Деннис, конечно, пытался учить, и, с его точки зрения, у меня появились прогресс и определённые успехи, но вот чему он учил, я так и не понял. Любые попытки выяснить что-нибудь из везде начертанных в Бхенине закорючек, заканчивались головной болью. К тому же я никогда не видел такого количества снующих мимо меня людей. Мужчины и женщины в одинаковых острых шапках и штанах мелькали мимо встречным курсом, каким-то образом ухитряясь не сбивать друг друга с ног. Они не улыбались, не обнимали друг друга за плечи и не протягивали конечности, а просто бежали и гортанно квакали. Я решил, что всё дело в перенаселённости этого города. Столпотворение изменяет чувства, недаром же Бог разрушил Вавилонскую башню и смешал языки!
Каждый день я совершал набег в этот человеческий муравейник, а вечерами возвращался к скалам и ждал. По моим расчётам, стая могла подобрать меня только через месяц, максимум — три. О том, что они могут забыть, я старался не думать, поэтому не строил далеко идущие планы.
***
Уже через неделю маленькие узкоглазые люди стали узнавать большую чёрную собаку и, вооружившись палками и камнями, отгонять её. Теперь Рамзес был вынужден убегать далеко от порта. Он почти одичал. Иногда ему перепадали какие-то сворованные куски, иногда крыса с помойки, но каждый раз он возвращался на скалы и ждал.
Как-то, углубившись в мысли о мелких и коварных людях, он забежал довольно далеко от порта и попал в невероятно чистый район, заросший розовыми кустами и акациями, и тут его нос уловил многообещающий запах еды и что-то едва знакомое. Как выяснилось, насыщенный запах съедобного исходил из большого деревянного ящика, который стоял под раскидистым тутовым деревом. Подойдя поближе, Рамзес понял, что проблема обеда решена, и, нырнув в аппетитно пахнущее нутро, занялся разбором деликатесов, попутно составляя меню.
Часа через два, готовясь приступить к десерту и размышляя о необходимости брести в порт через весь город, он услышал старческий кашель, отдалённо напоминающий рычание. Высунув часть морды, оборотень рассмотрел оскаленную пасть, с клыками наружу, и шерсть торчком у пожилого дворового пса. Пришедший поужинать, тот защищал свою территорию. Приглядевшись к симпатичным сырным обрезкам, Рамзес повесил их гирляндой на шею и, легко перепрыгнув через стенку ящика, уступил место воинственному псу. И тут появились маленькие человечки. Они шли в ряд, держа в руках некое подобие сети, и издавали неведомые щёлкающие звуки, переговариваясь. Перепрыгнуть через живой забор не составило бы труда, но каждый держал в руках пику, и такой полёт мог закончиться только в раю…
Оборотень начал отступать, пятясь к ящику и преображаясь в человека. Ловцы защёлкали громче, гортаннее и, выставив пики наперевес, начали интенсивно наступать. И тут через толпу в круг влетело тело!
— Бурый! — вскрикнул Рамзес.
— Беги! — последовал ответ…
Огромная чёрная собака сделала прыжок прямо с места, пытаясь избежать ловчей сети, а вторая, рыжая, как огонь, совершила такой же, но навстречу, перемешав ряды ловцов. Сеть свернулась и перепеленала солнечного зверя. Второй, ночной, скрылся!
***
Больше он не уходил так далеко и питался в основном крысами и пойманной им самим рыбой. Все попытки прокормиться на рынке заканчивались криками и шумом. Возможно, мелкий народ решил, что Рамзесу необходимо было фамильное столовое серебро, а не кусок мяса… Бурый так и не объявился.
Дни медленно перетекали в недели, прошло полтора месяца…
***
Ещё будучи недавно обернувшимся щенком, возможно, в силу ненасытного детского любопытства, Бурый попал на представление в цирк и столкнулся там с такой страшной жестокостью, что навсегда понял: удовольствие одних от созерцания издевательств над другими — это только прерогатива людей. Он никогда не был сентиментальным, но пройдя суровую школу жизни, знал, что лучше быстро умереть, чем ходить в ошейнике. Оборотень много видел: гибель клана и любимой, трюм корабля, трущобы и новый человеческий клан, приятно его поразивший. Он знал наверняка, попав в руки и одев ошейник, ты — бесправный раб!
Алмаз заворожил его лживым блеском и увёл от стаи, к которой Бурый мог примкнуть и обрести если не цель своей жизни, то хотя бы покой. Он же вытолкнул его в неизведанный мир. Только проведя двое суток в порту, ловя известные слова из смеси непонятных языков, Бурый понял, что он в Бхенине. Надо было убираться отсюда. По слухам, Бхенин был страной дракона-оборотня, и оставаться здесь означало только рабство и смерть.
Про драконов ходили жуткие слухи. Одни считали, что драконы наблюдают за соблюдением высших законов в этом мире, другие говорили, что это просто тьма. Старый учитель клана не советовал молодым встречаться с оборотнями, в теле которых течёт холодная кровь и нет матери, которая кормит своего щенка молоком.
