро идти в матери…
— Почему ты ушел с обряда? — вкрадчиво спросила она, не обвиняя, не любопытствуя, а именно желая понять. Будто желая.
Распущенные волосы священницы словно предполагали особенную близость — и не родство душ вовсе. Светлые-светлые были волосы, на них не видна проседь — говорят, многие священницы вышли из вадьян, с тех пор как ротсолане завоевали волосовы земли. Впрочем, вироланки тоже обычно беленькие… Священницы обновляют свою кровь, забирая к себе местных девочек с нужными способностями.
— Я поклоняюсь сущим богам, — ответил Лахт в надежде вызвать ее гнев или презрение.
Ни гнева, ни презрения он не ощутил.
— Это не помешало тебе прийти в собор, пусть даже из любопытства. Почему же ты не дождался окончания обряда?
— Не хочу смотреть, как мой товарищ расстилается ковриком перед Триликой, — честно пояснил Лахт.
— Ты никогда не целовал руку матери и не стоял на коленях перед женой? — с легкой улыбкой спросила священница. Она дышала в такт с Лахтом и смотрела ему в глаза. Ее хотелось любить. И слушать. И слушаться.
— Мне не довелось целовать руку матери, и я никогда не стоял на коленях перед женой — но, случалось, носил ее на руках.
— Но разве ты не испытывал благодарности жене? Например, за подаренных тебе детей?
— Отчего же, испытывал. Но она не требовала, чтобы в благодарность я позволял ей вытирать об меня ноги.
— А тебе самому не хотелось преклонить перед нею колена? Осознавая, как высок ее жребий — рождение детей? Как глубока ее мудрость, данная природой для исполнения этого жребия?
Она знала, какими словами говорить с Лахтом. Он отражался в ней, будто в зеркале, и верил, что лишь эта удивительная женщина понимает его, как он сам понимает себя. Мнимая близость пьянила и сносила голову. Если бы Лахт не был женат на самой лучшей женщине от полуденных до северных морей, он бы обязательно голову потерял.
— Да ладно, дело нехитрое — у круглых дур рожать детей получается ничем не хуже, — нарочно ответил Лахт, отлично понимая, о чем толкует священница — иногда и распоследняя дура обладает глубокой женской мудростью. Умением управлять мужчиной, способностью заставить его быть отцом. Женским чутьем, мудростью сердца, а не мозгов.
— Но у тебя, сколь бы ты ни был умен, родить дитя не получится, — снова улыбнулась священница. — И любить его так, как любит мать, ты не сможешь, этого нет в твоей природе.
— Я люблю своих детей.
— Не сомневаюсь. Но твоя жена любит их всем своим естеством, а не только сердцем. И как твоя жена любит твоих детей, так же Триликая любит тебя, хоть ты и не смотришь в ее сторону.
— Думаю, ее любовь ко мне сродни любви моей жены, но не к детям, а к запеченным в меду яблокам, — рассмеялся Лахт. — Было бы странно, если бы яблоки смотрели в ее сторону.
Ничто не могло смутить священницу, как бы Лахт ни старался оскорбить великую богиню. Не на того напала! И дышала-то правильно, и в глаза-то смотрела, и говорила хорошо — но с Лахтом нужна была мастерица рангом повыше. Которая сумела бы заговорить, задурить голову, как они это умеют.
— Ты ошибаешься. Триликая делает людей счастливыми детьми. Особенно тех, кто в детстве не знал материнской любви…
— Я в этом не сомневаюсь. Можжевеловка тоже делает людей счастливыми детьми, и я сам не прочь расслабиться — но мне вовсе не хочется расслабиться раз и навсегда.
— А знаешь, ты интересный, — такой чистой, искренней улыбки Лахт не заслужил. — Я приглашаю тебя в святая святых — к нам в обитель. Не каждому выпадает такая честь!
Ага. Только тем, кому не удалось свернуть мозги набекрень на травке перед собором. Тем, кому нужна священница с особым даром убеждать.
— Спасибо, я тороплюсь по делам. Но в другой раз непременно… — Лахт осклабился ей в ответ. И все-таки выдавил из себя вопрос: — А насколько сильно Триликая любит мальчиков, которые рождаются у священниц?
— У священниц не рождаются мальчики, — снисходительно улыбнулась та. И улыбка ее была вполне искренней. Лишь когда сестра выдержала ее на лице положенное время, на излете улыбки, губы ее почти незаметно дрогнули. И не нужно было быть колдуном, чтобы понять: она лжет.
* * *
Хорк вышел из собора успокоенным. А ведь колдун едва не поколебал его любви к Триликой! Нет, Хорк не сомневался в правильности выбранного пути — какая миссия может быть выше миссии защищать слабых? И кому, как не Хорку, идти этой стезей? За год он успел поучаствовать в полусотне рейдов, некоторые из них были настоящими сражениями — если на людей злым находом шли ватагой или большим семейством, как это, случается, делают пришлые строители или кузнец с сыновьями. Но чаще, конечно, слуги Рогатого вредили людям исподтишка, и тогда рейтаров звали не только чтобы обезвредить злодея, но и отыскать его, доказать виновность. До этого Хорк пока не дорос, однако надеялся когда-нибудь дорасти. Потому ему было так интересно наблюдать за действиями колдуна. И почему он не любит Триликую? Ведь делает одно дело с Конгрегацией! Вон как ловко изловил шимору и выяснил, кем упырь был при жизни.
Нет сомнений, колдун — добрый человек. Но священница в Котельном соборе, к которой Хорк ходил не реже трех раз за месяц, давно разъяснила, что истинная борьба с Рогатым со стороны может показаться жестокой. Разве можно победить зло без жестокости? Когда Хорк вместе с товарищами рубил тело змея, сжимавшее шнаву, он не думал о том, что это жестоко или несправедливо по отношению к змею — так и война с Рогатым: нет и не может быть несправедливости в этой войне. К тому же Конгрегация редко проявляла жестокость, и даже наоборот: злую ведьму в какой-нибудь деревне люди сами могли бы утопить или повесить, рейтары же всегда везли ее на справедливый суд. Опять же, в этом случае ведьма не могла наслать на погубивших ее людей какое-нибудь страшное проклятье, а убитая, не вставала из могилы.
Иногда, конечно, приходилось действовать обманом — наверное, поэтому колдун сказал, что слово рейтара не стоит выеденного яйца. И сказанное им все еще мучило Хорка.
Колдун сидел на солнышке и жмурился. Ведь в Исзорье не запрещается поклоняться сущим богам, а колдовство бывает разное. Бывает злое, а бывает и доброе. Может быть, когда-нибудь колдун поймет, что Триликая несет людям тепло и свет, и повернется в ее сторону?
Прилично пообедав в трактире при постоялом дворе, направились в сторону Я́мской дороги — время не только перевалило за полдень, но, пожалуй, шло к вечеру. Копыта вязли в грязи Бездорожной улицы, и вскачь лошади шли недолго — быстро устали. А на Ямской дороге не просто пошли шагом — иногда приходилось спешиваться и по грязи вести коней в поводу.
— О боги, сущие и мнимые… — ругался колдун. — По болоту ехать и то проще… И какая нелегкая понесла тебя поглядеть на священниц?
— Ты же сам поехал в Хотчино! — возмутился Хорк. — Я на такое и не рассчитывал!
— Ладно, согласен: сам. Нет, ну ты погляди, тут грязь мне выше сапог!
До сумерек проехали не больше десятка верст, с юго-запада небо затягивала ночная туча, стало неуютно и вроде бы зябко (хотя зябнуть было не с чего), когда дорога вдруг выправилась, будто отвердела, и уставшие лошади вздохнули с облегчением. Хорку тоже хотелось бы вздохнуть с облегчением, но вместо радости он ощутил лишь неприятную пустоту внутри — холодную, как зимнее море.
— Илкина пустошь, — сказал колдун. — Это еще не земли Волоса, но уже места, где жили илмерские повольники. Впереди — их деревня, Дягелина. Говорят, раньше тут рос борщевик в человеческий рост, никак не могли его извести. А когда он цвел, говорят, люди на дороге с коней без чувств падали. Вранье, конечно, видал я заросли борщевика… Но высокие маги исправили дело, как видишь. И ведь никакой грязи, что удивительно. Почему-то на убитых землях камни начинают наверх вылезать…
Хорк посмотрел под ноги коню — земля была покрыта твердой растрескавшейся коркой, похожей на струп. Все же высокая магия — она от Рогатого. Хоть и совершается во имя Триликой. Холодом так и тянет, будто из погреба… Лес по сторонам от дороги был прозрачным и пустым. Вот стоят редкие столетние елки, черные в сумерках, а вокруг ни травинки, ни листика, ни молодой поросли — словно и ненастоящие эти елки, словно их тут для вида понатыкали…
— Придется нам здесь заночевать, потому что в такой темнотище лошади ноги переломают, — проворчал колдун.
— Что, прямо здесь? Где убитая земля? — почему-то испугался Хорк.
— А чего ты так волнуешься? Люди годами живут на убитых землях, и ничего. К тому же впереди Войсковый постоялый двор, рядом с Войско́вой мызой. Когда мы с ротсоланами воевали, на постоялом дворе здешний володарь ополчение собирал, а теперь там рейтары любят останавливаться — с братьями-ротсоланами.
Священница из Котельного собора наставляла Хорка не делить людей на своих и чужих, и, в общем, это Хорку удавалось легко, тем более что Исзорские земли когда-то населяло множество народов: и исзоры, и вадьяне, и чудины, и виролане, даже лапляне, не говоря об илмерских славитах. Сам Хорк происходил вроде бы из карьял, однако в Угорской четвертине народы давно и прочно перемешались между собой, так что никто уже не мог точно сказать, каких он кровей. Но одно дело — кровь, и совсем другое — общая земля. А ротсолане были чужеземцами. Хорк всеми силами хотел примириться в душе с тем, что они так же милы Триликой, как и его соотечественники, но этот духовный подвиг пока требовал от него определенных усилий.
— Ты нарочно так говоришь, чтобы меня задеть, — вскинулся Хорк. — А Триликая всех любит как родных детей, даже ротсолан.
— Я ее за это не осуждаю. Пусть любит кого хочет, мне-то что? Но слышал бы ты себя! «Даже»! Будто ротсолане — чудовища, а не такие же люди, как мы.
— Ротсолане — не такие люди, как мы, — ответил Хорк. — Они… подлые.
— Да брось. Не подлее нас. И плохи они только тем, что хотят хозяйничать на нашей земле. И воевали мы с ними лишь по этой причине, а не потому, что они подлые. Зачем придумывать оправдания? По мне, того, что они пришли к нам с войной, вполне достаточно, чтобы с ними воевать, их не любить и им не верить. Ничего личного…
3425 год таянья глубоких льдов (381 теплый год), 3-й день бездорожного месяца
Несмотря на то, что Лахт проспал полдня, его все равно потянуло в сон, едва он уселся на пол возле двери фрели Ойи, отправив Хорка отдыхать. Пришлось подняться на ноги, чтобы не клевать носом. И ходить туда-сюда, позевывая.
Может, упырь тоже часть проклятья Волоса, а никакой не мститель? Какой-нибудь еще родственник йерра Тула, которого не приняла земля. Убийство земляного оленя — это не еж чихнул, земля такого не прощает. Или даже не родственник, и узнать его имя невозможно. Тогда спасти фрели смогут только высокие маги. Вполне в духе проклятья Волоса — Тул все же скорей расстанется с доходом от земли, чем обречет на смерть единственную дочь. И насчет волос плоть от плоти убийцы земляного оленя — тоже выходит символично.
Но кто-то же открыл сундук, расплел косу и отдал волосы фрели упырю… Слепая сила земли не различает добра и зла, но тот, кто открыл сундук — не слепой…
Кстати, вот оно. Вот почему Лахт решил, будто упырь был слепым. Говоря о слепой силе земли, он заметил, как вздрогнул от этих слов йерр Варож. А раньше фрели Ойя произнесла с придыханием: «А он стоит и смотрит на меня». Они оба знали его при жизни, но, возможно, просто не помнят этого. Или не хотят помнить. Может, земляной олень тут и ни при чем.
Шел дождь, долгий осенний дождь, и под третьим потолком хорошо слышался его монотонный, убаюкивающий шорох. Лахт ощутил появление смерти перед рассветом — он к тому времени клевал носом не только стоя, но и на ходу. Наверное, упырь надеялся, что к рассвету всех защитников его жертвы свалит сон, но тут он просчитался.
Едва ощутив холодок на спине, Лахт распахнул дверь в спальню фрели Ойи — от его решительного широкого жеста тут же погасла нескончаемая свеча возле ее изголовья, и пришлось извести самогарную спичину, купленную у коренных магов, — на мызе спичины использовали вместо огнива, и Лахт немного опасался ими пользоваться. Да и жалко было — однажды зажженная, спичина, в отличие от огнива, сгорала раз и навсегда.
Руки тряслись — как Лахт ни старался преодолеть мнимый страх, ничего из этого не получалось. Слепая сила сырой земли надвигалась неотвратимо — из раскрытой настежь двери пахнуло землей, дохнуло промозглым могильным холодком… Упырь не посмеет войти в комнату, где горит огонь, но пока огня нет, ничто его не остановит. И тот, кто встанет на его пути, неизбежно отдаст хотя бы один глоток жизни: чтобы идти против сущих богов, надо быть или дураком, или героем… У героев пальцы не дрожат и спичины в руках не ломаются…
Свет не разбудил няньку. Фрели стояла у окна, откинув занавеску. Будто смотрела в дождь и темноту — но глаза ее были закрыты, и Лахту пришлось долго трясти девочку за плечо, чтобы она очнулась от своего кошмарного сна. Но в первое мгновенье, как только он взял фрели Ойю за запястье, ощутил что-то похожее на удар амберной магии, дрожь прошла по всему телу.
— Не ори, — сказал ей Лахт, когда она распахнула испуганные глаза. — Что тебе снилось?
— Это чужой сон… — выдохнула она полушепотом. — Чужой, чужой!
— Что тебе снилось? — терпеливо повторил Лахт.
— Что я подхожу к нему и он протягивает мне руки…
— Кто он? Во сне ты знаешь, кто он и почему не может ходить. Кто он?
— Я не помню… — пискнула фрели и расплакалась.
— Все ты отлично помнишь. Прекрати реветь. Ну?
Должно быть, упырь повернул назад — жертва не спала, в комнате горели свечи… И насчет рассвета он был неправ — теперь не успевал прийти к своей жертве во второй раз. Завтра он так не ошибется… Можно охранять спальню фрели еженощно — но это не самый надежный способ, лишь отсрочка. В самом деле, не до старости же ей жить в постоянном ужасе с охраной возле дверей…
— Нет! Я не могу, не могу сказать! Я не хочу такое вспоминать! Не хочу!
— Не верещи. А то опять все сбегутся. Что, в самом деле так страшно?
— Нет. Я не знаю, — фрели помотала головой, будто прогоняя навязчивое воспоминание.
Лахт уже хотел оставить ее в покое — мало ли что могло так сильно напугать девочку, что она забыла об этом и не хотела вспоминать. Но Ойя вдруг заговорила сама, утерев слезы:
— Он не мог ходить, он ползал… На четвереньках… И выл. И все время на что-нибудь натыкался. Мы пошли подглядеть и увидели, как он ползает по своему двору. Упрется головой в плетень, пощупает его рукой, повернет, проползет немного — упрется в колодец, опять пощупает, завоет еще громче и повернет… Вроде бы смешно… Мы молчали сперва и смотрели, как с места не могли сдвинуться.
— Мы — это кто?
— Девочки. Нас было… трое или четверо.
— А потом? Что было потом?
— А потом Луми завизжала. И все тоже завизжали и побежали прочь. Кто-то упал, я не помню кто… Она разбилась сильно, губу разбила, кровь текла…
— А как его звали, помнишь? Лицо его помнишь?
— Нет! — закричала успокоившаяся было фрели. — Нет! Нет! Нет! Это чужой сон!
Пожалуй, теперь точно не стоило просить ее вспомнить увиденное. Вид внезапно ослепшего человека мог бы вызвать у детей смех, а не страх, если бы не выжженные глаза. А в том, что несчастному выжгли глаза, Лахт не сомневался: не надо быть колдуном, чтобы предположить, из-за чего случается внезапная слепота, способная напугать детей до заикания и потери памяти.
Чужой сон… Что бы это могло значить? Отмежеваться от своего ужаса? Было зеркало — стало темное окно. Наитие не давало успокоится: зеркала не вписывались в историю о слепом упыре.
Однако чувствовал себя Лахт вполне соответственно появлению упыря — разбитым на сотни осколков. Дрожь, которую он ощутил, коснувшись запястья фрели, так и не прошла.
* * *
Как ни странно, но колдун пришел в столовую к завтраку, а Хорк считал, что тот проспит полдня. Фрели Ойя, с присущим ей жизнелюбием, умела отрешиться от ночных ужасов и была полна сил продолжать поиски кота, которым накануне посвятила всю вторую половину дня — как только стало понятно, что Кленовый Базилевс пропал, а не спит где-нибудь в укромном месте.
Фрели Илма, увидев за столом колдуна, сжала свои бесцветные губы (отчего еще сильней стала похожа на крысу) и, усевшись, сказала:
— Ты негодяй и пройдоха.
— Доброе утро, фрели Илма, — ответил колдун.
— Ты нарочно посоветовал мне взять в спальню кота, чтобы шимора пробралась вслед за ним! Это была злая и глупая шутка!
— Вы хотели, чтобы я посоветовал то же самое фрове Коире? — совершенно серьезно спросил колдун, не думая оправдываться. — Или ходил ночью по всему дому, заглядывая в каждую спальню?
— В доме достаточно мужчин, которых не напугало бы появление шиморы, — едва не выкрикнула фрели Илма, но тут же осеклась, потому что в столовую с гордо поднятой головой вошла фрова Коира — осунувшаяся, посеревшая, с припухшими глазами.
— Йерр колдун вовсе не нарочно это сделал, — вступилась за колдуна фрели Ойя. — Хорк мне все рассказал, он, наоборот, думал, что шиморы боятся котов.
Никто не сказал фрели, что пойманная шимора — ее родная сестра, а потому фрели не догадалась промолчать в присутствии матери. Фрова Коира стоически снесла удар — лишь приостановилась, прикрыв рот рукой и оглянувшись на дверь. Но все же села за стол со всеми.
