— … там жестко все получилось. Толян был мужик крутой, но не подрассчитал – есть и покруче его парни.
— Так это правда, они его паяльником?
— Вроде да. Он долго ломался, пришлось ему очко паяльником погреть, и после этого все. Готов.
— Блин, я его как-то не осуждаю. Паяльником в очко… Слушай, Серый, а Виталя все никак не успокоится?
— Неа, он такие вещи чует. Но, если честно, смотри сам: цыгане сразу же узнали про дурь, которая к нам попала. Учитывая, что мы такими вещами не банчим, это вообще случайно вышло и точно на один раз. Но они тут же узнали. Это кто-то очень близкий к нам, Юра, и я бы на твоем месте был поаккуратнее…
Светка зашевелилась в кровати, пытаясь собрать воедино обрывки услышанного, сновидения и воспоминания о вчерашнем. Получался какой-то адский коктейль. Она утвердилась на пятой точке, протерла глаза и поняла, что в комнате она не одна. За журнальным столиком сидели Серега с Юрой и попивали пиво в ожидании ее пробуждения.
— Идем, малая, у нас грандиозные планы на сегодня.
— Опять бухать?
Серега заржал:
— Не без этого. Но мы нежно, по пивку и все. Сегодня мы будем думать о высоком и смотреть тоже с высоты.
— На бесцельно прожитые годы?
— Иногда ты меня пугаешь. Одевайся, не теряй времени, и не придется сожалеть о потерянных годах.
В коридоре снова пахло семечками – Светка улыбнулась. Надо бы зайти к Желбе, поболтать немного, но все некогда. Даже сесть записать заготовку про Марусю и то некогда — нынче она прямо нарасхват.
Они спустились, сели в Серегину машину и снова покатили куда-то в ночь. Светка откинулась на сидение и смотрела, как мелькают в лужах красные тормозные огни. Днем прошел дождь, и теперь асфальт был влажный, а отражения витрин расплывались и множились. Город стал в два раза светлее и ярче.
Мимо пролетали золотистые окна, оставляя дрожащие следы, рассыпающиеся блестками в темноте. Удивительное, потрясающее спокойствие обняло город, Светка смотрела на него сквозь полуопущенные веки, и причащалась к чувству внутренней тишины. Вот так бы жить всегда, глядя на мир с легким одобрением, и чувствуя себя в полной безопасности.
Они прокатились по Ленина, потом свернули на Горького и на Маркса. Возле Парка Горького Серега затормозил.
— Приехали.
— Парк?
— Ага. Помнишь, как тебя предки на день рождения выводили в парк и катали на аттракционах?
Точно, это как-то позабылось. Каждый год Светка ждала своего дня рождения, чтобы пойти в Парк Горького и весь день пользоваться жизнью на полную катушку. Любые аттракционы, сколько хочешь! Даже детскую железную дорогу, на которую надо было отстоять километровую очередь.
— А еще там было кафе-самолет, помнишь?
— Конечно. «Карлсон» называлось. Но мы туда так и не попали, надо было заказывать столик сильно заранее. Интересно, куда теперь дели этот самолет?
Серега хмыкнул:
— На металлолом продали. Куда еще может пригодиться списанный Ил-18?
— Жаль. Такая классная была идея.
Эти дни в парке были бесконечными, хоть и неотличимыми друг от друга. Солнечные, жаркие – на ее день рождения еще ни разу не было дождя. Зато была сахарная вата, газировка, мороженое и много людей. Праздник, который никогда не кончался. Интересно, как это устраивали родители? Ведь ее день рождения приходился на разные дни недели, но они непременно шли с ней в парк, будто им и работать не надо было.
Странно, почему она раньше об этом не думала? Ей никогда не приходило в голову, что ее родителям было тяжело. Ей казалось это само собой разумеющимся – ведь она не просила себя рожать. Не просила, и никогда не испытывала благодарности, напротив, она считала, что ей и так задолжали. За всю ее несчастливую жизнь.
