https://author.today/u/ann_iv
Дук Конти, сухопарый мужчина с обильной сединой в волнистых волосах и остроконечной бородкой, отличался от рисовавшегося в воображении Арно образа обрюзгшего высокомерного старца. Плен у пиратов заострил черты лица, однако взгляд темных глаз остался живым и проницательным.
При виде Арно он с достоинством наклонил голову:
— Вам, полагаю, известно мое имя.
— Да, дон Винченцо. Я капитан Фальго, либерос на службе сида Танреда.
— Прошу меня извинить, возможно я оторвал вас от насущных дел, капитан.
— Мне передали, что вы желаете сообщить мне нечто важное. Настолько важное, что предпочли разговор со мной возможности обнять свою дочь.
Дук тонко улыбнулся:
— Я хочу прижать Лару к своей груди, но прежде мне хотелось бы определиться в одном вопросе, и лучше, если мы обсудим все без ее присутствия. Итак, я ваш пленник?
— Не лукавьте, дон Винченцо, вам же известно, что единственные пленники либеросов — пираты, — Арно вернул ему не уступающую в учтивости улыбку.
— Тогда я хочу знать — какие у вас планы в отношении меня и мой дочери?
Арно пожал плечами:
— Мы должны задержаться здесь, у острова Эрбо, для небольшого ремонта, прежде всего этой шебеки. Далее я собираюсь вернуться в Рагасту. Думаю, там вам не составит труда найти корабль, идущий в Джинеру.
Конти на миг опустил веки, о чем-то раздумывая, затем решительно сказал:
— Позвольте говорить с вами откровенно, капитан Фальго. Я и Лара направлялись в Талассу, где… через три дня она была должна сочетаться браком с приближенным принчепса Эрнана. Когда нас захватили пираты, я предложил выкуп капитану, и он согласился. Знаю, что все найденное в трюмах пиратского корабля — ваше по закону. И… назовем это так. Я не предлагаю выкуп за наши жизни, но покупаю у вас приданое Лары. Как сделали бы купцы Рагасты. И щедро плачу вам, если вы доставите нас до Талассы.
— Вот как? – вырвалось у Арно. Его неприятно удивила прагматичность дона Винченцо. Словно только что не миновала страшная угроза для жизни и чести не только его, но и его дочери: – Примите мои поздравления по поводу удачной партии для доны Лары. Но разве свадьбу нельзя отложить, учитывая обстоятельства?
— Должно быть, я кажусь вам бессердечным, но таков удел тех, кто обременен властью. Брак Лары крайне важен как для Джинеры, так и Альби. От Эрбо до Талассы – не больше трех дней пути, даже не при самом благоприятном ветре. Но поверьте, путь из Рагасты… может занять гораздо больше времени, чем та седмица, которая требуется кораблю для пересечения Срединного моря.
Конти многозначительно замолчал.
— У меня пленные и раненые, — не самым любезным тоном буркнул Арно.
— И два корабля. К тому же – вы планировали встать на стоянку у Эрбо, если я правильно вас понял.
Пришел через Арно задуматься. Он чувствовал, что по какой-то причине остров Коэрт не устраивал дука Конти. А что устраивает его самого? Впрочем, дук обещает хорошо заплатить…
— Быть либеросом — достойно уважения, — негромко и проникновенно проговорил дон Винченцо, не сводя с него взгляда: — Но пути Странника неисповедимы, и если однажды вам наскучит этот род деятельности и захочется чего-то иного… Тогда вам, возможно, потребуется поддержка и благодарность, сьер Фальго.
Дук выделил обращение, и Арно насторожился.
— О, я не знаю — кто вы, — тот развел руками. — Однако я прожил длинную жизнь, и смею надеяться, научился разбираться в людях. И мне кажется, что вы… иного полета.
— Среди либеросов случаются разные люди, — усмехнулся Брикасс. — Однако быть им не только достойно уважения, но и весьма хлопотно, и прямо скажем, мало кто доживает до почтенных седин.
Улыбка дона Винченцо стала еще более светской.
— Я сказал — а вы услышали. Если вы согласны, мы обговорим сумму, которая не вызовет ропота у ваших людей. Но деньги — пустое. Благодарность никогда не была чужда роду Конти. И кроме того, я обещаю замолвить слово перед принчепсом Эрнаном, так что не не торопитесь отвергать мое предложение.
Брикасс вдруг подумал о доне Ларе, которая, наверняка, извелась о тревоги, ничего не зная про отца, пока они состязаются в риторике. Воистину, характер джинерского дука подобен льдам полуночи.
— Я скажу вам завтра, дон Винченцо. Прежде я должен понять, какими силами располагаю и можно ли разделить их.
— Понимаю и приму любое ваше решение. А теперь, раз мы прояснили позиции, не проводите ли вы меня к Ларе? Один из ваших либеросов был достаточно любезен, чтобы снять оковы, но боюсь, что ноги еще не совсем готовы служить мне.
Опираясь на руку Арно, дон Винченцо вошел в капитанскую каюту.
Всплеснув руками, дона Лара кинулась к нему.
— Папа! — в ее голосе прорезалась мука.
— Все обошлось, — пробормотал дук, — Полно, Лара…
Несмотря на сдержанный тон, Арно увидел, что у дона Винченцо тоже подрагивают губы, а в глазах блестит предательская влага. Дук крепко прижал к себе дочь, затем отстранил ее и сказал почти спокойно:
— Позволь представить тебе капитана Фальго.
Лара перевела взгляд на Арно и церемонно сказала:
— Благодарю вас за спасение, капитан.
Спохватившись, что в нарушение всех приличий он пристально смотрит в ее лицо, Арно поклонился.
— Однако, полагаю, что это лишь формальность, — вставил Конти, внимательно оглядев обоих.
Скрывая смущение за учтивым тоном, Арно проговорил:
— Дон Винченцо, дона Лара. Рад, что для вас все разрешилось благополучно. Мы направляемся к Эрбо. Эти апартаменты — в вашем распоряжении.
— Капитан Фальго, — неожиданно обратилась к нему дона Лара. — Со мной была девушка-служанка. Ее звали Мануэла. Меня тревожит ее судьба.
— Я видел ее, дона Лара, она жива, хотя… — он запнулся, раздумывая, насколько следует посвящать утонченную дочь дука в гнусные подробности того, что произошло с ее служанкой.
— Вам нет нужды проявлять деликатность, — по лицу девушки пробежала тень. — Капитан Зафир предельно ясно дал мне понять, что с ней сделали.
— Лара! — предостерегающе воскликнул дон Винченцо.
Дона Лара утомленно прикрыла ладонью глаза и покачнулась. Арно понял, что она держится из последних сил. Странно, что того не видит — или не желает видеть ее отец.
— Все закончилось, и тебе не следует терзать себя, — наставительно добавил Конти.
Она вскинула голову:
— Я знаю, что ты заключил соглашение с ним, но та же судьба ожидала бы и меня, если бы Странник не пересек наши дороги с капитаном Фальго!
На лице Конти отразились недовольство и досада: ему не могла понравится откровенность суждений дочери и проявление эмоций в присуствии незнакомца. Чтобы пресечь дальнейший спор, Арно успокаивающе сказал:
— Мой врач позаботится о Мануэле, дона Лара, — он подавил вздох, думая о предстоящем разговоре с Джузе. — Когда бросим якорь, вам подадут скромный обед, — он посмотрел вверх, на золотившееся от закатного солнца стекло световых люков: — Или ужин.
— До конца дней моих буду молить Странника хранить вас, сьер Фальго, — с теплом в голосе сказала дона Лара. — Вы ранены и нуждаетесь в отдыхе, а мы заставляем вас вести светскую беседу.
Арно покосился на пятна крови на кирасе и одежде, догадываясь как выглядит. Ему и в самом деле хотелось умыться и прилечь, а не упражняться в любезности, однако участие девушки тронуло его.
— Чья, как не ваша молитва, дона Лара, может достичь Посланца Звезд, — сказал он и еще раз поклонился: — Однако, не тревожтесь, не вся кровь здесь — моя. Приношу свои извинения, сейчас я должен вас оставить. Меня ждут неотложные дела, а вам, полагаю, многое нужно обсудить.
***
Уже стемнело, когда «Эль-Харише» бросила якорь рядом с «Этансель» Вернувшись на свой корабль, Арно спустился в трюм. Чадный воздух пропитывали запахи крови и страданий, стонали и невнятно бормотали в забытьи раненые. Кормовая часть была занавешена запасным парусом, и по ткани, подсвеченной лампам, двигались изломанные тени. Будто одна из мистерий, описывающих схождение Странника на нижние уровни подземного мира. Арно отогнал неуместные мысли и шагнул за полог. Джузе, в заляпанном кровью холщовом переднике, поднял на него воспаленный взгляд. На сдвинутых рундуках лежал либерос, которому он только что зашил распоротый бок.
Один из помощников Джузе накладывал повязку, второй протирал инструменты. Раненый, к счастью для себя, был без сознания.
— Выживет? — спросил Арно.
— Клинок скользнул по ребрам, внутренности не задеты. Повезло. Уносите его, парни. Если мне не изменяет память, этот — последний. Проведайте, как там другие.
Дождавшись, когда полог опустится за помощниками лекаря, Арно тихо сказал:
— Да, ему повезло. Что все еще есть тот, кто может лечить его.
— Ты о…
— Именно. Ты нарушил приказ. Почему?
Орсала вытер тряпицей окровавленные руки и пробормотал:
— Бой почти закончился, мне ничто не угрожало. Ну и в любом случае, из Нико выйдет толк…
Арно почувствовал закипающий гнев:
— Джузе, в следущий раз твоя выходка может дорого обойтись не только тебе, а всем. Если твой неукротимый дух не желает подчиняться приказам, оставайся в Рагасте!
— Нет! Этого больше не повторится.
— Не знаю. Больше не знаю, можно ли полагаться на тебя.
— Фальго, прошу…
Он смотрел прямо и во взгляде не было того отблеска безумия, что тревожил Арно в последние дни.
— Я должен подумать.
— Понимаю. А пока — дай взглянуть на твою рану.
— Царапина, — однако предплечье пульсировало болью, и Арно, присев на бочонок, положил руку на импровизированный стол.
Джузе плеснул из плошки воду с экстрактом трав прямо на рукав, выждал мгновение, затем быстрым, но аккуратным движением отодрал присохшую ткань. Рана медленно наполнилась кровью.
— Глубоко рассечено, надо наложить пару швов, — сказал Орсала, беря изогнутую иглу. — Хлебнешь агуардиенте?
— Обойдусь, — буркнул Арно и вздрогнул, когда игла проколола кожу.
— Та девушка… — спросил он. — Что ты нашел на шебеке. Как она? О ней справлялась дона Лара.
Лекарь протянул шелковую нить, завязал узелок и оглянулся на каморку, где обитал сам и хранил свои снадобья.
— Не очень хорошо, — его лицо стало суровым. — Боюсь, она не скоро сможет… прислуживать госпоже. Если вообще сможет, — он сделал новый стежок.
— Речь не об этом… — Арно невольно поморщился и втянул воздух сквозь зубы: — Дона Лара искренне переживает за нее.
— Я дал Мануэле Свет Луны, пусть спит. Телесные раны можно исцелить. Но душу… — Джузе сухо рассмеялся и, затягивая последний узелок, сказал уже другим тоном: — Готово. Кстати, красивая татуировка, жаль, рубец ее теперь немного портит. Этот мастер знает толк в пиррейских узорах.
Арно взглянул на синюю вязь:
— Знает. Благодарю, Джузе.
— Не за что, — он смочил кусок корпии в резко и пряно пахнущей коричневатой жидкости и протер шов, затем взял моток бинтов и ловко перевязал предплечье. — В ближайшую седмицу тебе лучше избегать упражнений в фехтовании.
— Постараюсь, — усмехнулся Арно.
Фальго ушел, а Орсала сгреб испачканное кровью полотно, застилающее рундуки, снял с себя передник и, скомкав, бросил на пол. Затем устало присел на бочонок, который только что занимал капитан.
— Господин Джузе, — за полог заглянул Нико. — Мы с Тео присмотрим за ранеными, а вам бы отдохнуть.
— Не зря я тебя взял в помощники, — хмыкнул Орсала. — В следующий раз доверю тебе заштопать какого-нибудь бедолагу. Все лучше, чем штаны в университете протирать.
Нико, отчисленный со второго курса по причине неспособности его семьи платить за дальнейшее обучение, смущенно заулыбался и исчез за складками парусины.
Джузе, оставшись один, облокотился на рундук и уронил голову на сцепленные ладони. Что — или кто! — заставило его пойти на «Эль-Харише»? И ведь он чуть не убил дону Лару, приняв ее за мерзкую тварь. Неужто Тьма настолько помрачила его разум? Тогда Фальго прав, ему лучше остаться на берегу. Или… самому пресечь нить свой жизни. Пока чего непоправимого не натворил… Нико уже сейчас сможет заменить его. Так и надо поступить.
