Зашёл, стараясь не шуметь. Похоже, Глеб спал. Разделся и прошёл на кухню, плотно прикрыв дверь. Очень хотелось чаю, а ещё посидеть и вспомнить каждый момент нашей с Пашкой встречи: каждую мелочь, каждую Пашкину улыбку, каждое слово. Сказать, что я был взволнован… Да я просто разрывался от переполнявшего меня возбуждения. Хотелось смеяться, прыгать, орать во всё горло от бушующей во мне радости. Господи, я наконец был счастлив! Все мои чувства, все эмоции бурлили и рвались наружу. Как же трудно сдерживаться! Но мою драгоценную тайну нужно сберечь, Глеб ничего не должен заподозрить. Я не хочу никаких вопросов, никаких разговоров.
Я сел на диванчик и закрыл лицо руками, стараясь успокоиться и привести дыхание в норму.
На кухню зашёл Глеб и встал в дверях.
— Тим, ты чего тут сидишь… и без света? С тобой всё в порядке?
Я отнял руки от лица и посмотрел в его сторону.
— Нормально всё. Чё подскочил? Иди ложись.
— Да нихера не нормально! Я тут с десяти часов мечусь, места себе не нахожу — куда бежать, где тебя искать? Опять не позвонил, и телефон не отвечает — вне зоны…
— Глеб, очень тебя прошу, давай без вот этого всего, а? Телефон ещё на лекциях отключил, потом забыл про него.
— Про меня тоже забыл? Я у тебя здесь что, вместо мебели? Тебе похуй, что мне не всё равно, что с тобой — живой ты, или, может, уже грохнули?
Я поморщился от досады и ответил вполголоса, с трудом подавляя раздражение и понимая его правоту:
— Блять, что за семейные разборки, Глеб? Мне что, пятнадцать лет, что ты волнуешься? Встретил приятелей, в кафе посидели, с чего ты кипиш поднимаешь? Иди спать, пожалуйста, я посижу, чаю выпью и лягу. Иди!
— Что происходит, Тимыч? Мы вместе живём, или ты сам по себе? — Глеб опустился возле меня на корточки и взял за плечи, стараясь заглянуть мне в глаза. — У нас всё нормально? Просто — скажи?
Я поморщился, снял с плеч его руки, встал и подошёл к окну.
— Глеб, у нас всё нор-маль-но! Не сиди на полу, замёрзнешь. Иди, пожалуйста!
— Не знаю, что происходит, но вижу, что что-то случилось. Ты таким раньше не был. Но раз ты говоришь, что всё нормально — поверю.
Он поднялся, постоял, глядя на мою спину, и я услышал его дрогнувший полушёпот:
— Я пойду. Не сиди долго. Конфорку включи, чайник уже остыл.
— Иди. Я скоро.
Моё уединение было нарушено, и разрушена аура волшебства. Я не мог вспоминать ни о чём, когда рядом был Глеб. Не хотел. Это был мой храм, моё святилище, и вход посторонним туда был закрыт. Я не мог смешивать мою любовь, моё сокровище с моей реальной жизнью. Да, наши отношения с Глебом меня тяготили, но они были, и я должен был с этим мириться, раз тогда не ушёл. Я должен был с ним считаться, но, чёрт возьми, как же меня это сейчас раздражало, как хотелось побыть одному!
Но я не один и должен сдерживаться, чтобы сберечь своё чудо, чтобы никто не мог к нему прикоснуться.
Мы с Пашкой только-только нащупали общие точки соприкосновения. Это всё было так хрупко, так непрочно. Мне необходимо было это сохранить и не дать никому уничтожить эти тонкие, едва проклюнувшиеся ростки наших новых отношений. Значит, нужно играть. Нужно стать «обычным» и быть очень осторожным. Глеб не должен ничего почувствовать.
