Гвинелан любила вставать рано, когда небо еще не было расчерчено первыми лучами холодного серо-голубого светила. Темный прохладный сумрак, спящие стражники, не сотрясающие воздух своими пошлыми шуточками или скрежетом железок.
В эту ночь ей почти не спалось. Раз за разом повторялся кошмар: Дивейн, горячие губы, руки, слишком сильные, чтобы от них отбиться… девушка еще раз глубоко вздохнула, отгоняя столь реалистичные ужасы.
Широкий подоконник, всегда пустой, по прихоти своей хозяйки, принял в каменные объятья тонкую дрожащую фигурку. Укутавшись в одеяло, Гвен внимательным взглядом прошлась из стороны в сторону: возможно, она больше никогда не увидит этот замок, ставший ей домом и темницей, на три долгих года. Здесь она никогда не чувствовала себя в безопасности.
Ее родной город был совсем другим: несмотря на готовность к битвам и осаде, белые стены Эрмедала не казались такими угрюмыми, как серые гранитные глыбы Люберга; по изгородям с внутренней стороны росли гроздья винограда, вызревавшего в их южной части королевства и служившего лакомством для всех детишек, под окном замка был развит небольшой сад, где желтели груши, айва и фиолетовым носом садовника, выглядывали из-за блестящих масляных листочков огромные сливы. У парадных дверей, золотых, самих по себе, а не от пошлой глупой краски, выполненных из чесарского золотого дуба, в форме пушистых могучих львов, скаливших свои огромные пасти, росли розовые цветки линдара, растения красивого, но весьма ядовитого.
Мамушка-домохозяйка, любившая водиться с высокопоставленной девочкой, рассказывала, что в их землях линдаром часто травили своих неверных мужей: сначала рядом с тарелкой клали розовый, вкусно пахнущий цветочек, с намеком: «Я все знаю», а если муж продолжал свои похождения, то в следующий раз мог съесть супчика с линдаром. Маленькая Гвен слушала жуткие истории с ужасом, но каждый раз, увидев домохозяйку, бежала к ней обниматься и просила рассказать еще чего-нибудь интересного. Множество преданий, сказок и легенд – ощущение тайны, хрупкой гармонии и справедливости окутывали воспоминания о том счастливом детстве…
Гвинелан всегда удивлялась, почему такие опасные деревья растут прямо у парадного входа, не из-за одной же красоты! Разгадка оказалась печальной. Дядя говорил, что ее мать отравилась, чтобы избежать жестоких пыток и унижения. Отравилась линдаром, росшим столько лет в двух шагах от нее…
Гвен до сих пор не понимала, что значит: «спаслась бедная», – если ее мать не была ни бедной, ни спасшейся…
Перед глазами снова вставала картина того ужасного дня: белые стены города, почерневшие, после шести часов жутких боев, покрытые кровью, смолой и кусками отлетевшего мяса, выжженный черный сад, линдары, смоляными факелами розовевшие у разбитых в щепки ворот. Цветы – единственное яркое пятно, вянущие, на тлеющих стволах, они поражали своей неуместностью, будто их оставили стоять здесь специально.
Мать лежала на полу, на верхнем этаже. Комната с перевернутой мебелью, следы драки по стенам, стража, без единого живого места на теле, пол, равномерно покрытый слоем крови, напоминал адское озеро. На матери был чистый изумрудно-зеленый, расшитый золотом, халат, плечи были не на месте, а одна задранная пола обнажала изодранную кровавую нижнюю рубашку.
– До нее не добрались, – сказал дядя, заставляя плачущую девчонку смотреть и не отворачиваться, – и Гвен смотрела, смотрела во все глаза, представляя бездыханное тело мамы снова живым, замечая розово-зеленые пятна на щеках и шее, плохо вытертых грязными тряпками, брошенными тут же в углу. Мать не сама съела эти злосчастные цветы! Ее убили и переодели. Гвен смотрела на отравленную руками не врагов мать и задыхалась от осознания своей беды и того, что поделиться было совершенно не с кем. Так тринадцатилетняя девочка перешла под опеку своего дяди…
Шуршание вывело Гвинелан из печальных воспоминаний. Кто-то подкрадывался к восточной стене. Девушка схватила свой кинжал и сунула в ножны. Только что начищенное оружие придало уверенности, оказавшись на поясе, девушка предпочитала с ним даже мыться, с тех пор, как ее мать так удачно «избежала позора, отравившись линдаром», уступив трон хитрому брату, считавшемуся регентом, до свадьбы Гвен.
«Если они решили меня убить, или, Дивейн собрался ко мне в гости, – думала девушка, все-таки сомневаясь, с какой стороны стены слышался шум, – то, искать меня будут в покоях, а значит, самой спуститься и поглядеть – куда безопаснее!». Она, перекинув веревку, завязанную узлами через каждый ярд, слезла прямо босиком, как была. Ночная рубашка виднелась из-под коричневого льняного халата, не имевшего пуговиц, лишь завязанного поясом на запах.