Видимо, он начал проваливаться в сон и вскинулся, услышав тихий плач.
— Иду, — покачнувшись, он встал и побрел к своей каморке.
Из-под сомкнутых век Мануэлы безостановочно текли слезы. Джузе тяжко вздохнул, кладя руку ей на лоб. Девочка блуждает по тропинкам своих кошмаров. О, он слишком хорошо знал, каково это.
— Ш-ш-ш. Я еще поборюсь за твою душу.
Скорей бы Рагаста… Там он попробует пересилить то незримое, что засело в нем, и обратится за помощью к жрецам. Может, надежда для него еще есть? И для Мануэлы тоже?
***
— На земле родился ты, но уходишь к звездам…
Арно поднес тлеющий пальник к серебристому брусочку Зуба Дракона*. На груди погибшего с шипением вспыхнуло белое пламя; зашитое в парусину тело соскользнуло по наклонной доске вниз. В море пламя разгорелось ярче, разбрасывая искры и подсвечивая темную толщу воды.
— На земле родился ты…
Еще одна звезда зажглась в море. Либеросы, склонив головы, выстроились вдоль фальшборта, отдавая последний долг товарищам. В ожесточенном сражении погибли двадцать семь человек, к утру умерли еще четверо. Правда, Джузе уверял, что остальные раненые выкарабкаются. Весь день они занимались ремонтом обоих кораблей, вечером «Этансель» со скорбным грузом вышла в море.
Большая часть из тридцати гребцов, освобожденных из плена у сахрейнцев, изъявила желание стать либеросами. Ниградо, отличающийся отменным чутьем на людей, побеседовал с каждым, в итоге команду пополнили восемнадцать человек, пять из которых когда-то были моряками.
Искры в воде погасли. Небо медленно заволакивали тяжелые облака, закрывая свет Звездного Предела и словно опуская траурный занавес; ветер крепчал — ночью ждать шторм.
— Микеле, правь к берегу, — приказал Арно и взглянул на стройную фигурку в светлом платье возле бортового ограждения.
К его удивлению, утром дона Лара попросила разрешить ей присутствовать при прощании несмотря на недовольство отца. Поколебавшись, Арно согласился. И утром же дал дуку согласие доставить его вместе с дочерью до Талассы. Однако дон Винченцо не поскупился на оплату, и даже угрюмый Вольх признал, что дело выгодное. Завтра они снимутся с якоря. Арно решил взять с собой семьдесят человек. На Эрбо оставались Джузе и раненые, Вольх со своими парнями и бывшие рабы.
Дон Винченцо также почтил церемонию своим присутствием, но уже давно ушел, а девушка так и стояла на корме. Арно вздохнул и направился к ней.
— Печальный день, капитан Фальго, — тихо сказала дона Лара.
— Печальный. Но те, кто погиб, будут жить памятью в сердцах оставшихся. Как знать, не прибавится ли этой ночью звезд на небе.
– Я верю в то, что души достойных загораются звездами для живущих. И пусть провалятся в вечный мрак те, кто повинен в кровавой бойне! Недавно я спускалась к Мануэле. Бедняжка не узнала меня. Господин Орсала хорошо заботится о ней, признаться, я не ожидала, что он… — недоговорив, она сдвинула брови. – Отец сказал, что вы ради нас пойдете в Талассу. Примите мою глубочайшую благодарность, ведь это дополнительные хлопоты и риск.
— Вы преувеличиваете мое великодушие, дона Лара. Что касается риска — жизни моя и моих людей постоянно сопряжены с ним.
— И все же, вы могли отказаться и мало бы что потеряли.
Арно поймал себя на том, что разглядывает ее, будто видит впервые. Образ надменной знатной девушки, что сложился в его мыслях после мимолетной встречи, растаял, сменившись совсем другим. Осунувшаяся, со следами пережитого страдания на лице и неумело собранными на затылке волосами — такая Лара казалось ему гораздо привлекательнее утонченной красавицы в паланкине.
— Должно быть, вы желаете как можно скорее воссоединится с вашим женихом, дона Лара? — неожиданно для себя задал он вопрос.
Она вздрогнула и чуть остранилась. Арно обругал себя за бестактность. Он ждал вспышки негодования, но дона Лара бесхитростно сказала:
— Я… не знаю. Никогда его не видела.
— Разве в Этрурри приняты те же обычаи, что в Сахрейне и других странах полудня? — удивился он.
— Нет, но…
За их спинами прозвучал строгий голос дука Конти:
— Лара, почему ты до сих пор здесь?
Обернувшись, Арно учтиво наклонил голову, а девушка спокойно ответила:
— Прости, папа, я задержалась, чтобы выразить признательность капитану Фальго за его решение. Доброй ночи, месьер.
Знатные гости оставили Арно в глубокой задумчивости. Пополнение в команде склонило чашу весов в принятии решения или что-то иное? А дон Винченцо, получается, хладнокровно выставил на кон дочь ради выгодного союза. Что же, таков удел высшей знати. К тому же, браки, заключенные в политических интересах, когда супруги лишены иллюзий относительно друг друга, нередко отличаются своеобразной гармонией, чего нельзя сказать о тех, кто с головой бросается в пламя страсти. Если только союз с Джинерой не перестанет быть выгодным для Альби, или на политическом небосклоне Этррури не закатится солнце дука Конти. Тогда участь доны Лары станет незавидной. Впрочем, те черты характера, которые она выказала за столь непродолжительное время, говорят о силе духа и стойкости в испытаниях. Да и что за дело до этих игр либеросу Фальго? Аристократу Брикассу тоже не следует заглядываться на чужих невест.
— Ох, Фальго, чует мое сердце — не доведут тебя до добра черные очи сиятельной доны, — пробурчал Микеле, явившийся невольным свидетелем их беседы. — Это тебе я еще в Джинере говорил…
— Обманывает тебя сердце, Микеле, — резко оборвал его Арно и, круто развернувшись, сбежал на шкафут.
* Металл, аналог самородному магнию, из лавовых выходов. В мире Орнея в результате катаклизма получил широкое распространение, и его открыли и научились очищать раньше, чем на Земле
https://author.today/u/ann_iv
«Странник- Воитель, даруй победу достойному…»
От грохота пушек закладывало уши, каюту заволакивала дымка. Ларе не верилось, что еще три дня назад ее жизнь можно было назвать безмятежной и спокойной. Какими вздорными казались ей сейчас тогдашние горести. Однако внезапное — в том числе для пиратов — нападение возродило в душе надежду. Затем она подумала: а если Зафир сцепился с другим, таким же как он, хищником? Слова молитвы замерли на ее губах. Тем временам орудийная пальба сменилась сухим треском выстрелов и дикими воплями. Значит, развязка, какой бы ей не суждено быть, близка. Подбежав к двери, Лара отдернула занавешивающую узкое окно бархатную портьеру. Кровавый кошмар абордажазаставил ее задрожать и отшатнуться. Но самое главное — она увидела, что атакующие не походили на солдат какой-либо державы и в сущности, не отличались от людей Зафира. Новый плен?! В отчаянии она огляделась и, заметив стоящий на столике подсвечник, схватила его. И едва успела отскочить. Дверь, выбитая сильным ударом, распахнулась, в каюту ввалился один из пиратов и шагнул к ней, занося палаш. Лару замерла, выставив перед собой подсвечник. Ее пугал даже не клинок, направленный ей в грудь, а взгляд. Как если бы она стояла на краю пропасти, глядя в мутную пелену. В следующий миг пират мотнул головой и наваждение схлынуло. Тяжело дыша, он вдруг пробормотал слова извинения и выскочил обратно на палубу. Лара всхлипнула, не зная, что еще ожидать. Звуки сражения постепенно затихали. И вот в дверях возник высокий мужчина в вороненной кирасе, поцарапанной и покрытой вмятинами, и шлеме орнейского образца с красным плюмажем. Тяжелое дыхание вздымало грудь. Глаза, пронзительной синевы, неожиданные для покрытого бронзовым загаром лица, цепко оглядели каюту, безразлично скользнули по Ларе, затем он пристально посмотрел ей в лицо и вдруг склонился в учтивом поклоне.
— Аве, дона Лара.
И она поняла, что знает его. Этот вгляд и сказанные с легкой иронией слова вызвали в памяти знойный полдень и узкую улочку Джинеры. Темноволосый чужак, едва не поплатившийся за свою дерзость. Неужто он стал пиратом?! Она вцепилась в подсвечник так, что побелели костяшки пальцев.
— Прежде, чем вы пустите в ход ваше грозное оружие, поспешу заверить, что вам нет нужды опасаться меня, — предупреждая возможную атаку, сказал мужчина.
— Аве… чужеземец, — прошептала она.
Кажется, он был изумлен не меньше ее, но нотка иронии в голосе стала явственнее:
— Вы запомнили меня, сиятельная дона?
— Мне было сложно забыть вас…
Его губы тронула усмешка:
— Капитан Фальго, к вашим услугам. Как же вы оказались на пиратской шебеке?
— Мы плыли в Талассу, капитан… — она спохватилась: — Мой отец! Он должен быть где-то внизу!
— Понимаю. Мы все осмотрим. Побудьте пока здесь. И я надеюсь, худшее для вас уже позади, дона Лара.
— Но кто вы?
— Либерос. Вам знакомо это слово?
— Капитан! — окликнули его с палубы.
Фальго коротко кивнул ей и вышел из каюты.
— Да, сьер Фальго, — проговорила Лара, хотя и знала что он не услышит.
Она глубоко вздохнула — к ней пришло ощущение, что с ее плеч спала невидимая тяжесть, пригибающая к земле. Она одернула себя, твердя, что что ничего еше не кончилось. Им не стоит опасаться либеросов, но и обольщаться тоже преждевременно.
И все же… Ей отчего-то хотелось улыбаться.
***
На шкафуте Фальго ждал помощник, ибериец Ниградо.
— В трюмах — полно дорогих товаров, — он ухмыльнулся, но тут же помрачнел. — Дрались как Твари из-за Предела. Мы многих потеряли, а раненных еще больше. И не все увидят завтрашний рассвет. Еще нашлись рабы, гребцы с джинерской галеры. Потолкую с ними, может кто с нами пойдет.
— Пленные?
Ниградо, хлебнувший лиха в рабстве, пиратов ненавидел люто. Он помрачнел еще больше, явно сожалея, что таковые есть, и махнул на нос, где под охраной двух часовых с мушкетами сгрудились сахрейнецы.
— Вона, два десятка. Остальные унеслись к своему Демону Пустыни. А и этих бы отправить, догонять…
— Проверьте трюмы. Помимо рабов и товаров должен быть еще один важный пленник… — велел Арно и замолк, удивленно вскидывая бровь: по трапу поднимался Орсала, бережно держа на руках девушку в изодранном платье. Обнаженные ноги и плечи несчастной покрывали багровые кровоподтеки. Она уткнулась лицом в плечо лекаря, судорожно цепляясь пальцами за ткань его рубахи.
— Джузе? Ты почему здесь?
— Прости, Фальго. Но моя помощь могла понадобиться. И понадобилась.
— Кто эта девушка?
— Ее зовут Мануэла. Служанка госпожи. А теперь я займусь ранеными, если не возражаешь.
Арно нахмурился, провожая того взглядом: самовольство Джузе вышло за пределы разумного, им стоит поговорить начистоту. Затем он огляделся. Пятна крови на досках настила подсохли и потемнели. На шкафуте сложили погибших либеросов, тела сахрейнцев побросали за борт. Во время боя они старались стрелять по мачтам и палубе, и шебека не получила серьезных пробоин в корпусе. Если ее подлатать, вполне дотянет до Рагасты. Но им придется задержаться у Эрбо, хотя бы до завтра.
— Ниградо, возвращаемся к острову. «Эль-Харише» пойдет на веслах.
Помощник кивнул и спросил, запуская пятерню в густую бороду:
— С пиратами чего?
— После того, как разгрузите шебеку, загоните их в трюм.
— А может… — Ниградо выразительно провел себя по горлу. — Что с ними возиться?
— Нет, Ниградо, — твердо ответил Арно.
— Будет исполнено, капитан, — разочарованно протянул тот.
Помощник ушел, и Арно, облокотившись на планшир, снял шлем и вытер вспотевший лоб. Горячка боя уступала место усталости, и он все отчетливее ощущал саднящие ранки на руках и ногах, полученные во время абордажа. Особенно его донимал глубокий порез чуть выше запястья правой руки. На рукаве расплылось большое бордовое пятно. Впрочем, прилипшая к ране ткань остановила кровотечение.
— Капитан, мы нашли пленника, — раздался за спиной голос старшины абордажной команды.
Арно обернулся:
— Он назвал себя?
— Дон Винченцо Конти, дук Джинеры. И вот еще, — старшина развернул темно-синюю ткань и Арно увидел алые лепестки герба Конти.
— Хорошо. Сохрани штандарт. И отведи дона Винченцо в капитанскую каюту, Тонино. Там его дочь, пусть порадуется, что она невредима.