— Йерр колдун, а можете вы еще найти бедного Кленового Базилевса? — спросила фрели Ойя, когда все расселись за столом.
— Сомневаюсь, — ответил колдун. — Я не чувствую себя мастером ловли котов.
— Жаль… Бедненький Кленовый Базилевс, он не ел уже больше суток…
— Я все же боюсь, что кота закрыли где-нибудь случайно, — сказала фрели Илма. — И тогда он может погибнуть.
— Если его закрыли в погребе, я думаю, он добровольно оттуда не выйдет, — усмехнулся йерр Тул.
— В погребе холодно, а Кленовый Базилевс ни в чем не знал нужды, зачем ему жить в погребе? — парировала фрели Илма.
Йерр Варож с подозрением посмотрел в сторону колдуна, но тот не заметил пристального взгляда. Хорк тоже думал, что кот ушел искать унесенную из дома шимору и, вполне возможно, погиб, потому что был совершенно не приспособленным к странствиям по лесу. Но огорчить таким предположением фрели Ойю Хорк, конечно, не мог.
— Коты иногда уходят погулять на неделю-другую, поискать встреч с кошками… — сказал колдун.
— Кленовому Базилевсу не интересны встречи с кошками, — гордо ответила фрели Илма.
— Вы в самом деле так уверены в целомудрии своего кота? — удивился колдун.
— Коренной маг лишил Кленового Базилевса интереса к кошкам, — брезгливо фыркнул йерр Варож. — Чтобы он не изменял любящим хозяйкам и не тащил в дом блох.
— О боги… — пробормотал колдун. — Не слишком ли ревностно Триликая запрещает продолжение рода, если добралась и до котов?
— Нет, не слишком, — ответил ему Варож. — Я думаю, нам сейчас надо обсуждать не пропажу кота, а гораздо более важную проблему. Появление в доме упыря.
— Что? — ахнула фрели Илма.
— Как упыря? — воскликнула фрова Коира.
— Упыря?.. — протянула нянька с плаксивым выражением лица.
Йерр Тул воззрился на колдуна, будто надеялся, что тот немедленно опровергнет сказанное Варожем, но колдун лишь кивнул. Только дедушка Юр не удивился.
— Нет сомнений, к фрели Ойе по ночам приходит упырь, — подтвердил колдун. — А потому фрели Ойя в смертельной опасности.
— О Божечка моя… — упавшим голосом проронила фрели Илма. — Нет, только не это, нет!
— Йерр колдун, не будем преувеличивать опасность, — громко, чтобы все слышали, сказал Варож и обвел присутствующих гордым взглядом. — Речь не столько о смертельной опасности для фрели, сколько о разорении семьи. Потому что у нас всегда есть возможность обратиться к высокой магии, если мы не найдем другого способа обезвредить упыря.
— Я не понимаю, зачем чего-то ждать? — тихим и низким голосом пролепетала фрели Илма. — Зачем искать какие-то иные способы, если ребенку грозит смертельная опасность? Неужели серебро можно сравнивать с жизнью девочки? Надо звать высоких магов сегодня же, немедленно!
Йерр Тул опустил голову.
— Это моя вина. Только моя. И, конечно, мы не допустим смерти Ойи, даже если для этого придется убить наши земли.
— Йерр Тул, я не уверен, что это ваша вина, — вдруг сказал колдун. — Пусть все присутствующие родственники фрели Ойи постараются припомнить, не случилось ли им смертельно обидеть кого-нибудь, ныне покойного? Из тех людей, кого фрели знала или просто однажды видела при жизни?
Никто не возмутился столь страшному подозрению и столь бесцеремонному вопросу, наоборот — все замолчали и задумались. И первой высказалась фрели Илма, хотя ее кровное родство с Кленовым семейством было вилами писано по воде.
— Я обидела человека, ныне покойного. Но я раскаялась в этом, и Триликая простила меня.
Колдун тоже усомнился в родстве фрели Илмы с Ойей, но все-таки спросил:
— И как же это произошло?
— Я несправедливо обвинила свою подругу в краже серебра. Мы поссорились. Из-за этого обвинения от нее отвернулись многие друзья и родственники. А через год она умерла от лихорадки, мы так и не успели помириться. Только на ее похоронах я узнала, что серебро брала не она, а ее служанка — она призналась в этом над гробом. Но… — фрели обвела присутствующих взглядом. — Но я раскаялась! И Триликая меня простила!
— Сущим богам нет дела до раскаянья, — кивнул колдун. — Но вряд ли это она ходит к фрели Ойе. И вряд ли это та самая смертельная обида. А родственников ближе Кленового семейства у вас нет?
— У меня вообще больше нет родственников.
Колдун кивнул снова. Хорку показалось, что он расспрашивал фрели Илму только из вежливости.
— Я могла смертельно обидеть кого-то и даже не заметить, — честно и с гордостью призналась фрова Коира. — Возможно, кто-то из обиженных мною уже мертв.
— Фрова Коира, вы и йерр Тул — самый близкие кровные родственники фрели, — вздохнул колдун. — Пожалуйста, постарайтесь припомнить всех, кому вы нанесли столь страшную обиду, что земля отпустила обиженного искать праведной мести. И не забудьте, что фрели Ойя видела этого человека. Можно сделать это не прямо сейчас, а в спокойной обстановке, наедине с собой.
Фрова Коира покорно кивнула.
— Йерр Тул, вам тоже надо подумать об этом, — сказал колдун. — И, скорей всего, речь идет о несправедливости, которая повлекла за собой смерть или большое горе, а не мелкая обидка. Земля отпустит мертвеца, только если это того стоит.
— А разорение? Можно ли считать такой обидой разорение? — спросил йерр Варож.
— Разорение разорению рознь, — колдун пожал плечами. — Кого-то оно убивает, а кого-то толкает вверх.
— Да, мне случилось разорить одного моего товарища, — кивнул йерр Тул. — Он проиграл мне дом неподалеку от города Священного Камня, который приносил ему доход. И это был его единственный доход. Я не знаю, жив ли он сейчас.
— А фрели Ойя видела этого вашего товарища?
— Он бывал у нас на мызе…
— Вы играли честно? — бесцеремонно спросил колдун.
— Разумеется! — не возмутился, а испугался вопросу йерр Тул. — Я негодяй, но, честное слово, не до такой степени…
— Это не то. Если, конечно, вы не сделали какой-то подлости, играя или получая долг. Игра есть игра…
— Мне не следовало принимать его ставку, но это все, в чем я виновен.
— А еще? Не считаете ли вы себя виновным в чьей-то смерти?
— Я говорил вчера: по моей вине погибли шесть охотников на земляного оленя.
— Их не знала фрели Ойя, — покачал головой колдун. — Еще?
— Я осудил чадоблуда. Володарским судом. Но я судил его честно.
— Вы приговорили его к смерти?
— Нет, к ослеплению, ему выжгли глаза. Но он вскоре умер от гнилокровия.
Колдун вскинул голову, как охотничий пес, учуявший дичь.
— Как его звали?
Йерр Тул нахмурил брови.
— Его звали Ка́тсо. Но это не настоящее его имя, он из вадьян, а они никому не называют своих настоящих имен. Ты считаешь, это он?
— Я уверен. Таких совпадений не бывает… — пробормотал колдун.
— Но я судил его честно! Вся Клопица была на моей стороне. Если бы не володарский суд, его убили бы односельчане. Какое еще преступление страшней чадоблудия? Он даже не отрицал своей вины!
— Я могу это подтвердить, — сказал йерр Варож. — Негодяй сперва лишь подглядывал за маленькими девочками, когда они купались, а потом был пойман на месте преступления — собирался снасильничать подружку Ойи.
— Ойя, ты помнишь его? — колдун резко повернулся к ней и глянул так, что она отшатнулась и покачала головой.
— Нет. Я не помню. Не помню…
— Она была семилетним ребенком, — пояснил Варож. — Должно быть, произошедшее сильно ее напугало.
— Нет, я не помню, — повторила Ойя, обычно жизнерадостная и смелая, а тут вдруг побледневшая.
— Упырь не может встать из убитой земли… — словно самому себе сказал колдун. — Его похоронили в Клопице?
— Нет. Его тело бросили в болото, — пояснил йерр Варож.
— Нормально! — фыркнул колдун. — Это нарочно, что ли? Чтобы ему легче было встать? Болото, я полагаю, не было убитой землей?
— Никто не захотел бы лежать в одной земле с чадоблудом, — гордо подняв голову, пояснил Варож. — Его бросили в болото сами жители Клопицы, вопреки советам коренного мага.
Колдун вздохнул, удивляясь, должно быть, глупости жителей Клопицы, и продолжил допрос:
— У него были близкие родственники?
— Он жил бирюком, один в доме. Может, дальние родственники у него и были, но ни детей, ни родителей у него не было, — сказал Варож.
— Где он родился?
— В Ольховой деревне, на Клопицкой земле, — ответил ему йерр Тул.
— То есть его настоящее имя должно быть записано в володарских книгах? — уточнил колдун.
— Да, они теперь хранятся при часовне Триликой. Разумеется, он родился задолго до того, как я купил эти земли. На день смерти ему было около сорока лет.
— Но в володарских книгах не написано прозвище Катсо, — добавил Варож. — Только настоящее имя. Будет трудно определить, какая запись о рождении относится именно к нему. У смердов нет родовых имен.
— Я имел в виду запись о его смерти… — кашлянул колдун. — Если йерр Тул не знает его настоящего имени, кто сделал эту запись?
— Коренной маг, — ответил йерр Тул. — Так повелось в Клопице еще до моего там появления — записи в володарских книгах делают коренные маги. Перед смертью он говорил с Катсо и, конечно, узнал настоящее его имя.
— Тогда не составит труда найти эту запись. Когда он умер?
— Летом триста семьдесят пятого года, в сытом месяце. Это произошло дней через десять после володарского суда, но точного дня я не помню, конечно.
— Если ты напишешь письмо коренному магу, я съежу в Клопицу и узнаю его настоящее имя, — подвел итог колдун. — Тогда можно попытаться поговорить с ним и узнать, чего он хочет.
— Не слишком ли долго придется ждать? — возмутилась фрели Илма. — Не проще ли сразу вызвать высоких магов?
— Илма… — Варож посмотрел на нее испепеляющим взглядом. — Это не твоя земля, потому тебе так просто об этом рассуждать. Но мне кажется, ехать такую даль йерру колдуну вовсе необязательно — он мог бы пригодиться здесь. Мы можем послать в Клопицу нарочного с письмом, и коренной маг сам найдет нужную запись в володарской книге и пришлет нам ответ.
Колдун помедлил.
— Видишь ли, йерр Варож… Никто из осужденных не считает решение суда справедливым. И если бы каждый осужденный являлся упырем к дочерям судей, ни один володарский род не дотянул бы до нынешних времен. А этого Катсо земля почему-то отпустила. Вот отчего, спрашивается?
— О боги… — прошептал йерр Тул. — Неужели я осудил невиновного?
— А с чего ты вдруг решил, что к Ойе ходит именно Катсо? — спросил у колдуна Варож. И, пожалуй, Хорк тоже хотел бы это узнать.
В разговор вступил молчавший до этого егерь:
— Я своими руками оторвал его от семилетней девочки, он сидел на ней верхом и лобызал ее лицо своим грязным ртом. У малышки от испуга едва не разорвалось сердце! Хвала богам, что Ойя этого не помнит… Это произошло у нее на глазах. Если бы рядом не было детей, я бы голыми руками вырвал ему…
— Только не надо уточнять, что ты собирался ему вырвать, — вовремя оборвала его фрова Коира.
— Ты не ответил, — обратился йерр Варож к колдуну. — Почему ты считаешь, что это Катсо?
— У нас, ученых механиков, свои способы узнавать правду… — усмехнулся тот. — И в Клопицу я все же съезжу сам, чтобы понять, почему земля отпустила Катсо вершить праведную месть. Без этого договориться с упырем не получится.
— Дело твое, хотя я и считаю это излишним, — пожал плечами Варож. — До Клопицы и летом-то больше чем день пути, а по бездорожью — и все три дня.
— Я знаю короткие пути, так что доберусь за два дня. Хорк, поедешь со мной? — неожиданно спросил колдун, и Хорк немного растерялся.
Конечно, у колдуна на лбу не написано, что он колдун, но вместе с Хорком его точно никто не остановит. Конгрегация действует, только если ее зовут на помощь, но люди опасаются колдунов и могут обратиться к рейтарам. И деньги, наверное, понадобятся в дороге…
— Ну… Я, конечно, не против… Если нужна моя помощь… Но кто тогда защитит фрели Ойю, если мы оба уедем?
— У нее есть отец и дядя, — ответил колдун. — Думаю, без защиты она не останется.
* * *
Лахт помнил себя лет с трех, и довольно отчетливо, но знал немало людей, которые не помнят себя и в шесть лет, и в восемь, а потому плохая память фрели Ойи не должна была вызывать его недоверия. Более того, ужасы вроде встречи с чадоблудом детская память может запросто стереть навсегда. Но тем не менее Лахту все равно казалось странным, что Ойя плохо помнит эту историю. Будто в дело нарочно вмешались священницы Триликой, чтобы избавить девочку от страшных воспоминаний. А что? Вполне может быть. Родители решили, что Ойе не требуется столь неприятный жизненный опыт, и обратились к священницам. Могут ли жрицы великой богини стереть человеку память? Вряд ли. Так далеко их магия не простирается. Разве что некоторые, особо одаренные. Лахт слышал от одного ученого лекаря, что священницы способны внушить человеку лишь то, во что он очень хочет поверить. И, должно быть, фрели Ойя с радостью забыла о произошедшем.
Только ни родители, ни священницы не учли, что страшные воспоминания никуда не исчезают, и если их не осознавать, они будут приходить во сне, пусть и искаженные до неузнаваемости.
Не верилось, что йерр Тул мог сознательно осудить невиновного, у него просто нет никаких мотивов не сознаться в этом. А впрочем… Убийство земляного оленя в глазах Триликой — не преступление, а вот осуждение на смерть невинного — этого священницы могут и не простить, потребуют искупления. Конечно, Триликая хитра, ее главное преимущество перед сущими и мнимыми богами — прощение раскаявшихся, а искупление — только видимость. Так что йерру Тулу точно нет никакого резона не признаться в неправедности володарского суда. Он был искренне убежден в своей правоте.
Но если йерр Тул невиновен, то почему упырь ходит к его дочери? Могут ли упыри ошибаться? Упыри, должно быть, могут, но земля…
Земля — слепая сила, она отпустила упыря искать справедливости, а упырь пошел самым простым путем. И в этом тоже есть резон — пусть-ка йерр Тул поищет истинного виновника. Заплатит Лахту, например… И тогда упырь оставит его дочь в покое. Логично?
И все-таки Лахт чуял, что все не так. И Хорка с собой позвал лишь для того, чтобы тот, в случае чего, подтвердил, что Лахт не наговаривает на его будущих родственников.
Хотелось подремать хотя бы часок-другой, но Лахт сначала поговорил с егерем и дедушкой Юром, которые знали историю с Катсо в подробностях.
Слухи о том, что кто-то подсматривает за маленькими девочками, когда они купаются, доходили до обоих. И не только до них — каждый мужчина в Клопице, говорят, хотел поймать негодяя с поличным. И егерю это удалось — да еще как удалось! Вопрос, почему шести-семилетние девочки купались одни, без няньки, поставил егеря в тупик, но дедушка Юр пояснил, что озерцо (а скорее пруд), где купались дети, было курице по колено и там сроду никто не тонул. Однако за Ойей все-таки приглядывала нянька, но именно в тот самый злополучный час ее зачем-то позвала фрова Коира. Зачем — никто, конечно, уже не помнит. Должно быть, чадоблуд и воспользовался ее отсутствием. Егерь, как обычно в это время, натаскивал собак позади псарни, недалеко от озерца, и слышал детский смех, доносившийся оттуда. Когда вдруг стало тихо, он насторожился, а когда вместо счастливого смеха услышал испуганные крики девочек, бросился к озерцу с двумя собаками. И увидел чадоблуда верхом на ребенке.
Катсо подозревали и раньше, никого не удивило, что чадоблудом оказался именно он. И вины на суде он не отрицал — сразу признался в своих гнусных намереньях. А поскольку намеренья он все-таки не осуществил, то йерр Тул вынес решение не убить, а лишь ослепить негодяя — эдак в насмешку над охотником подглядывать. Впрочем, жизнь ему это не спасло.
В общем, не было ни одной причины считать, что йерр Тул осудил невиновного. И тем не менее…
Лахт отправился немного подремать незадолго до обеда, и дедушка Юр услужливо принес ему в постель кружку овсяного киселя — предполагая, что обедать Лахт не придет. Надо же, запомнил, как гостю понравился здешний кисель… Впрочем, Лахт решил поесть киселя, когда проснется.
Он подремал чуть ли не до самого ужина — когда проснулся, за окном собрались сумерки. Ему снился слепой чадоблуд с выжженными глазами, на четвереньках ползающий по собственному двору, — не самый лучший сон, который Лахт когда-нибудь видел… Чужой сон.
Он сел на постели, встряхнулся, прогоняя наваждение, и потянулся к нескончаемой свече, стоявшей на сундуке рядом с кроватью. Вляпался во что-то рукавом рубахи — и вспомнил об овсяном киселе. Маленькое мансардное окошко и днем-то освещало спальню не слишком ярким светом, а в сумерках вокруг и вовсе ничего видно не было.
Кто-то опрокинул кружку с киселем, пока Лахт спал. И сам он случайно сделать этого ну никак не мог — с постели до нее можно было дотянуться, но не без труда. Ни шиморы, ни кота в доме теперь не было. Мерзкий липкий рукав рубахи напомнил о меде, вылитом озорницей Ойей в постель Хорка… В постель — это весело, а на сундук — как-то слишком мелко.
Лахт зажег еще несколько свечей и только тогда увидел, что кисель опрокинули недаром и вовсе не шутки ради… Не озорник это сделал, а тайный доброжелатель. И на полированной крышке сундука, и на дне кружки проблескивали мелкие осколки толченого стекла. Нормально! Похоже, кто-то в доме очень хочет, чтобы разбираться с упырем приехали высокие маги. Вряд ли это шутка сильнейшего из мнимых — слишком уж подло для сильнейшего, по-женски… Да и вряд ли в доме есть кто-то, готовый фанатично исполнять волю илмерского бога. Разве что дедушка Юр?
