Когда Ирка, выходя из кафе, открыла дверь в лоб Клавдюшкину, в Небесной Канцелярии случилась первая истерика.
Офис праздновал победу высших сил над упрямой человеческой половинкой, пел и немножко танцевал. Трое, ставивших на куратора, делили выигрыш. Праздновали. Все, кроме куратора. Он сидел в углу нахохленный, напряженный и сосредоточенный донельзя — слишком хорошо знал Ирку. Подозревал, что рано радоваться. И не ошибся (хотя иногда очень сложно определить, где заканчивается «предсказал» и начинается «накаркал»). Вторая истерика не заставила себя ждать.
Ирка летела в Грузию. Халифы-на-час Небесной Канцелярии угрюмо сдавали выигрыш.
Где-то между первой и второй истериками куратор с Главным переглянулись, и Главный кивнул. Куратор расправил плечи, выдохнул и загадочно улыбнулся.
Ирка блаженствовала. Грузия оказалась именно такой, какой её себе и представляла Ирка — домашней, неспешной и уютной. Гамак покачивался. Солнце грело. Птицы пели. Коты урчали. Незнакомые люди нестрашно приглашали в гости есть незнакомую еду и пить незнакомое вино. Никуда не нужно было бежать. Ничего не нужно было решать. Работа осталась дома. Все поводы нервничать остались дома. Кайф.
Ирки хватило часов на пять ничегонеделания. Вдруг откуда ни возьмись пришла мысль, что телефон не звонит совсем не потому, что она, Ирка, никому не нужна, а потому, что телефона у неё больше нет. Ирка выпуталась из гамака и пошла искать подругу.
Григорий Петрович и Клавдюшкин готовили ужин и мирно разговаривали. В процессе Клавдюшкин выяснил, что Ирку зовут Ирка. А Иркин папа с удивлением обнаружил, что долговязый и нескладный Клавдюшкин, неспортивный и смешной, обладает феноменальной памятью и неожиданной трезвостью суждений. Одинаково хорошо разбирается в истории, философии, биологии и физике. Знает несколько языков, читает и свободно цитирует классиков. И что при таком телосложении, какое досталось Клавдюшкину, реши он вдруг пойти в спортзал, из зала выйдет Терминатор. Или ещё один Иркин папа. А самое главное, пожалуй — этот учёный балбес искренне волнуется за Ирку.
Григорий Петрович знакомством остался доволен, но вида не подал. На всякий случай.
Приготовление ужина заключалось в том, что Клавдюшкин выудил из морозилки пачку пельменей с нечитаемым сроком годности (решили, что в условиях вечной мерзлоты даже мамонты неплохо сохраняются, не то, что пельмени, — а пельмени явно младше). Григорий пошарил в холодильнике и нашёл три банки кетчупа. Совместными усилиями выбрали из них один, который всё ещё пах кетчупом. Клавдюшкин покрутил в руках пачку пельменей. Почитал мануал. Сказал, что всё понятно. Налил в кастрюлю воды, довёл до кипения, добавил перец и лавровый лист. И пельмени. Когда пельмени всплыли брюхом кверху, вдруг понял, что забыл посолить. И посолил.
После добавления соли, вода внезапно вспенилась, вышла из берегов, и приготовляемые пельмени дружно покинули кастрюлю, высадившись десантом прямиком на плиту. Мужчины не смутились. Выловили ренегатов в дуршлаг. Сполоснули. Высыпали обратно в пустую кастрюлю, залили кетчупом и съели. Двумя вилками. Прямо из кастрюли.
По поводу пропажи дочери Григорий Петрович собирался начать нервничать где-то часов через пять-шесть. Уяснив, что Ирке никто ничего плохого не сделал, успокоился. Темпераментом Ирка обладала взрывным. Предсказуемостью — нулевой. На что оскорбилась — никто не знал. Поэтому единственное, что работало — просто подождать, пока ей надоест злиться и захочется домой.
Звякнул телефон.
— Папка, привет! — сказала телефонная трубка Иркиным голосом, — У меня всё хорошо, не волнуйся. Я в Тбилиси, мобильник умер, домой буду через пару дней. Целую! Зайдёшь покормить моих? Спасибо! Пока!
Выдав эту тираду на одном дыхании, трубка поперхнулась и закашлялась короткими гудками.
— У неё всё хорошо. Она в Тбилиси.