Ананк не скупится на сюрпризы. Кто бы мог подумать, что ему доведется свидеться вновь с сиятельной доной Ларой, да еще при таких обстоятельствах. Ее отец жив, и уже за это можно благодарить своенравную богиню. Но все равно, столь знатные пассажиры представляли определенную проблему, и ему предстояло решить, как с ними поступить.
***
Газид при первых залпах выскочил из закута. А дон Винченцо вытянулся на соломе и закрыл глаза. Он ожидал завершения боя, черпая поддержку для духа в изречении древних мудрецов:
«Стой, хотя бы и рушилось все вокруг. Выполняй свой долг, хотя бы и не было никого, кто бы спросил с тебя»*.
Он сделал для спасения себя и Лары все, что от него зависело. И сделает вновь, если Зафир проиграет сражение. И пусть свершиться то, чему суждено.
Смолкли яростные вопли и пальба. Конти обратился в слух, чутко ловя все звуки, доносящиеся сверху. Победители разговаривали на общем! Послышались приближающиеся шаги. Тогда он, не позволяя себе чрезмерно надеяться, сел поудобнее и, несмотря на дурнотную слабость, выпрямил спину.
Матросы расчистили палубу палубу «Эль-Харише» от обломков рангоута и перепутавшихся снастей. Арно собирался вернуться на «Этансель», но его остановил Тонино.
— Что случилось?
— Дон Винченцо… Он сказал, что у него важные сведения. И попросил вас спуститься к нему…
Набрав в грудь воздуха, Арно мысленно пожелал, чтобы Странник послал ему терпения. Какая беда стряслась у дона Винченцо, что даже воссоединение с дочерью отошло на второй план?
Однако не должно пренебрегать просьбами сиятельного дука.
— Хорошо. Ниградо, — подозвал Арно помощника, — расцепить корабли, бери «Эль-Харише» под командование, — затем он окликнул Ринетти: — Микеле! Поведешь «Этансель» обратно в бухту, мне придется задержаться здесь.
* перефразированная цитата Марка Аврелия
«Стоик» — этот тот, кто «стоит», хоть бы и рушилось все вокруг, «стоик» — это тот, кто выполняет свой долг до конца, хотя бы и не было никого, кто бы спросил с него.
https://author.today/u/ann_iv
Ноги утопали в длинном ворсе пестрого ковра. Ковры в капитанской каюте были повсюду — на полу, на низкой и широкой кровати, и даже занавешивали переборки. Устав мерить каюту шагами, Лара села на прикроватный пуф и с тоской посмотрела вверх. Через люки, забранные мутным стеклом, проникал свет нового дня.
Вчера, после унизительного осмотра и ощупывания, которым ее подверг пожилой сахрейнец, бывший кем-то вроде лекаря у пиратов, она долго лежала прямо на полу, свернувшись в клубок и вздрагивая от стыда и отвращения. С палубы доносились громкие разговоры и хохот. Потом Лара услышала пронзительный крик Мануэлы. Она прижала ладони к ушам: ее могла бы ожидать та же участь, если бы капитан не рассчитывал получить за нее хорошие деньги в Саэтте. Но об отце она ничего не знала до сих пор и кляла себя за беспомощность и никчемность своих способностей…
Щелкнул замок и Лара быстро оглянулась. Вошедший в каюту капитан Зафир остановился и, уперев руки в бедра, принялся в упор разглядывать ее.
— Клянусь чреслами Сейдт Тахрира! Я почти жалею, что согласился на предложение твоего отца и обещал не прикасаться к тебе.
Отец жив! И ему удалось договориться с пиратом! Сердце забилось, Лара не сдержала прерывистого вздоха.
— Однако ты так хороша… Знаешь, есть различные способы, коими женщина может доставить удовольствие мужчине, не лишившись невинности…
Капитан гибким движением скользнул к ней. В горле разом пересохло. Лара быстро встала и прижалась спиной к переборке. Она должна держаться храбро и спокойно. Это станет ее защитой.
— Дарующий освобождение видит не только дела но и помыслы, — хрипло прошептала она. — Разве, утоляя свою страсть одним из тех… способов, ты, в своем воображении не представишь большего?
Склонив голову к плечу, Зафир с любопытством спросил:
— Откуда тебе известно о Нем, изнеженная дочь этррури?
— Я… — Лара на миг запнулась: и в самом деле откуда? Полузабытые рассказы матери, страшные сказки и предания о диковинных землях, которые она читала украдкой, пробравшись в отцовскую библиотеку? Как бы там ни было, похоже память подсказала ей верно. Она продолжила уже громче: — Я читала о великом и ужасающем боге Пустыни, боге ярости и битвы. Ему противны те, для кого вожделение сильнее слова.
Он рассмеялся:
— Маленькая северянка хочет быть смелой. Сейд Тахрир зрит дела и помыслы, но мы сейчас под крышей, куда его взор не проникает.
Он подошел вплотную и обвел указательным пальцем скулы и подбородок Лары, затем его палец скользнул к ее левой ключице с багровой царапиной, оставленной острием кинжала.
— Смелая…
— Тогда… клятва Ему не может считаться действительной! — выпалила Лара
— Клятва? — нахмурился Зафир.
— Ведь обряд принятия Его силы проходит в храме. Под крышей.
На лице капитана отразилось недоумение и напряженная работа мысли. Он убрал руку.
— Твой ум подобен уму змеи, северянка. И как змея, ты пытаешься извернуться. Но ты ошибаешься, и я докажу это тебе.
Ларе показалось, что в его голосе появилась нотка неуверенности. Зафир явно колебался, однако она всей кожей ощущала исходящую от него эманацию темной страсти.
«Будь как вода!» — пронеслось в голове. Она глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух скозь полуоткрытые губы. Полноводная холодная река…
Зафир встряхнул головой и отступил.
— Предложение твоего отца слишком щедро, чтобы…. — пробормотал он. — Впрочем, в ожидании выкупа нам предстоит провести вместе много седмиц. И, как знать, вдруг за это время Сейд Тахрир призовет тебя, и изменит твой путь.
— Никому не ведома его судьба, — ответила Лара. — Но об одной судьбе позволь тебя спросить. Моя служанка, Мануэла. Что стало с ней?
Зафир ухмыльнулся:
— А ты что думаешь?
Лара не отвечала, продолжая твердо смотреть ему в глаза.
— Что же, я расскажу тебе. Жребий определил тех, кто стали ее мужьями на прошедшую ночь. Разве ты не слышала, как она славила Ие-Атал-Хаби, богиню страсти, в их крепких объятиях?
— Она… жива?
— Зачем она тебе? В Саэтте я найду для тебя служанку и не одну.
— Но…
— Хватит возражений и вопросов на сегодня, северянка, — с прорвавшимся раздражением отрезал капитан. — Думай о своей участи. И будь счастлива тем, что я держу тебя здесь, в своей каюте, а не трюме с крысами.
Он пошел к выходу и уже взялся за ручку двери, как снаружи, откуда-то сверху, раздалось:
— Алхалаку-у-у*!
Зафир бросился прочь из каюты, по палубе затопало множество ног, зазвучали громкие команды. И наконец все перекрыл пушечный залп.
* (сах) тревога
Стремительно вынырнувшая из-за мыса наперерез пиратам «Этансель» оказалась для тех полной неожиданностью. Либеросам благоприятствовало то, что они находились с наветренной стороны. Арно загодя приказал зарядить все двадцать восемь имеющихся на борту пушек. В кирасе и шлеме он стоял на юте, разглядывая неприятеля в подзорную трубу. Это был другая шебека, не та, что они преследовали накануне, и явно недавно побывавшая в бою — об этом свидетельствовали глубокие борозды и выбоины на корпусе, расщепленный в нескольких местах планшир и продранные паруса. «Эль-Хариша», «Акула» — вилась по борту вычурная сахрейнская вязь. А судя по тому, как глубоко корабль сидел в воде, его трюмы были полны.
— Уже награбили! — буркнул Микеле, плавно двигая колдершток.
Заметив их, пираты взялись за весла, чтобы развернуться бортом, но Брикасс не дал им такой возможности:
— Огонь!
Грохнули десять двенадцатифунтовых бортовых пушек, заряженных цепными ядрами. Крутящиеся в воздухе ядра ударили по фок-мачте и бушприту. Под тяжестью фока мачта, затрещав, надломилась и рухнула. Пираты с лихорадочной быстротой кинулись рубить перепутавшиеся снасти. С запозданием выстрелили погонные орудия. Арно почувствовал, как содрогнулся его корабль, получив несколько попаданий в корпус. Канониры спешно перезаряжали пушки правого борта. «Этансель», описав дугу, поравнялась с пиратской шебекой и вновь дала залп. Пираты ответили, по фальшборту застучала картечь, выбивая щепу, впиваясь в живую плоть, расцвечивая ярко-красным рубахи либеросов. Стон поднялся над шкафутом.
Однако перегруженная шебека, лишившись фок-мачты и с разбитым бушпритом маневрировала с трудом, и Брикасс, воспользовавшись медлительностью врага, скомандовал:
— Фордевинд! Кормовые орудия — огонь!
Грохнули четыре восьмифунтовых пушки, установленные на корме. Картечь смертоносным шквалом пронеслась по палубе пиратского корабля.
— Приготовиться к абордажу! Орудия левого борта — огонь!
От залпа — на этот раз ядрами — переломился реек грота и разметало весла. Шебека беспомощно закачалась на волнах.
— Микеле, веди на них! Стрелки — вперед!
Арно сбежал на шкафут, где ждала своего часа абордажная команда. Мушкетные выстрелы, яростные крики и стоны раненых слились в привычный гул, который он почти не слышал. Сахрейнцы, намеревающиеся дорого продать свои жизни — вот, что занимало его внимание. Борт «Эль-Харише» приближался.
«Что же, «Акула», найдется и на тебя гарпун!»
— На абордаж!
Взвились абордажные крючья с привязанными к ним канатами и с глухим звуком вонзились в обшивку. Увлекая за собой либеросов, Арно ринулся на пиратов.
… Пираты, зная, какая судьба их ждет, обычно пощады не просили и не стремились сдаваться в плен, но в этот раз сражение отличала особенная ожесточенность. Арно заметил вожака и стал прорубаться к нему. Сахрейнец тоже заметил его и поманил к себе. Теснота палубы и общая свалка не позволяли им сойтись в настоящем поединке. Арно почти не обращал внимания на полученные вскользь удары, пришедшиеся в кирасу, или мелкие порезы, удерживая в поле зрения пиратского капитана. Сахрейнец был вертким и сильным; сабир так и мелькал в его руке. Полоснув по животу одного из либеросов, он прыжком оказался перед Арно. И едва не достал его, упав на колено и попытавшись ударить в пах. Арно сумел отбить его клинок и молниеносно контратаковал, не давая сахрейнцу опомниться. Ощутив прикосновение стали к шее, тот оскалился, с ненавистью глядя на врага.
— Передавай привет Сейд Тахриру! — процедил Арно и резко дернул шпагу на себя.
***
Орсала наблюдал за сражением с палубы. Сахрейнцы дрались отчаянно, даже когда погиб их капитан, однако удача была на стороне либеросов. Разумеется, Фальго приказал ему оставаться на «Этансель». Разумеется, он приказ нарушил. Окинув взглядом раненых, кому повезло быть не разорванными в клочья ядрами и изрешеченными картечью, он с циничностью, свойственной как медику, так и его собственным убеждениям, вынес вердикт, отделяя тех, у кого сохранялся шанс выжить. После чего поручил их заботе своих помощников. А сам, подхватив абордажный палаш, перепрыгнул на борт пиратской шебеки. Бой еще продолжался, но Джузе поймал себя на том, что ему даже нравится. Он будто ощущал и предвидел — атаки и парирования, кому умереть или жить. Разноцветные нити вились в темноте, а он парил над схваткой. Походя отбил палашом нацеленный ему в голову удар сабира, затем сам ударил другого пирата эфесом в лицо. И споткнулся, увидев двери капитанской каюты. Там был заслон, который он должен был устранить. Сломать двери не стоило труда, и он ворвался внутрь. И отшатнулся: омерзительный червь бросился в лицо. Орсала занес клинок. И опомнился. Перед ним стояла девушка, держа перед собой медный подсвечник. Откуда она тут взялась? Наложница, пленница? Раздумывать времени не было и он побормотал:
— Прошу меня извинить, госпожа… Мне… показалось.
Девушка не ответила, а он, потрясенный, метнулся прочь из каюты.
Звуки боя смолкли, наступил особый миг, когда сражение завершилось, но противники еще не осознали того. Словно незримый маятник замер в крайней точке, чтобы потом качнуться назад. Но Джузе чуял: они одержали победу. Он спустился в трюм и остановился, услышав не стон даже — а вздох. Как его слух, после грохота канонады, различил этот тихий звук? Он не знал.
— Ты… тоже… желаешь вкусить?