Лахт показал толченое стекло Хорку — тот пришел в негодование и за ужином устроил настоящее разбирательство, которое, понятно, ничего не прояснило. Потому что любой мог войти в комнату Лахта, пока тот спал.
Нет, сущий страх по сравнению со страхом мнимым лишь горячит кровь. Рождает азарт, желание победить, обостряет нюх, слух и зрение. Особенно если он невидим — каждую секунду ждешь нападения и не расслабляешься. Лахт так и не расслабился — провел ночь без сна, ожидая убийцу с ножом в руке.
* * *
Девочка умерла за закрытой дверью. Сырой и темной ночью, не дожив до утра нескольких часов. Смерть шла в дом на цыпочках, но ее холодное дыхание все равно коснулось твоих щек — просто не сразу стало понятно, кто дохнул тебе в лицо, разбудил, напугал. Перед тем, как зажглись свечи, послышался топот ног, причитания и горестные мольбы. Перед тем, как по дому потянулся запах аниса… Глухая, слепая девочка, потерявшая разум, не лаяла, а хрипела, и лицо ее было раздутым и сине-багровым, вовсе не похожим на собачью морду, что оказалось гораздо страшней. Это лицо очень хочется забыть, но забыть его невозможно — в предрассветных сумерках оно появляется в зеркале.
Смерть забрала девочку к себе, а из-под закрытой двери до утра, безмятежно и монотонно, тянулась колыбельная-отходная:
Спи, моя лесная пташка,
Спи, серебряная рыбка…
Утром первого января Ванюшка, проснувшись, вышел из детской. Мама с папой еще спали, и тишина в квартире была таинственной и чуть-чуть страшноватой. В зимнем утреннем сумраке праздничная елка, упиравшаяся макушкой в самый потолок, казалась огромным лохматым зверем. Кажется, добрым.
На цыпочках, стараясь не шуметь, мальчик прошел в прихожую и осторожно потянул с вешалки свою куртку. Ванюшке было всего шесть лет, но одевался он уже вполне самостоятельно. Теплые штаны, шапка, сапожки. Только шарф никак не завязывался, и он потихоньку сунул его под вешалку.
Аккуратно притворив дверь, сбежал по лестнице и вышел из подъезда.
Яркое солнце, выглянувшее в проеме соседних домов, тут же зажмурило мальчишкины глаза и защекотало в носу. Двор, чистый и белоснежный, укрытый тонким слоем свежего снега, был похож на вчерашний праздничный стол. Белизну нарушала единственная дорожка двойного следа – большие отпечатки рубленных мужских подошв и маленькие следошки, семенящие рядом. Кошки или крохотной собачки.
Ваня шел по пустынной улице и вспоминал прошедший праздник. Такой долгожданный, он оказался до обидного коротким.
Сидя за накрытым столом, Ваня мужественно таращил глаза, стараясь не заснуть. В телевизоре показывали Москву — там, на большой площади, было очень много веселых людей. И, почему-то, несколько Дедов Морозов. Ваня хотел про это спросить, но тут папа стал открывать стреляющую бутылку, а мама зачем-то настойчиво совала ему полотенце.
Из телевизора зазвучали куранты (Ваня знал, что так называют большие кремлевские часы). Вместе с родителями малыш поднял стакан с газировкой, пузырящейся так же, как и шампанское в бокалах у взрослых.
Потом все радостно вытаскивали из-под елки подарки (а Дед Мороз, как в прошлом году, почему-то не пришел). Подарки были классные. Именно такие, как Ваня хотел. Только самого главного, заветного, не было. А он так надеялся! Даже, в тайне от всех, написал об этом Деду Морозу. Наверное, письмо где-то потерялось…
Сидя на ковре возле елки, они смотрели телевизор и все вместе пели песни. И пили чай с маминым тортом. А потом… Он проснулся в своей кроватке, в обнимку с любимым мишкой. И с грустью понял, что позорно уснул прямо там, на полу, как маленький!
…На городской площади было непривычно пусто. Мостовая, тщательно истоптанная за веселую новогоднюю ночь, была усыпана фантиками, отгоревшими бенгальскими огнями, мишурой и пустыми бутылками. Ночной снег слегка присыпал этот праздничный мусор, но полностью не спрятал. Елка, стоявшая в центре, приподнимала нарядные ветки, украшенные звездами, гирляндами и шарами, пребольшими новогодними снежинками.
Ванюша подошел к елке и оглянулся. Четкие отпечатки его следов, чуть извиваясь, перечеркивали пустое пространство площади. Мальчик медленно пошел вдоль невысокого заборчика, разрисованного веселыми зайчиками, мишками и другими зверюшками.
Вдруг, на ели качнулась ветка. Большущая черная птица взлетела, раскрыв крылья прямо над головой Вани. В лапах она держала что-то оранжевое. Из-за елки появились еще две вороны. Они налетели на первую так, что в воздухе закружились перья. Громко каркая, птицы сцепились в лохматый черный клубок. Оранжевый предмет стремительно полетел вниз, а вороны поднялись выше, продолжая клеваться и каркать. Малыш, глядя вверх, прижмуривал глаза – из-за солнца и ярко-синего, словно блестящего, неба.
Наконец, вороны улетели, и Ваня, опустив голову, прямо под ногами увидел апельсин. Оранжевый и блестящий, тот лежал на снегу и чуть светился, как елочный шарик. Дома было много и конфет, и мандаринов, но именно этот заморский фрукт был неотразим! Мальчик поднял апельсин и почему-то понюхал его. Сквозь знакомый цитрусовый аромат отчетливо пробивался резкий, какой-то дымный запах. В носу от него зачесалось, захотелось чихнуть.
Внезапно шарик в руках дрогнул, оранжевая шкурка явственно зашевелилась!
Не раздумывая, Ваня отбросил удивительный фрукт в сторону и с интересом уставился на него. Апельсин полежал, потом качнулся с боку на бок, его шкурка пошла трещинами, из которых забили тонкие струи дыма. Еще раз качнувшись, оранжевый шарик начал крутиться на месте, с каждым оборотом увеличивая скорость. Из трещин посыпались искры. Мальчик, как завороженный, не сводил глаз со странной игрушки.
Искры разлетались все дальше, сам апельсин вращался так, что выглядел размытым пятном, и, наконец, лопнул! Вырвавшееся из него пламя было почти бесцветным на ярком солнце, но дым, поваливший следом, черный и какой-то жирный, быстро поднялся вверх, образовав высоченное округлое облако, смутно напоминавшее огромного снеговика. Только черного.
Странный дым становился все более густым и плотным. Затем высоко вверху обнаружились ярко-красные глаза и огромный зубастый рот, ниже, как положено, руки, живот, ноги… Ваня с удивлением разглядывал огромного чернокожего дяденьку, почти совсем голого (только вокруг талии висела тряпочка, похожая на мамин платок – ярко-расписная и с кистями, — и на голове шапка, словно закрученное полотенце). Увы, он был еще мал, чтобы узнать сказочного джинна, точнее ифрита. Запрокинув голову, тот выпустил изо рта огненную струю и заговорил низким рокочущим голосом:
— Я, Аль-Малик аль Тареш, верный слуга Иблиса, повелитель огненных фарей и пламенных нейшал, несущий погибель всему живому, испепеляющий рожденное и дышащее! Я воздвигаю замки и разрушаю скалы, я властвую над сокровищами подземными, дарую власть и отнимаю жизнь мановением левого мизинца!
Ванюшка смотрел на огромное страшное существо и чувствовал себя в сказке. Он даже оглянулся с легким нетерпением – когда же появится Спайдермен и спасет его?
Ифрит, возвышавшийся над крохотным мальчиком, неожиданно вздохнул и продолжил, тише и спокойней:
— Но сегодня, в первый день года, я обязан подчиниться давнему заклятью величайшего Соломона ибн Давида. Я, – в голосе джинна зазвучала обида и недоумение, — должен выполнить любое желание первого встреченного смертного. Самое необычное и грандиозное! Самое недоступное и удивительное! Желай, я могу все! – Он выпрямился и выжидающе сложил огромные волосатые ручищи на обнаженной груди, заросшей черной курчавой шерстью.
Малыш понял главное – праздник продолжается. Это не страшный злодей, это Дед Мороз в новом костюме! И он все-таки получил его письмо!
Ванюшка улыбнулся и прошептал свое желание. Лицо ифрита исказило удивление. Он, чуть наклонившись, проревел:
— Ты не понял, смертный, я могу подарить тебе десять замков, набитых сокровищами, или власть над миром! Сотни рабов и удивительные корабли, летающие по воздуху! Говори, я выполню все, что ты пожелаешь!
Ванюшка смущенно улыбнулся и повторил свою просьбу.
… На пустой площади, под новогодней елкой, неподалеку от большого черного пятна (петарда, что ли, взорвалась?), освещенный ярким солнцем первого новогоднего утра, стоял маленький мальчик. Радостно улыбаясь, он обеими руками прижимал к себе белого щенка, пушистого и теплого. Настоящего!
ссылка на автора
https://vk.com/ipogonina59
https://author.today/post/150059
— Тепло ли тебе, девица? — спросил Морозко, и холодные искры в его глазах блеснули то ли хитро, то ли зловеще.
«Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего».
— Тепло, дедушка, тепло, Морозушко.
Озноб шел из подвздоха, от него разъезжались губы. Рядом щелкнула ветка, потом вторая — потому и говорят: «трескучий мороз». От него зашлось дыхание.
— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли, красная? — захихикал Морозко и наклонил голову, глядя прямо в лицо.
«Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас».
— Тепло, дедушка, тепло, Морозушко.
С ветки упала птица — смешно кувыркнулась в сугроб, только лапки остались торчать вверх. К ознобу добавилась икота — тоже со стороны смешная, на деле мучительная, болезненная.
— Что, и теперь тепло? — озадаченно, с обидой спросил Морозко.
«Сами предложат и сами все дадут».
— И теперь… — еле-еле прошелестели губы.
Он накинул ей на плечи одеяло — и озноб вдруг прекратился, замерла икота, — пригнулся и крепко поцеловал в губы. Горячим поцелуем в холодные губы. Не прошло и минуты, как сонное тепло полилось по телу. Расстелились в санях пуховые перины и собольи шубы, зазвенела бубенцами тройка белых коней, понесла расписные сани по лесной дороге, все дальше и дальше в царство красавицы русской зимы, к сказочному терему изо льда. К покою и вечности.
ссылка на автора
https://author.today/u/old_land/works
Члены комиссии заподозрили неладное лишь на втором часу блужданий по стройке, когда непонятным образом вышли опять на залитый летним солнцем пятый, и пока что последний, этаж. Внизу, на холме вынутого грунта, поросшего зелёной травкой, стоял и задумчиво смотрел на них сторож Петрович. У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин.
— Вы там не заблудились? — подозрительно спросил сторож.
Субподрядчик весело блеснул золотыми зубами.
— А что, бывает?
— Да случается, — вполне серьёзно отозвался Петрович.
— С юмором старичок, — заметил проектировщик, пощипывая чёрную бородку.
Они направились к лестнице.
— А вот охраняется строительство, между прочим, образцово, — отдуваясь, сказал тучный генподрядчик. — Вы заметили: ничего не расхищено, не растащено… Уж, казалось бы, плитка лежит нераспакованная, бери — не хочу! Нет, лежит…
Заказчик, глава комиссии, резко повернул к нему узкое бледное лицо. Очки его гневно сверкнули.
— Я вообще не понимаю, о чём мы говорим, — раздражённо бросил он. — Вы собираетесь размораживать стройку или нет?
Широкие бетонные ступени оборвались, в лестнице не хватало пролёта. Глава комиссии тихо зашипел, как разъярённый кот, и принялся нервно счищать какую-то строительную дрянь с лацкана светлого пиджака. Проектировщик с опаской заглянул вниз.
— Без парашюта не обойтись. Как у вас тут рабочие ходят?
— Три года как не ходят, — уточнил субподрядчик. — По-моему, нужно идти по коридору до конца. Там должен быть трап.
Они прошли по коридору до конца и остановились перед пустым проёмом, разглядывая двухметровой глубины ров с бетонными руинами на дне. Никакого трапа там не было.
— Ага, — сообразил субподрядчик. — Значит, это с другой стороны.
Комиссия последовала за ним и некоторое время плутала по каким-то сообщающимся бетонным чуланам, один из которых был с окном. В окне они опять увидели зеленеющий склон и сторожа Петровича с собаками.
— Всё в порядке, Петрович, — воссиял золотым оскалом субподрядчик и помахал сторожу. — Скоро закончим…
— Со мной не пропадёшь, — заверил он, ведя комиссию по мрачному тоннелю, издырявленному дверными проёмами. — Я ведь почему эти коридоры перепутал: одинаковые они, симметричные… Ну вот и пришли.
Они выглянули наружу и отшатнулись. Коридор, как и первый, обрывался в пустоту, а вот внизу…
— Это как же надо строить, — визгливо осведомился заказчик, — чтобы с одной стороны этаж был вторым, а с другой — четвёртым?
Он поискал глазами генподрядчика и нашёл его сидящим на бетонном блоке. Генподрядчик был бледен и вытирал платком взмокшую лысину.
— Я дальше не пойду, — с хрипотцой проговорил он. — Водит…
Сначала его не поняли, а потом всем стало очень неловко. Проектировщик — тот был просто шокирован.
— Как вам не стыдно! — еле вымолвил он. — Взрослый человек!..
Генподрядчик, приоткрыв рот, глядел на него робкими старушечьими глазами.
— Может, сторожа покричать? — жалобно предложил он.
— Что? — вскинулся проектировщик. — Да про нас потом анекдоты ходить по городу будут!
Довод был настолько силён, что комиссия немедленно двинулась в обратный путь. Тесный бетонный лабиринт кончился, и они снова оказались на лестничной площадке.
— Странно, — пробормотал субподрядчик. — Тут не было нижнего пролёта…
Теперь не было верхнего. Ступени вели вниз и только вниз. Члены комиссии дошли до промежуточной площадки и остановились. Собственно, можно было спускаться и дальше, но дальше был подвал.
— А то еще в шахтах бывает… — хрипло начал генподрядчик. — У меня зять в шахте работает. Они там однажды с инженером сутки плутали. К ним аж на угольном комбайне прорубаться пришлось. А старики потом говорили: «Хозяин завёл…»
— Так то шахта, — ошарашенно возразил субподрядчик, — а то стройка… — И неожиданно добавил, понизив голос: — Мне про эту стройку тоже много странного рассказывали…
Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул. Остальные тоже.
— Ну что, товарищи, — с преувеличенной бодростью сказал проектировщик. — Подвал мы еще не осматривали…
***
В подвальном помещении было сухо, пыльно, просторно и довольно светло — в потолке не хватало двух плит. Справа и слева чернели дверные проёмы. Разбросанные кирпичи, перевёрнутая бадья из-под раствора, у стены — козлы в нашлёпках цемента. Запустение.
— Ну, спустились, — проворчал субподрядчик. — А дальше что делать будем?
— Загадки отгадывать, — задушевно сообщил кто-то.
— А на вашем месте я бы помолчал! — обрезал заказчик. — Спроектировали бог знает что, а теперь шуточками отделываетесь!
— Это вы мне? — вытаращил глаза проектировщик. — Да я вообще рта не открывал.
— А кто же тогда открывал?
— Я, — застенчиво сказал тот же голос.
Члены комиссии тревожно переглянулись.
— Тут кто-то есть, — озираясь, прошептал генподрядчик.
— Ага, — подтвердили из самого дальнего угла, где были свалены спутанная проволока и куски арматуры.
— Что вы там прячетесь? — Проектировщик, всматриваясь, шагнул вперёд. — Кто вы такой?
— Строительный, — с достоинством ответили из-за арматуры.
— Да что он голову морочит! — возмутился субподрядчик. — Какие строители? Ворюга, наверное. А ну выходи!
— Ага, — с готовностью отозвался голос, и арматура зашевелилась. Шевелилась она как-то странно — вроде бы распрямляясь. Затем над полом в полутьме всплыл здоровенный обломок бетона.
— Э! Э! — попятился субподрядчик. — Ты что хулиганишь! Брось камень!
В ответ послышалось хихиканье. Теперь уже все ясно видели, что за вставшей дыбом конструкцией никого нет, угол пуст. Хихикало то, что стояло.
Обломок бетона служил существу туловищем, а две толстые арматурины ногами. Полутораметровые руки завершались сложными узлами, откуда наподобие пальцев торчали концы арматуры диаметром поменьше. Длинную, опять же арматурную, шею венчало что-то вроде проволочного ежа, из которого на членов комиссии смотрели два круглых блестящих глаза размером с шарики для пинг-понга.
— Да это механизм какой-то, — обескураженно проговорил проектировщик.
— Сам ты… — обиделось существо. Определённо, звук шёл из проволочного ежа, хотя рта в нём видно не было. Как, впрочем, и носа.
— Это он, — прохрипел сзади генподрядчик. — Водил который…
— Я, — польщённо призналось странное создание и, мелодично позвякивая, продефилировало к козлам, на которых и угнездилось, свернувшись клубком. Теперь оно напоминало аккуратную горку металлолома, из которой вертикально торчал штырь шеи с проволочным ежом. Круглые смышлёные глаза светились живым интересом.
— Потрясающе!.. — ахнул проектировщик. Он сделал шаг вперёд, но был пойман за руку субподрядчиком.
— Вы уж нас извините… — заторопился субподрядчик, расшаркиваясь перед существом, — Очень приятно было познакомиться, но… Работа, сами понимаете… Как-нибудь в другой раз…
Пятясь и кланяясь, он оттеснял комиссию к лестнице.
— Да погодите вы, — слабо запротестовал проектировщик. — Надо же разобраться…
Но субподрядчик только глянул на него огромными круглыми глазами — точь-в-точь как у того, ка козлах.
— До свидания, до свидания… — кивал он, как заведённый. — Всего хорошего, всего доброго, всего самого-самого наилучшего…
— До скорого свиданьица, — приветливо откликнулось создание.