В парке было темно и тихо – его закрывали на ночь. Фонтаны на центральной аллее не работали, а ведь Светка помнила, как бегала по их бортикам, брызгалась, а мать ругалась, что на платье останутся пятна от грязной воды. Рельсы Детской железной дороги выглядели заросшими, словно по ним давно никто не ездил.
Они прошли и свернули налево, туда, где раньше стоял самолет с кафе «Карлсон». Фонари не горели, и в призрачном лунном свете парк выглядел жутковато. Особенно, если свернуть с центрального прохода на какую-нибудь дорожку, где становилось видно, что деревья очень больны.
Их ветви были покрыты неприятным белым налетом, похожим на паутину. Чем выше было дерево, тем гуще налет, и в глубине парка деревья полностью укутались в эту дрянь.
— Странно, почему их не почистят?
— Кому это надо? Раньше государство этим занималось, теперь никто ничего не делает. Паровозик, вон, бывало, ездил. Прикольный же был. Помнишь, как мы с тобой рассматривали фотокарточки юных машинистов и люто завидовали.
— Нам ничего не светило, Серый, их набирали из какой-то блатной школы. Юных пионеров, всемпримеров, а мы с тобой жили и учились в Роще, среди бичей. Какая нам железная дорога? Хорошо хоть за деньги пускали покататься.
— Блин, стремно тут. Тоскливо. Как будто среди привидений стоишь. Пошли на колесо обозрения.
— А оно работает?
— Для нас заработает.
Они повернули и вышли снова на центральную аллею, где темным призраком возвышалась скрипящая металлическая конструкция.
Ночной город с высоты птичьего полета. Светке казалось, что они поднялись над темной скорлупой неба и вышли в пространство, где все залито малиновым. Ночные грозовые облака остались под ними, а они парили сверху, глядя, как зажигаются и гаснут огни на разных берегах реки.
Здесь, наверху, все тоже было спокойным. Умиротворенным, вечным и мудрым – можно было просто потягивать пиво из бутылки и сидеть молчать, глядя, как на лицах друзей меняется отсвет. На самом верху он был розовым, по мере спуска становился сиреневым, а внизу, где начиналась ночь, окрашивал их в мертвенно-бледные тона. А потом новый круг и они снова воскресали из мертвых, и это было потрясающе! Светка смотрела во все глаза и радовалась всем сердцем. Воистину, это был замечательный план! Пусть все всегда так и будет – даже если ты спускаешься на дно могилы, ты точно знаешь, что за этим следует подъем на высоту, где все будет в розовом свете.
Светка потеряла счет времени. Казалось, они катались так совсем немного, но в то же время почти всю жизнь. И молчали. Не было необходимости болтать. Каждый думал о своем, но они все были на одной волне. Но пиво кончилось, Юра поболтал бутылкой и вздохнул:
— Надо идти. Кто сгоняет?
— Да все пойдем. Хватит уже тут сидеть, у меня жопа мерзнет.
Колесо скрипнуло и остановилось. Здесь, внизу, все казалось беспробудно черным – после сверкающих розовых облаков с золотыми краями, темные аллеи парка с больными деревьями вызывали тоску и страх. Без Сереги с Юрой Светка бы не решилась тут ходить.
— Сейчас заедем за пивасиком и двинем в район Дивногорска, на смотровую площадку. Встретим рассвет.
Блин, а это круто! Это же настоящий кайф и драйв – куда захотели, туда и рванули. Так и надо жить. Светка говорила сама себе, что надо непременно это запомнить, вот это ощущение, что можно делать все, что хочется. И потом жить так же. Но сможет ли она сама так? До сих пор не получалось. Была и еще какая-то важная мысль, которая пришла ей в этом парке, но Светка никак не могла ее уловить. Она пищала комаром возле уха, вилась рядом, но в руки не давалась.
Когда они подошли к машине, там что-то трещало. Серега нахмурился и по-быстрому открыл дверь. Звуки издавала трубка встроенного телефона, которым он намедни хвастался.
— Да? Я. Гуляю. Со мной. А что случилось?
Он помолчал, выслушивая чей-то взволнованный голос.
— Понял. Сейчас будем. Уже едем.
Светка поняла, что прогулка на сегодня окончена.