Еще одна девушка, хрупкая, в лохмотьях, которые едва прикрывали наготу, жалась к шпангоуту. Спутанные волосы падали на лицо, в огромных глазах плескал ужас, текучий, как живое серебро Эрминаля.
— Не желаю…
Глубоко внутри разорвалась до предела натянутая струна, и маятник пришел в равновесие. Джузе присел перед ней на корточки и протянул руку. Девушка отпрянула.
— Не бойся, — прошептал он с удивившей его самого уверенностью. — Никто больше не причинит тебе зла.
https://author.today/u/ann_iv
Ощущение непоправимой беды Конти пронес через беспамятство. Приходя в себя, он какой-то миг верил, что нападение пиратов привиделось ему в кошмаре, однако действительность даже превзошла его опасения. В ушах звенело, но прислушавшись к себе, он понял, что не ранен. Пол под ним ощутимо покачивался, донеслись голоса. Говорили на сахрейнском. Плен? А Лара — что сделали с ней?! Тревога обожгла Конти, дернувшись, он хватанул ртом воздух и открыл глаза. Он лежал на охапке вонючей прелой соломы в тесной каморке, освещенной тускло мерцающей лампой. Перед ним сидел, скрестив ноги, чернобородый сахрейнец в красных шароварах. Голова у него клонилась на грудь, но пальцы крепко сжимали рукоять сабира — абордажной сабли с широким лезвием, излюбленного оружия пиратов.
Конти шевельнулся, и звякнуло железо — оказыватеся, на ногах у него были оковы; короткая цепь крепилась к вбитому в шпангоут крюку. Задремавший было страж вскинулся и, мазнув по пленнику взглядом, зычно позвал:
— Джалил Зафир!
Раздались быстрые шаги, полог, закрывающий вход в каморку, отдернули и внутрь вошел второй пират, судя по богатой одежде — капитан. Черты его лица можно было бы назвать благородными, если бы не хищный взгляд и глумливая улыбка, кривившая губы под ухоженными усами.
— Итракна*, — повелительно сказал он.
Страж выметнулся прочь. Дон Винченцо приподнялся на локте и сел, не отрывая взгляда от капитана. С минуту они разглядывали друг друга, затем сахрейнец проговорил, растягивая слова:
— Твое имя?
— Винченцо из рода Конти, дук Вольной Джинеры.
— Хорошо, — кивнул капитан. — За тебя просила дочь, и я рад, что она не лгала.
— Она жива? — Конти, не смотря на раздирающее душу беспокойство, постарался придать голосу безразличное звучание.
Кажется, его тон несколько сбил пирата с толку.
— Зачем мне было убивать ее? Она очень красива.
— И где же она?
— В мой каюте.
Дон Винченцо опустил веки, чтобы пират не заметил его чувств, и спросил все тем же спокойным тоном:
— Ты овладел ею?
— А я думал, что этрурри больше привязаны к своим чадам! — вырвалось у Зафира. — Но верно, ваши сердца из меди.
— У меня есть деловое предложение для тебя. Однако все зависит от того, сдержал ли ты коня своей страсти.
— Ты говоришь как один из нас. Но это я собирался предложить тебе кое-что. Я не притронулся к твоей дочери. Она девственна, а девственность дорого стоит на рынке Саэтты… — он прищелкнул языком. — Однако и познавших мужчин северянок покупают охотно, так что я еще не решил ее судьбу. Но — оставь мысли о ней. Во сколько ты оцениваешь собственную жизнь?
Конти, отогнав мысль о том, каким образом пират мог убедиться в невинности Лары, сказал:
— Мне доводилось бывать в Саэтте и многих других городах Сахрейна, и я знаю цены на красивых невольниц даже знатного рода. Я предложу тебе гораздо, гораздо больше. Восемь тысяч динаров золотом. За две жизни. Ты отпустишь и мою дочь тоже.
Рот Зафира округлился, но быстро справившись с изумлением, он пробормотал:
— Уж не возомнил ли ты, что сидишь в своем джинерском дворце, дук?
— Лара — часть крайне важной для меня сделки, — спокойно пояснил Конти. — Я должен доставить ее в Талассу. Нетронутой.
Зафир картинно развел руками:
— Мне она нравится, клянусь чреслами Сейд Тахрира! Я оставлю ее себе.
— Женская красота — что цветок под солнцем, девушка может заболеть и подурнеть, или вовсе отправиться в горний мир.
— И тут ты прав, — скривил губы в подобии усмешки Зафир. — Зачем ждать? Что скажешь, если я позабавлюсь с ней на твоих глазах? А потом отдам своим людям. Скольких она выдержит, прежде чем умрет? Возможно, это добавит тебе сговорчивости, да как бы не было поздно.
— Ничего не помешает тебе так поступить, джалил Зафир. Однако подумай, стоит ли мимолетное удовольствие упущенной выгоды.
— Я хочу вознаградить себя. За страдания. В бою погиб мой названный брат и многие славные воины…
Дон Винченцо взглянул пристальнее:
— Ты говоришь о капитане другой шебеки? Ты не слишком торопился вступить в бой, будто…
— Придержи язык, — прошипел сахрейнец. — А то велю вырвать его и бросить морским гадам. Выкуп ты заплатишь и без языка.
— Если я судил неверно, меня покарают и боги — мой и твой… — ответил Конти, наклоняя голову. Он лихорадочно размышлял. Зафир не дурак и не станет резать овцу с золотым руном, угрозы и бахвальство — пустое, по крайней мере в том, что касается его. Если не переходить грань. Но Лара, как спасти ее? И не предал ли Зафир своего товарища, позволив им расправиться с первым кораблем? Тому могли быть разные причины, раздор между пиратами или нежелание делиться добычей. Попытаться упирать на алчность? Он вновь посмотрел в глаза капитану:
— Тогда тем более — щедрый выкуп утешит нанесенные сердцу раны. Десять тысяч. За двоих. Иначе ты не получишь ни динара.
— Жалкий торгаш с душой червя, пожирающего падаль. Есть то, что не исчисляется золотом, — презрительно процедил Зафир.
— Слава. Тебе известно, что за последние пятьсот лет никто не мог бы похвалиться, что захватил в плен одного из джинерских дуков?
В глазах пирата вспыхнул огонек, но он упрямо проговорил:
— Девушка останется.
— Если ты не отпустишь Лару, мы не договоримся.
— Уверен?
— Боль, сколько бы она не длилась, — миг для Звездной Вечности.
— Что думает по этому поводу твоя дочь? Хочешь — я приведу ее сюда, и ты сам спросишь?
— Приведи. Дак якун аль-киделик.** Лара примет любое мое решение. И ты убедишься, что у «жалких торгашей» души львов.
— Червь видит свою длинную тень на закате и думает, что стал драконом, но стоит ему заметить малую птаху…
Конти, напряженно наблюдавший за пиратом, решил использоваться последний аргумент:
— Позволь задать тебе такой вопрос: если ты убьешь меня, твой покровитель — как он отнесется к подобной… неосмотрительности?
Пират надменно выпрямился:
— Разве есть тот, кто обуздает свирепый Ноэт, что жарким дуновением способен погрести целый город под песком?
Однако на лице его мелькнула досада, и Конти продолжил с большей уверенностью:
— Пусть твой бог напитает тебя мудростью, джалил Зафир. Десять тысяч динаров или ничего. Глиняные черепки кувшина с водой, разбитого в гневе, и из которого уже не выжать ни капли умирающему от жажды.
— Ай, дук джинерский, ты удивил меня! — вдруг рассмеялся Зафир. — И пожалуй, я соглашусь. Пятнадцать тысяч.
Конти прикусил губу. Даже десять тысяч динаров были на грани его возможностей.
— Потребуются седмицы, чтобы собрать такую сумму. Двенадцать.
Пират издевательски рассмеялся.
— Что есть седмицы? Миг. Ты сам только что об этом сказал. Пятнадцать, и ни динаром меньше, дук Винченцо. Через два дня мы придем в Саэтту, если ветер не переменится. Ты напишешь письмо, и я отправлю в Джинеру верных мне людей.
— А если твои люди будут схвачены?
— Они — не сахрейнцы, и не раз бывали в Вольных городах. Но тебе следует молить твоего бога, чтобы с ними ничего не случилось. В ожидании выкупа ты будешь жить в моем доме. Дону Лару я размещу отдельно, так что будь благоразумен.
***
Цок, цок-цок-цок.
Стучат ворсистые паучьи лапки по каменным плитам .
Джузе озирается. Концы сводчатой галереи теряются во мраке. Туман наползает серыми лохмотьями, обвивается вокруг ног, и вот уже не туман, а призрачные руки хватают его за лодыжки и запястья, запускают стылые пальца под одежду.
Цок… цок.
— Великий Тахрир не отпустит тебя, — шелестит туман.
Паук, что ищет его, совсем близко, и ужас судорогой сводит внутренности.
— И что же, твой бог за всеми так гоняется? — Пытается дерзить Джузе и слышит смешок.
— Не за всеми. Но ты полюбился ему.
— Вот уж не заметил… И чем же?
— Узнаешь, когда придет время. Но спроси себя — разве ты не пережил экстаз в миг единения с Ним? И разве в глубине своего существа не жаждешь… повторить?
— Нет! Поди прочь!
Опять смешок:
— Ты хоть раз обратился путь даже в мыслях к своему прежнему богу ? Живи пока, Джузе из Амальфи, но знай: Тьма терпелива и ждет тебя…
Орсала рывком сел, едва не ударившись головой о днище баркаса, рядом с которым устроился ночевать. Сердце гулко колотилось где-то в горле. Он вытер испарину со лба и перевел дух. Занималось утро, на востоке ширилась золотистая полоска рассвета. Мелкие волны лениво плескали в корпус «Этансель». На палубе храпели либеросы: жаркая погода выгнала всех из душного трюма на палубу. Вахтенные застыли темными изваяниями на носу и корме. «Этансель» оказалась в этот раз довольно далеко к северу от Коэрта. Накануне они заметили шебеку под черно-желтыми полосатыми парусами, и Фальго отдал приказ пуститься в погоню, продолжавшуюся, пока ночь не скрыла корабли друг от друга.
Джузе подошел к борту и облокотился на планшир, глядя в темно-фиолетовое море. Мерзкая тварь! Почти год паук не тревожил его снов, и он считал, что избавился от кошмаров… Он проглотил вязкую слюну. Если бы не преследование, он спустился бы к себе и хлебнул из заветной бутыли иберского агуардиенте***. Забористое пойло, с ним ночь переставала пугать его… Скорей бы вернутся в Рагасту.
— Джузе?
Орсала обернулся. В дверях капитанской каюты стоял Фальго.
— Не спится? — капитан вышел на палубу и направился к нему.
— Как и тебе. Сдается — упустили мы пирата, — Джузе обвел рукой горизонт.
— Упустили. Ты ради того, чтобы в этом убедится, вскочил на рассвете?
Джузе вздохнул, но промолчал. Ни к чему Фальго знать об его снах.
— Вольх! — Фальго задрал голову.
— Чисто, капитан! — отозвался с марса рунеец: из-за острого даже в сумерках зрения он чуть ли не жил в «вороньем гнезде».
Быстро светало, на палубе зашевелились, позевывая и ворча, либеросы.
— Они шли почти точно на полночь. Наверняка, на Сарады, — задумчиво проговорил Фальго.
— Канун Праздника урожая и плодородия и Осеняя ярмарка в Талассе, — пожал плечами Орсала. — Купцы со всего Срединного моря поплывут.
— Ловить их среди островов — пустая затея. А вот дождаться можно. Идем к Эрбо.
***
Поросший лесом холмистый Эрбо, самый южный из островов Сарадской цепи, служил надежным укрытием, для тех, кто не желал обнаружить свое присуствие. Им однажды тоже пришлось приставать к берегу и ремонтировать «Этансель» после шторма.
Шебека бросила якорь бухте у юго-западной оконечности острова, Арно внимательно оглядел в подзорную трубу окрестности. На берегу чернело пятно костровища — следы стоянки контрабандистов или тех же пиратов, однако остров выглядел пустынным.
— Никого, — заявил стоящий рядом с ним на юте Вольх и пояснил: — Лес слышу.
Он был, по своему обыкновению, немногословен, но чутью жителя великой лесной страны можно было доверять, и Арно сказал:
— Тогда бери два десятка молодцов и отправляйся на берег. Надо убедиться, что мы здесь одни и пополнить запасы воды. Оставишь дозорных вон там и там, — он показал на две выступающие из изумрудной зелени пологие вершины. — Дай им сигнальные диски.