Услышав про скорое свиданьице, субподрядчик обмяк. Беспомощно оглядел остальных и поразился: лицо генподрядчика было мудрым и спокойным.
— Брось, Виталь Степаныч, — со сдержанной грустью сказал тот. — Куда теперь идти? Пришли уже.
Тем временем из шока вышел заказчик, глава комиссии.
— Как водил?! — заикаясь, закричал он. — Что значит водил? По какому праву? Кто вы такой? Что вы тут делаете?
— Загадки загадываю, — охотно ответило оно. — Прохожим.
Заказчик начал задыхаться и некоторое время не мог выговорить ни слова.
— По загадке на каждого или одну на всех? — озабоченно поинтересовался генподрядчик.
— Откуда ж я на каждого напасусь? — удивилось оно. — Одну на всех.
— Ну, это еще ничего, — с облегчением пробормотал генподрядчик и оглянулся на членов комиссии. — А, товарищи?
Странное дело: пока блуждали по стройке, он трясся от страха, а теперь, когда действительно стоило бы испугаться, успокоился, вроде бы даже повеселел. Видимо, воображение рисовало ему куда более жуткие картины.
— И если отгадаем?
— Идите на все четыре стороны.
— Это как же понимать? — взвился заказчик. — Значит, если не отгадаем?..
— Ага, — подтвердило создание.
— Это наглость! Произвол! Вы на что намекаете? Идёмте, товарищи, ничего он нам не сделает!
Никто не двинулся с места.
— Я ухожу! — отчаянно крикнул заказчик и посмотрел на существо.
Проволочные дебри вокруг глаз весело задвигались. Возможно, это означало улыбку.
Глава комиссии стремглав бросился вверх по лестнице. Остальные так и впились глазами в то, что разлеглось на козлах, — как отреагирует.
— Вернётся, — успокоило оно.
На лестнице раздался грохот. Это сверху на промежуточную площадку сбежал заказчик. Он, оказывается, расслышал.
— Я вернусь! — прокричал он в подвал, пригнувшись и грозя сорванными с носа очками. — Только вы учтите: я не один вернусь!
Выкрикнул и снова пропал. Некоторое время было слышно, как он там, наверху, карабкается, оступаясь и опрокидывая что-то по дороге. На промежуточную площадку просыпалась горсть битого кирпича и щепы.
***
— А что это вы стоите? — полюбопытствовало существо. — Пришли и стоят.
Члены комиссии зашевелились, задышали, огляделись и начали один за другим присаживаться на перевёрнутую бадью из-под раствора. Пока они устраивались, существо успело со звоном расплестись и усесться на козлах совсем по-человечьи — свесив ноги и положив арматурные пятерни на колени. Кажется, оно ожидало града вопросов. Долго ожидало. Наконец — первая робкая градина.
— Слышь, браток… — заискивающе начал субподрядчик. — А ты, я извиняюсь… кто?
— Строительные мы. — Оно подбоченилось.
Члены комиссии встревоженно завертели головами.
— А что… много вас тут?
— Стройка одна, и я один, — застенчиво объяснило существо.
— Домовой, значит? — почтительно осведомился генподрядчик.
— Домовой в дому, — оскорбилось оно. — А я — строительный.
Проектировщик вскочил, испугав товарищей по несчастью.
— Леший? — отрывисто спросил он.
— Нет, — с сожалением призналось существо. — Леший — в лесу. — И, подумав, добавило: — А водяной — в воде.
Надо понимать, отношения его с лешими были самыми тёплыми, с домовыми же, напротив, весьма натянутыми.
— С ума сойти! — жалобно сказал проектировщик и сел на бадью.
— Давайте не отвлекаться, товарищи, — забеспокоился генподрядчик. — Время-то идёт…
— А если не отгадаем? — шёпотом возразил субподрядчик. — Слышь, земляк, — позвал он, — а ведь мы не прохожие, мы люди казённые — комиссия.
— А нам всё едино: комиссия, не комиссия… — душевно ответил строительный. — Загадывать, что ли?
У всех троих непроизвольно напряглись шеи. Шутки кончились.
— А загадка такая… — строительный поёрзал, предвкушая, и со вкусом выговорил: — Летит — свистит. Что такое?
— Муха с фиксой, — выпалил генподрядчик.
— Не-а, — радостно отозвался строительный.
— То есть как это «не-а»? — возмутился тот, — Я ж эту загадку знаю. Мне её в тресте загадывали.
— Там было «летит — блестит», — напомнил субподрядчик.
— Ну, всё равно — значит, муха с этим… Ну, без зуба там, раз свистит.
— У мух зубов не бывает, — сказал строительный.
Троица задумалась.
— Милиционер? — с надеждой спросил субподрядчик.
— Не-а, — лукаво ответил строительный. — Милиционеры не летают.
— Почему не летают? — заартачился было субподрядчик. — У них сейчас вертолёты есть.
— Всё равно не милиционер, — победно заявил строительный.
Проектировщик в затруднении поскрёб бородку.
— Совещаться можно? — спросил он.
— Ага, — закивал строительный в полном восторге.
Проектировщик поднял товарищей и утащил под лестницу, где конспиративно зашептал:
— Давайте логически. Он — строительный, так? Леший — в лесу, домовой — в дому…
— Водяной — в воде, — без юмора дополнил генподрядчик.
— Вот именно. А он — строительный. Он — на стройке. Значит, и загадка его…
Субподрядчик ахнул и вылетел из-под лестницы.
— Кирпич? — крикнул он и замер в ожидании.
— А он свистит? — с сомнением спросили с козел.
— Так ведь летит же… — растерялся субподрядчик. — Если облегчённый, с дырками… И с шестнадцатого этажа…
— Не кирпич, — с загадочным видом произнёс строительный.
Расстроенный субподрядчик вернулся под лестницу.
— Слушайте, — сказал он, — а в самом деле, что вообще на стройке может свистеть? Ну, «летит» — понятно: план летит, сроки летят…
— А по-моему, — перебил генподрядчик, — нужно просто отвечать что попало. Пока не угадаем.
Он выглянул и спросил:
— Чижик?
— Не-а.
— Ну вот, видите, не чижик…
Мнения разделились. После пяти минут тихих и яростных препирательств был выработан следующий план: двое бомбардируют строительного отгадками, а третий (проектировщик) заводит непринуждённую беседу личного характера. Строительный простоват, может, и проговорится. Комиссия снова расположилась на перевёрнутой бадье.
— И давно вы здесь обитаете? — с любезной улыбкой начал проектировщик.
— Обитаю-то? — Строительный прикинул.
— Пуля? — крикнул субподрядчик.
— Нет, не пуля, — отмахнулся строительный. — Да года три, почитай… обитаю, — прибавил он.
— Но, наверное, есть и другие строительные?
— Есть, — согласился строительный. — Только они на других стройках… обитают.
Нравилось ему это слово.
Генподрядчик начал приподниматься.
— Баба-Яга? — с трепетом спросил он.
— Так это же из сказки, — удивился строительный.
Члены комиссии ошеломлённо переглянулись. Кто бы мог подумать! Однако в чём-то строительный всё же проболтался: отгадку следовало искать в реальной жизни.
— Ветер на замороженной стройке, — сказал проектировщик.
— Ветер на замороженной стройке… — мечтательно повторил строительный. — С умными людьми и поговорить приятно.
— Угадал? — Субподрядчик вскочил.
— Нет, — с сожалением сказал строительный. — Но всё равно красиво…
Проектировщик поскрёб бородку.
— Скучно вам здесь небось? — очень натурально посочувствовал он.
— Да как когда бывает, — пригорюнился строительный. — Иной раз обитаешь-обитаешь — загадку некому загадать.
— Так уж и некому?
— Да приходил тут один намедни… за плиткой.
— И что же? — небрежно спросил хитроумный проектировщик. — Отгадал он?
Вопрос восхитил строительного — проволочные дебри весело встопорщились.
— Не скажу! — ликующе объявил он.
***
В соседнем помещении что-то громыхнуло. Все, включая строительного, уставились в проём, откуда доносились чьи-то шаги и сердитое бормотанье. Наконец в подвал, отряхиваясь от паутины и ржавчины, ввалился заказчик и одичалыми глазами обвёл присутствующих. Встретившись с ласковым взглядом строительного, вздрогнул, сорвал очки и принялся протирать их полой пиджака.
— Ладно, — с ненавистью буркнул глава комиссии. — Давайте вашу загадку.
— Летит — свистит, — с удовольствием повторил строительный. — Что такое?
— Этот… — заказчик пощёлкал пальцами. — Воробей?
Субподрядчик хмыкнул:
— Воробьи чирикают, а не свистят.
Заказчик вяло пожал плечами и сел на бадью.
— Это всё из-за вас, — сварливо заметил ему генподрядчик. — Комиссия, комиссия… Силком ведь на стройку тащили!
— А не надо было строительство замораживать! — огрызнулся заказчик.
— Так а если нам чертежи выдали только до пятого этажа!
— Простите, — вмешался проектировщик. — А как же мы их выдадим, если до сих пор не знаем, какие конструкции закладывать? Что вы, понимаете, с больной головы на здоровую?..
— Да хватит вам! — забеспокоился субподрядчик. — Нашли время!
Спорщики опомнились.
— Так, значит, говорите, редко заходят? — заулыбавшись, продолжил беседу проектировщик,
— Редко, — подтвердил строительный. — Поймал это я одного ночью на третьем этаже. Батарею он там свинчивал. Ну, свинтил, тащит. А я стою в дверях и говорю: отгадаешь загадку — твоя батарея. Помню, грохоту было…
— Я представляю, — заметил проектировщик. — Ну, а батарею-то он потом забрал?
— Да нет, — развёл арматуринами строительный. — Я говорю: забирай батарею-то, а он её на место привинчивает…
— То есть отгадал он? — подсёк проектировщик.
Проволочная башка чуть не сорвалась со штыря. Такого коварства строительный не ожидал. Испепелив проектировщика глазами, он с негодующим бряцаньем повернулся к комиссии спиной и ноги на ту сторону перекинул.
— Хитрый какой… — пробубнил он обиженно.
Лёгкий ветерок свободы коснулся узников, В одиночку, оказывается, люди выбирались, а их-то четверо.
— Строительный, — отчётливо проговорил генподрядчик.
— Ась? — недружелюбно отозвался тот, не оборачиваясь. Круглые глаза слабо просвечивали сквозь проволочный затылок.
— Отгадка такая, — пояснил генподрядчик. — Летит — свистит. Ответ: строительный.
— Нет, — буркнул тот, не меняя позы. — Свистеть не умею.
— Этого сторожа уволить надо, — сказал вдруг заказчик. — У него на стройке комиссия пропала, а он никаких мер не принимает.
— А правда, как же Петрович-то уберёгся? — подскочил субподрядчик. — Что ж он, за три года ни разу в здание не зашёл?
— Ничего удивительного, — скривился глава комиссии. — Принимаете на работу кого попало, вот и заводится тут… всякое.
***
— Если я только отсюда выберусь!.. — рыдающе начал генподрядчик.
Повеяло средневековым ужасом.
— Я сниму людей с гостиницы!.. — надрывно продолжал он. — Я сниму людей с микрорайона!.. Я… я сдам эту стройку за месяц, будь она проклята!..
Слушать его было страшно. Строительный беспокойно заёрзал и закрутил своим проволочным ежом — даже его проняло. И тут кто-то тихонько заскулил по-собачьи. Волосы у пленников зашевелились. Все посмотрели вверх и увидели на краю прямоугольной дыры в потолке чёрную, похожую на таксу дворняжку. Затем донеслись неторопливые шаркающие шаги, и рядом с Верным возник сторож Петрович. По-стариковски уперев руки в колени, он осторожно наклонился и заглянул в подвал.
— А, вот вы где… — сказал он. — Колька, ты, что ли, опять хулиганишь? Опять про ласточек про своих? И не стыдно, а?
Строительный со звоном и лязгом соскочил с козел.
— Так нечестно! — обиженно заорал он.
— А так честно? — возразил сторож. — Шкодишь-то ты, а отвечать-то мне. Эгоист ты, Колька. Только о себе и думаешь.
Строительный, не желая больше разговаривать, в два длинных шага очутился у стены. Мгновение — и он уже шёл по ней вверх на четвереньках, всей спиной демонстрируя оскорблённое достоинство. На глазах присутствующих он добрался до потолка и заполз в широкую вытяжную трубу. Затем оттуда выскочила его голова на штыре и, сердито буркнув: «Всё равно нечестно!», — втянулась обратно.
— Вот непутёвый, — вздохнул сторож.
Субподрядчик, бесшумно ступая, приблизился к проёму в потолке и запрокинул голову,
— Петрович! — зашептал он, мерцая золотом зубов и опасливо косясь на трубу. — Скинь верёвку!
— Так вон же лестница, — сказал сторож.
***
И члены комиссии, солидные люди, толкаясь, как школьники, отпущенные на перемену, устремились к ступенькам. И на этот раз лестница не оборвалась, не завела в тупик — честно выпустила на первом этаже, родимая.
Давненько не слыхала замороженная стройка такого шума. Сторожа измяли в объятиях. Заказчик растроганно тряс ему одну руку, проектировщик другую, генподрядчик, всхлипывая, облапил сзади, субподрядчик — спереди.
— Петрович!.. — разносилось окрест. — Дорогой ты мой старик!.. Век я тебя помнить буду!.. Вы же спасли нас, понимаете, спасли!.. Я тебе премию выпишу, Петрович!..
Потом заказчик выпустил сторожа и принялся встревоженно хватать всех за рукава и плечи.
— Постойте, постойте!.. — бормотал он. — А что же делать с этим… со строительным? Надо же сообщить!.. Изловить!
Возгласы смолкли.
— Ну да! — сказал сторож, освобождаясь от объятий. — Изловишь его! Он теперь где-нибудь в стене сидит. Обидчивый…
Члены комиссии отодвинулись и долго, странно на него смотрели.
— Так ты, значит… знал про него? — спросил субподрядчик.
— А то как же, — согласился Петрович. — Три года, чай, охраняю.
— Знал и молчал?
— Да что ж я, враг себе, про такое говорить? — удивился сторож. — Вы меня тут же на лечение бы и отправили. Да он и не мешает, Колька-то. Даже польза от него: посторонние на стройку не заходят…
В неловком молчании они подошли к вагонке, возле которой приткнулась серая «Волга».
— Слушай, Петрович, — спросил субподрядчик, — а почему ты его Колькой зовёшь?
Старик опешил. Кажется, он над этим никогда не задумывался.
— Надо же как-то называть, — сказал он наконец. — И потом внук у меня — Колька. В точности такой же обормот: из бороды глаза торчат да нос…
— Что-то я никак не соображу, — раздражённо перебил его проектировщик, который с момента избавления не проронил еще ни слова. — Почему он нас отпустил? Загадку-то мы не отгадали.
— Так Петрович же отгадку сказал, — напомнил из кабины субподрядчик. — Ласточка.
— Ласточка? — ошарашенно переспросил проектировщик. — Почему ласточка?
— Уважает, — пояснил сторож. — Вон их сколько тут развелось!
Все оглянулись на серый массив стройки. Действительно, под бетонными козырьками там и сям темнели глиняные круглые гнезда.
— Ну это же некорректная загадка! — взревел проектировщик. — Её можно всю жизнь отгадывать и не отгадать!.. Да он что, издевался над нами?!
Разбушевавшегося проектировщика попытались затолкать в машину, но он отбился.
— Нет уж, позвольте! — Он подскочил к Петровичу. — А вам он её тоже загадывал?
— А то как же, — ухмыльнулся старик. — Летит — свистит. Я спрашиваю: «Ласточка, что ли?» Он говорит: «Ласточка…»
Проектировщик пришибленно посмотрел на сторожа и молча полез в кабину.
***
— Но Петрович-то, а? — сказал субподрядчик, выводя «Волгу» на широкую асфальтовую магистраль. — Ох, стари-ик! От кого, от кого, но от него я такого не ожидал…
— Да, непростой старичок, непростой, — деревянно поддакнул с заднего сиденья проектировщик.
— Кто-то собирался снять людей с микрорайона, — напомнил заказчик. — И сдать стройку за месяц.
Генподрядчик закряхтел:
— Легко сказать… Что ж вы думаете, это так просто? Микрорайон — это сейчас сплошь объекты номер один… И потом: ну что вы в самом деле! Ну строительный, ну и что? Это же бесплатный сторож… О-ох!.. — выдохнул он вдруг, наклоняясь вперёд и закладывая руку за левый борт пиджака.
— Что? Сердце? — испуганно спросил субподрядчик, поспешно тормозя.
Генподрядчик молчал, упёршись головой в ветровое стекло.
— Нет, не сердце, — сдавленно ответил он. — Просто вспомнил: у меня же завтра еще одна комиссия…
— На какой объект?
— Библиотека…
— Ох ты… — сказал субподрядчик, глядя на него с жалостью.
— Тоже замороженная стройка? — поинтересовался проектировщик.
— Семь лет как замороженная. — Субподрядчик сокрушённо качал головой. — Я вот думаю: если здесь за три года такое завелось, то там-то что же, а?
Летающая тарелка, металлически сверкнув в студёной синеве сентябрьского неба, скользнула наискосок над улицей и скрылась за шероховато-серой коробкой жилого дома. Прохожий охнул и, вздёрнув левый обшлаг плаща, уставился на оцепеневшую секундную стрелку.
— Да чтоб тебе повылазило! — плачуще проговорил он вслед инопланетному летательному аппарату и сплюнул в сердцах на асфальт.
Огляделся, ища свидетелей. Неподалёку, посреди намытого ветром островка палой листвы, стоял и смотрел в небо прозрачнобородый юноша с этюдником через плечо.
— А? Видали? — вне себя обратился к нему прохожий. — Ну вредительство же самое настоящее! Главное, только-только по радио время сверил… У вас тоже остановились?
Юноша очнулся и посмотрел на прохожего.
— Совершенная всё-таки штука… — задумчиво молвил он. Но, к счастью, в этот момент листва под ногами крутнулась смерчиком, и конец бестактной фразы пропал в общем шелесте.
— Вот и я говорю: безобразие! — недослышав, выкрикнул прохожий. — Ну объясните вы мне: ну почему у нас всё делается, я извиняюсь, через коленку? Людей, значит, выгоняем в степь, на Семь ветров, а нелюдь эту… На голову скоро садиться будут!