— Серый, у тебя дела?
— Да. Нам с Юркой надо смотаться на кладбище.
— Зачем?
— Там фигня какая-то, цыгане бузят на нашего пацана.
— Ночью? На кладбище?
— Ну, типа, он цыганскую могилу вскрыл. Хотя вряд ли кто из наших станет этой херней заниматься. Скорее всего, это кто-то левый. В общем, надо съездить, переговорить.
Светка почесала репу. Добираться в такое время до своей общаги придется, скорее всего, пешком. Вроде и не так далеко, к утру должна дойти.
— Ладно. Тогда я домой.
— Какое домой? Садись в машину. Мы мигом смотаемся, глянем, что к чему и назад. В любом случае я тебя одну не отпущу. Если что, там потом попрошу кого-нибудь из наших тебя отвезти. Все нормально будет. Садись на заднее, и погнали.
— Зачем кому-то вскрывать цыганскую могилу?
— Эээ, мать, да ты не в курсах? Цыгане, когда своих больших хоронят, не просто гроб в яму зарывают, а копают бульдозером целую комнату, в которой выкладывают плиткой пол и стены. Посередине, на постамент, ставят гроб с покойником, одетым в лучшую одежду и золото. А вокруг него кладут все, что ему принадлежало: меха, технику, шарфы мохеровые, золотишко опять же. Иногда даже деньги. А потом накатывают потолок и бетоном заливают. Так и лежит мертвец в отдельной комнате со всем своим барахлом. Некоторые не прочь поживиться, там нормально золота может быть. Ну и вещички хорошие.
Светка представила себе этот ужас, как в кафельной комнате лежит мертвец, укутанный в меха, а по этим мехам и мохеровому шарфу ползают черви.
— Фу, какая дрянь!
— Говорят, Мишу Ромодановского похоронили вместе с машиной. Он разбился на своей «Волге», так типа его вместе с ней и зарыли. И плиту наверх поставили огромную, где он в человеческий рост выгравирован, а рядом – машина его.
— Это правда, — подал голос Юра, — про машину правда. А что, даже романтично: если что, Серый, похороните меня вместе с моей девяткой.
Они пролетели по проспекту Металлургов, пугая светофоры своей скоростью. Серега летел точно больше сотни, музыка больше не играла, а вжавшаяся в сидение Светка размышляла о цыганских могилах.
— Есть бомбилы, которые не гнушаются. Но цыгане за такое четко мстят. Говорят, было дело, дернули одну могилу – все вынесли, не побрезговали и с трупа одежку снять. Джинсы фирменные ливайсы, куртку кожаную, шапку норковую. Короче, вернули жмура в мир в том виде, в котором он в него пришел. А потом курточка эта на барахолке всплыла, и по курточке цыгане вышли на пацанчика, который могилку вскрыл.
Юрин профиль боксера, слегка освещенный синей подсветкой с приборной панели, выглядел потусторонне.
— В общем, дальше неприятно. Цыгане, они мстить умеют – они не только пацана уработали, но и семью его вырезали. Жену, ребенка маленького, родителей.
— Нелюди они.
— Так и он не по-людски поступил. Нахрена в могилу лезть?
— Нахрена туда золото класть? Искушать людей почем зря, а потом на куски резать – это нормально?
— Юрка, блин, я ни за какое золото туда бы не полез, к трупу. Но в общем согласен, что семья ни при чем. Ребенка жалко и стариков, они вообще ни при делах были. Но это цыгане, с ними надо ухо востро держать.
— Так вот и я об этом. Пацан за дело получил, его не жалко. А семью трогать – это зашквар.
С Металлургов они свернули на Воронова, потом объехали Школу милиции и вырулили на бетонку среди пустырей. Светка знала, что сейчас буквально пара минут, и они въедут под мост, а там уже и Бадалык.
— Серый, а можно с вами посмотреть?
— На что? На разборку? Даже не думай.
— На могилу цыганскую.
— Нет. Не на что там смотреть. Сейчас будем подъезжать, ты вообще ляжешь на сидение и пледиком прикроешься, чтоб я тебя с двух шагов в машине не видел. Мало ли что.