Рунеец молча кивнул и спустился на шкафут. Брикасс проводил его взглядом. Сказать по-правде, он полагал, что Вольх вернется на родину, но тот предпочел остаться, заявив, что идти ему некуда, деревню близ границы с Эрминалем сожгли, когда империя вздумала расширить свои пределы. Как и доброй половине из ста пятидесяти человек команды. Они были из разных земель — альбийцы, этррури, ибреийцы и даже эйрландцы. Одни — бежавшие, спасая свою жизнь, как сам Арно, или освобожденные из рабства у пиратов. И другие — искатели приключений или, как Микеле, намеревающиеся заработать быстрых денег, пусть рискуя жизнью, но не горбатясь, тяжким трудом возделывая землю или претерпевая несправедливость бесчестного капитана. Что еще раз наводило Брикасса на философские мысли о прихотливости переплетения нитей в полотне, который ткет богиня Ананк. Их порывы и помыслы были понятны ему. А вот Орсала — язвительный, не всегда подчиняющийся приказами… Вытаскивающий из-за Предела казалось бы безнадежных раненых. Он был глубоким омутом. Подчас вызывал ярость, и Арно подумывал, не оставить ли его в Рагасте. Но лекарские умения взбалмошного этррури и познания в прочих науках пересиливали. Сигнальный диск из бронзы, отполированной до зеркального блеска — это тоже заслуга Джузе. Как и придуманная система передачи сообщений. И все же — Арно ощущал в Джузе надлом, проявляющийся то в разгуле и пьянстве, то в глубоком отстранении от окружающего. И сегодня утром вновь увидел тень в его взгляде.
Корабельный колокол пробил час вола, когда на вершине западного холма засверкала искра.
«Шебека. Идет с полночи на полдень», — прочитал Брикасс и крикнул:
— К бою!
* (сах) оставь нас
** (сах) да будет так
***крепкий алкоголь, результат перегонки как виноградного сырья так и фруктов, может быть на травах.
https://author.today/u/ann_iv
Лара медленно шла по аллее парка. Чуть ли не единственный вечер за последние седмицы, когда ее ненадолго предоставили самой себе, к тому же — ее последний вечер под крышей отчего дома. В гавани ждет галера «Аррано», отплытие назначено на утро. Отец плывет с ней, а мачеха отказалась под предлогом недомогания младшего из сыновей. На вид малыш был вполне здоров, но никто, и тем более Лара, не стремился переубедить дону Эринию.
В предшествующие дни та развернула кипучую деятельность, готовя приданое, будто опасаясь, что жених падчерицы передумает. Ларе, вынужденной бесконечно выбирать фасон и отделку наряда, казалось, что она тонет в ворохе ярких тканей, от которых рябило в глазах. Затем последовали утомительные часы примерок. Из обители Сестер Странника пригласили жрицу Фелисию, со свитком «Наставлениями достойной жене», где кроме советов по ведению дома и рассуждений о том, «как разумно распоряжаться средствами и прислугой», говорилось и об телесных аспектах супружеской жизни. У Лары от беззастенчивой откровенности поучений кровь приливала к щекам, и ей было бесконечно сложно представить, что высохшая, с запавшими глазами жрица была когда-то юной девушкой, коей тоже могли понадобиться «Наставления». Вчерашний же урок отставил особенно неприятный осадок, в очередной раз заставив Лару задуматься о причинах побудивших отца искать ей мужа в чужой стране…
— Жена на ложе да покорится желаниям мужа своего, — указательный палец Фелисии грозно вздымается вверх, бесцветные глаза пристально смотрят на Лару.
Копящееся на протяжении многих дней напряжение и протест выливаются в заданном самым невинным тоном вопросе:
— А муж на ложе тоже должен покоряться желаниям жены?
— Беда придет в дом, коль жена невоздержана в речах, — поджав губы, шипит Фелисия. — Вам, дитя мое, в особенности следует смирять порывы… вашей натуры.
Лару словно охватывает холодным ветром, и она дерзко поднимает глаза, глядя на жрицу в упор. Та отшатывается, и Лара скорее угадывает, чем слышит:
— Порченная…
— Вы сомневаетесь в решении магистра Аврелиана, светлая Фелисия?
На аскетичном лице жрицы проступает бледный румянец, и Лара чувствует себя отомщенной хоть немного. Фелисия не отвечает на вопрос и заканчивает урок, но в ее взгляде застыли неприязнь и отвращение…
Лара дошла до конца аллеи и остановилась. Через седмицу жрец наденет ей на руку обручальный браслет, соединяя «для доли лучше и худшей» ее с человеком, о котором она ничего не знает, даже как он выглядит. Начала было расспрашивать, но отец ответил, что ей должно быть достаточно слова благородного Эрнана Справедливого, и Лара поняла, что тот никогда не встречался с сьером Оденаром. Да, в Этрурри девушка не всегда может повлиять на решение родителей, но строгие правила не возбраняли нареченным встречаться и вести беседы под присмотром матрон, уже не говоря о балах. Самые отчаянные решались на тайные свидания, и даже на побег с возлюбленным, правда редко, поскольку позор тяжким бременем ложился на семью. А она увидит супруга только перед священным Огнем. Лара сморгнула сердитые слезы.
« Вода нежна и ласкает усталые ступни. Вода ярится и разбивает скалы, — говорила мать. — Будь как вода…»
Ее мысли вернулись к будущему мужу. Ноорнец, изгнанник — что привело его на альбийскую службу? Как ни старалась дона Эриния ограждать ее от всего, что не входило в круг подобающего для благовоспитанной девиц, чуткий слух Лары ловил обрывки разговоров. Привыкшая жить среди недомолвок и намеков, она рано научилась выделять суть. Отца тревожили аппетиты галейских королей: Гаспар нарушил тысячелетний договор, захватив Ноорн, но молодой король Лодо внушал ему даже большую тревогу своими устремлениями. Союз с Альби был важен и для Джинеры, но отец не был бы этррурским дуком, если не попытался извлечь дополнительную выгоду, устроив ее брак… Разменная фигура партии в шотраджу.
Лара тяжко вздохнула и прижала руки к груди. Раскидистые старые кедры в наступавших сумерках выглядели многоголовыми великанами из сказок. Багровое на закате небо обещало ветренный день. Ей на миг захотелось, чтобы ветер был встречным или чтобы разразился шторм и отплытие перенесли. Но затем она подумала, что наоборот — пусть скорее свершится то, чему суждено.
Она с беспокойством огляделась. Дона Эриния добилась, чтобы отец купил для охраны парка собак породы добьер, разводимых на востоке Ибера, в предгорьях Пиррея. Якобы ей случалось видеть подозрительные тени. Несколько дней назад привезли трех — поджарых, узкомордых, угольно-черных с рыжими подпалинами. Свирепые твари, выпускаемые на ночь, подчинялись только нелюдимому псарю Джеронимо, приехавшему с ними, и наводили ужас на остальных слуг.
И сегодня Лара, улучив момент, когда ее оставили в покое, спустилась в парк в поисках Месьера Кота, будто бы могла внушить животному не появляться больше в окрестностях Палаццо д’Аурора. Она всматривалась в темноту: не вспыхнут ли где топазовые глаза. Обычно кот быстро находил ее, где бы она не была… Неужели собаки успели добраться до него?
Утробное тихое рычание заставило ее вздрогнуть. Она медленно повернула голову. В пяти шагах от нее сгустком мрака застыл добьер. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. У Лары перехватило дыхание от ощущения глухой угрозы. До сих пор ни норовистый конь, ни самые злые гончие не проявляли по отношению к ней враждебности. Пес переступил лапами, придвигаясь ближе. И вдруг с ветки дерева ему на голову свалился воющий и шипящий ком. Рычание переросло в скулеж, однако псу удалось стряхнуть обидчика; страшные клыки, щелкнув, выхватили клок густой шерсти.
— Месьер Кот!
Страх сменился яростью, не раздумывая, даже не совсем понимая, почему делает это, Лара выбросила вперед руку с раскрытой ладонью, мысленно направляя алый поток в сторону добьера. Она ни на что не надеялась, но тварь попятилась, поджимая хвост. Кот изогнул спину, готовясь к новой атаке, и, взвыв, пес бросился наутек.
Силы разом оставили Лару, на висках выступил холодный пот. Тяжело дыша, она упала на колени. Месьер Кот закрутился вокруг нее, требовательно мяукая.
— Дона Лара! — со стороны дома донесся громкий голос Мануэлы. — Где вы?!
— Лара! — это уже встревоженный отец. — Отзовись! Кто-то выпустил собак!
— Я здесь! — крикнула Лара.
Гравий заскрипел под ногами бегущих людей. Дрожащей рукой она погладила кота по спинке.
— Прощайте, Месьер Кот… Мы больше не увидимся. И не попадайтесь псам…
***
Лара никогда не путешествовала по морю, однако в те разы, когда ей вместе мачехой доводилось провожать или встречать отцовскую галеру, она не отказывала себе в удовольствии задержаться в гавани и полюбоваться на корабли. Матросы на «Аррано» заканчивали последние приготовления к отплытию. И грусть даже отступила перед восхищением. «Аррано» была красива: изящные обводы длинного, выкрашенного в черный цвет корпуса, резные столбики ограждения; над кормой натянут расшитый гербом Конти бордовой тент с длинными золотыми кистями, свисающими чуть ли не до воды. Жерла шести больших пушек на носу грозно нацелились вперед, на солнце вспыхивала начищенная бронза мощного тарана.
Однако когда Лара в сопровождении Мануэлы оказалась на борту, восхищения у нее поубавилось. К расположенным на корме каютам вела куршея — проход шириной в полтуаза, приподнятый над гребными скамьями. Зловоние ударило в ноздри. Внизу сидели обнаженные, если не считать набедренной повязки гребцы, четверо на весло. Один из них поднял голову, угрюмо глядя на Лару, и немедленно кнут обвился вокруг его плеч, добавляя красную отметину к прежним, уже побелевшим. Она вздрогнула, будто сама получила обжигающий удар.
— Сиятельная дона, — перед ней низко склонился жилистый невысокий комит, надсмотрщик над гребцами. — Презренный оскорбил вас.
— Что произошло? — спросил отец, поднявшийся на палубу вслед за ней. — О каком оскорблении идет речь?
— Ничего, папа, — твердо ответила Лара и добавила, бросив надменный взгляд на комита. — Этот человек не сделал ничего оскорбительного. Даже аспиды взирают на солнце, коему не смеет уподобиться ни один из живущих.
Отец недовольно свел брови, но с кормы спешил капитан Реньяго, статный мужчина с внимательными черными глазами и проседью в курчавых волосах:
— Дон Винченцо, дона Лара, приветствую на борту! Позвольте проводить вас до кают.
Каюта, хотя и небольшая, была обставлена даже роскошнее, чем Лара себе предствляла: кровать под балдахином, резной столик и два обитых бархатом кресла. Вся мебель была привинчена к полу, на вбитом в потолок крюке покачивалась масляная лампа. Находиться в каюте Ларе не хотелось, и она решила подняться на ют, несмотря на робкие возражения Мануэлы, испуганной как предстоящим путешествием, так и наличием большого числа опасных даже на вид мужчин, в чьем обществе им предстояло провести два дня.
Отец и капитан Реньяго расположились на широких, заваленных подушками скамьях, придвинутых к столику. На столике были фрукты и сладости, в центре стоял узкогорлый кувшин с вином.
Скирон, северо-западный ветер, налетая резкими порывами, трепал штандарт дука Джинеры на кормовом флагштоке и вспенивал гребни волн. Облака, легкие на рассвете, после полудня расползлись, смыкаясь краями и заволакивая небо. У самой кормы, стоя на возвышающемся над ютом помосте, здоровяк-рулевой ворочал румпелем. Гулко рокотал тулумбас, ему вторили щелчки кнута комита. Двадцать две пары весел слажено взрезали поверхность моря.
Взгляд Лары невольно устремлялся на палубу, где полторы сотни человек выбивалась из сил, борясь с ветром и волнами. Она знала, что в Этррури гребцов набирают из пленных пиратов или осужденных на каторгу, и на галерах срок заключения вдвое меньше, чем на рудниках или в каменоломнях, поэтому многие соглашаются добровольно. Однако ее поразили ужасающих условия, в которых те находились, и неприятное чувство усугублялось укором совести: уж не накликала ли она дурную погоду?
И что же случилось в парке? Так и не смогли выяснить, кто выпустил добьеров раньше срока. Джеронимо клялся, что дело в оторвавшейся дужке засова. Сам он помогал кузнецу подковать пугливую кобылу доны Эринии, а вольера находилась как раз напротив кузни, и никто не мог незамеченным приблизиться к ней. И вдруг добьеры вырвались. Но Лару беспокоили вовсе не сломанные запоры вольеры. Дружба с Месьером Котом и даже сны не шли ни в какое сравнение со всплеском ярости, которым она отогнала добьера. Ночью она прислушивалась к себе, желая вызвать это ощущение, но безуспешно. Возможно, пес испугался не ее, а кота, располосовавшего ему морду острыми когтями? Слабое утешение. Неужели ее и вправду коснулась Тьма? От этой мысли нехорошо защемило в груди. Возможно, ей следует не к нареченному плыть, а затвориться в обители Сестер? Надо рассказать отцу, еще не поздно повернуть галеру.
Она оглянулась. На лице отца было редкое умиротворение. Все складывалось, как он и желал, и, пожалуй, впервые Лара осознала, что время его полдня давно миновало. Глубокие морщины залегли возле губ и на лбу, нездоровая синева обвела усталые глаза. Она устыдилась своей слабости. Нет уж.