Чай греть не стал. Выпил воды из фильтра, снял с себя всю одежду, сложив её на диванчике, и пошёл в ванную. Глеб не спал и сразу прижался ко мне, как только я лёг. Я обнял его и поцеловал в висок. Моё тело ласкали, нежили, покусывали, опускаясь всё ниже. Я молча позволял делать ему всё. Я терпел ласки, терпел минет. Я всё же стараниями Глеба с трудом, но смог возбудиться. Глеб, не доводя минет до завершения, оседлал меня и осторожно стал насаживаться на полувозбуждённый член, направляя его в себя рукой. Я молчал и терпеливо поглаживал его бёдра. Такого секса у нас ещё не было. Это был полный пиздец! Но я не сопротивлялся: пусть делает, что хочет. Я был виноват, и это было наше с ним примирение. Это была моя Голгофа! Это было началом моей новой жизни. Сколько я так выдержу, я не знал, но понимал, что недолго: это было началом конца наших с Глебом отношений.
Завтра мы с Пашкой опять договорились встретиться. Он предложил вместе съездить в картинг-клуб, покататься на картах. Я там ни разу не был, но это было не главное. Мне всё равно, куда идти с Пашкой, главное — с ним! И опять проблемой был Глеб. Нужно было что-то придумать, что-то сказать ему, почему меня опять весь вечер не будет дома. Но что — я понятия не имел.
Утром мы собирались в универ и вели себя, как ни в чём не бывало, хотя я нет-нет, да и ловил на себе короткие, настороженные взгляды своего любовника. О вчерашнем не говорили. Наскоро позавтракав, вышли из дома.
Я продолжал напряжённо придумывать себе отмазку на вечер, но ничего в голову не приходило. Погода стояла прескверная: с утра лил дождь и дул порывистый, холодный ветер, обрывая побуревшую листву с деревьев. В такую погоду не погуляешь. Неожиданно выручила Катерина. Ей после обеда должны были привезти какую-то навороченную «прихожую»: она вчера её купила в мебельном салоне на Тихорецкой. Но поскольку Кет не выносила присутствия посторонних людей в доме, сборкой мебели попросила заняться Глеба, пообещав ему взамен шикарный ужин. Глеб у нас был известный мастер на все руки. Звала и меня, но я сразу отказался, сказав, что с удовольствием побуду дома один в тишине. Мы ещё похохмили на эту тему, по поводу «любителя посидеть в одиночестве», и отправились на следующую пару.
Пашка предложил заехать за мной в четыре. Домой я не мог его пригласить по понятным причинам: в глаза сразу бросались все признаки того, что я живу не один, причём не просто живу. Наша с Глебом кровать ясно указывала на моё враньё. Ведь я утверждал, что ни с кем не встречаюсь. Я прекрасно понимал, что хожу по тонкому льду, который в любую минуту мог под нагромождением моей лжи проломиться. Я хорошо помнил мудрую фразу: «Всё тайное становится явным», но пока ещё не представлял, как разрулить создавшуюся ситуацию.
Мне необходимо было время, чтобы закрепить отношения с Пашкой. И ещё я понимал, что расставание с Глебом — дело ближайшего будущего. Жить с одним, а всей душой рваться к другому — я так долго не протяну. Но мне хотелось это сделать так, чтобы остаться с ним пусть не в дружеских, но более или менее нормальных человеческих отношениях. Хотелось максимально «смягчить удар» от расставания, которое, я понимал, для Глеба будет тяжёлым испытанием. Не хотелось остаться в памяти Глеба последним подонком. Да и к тому же он мне был не чужой.
Я чувствовал за него ответственность, знал, что без моей поддержки ему будет трудно справиться с материальными проблемами. Жить ему было негде, а лишних денег на съём квартиры, пусть даже в пригороде, у него не было. Да и за многое, хоть он учился на бюджете, в универе нужно было платить. Это и дополнительные факультативы, практика и ещё хрен знает чего. Его смешной стипендии не хватит даже на прокорм, не говоря уже обо всём прочем. Я собирался постепенно подвести его к мысли о расставании. И так, чтобы он остался жить в нашей однушке, и оставить ему денег. Задачей это было трудновыполнимой, но при правильном подходе — возможной.
Из дома я вышел заранее и уже через десять минут увидел Пашкину ауди, заруливающую в наш двор. Я не стал ждать, а побежал навстречу, взмахнув приветственно рукой.