«Вольво» пролетел под мостом и впереди замаячили кладбищенские ворота. Серега обернулся и приказал:
— Быстро. Легла и накрылась. Если все будет нормально, я тебя выпущу. А пока лежи и не отсвечивай.
В лицо ей прилетел колючий темный плед.
— Давай. Сейчас же.
Пришлось лечь и накрыться с головой.
Дальнейшее приходилось слушать, как радиопостановку. Вот Серега с Юрой остановились, и Серега переговорил с кем-то через опущенное стекло. Вот машина снова тронулась и миновала кладбищенские ворота, судя по изменившемуся дорожному покрытию. Вот они свернули направо и подъехали к цыганской части кладбища. Там явно было много людей, судя по разноголосому гомону.
Тут Серега с Юрой вышли, хлопнув дверями, а потом Светка услышала, как задвинулись кнопки блокировки. Ее заперли в машине. Нормально. А если случится что, ей лежать тут до самой старости? Но пока других вариантов не было, и она старалась не шевелиться и даже дышать, как можно тише.
И тут, в тишине и темноте, до нее, наконец, дошла ускользающая мысль из Центрального парка: ее родители. В масштабе своей жизни, достаточно бедной и непростой, они не только много работали и боролись с ужасным советским бытом, но и давали ей все, что у них было.
Вот ее папа, вечно уставший и сонный после ночной смены, тащится с ней на елку. Светка бегает по горкам, а он засыпает стоя. И она недовольна, что он не хочет с ней кататься. Вот мама, которая тащит на себе весь быт и работает врачом, и она продает свои финские зимние сапоги, чтобы купить Светке велосипед на 10-летие.
Светке почему-то стало страшно, в горле собрался комок, и дышать стало трудно. Прочь, прочь эти поганые мысли, надо бы подышать воздухом, пока они ее не задушили! Она выползла из-под пледа и осторожно приподняла голову – рядом никого не было. Тогда она подняла руку и рванула вверх кнопку блокировки. Дверь щелкнула, она была свободна.
У цыганских могил крутилась довольно большая толпа. Светка осторожно подошла и остановилась поодаль. Одна из могил была освещена автомобильными фарами, как импровизированная сцена. Но на вид она была совершенно целой, и теперь по ней ползали люди, рассматривая сколы на бетоне.
— Да нету там ни хрена.
— Ищут.
— У себя бы в жопе поискали. Никто из наших к ним не лазил и не собирался, брехня все это.
— Брехня-то брехня, но кто-то же капнул цыганам. Вон как взвились и прилетели.
— Я бы тоже прилетел на их месте. Только никто не трогал эту могилу. Если там коцки какие-то, то пусть своим строителям предъявы делают.
Светка неслышно отступила в темноту, чтобы не выдать своего присутствия. Ну и хорошо, что так получилось. Значит, Серега с Юрой скоро освободятся, и они поедут в Дивногорск. Стараясь не цепляться одеждой за оградки, она аккуратно отходила к Аллее Славы. Сейчас отойдет, а потом тихонько вернется в машину по аллее.
Отступая задом, она натолкнулась на припаркованную машину. Повернулась — девятка, и кажется Юрина. Обогнула ее и выдохнула, теперь можно и не бояться хрустнуть веткой или налететь на памятник. Она повернулась и стала присматриваться, чтобы глаза привыкли к темноте – где-то там, уже очень скоро, должна быть аллея.
Аккуратно пробираясь между могилок, она удивлялась, что ей совсем не страшно. Но ведь рядом были люди, много людей, и среди них Серега, так что она вполне могла чувствовать себя в своей тарелке даже среди мертвецов. Жаль, что не удалось подобраться ближе к цыганской могиле и рассмотреть получше. А если бы она была открыта? Жутко, но невероятно интересно.
Судя по тому, что оградки становились все ровнее, а памятники солиднее, Светка приближалась к Аллее Славы. Вот и оградки кончились, сменившись громадными мемориальными комплексами из черного мрамора. В неверном лунном свете было видно, что между плитами на земле растет трава, а сами плиты крошатся и начинают понемногу проваливаться. Мраморные обелиски теряют величавость, а ведь на их установку были потрачены безумные деньги.