«Одолеет дорогу тот, кто сделает шаг, а потом другой. А потом дойдет до конца», — так сказал ей, до смерти перепуганной предстоящим испытанием девчонке, магистр Аврелиан.
И она шагнула. И еще. И Огонь не причинил ей вреда. Она сама справится с демонами, ежели таковые есть.
***
— Я приказал увеличить темп для гребцов, хочу как можно скорее преодолеть Сарадскую цепь.
— Полагаете, нам может грозить опасность в этих водах, Дамиано? — дон Винченцо отпил из бокала ароматное белое вино, глядя на Реньяго. Тот говорил непринужденным тоном, но чутье подсказывало дуку, что капитан обеспокоен: — Тем более, что я прислушался к вашему совету и усилил команду и вооружение «Аррано».
— В последнее время пиратов поубавилось, хвала нашим доблестным воинам и либеросам сида Танкреда, но Сарады — их излюбленное место для засады, дон Винченцо. Так что еще десяток храбрецов в команде и фальконеты никогда не будут лишним, а особенно — «нарвал»*, — почтительно ответил Реньяго.
Конти перевел взгляд на хрупкую фигурку дочери, застывшую у борта. Признаться, он не ожидал такой скорби по поводу предстоящего брака. Лара всегда была послушной, не доставляющей хлопот. Ничего. Пышность и веселые нравы альбийского двора прогонят печаль. Составив кое-какое мнение о полковнике Оденаре, вечно пропадавшем в приграничных гарнизонах, он написал принчепсу отдельную просьбу — всячески препятствовать отъезду Лары из столицы и получил его согласие.
— Будет шторм?
— Не думаю. Облака высоко и Скирон стихает. В Талассу придем завтра вечером.
Острова северной оконечности Сарадской цепи остались позади, и дон Винченцо заметил, что к капитану вернулось хорошее настроение. На горизонте возникли голубые вершины Восточного Рубежа Альби, и галера, следуя изгибу береговой линии, повернула к западу.
На закате северо-западный ветер улегся, чтобы уступить место восточному собрату — Эвру. Большие треугольные паруса галеры хлопнули, наполняясь его дыханием, и скорость значительно увеличилась. Однако небо оставалось пасмурным, и на ночь Реньяго распорядился встать на стоянку, не желая в темноте напороться на камни или мель, и «Аррано» бросила якорь в полулиге от скалистого берега.
Конти без сна ворочался на узкой кровати. Сквозь переборку он слышал голоса вахтенных и храп гребцов и матросов. С другой стороны была каюта, отведенная для Лары и ее камеристки, и оттуда не доносилось ни звука. Дон Винченцо иронично спросил себя, уж не ожидал ли он рыданий и жалоб? Лара — истинная дочь Ревати, он зря настолько тревожится.
Незаметно он заснул и проснулся, когда на палубе поднялась обычная суета, предваряющая отплытие. Солнце еще не взошло, и каюта была погружена в серовато-лиловые сумерки.
Конти поднялся с жесткой кровати и, кликнув слугу, спавшего в смежной каморке, велел подать ему одежду. Только Паоло застегнул пряжки на его туфлях, как вдруг раздался истошный вопль:
— Пираты!
Дон Винченцо замер, не веря своим ушам. Взревела сигнальная труба, галера наполнилась топотом и резкими голосами. Дук, выйдя из оцепенения, отстранил Паоло и бросился к выходу из каюты.
В дверях он столкнулся с дочерью — полуодетой, с распущенными волосами.
— Отец, что происходит? — растерянно и испуганно спросила она.
— Нападение. Лара, запрись у себя, — отрывисто сказал Конти. — Нет, постой, — он вернулся в каюту и схватил лежащий на столе кинжал. — Держи.
Бухнула далекая пушка, послышался всплеск.
— К бою! — все звуки перекрыл громкий голос Реньяго. — Рубить канаты!
— Отец!
— Уверен, что мы потопим мерзавца. Иди, Лара.
Конти взбежал по трапу и огляделся. С запада, со стороны открытого моря шла поперечным курсом шебека. На ее грот-мачте развевался черный флаг, служивший сигналом о намерении атаковать и предложением сдаться. На носу галеры канониры со всей возможной быстротой заряжали пушки. Из оружейной выносили сабли и мушкеты. На армбаде** выстроилось три десятка мушкетеров.
— Самоуверенные ублюдки! Шли ночью, с потушенными огнями, — бросил капитан Реньяго. В отличии от встрепанного дука, он будто и не ложился. — Видимо хотели поживится у альбийского побережья, но заметили нас. Вам следует спуститься в каюту, дон Винченцо.
— С вашего позволения, я предпочел бы остаться, Дамиано.
Капитан пожал плечами и ничего не ответил.
Лишившуюся якорей галеру гребцы разворачивали носом к шебеке. Реньяго поднес к губам рупор и крикнул:
— «Нарвалам» открыть огонь!
Рявкнули «нарвалы», ядра с воем унеслись в сторону пиратов. Однако их капитан показал как опыт, так и мастерство — шебека, более легкая и маневренная по сравнению с тяжелой «Аррано», уклонилась, и оба ядра упали в море, подняв столб брызг и окатив водой левый борт пиратского корабля. Продолжая движение, пираты огрызнулись залпом десяти двенадцатифутовых бортовых пушек. Часть ядер не долетела до «Аррано», однако два или три угодили в весельные отворы. Галера содрогнулась, жутко закричал кто-то из гребцов. Одно из весел замедлило свое движение, препятствуя соседним.
— Вперед! — скомандовал Реньяго. — Разделаемся с ними!
«Аррано» медленно повернулась носом к пиратам, которые были теперь гораздо ближе.
— Огонь!
«Аррано» окуталась пороховым дымом, и Конти всматривался в серую пелену, пытаясь понять, что происходит с пиратским кораблем. На этот раз залп всех шести пушек причинил немалый ущерб, сбив фокмачту и проредив картечью команду. Однако шебека вновь сумела уйти с линии атаки, и ответный залп, на этот раз — книппелями, сломал сразу пять весел. И в этот миг раздался вопль впередсмотрящего:
— Вторая шебека справа по борту!
Из-за находящихся в четверти лиги к северу скал появился второй корабль и пошел на сближение с «Аррано», норовя зайти с правого борта. Ветер благоприятствовал пиратам, к тому же шебека была оснащена не меннее, чем полутора десятками пар весел, что позволило ей совершить стремительный бросок. У дона Винченцо сжалось сердце. Он посмотрел на Реньяго:
— Что вы предпримете?
— У нас только один выход — таранить первый, а затем развернуться и встретить второй корабль, — угрюмо ответил капитан. — Роже, приготовиться! — крикнул он командиру мушкетеров.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы выровнять ход галеры, но и первая шебека не могла маневрировать, как прежде. Пиратские пушки успели выстрелить еще один раз. Взвизгнула картечь, веером разлетелись щепки. Вой покалеченных ввинтился в уши. Дон Винченцо поморщился. Ему казалось, что он видит дурной сон. Между тем корабли сблизились настолько, что в дело вступили стрелки.
— В атаку!
Крик был подхвачен десятком людей. Но какофонию боя заглушил треск дерева. Сокрушительный удар тарана проломил борт шебеки. Дон Винченцо в момент столкновения едва устоял на ногах и ухватился за перила.
— Есть! — радостно воскликнул он, видя, как «Аррано» буквально подмяла под себя пиратский корабль. — Дамиано, мы побеждаем!
Никто не ответил, и он недоуменно оглянулся. Капитан Реньяго лежал навзничь, и посреди его лба темнело отверстие с зазубренными краями.
— Капитан уби-и-т! — заорал кто-то на палубе.
Пока разум Конти пытался осознать случившееся, справа прогремел мощный пушечный залп, и будто кто-то задернул черную занавеску.
***
Бухали орудия, вопли и резкие команды перемежались залпами и треском дерева. Лара сцепив руки, сидела на кровати. Над головой поскрипывал палубный настил — там, на юте был отец. Мануэла, сжавшись в комок на полу возле кровати, причитала и бормотала молитвы. Сейчас решаются судьбы всех, кто на борту «Аррано» и древние боги Рока рвут и путают пряжу человеческих жизней..
«Посланец Звезд, яви милость свою…»
В каюту натянуло едкого запаха пороха, и пахло еще чем-то, похожим на запах мокрого железа, отчего озноб бежал по спине. Если бы она могла помочь! Не желая поддаваться отчаянию, Лара закрыла глаза и попыталась сосредоточиться, призвать то неведомое, что дремало в ней. Тщетно — как в предыдущую попытку, не ощущалось никаких потоков силы. Лучше бы она на самом деле была ведьмой! Тогда людям на палубе не пришлось бы умирать. К горлу подкатил ком, и она всхлипнула.
— В атаку!
Лара узнала голос капитана, через мгновение сильный толчок бросил ее на переборку. Послышался громкий надсадный скрежет, пол взыбился, и Лара поняла, что галера столкнулась с пиратским кораблем. Ведь так и должно быть, для этого же нужен таран?
Камеристка зарыдала, уже не сдерживаясь.
— Мануэла, самое страшное позади… — попыталась она ободрить служанку, но ее голос потонул в оглушительном залпе, раздавшемся с противоположной стороны. Сердце оборвалось: у них больше одного противника! «Аррано» содрогнулась, как зверь, получивший смертельную рану, и накренилась. За первым залпом последовал еще один, и еще. На миг наступила относительная тишина, прерываемая только стонами раненых, затем возник и быстро приблизился протяжный многоголосый клич. Догадываясь, что это означает, Лара вскочила на ноги и схватила лежавший рядом с ней кинжал. Ей казалось, что клубящееся темное облако окутало корабль. Все ее чувства обострились до предела. Она слышала яростные хриплые выкрики, лязг и звон металла, и будто видела, как отчаянно сражаются матросы и падают под ударами сабель, как пираты перерезают горло упавшим. Потом в дверь каюты ударили чем-то тяжелым.
Пальцы Лары стиснули рукоять кинжала. Отец не зря дал ей клинок. Ей достанет твердости убить себя. От второго удара засов не выдержал и дверь распахнулась. На пороге стоял высокий чернобородый мужчина, одетый по-сахрейнски — в ярко-красные шаровары и кожаную жилетку на голое тело. В руках он сжимал изогнутую саблю. Лара уставилась на потеки крови на широком лезвии и на багряные капли на обнаженных руках. Мануэла взвыла и, трясясь как в лихорадке, прижалась к ее ногам. Пират радостно осклабился при виде девушек и шагнул к ним.
Внутри все заледенело; Лара взмахнула кинжалом, направляя его себе в грудь. Однако сахрейнец, метнувшись к ней, с силой ударил ее по запястью. Кинжал, чиркнув Лару по ключице, отлетел в сторону.
— Не так сразу, девочка! — с гортанным акцентом сказал сахрейнец, заламывая ей руки. Он отпихнул служанку и притянул Лару к себе: — Пригодишься еще.
Она забилась в попытке вырваться, и пират разразился взрывом хохота:
— Ай, хороша! А сладкая ли — сейчас узнаю.
Он грубо поцеловал ее, вынудив открыть рот. Задрожав от отвращения, Лара впилась зубами в его нижнюю губу. Сахрейнец отшатнулся и занес руку, намереваясь влепить ей пощечину. Лара надменно вскинула голову, в упор глядя на него.
— Отрыжка Аль-Бахра… — пробормотал он, однако руку опустил и отступил на шаг.
В дверном проеме появился второй сахрейнец, одетый в расшитую золотыми нитями черную безрукавку и черные же шаровары.
— Газид, ма хо алимру?*** — властно спросил он.
— Алфатат эенидад, джалил Зафир****… — смущенно ответил первый и сплюнул кровянистую слюну.
Лара встретилась глазами с одетым в черное пиратом, инстинктивно угадывая в нем капитана.
— Как можно перепутать знатную дону со простой девкой… Однако не сердись на Газида, моя госпожа. Кто устоит перед твоей красотой, — иронично проговорил он на общем, подходя к Ларе.
Та попятилась, тогда капитан, остановившись, приподнял бровь
— Капитан Зафир, к вашим услугам, — он отвесил преувеличенно учтивый поклон. — Сейд Тахрир даровал сегодня нам победу и богатую добычу, и, клянусь Его палицей, ты составляешь главное сокровище.
Лара не отрывала от капитана взгляда, словно бы могла таким образом удержать его на расстоянии.
— Где… где мой отец?
— Не знаю, — пожал плечами Зафир. — Если его нет здесь, возможно, он погиб в бою.
Он небрежно кивнул Газиду на забившуюся в угол Мануэлу:
— Кхад дха*****.
Служанка, поняв, что речь идет о ней, завизжала, однако пират сграбастал ее и выволок из каюты.
Сознание отказывалось вмещать творящийся вокруг кошмар. Лара судорожно вздохнула и провела рукой по лбу.