— Да неловко их как-то, знаете, в степь… — заметил юноша. — Всё-таки братья по разуму…
Прохожий злобно уставился на собеседника.
— Вот-вот… — скривившись, выговорил он. — Скажите лучше: привыкли перед иностранцами на брюхе ползать! В Америке бы, небось, пройди он вот так над крышами, поостанавливай всем часы — знаете бы что было? Он на посадку — а ему тут же иск на крупную сумму!.. — Прохожий снова взглянул на циферблат и скривился окончательно. — Стоят. До сих пор стоят…
— А у того мотор заглох, — сообщил юноша.
Прохожий оглянулся. Метрах в двадцати от них, ухватясь за полуоткрытую дверцу остановившегося «жигулёнка», каменел в живописной позе только что, видать, выскочивший шофёр с запрокинутым сливово-сизым лицом. Губы его свирепо шевелились.
Картина эта доконала прохожего.
— К чёрту! — взорвался он, снова поворачиваясь к юноше. — Вот устроить им митинг перед Думой!.. Ну невозможно же так!.. За каким дьяволом мы их вообще выбирали?
И, наподдав носком немодного ботинка скрутившийся за считанные секунды лиственный пригорок, весьма решительно зашагал прочь. Отойдя метров на десять, обернулся.
— А в следующий раз, — пригрозил он напоследок, — вообще голосовать не пойду!..
Юноша посмотрел ему вслед и, переведя ожившие к тому времени часы на пять минут вперёд, двинулся в противоположном направлении. Вскоре он вышел на край странной площади, лежащей не по центру, а сбоку от проспекта и отделённой от полотна дороги двойным рядом ёлочек. Вымощенная бетонными квадратами площадь вздымалась посередине двумя волнами ступеней, вознося почти на трёхметровую высоту блистающий мрамором цоколь огромного прямоугольного здания. По фризу, где ранее нависали глыбы идеологически выдержанного барельефа, ныне распласталась сияющая металлическая надпись «Отель «Галактика». А с боковой стороны почему-то ещё и по-английски — «Ноtе1 Gа1аху».
Фонтан не работал. Вода в бассейне была подёрнута утренним ледком. Неподалёку от фонтана на бетонных квадратах стояли четыре дискообразных аппарата, причём крайний, судя по всему, только-только прибыл. Тут же, стараясь не слишком приближаться к инопланетной технике, прохаживался милиционер в чёрной меховой куртке, при кобуре и портативной рации.
В углу площади торчал полосатый штырь, увенчанный стеклянным плоским ящиком, на коем изображена была синяя буква «Т», а рядом с ёлочками приткнулись штук пять такси. Шофёры, собравшись в кружок, курили, ёжились и посматривали неласково, как раскрывается на манер апельсина только что приземлившаяся летающая тарелка. Высокая серебристая фигура ступила на бетон и, не дожидаясь, когда купол аппарата снова сомкнётся, направилась неспешно в сторону здания, в дверях которого немедля показался швейцар. Сделав несколько шагов, фигура окуталась вдруг мерцающей розовой дымкой.
— Ишь, — прокомментировал лениво один из таксистов. — Холодно ему. Поле врубил…
— Да, это тебе не Вега, — не без злорадства заметил второй.
Третий подумал и хмыкнул:
— Какая Вега? С Веги — те здоровые, чёрные. А серебристые — это с Проциона.
— Процион-моцион!.. — Второй раздражённо заплевал окурок. — Налетело погани со всего света… Куда едем?
Последний вопрос относился к прозрачнобородому юноше, остановившемуся то ли послушать таксистов, то ли поглядеть на инопланетянина.
— Да пожалуй, что никуда, — несколько смущённо ответил он. — А что, скажите, вот это розовое… это и есть поле?
Но таксист с ним больше разговаривать не пожелал и снова повернулся к коллегам. Губы юноши обиженно дрогнули. Однако спина сердитого шофёра выглядела столь непробиваемой, что он решил не связываться и пошёл прочь, время от времени пожимая свободным от этюдника плечом. Асфальт по периметру площади был совершенно чист — видно, листву размело при посадке.
— Серёжа!
Юноша остановился. Из-за последней ёлочки вышел, ухмыляясь, рослый плечистый парень. Из-под прямоугольного козырька высокой фермерской кепки на юношу, которого, оказывается, звали Серёжей, уставились маленькие серые глаза — не выразительнее заклёпок. Зато нижняя челюсть была куда как выразительна! Ворота прошибать такой челюстью.
— Володька, ты? — Обрадованный Серёжа сбросил с плеча этюдник и протянул хрупкую мальчишескую руку навстречу огромной ухватистой пятерне с оббитыми и расплющенными костяшками пальцев. Надо полагать, молодые люди не видели друг друга давно, потому что после рукопожатия они ещё и обнялись.
— Ну ты, я смотрю, вообще не изменился, — подавая звук несколько в нос, приговаривал рослый Володя. — Каким был на выпускном — таким и остался…
— Как? А борода?
— Где борода? — Володя всмотрелся. — Ёлки-палки! Сразу и не заметишь… — Взгляд его упал на этюдник. — Так всё и рисуешь?
— Крашу, — криво усмехнувшись, поправил Серёжа.
— Не свисти! — последовал ответ. — Сам, небось картины пачками за бугор гонишь. За баксы, а?
— Скажешь тоже… — совсем засмущавшись, проговорил Сергей. — Слушай, а почему ты без куртки? Холодно же!
Володя осклабился:
— А у меня куртка вон там, за ёлочками стоит. Ну, хватай свои деревяшки, пошли…
За ёлочками, отражая в подробностях лаковыми чёрными боками сентябрьский денек, стояла новенькая «Волга».
— Твоя? — поразился Сергей.
Володя не ответил. Похоже, при виде собственной машины у него резко испортилось настроение. С удручённым видом он огладил край капота и, вздохнув, сказал:
— Продавать хочу…
— С мотором что-нибудь? — робко предположил Сергей,
— «Мерседес» буду брать, — сухо пояснил тот. — А то неловко уже… Погоди-ка… Во-от… — продолжал он, протискиваясь за руль и открывая изнутри вторую дверцу — для Сергея. — А я, ты понимаешь, еду, и вдруг — раз! Мотор заглох. Что такое, думаю… Выглянул — а он как раз на посадку заходит… А потом гляжу — ты идёшь…
Он взялся за козырёк и как бы снял лоб вместе с кепкой. Под высокой тульёй, прикрытые наполовину плоской каштановой чёлочкой, обнаружились одни надбровья — правда, очень мощные.
— Что… прямо «мерседес»?..
Володя только усмехнулся в ответ и включил зажигание. «Волга» с набором скорости вписалась в поворот, и Сергея на пару секунд прижало к каменному бицепсу бывшего одноклассника.
— Погоди, — спохватился он. — А куда мы едем?
— Ко мне, — невозмутимо отозвался Володя. — Что ж я, ещё пять лет тебя отлавливать буду? Лёха вон в Штаты подался — и то уже два раза с ним виделись. А тут в одном городе живём…
Сказано это было с упрёком,
— Да понимаешь… — виновато начал Серёжа, потом запнулся и в затруднении потрогал болтающуюся перед глазами тусклую спиралевидную висюльку, совершенно не вписывающуюся в роскошный интерьер «Волги».
— Ты полегче с этой хреновиной, — скосив невыразительный глаз, посоветовал Володя. — Она, чтоб ты знал, триста баксов стоит.
Испачканный в краске палец испуганно отдёрнулся.
— Да ну тебя… — смущённо улыбаясь, сказал Серёжа. Но, посмотрев на друга повнимательнее, перестал улыбаться и во все глаза уставился на покачивающуюся вещицу.
— Погоди… Так это — оттуда? Из отеля?
Володя кивнул с довольным видом.
— А… посмотреть можно?
— Смотри, — милостиво разрешил тот. — Только имей в виду: хрупкая, зараза. Карандашом щёлкнешь — сразу в пыль… Тёлка одна моя умудрилась: представляешь, села на такую вот штуковину!.. Так даже пыли не осталось: одно пятно на юбке, другое — на сиденье… И не выводится вдобавок. Ещё и обшивку из-за неё менять пришлось. Чуть не пришиб корову…
Летящий навстречу проспект отвалился влево, и машину коротко протрясло по свежезалатанному асфальту неширокой улочки.
— Козлы… — равнодушно обронил Володя. — Опять дорогу ломали — трубу у них там какую-то пробило…
Серёжа чуть ли не с отчаянием всматривался в покачивающуюся на ниточке спираль.
— Слушай, — спросил он наконец. — А зачем она?
— Сам, что ли, не видишь? — недовольно сказал Володя. — Висит. Переливается. Денег стоит.
— Переливается?..
Володя досадливо шевельнул тяжёлой челюстью.
— Да тут, понимаешь, какое дело… Она ж не на наше зрение рассчитана. В ультрафиолете, говорят, переливается…
«Волга» нырнула под полотно железной дороги и, пролетев мрачный сырой туннель, снова вырвалась на божий свет. Слева с оттяжкой замелькали выложенные кафелем многоэтажные здания.
— Странно всё-таки, ей-богу… — как-то жалко усмехнувшись, сказал Сергей.
— А что странного? — не понял Володя.
— Да вот, казалось раньше… прилетят они — и всё пойдёт по-другому…
Володя хмыкнул и задумался. Надолго. До самого поворота. Потом внимательно посмотрел на бывшего одноклассника.
— А по-другому — это как?
***
Дверь представляла собой прямоугольник листовой стали изрядной, видимо, толщины, с металлическим штурвальчиком вместо ручки.
— Да грабанули меня месяц назад, — нехотя пояснил Володя. — Пришлось вот навесить…
— Да-а… — с уважением молвил Сергей. — Чёрта с два теперь откроешь…
— Открыва-ают… — утешил Володя, извлекая из кармана кожаный чехол с многочисленными ключами. — У братка одного такая же дверь была — с тремя замками, ну? Вверху, внизу и посередке… Так они что сделали! Дождались, когда уйдёт, поставили на лестничной площадке флажки (осторожно, мол, сварка), подвели автоген, разрезали петли, ну и открыли в другую сторону, где замки… Мою-то, правда, хрен так откроешь, у меня ручку повернул — и на четыре штыря, понял? В косяки, в порог и в притолоку… Так что только со стеной вынуть можно… На, подержи…
Он отдал Серёже прихваченную из машины инопланетную висюльку и принялся крутить штурвальчик и проворачивать ключ. Открыл, забрал вещицу, и бывшие одноклассники прошли в голую, с ободранными обоями прихожую. Изнутри дверь выглядела и вовсе устрашающе: маслянисто отсвечивающие штыри, сваренная из швеллеров рама. Особенно поразил Сергея глазок — призматический, на манер перископа.
— Это чтоб в глаз через дырку не выстрелили?
— А чего ты ржёшь? — без улыбки отозвался Володя. — Стреляли уже.
— В тебя?
— Ну ты даёшь! — сказал Володя, замыкая дверь изнутри. — Если бы в меня, ты бы сейчас со мной не разговаривал…
Несколько ошарашенный, Серёжа повесил куртку на торчащий из стены гвоздь-двухсотку — и, миновав открытую дверь в спальню, где стояла прикрытая пледом раскладушка да валялось всевозможное спортивное железо, друзья очутились в обширной комнате, казавшейся больше истинных своих размеров из-за полного отсутствия обстановки. Видимо, первым приобретением ограбленного Володи была бронированная дверь с глазком и штурвальчиком.
— Неужели и мебель вынесли? — пришибленно спросил Серёжа.
— А ты думал? Открыли квартиру, подогнали фургон, наняли грузчиков… А соседям сказали: переезжает… Съездил, короче, позагорал… Ты посиди, я сейчас…
Серёжа прислонил этюдник к одной из голых стен и, присев на табуретку возле покрытого клеёнкой кухонного стола, огляделся. Комната была освежёвана так же, как и прихожая. Надо полагать, Володя решил, воспользовавшись случаем, заодно отремонтировать квартиру.
В открытую форточку с улицы ползло какое-то невнятное глухое бормотание, время от времени стираемое шумом проходящих машин. Невольно создавалось ощущение огромной толпы под окнами.
Вернувшийся Володя поставил на стол початую бутылку коньяка, два разнокалиберных стакана, какие-то консервы и надорванную пачку галет.
— Другой закуски нету, — предупредил он. — Так что — чем богаты…
И принялся вскрывать баночку чёрной икры иранского производства.
Глухое бормотанье на улице тем временем становилось всё явственней — не было уже никакого сомнения, что под окнами собралась толпа человек в пятьдесят. Затем бормотанье взбурлило гомоном, из которого прорезался вдруг совершенно нечеловеческий крик: «За кем? За ним?»
— Во! — заметил Володя, разливая коньяк. — Десять часов ровно. Акционеры, блин… Ох, кину я им как-нибудь туда «черёмуху»…
— Черёмуху? — удивился Серёжа.
Володя рассмеялся и, опустив на свой стакан огромную оббитую лапу, заставил друга сделать то же самое. Посуда была сдвинута основаниями — и звук получился, как от столкновения двух булыжников. Бывшие одноклассники выпили и за неимением ложек подцепили икру из баночки обломками галеты.
— Слушай, — сказал Сергей. — А эта спиралька… откуда она у тебя?
Володя насмешливо разглядывал совершенно не изменившегося приятеля.
— Ну, скажем, купил…
— Слушай, а у кого?
Последний вопрос почему-то сильно не понравился Володе.
— Да иди ты к чёрту! — сказал он. — Нашёл вообще, о чём говорить!.. Из наших кого-нибудь видел?
— Из наших? — Серёжа подумал. — Скляра видел. В автобусе.
На мужественном лице Володи был изваян живой интерес.
— В автобусе? Ну-ну, и как он?
— Да знаешь, не очень… — признался Серёжа. — Грязный какой-то, на ногах еле держится…
Володя скорбно кивал.
— Да, — сказал он наконец. — Спился Скляр. Мне об этом уже год назад говорили… А ещё кого видел?
— Ленку видел, — улыбаясь от уха до уха, сообщил Серёжа. — По телевизору.
Глаза у него блестели — видно было, что за пять лет пить он так и не научился.
— Да? — сразу оживившись, вскричал Володя. — И ты тоже?.. А я, ты понимаешь, смотрю в программке: конкурс красоты, финал… Включил — гляжу: ёлки-палки! Ленка наша в купальничке… дефилирует… — оборвал фразу, помрачнел и закончил ворчливо: — Насажали козлов в жюри… Видел, какую они мымру выбрали? Куплены все на корню…
— Да ну, не может быть… — усомнился Серёжа.
— Куплены-куплены, — сказал Володя. — Но и она тоже хороша — предупредить не могла…
— А что бы ты сделал?
Володя молчал, угрюмо пошевеливая челюстью. Невыразительные глаза его как бы провернулись сами в себе и вообще перестали что-либо выражать.
— Да, слушай! — встрепенувшись вдруг, озабоченно проговорил он. — Ты сам-то — как? Никуда пока не собираешься? Ну там в Союз художников вступать?..
— Смеёшься… — уныло молвил Серёжа. — Какой там Союз!..
— Соберёшься — скажи, — вполне серьёзно предупредил Володя. — А то ведь там тоже, наверное, козлов полно… Вообще давай — рисуй, становись знаменитым… Чтобы я тобой гордился, понял?
Он снова плеснул в стаканы коньяк.
— Ну, давай… За нас! За десятый «вэ»!
Гляделки его затуманились, и он произнёс мечтательно:
— Вот построю лет через пять виллу — с бассейном и с кинозалом… Соберу весь класс… И будете вы у меня там плавать и кино смотреть…
В открытую форточку с улицы забрело сдавленное «Заноси, тудытъ!..» — и гулкий стук опускаемой тяжести.
— А я так и не понял, — сказал Серёжа. — Купил ты её или выменял?
— Кого?
— Да спиральку эту… из отеля…
Володя вдруг изменился в лице. Переносица вздулась, как у тигра.
— Ты соображай, что говоришь! — гаркнул он на испуганно съёжившегося Серёжу.
— Так а что я такого?.. — растерянно пробормотал тот. — Я же…
Володя шумно дышал, раздувая ноздри. Потом вскочил, двинулся к двери, обернулся.
— Лучше бы ты меня на хрен послал! — в сердцах бросил он и исчез. Слышно было, как он громыхает за стеной своим спортивным железом. Совершенно сбитый с толку, Сергей ждал продолжения.
Володя вернулся с дымящейся сигаретой.
— Вот! — сказал он. — Закурил из-за тебя!..
И заходил, успокаиваясь, по гулкой пустой комнате. Всё ещё ничего не понимающий Серёжа, прижав испачканные в краске ладони к груди, сидел на табуретке и только поворачивался вслед за разгневанным другом.
— Володь… — повторял он жалобно. — Ну извини, ну… Володь…
Володя стремительно нагнулся к отпрянувшему Серёже и потряс перед самым его лицом узловатыми, чуть скрюченными пальцами, в которых дьмилась сигарета.
— Ты запомни, — проговорил он с угрозой. — Я к этому отелю не подходил и не подхожу! И тебе не советую!..
Он выкинул докуренную едва до половины “честерфильдину” в форточку и, успокоившись малость, вернулся за стол. Сердито расплеснул остаток коньяка по стаканам.
— Ну прости, Володь… — Серёжа чуть не плакал.
— Ладно, замяли… — хмуро проворчал Володя. — Ты смотри, ещё кому-нибудь такое не ляпни. Скажи мне кто другой — в шесть секунд рыло бы начистил и с лестницы спустил…
— Так а что я ляпнул-то?
— Что-что… — Володя всё ещё посапывал разгневанно и в глаза не смотрел. — Можно подумать, не знаешь, как относятся к этим… Ну, к тем, которые у отеля пасутся…
— Знаю, — сказал Серёжа. — Плохо.
— Плохо? Да их никто за людей не держит! Понял?.. — Володя проглотил коньяк и со стуком вернул стакан на стол. — Слышал, небось, на что они у проционов все эти побрякушки выменивают?
— Н-ну… я полагал, на сувениры какие-нибудь наши…
При этих словах тяжёлая челюсть Володи отвалилась, и несколько секунд он смотрел на приятеля, приоткрыв рот.
— Чёрт тебя поймёт, на каком ты свете живёшь,— пробормотал он наконец. — На сувениры — надо же!..
