Паша
После недельного рая возвращаться в город было тоскливо. Как будто все переживания и тягостные мысли, отодвинувшись на время, дали мне короткую передышку, как последний вздох умирающему, а теперь всё возвращается на свои места. Приговор никто не отменял! Это была просто отсрочка его исполнения.
Во дворе всё по-старому: бутылки из-под пива возле доминошного стола, семечная шелуха, окурки, не долетевшие до урны. И среди этого бедлама наша дворничиха: с утра безуспешно борется с вечным мусором и обнаглевшими голубями. Я уже хотел было крикнуть ей своё обычное: «Здрасьте, тёть Тась!», — как вдруг на лавке у подъезда увидел Ленку и, застряв на полушаге, следом услышал глухой шмяк моей упавшей сумки.
«Финита… приплыли! Кто бы сомневался!»
Дальше я ничего не видел, верней, не хотел ничего видеть. Всё было как в плохом кино: подбежала, пустила слезу, и финальный поцелуй главных героев. Массовка может быть свободна: «Пиздуйте, господа, из кадра, не загораживайте проход!»
— Ладно, пока! — услышал я свой голос и на негнущихся ногах потюхал дальше.
Если бы мне сейчас пустили пулю в лоб — вот это было бы самое оно: в голове противно звенело, и остановить этот мучительный звон могла только пуля.
Мамы уже не было: ушла на работу. Я зашёл на кухню, упал на табурет и завис. Всё! Материнская плата сгорела — аппарату один большой кирдык! Звон в голове продолжался, мешая думать. Сидел, тупо смотрел в пространство и ничего не видел. И больше ничего не хотел. Устал. Похер всё! Хочу в тундру, к медведям, на Северный полюс — зарыться в сугроб и сдохнуть, и чтобы никто не нашёл.
Потом пошёл в комнату и лёг на кровать, отвернувшись к стенке. Морозило. Накрылся с головой пледом. Голова не проходила. Боль отвлекала от мыслей и даже давала облегчение. Незаметно для себя уснул.
Проснулся от звонка. Звонили в дверь. Вставать не хотел, да и никого не хотел видеть.
«Отъебитесь все! Нет меня!»
Не уходили. Ненавистный, настойчивый звон продолжался.
«Да твою же мать!»
Встал. Пошёл. Открыл. На пороге стояла Ленка.
— Чего тебе?
— Можно войти?
— Уверена, что туда попала? Квартирой не ошиблась?
— Мне поговорить с тобой надо, на лестнице будем разговаривать?
— Входи! — я нехотя отстранился, пропуская Ленку в квартиру.
«Какого хрена ей от меня понадобилось?»
— Зачем пришла?
— Может, присядем где-нибудь? Не очень-то ты гостеприимный хозяин, — бросила Ленка на меня язвительный взгляд.
— Я тебя не приглашал. Чё надо? Говори и уходи. У меня дела, — ответил, проходя в комнату.
«Ещё я перед этой курицей не распинался. Делать мне больше нечего. И чё припёрлась? Странно! Да мне пох!»
— Небогато живёте! — продолжала язвить эта стерва, оглядываясь по сторонам.
— А ты чё, в долг пришла просить?
— Ладно! Я не ругаться пришла, Паш! Извини! Хотела узнать, где вы были? Почему Тимур такой расстроенный, на себя не похож? Что случилось, можешь рассказать? — начала тараторить как обычно, присев на краешек кресла.
«Да! Жизнь идёт, а люди не меняются! Какой козой была, такой и осталась! Красивая, тупая кукла!»
— Ты же с ним была! Чего не спросила? — сел я на диван, положив ногу на ногу. — Я тут при чём? Ещё вопросы есть?
— Ну, ты же понимаешь, полгода не виделись! Не до разговоров нам было, Пашенька! Просто вижу, что он чем-то расстроен, а делает вид, что всё нормально. Я переживаю. У него дома всё в порядке?
— Вот когда до разговоров будет, тогда и спросишь. Не по адресу обратилась!
— Паш, не веди себя так по-хамски! Я с тобой нормально разговариваю, но могу поговорить и по-другому!
Глаза этой козы недобро сузились и приобрели металлический оттенок.
«Бля! Волчица! Того и гляди, горло перекусит!»
— Лен, тебе чего от меня надо, не пойму? Чё за угрозы? Ничего, что ты у меня дома?
На этом запас хороших манер иссяк, и Ленка пошла в наступление:
— Ты думаешь, я слепая? Ты же Тимуру про меня без конца всё нашёптываешь! Хочешь нас разлучить? Думаешь, я не знаю про твои «голубые» мысли насчёт него? — сочился ядом её язык, а лицо исказила гримаса ярости.