Мирская слава проходит. Светка зашла внутрь одного из таких комплексов – все в нем некогда было дорого-богато, даже традиционная скамеечка и та выполнена из мрамора. Ваза для цветов – тоже мраморная. Чтобы не украли. А теперь все понемногу ветшало, видимо, похороненных тут людей стали забывать. И дорогие могилы им ничем не помогли.
Светка присела на мраморную скамейку и опустила плечи. Стянула через голову балахон и вытерла им вспотевшее лицо. Сейчас она чувствовала себя бесконечно уставшей – куда делось ее воодушевление и спокойствие, удивительное ощущение свободы с высоты колеса обозрения. Она даже не была уверена, что хочет ехать в Дивногорск встречать рассвет. Ей будто стало на двадцать лет больше, и она тупо хотела спать в своей постели, и чтобы никто не входил в комнату.
Неподалеку моргал фонарь, периодически зажигаясь и потухая, как проблесковый маячок. Его месмерическое мерцание действовало на нервы, каменная скамейка тянула тепло из тела. Надо идти. Светка встала и пошла на неверный свет фонаря, переходя из одного мавзолея в другой.
Вот и показались росшие по бокам аллеи ели. Светка споткнулась о вылетевшую из кладки мраморную плитку и остановилась. Фонарь на несколько секунд освещал местность, а потом погружал ее в полную тьму. Стараясь рассмотреть, где тут выход, Светка насчитала не менее восьми могил с высокими плитами, на которых в полный рост были выгравированы молодые мужчины.
Она повернулась и посмотрела на ближайшие плиты – у них была одинаковая дата смерти: 12.08.1994. Ого, погибли в один день. Ей стало интересно, и в те моменты, когда фонарь давал свой скудный свет, Светка всматривалась в надписи на памятниках.
Петр Андреевич Сипятый, ум. 12.08.1994
Денис Эдуардович Клевс, ум. 12.08.1994
Сергей Игоревич Михайленко, ум. 12.08.1994
Виталий Семенович Мутовин…
Что?! Сергей Игоревич Михайленко?! Светка вернулась к предыдущему памятнику и, когда фонарь в очередной раз вспыхнул белым, в ужасе отшатнулась – с черной мраморной доски на нее смотрел Серега. Одетый в модный костюм с широкими плечами, одна рука в кармане брюк, во второй сигарета – а глаза совсем неживые.
Ноги приросли к земле, сердце забилось глухо и сильно. Всматриваясь в мраморное, застывшее лицо Сереги, она не могла двинуться с места. Судорожный глоток и голова сама собой повернулась налево — на следующем памятнике был Виталий Семеныч. Все с одной и той же датой – 12.08.1994 года.
Трррр…. Раздался шлепок. Яркая вспышка и звук лопающегося стекла, вслед за которым все погрузилось во тьму. Как ослепшая, Светка стояла столбом, а перед глазами сияли негативы могильных памятников. В полной темноте она сделала шаг назад, потом другой, а потом поймала себя уже на Аллее славы, бегущей прочь от неожиданного кошмара. Скорее в машину, к Сереге, убедиться, что все в порядке, и больше никогда не покупать колеса у Джафара.
Она выскочила из аллеи напротив главного входа и на секунду замерла. Налево. Сейчас налево, там цыганские могилы, там остались Серега с Юрой и все остальные. Светка бежала и понимала, что что-то не так – на парковке не было ни одной машины, вокруг царила тишина и темнота.
Вот и могила, возле которой ползали цыгане с фонариком. Точно она – на ней плита с мужиком в кожанке и формовке на фоне видика с телевизором. Вот только здесь была свежая, истоптанная десятками ног земля, а теперь – бурьян в половину роста.
Светка подошла ближе. Бетонная подушка растрескалась. Из щелей, ручейками бегущих в землю, пробивалась трава. На самом памятнике тянулись длинные белые дорожки из птичьего дерьма, он выглядел старым и неухоженным. Где все? Где Серега? Светка оглянулась и сердце ее зашлось – глухой ночью она была на кладбище совершенно одна.