Пашка затормозил и открыл дверцу, впуская меня в тёплый салон. Дождь лил стеной, и пробежав несколько метров, я уже порядком вымок. Портить дорогую обивку не хотелось, поэтому сняв по-быстрому куртку, я сел на переднее сиденье рядом с Пашкой.
— Ну ты даёшь! С ума сошёл? Зачем разделся-то? — вскинулся Пашка, протягивая мне упаковку салфеток. — Чё не подождал возле дома?
— Да там подъезд неудобный, развернуться потом трудно, — оправдывался я, улыбаясь Пашке и обтирая салфеткой мокрое лицо.
Мы уже выехали на трассу, как вдруг Пашка повернулся ко мне:
— Слушай, Тём, я чёт сомневаюсь насчёт картинга. Там хоть и крытый трек, но сейчас всё равно сыро и сквозняки. После твоего «душа», боюсь, ещё простуду подхватишь. Давай как-нибудь в другой раз. А сейчас поехали в Салтыковские бани. Там хамам, бассейн, —
он хохотнул. — Отдохнём, погреемся, в бильярд поиграем. Для такой погоды — самое то. Ты как? Не против?
Я ещё как был не против. Обожал всё, что связано с баней, сауной. Любил попариться, поплескаться в бассейне. Это была классная идея. И я, конечно, согласился. Правда, через магазин: нужно было купить пару приличных боксеров. Я их в повседневке любил не очень и обычно носил простые семейки… хе-хе.
Пашка обрадованно кивнул и уже перестроился на нужное направление. Тут я вспомнил о прошедшей ночи и о Глебовых «отметинах» на своём теле. Меня бросило в жар. Я ещё посидел минуту тупо глядя перед собой и приходя в нормальное состояние…
— Паш, вообще-то, знаешь, по правде говоря, сауну люблю не очень… Жарко там, а я плохо переношу жару. Может, поедем куда-нибудь в другое место?
— Куда? — озадаченно глянул на меня Пашка. — Может, в аквапарк тогда?
Да-а… Аквапарка мне сейчас точно не хватало… Хрен редьки не слаще!
— Да нет. Если честно, мокнуть не хочется. Давай просто посидим где-нибудь. Ну или где бильярд есть. Поиграем.
— Давай, как скажешь. Тогда поедем в Ролл Холл на Тульскую. Там много чего есть: и бильярд, и посидеть, и на роликах можно покататься. Был там? — Пашка опять глянул на меня, лыбясь.
— Не был. Ролики — это классно. Уже хочу. Поехали! — я хохотнул и довольно поёрзал в кресле, уже предвкушая удовольствие. Настроение, слегка притушенное неприятными воспоминаниями, опять подскочило. Я то и дело поглядывал на довольную Пашкину мордаху, не переставая улыбаться. Весь мир казался одним большим праздником.
Пашка снова глянул на меня:
— А ведь ты мне так и не сказал…
— Не сказал что? Спрашивай, чё хочешь. Я — твоя энциклопедия! — весело хохотнул я, сев к Пашке вполоборота.
— Помнишь, я спрашивал: с кем ещё встречался кроме Ксюхи?
Меня сначала окатило ледяным душем, а потом облило кипятком. Мысли лихорадочно запрыгали, вбивая в панику. Мозг отказывался работать в нужном направлении, упрямо подсовывая картинку зелёного шатра и воспроизведение Пашкиных слов: «Вкус помню…»
Я был в ахуе и подавленно молчал. Пашка выжидающе глянул на меня, но ничего не сказал — ждал.
— Паш… Может, у тебя как-то случайно с кем-нибудь было? Я ничего такого не помню. Ты и с Ксюхой, в общем-то, не так давно дружить начал. Может, было с кем, только ты ведь не любитель был о своих похождениях рассказывать… даже мне. Я про тебя ничего такого не знаю.
— Странно… Ты ничего не путаешь? Ксюша мне говорила, что мы с ней вместе уже давно. Рассказывала много чего.
Тут он круто повернул руль, уводя в сторону машину от опеля, пытавшегося нас подрезать.
