— Удрррала, кар, — подтвердил ворон, глядя как его хозяин, сдвинув брови, заглядывает по очереди в комнаты дома. – Я когда прррроснулся, постель уже пуста была.
Румпель рассеяно кивнул, на всякий случай заглядывая еще и на кухню. Девчонка сбежала рано утром, прихватив банку с мазью для спины, заранее приметив новую порцию, которую маг приготовил вечером, и увела даже рубашку, которую тот дал ей взамен порваной. Зная хозяина, ворон ждал, что тот расстроится, что его планы изучить девчонку сорвались, но тот вдруг улыбнулся, бросая на пернатого питомца взгляд.
— Ничего, она еще вернется. Я дал ей мешок семян – так что будь уверен, в ближайшее время эта взбаламошная снова свалится мне на голову.
И с этими словами, бормоча что-то мелодичное себе под нос, он прошел на кухню, куда только что распахнул дверь. Дирижируя рукой, словно вычерчивая в воздухе плавные знаки для заклинания, он принялся забрасывать в чайник травы и ягоды, одновременно зажигая огонь под чайником.
Ворон остался сидеть на жерди, вытянувшись в сторону кухни и поглядывая за этим перфомансом. Что-то странное чувствовалось ему в голосе и привычных движениях хозяина, но даже склонив голову и прищурив один глаз, он так и не смог точно разглядеть то, что его смущало.
В итоге их день прошел привычным образом. Ворон всегда отмечал эту способность хозяина – даже если в жизни все планы идут наперекосяк, тут же образуются новые. Румпель всегда знал, чем заняться и даже на мгновение не задумался над этим, допил чай, и поспешил погрузиться в дела. Он пересмотрел травы, собранные на днях вороном, записал в толстую тетрадь действия мази, которую составлял на ходу для Эрсы, и в чьем действии убедился только благодаря своим же ядам. Какое-то время заняла небольшая магическая уборка в гостиной, где диван был аккуратно застелен тем же пледом, которым укрывалась раненая девушка. Раньше все эти признаки уюта вроде подушек и одеял валялись в чулане, такие же пыльные, как столетние травы в запасе у мага. Сам он в своей спальне и то падал в сон едва ли не во всей одежде.
Разобравшись с подушками, Румпель прошел к себе в кабинет. На мгновение он задержался у ступеней, ведущих вниз, к подвалу с его лабораторией, и тут же проследовал дальше. В своей комнате он снова уселся за стул, опрокинувшись на высокую спинку, и погрузился в размышления, иногда поглядывая на смесь реактивов с кровью Эрсы и возвращаясь на несколько листов назад в своих заметках, перечитывал их, и снова зарывался по макушку в книги и манускрипты.
Ворон же, обрадовавшись наступившей в доме тишине, обратно погрузился в сон. Благо, чем-то еще в отсутствие к нему интереса у хозяина птица могла не утруждаться. Не то что лесные собратья – им вечно было нужно то искать ночлег, то еду, то питье, то тепло, то супругу или нерадивых воронят.
Себя он помнил таким же. Облезлым, щуплым, с слабыми крыльями. Сколько зим назад был его первый полет? Другие из гнезда были поживее, чем он – Корвус помнил братьев и сестер, громких, галдящих, стремящихся скорее вырасти и повторять за взрослыми птицами. Все хотели стать сильнее, быстрее и выше, и только спутник мага, тогда еще безымянный, предпочитал забиться в гнезде в дальний угол и дремать.
В тот знаменательный день он проснулся в гнезде один. Такого еще не было никогда – кто-то из старших птиц, либо братья и сестры всегда были здесь, в ворохе веток и перьев. Он забился в теплеющий угол, слушая завывание ветра, и затих, в ожидании. Снаружи периодически слышалось хлопанье крыльев, и он вытягивал шею. Свои?
Но все затихало, а может и слышалось вовсе, и только тишина и окружали вороненка. Помнится, через пару часов его хрупкое терпение птенца не выдержало одиночества, и он рванулся на волю, с гнезда, сперва помедлив, а потом сиганул с закрытыми глазами, готовый лучше в лапы лисе, только чтобы не помереть в этом гнезде совсем одному.