— И тебя тоже прошу пойти со мной, прекрасная дона, — Зафир указал на выход из каюты.
Лару замутило, когда она поднялась на залитую кровью и заваленную трупами и обломками палубу. Она остановилась, не в силах сделать и шагу и озираясь. Пираты деловито обшаривали погибших, подбирали оружие. Уцелевших рабов расковали и согнали на армбаду. От части весел остались лишь обрубки, остальные торчали в разные стороны. Таран практически разломил одну из пиратских шебек, вторая была сцеплена с галерой абордажными крючьями.
— Туда, — указал на нее рукой Зафир.
Где-то среди этого хаоса был отец. Лара не могла допустить саму мысль, что он погиб. Вместо того, чтобы идти шебеку, она повернула на ют. Зафир недовольно нахмурился.
— Мой отец — дук Джинеры. Я должна убедиться в его смерти! — твердо сказалаона- Если он жив, вы получите богатый выкуп.
Поскольку сахрейнец не возразил, она бросилась на ют, и сразу увидела распростертые тела капитано Реньяго и отца. Прижав руку к губам, она рухнула на колени, не решаясь дотронуться до родного лица.
— Мертвы, — равнодушно сказал Зафир. Он склонился и снял с руки дука перстень с рубином. — Пойдемте, дона, мы и так задержались.
Лару передернуло от обыденности действа, она выкрикнула, подавляя рыдание:
— Нет!
Сахрейнец, оставив показную любезность, схватил ее за плечо.
— Подождите! — она заметила, что веки у отца дрогнули. — Видите?! Он жив!
Зафир с сомнением оглядел Конти, и Лара с отчаянно мольбой в голосе продолжила:
— Он просто оглушен! Помогите ему — и выкуп превысит вашу сегодняшнюю добычу.
Сахрейнец, помедлив, кивнул:
— Хорошо.
Он подозвал к себе двоих пиратов, махнул им на ее отца, затем — на штандарт с гербом Конти, колеблемый слабым ветром, и что-то проговорил по-сахрейнски.
Лара успела увидеть, как один из пиратов сорвал штандарт и скомкал его.
— Иди же, моя госпожа, — ухмыльнулся Зафир. — Или желаешь, чтобы тебя волокли силой, как твою служанку?
* тридцатифунтовая тяжелая пушка, ставится на артиллерийскую платформу на носу галеры
** помост на носу, над артиллерийской платформой, для абордажной команды
*** (сах) в чем дело?
***** (сах) девка упрямится, почтенный Зафир
***** (сах) бери ее
https://author.today/u/ann_iv
Карета качнулась на колдобине, левый висок отозвался тупой болью, и Раймон мысленно вознес хвалу каретных дел мастеру из Талассы, нашедшему способ смягчить дорожную тряску. Прошли две седмицы, раны почти затянулись, но отравление неведомым ядом еще сказывалось головокружениями и слабостью. Эту запряженную четверней карету в сопровождении пяти гвардейцев прислал месьер Эрнан, узнавший о намерениях Оденара как можно скорее приехать в столицу.
На совете, состоявшемся на следующий день после прибытия в Карду, главным вопросом стали засада и предательство сержанта Бестье. Однако ничего определенного выяснить не удалось. Перевод из Марсаллы сопровождался личной рекомендацией сьера Риардо, выслуга в армии двенадцать лет, из них — два года безупречной службы в Карде; самого Бестье характеризовали как человека исполнительного и рассудительного. Стерен пыхтел и наливался багровым цветом. Его крайне удручало, что под его началом служил предатель. Он припомнил, что будто был у Бестье то ли брат, то ли еще какой родич в городе, держал харчевню «Три медяка», куда сержант часто наведывался. В «Медяки» нагрянул усиленный патруль под командованием теньента, но и эта ниточка оборвалась. На мостовой перед харчевней собралась небольшая толпа из соседей и любопытствующих прохожих, а возле закрытых на замок дверей топтался чиновник из Магистрата. Оказывается, рано утром слуги — кухарь и подавальщица, обнаружив, что харчевня закрыта, и хозяин не отзывается, заявили в сыскной департамент Магистрата. Там поначалу отмахнулись, мало ли по какой надобности мог тот отлучится, но кухарь настаивал, утверждая, что хозяин ни в какие поездки не собирался и даже велел прийти до утреннего гонга, очаг растапливать. Чиновник, присланный разобраться и засвидетельствовать убийство либо пропажу человека, был молод и не отличался особой решимостью, почему душевно обрадовался появлению патруля. Собравшиеся бурно обсуждали возможные версии исчезновения хозяина и щедро делились ими с солдатами.
Особо не раздумывая, Стерен приказал сбить замок и обыскать харчевню. В комнатах, где жил хозяин, обнаружились следы поспешных сборов, однако — никаких доказательств, что Бестье или его родич были связаны с галейцами. Двери опечатали, за харчевней установили наблюдение. Однако Оденар был уверен, что ищейки Магистрата зря теряют время, а своевременное исчезновение мэтра только усугубляло его обеспокоенность. Оставалось надеяться, что расследование Тайной стражи принчепса приведет к каким-то результатам.
Помятуя об обещании, данном коменданту Квилиана, Оденар распорядился направить в крепость полусотню пехотинцев, отобранных среди хорошо знающих местность. И, не доверяя бумаге, в письме принчепсу изложил лишь просьбу о личной аудиенции.
Накануне Стерен предложил ему взять Уно Хотса с собой. На удивленный взгляд пояснил:
— Не извольте гневаться, сьер Оденар. Пригодится. Присмотрит за вами.
— С чего тебе взбрело в голову, что мне присмотр нужен? — спросил Раймон.
Гневаться на неожиданное предложение он не спешил: теньент, за эти годы ставший не просто соратником, но и другом, без причины с советами не лез.
— Мало ли — не удалось раз, попробуют вдругорядь. Парень вам с потрохами предан и не пугливый. А его всерьез не воспримут, и прыти особой ждать не будут. Поучил я его малость, пару приемов с ножом показал. На кулаках он и до того ловок был. И из седла сразу не выпадет.
— Так столица — не горный лес, — хмыкнул Раймон, но Уно с собой взял. Не чтобы присматривал, а… Успел, оказывается, привязаться к Волчку.
И сейчас Уно сидел напротив него на переднем сидении кареты. Тщательно умытый, с приглаженными волосами и в подогнанных гарнизонным портным добротной куртке и штанах, он выглядел старше своего возраста, и ощущение усиливалось серьезным и внимательным взглядом.
По дороге Оденар решил распросить его о той части жизни приграничных деревень, которая зачастую оставалась скрытой от сильных мира сего.
Его интересовало сколько полукровок, если ли «чистые» пирры. Уно отвечал обстоятельно и охотно, и картина вырисовывалась любопытная: майор Тоне был прав в своих предположениях о симпатиях целых деревень горцам. Однако вряд ли в этом следовало винить жителей. Пренебрежительное отношение со стороны альбийских властей дошло до того, что в довольно большом Мартеске не было ни жреца, ни святилища Странника, и то же касалось других деревень с преимуществом смешанного населения. А значит — ни наставления усомнившимся, ни обучения грамоте, ни помощи недужным. Об этом ему тоже следует поговорить с принчепсом.
Путь до столицы занял три дня. Оденар досадовал на медленную карету, прекрасно, впрочем, понимая, что врядли выдержал в седле хотя бы пяток лиг. Таласса, «город тысячи башен» лежала на берегу Лазурного залива, в устье полноводной Роаны. Изначально башни строились для защиты от набегов пиратов и иных врагов и в качестве сторожевых, но с ростом мощи принципата Альби такая необходимость отпала, превратилась в традицию, и уже лет двести каждая знатная семья считала делом чести возвести их в своих владениях. И теперь десятки башен возносились в небо, соревнуясь с друг с другом в изяществе и смелости замысла.
Оденар в первые годы службы довольствовался сьемными апартаментами, и лишь год назад, уступая укорам месьера Эрнана, что не по чину полковнику ютиться в комнатах, как простому теньенту, купил трехэтажный дом неподалеку от Звездной площади, где находился Кастел-Фортес, дворец принчипов альбийских и главный храм Странника. Карета проехала по широкому каменному мосту на левый берег Роаны, затем по шумной и оживленной Рю де Юстис, излюбленному месту прогулок высшего общества столицы, и свернула в переулок, направляясь к особняку за узорчатой кованной оградой, которые окружал разросшийся и запущенный сад. Ворота распахнулись, копыта лошадей процокали по плитам двора и карета остановилась. Слуги были извещены о его приезде. Оденар собирался без промедления отравиться в Фортес, как только приведет себя в порядок и переоденется, поэтому велел вознице и гвардейцам сопровождения ждать его во дворе.
Привратник Линье, из «волков», потерявший в одной из стычек три пальца на правой руке, низко поклонился:
— Месьер Оденар…
— Здорово, Линье, — кивнул ему Раймон.
Сойдя по откидной лесенке, Оденар окинул взглядом дом. Бывая в столице наездами и привыкший самостоятельно справляться с бытовыми вопросами, он обходился возмутительно малым штатом прислуги. Кроме привратника и управляющего, являющегося еще и камердинером, он нанял вдову, которая следила за чистотой в доме и готовила хоть и без изысков, но вкусно. Но скоро все изменится. Раймон нахмурился, подумав о грядущей свадьбе, которую никто не отменял.
От главного входа спешил управляющий Маниго:
— С приездом, месьер. Все ли было благополучно?
— Благодарю, милостью Странника.
— Желаете отдохнуть с дороги? Когда прикажете подать обед?.
— Некогда церемонии разводить. Скажи Каролине, чтобы нарезала сыра да ветчины, — Раймон махнул Уно, подзывая его. — Не робей, Волчонок, — он обернулся к управляющему: — Маниго, поручаю твоей заботе Уно. Накорми и отведи закут возле кухни. Пусть осваивается — в доме и городе.
— Как вам будет угодно, месьер, — управляющий пристально взглянул на смущенного всеобщим вниманием подростка.
— А ты, Линье, не забыл, как новобранцев учил?
Привратник, отвязывающий вместе с кучером дорожный сундук с запятков кареты, ухмыльнулся:
— Не забыл, месьер. Сделаем из волчонка волка.
— Вот и славно. Маниго, через получасие мне надо быть в Фортесе, Подготовь серый бархатный камзол и… — Оденар провел рукой по заросшему подбородку.
Управляющий кивнул:
— Будет исполнено в лучше виде.
***
Секретарь принчепса провел Оденара в малый кабинет. Поклонившись, учтиво проговорил:
— Месьер Эрнан сей момент будет, — и, бесшумно ступая, вышел.
Раймон постоял посреди кабинета, затем опустился в стоящее возле стола кресло и откинул голову на высокую спинку. Утомление давало себя знать, наполняло тело гудением, как после долгого пешего перехода. Щелкнула дверная ручка, послышались шаги, и он вскинулся:
— Месьер…
Принчепс Эрнан шагнул к креслу и положил руку Оденару на плечо:
— Сиди, Раймон, — он покачал головой. — Когда ты приехал?
— Утром.
— Если бы знал, что ты совершенно не оправился, не стал бы карету посылать.
— Что, все так плохо? — чуть улыбнулся Оденар.
— Ты похож на выходца из-за Предела, — серьезно ответил принчепс. — После мой врач осмотрит тебя.
— Благодарю. Но дело не терпело отлагательств.
— Удалось выяснить, кто устроил засаду?
— Да. И здесь весьма много пищи для размышлений. В отряде были как пирры, так и галейцы, и засаду тщательно подготовили. Не обошлось без предательства среди моих солдат. И это не случайно сбившаяся вместе шайка, поскольку я узнал приближенного короля Лодо.
— Тревожная новость. Приближенный? Но ты уверен? — нахмурился Эрнан.
— Приближенный или телохранитель. Восемь лет назад довелось встретиться, правда он не представился, — дернул уголком рта Оденар. — И это вторая причина, почему я хотел как можно скорее увидеться с вашей светлостью.
— Должно быть, это Амарра. Кому еще Лодо мог поручить такое задание…
— Весьма вероятно.
— Значит — заключен военный союз с одним или несколькими кланами, — проговорил принчепс, отходя от кресла к окну.
— И нам стоит попытаться сделать то же самое.
— Горцы ни с кем не шли на союз после Эпохи Тьмы, разве что славный Альдаберт смог договорится — и то, о ненападении.
— Да, месьер, мне это известно. Но осмелюсь предположить — то, что удалось галейцам и Альдаберту Великому — и нам по силам, — убежденно сказал Оденар.
— Я должен поразмыслить. А предатель?
— Убит. Однако он был не один, сообщник подался в бега. Хозяин харчевни в Карде.
— Будет, чем заняться Тайной страже, — принчепс цепко посмотрел на него: — Сведения важны, но ты же не только поэтому примчался в столицу.
— Вы правы. Вам, полагаю, известны некоторые байки обо мне? В том числе о сражении в Армории?