— А на что же тогда?
— Не знаю, — отрывисто сказал Володя. — И никто не знает.
— То есть как?
— А так!.. — Явно нервничая, Володя одним движением растёр в пальцах галетную крошку. Лицо его было угрюмо. — В общем, запомни: проционы эти… Ну, длинные такие, серебряные… Так вот они в обмен на всю эту шелупень что-то у человека забирают. По частям, понял? И никто не знает — что…
— Может, биополе? — испуганно раскрыв глаза, предположил Сергей.
— Ты прессу-то вообще читаешь? — поинтересовался Володя.
— Нет, — виновато сказал Сергей.
— Оно и видно… Проверяли уже учёные. Говорят: как было биополе — так и есть, никаких изменений…
— Так а что ж они тогда забирают-то?
— А чёрт его знает! — с досадой ответил Володя, — Верующие говорят: душу…
***
Выйдя из подъезда, Сергей остановился и долго смотрел, как по лаковому чёрному капоту Володиной «Волги» переползает скрюченный тополиный лист. Серёжа наблюдал за ним с явным беспокойством, будучи, видимо, одним из тех, кто в любом пустяке видит отражение собственной жизни. Несколько раз листок подбирался к самому краю капота, но потом вздрагивал и поспешно отползал к центру. Наконец Сергей вздохнул и, поправив ремень этюдника, направился к прямоугольной сквозной дыре, выводящей со двора на улицу
Улица Проциона двумя параллельными асфальтовыми лентами скатывалась по косогору к линии железной дороги — прямо в ощеренную чёрную пасть туннеля. В самом начале улицы, посреди голого глинистого газона стоял облицованный мрамором прямоугольный, как шкаф, обелиск. Плитки четыре с боковой стороны уже отпали, обнажив красное кирпичное экорше с серыми цементными жилами.
Судя по всему, Сергей не бывал в этом районе давно. Без видимой необходимости он пересёк проезжую часть и остановился перед обелиском.
«Этот хурх дружбы, — прочёл он на бронзовой зеленоватой доске, — посажен в честь братьев по разуму с Проциона».
В присыпанной листьями лунке топорщилось иглами нечто морщинистое, фиолетовое и безнадёжно засохшее,
Скорбно помолчав над пропащим хурхом, Сергей поднял голову. За линией железной дороги в студёной синеве сентябрьского неба взблескивала по-над крышами металлическая искорка — кто-то снова, видать, шёл на посадку, попутно останавливая гражданам часы и двигатели автомобилей.
Серёжа вернулся на тротуар и побрёл вниз, к туннелю. Шёл медленно, его обгоняли, оставляя в ушах обрывки разговоров:
— Помер, поганец! Вчера только прочёл о нем, что поганец, а сегодня уже и помер…
— Где? В «Проционе»? Санитарный день там сегодня!..
Навстречу шла рослая девушка с надменными глазами. Дорого одетая, то есть чёрт знает в чём. Однако Сергея поразили только её серьги. Надо полагать, приврал друг Володя насчёт исключительной хрупкости инопланетных висюлек — на золотых проволочках, продетых в розовые мочки, покачивались два тусклых спиралевидных обломка.
Засмотревшись, Серёжа нечаянно зацепил кого-то краем этюдника.
— Встал! Надолба! — рявкнула на него басом свирепая старуха с коричневым дряблым лицом инопланетного чудовища.
***
…Он брёл, бормоча, по неровным, присыпанным желтовато-серой листвой тротуарам, пока не обнаружил, что снова стоит на краю вымощенной бетонными квадратами площади, а впереди, блистая стеклом и мрамором, высится прямоугольное, похожее на храм здание с распластавшейся по фризу металлической надписью «Отель «Галактика».
Машин на стоянке прибавилось, зато дискообразных летательных аппаратов теперь насчитывалось всего три. Вообще обстановка на площади заметно изменилась: на пятачке между фонтаном и ступенями толклись какие-то молодые и не слишком молодые люди, одетые весьма по-разному. Среди них затесался даже один несомненный бомж, которого, впрочем, сторонились.
Видимо, это были те самые, кого, по словам Володи, никто за людей не держал. Однако такое впечатление, что это их нисколько не печалило, — вели они себя раскованно, а то и просто вызывающе. Бомж, например, с полупьяной улыбкой разглядывал в упор милиционера в чёрной меховой куртке, и ничего ему за это не было.
Подумать только, каждый из них, наверное, запросто общался с инопланетянами и, может быть, даже продавал им по кусочку свою бессмертную душу… В другое время Сергей, по врождённой застенчивости, вряд ли решился бы к ним приблизиться, но выпитый недавно коньяк сделал его отчаянно смелым, и художник, заворожённо глядя на загадочных людей, двинулся к фонтану. Ему, видно, очень хотелось остановить ну хоть этого, в тонированных импортных стёклах, и спросить:
«Простите, пожалуйста… А вот эти спиральки… ну, тусклые такие, ломкие… На что вы их всё-таки вымениваете?»
И тут что-то произошло. Все лица начали поворачиваться к Сергею. В устремлённых на него глазах он увидел досаду, злобу и, что уж совсем необъяснимо, зависть. Он как раз собирался поправить ремень этюдника — и замер, не закончив жеста.
«Идите за мной», — отчётливо и бесстрастно произнёс кто-то в его мозгу.
Сергей вздрогнул и обернулся. В каких-нибудь пяти шагах от него, окутанная мерцающей розовой дымкой, стояла высокая серебристая фигура. Видимо, проционец подошёл незаметно со стороны летающих тарелок,
— Вы… мне?
Разумеется, Сергей не раз встречал инопланетян на проспекте — и этих серебристых с Проциона, и здоровых чёрных с Веги, — и наблюдал издалека посадку их аппаратов на площади, но столкнуться вот так, лицом к лицу… если, конечно, можно назвать лицом эту округлую металлическую скорлупу без единой прорези…
«Вам», — снова прозвучало в мозгу, и серебристая безликая фигура двинулась к отелю.
Несколько секунд Сергей стоял неподвижно. Проционец обернулся.
«Вы боитесь».
Трудно даже сказать, что это было: вопрос, утверждение, упрёк?..
Сергей облизал губы. У него ещё была возможность повернуться и, ускоряя шаг, броситься прочь с этой площади…
— Нет, — хрипловато ответил он. — Не боюсь…
Толпа нехотя раздалась, давая им пройти.
— Слышь, друган, — перекривив рот, глумливо выговорил бомж. — Ты там на мою долю не забудь, прихвати…
Сергей споткнулся. Проционец подождал, пока его спутник вновь обретёт устойчивость, и они поднялись по ступеням к услужливо распахнутой стеклянной двери.
У швейцара было тяжёлое лицо. Казалось, оно не выдерживает собственной тяжести: переносица просела, а нижняя губа выдавилась вперёд, как цементный раствор из-под кирпича. Поэтому улыбался швейцар, можно сказать, одними глазами — как бы опасаясь развалить лицо окончательно.
Розовая дымка вокруг проционца внезапно померкла, и он совершенно человеческим жестом предложил Сергею войти.
С первых шагов стало ясно, что пришельцы не тронули здание только снаружи. Внутри же всё было перестроено — непонятно, правда, когда и как. Стены и потолок коридора, по которому проционец вёл Сергея, были сделаны из какого-то зеркального материала. С одним лишь отличием — они ничего не отражали. Относительно пола сказать что-либо трудно, потому что он был покрыт роскошной, невероятно широкой и всё же вполне земной ковровой дорожкой.
Между тем стройная серебристая фигура качнулась вправо и продолжала идти в наклонном положении. А через несколько шагов качнуло и Сергея. До самого поворота они шли, как по косогору, потом чертовщина прекратилась и загадочный крен исчез.
Коридор плавно повернул влево, и Сергей чуть было не столкнулся с полупрозрачным человекоподобным существом. Оно припало к слепой зеркальной стене, пропуская идущих, и только уставилось на них огромными радужными глазами.
— Кто это? — понизив голос, спросил Сергей, когда очередной плавный поворот скрыл от него полупрозрачного гуманоида. Проционец не ответил, и это не понравилось Сергею.
— Куда мы идём?
«Сюда», — равнодушным эхом отозвалось в мозгу, и они, непонятно каким образом, ступили в кубическое зеркальное помещение со скруглёнными углами. Такое ощущение, что прямо сквозь слепую блестящую стену, заколебавшуюся, как поверхность воды.
«Встаньте в центре».
Сергей повиновался.
«Повернитесь направо».
Он повернулся и увидел, что в скруглённом углу помещения на прозрачной, слегка наклонённой к нему поверхности разложены уже знакомые тусклые спиральки, ещё какие-то розовые шарики, чёрные брусочки со спичечный коробок, но поуже…
«Вам разрешается выбрать себе один предмет», — информировал проционец.
Судя по тому, как дёрнулось мальчишеское лицо Сергея, на память ему, скорее всего, пришла старая картинка: европейский купец, разложивший побрякушки из крашеного стекла перед смуглым дикарём Океании.
— Что я должен за это отдать?
«Вы уже отдали», — прозвучало в мозгу.
Сергей повернулся к проционцу и уставился в безликую металлическую округлость шлема — туда, где у его собеседника должны были, по идее, располагаться глаза.
— Я ничего не почувствовал, — испуганно возразил он.
«Вы не могли почувствовать, — последовал беззвучный ответ. — Вы об этом не знаете. Вам это не нужно. Вы можете выбрать себе один предмет».
Совершенно сбитый с толку Сергей снова повернулся к наклонённой прозрачной плоскости, на которой были разложены инопланетные побрякушки. Присмотревшись, он понял, что никакой плоскости нет вообще и на чём разложены предметы — неясно…
Сергей поправил этюдник и спрятал руки за спину.
— Нет, — отрывисто сказал он.
«Вы ничего не хотите взять?» — Сергею показалось, что в беззвучной и бесстрастной речи проционца впервые скользнуло удивление.
— Не хочу, — подтвердил он. — Но если можно… Я хотел бы спросить вас…
Проционец отозвался не сразу.
«Спрашивайте».
— Что вы о нас думаете? — тихо проговорил Сергей.
Проционец молчал. Создавалось впечатление, что он колеблется. Округлая металлическая скорлупа шлема ничего, естественно, выразить не могла, и всё же Сергей буквально чувствовал на себе внимательный заинтересованный взгляд.
«Идите за мной», — прозвучало наконец в мозгу, и проционец, видимо, решившись на что-то, шагнул к стене. С бьющимся сердцем Сергей последовал за ним.
Они шли по точно такому же коридору, только ковровая дорожка была здесь другого цвета. Последний поворот привёл их в тупик, и проционец отступил в сторону, вежливо пропуская Сергея вперёд.
Тот шагнул, и зеркальная слепая стена заколебалась перед ним, как поверхность воды. Сергей прошёл сквозь неё и остановился, ничего не понимая. Он снова был в стеклянном вестибюле отеля, и на него — на этот раз без улыбки — смотрел швейцар с тяжёлым полуразрушенным лицом. Сергей обернулся, хотел спросить, но спрашивать было некого. Стена.
Он не сразу сообразил, что по-русски это называется — выставить, а когда, сообразил — уткнул подбородок в грудь и зажмурился до боли.
Швейцар выжидающе смотрел. Когда же прозрачнобородый сопляк с этюдником, взяв наконец себя в руки, проследовал мимо него к выходу, швейцар озабоченно принялся изучать прямоугольный плафон на потолке. Потом сходил за тряпочкой и тщательно вытер дверную ручку, за которую брался Сергей.
***
Уже скрылся за ёлочками отель, а он всё ещё не смел поднять лица — шёл, как после пощёчины, и всё пытался найти объяснение случившемуся. Может быть, проционец просто не захотел огорчать его? Или, может быть, им вообще запрещено говорить, что они о нас думают?.. В конце обсаженной ёлками аллеи Сергей чуть было не налетел на кого-то. За полшага до столкновения остановился, вскинул глаза и увидел прямо перед собой широкогрудого осанистого красавца в легкой импортной курточке. Плотная чёрная бородка, тёмные смеющиеся глаза. Незнакомец смотрел на Сергея с нескрываемым любопытством.
— Здравствуйте… — неуверенно проговорил тот. У него вообще была плохая память на лица.
Приветствие это сильно позабавило чернобородого.
— Здравствуйте, — любезно отозвался он и продолжал смотреть.
Сергей почувствовал неловкость и, поскольку дорогу ему явно уступать не собирались, попробовал обогнуть незнакомца, но тут же уткнулся в грудь второму, повыше. Этот чем-то напоминал друга Володю: утяжелённая нижняя челюсть и невыразительные скучающие глаза.
Слева за ёлочками мерцал холодный мрамор отеля да сияла часть металлической надписи: «… алакт…»
— Ну, показывай, — утомлённо сказал Сергею тот, что повыше.
— Что «показывай»? — растерявшись, спросил Сергей.
Высокий глядел на него со скукой.
— В отеле был?
— Был…
— Показывай, что вынес.
— Ничего, — поспешно сказал Сергей. — Честное слово, ничего!
Чернобородый осанистый стоял рядом и с интересом слушал их беседу.
— Да что ж это мы посреди дороги? — мягко проговорил он, беря Сергея под локоток. — Прошу. Если это вас, конечно, не затруднит…
Красивое лицо его стало при этом очень серьёзным, почти торжественным, глаза же как были — так и остались смеющимися. Втроём они поднырнули под еловые лапы и оказались на проспекте. У бровки, вся в льдистых отсветах, стояла большая светлая машина. Может быть, даже «мерседес».
— Вы разрешите? — вежливо осведомился чернобородый, забирая этюдник.
Здесь же, между ёлочками и «мерседесом», Сергей был обыскан быстро и бесцеремонно. Вывернутая куртка легла на край капота. Высокий изучал содержимое изъятого кошелька. Чернобородый присел над раскрытым этюдником.
— Да что за чёрт! — с досадой сказал высокий и, положив кошелёк на куртку, снова взялся за Сергея. Тот не сопротивлялся, но лицо у него было скорее удивлённое, чем испуганное, — он всё ещё отказывался верить происходящему.
— Куда дел?
— Ребята… — сказал Сергей. — Честное слово…
Сидя на корточках перед раскрытым этюдником, чернобородый озадаченно трогал пальцем тюбики с краской. Губы его то выпячивались задумчивым хоботком, то критически поджимались.
— А? — спросил он наконец у того, что повыше.
— Да свистит он, Курбаши! — взорвался тот. — Явно же в пополаме с кем-то работает! Сунул кому-нибудь, когда через площадь проходил…
— Кому? — последовал быстрый вопрос.
Высокий почему-то поперхнулся. Не дождавшись ответа, чернобородый красавец Курбаши перевёл взгляд на Сергея:
— Что? В самом деле ничего?
Сергей посмотрел на раскрытый этюдник, на вывернутую куртку, на кошелёк — и вдруг заплакал. Дошло наконец.
— А ну-ка тихо! — с угрозой надвинулся на него высокий. — Прокатиться захотел? Так вот она, тачка, рядом…
— Болт!.. — укоризненно одёрнул его Курбаши. Он всё ещё сидел на корточках. Ему было так удобно. Долговязый Болт дёрнул углом рта и, сплюнув, отшагнул.
— Нам-то какое дело? — раздражённо спросил он, обращаясь в основном к Курбаши. — Взял он там, не взял… — И, видя, что всхлипывать Сергей почти прекратил, снова повернулся к нему: — Пойдёшь сейчас в отель и скажешь проциону, что передумал. Раз был у них, значит, пусть, раскошеливается — положено…
— Нет… — Сергей замотал головой. — Я туда больше не пойду… Ведь они же меня… Они же нас… — Голос его прервался. Он зажмурился и стиснул зубы.
— В конце концов это его дело, Болт, — заметил Курбаши. — И потом что ты ерунду говоришь: кто его туда одного пропустит?.. Помоги одеться человеку.
Долговязый Болт с отвращением на лице сгрёб куртку, вывернул её и принялся заталкивать как попало в рукава ватные Серёжины руки. Курбаши закрыл деревянную крышку и легко поднялся с корточек.
— Ты ничего не понял, — ласково сообщил он, вешая этюдник на плечо Сергея и заботливо поправляя ремень. — Мы не грабители. Просто нам необходимо было определить, ну, скажем, подоходный налог… Ты пойми, каждый, кто хоть однажды побывал у проционов, нуждается в защите. Знаешь, какие шакалы крутятся вокруг отеля? Это твоё счастье, что ты встретился с нами, а не с ними…
— Я не просил о защите, — сказал Сергей.
Курбаши рассмеялся. Зубы у него были великолепные.
— Поздно, — сказал он. — Нас с тобой видели, и этого достаточно — тебя уже никто не тронет… Но, если ты настаиваешь, Болт может прямо сейчас сходить на уголок и шепнуть кому надо, что мы к тебе отношения не имеем. Как? Пойдёт такой вариант?
Серёжа пришибленно молчал. Курбаши не глядя протянул руку, и долговязый Болт поспешно вложил в неё кошелёк и удостоверение Сергея.
— Видишь ли, э-э… — Курбаши раскрыл коричневую книжицу. — Серёжа… Я лично готов допустить, что ты был в отеле и ничего оттуда не вынес. Но Болт прав, это дела не меняет… Мы, повторяю, не грабители и поэтому возьмём с тебя по минимуму. — Он аккуратно вложил кошелёк в карман Серёжиной куртки, удостоверение — в другой. — Скажем, пятьсот… Я надеюсь, ты понимаешь, что не рублей?
Стоящий рядом Болт задохнулся от возмущения.
— Мало, Курбаши… — страдальчески проговорил он.
— Ты полагаешь? — Чернобородый Курбаши задумчиво поглядел на Сергея. — Да нет, в самый раз… Только не надо говорить, что баксов у тебя нет, что тебе не у кого занять… Этого не надо. «Люля-гриль» знаешь?
— Нет, — обречённо сказал Сергей.
— Это вон там, на углу, через квартал. Вот он, — Курбаши ткнул пальцем в грудь Болту, — будет ждать тебя там… ну, скажем, к шести часам. Я надеюсь, это никак твои планы не нарушает?
— Сегодня? — беспомощно переспросил Сергей.