— Сука! Тебе чё, повылазило, козёл? Куда, нахуй, прёшь, мудачина? — и, выправив руль, повернулся ко мне: — Вот же, блять! Сам не нарушаешь, так какой-нибудь дебил норовит в тебя въехать. Убил бы барана!
«Спасибо тебе, мужик!» — мысленно поблагодарил я ушлого водилу, чуть не столкнувшегося с нами на скорости.
Пашка сосредоточился на дороге, и я выдохнул. Больше мы эту опасную для меня тему не возобновляли. И тут же задумался, с нарастающим возмущением вспомнив Пашкино последнее замечание:
«Ксюша мне говорила, что мы с ней…»
«Вот сучка! И что она ему, интересно, плела про их «давнюю дружбу»? Получается, меня тут и рядом не стояло? Любовь у них, сука, была невъебенная! Первая, бля!..»
— Тём, ты чего набычился? Из-за того хмыря, что ли? Брось, я таких «водил» затылком чую. Я его ещё раньше в боковое заприметил, поэтому быстро среагировал. Нормально всё, не парься! Щас уже, скоро доедем! — не отрывая глаз от дороги, успокаивал меня Пашка.
— Да не… Просто немного очканул от неожиданности. Из-за дождя и так видимость нулевая, а тут ещё этот гонщик, бля! Куда, нахуй, лезут? Права на рынке покупают? — я усмехнулся и похлопал Пашку по коленке. — Не беспокойся, я уже в порядке. Так, бзданул немного за тебя, — ответил я как можно беспечней.
Но раздражение не проходило. Настроение улетучилось, как будто его и не было. Ксюху хотелось убить, расчленить и растереть в пыль. Для меня она была серьёзным препятствием на пути к Пашкиному сердцу, к возобновлению наших отношений. Я ещё не знал, что буду с этим делать. Чувствовал своё бессилие что-то изменить. По крайней мере пока. Только вот сколько продлится это «пока», я не представлял.
«Ладно, не будем «гнать коней». Успокойся, бля, и не при буром! Ты ему ещё даже другом не стал. У тебя самого рыло в пуху, да ещё в каком! Разберись сначала со своими баранами, а потом уже про Ксюху будешь думать, еблан-торопыга!»
Ролл Холл оказался отличным местом для отдыха. Чего тут только не было: боулинг, бильярд, лазертаг, игровые автоматы, роллердром, не говоря уже о магазинчиках со всякой всячиной и очагов общественного питания от ресторанов и кафе с серией «Люкс» до Макдональдсов и забегаловок с фастфудами для быстрого и недорогого перекуса.
Мы начали с небольшого уютного кафе, так как оказалось, что оба после лекций не успели пообедать. Чтобы опять не заморачиваться, кто будет платить, я предложил демократичный способ: для начала скинулись по пятёрке в общий котёл. Казначеем назначили Пашку. Я про себя хмыкнул и чуть не прыснул вслух, вспомнив его рюкзак, доверху набитый мятыми пятитысячными купюрами. Чего он с ними тогда делал, для меня так и осталось загадкой. В тот раз на мой резонный вопрос Пашка только зло зыркнул и ничего не ответил. Да-а… Как будто было в другой жизни…
Время проскочило незаметно. Мы отлично покатались на роликах, поиграли в боулинге, часа на два зависли в бильярдной и опомнились, только услышав характерное урчание пустых желудков. Деньги, кстати, тоже закончились. Мы выбрали другое кафе, где народа было поменьше.
Расположившись за столиком возле панорамного окна с видом огней вечернего города, начали изучать меню. Через некоторое время Пашка спросил:
— Чего будешь заказывать?
— А ты что выбрал? Мне всё равно, могу то же, что и ты.
— Давай тогда по солянке. Ты как, любишь первое?
— Отлично! Давно, кстати, не ел.
— Во-во! Мне даже иногда кажется, что я её и раньше любил.
Я внимательно посмотрел на Пашку, но промолчал. Может, он не только про солянку помнит? Интересно, хоть какие-то картинки из прошлого всплывают в его голове или нет?