В голове моментально зазвенело, горло пересохло. Боковое зрение сразу же стало улавливать неясное шевеление по сторонам. Казалось, что бесплотные, холодные руки тянутся к ней со всех сторон, знают, что бежать ей некуда. Надо идти. Надо выбираться отсюда, надо срочно пересечь кладбищенскую ограду, там мертвецы ее не достанут. Светка сглотнула трудный комок и сделала шаг в направлении выхода, потом другой, а потом она уже бежала так, как никогда не бегала на уроках физкультуры.
За кладбищенской стеной 50 метров и дорога. Там много машин, но есть ли там кто в это время? И мысль о маньяках-насильниках ее сейчас не беспокоила, она хотела убраться отсюда как можно быстрее.
В глухой середине ночи оживленная дорога была пуста. Неуверенный свет фонарей, мутноватый и грязный, далекий лай собак и наползающая со стороны Бадалыка тишина, пугали так, что сердце было готово остановиться. Хотелось услышать хоть какой-то нормальный, живой звук, но уши словно заложило ватой. Наверное поэтому Светка не услышала работающий двигатель у одинокой машины, неспешно спускающейся с горы. Лишь когда фары мелькнули на подъезде к пешеходному переходу, она очнулась и бросилась наперерез.
— Сдурела?
— П-п-простите. Подвезите меня, пожалуйста, хотя бы до Северного.
В машине было темно, только приборная панель светилась синим. Водитель, пожилой мужичок, мягко тронулся с места. Светка пристегнулась трясущимися руками, забилась поглубже и задумалась. Над железнодорожным переездом качался фонарь. Его белесый свет на мгновение осветил салон, и лицо водителя выступило из мрака.
— Какое сегодня число?
— Ты пьяная, что ли?
— Выпимши, но не пьяная. Хотя… Так какое сегодня число?
— Одиннадцатое.
— Одиннадцатое августа?
— Ну не января же.
Светку едва не стошнило. Обеспокоенный водитель притормозил у обочины.
— Подыши, открой дверь. А то вывернет.
Очень вовремя. Светка едва успела открыть дверь, чтобы кинуться во тьму, не разбирая дороги. Но ее вывернуло прямо на землю. Мужчина деликатно отвернулся, потом достал с заднего сидения бутылку минералки.
— Прополощи горло. Ничего, бывает.
Говорил он тихим голосом, не было в нем ничего злобного. Хлебнув из бутылки, Светка еще раз посмотрела на его лицо и поняла, что он выглядит… ну как из старой газеты: китайский костюм спортивный на нем, кожаная кепка. Такая у ее отца была когда-то, она еще в школе училась. Машина девятка, в салоне воняет бензином.
Ехали они обычной дорогой: через Северный, потом на Авиаторов и на Октябрьский мост. Мужичок молчал и вел машину, и Светка молчала, а перед глазами ее горела дата: 12.08.1994.
Машина повернула на Корнетова, потом на Вавилова и в переулок Якорный. Возле общежития водитель остановился.
— Все, давай. Иди поспи, все образуется. И не шарься больше по ночам, а то всякое бывает.
Светка вышла из машины. Входная железная дверь в общагу была открыта – бери и беги, спасайся. Она так и хотела сделать, но сил совершенно не осталось. Перед ней лежала общага, а позади – темный и призрачный мир, в котором сторожевыми башнями возвышались черные мраморные обелиски.
Вспомнив пустое кладбище, Светка отшатнулась и быстро побежала наверх по лестнице, залетела в свою комнату, закрыла дверь на ключ и почти сползла на пол. Пять или десять минут просто сидела, не в силах подняться, а потом решила все же раздеться и лечь спать – не дело сидеть у двери. Переборов страх, Светка подошла к шкафу и взялась рукой за зеркальную дверцу – с глубины мутной поверхности на нее смотрела женщина средних лет с поразительно знакомым лицом.
— Какой сегодня день?