В ожидании подходящего судна Бурый остановился в дешёвом отеле, закрытом от остального мира в северном районе, для иностранцев. Уже собираясь уезжать, оборотень случайно почувствовал знакомый запах и поспешил на зов.
Подставив себя, Бурый дал свободу мальчишке. Сделано это было просто так, случайно, бездумно и не взвесив всех обстоятельств. Он жалел? Нет! Поэтому молчал, когда тугую верёвку завязали вокруг шеи. В глубине души он надеялся на то, что Рамзес, каким-то невероятным образом оказавшийся перед ним на свалке, успеет рассказать о его пленении, и стая, возможно, даже выкупит его. Но время шло. И спустя неделю его вытащили из какого-то подвала под звуки труб и глухие удары гонга, которые возвестили о том, что наступило время торгов. На рынке свернули лотки с едой и поставили большой шатер. Водоносы обрызгали землю водой, прибивая пыль, и толпа расступилась, жадно рассматривая товар, который вели в закрытое пространство шатра. Завесу раздвинули, и перед пёстрой толпой выстроили в ряд людей, гномов, метисов и отдельно Бурого. Оборотней выставляли на продажу редко. За ними всегда стоял клан, который клялся мстить, пока не уйдёт в Серые поля последний его представитель. Бурый не имел клана. Он стал рабом.
Затем на него надели широкий металлический ошейник и, продев верёвку в кольцо на стене, посадили у входа в павильон. И он вспомнил цирк и глаза дрессируемых собак. Но даже лёжа в низком межпалубном пространстве баржи, уходящей от моря по Великой Жёлтой реке, посаженный на цепь, он с минуты на минуту ждал, что вот сейчас распахнется дверь и он увидит капитана Станислава — Бурый не терял эту смутную надежду, которая владела его погибающим от отчаянья сознанием.
Он пытался сесть в этом ограниченном пространстве, но не мог, однако худшее было ещё впереди. К моральным страданиям постепенно, как бы нарастая в своей безысходной интенсивности, присоединялись физические. От соли и недостатка воды у него кровоточили губы и растрескался язык, лапы затекли, и попытка оборотня преобразоваться привела только к вывиху одной из лап, судорожные движения приводили к дальнейшему обезвоживанию и рвоте.
С баржи выволокли полуживое существо, лишь отдалённо напоминавшее красивого молодого оборотня. Ему предстоял путь в Пхаталлу.
***
Как-то увлёкшись рыбной ловлей, Рамзес припозднился у дальнего мола и лёг на камушки, чтобы подсохнуть под лучами заходящего солнца. В этот момент он увидел галеон, который нехотя выходил из бухты.
Его тоже заметили. По палубе, крича, металась Полина, тыкал пальцем в берег Джейкоб, и дико орал Хьюго, топая от возбуждения ногами. Тогда Рамзес с разбегу прыгнул в воду и, повернувшись носом к кораблю, поплыл. Море штормило, но в замкнутой портовой бухте только невысокие круглые валы отмечали плохую погоду. Чёрный оборотень то поднимался на них вверх, то падал вниз и не видел корабля, но каждый новый гребень волны прокладывал ему курс домой. Он не успевал. Понимая, что у него не хватит сил доплыть, Рамзес упрямо двигался вперёд, туда, где его ждали и любили, где была его семья. Буревестник пролетел над ним, удивлённо раскрыв клюв. Чайки метались и гортанно советовали вернуться. Шерсть у него намокла и тянула вниз. Он никогда не плавал так долго. Наконец, очередная волна подняла его, и Рамзес понял, что галеон гораздо дальше, чем был, когда он прыгал в воду. Он обернулся в сторону берега, вздохнул, чуть не хлебнув воды, и понял, что будет плыть, пока хватит сил, пока не остановится сердце и пока вода не хлынет внутрь, разрывая лёгкие.
Люди спускали лодку с такой быстротой, что почти выкинули её за борт, и теперь Боб, стоя на её носу, кричал: «Навались, парни! Скорее! И раз! Ииии, раз!».
В какой-то момент пираты потеряли среди тёмных валов большую чёрную голову, но на миг Хьюго рассмотрел, как в глубине, в полуметре от поверхности, большая собака, с широко раскрытыми глазами, перебирая лапами, плывёт к ним. Рамзес уже не мог всплыть…
За ним нырнули сразу двое. Лодка круто развернулась и, черпнув воды, встала, принимая обмякшее тело. Боб и Ден схватили его за ноги и начали трясти, а Хьюго дрожащими руками обнял безвольно повисшую голову и начал выдыхать воздух ему в пасть.
— Мальчик, — причитал он, удяряя в грудь оборотню,. — Ну давай, давай…
Наконец, Рамзес начал кашлять, его вырвало, потом ещё раз, и он затих, глубоко дыша.