— Можно и завтра, — согласился покладистый Курбаши. — Послезавтра, через год… Только в твоих интересах погасить задолженность сегодня к шести. А то ведь проценты пойдут, сам понимаешь…
***
— Я же тебе, козлу, говорил! — На друга Володю было страшно смотреть. — Я же тебя, козла, предупреждал: близко не подходи!..
Он ухватил с краешка железного блюдца дымящуюся «честерфильдину» и прошёлся в бешенстве от окна к столу и обратно. По комнате запорхали ветерки.
— Ну хоть ты-то веришь, что я у них ничего не взял? — жалобно спросил Сергей.
Володя замер на секунду, потом обернулся так резко, что воздух вокруг него едва не взбурлил.
— В милиции был?
— Нет.
— Слава богу… — Плечи Володи слегка расслабились. Он медленно поднёс ко рту прокушенный фильтр и одной затяжкой испепелил сигарету почти на треть. Стремительно подсел к столу.
— Какие они из себя? Ну, может, называли друг друга как?..
— Один такой долговязый… — запинаясь, начал Сергей. — Болтом зовут…
Володя медленно раздавил окурок в железном блюдечке. За мощными надбровьями, наполовину прикрытыми плоской каштановой чёлочкой, явно шла напряжённая мыслительная работа.
— Болт… — проговорил он наконец. — Раз Болт — значит, Курбаши…
— Главное, они же видели, что взять с меня нечего!.. — в отчаянии сказал Сергей. — Видели же…
Володя злобно фыркнул. Или резко выдохнул — как в каратэ.
— На хрен им твои деньги! — заорал он. — Им не деньги, им ты нужен!.. Сколько они хотят?
— Сказали по минимуму… Короче, пятьсот… — с трудом выговорил Сергей. — Долларов…
— Ш-шакалы!.. — друг Володя сорвался с места и исчез в дверном проёме. За освежёванной стеной загремело спортивное железо.
— Собирайся! — рявкнул он, снова появляясь в комнате. — В темпе давай!..
***
Дверь Курбаши ничем не отличалась от Володиной: прямоугольник листовой стали с глазком и штурвальчиком вместо ручки. Надо полагать, броню навешивала одна и та же фирма.
— Да нет там никого… — обречённо сказал Сергей. Володя не ответил и утопил кнопку звонка ещё раз. Дверь приоткрылась. На пороге стоял чернобородый осанистый красавец Курбаши в исполосованном английскими надписями спортивном костюме.
— Разувайтесь, проходите, — негромко проговорил он. Похоже, появления Сергея не удивило его нисколько — видимо, перед тем, как открыть, он внимательно изучил гостей в перископический глазок.
Они прошли и разулись. Тапочек Курбаши не предложил, да этого и не требовалось — под ногами пружинил ковер. Дверь закрылась, четыре маслянисто отсвечивающих штыря беззвучно вошли в косяки, в порог и в притолоку.
— Располагайтесь, — сказал Курбаши, проведя их в одну из комнат, и, не дожидаясь, пока они усядутся, забрался с ногами в кресло. — Чай? Кофе?
Володя досадливо шевельнул челюстью и не ответил. В квартире было тихо, как в сейфе, — из соседней комнаты слышалось тиканье часов. Потом что-то прошелестело по коридору — что-то длинное, шёлковое. Кажется, в доме был ещё кто-то. Сергей быстро взглянул на Володю, но тот не отреагировал. Видимо, шорох в коридоре опасности не представлял.
— Накладка вышла, Курбаши, — хрипло проговорил Володя.
— Вижу, — отозвался тот. — Родственник?
— Одноклассник, — буркнул Володя.
Курбаши приподнял красивую бровь. Этакий эмир бухарский в спортивном костюме.
— Даже словом не обмолвился, что вы с ним знакомы, — с мягким упрёком сообщил он.
— Да дурак он, Курбаши! — взорвался Володя. В голосе его, однако, пробивались жалобные нотки: — Лох! Всю жизнь лохом был — я-то знаю, я ж с ним за одной партой сидел!..
— Ты ведь со Скляром сидел… — робко напомнил Сергей.
— Заткнись! — рявкнул Володя. И снова жалобно: — Ну ты же видишь, Курбаши? Ничего не понимает! Даже сейчас!..
— Да, действительно… — согласился тот, с любопытством разглядывая их обоих.
В соседней комнате осеклись часы и стало совсем тихо. Где-то над плоской крышей девятиэтажки в студёной синеве сентябрьского неба парил дискообразный летательный аппарат.
— Фатима, часы сверь, — не повышая голоса, произнёс Курбаши, когда часы пошли снова. В коридоре послышался прежний шёлковый шелест. У Володи было напряжённое лицо — он ждал ответа.
— Ну что тебе сказать, Чубик… — задумчиво проговорил Курбаши. — Я всегда ценил твою помощь, и мне бы очень не хотелось с тобой поссориться. Вот только не знаю, как ко всему этому отнесётся контора. Болт уже на боевом посту, машина запущена…
Володя поднялся и хлёстко выложил на край стола пять зеленоватых бумажек.
Некоторое время Курбаши разглядывал купюры. Потом поднял исполненные уважения глаза на Володю, которого, оказывается, звали ещё и Чубиком.
— Даже так?
— Да, — сказал Володя. — Так.
Курбаши вздохнул и, не вставая с кресла, поднял лежащий прямо на ковре мобильник, потрогал кнопки.
— Ашотик?.. Здравствуй ещё раз… Узнал, да?.. Слушай, у тебя там Болт не появился?.. А что он делает?.. Ну, всё равно пригласи… — Курбаши опустил трубку и снова принялся разглядывать своих гостей. Потом в наушнике что-то отрывисто тявкнуло. — Болт?.. Да, я… В общем, доедай свой люля-кебаб… Можешь даже выпить… Да, уже можно… Ничего страшного, просто клиент принёс должок на дом… Да, на дом… — Наушник взволнованно залопотал, и Курбаши поморщился. — Не по телефону, Болт…
Он не глядя отправил трубку на место.
— Ну? — то ли спросил, то ли потребовал Володя.
Курбаши опечалился, став от этого ещё красивее.
— Да погоди ты, Чубик, — с досадой сказал он. — Серёжа…
— Нет! — немедленно перебил его Володя.
— Ты что, скупил всех одноклассников на корню? — холодно осведомился Курбаши. — Что ты всё время говоришь за него?.. Сколько ты получаешь, Серёжа?
Сергей сказал.
— И на работу, наверное, к девяти… — Курбаши сочувственно покивал. — Знаешь, я бы за такие деньги и просыпаться не стал… Ну а как насчёт будущего? Думаешь что-нибудь?
— Будущее… — горестно скривясь, повторил Сергей. — Какое у нас теперь будущее!..
Курбаши оторопело посмотрел на него, потом рассмеялся.
— Да-а… — проговорил он. — А Чубик-то прав… Я не о будущем человечества, Серёжа. Я о твоём собственном будущем…
— Курбаши!.. — с угрозой начал Володя.
— Я говорю не с тобой! — отрезал тот и снова повернулся к Сергею. — Понимаешь, Серёжа, им мало кто нравится… Я же видел: ты не навязывался, процион сам к тебе подошёл… Так что ты подумай всё-таки, есть ли тебе смысл горбатиться дальше… Ты рисуешь? Ну и рисуй. Для души, для славы, для чего хочешь… Раз в месяц зайдёшь в отель… Ну, будешь, конечно, что-то отстёгивать нам — за охрану…
Не сводя с него лихорадочных глаз, Сергей давно уже отрицательно качал головой.
— Неужели ты веришь во все эти байки? Что проционы мужиков импотентами делают? Что душу забирают?.. Я думал, ты без предрассудков…
— Я туда больше не пойду, — тихо сказал Сергей.
— Не пойдёт он, Курбаши! — с жаром подхватил Володя. — Ну я ж его знаю, ну!..
— Да вижу… — Курбаши скорбно поджал губы. Потом вздохнул и, не вставая, дотянулся до лежащих на краю стола денег.
— Я могу идти? — сдавленно спросил Сергей.
— Да, конечно…
Сергей встал.
— Володя, я… — Голос его пресёкся. — Я всё верну… В течение года я всё…
— Да иди ты к чёрту, — хмурясь, проворчал Володя. — Вернёт он!.. Вот толкнёшь первую картину за бугор — тогда и рассчитаемся…
Шутка, однако, далась ему с трудом: деньги — бог с ними, репутации было жалко… Сергей зажмурился и, чудом не налетев на косяк, вышел в коридор.
— Фатиме привет… — мрачно проговорил Володя и тоже встал.
Курбаши не ответил. Он слушал, как обувается в коридоре Сергей, — не попадая ногами в ботинки, обрывая шнурки и, кажется, даже всхлипывая.
— Чубик, — негромко позвал Курбаши. — Ты на тачке?
— Ну! — насторожившись, отозвался Володя.
— Мой тебе совет: подбрось его до дому — видишь же, какой он! Как бы чего не натворил…
— … там жестко все получилось. Толян был мужик крутой, но не подрассчитал – есть и покруче его парни.
— Так это правда, они его паяльником?
— Вроде да. Он долго ломался, пришлось ему очко паяльником погреть, и после этого все. Готов.
— Блин, я его как-то не осуждаю. Паяльником в очко… Слушай, Серый, а Виталя все никак не успокоится?
— Неа, он такие вещи чует. Но, если честно, смотри сам: цыгане сразу же узнали про дурь, которая к нам попала. Учитывая, что мы такими вещами не банчим, это вообще случайно вышло и точно на один раз. Но они тут же узнали. Это кто-то очень близкий к нам, Юра, и я бы на твоем месте был поаккуратнее…
Светка зашевелилась в кровати, пытаясь собрать воедино обрывки услышанного, сновидения и воспоминания о вчерашнем. Получался какой-то адский коктейль. Она утвердилась на пятой точке, протерла глаза и поняла, что в комнате она не одна. За журнальным столиком сидели Серега с Юрой и попивали пиво в ожидании ее пробуждения.
— Идем, малая, у нас грандиозные планы на сегодня.
— Опять бухать?
Серега заржал:
— Не без этого. Но мы нежно, по пивку и все. Сегодня мы будем думать о высоком и смотреть тоже с высоты.
— На бесцельно прожитые годы?
— Иногда ты меня пугаешь. Одевайся, не теряй времени, и не придется сожалеть о потерянных годах.
В коридоре снова пахло семечками – Светка улыбнулась. Надо бы зайти к Желбе, поболтать немного, но все некогда. Даже сесть записать заготовку про Марусю и то некогда — нынче она прямо нарасхват.
Они спустились, сели в Серегину машину и снова покатили куда-то в ночь. Светка откинулась на сидение и смотрела, как мелькают в лужах красные тормозные огни. Днем прошел дождь, и теперь асфальт был влажный, а отражения витрин расплывались и множились. Город стал в два раза светлее и ярче.
Мимо пролетали золотистые окна, оставляя дрожащие следы, рассыпающиеся блестками в темноте. Удивительное, потрясающее спокойствие обняло город, Светка смотрела на него сквозь полуопущенные веки, и причащалась к чувству внутренней тишины. Вот так бы жить всегда, глядя на мир с легким одобрением, и чувствуя себя в полной безопасности.
Они прокатились по Ленина, потом свернули на Горького и на Маркса. Возле Парка Горького Серега затормозил.
— Приехали.
— Парк?
— Ага. Помнишь, как тебя предки на день рождения выводили в парк и катали на аттракционах?
Точно, это как-то позабылось. Каждый год Светка ждала своего дня рождения, чтобы пойти в Парк Горького и весь день пользоваться жизнью на полную катушку. Любые аттракционы, сколько хочешь! Даже детскую железную дорогу, на которую надо было отстоять километровую очередь.
— А еще там было кафе-самолет, помнишь?
— Конечно. «Карлсон» называлось. Но мы туда так и не попали, надо было заказывать столик сильно заранее. Интересно, куда теперь дели этот самолет?
Серега хмыкнул:
— На металлолом продали. Куда еще может пригодиться списанный Ил-18?
— Жаль. Такая классная была идея.
Эти дни в парке были бесконечными, хоть и неотличимыми друг от друга. Солнечные, жаркие – на ее день рождения еще ни разу не было дождя. Зато была сахарная вата, газировка, мороженое и много людей. Праздник, который никогда не кончался. Интересно, как это устраивали родители? Ведь ее день рождения приходился на разные дни недели, но они непременно шли с ней в парк, будто им и работать не надо было.
Странно, почему она раньше об этом не думала? Ей никогда не приходило в голову, что ее родителям было тяжело. Ей казалось это само собой разумеющимся – ведь она не просила себя рожать. Не просила, и никогда не испытывала благодарности, напротив, она считала, что ей и так задолжали. За всю ее несчастливую жизнь.
В парке было темно и тихо – его закрывали на ночь. Фонтаны на центральной аллее не работали, а ведь Светка помнила, как бегала по их бортикам, брызгалась, а мать ругалась, что на платье останутся пятна от грязной воды. Рельсы Детской железной дороги выглядели заросшими, словно по ним давно никто не ездил.
Они прошли и свернули налево, туда, где раньше стоял самолет с кафе «Карлсон». Фонари не горели, и в призрачном лунном свете парк выглядел жутковато. Особенно, если свернуть с центрального прохода на какую-нибудь дорожку, где становилось видно, что деревья очень больны.
Их ветви были покрыты неприятным белым налетом, похожим на паутину. Чем выше было дерево, тем гуще налет, и в глубине парка деревья полностью укутались в эту дрянь.
— Странно, почему их не почистят?
— Кому это надо? Раньше государство этим занималось, теперь никто ничего не делает. Паровозик, вон, бывало, ездил. Прикольный же был. Помнишь, как мы с тобой рассматривали фотокарточки юных машинистов и люто завидовали.
— Нам ничего не светило, Серый, их набирали из какой-то блатной школы. Юных пионеров, всемпримеров, а мы с тобой жили и учились в Роще, среди бичей. Какая нам железная дорога? Хорошо хоть за деньги пускали покататься.
— Блин, стремно тут. Тоскливо. Как будто среди привидений стоишь. Пошли на колесо обозрения.
— А оно работает?
— Для нас заработает.
Они повернули и вышли снова на центральную аллею, где темным призраком возвышалась скрипящая металлическая конструкция.
Ночной город с высоты птичьего полета. Светке казалось, что они поднялись над темной скорлупой неба и вышли в пространство, где все залито малиновым. Ночные грозовые облака остались под ними, а они парили сверху, глядя, как зажигаются и гаснут огни на разных берегах реки.
Здесь, наверху, все тоже было спокойным. Умиротворенным, вечным и мудрым – можно было просто потягивать пиво из бутылки и сидеть молчать, глядя, как на лицах друзей меняется отсвет. На самом верху он был розовым, по мере спуска становился сиреневым, а внизу, где начиналась ночь, окрашивал их в мертвенно-бледные тона. А потом новый круг и они снова воскресали из мертвых, и это было потрясающе! Светка смотрела во все глаза и радовалась всем сердцем. Воистину, это был замечательный план! Пусть все всегда так и будет – даже если ты спускаешься на дно могилы, ты точно знаешь, что за этим следует подъем на высоту, где все будет в розовом свете.
Светка потеряла счет времени. Казалось, они катались так совсем немного, но в то же время почти всю жизнь. И молчали. Не было необходимости болтать. Каждый думал о своем, но они все были на одной волне. Но пиво кончилось, Юра поболтал бутылкой и вздохнул:
— Надо идти. Кто сгоняет?
— Да все пойдем. Хватит уже тут сидеть, у меня жопа мерзнет.
Колесо скрипнуло и остановилось. Здесь, внизу, все казалось беспробудно черным – после сверкающих розовых облаков с золотыми краями, темные аллеи парка с больными деревьями вызывали тоску и страх. Без Сереги с Юрой Светка бы не решилась тут ходить.
— Сейчас заедем за пивасиком и двинем в район Дивногорска, на смотровую площадку. Встретим рассвет.
Блин, а это круто! Это же настоящий кайф и драйв – куда захотели, туда и рванули. Так и надо жить. Светка говорила сама себе, что надо непременно это запомнить, вот это ощущение, что можно делать все, что хочется. И потом жить так же. Но сможет ли она сама так? До сих пор не получалось. Была и еще какая-то важная мысль, которая пришла ей в этом парке, но Светка никак не могла ее уловить. Она пищала комаром возле уха, вилась рядом, но в руки не давалась.
Когда они подошли к машине, там что-то трещало. Серега нахмурился и по-быстрому открыл дверь. Звуки издавала трубка встроенного телефона, которым он намедни хвастался.
— Да? Я. Гуляю. Со мной. А что случилось?
Он помолчал, выслушивая чей-то взволнованный голос.
— Понял. Сейчас будем. Уже едем.
Светка поняла, что прогулка на сегодня окончена.
— Серый, у тебя дела?
— Да. Нам с Юркой надо смотаться на кладбище.
— Зачем?
— Там фигня какая-то, цыгане бузят на нашего пацана.
— Ночью? На кладбище?
— Ну, типа, он цыганскую могилу вскрыл. Хотя вряд ли кто из наших станет этой херней заниматься. Скорее всего, это кто-то левый. В общем, надо съездить, переговорить.
Светка почесала репу. Добираться в такое время до своей общаги придется, скорее всего, пешком. Вроде и не так далеко, к утру должна дойти.
— Ладно. Тогда я домой.
— Какое домой? Садись в машину. Мы мигом смотаемся, глянем, что к чему и назад. В любом случае я тебя одну не отпущу. Если что, там потом попрошу кого-нибудь из наших тебя отвезти. Все нормально будет. Садись на заднее, и погнали.
— Зачем кому-то вскрывать цыганскую могилу?
— Эээ, мать, да ты не в курсах? Цыгане, когда своих больших хоронят, не просто гроб в яму зарывают, а копают бульдозером целую комнату, в которой выкладывают плиткой пол и стены. Посередине, на постамент, ставят гроб с покойником, одетым в лучшую одежду и золото. А вокруг него кладут все, что ему принадлежало: меха, технику, шарфы мохеровые, золотишко опять же. Иногда даже деньги. А потом накатывают потолок и бетоном заливают. Так и лежит мертвец в отдельной комнате со всем своим барахлом. Некоторые не прочь поживиться, там нормально золота может быть. Ну и вещички хорошие.