— А на десерт что возьмём?
— Паш, я всеядный. Правда! Заказывай, что хочешь — себе и мне. Я согласен заранее.
— Окей!
К нам подошла официантка — женщина хорошо за сорок с усталой приклеенной улыбкой:
— Добрый вечер! Что будете заказывать?
— Здравствуйте! Нам две солянки, на десерт клубнику со сливками, вот этот тортик и по лимонному фрешу и… кофе, — он посмотрел на меня. — Тём, тебе какой?
— Мне чёрный с сахаром.
— Значит один чёрный, один со сливками. И тоже с сахаром.
— Молодые люди, у вас большой заказ… Давайте сразу рассчитаемся.
Пашка посмотрел на меня и пошёл пятнами. Я быстро достал карту и протянул её официантке.
— Паш, всё нормально. Ничего страшного. Я заплачу.
— Послушайте, уважаемая, мы, по-вашему, похожи на босяков или, я не знаю, проходимцев? Вы что себе позволяете? — и ко мне. — Убери, я сам расплачусь, — и к несчастной, раскрасневшейся тётке: — Пригласите администратора! И поторопитесь — мы ждём!
Несчастная женщина извинилась, кивнула и удалилась быстрой походкой в сторону кухни.
— Паш, зачем так всё усложнять? Тут ведь всякий народ ходит. Видать, были уже случаи, что уходили, не рассчитавшись. А платить-то ей! Знаешь, какая у них зарплата? Копейки. А работа, сам видишь — собачья.
Пашка пыхтел, глядя на меня, и готов был продолжить свой взрывоопасный монолог.
Я остановил его жестом.
— Паш, дыши, ну? Вдох-выдох… вдох-выдох! Успокойся. Она не хотела нас обидеть. Просто ты не привык. Ты же у своего Марио только бываешь. А там, во-первых, другой уровень, а во-вторых — ты там свой. Согласен?
— Никогда бы не подумал, что меня можно принять за чмошника, который пожрёт и слиняет. Если бы не ты, я б их тут всех урыл. Даже жрать расхотелось. Слушай, может, пойдём отсюда? Смотреть на всё не могу.
— Можно и пойти, но заказ мы уже сделали, а ещё ты администратора вызвал… забыл?
— Да мне похер. Щас позвоню Марио, он тут быстро всех на уши поставит. Харчевня, бля!
— Слушай, кончай залупаться! Обычная кафешка. Чё ты хочешь? Тут за день миллион таких, как мы, проходит. Уследишь за всеми? Паш, пожалуйста, просто забудь. И давай спокойно поедим. Она не хотела тебя обидеть. Просто здесь не самый высокий уровень, согласен?
— Ладно. Уговорил. Не хочу портить тебе настроение. Так хорошо день провели, и на тебе! «Утром деньги — вечером стулья!» Блять, ноги моей больше в забегаловках не будет!
Я смотрел на Пашку и не узнавал. Паша — барин! От прошлого Пашки ничего не осталось. Это был другой, избалованный богатой, обеспеченной жизнью мажорик. Откуда столько гонора, столько высокомерия у ключевского босяка Пашки Снегова, который мог с утра надеть мятую футболку шиворот-навыворот, да так и проходить, особо не заморачиваясь, весь день, не обращая на такую мелочь никакого внимания.
Сейчас передо мной сидел пышущий праведным гневом оскорблённого самолюбия «dandy лондонский» в эксклюзивном прикиде: кашемировом белом пуловере с выглядывающим воротничком рубашки от JOOP, васильковых трендовых джинсах и с Rolex, неброско поблёскивающим платиновым браслетом из-под тёмно-синей манжеты.
К нам подошёл администратор — тёмноволосый мужчина средних лет в твидовом костюме с усиками а-ля Людовик XIV. В руках он держал DOCG Кьянти в фирменной упаковке.
— Добрый вечер! — обратился он ко мне. — Здравствуйте, господин Снегов! Я прошу прощения за бестактное поведение нашей работницы. Она у нас работает недавно и ещё не научилась отличать приличных людей от прочих посетителей. Она уже уволена! Ещё раз прошу прощения за допущенную оплошность. Давайте забудем это маленькое недоразумение. В качестве компенсации — ужин от нашего заведения и вот эту бутылку итальянского вина в подарок со всем уважением.