Среди колючих кустов бруниски послышался звук сдвигаемых камней. Гвинелан уже хотела будить мирно почивавшую стражу, когда услышала еще один звук – стон бессознательного человека, стон мучений, никак не связанный с желанием проникнуть в защищенную крепость беззвучно. Довольно странно брать замок, громко постанывая при подкопе, тем более, таща за спиной раненного или вусмерть пьяного товарища. Еще один камень сдвинулся, сдвинулся легко, если так можно сказать, учитывая его вес, но лезжий не разбивал глину, служившую сцеплению булыжников в стене, а значит, камни были сложены так специально! Гвен еще раз пригляделась: эту стену она помнила такой все три года, значит, это не подкоп, а тайный ход…
Пока девушка размышляла, в дырке показалась черная грязная перчатка. Железные пальцы схватили еще один булыжник, размером в целый ярд и оттолкнули его внутрь. Появившаяся чумазая рожа не обрадовалась случайной свидетельнице и скривилась.
– Помоги его втащить! – приказал мужчина, с трудом протиснувшись через дыру, его доспех не был полным, как у стражи, (только кираса и налокотники, а все громыхающие детали были сняты), спереди сквозь смазанную черную краску виднелась блестящая золотая окантовка, а посередине, морда какого-то, еще непонятного из-за грязи, животного. Перед ней точно был рыцарь!
Гвинелан сунула руку в каменную нору, коснувшись локтем помогающего мужчины, и вдвоем они втащили тело в крепость.
– Чего сидишь?! – рыкнул подкопщик, – оторви кусок ткани и оботри лицо, он же задохнется сейчас! – и мужчина полез обратно, никак не комментируя свое внезапное появление. – Кудрявая голова, измазанная той же краской, что и кираса, сунулась в дырку обратно.
– Ты стражу-то собираешься звать, дурында?! Только тихо! Поняла? Мы окружены. Пусть ворота откроют через пятнадцать минут.
– Н-но, зачем? – девушка была в шоке, быстро соображая, что это все значит.
– Мне что, коня там оставить?! – рыкнул мужчина и привалил дыру огромным булыжником. Едва подтащив тело еще на один фут и, принявшись сметать землю с носа и рта раненого, Гвен услышала звук льющейся воды. А затем шлепок чего-то похожего на размокшую глину по камню. Понадеявшись, что у таинственного подкопщика с собой была фляга, и, на всякий случай, не принюхиваясь, девушка ушла в караульную, оповещать стражников.
К ее удивлению, ворота поспешно стали открывать, цепи, очень рискуя поранить руки, даже переложили промасленной тканью, чтобы не шуметь. Факелы зажигать не стали. Вид черных неосвещенных створок, распахнутых в самый темный предрассветный час, как в адову бездну, в темноту опасности и врагов, ужасал.
Едва расстояние между створками превысило три фута, как в замок влетел черный огромный конь, он беззвучно, даже не фыркая, пронесся во двор, заставив стражников щуриться и гадать – открывать ворота дальше, или уже не надо. Всадник черным рукавом стер краску с лица и махнул страже. Цепи подрубили, и ворота резко захлопнулись.
– Молодец, девка! – Одобрительным шепотом сказал рыцарь, поглядывая на черные босые ноги, выглядывающие из-под грязной ночной рубахи и халата, порванного на благие нужды заботы о раненых…
– Молодец, девка… – с угрожающим сарказмом, напоминающим по интонации стук падающей могильной плиты, подтвердил дядя, появившись из-за спины. – Позвольте представить вам мою племянницу Гвинелан.
Подкопщик секунду осознавал свою ошибку, затем, склонился на одно колено, приветствуя особу королевской крови, и, напрочь игнорируя ее дядю.
– Рыцарь духовного ордена Ливьеров, Алан Росланг, к вашим услугам. — Гвен, живущая в замке, как под арестом, ни разу не получала такого приветствия и немного удивилась. Сделав робкий неуверенный книксен, она подняла взгляд на дядю, тот был зол и черен лицом от гнева, не хуже разукрашенного путника.
– А теперь пошла вон, в свои покои! – рявкнул родственник и повернулся к рыцарю.
– Напротив, все это непосредственно касается ее. – Сказал Росланг, поднимаясь с колен и не очень-то выказывая уважение хозяину замка. – Мы окружены. Если вы, миледи, планируете предпринять рискованное путешествие в крепость Цевейг, то нам нужно выдвигаться в самое ближайшее время.
– Я со… – Гвен не успела высказать свое всестороннее согласие, как дядя стукнул огромным кулаком в деревянную дверь. Звук вышел громкий и глухой, как бреханье старого пса.
– Здесь я решаю! – пробасил дядя Трюдор и ушел, давая всем время привести себя в надлежащий порядок и подойти на утреннее совещание.