— Пошла вон!
— «Пошла вон?» Паша, тебе со мной лучше дружить. Ты же не хочешь, чтобы вся школа узнала о твоей «голубой» крови? И держись от Тимура подальше! Не хватало ещё, чтобы из-за тебя у него были неприятности. Друг-пидор — плохая история. Ты меня понял? — и, направляясь в прихожую, со змеиной улыбкой добавила:
— Ладно, я думаю, мы друг друга поняли. Можешь не провожать. Надеюсь, у тебя хватит мозгов сохранить в тайне нашу беседу, Павлик!
«Вот гадина! Произнесла имя таким тоном, как грязью вымазала. Стерва! Да идите вы лесом! Оба!»
Я с размаху захлопнул за ней дверь.
Мысли путались:
«Неужели так заметно? Бежать, бежать надо отсюда! Сегодня же поговорю с мамкой. Эта сволочь не успокоится, пока своё не получит! Тёмку жалко! Он слепой — не видит, с кем связался. Идиот! Блин, что же делать-то?»
Тимур
Первая мысль: «Надо позвонить Пашке!»
Я набрал номер. Долгие гудки. Наконец взял трубку. Сопение.
— Паш? Алло? Ты меня слышишь?
— Ну… и чё?
— Как ты?
— Говори, чё надо?
— Я сегодня вечером с ней встречаюсь…
— Рад за тебя, чё дальше?
— Всё ей скажу. Можешь ко мне счас прийти?
— Что «всё» ты ей скажешь? Что в другую команду записался? Совсем больной? Даже не думай!
— Давай не по телефону. Приходи.
— Нахрена? Не хочу ничего обсуждать. И вообще… ничего не хочу. Оставьте меня все в покое! Всё! Отбой!
Пашка отключился. Я перезванивал, но он не брал трубку. А потом: «… абонент недоступен».
К Пашке не пошёл, мне нечего было ему сказать. Сначала нужно встретиться с Леной. Встретиться и… расстаться. Бля, почему всё так сложно?
«Ладно! Надо за продуктами смотаться. Холодильник пустой. Да и дома сидеть уже невмоготу».
Я поехал в центр. Пообедал в кафешке, поболтался без дела по городу и, закупив продуктов, вернулся назад. Домой идти не хотелось, и я решил завернуть в парк, где бегал по утрам.
Он располагался в середине нескольких жилых кварталов, был очень старым, и от этого уютным и живописным. Не парк, а кусочек настоящего леса с лужайками, уединёнными уголками в тени высоких ветвистых деревьев, с лесными тропинками, по которым хотелось пройти и попасть в неизведанное, куда не ступала нога человека.
И только вначале был облагорожен круглой, заасфальтированной площадкой у входа, от которой шли несколько аллей со скамейками и фонарными столбами, с такими же асфальтовыми дорожками, уходящими от центра в разных направлениях.
Центральная зона с обширными полянами и декоративными кустарниками вокруг площадки никогда не пустовала: мамы с колясками, ребятня на роликах, бабульки с внуками, собачники, парочки. Мне же хотелось в тишине всё обдумать, и вся эта весёлая, беззаботная кутерьма не соответствовала моему сегодняшнему настроению. Поэтому нашёл скамейку подальше от людей и шума. Вообще-то, я не любил одиночество, и всегда был кто-то рядом: родители дома, одноклассники в школе, ребята в спортивке, Пашка, Ленка…
Ленка… Через три часа я должен ей позвонить… И должен всё сказать… И как же этовсё на неё вывалить? Ведь она ни в чём не виновата. Приехала из-за меня, три дня ждала, дурочка! И дождалась! Приехала к любимому, а «любимый» ей нож в спину… Утром ведь сказал, что всё хорошо, успокоил, а теперь получается, что нифига не хорошо. Бли-и-ин! Как же муторно-то! Неужели у всех так?
Выходит, её отец был прав, когда назвал меня подонком. Подонок и есть! Предал!
А ведь думал, что люблю. Да что думал — уверен был до последнего, что люблю! И ждал, пока не случилась эта неделя с Пашкой. Может, и раньше разлюбил, только не понял сразу. Она вот подошла ко мне, плачет, поцеловала… а я стою и думаю про Пашку, что он это всё видит. Про Пашку думаю, блять! Не про неё! Выходит, что… Что выходит? Что теперь я его… Нет, стоп! Как мужик может любить мужика? Чё за бред! Не… это совсем не то. Тут что-то другое. Не могу я его любить, он же не девушка!