Похоже, это был не администратор, а сам хозяин.
«Да-а! Паша-то наш, оказывается, ба-альшой человек в свете! Кто бы мог подумать! Вон, чуть носом до Пашкиных вихров не достаёт… шапито, блин!»
— И передавайте от меня привет господину Марио. Мы с ним старые добрые приятели. Надо же, в моём кафе и такой конфуз. Пожалуйста, не рассказывайте Марио об инциденте. Он же убьёт меня своими насмешками. Сейчас я распоряжусь — потороплю ваш заказ.
— Благодарю вас! Ничего не нужно. Мы уходим, — с достаточной долей надменности ответил Пашка, мельком взглянув на меня. Я молча наблюдал эту отвратительную сцену.
— Но… господин Снегов… Прошу понять, это просто досадное недоразумение. Уверяю вас, персонал будет проинструктирован самым строжайшим образом. Мне очень жаль, поверьте!
Я больше не мог выносить этот фарс и вмешался:
— Хорошо. Несите заказ, — и посмотрел на Пашку. — Я думаю, мы всё же примем извинения и останемся поужинать, — и к мужику: — Спасибо. Оставьте вино, и ждём солянку.
Мужик ещё извиняюще поулыбался, улыбчиво поизвинялся и слинял. Следом пришли два официанта с подносами и поставили перед нами одуряюще пахнущую солянку. Кроме этого блюдо с заливным, по греческому салату, сметану, какой-то соус с зеленью, паштетики розочками и горку поджаристых румяных тостов — комплимент от заведения.
Мы посмотрели друг на друга, и Пашка победоносно хмыкнул:
— Один-ноль в нашу пользу!
— Ну и нахрена ты весь этот цирк устроил? Тётку из-за тебя уволили. Чё, просто так пожрать нельзя было?
— Тём, я не быдло. И прощать такого никому не намерен. И мне начхать, что это забегаловка. У него, кстати, одни забегаловки в городе, у Иванова этого. Я его сразу узнал. Знал бы, что это его харчевня, ни за что сюда не сунулся. Приятель, бля, Марио! Он год назад у Марио су-шефом работал. И с треском вылетел, когда его команда на званый ужин вместо форели на гриле подала горбушу. Был охуительный скандал. Марио чуть удар не хватил, когда один из гостей, мужик из администрации президента и приятель Марио, позвонил ему на следующий день и смеясь рассказал об этом, как об анекдоте. Отец его потом валерьяновкой с коньяком отпаивал.
Мы посмеялись, и я всё-таки настоял, чтобы Пашка ещё раз вызвал этого Иванова и попросил, чтобы официантку не увольняли. Я знаю, как трудно в Москве найти работу, когда тебе уже за сорок. Возрастной ценз ставит большой крест на таких гражданах. Если ещё и без высшего, то очень трудно куда-то устроиться. Сейчас даже дворниками русских не берут. Зачем, когда есть Равшаны за полцены. Москва не для всех мама родная, кому-то она — увы! — злая мачеха.
Домой я вернулся в одиннадцатом часу. Глеба ещё не было. Повезло! И ещё я сильно вымотался. И ещё завтра у меня зачёт по Основам теории градостроительства. Надо было «полистать» кое-что в инете, но сил не было.
И ещё хотелось «переварить» впечатления от такой неоднозначной встречи с Пашкой. И от самого Пашки, которого я каждый раз для себя открывал по-новому.
Единственное, что было для меня однозначно и бесспорно — я буду за него бороться. Меня не волновали его новые закидоны и хуевыверты в характере. Всё это были отпечатки его новой жизни. В душе, я это знал точно, он всё тот же, прежний — мой заморыш, мой язвительный дрыщ и задохлик, мой любимый суслан. Никому не отдам! Нахуй всех ксюх! Он мой!
А с Глебом я решу. Просто нужно ещё чуть-чуть времени.