***
Ирка была фрилансером*. Этаким вольнонаемным копейщиком. Почти бродячим уланом. А если точнее, она была фрилансер-мультитаскер. Это не мат, если что. Это значит, что улан ещё не определился с тем, куда пристроить своё копьё. Поэтому брался за всякое-разное. Частенько одновременно. Копьё — прекрасное орудие, просто подарок для мультитаскера — им можно защищать чью-нибудь честь, разгонять мятежные толпы и вскапывать огород. Если взять танец с красными веерами из тай-чи и заменить веер копьём, то представить действо, описанное в предыдущем предложении, не составит никакого труда.
Ирке всегда нравилось что-нибудь уметь. Поэтому она с удовольствием училась всему, а потом за нескромное вознаграждение с таким же удовольствием рисовала картины и логотипы, ваяла скульптуры и сайты, копирайтила и переводила на русский с любых языков, известных Ирке, Гуглу и Иркиным друзьям. Ирка была уверена, что ей по плечу абсолютно всё. А если не всё, то это она ещё просто всерьёз не бралась.
В вихрастой голове непрерывно роились мириады идей, начиная от личного заводика по производству парфюмов и заканчивая рейдерским захватом соседней галактики. Ирка понимала, что всё задуманное вряд ли сможет осуществить в отведённый ей скромный срок годности, но попробовать тем не менее намеревалась. Не пропадать же шикарным идеям. Ирка копила багаж знаний, выращивала круг знакомств — росла стопочка сертификатов о благополучном освоении азов всего на свете, множилась армия друзей и знакомых.
А ещё Ирка умела нравиться. Нравилась Ирка случайно, без разбору и всем. Ирку любили дети. И их папы. И даже жены их пап. Обожали мелкие гады, живущие в Иркином террариуме, и гады покрупнее — собаки-людоеды, коты-социопаты, злобные соседки и госслужащие, вяжущие по вечерам носочки внукам из трофейных мотков человеческих нервов. Не старалась. Ничего для этого не делала. Просто жила. Из неё получился бы неплохой агент, работающий под прикрытием — резидент Ирка. Самые секретные секреты ей бы просто приносили, перевязанные бантиком, и умоляли принять в дар. За улыбку.
Клавдюшкин пал жертвой этой Иркиной особенности. Он не знал, что именно его скосило — голос, запах или интеллигентные веснушки, но выкинуть Ирку из головы не получалось. Особенно сложно было приступить к забыванию Ирки, когда её папа, болтая ногой в Клавдюшкинском тапке (или Клавдюшкинской тапке?), сидел напротив и молча рассматривал Клавдюшкина. Очень пристально. Клавдюшкин, придавленный взглядом, нервничал. Чувствовал себя мошенником, пойманным с поличным. Студентом-двоечником на сессии. Самозванцем. Григорий Петрович увеличивал интенсивность рассматривания. Клавдюшкин краснел, потел, страдал и нервничал сильнее (в науке это называется положительная обратная связь).
Григорий Петрович развлекался.
Он уже проинспектировал жилище Клавдюшкина на наличие книг. Обнаружил несколько стеллажей, плотно набитых научной, исторической, классической литературой. И фантастикой, немножко. Книги были читаные, растрепанные, они пестрили закладками и заметками на полях. Григорий брал книги с полки наугад. Гонял Клавдюшкина по прочитанному. Услышанным удовлетворился. Теперь сидел и играл в гляделки — проверял крепость нервной системы оппонента. Клавдюшкин недоумевал, почему этот малознакомый человек позволяет себе его, Клавдюшкина, рассматривать. А главное — в каком качестве. Гадал, почему он, Клавдюшкин, позволяет с собой так поступать. Почему для него это важно. Ответа не нашёл. Решил, это судьба. Против судьбы не попрешь.
Иркин папа домой не спешил. Исследовал новую территорию и её фауну. Осматривался. Клавдюшкину на секунду даже показалось, что Григорий Петрович… обживался.
Клавдюшкин понимал, что выгнать Григория Петровича, если тот не захочет уходить, не получится (из уважения или из страха, это в данном случае не имеет значения). А если Григорий Петрович — это посланец судьбы, то указать ему на дверь — не просто стыдно и небезопасно. Это фатальный идиотизм. Летальный даже. Это объяснение моментально примирило Клавдюшкина с реальностью. Он возрадовался и стал думать, какую пользу можно извлечь из ситуации.
*freelancer (eng. free — свободный, lance — копьё, пика) — наёмный работник, свободный художник.