Фигня какая-то! Это совсем не то… А что тогда? Что я к нему чувствую? Почему меня всё время к нему тянет и крышу сносит? Нет, это не любовь! Этому названия ещё не придумали. Я просто должен быть всегда рядом, чтобы знать, что с ним всё в порядке! Да, точно! Так и есть! Это называется за-бо-та. Вот… да! Я привык о нём заботиться.
Охтэжблять, заботливый! А в Сосновом тоже… заботился? Косточки разминал и мышцы растягивал, заботливый ты наш? Что этобыло, а? Массаж? От которого тебя пёрло так, что сердце из грудной клетки выскакивало, массажист ты хренов? Чё ты себе-то врёшь сидишь? Забота, бля! Нихера это не забота! В животе вон опять гномики танцуют, и ладошки вспотели!
Не знаю. Любовь всё равно что-то другое — к девушкам. Вот как у отчима к маме — это любовь! Цветы дарит, ухаживает и заботится тоже, да. А у меня к Пашке что? Да ничего у меня к Пашке! Я без него, сука, просто подыхаю, какая нахер кисейная любовь с цветочками? Пиздец!
«На тебе, Паша, букетик в знак моей любви!» Оборжёмся вместе!
Нет, тут другое… Просто мы всегда должны быть вместе — всё! Я без него — не я! А он без меня… как? Этого я не знаю. В Сосновом ему тоже было со мной хорошо! Господи, как же классно с ним! Так, тихо! Про это не надо вспоминать, а то в кустах дрочить придётся, как гомику какому-нибудь. Интересно всё-таки, он тоже меня так же чувствует? Временами кажется, что он меня ненавидит. Вот как сегодня… телефон отключил, сволочь! Как будто я виноват, что меня Ленка при нём поцеловала. Не я же ей на шею бросался! Нахрена было сбегать?
Что ж душа-то так болит? Чего он сейчас там один делает? Тёть Нина на работе. Жрал или нет? Чё, блять, прийти было трудно? Самому сходить? Нет, не пойду. Сначала с Ленкой поговорю. Лучше сразу всё сказать. Постараюсь поговорить по-хорошему, она не глупая, должна понять. Что понять? Что я мудак? А причина? Другую себе нашёл? Другого. Так не скажешь.
Да никого я не нашёл! Просто разлюбил. Полгода не виделись, и всё пропало. Называется — проверили чувства. Твою ж ма-а-ть! Нахрена утром этот спектакль устроил?
«Не переживай, Лена, всё будет пиздец как хорошо!»
Придурок! Нихера не хорошо! А что я должен был? С порога сказать:
«Извини, Лена, я тебя разлюбил. Иди домой».
Так, что ли? А ведь раньше я без Ленки и дня не мог прожить! Или мог? Ну да! Мы разлучались на каникулы. Но я-то и тогда знал, что мы всё равно вместе! И скучал даже! Или нет? Ну, а чё было скучать, если знал, что через пару месяцев встретимся! И теперь так же! Все полгода знал, что приедет, и ждал спокойно. Не, ну по-первости переживал, конечно! А потом как-то привык.
А что с Пашкой? Если этот дурень щас сорвётся и уедет, что будешь делать? Будешь скучать? Да нихера я не буду скучать! Он мой! Точка! Поеду и верну этого Буратину с букварём! Пусть дома сидит и книжки свои читает!
А если не захочет вернуться? Пошлёт меня? Фублять! Муторно-то как! Может, нам вместе уехать? Или в другую школу перевестись? Вариант! Здесь Ленка каждый день перед глазами, и все в курсе, что мы дружили. Пиздец! Будешь как голый на площади. Да пофиг, что там кто говорить будет, ей вот тоже не в кайф меня видеть каждый день. Надо переводиться!
А колледж — херня! Оттуда в армию забирают. И мои будут против. Как я им объясню, с какого перепуга решил уехать? Нет, надо с Пашкой всё обсудить. Говнюк, мобилу отключил.
Пельмени начинали подтаивать, да и колбаса уже стала тёплой. Откусил от розового ароматного круга, пожевал… Несколько воробьёв подлетели поближе и заинтересованно поглядывали на еду в моей руке. Достал батон и, раскрошив немного мякиша, бросил в их сторону, чем спугнул юркую стайку.
— Ладно, сами разберётесь, а мне пора. Пока, птички! — проговорил вслух, покидая уютное местечко.
«Ну точно — параноик! Мож, споёшь ещё? С птичками уже начал разговаривать — до дурки недалеко осталось!» — лениво посмеиваясь над собой, направился к выходу из парка.
Впереди маячила встреча с Леной, и ожидал очень нелёгкий разговор. А как его начать, я так и не придумал.