Светка вышла из комнаты и двинулась по коридору. К Желбе? Нет, сейчас ей хотелось поговорить с комендантшей. Ей хотелось чего-то четкого и основательного в этом мире теней и ночи.
Дверь в кабинет была открыта. Варвара Львовна перебирала бумаги, выкидывая что-то из больших картонных папок прямо на пол. Весь пол, как осенний двор, был усеян пожелтевшими от времени листами. Она вообще когда-нибудь спит?
— Какой сегодня день? Здравствуйте.
Комендантша вскинула брови, увидев Светку в такой час в своем кабинете.
— Эта информация поможет вам заснуть?
На стене висел бухгалтерский календарь на три месяца с красным окошком, передвигавшимся по датам. Он стоял на дате 11 августа 1994 года.
— Надо же, как я сразу-то не поняла… Ведь ни у кого вокруг телефонов нет, да и вообще все другое.
— Выпивали?
Светка кивнула, бессильно опускаясь на стул. Воздуха было мало, хотелось бы больше, но ночная духота липла к коже, опутывая ее невидимыми паутинками.
— Мне ведь не семнадцать лет, и давно уже. И я об этом знаю, но все время думаю, что само рассосется. Типа, если не смотреть в зеркало, то тебе и вправду станет семнадцать. А мне тридцать шесть, между прочим, и половины моей жизни уже нет.
Варвара Львовна продолжала шерстить папки, временами вскидывая на Светку умные темные глаза.
— Где я? Что происходит вообще? – слезы потекли сами собой, посыпались горохом на ненужные листы бумаги. Комендантша нахмурилась.
— Вам надо поспать. Вернее проспаться. И завязывать уже с алкоголем.
— Да не пью я столько, чтобы слетать с катушек! Я, похоже, на них никогда и не залетала. Если хорошо подумать, мне все еще семнадцать и я нифига не выросла. Куда ушли двадцать лет – непонятно.
Светке перехватило горло:
— Я ведь себя на фотографиях не узнаю, потому что у меня в башке я еще маленькая. А на деле уже тетка. Ужас-то какой… Получается, моя мать была права насчет меня. И я действительно ничего из себя не представляю. А ведь могла бы выбросить дерьмо из головы, работать себе тихонечко, внуков маме рожать от слесарей.
— Могла бы?
— Нет. Видимо я и на это не гожусь.
Варвара Львовна отложила папку в сторону и внимательно посмотрела на Светку:
— Откуда вы знаете, на что вы годитесь, если вы даже не пытались.
— Я пыталась, но… Понимаете, писать – это тоже работа, полноценная. Это все равно, что сидеть в бухгалтерии с 9 до 6. Этим нужно заниматься постоянно, вкладывать время, силы. А у меня уже есть работа, мне надо на жизнь зарабатывать. Я постоянно пытаюсь как-то выкроить время, что-то сделать, но… Если честно, я не знаю, как быть. Я не тяну жизнь. Я везде лишняя.
— В этом месте я должна вас пожалеть?
Светка вздрогнула, будто ей дали пощечину. В одно мгновение она очень четко и ясно увидела перед глазами всю картину своей жизни, и преисполнилась отвращением.
— Извините.
Она поднялась и повернулась к выходу, но комендантша ее остановила:
— Я видела ваш корабль. Вам дан талант, у вас преимущество перед другими людьми. Вы можете то, чего не могут остальные. И вы думали, что это бесплатно? Что вам не придется ничего вкладывать, но можно будет пожинать плоды успеха? Проснетесь утром, а под окном на Якорном демонстрация – фанаты ваши пожаловали, лавровый венок вам принесли и чемодан денег?
Каждое слово било точно в цель, оставляя на Светке живую, незаживающую рану. Сколько их было, этих ран, она уже и со счету сбилась. Как избитая собачонка, она сжалась в комок, думая только о том, как бы улизнуть и прекратить это все.
Варвара Львовна еще крепче сжала пальцы и медленно, четко приказала:
— Спать. Прямо сейчас. А потом работать. Пока вы живы, у вас все впереди, сколько бы лет вам ни исполнилось.
Легкий толчок, и освещенный кабинет остался позади, а дальше Светка ничего не помнила.