Светка представила себе этот ужас, как в кафельной комнате лежит мертвец, укутанный в меха, а по этим мехам и мохеровому шарфу ползают черви.
— Фу, какая дрянь!
— Говорят, Мишу Ромодановского похоронили вместе с машиной. Он разбился на своей «Волге», так типа его вместе с ней и зарыли. И плиту наверх поставили огромную, где он в человеческий рост выгравирован, а рядом – машина его.
— Это правда, — подал голос Юра, — про машину правда. А что, даже романтично: если что, Серый, похороните меня вместе с моей девяткой.
Они пролетели по проспекту Металлургов, пугая светофоры своей скоростью. Серега летел точно больше сотни, музыка больше не играла, а вжавшаяся в сидение Светка размышляла о цыганских могилах.
— Есть бомбилы, которые не гнушаются. Но цыгане за такое четко мстят. Говорят, было дело, дернули одну могилу – все вынесли, не побрезговали и с трупа одежку снять. Джинсы фирменные ливайсы, куртку кожаную, шапку норковую. Короче, вернули жмура в мир в том виде, в котором он в него пришел. А потом курточка эта на барахолке всплыла, и по курточке цыгане вышли на пацанчика, который могилку вскрыл.
Юрин профиль боксера, слегка освещенный синей подсветкой с приборной панели, выглядел потусторонне.
— В общем, дальше неприятно. Цыгане, они мстить умеют – они не только пацана уработали, но и семью его вырезали. Жену, ребенка маленького, родителей.
— Нелюди они.
— Так и он не по-людски поступил. Нахрена в могилу лезть?
— Нахрена туда золото класть? Искушать людей почем зря, а потом на куски резать – это нормально?
— Юрка, блин, я ни за какое золото туда бы не полез, к трупу. Но в общем согласен, что семья ни при чем. Ребенка жалко и стариков, они вообще ни при делах были. Но это цыгане, с ними надо ухо востро держать.
— Так вот и я об этом. Пацан за дело получил, его не жалко. А семью трогать – это зашквар.
С Металлургов они свернули на Воронова, потом объехали Школу милиции и вырулили на бетонку среди пустырей. Светка знала, что сейчас буквально пара минут, и они въедут под мост, а там уже и Бадалык.
— Серый, а можно с вами посмотреть?
— На что? На разборку? Даже не думай.
— На могилу цыганскую.
— Нет. Не на что там смотреть. Сейчас будем подъезжать, ты вообще ляжешь на сидение и пледиком прикроешься, чтоб я тебя с двух шагов в машине не видел. Мало ли что.
«Вольво» пролетел под мостом и впереди замаячили кладбищенские ворота. Серега обернулся и приказал:
— Быстро. Легла и накрылась. Если все будет нормально, я тебя выпущу. А пока лежи и не отсвечивай.
В лицо ей прилетел колючий темный плед.
— Давай. Сейчас же.
Пришлось лечь и накрыться с головой.
Дальнейшее приходилось слушать, как радиопостановку. Вот Серега с Юрой остановились, и Серега переговорил с кем-то через опущенное стекло. Вот машина снова тронулась и миновала кладбищенские ворота, судя по изменившемуся дорожному покрытию. Вот они свернули направо и подъехали к цыганской части кладбища. Там явно было много людей, судя по разноголосому гомону.
Тут Серега с Юрой вышли, хлопнув дверями, а потом Светка услышала, как задвинулись кнопки блокировки. Ее заперли в машине. Нормально. А если случится что, ей лежать тут до самой старости? Но пока других вариантов не было, и она старалась не шевелиться и даже дышать, как можно тише.
И тут, в тишине и темноте, до нее, наконец, дошла ускользающая мысль из Центрального парка: ее родители. В масштабе своей жизни, достаточно бедной и непростой, они не только много работали и боролись с ужасным советским бытом, но и давали ей все, что у них было.
Вот ее папа, вечно уставший и сонный после ночной смены, тащится с ней на елку. Светка бегает по горкам, а он засыпает стоя. И она недовольна, что он не хочет с ней кататься. Вот мама, которая тащит на себе весь быт и работает врачом, и она продает свои финские зимние сапоги, чтобы купить Светке велосипед на 10-летие.
Светке почему-то стало страшно, в горле собрался комок, и дышать стало трудно. Прочь, прочь эти поганые мысли, надо бы подышать воздухом, пока они ее не задушили! Она выползла из-под пледа и осторожно приподняла голову – рядом никого не было. Тогда она подняла руку и рванула вверх кнопку блокировки. Дверь щелкнула, она была свободна.
У цыганских могил крутилась довольно большая толпа. Светка осторожно подошла и остановилась поодаль. Одна из могил была освещена автомобильными фарами, как импровизированная сцена. Но на вид она была совершенно целой, и теперь по ней ползали люди, рассматривая сколы на бетоне.
— Да нету там ни хрена.
— Ищут.
— У себя бы в жопе поискали. Никто из наших к ним не лазил и не собирался, брехня все это.
— Брехня-то брехня, но кто-то же капнул цыганам. Вон как взвились и прилетели.
— Я бы тоже прилетел на их месте. Только никто не трогал эту могилу. Если там коцки какие-то, то пусть своим строителям предъявы делают.
Светка неслышно отступила в темноту, чтобы не выдать своего присутствия. Ну и хорошо, что так получилось. Значит, Серега с Юрой скоро освободятся, и они поедут в Дивногорск. Стараясь не цепляться одеждой за оградки, она аккуратно отходила к Аллее Славы. Сейчас отойдет, а потом тихонько вернется в машину по аллее.
Отступая задом, она натолкнулась на припаркованную машину. Повернулась — девятка, и кажется Юрина. Обогнула ее и выдохнула, теперь можно и не бояться хрустнуть веткой или налететь на памятник. Она повернулась и стала присматриваться, чтобы глаза привыкли к темноте – где-то там, уже очень скоро, должна быть аллея.
Аккуратно пробираясь между могилок, она удивлялась, что ей совсем не страшно. Но ведь рядом были люди, много людей, и среди них Серега, так что она вполне могла чувствовать себя в своей тарелке даже среди мертвецов. Жаль, что не удалось подобраться ближе к цыганской могиле и рассмотреть получше. А если бы она была открыта? Жутко, но невероятно интересно.
Судя по тому, что оградки становились все ровнее, а памятники солиднее, Светка приближалась к Аллее Славы. Вот и оградки кончились, сменившись громадными мемориальными комплексами из черного мрамора. В неверном лунном свете было видно, что между плитами на земле растет трава, а сами плиты крошатся и начинают понемногу проваливаться. Мраморные обелиски теряют величавость, а ведь на их установку были потрачены безумные деньги.
Мирская слава проходит. Светка зашла внутрь одного из таких комплексов – все в нем некогда было дорого-богато, даже традиционная скамеечка и та выполнена из мрамора. Ваза для цветов – тоже мраморная. Чтобы не украли. А теперь все понемногу ветшало, видимо, похороненных тут людей стали забывать. И дорогие могилы им ничем не помогли.
Светка присела на мраморную скамейку и опустила плечи. Стянула через голову балахон и вытерла им вспотевшее лицо. Сейчас она чувствовала себя бесконечно уставшей – куда делось ее воодушевление и спокойствие, удивительное ощущение свободы с высоты колеса обозрения. Она даже не была уверена, что хочет ехать в Дивногорск встречать рассвет. Ей будто стало на двадцать лет больше, и она тупо хотела спать в своей постели, и чтобы никто не входил в комнату.
Неподалеку моргал фонарь, периодически зажигаясь и потухая, как проблесковый маячок. Его месмерическое мерцание действовало на нервы, каменная скамейка тянула тепло из тела. Надо идти. Светка встала и пошла на неверный свет фонаря, переходя из одного мавзолея в другой.
Вот и показались росшие по бокам аллеи ели. Светка споткнулась о вылетевшую из кладки мраморную плитку и остановилась. Фонарь на несколько секунд освещал местность, а потом погружал ее в полную тьму. Стараясь рассмотреть, где тут выход, Светка насчитала не менее восьми могил с высокими плитами, на которых в полный рост были выгравированы молодые мужчины.
Она повернулась и посмотрела на ближайшие плиты – у них была одинаковая дата смерти: 12.08.1994. Ого, погибли в один день. Ей стало интересно, и в те моменты, когда фонарь давал свой скудный свет, Светка всматривалась в надписи на памятниках.
Петр Андреевич Сипятый, ум. 12.08.1994
Денис Эдуардович Клевс, ум. 12.08.1994
Сергей Игоревич Михайленко, ум. 12.08.1994
Виталий Семенович Мутовин…
Что?! Сергей Игоревич Михайленко?! Светка вернулась к предыдущему памятнику и, когда фонарь в очередной раз вспыхнул белым, в ужасе отшатнулась – с черной мраморной доски на нее смотрел Серега. Одетый в модный костюм с широкими плечами, одна рука в кармане брюк, во второй сигарета – а глаза совсем неживые.
Ноги приросли к земле, сердце забилось глухо и сильно. Всматриваясь в мраморное, застывшее лицо Сереги, она не могла двинуться с места. Судорожный глоток и голова сама собой повернулась налево — на следующем памятнике был Виталий Семеныч. Все с одной и той же датой – 12.08.1994 года.
Трррр…. Раздался шлепок. Яркая вспышка и звук лопающегося стекла, вслед за которым все погрузилось во тьму. Как ослепшая, Светка стояла столбом, а перед глазами сияли негативы могильных памятников. В полной темноте она сделала шаг назад, потом другой, а потом поймала себя уже на Аллее славы, бегущей прочь от неожиданного кошмара. Скорее в машину, к Сереге, убедиться, что все в порядке, и больше никогда не покупать колеса у Джафара.
Она выскочила из аллеи напротив главного входа и на секунду замерла. Налево. Сейчас налево, там цыганские могилы, там остались Серега с Юрой и все остальные. Светка бежала и понимала, что что-то не так – на парковке не было ни одной машины, вокруг царила тишина и темнота.
Вот и могила, возле которой ползали цыгане с фонариком. Точно она – на ней плита с мужиком в кожанке и формовке на фоне видика с телевизором. Вот только здесь была свежая, истоптанная десятками ног земля, а теперь – бурьян в половину роста.
Светка подошла ближе. Бетонная подушка растрескалась. Из щелей, ручейками бегущих в землю, пробивалась трава. На самом памятнике тянулись длинные белые дорожки из птичьего дерьма, он выглядел старым и неухоженным. Где все? Где Серега? Светка оглянулась и сердце ее зашлось – глухой ночью она была на кладбище совершенно одна.
В голове моментально зазвенело, горло пересохло. Боковое зрение сразу же стало улавливать неясное шевеление по сторонам. Казалось, что бесплотные, холодные руки тянутся к ней со всех сторон, знают, что бежать ей некуда. Надо идти. Надо выбираться отсюда, надо срочно пересечь кладбищенскую ограду, там мертвецы ее не достанут. Светка сглотнула трудный комок и сделала шаг в направлении выхода, потом другой, а потом она уже бежала так, как никогда не бегала на уроках физкультуры.
За кладбищенской стеной 50 метров и дорога. Там много машин, но есть ли там кто в это время? И мысль о маньяках-насильниках ее сейчас не беспокоила, она хотела убраться отсюда как можно быстрее.
В глухой середине ночи оживленная дорога была пуста. Неуверенный свет фонарей, мутноватый и грязный, далекий лай собак и наползающая со стороны Бадалыка тишина, пугали так, что сердце было готово остановиться. Хотелось услышать хоть какой-то нормальный, живой звук, но уши словно заложило ватой. Наверное поэтому Светка не услышала работающий двигатель у одинокой машины, неспешно спускающейся с горы. Лишь когда фары мелькнули на подъезде к пешеходному переходу, она очнулась и бросилась наперерез.
— Сдурела?
— П-п-простите. Подвезите меня, пожалуйста, хотя бы до Северного.
В машине было темно, только приборная панель светилась синим. Водитель, пожилой мужичок, мягко тронулся с места. Светка пристегнулась трясущимися руками, забилась поглубже и задумалась. Над железнодорожным переездом качался фонарь. Его белесый свет на мгновение осветил салон, и лицо водителя выступило из мрака.
— Какое сегодня число?
— Ты пьяная, что ли?
— Выпимши, но не пьяная. Хотя… Так какое сегодня число?
— Одиннадцатое.
— Одиннадцатое августа?
— Ну не января же.
Светку едва не стошнило. Обеспокоенный водитель притормозил у обочины.
— Подыши, открой дверь. А то вывернет.
Очень вовремя. Светка едва успела открыть дверь, чтобы кинуться во тьму, не разбирая дороги. Но ее вывернуло прямо на землю. Мужчина деликатно отвернулся, потом достал с заднего сидения бутылку минералки.
— Прополощи горло. Ничего, бывает.
Говорил он тихим голосом, не было в нем ничего злобного. Хлебнув из бутылки, Светка еще раз посмотрела на его лицо и поняла, что он выглядит… ну как из старой газеты: китайский костюм спортивный на нем, кожаная кепка. Такая у ее отца была когда-то, она еще в школе училась. Машина девятка, в салоне воняет бензином.
Ехали они обычной дорогой: через Северный, потом на Авиаторов и на Октябрьский мост. Мужичок молчал и вел машину, и Светка молчала, а перед глазами ее горела дата: 12.08.1994.
Машина повернула на Корнетова, потом на Вавилова и в переулок Якорный. Возле общежития водитель остановился.
— Все, давай. Иди поспи, все образуется. И не шарься больше по ночам, а то всякое бывает.
Светка вышла из машины. Входная железная дверь в общагу была открыта – бери и беги, спасайся. Она так и хотела сделать, но сил совершенно не осталось. Перед ней лежала общага, а позади – темный и призрачный мир, в котором сторожевыми башнями возвышались черные мраморные обелиски.
Вспомнив пустое кладбище, Светка отшатнулась и быстро побежала наверх по лестнице, залетела в свою комнату, закрыла дверь на ключ и почти сползла на пол. Пять или десять минут просто сидела, не в силах подняться, а потом решила все же раздеться и лечь спать – не дело сидеть у двери. Переборов страх, Светка подошла к шкафу и взялась рукой за зеркальную дверцу – с глубины мутной поверхности на нее смотрела женщина средних лет с поразительно знакомым лицом.
— Какой сегодня день?
Светка вышла из комнаты и двинулась по коридору. К Желбе? Нет, сейчас ей хотелось поговорить с комендантшей. Ей хотелось чего-то четкого и основательного в этом мире теней и ночи.
Дверь в кабинет была открыта. Варвара Львовна перебирала бумаги, выкидывая что-то из больших картонных папок прямо на пол. Весь пол, как осенний двор, был усеян пожелтевшими от времени листами. Она вообще когда-нибудь спит?
— Какой сегодня день? Здравствуйте.
Комендантша вскинула брови, увидев Светку в такой час в своем кабинете.
— Эта информация поможет вам заснуть?
На стене висел бухгалтерский календарь на три месяца с красным окошком, передвигавшимся по датам. Он стоял на дате 11 августа 1994 года.
— Надо же, как я сразу-то не поняла… Ведь ни у кого вокруг телефонов нет, да и вообще все другое.
— Выпивали?
Светка кивнула, бессильно опускаясь на стул. Воздуха было мало, хотелось бы больше, но ночная духота липла к коже, опутывая ее невидимыми паутинками.
— Мне ведь не семнадцать лет, и давно уже. И я об этом знаю, но все время думаю, что само рассосется. Типа, если не смотреть в зеркало, то тебе и вправду станет семнадцать. А мне тридцать шесть, между прочим, и половины моей жизни уже нет.
Варвара Львовна продолжала шерстить папки, временами вскидывая на Светку умные темные глаза.
— Где я? Что происходит вообще? – слезы потекли сами собой, посыпались горохом на ненужные листы бумаги. Комендантша нахмурилась.
— Вам надо поспать. Вернее проспаться. И завязывать уже с алкоголем.
— Да не пью я столько, чтобы слетать с катушек! Я, похоже, на них никогда и не залетала. Если хорошо подумать, мне все еще семнадцать и я нифига не выросла. Куда ушли двадцать лет – непонятно.
Светке перехватило горло:
— Я ведь себя на фотографиях не узнаю, потому что у меня в башке я еще маленькая. А на деле уже тетка. Ужас-то какой… Получается, моя мать была права насчет меня. И я действительно ничего из себя не представляю. А ведь могла бы выбросить дерьмо из головы, работать себе тихонечко, внуков маме рожать от слесарей.
— Могла бы?
— Нет. Видимо я и на это не гожусь.
Варвара Львовна отложила папку в сторону и внимательно посмотрела на Светку:
— Откуда вы знаете, на что вы годитесь, если вы даже не пытались.
— Я пыталась, но… Понимаете, писать – это тоже работа, полноценная. Это все равно, что сидеть в бухгалтерии с 9 до 6. Этим нужно заниматься постоянно, вкладывать время, силы. А у меня уже есть работа, мне надо на жизнь зарабатывать. Я постоянно пытаюсь как-то выкроить время, что-то сделать, но… Если честно, я не знаю, как быть. Я не тяну жизнь. Я везде лишняя.
— В этом месте я должна вас пожалеть?
Светка вздрогнула, будто ей дали пощечину. В одно мгновение она очень четко и ясно увидела перед глазами всю картину своей жизни, и преисполнилась отвращением.
— Извините.
Она поднялась и повернулась к выходу, но комендантша ее остановила:
— Я видела ваш корабль. Вам дан талант, у вас преимущество перед другими людьми. Вы можете то, чего не могут остальные. И вы думали, что это бесплатно? Что вам не придется ничего вкладывать, но можно будет пожинать плоды успеха? Проснетесь утром, а под окном на Якорном демонстрация – фанаты ваши пожаловали, лавровый венок вам принесли и чемодан денег?
Каждое слово било точно в цель, оставляя на Светке живую, незаживающую рану. Сколько их было, этих ран, она уже и со счету сбилась. Как избитая собачонка, она сжалась в комок, думая только о том, как бы улизнуть и прекратить это все.
Варвара Львовна еще крепче сжала пальцы и медленно, четко приказала:
— Спать. Прямо сейчас. А потом работать. Пока вы живы, у вас все впереди, сколько бы лет вам ни исполнилось.
Легкий толчок, и освещенный кабинет остался позади, а дальше Светка ничего не помнила.