Теплый ветер подхватил его, мягко кружа, и сквозь веки забился свет – открыв глаза, Корвус обнаружил себя в небольшом облаке тепла и света, он сиял вокруг него и забивался под перья, проникал под кожу и грел изнутри. Скоро свет начал ослабевать, оставляя поддержку маленького комочка, но птенец не упал вниз – его собственные крылья вдруг окрепли и легко держали его, парящим в двух метрах от земли.
Тогда он первый раз увидел людей. Мужчину постарше, с сединой на висках, это его сила и магия, о которой птице приходилось только слышать в легендах, согрела его, укрепила крылья, и поселила в нем не свойственное чувство, чувство…
Чувство, которое он понял только когда повернул голову и увидел рядом с мужчиной мальчишку лет 14, щуплого, хмурого и несчастного на вид. То, что ощутил тогда вороненок, которого презрительно махнув рукой, мальчик тут же нарек просто – Корвус, не имело названия, но было понятно и ясно. Теперь он – его ворон. Того парнишки.
Корвус помнил этот момент, а потом еще и осознал точно, что случилось. Это была многовековая традиция – каждый раз новый дворцовый маг приводил сына в эту рощу и выбирал ему ворона из гнезда, даруя наследнику спутника жизни и друга. И в этот раз угораздило ему, нелепому вороненку, худшему в стае, вывалиться в отчаянии из гнезда именно в этот момент.
Жизнь ворона была теперь долгой и тянулась, кажется, вечность, но он по-прежнему хорошо помнил все события. Особенно – молодого хозяина.
По началу мальчишка не нуждался в Вороне абсолютно. Маленький Румпель, совсем не тот, что теперь, седой и старый, но уже с уставшим сердцем, он ненавидел все что касалось магии и дворца. Он сбегал с уроков, он пытался ослушаться отца, он постоянно сидел взаперти за очередную проделку, и слышать ничего не хотел о будущем, которое ему пророчила судьба.
Ворон быстро понял свою в этом роль. И тогда она была проста – наблюдать. Он мог спать на кровати на подушках, мог пить чистую воду и есть из блюдца, и все взамен простого служения молодому магу – просто быть рядом и скрашивать его одиночества.
Птица в этом была идеальным компаньоном – не шумная и не своенравная, молодая пернатая, ничего не сведующая в том, что хорошо, а что плохо.
Первая пара лет во дворце так и пролетела перед глазами Корвуса, и жизнь Румпеля, его хозяина, была как цветное кино, ради которого ворон и жил.
Он видел как взрослеет будущий маг, видел как он жаждет свободы вместо того, чтобы служить королю. Видел, как его готовят быть жестокой правой рукой короля и вырывают из сердца мальчишки любые светлые чувства. Пожалуй, именно Корвус был тем, кто застал самую сильную трагедию в жизни Румпеля.
И видел ее – со всех сторон. Он видел, как хозяин-юноша робко переглядывается с горничной с пшеничной длинной косой. Он видел как она отвечает Румпелю, пряча голубые глаза и улыбку. Ворон видел как юноша пишет письма в ночи и читает те, что были написаны девичьим почерком, видел, как тот мечтал убежать с ней на край света, бросив отца и призвание мага.
Видел ворон и то, как голова девушки катилась по помосту, пока ошалевший от ужаса Румпель стоял, удерживаемый стражей. Видел ворон и то, как это горе убивало хозяина.
Сила отца и рода должна была спасти Румпеля от ужаса потери, и именно с этими словами мальчику тогда и передали ритуальный кинжал. Сила магии могла подарить ему мощь и равнодушие, но к сожалению, что-то пошло не так.
Хозяин ворона стал магом, желая обрести душевный покой и бессердечие – но обрел только силу, но не спокойный сон. Свою первую любовь он так и не смог забыть, и каждый день тратил часы на то, чтобы изобрести сыворотку возвращения в прошлое, торча в своей тайной лаборатории.
Работа на короля давала ему все – но спустя года рецепт так и не нашелся.
Корвус теперь уже не был тем сопливым ободранным вороненком. Прошло много лет, и он почти забыл родное гнездо. Теперь он не был молчаливым наблюдателем для хозяина – тот забрал его с собой и держал как единственную живую душу в большом зачарованном доме. Ворон был ему и другом, и голосом разума иногда.
И надо сказать, эта роль его очень даже устраивала.