— Разумеется, хотя в своей сути они недалеки от истины, — с легкой иронией ответил Эрнан.
— Иногда — ближе, чем мне бы хотелось…
Оденар достал из внутреннего кармана камзола мешочек с реликвией и завернутый в холстину нож и сказал, вытряхивая камень на стол:
— Это хранилось в подалтарной целле. Прошу извинить мою недальновидность, но я не придал находке должного значения, даже после беседы с господином Лора. Возможно, камень обладает магической силой.
— Даже так? — Принчепс быстро подошел к столу и взял камень, внимательно рассматривая его.
— О том, нашел ли я что-либо в храме, спрашивал Амарра, когда захватил меня. Мне удалось не проговориться, однако из его слов я понял: Лодо считает, что в Арморийском храме была спрятана Звезда Странника.
— Звезда?! — воскликнул Эрнан, вскинув на Оденара взгляд. — Ты же знаешь, что реликвию искали — и находили — не раз? И всегда оказывалось, что это бредни очередного безумца.
— Знаю. Мне и в голову не приходило связать камень с легендарной реликвией. Я хранил его как память о событиях в Арморийском лесу. Полагал, что он принадлежал погребенному в саркофаге жрецу. Не Странником же он был… — Оденар нахмурился, подумав о видении Звездного моста, и пробормотал: — Однако… сейчас не слишком удивился бы этому.
— Я не ощущаю ничего необычного, — пожал плечами Эрнан.
— И я ничего не чувствовал, беря камень в руки, но мне не открыты тайны Мироздания, —
— Оправа выглядит древней, но большего я, увы, сказать не могу. Но раз Лодо настолько жаждет заполучить его, что устроил засаду, то находка заслуживает пристального изучения, — он положил камень на стол и задумался.
А если это и в самом дела Звезда, дарующая победу? Орден Воителя месяц назад возглавил молодой и честолюбивый Андроник Дегуа, который вызывал у него раздражение своим напором. Совсем другим был Франсис Вальен из ордена Пастыря: — Пожалуй, начнем с беседы с магистром Вальеном.
— Именно об этом я и хотел просить вас.
Эрнан уселся за стол и, достав из ящика письменные принадлежности и бумагу, написал несколько строк, затем дернул за свисающей со стены витой шнур. Звона колокольчика Оденар не услышал, а принчепс, улыбаясь, пояснил:
— Идея Гильема. Колокольчик зазвенит в приемной. А это что? — он указал на сверток с ножом.
— Нож, которым… был убит мой товарищ в Армории, такой же нож был у того, кто допрашивал меня, — пробормотал Оденар, разворачивая ткань. — Тоже весьма любопытная вещица. Хотел бы показать его сьеру Лора.
— Действительно, странные знаки. Лора уехал в Марсаллу. Оставь — я отдам ему. А теперь перейдем к другим вопросам. Дон Винченцо прислал письмо, в котором недвусмысленно намекает, что не желал бы надолго откладывать заключение брака дочери. И даже называет срок — вторая седьмица Месяца Осенних Зорь, празднества плодородия и урожая, как наиболее благословленное время для гармоничного союза. Это гораздо раньше, чем я думал, а ты еще не оправился от ран…
Оденар криво усмехнулся: остался неполный месяц. Но что проку откладывать? Не будет же он менять решение.
— Негоже заставлять девицу ждать, — твердо сказал он.
— Признаюсь, Раймон, у меня было чувство, что я потребовал от тебя слишком многого. И я рад, что это не так, — в голосе принчепса Оденару послышалось облегчение. — О церемонии не беспокойся. Пришлю к тебе моего мейстера празднеств, он все устроит.
— Ваша светлость? — дверь приоткрылась и в кабинет заглянул секретарь.
— Срочно доставить записку магистру Вальену, — велел принчепс, протягивая сложенный вчетверо листок. — И пусть подадут обед на двоих, сюда, — он обратился к Оденару: — Полагаю, ты не обедал?
— С удовольствием присоединюсь к вам, месьер.
***
Слуги только успели убрать со стола, а в галерее возник и стремительно приблизился стук деревянных сабо.
— Сьер Франсис подобен соколу, — вставая, усмехнулся принцепс.
Оденар тоже поднялся и склонил голову, приветствуя сухопарого седого магистра в простой серой хламиде, вошедшего в кабинет. О высоком сане говорил только висевший на груди знак ордена Пастыря, изготовленный из белого золота и усыпанный мелкими диамантами. Раймон уважал магистра Вальена, сохранившего в преклонном возрасте не только телесную бодрость, но и живость ума и независимость суждений.
— Надеюсь, я не прервал ваше молитвенное сосредоточение, Светлый Франсис, — смиренно сказал принчепс.
В ярко-голубых глазах Вальена мелькнула ирония, и он ответил, осеняя присутствующих знаком рассеченного круга:
— Если Странник допустил сие, значит, речь идет не о пустой прихоти, месьер.
— Да, нам потребовалась ваши мудрость и знания, магистр. Взгляните, — Эрнан указал на камень. — Есть основание полагать, что это — Звезда Странника.
Вальен осторожно взял камень и посмотрел на просвет:
— На чем основываются предложения?
— Так считает король Лодо.
— О… король галейский весьма, весьма искушен в таких делах… — магистр повертел реликвию в руках: — В летописях встречаются описания Звезды, и даже рисунки, правда — часто противоречивые. Но в самых старых текстах реликвия описывается как крупный сапфир темно-синего цвета в оправе из серого металла. Конечно, сапфиры такого оттенка встречаются. Но металл… Это не серебро и не сталь. Кто нашел камень?
— Я, — сказал Оденар. — В заброшенном храме Армории.
Помолчав, Вальен сказал:
— Я должен еще раз свериться с летописями, но если вы доверяете моему ощущению, то это… в самом деле Звезда.
Оденар выдохнул и встретился глазами с принчепсом.
— Три седмицы назад галейцы захватили меня, пытаясь добраться до камня. По милости Странника, камня при мне не было, он хранился в моем доме, но обнаружить тайник не составит труда. В храме же реликвия будет недоступна. Полагаю, вы отыщете способ пробудить ее мощь.
Вальен положил камень на стол и придвинул к Оденару:
— Оставьте Звезду у себя.
— Светлый Франсис! — изумленно воскликнул Раймон.
— Только Одаренный может полностью пробудить силу Звезды, а их, к сожалению, не осталось. И, если верить легендам, камень сам выбирает, кому служить. Вы же не продали его ювелиру, хотя, наверняка, собирались?
Оденар молча кивнул. Не продал и не заложил, даже когда в кошельке оставалась полукрона, а на скорое получение жалованья рассчитывать не приходилось.
— Я поддержу сьера Вальена, — неожиданно сказал принчепс.- Лучше всего спрятано то, что на виду. Амарра не сумел ничего от тебя добиться, и это поколеблет уверенность короля. Носи открыто — в перстне, в медальоне. Никому и в голову не придет.
— И вот еще что, — лицо Вальена посуровело: — То, что реликвия нашлась, означает, что силы Тьмы готовы вновь ворваться в наш мир. Грядет война. Тогда нигде не будет надежного хранилища. Место камня Победы — на поле боя, не в храмовой сокровищнице. Кому, как не славному воину, владеть им?
— Если вы считаете, что так будет лучше… Хорошо, — Оденар задумчиво потер ноющий висок. В конце концов, он обещал старому жрецу, там, в Запределье. Так почему бы и в самом деле не бросить вызов Тьме?
***
Добродушная кухарка Каролина поставила перед Уно кружку с сидром и тарелку, на которой лежала краюха хлеба, обильно политая медом.
— Ешь, ишь, тощий какой.
Уно мед не часто пробовать доводилось, да куда там, кусок в горло не лез. Вот она, Таласса, Изнанка мира. Ошалел он от неожиданно перевернувшейся жизни. Думал ли когда сюда попасть? А уж больше седмицы прошло. Дома огроменные, господа на улицах разряженные. Шум и гам, запахи голову кружат — сладкого хлеба, снеди печеной да жареной. А море — как увидел бездну лазоревую, бескрайнюю, дух захватило. Как если забраться на гору Арето, да в долину посмотреть, на леса, то похоже выйдет. Уно вздохнул, о матери подумав. Как справляется без него? Обрадовалась, что господа с собой зовут, даже прикрикнула, когда провожала, чтобы не нюнился. Что приблуде в деревне делать? А ей все равно печаль… Ничего, он же не навсегда. Вернется. Может — даже сержантом, вот. И все благодаря Волчьему сьеру… Сьеру Раймону — поправил он себя.
Еще в Карде заметил Уно, что из Волчка он в Волчонка превратился. Диво. Учить стали — что против сильного и оружного можно поделать, как из рук, если схватили, выворачиваться, куда бить, если вывернуться нельзя. Поначалу Уно здорово в пыли валяли, потом вроде получатся что-то стало. Сьер Раймон иногда приходил, смотрел, и чудилось Уно одобрение в светлых глазах.
— А когда вернется сьер Раймон? — спросил он.
— Так откуда ж ведомо? — удивилась Каролина. — С утра во дворец уехал. Но ты без дела не слоняйся. Не любит он лодырей.
— Не буду, — уверил ее Уно, наконец откусывая большой кусок. — После обеда дядька Линье во дворе меня ждет.
— Месьер заботится о тебе, будто… — эхом его мыслей отозвалась присевшая рядом на табурет кухарка и запнулась, потом договорила: — Истинный сюзерен*, о которых баллады слагают. Ты уже не подведи его.
Торопливо прожевав, Уно кивнул и уткнулся в кружку. Как подвести-то? Да он всю руту** отдаст. За эти седмицы еще явственней стали мечты о неведомом отце, за которые аж страшно: будто кто догадаться мог, что вылитым месьером мерещится. И за месьера страшно. Ох, и напугался Уно, когда того из грота вынесли: лицо снеговое, а из виска разбитого — алое струится. Но не попустил Странник-Милостивец…
Каролина улыбнулась и сказала, подпирая рукой щеку:
— Вот женится месьер… Сколько можно, одному-то.
А Уно вдруг щекотно внутри стало, ровно лягушку проглотил.
— Женится? — переспросил он.
— Ну да, в будущем месяце. Ой, заболталась я. Да и не нашего ума дело, — спохватилась кухарка. — Поел, так ступай.
Волчок вышел, укоряя себя за глупые вопросы. Верно, не его ума дело. Чтобы там ни мерещилось ему. Да и не старый еще сьер Раймон. Но лягушка внутри все равно насмешливо квакала, и отчего-то будущая жена месьера представлялась Уно похожей на ту лягушку…
* сюзерен — здесь больше в сторону тандема рыцарь-оруженосец, чем феодал-вассалы
** рута — от лат рутус, кровь
https://author.today/u/ann_iv
Ухают галейские пушки, картечь выкашивает пехоту.
— Держать строй! — рявкает Раймон.
По перепаханному полю на них катится вал закованной в броню конницы. Принц во главе атакующих, и Раймон знает, что должен убить его. Тогда все изменится. Он пытается разглядеть кирасу с наплечниками в виде когтей льва.
— Сьер Оденар!
— Сержант Стерен, в строй!
— Сьер Оденар, вы слышите меня? — его тормошат чьи-то руки, он отмахивается и поднимает пистолет.
Но солнце палит так, что пред глазами плавают радужные круги, а шлем, кажется, раскалился до красна.
— Принесите льда! — приказывает кто-то. — Да шевелитесь же!
Ядро взрывает землю у самых ног, и дугой разворачивается сверкающий мост, повисает во мраке.
— Рано. Еще рано!
— Уверен? — рядом, невесть как, оказывается старый жрец.
— За Лодо — Тьма. Я должен убить его, — возражает Раймон. — И отомстить.
— Месть приведет тебя во Тьму куда скорее. И не вернет ту, что ушла. Есть ли что-то иное, ради чего тебе стоит жить?
Раймон задумывается, потом упрямо говорит:
— Ты же не зря отправил нас в храм. Если Лодо призовет Старых Богов, как сможем мы противостоять? Камень. Надо понять, в чем его сила.
Жрец молчит, молчит долго. С тихим звоном переливаются звезды.
— Хорошо. Ступай, — говорит он наконец, и видение гаснет, сменяется благословенным ничто…
Оденара потревожили сердитые голосами, показавшиеся ему знакомыми. В более низком слышались властные нотки, однако второй спорящий, говоривший по-старчески надтреснуто, и не думал сдаваться. Оденар поморщился и открыл глаза.
Спорящие замолкли. Над ним склонился Стерен. Поседевший, раздавшийся в поясе. Не сержант — теньент. Прошло восемь лет, и Краннское поле давно заросло травой.
— Стерен?
— Сьер Оденар! — теньент расплылся в радостной улыбке. — Хвала Страннику!
За его спиной маячил Густов, гарнизонный лекарь Карды. Как они здесь очутились? Последние связные воспоминания относились к поездке в Квилиан, и в крепости он и находится, судя по надвратной башне, виднеющейся за раскрытым окном. Лучи вечернего солнца наискось проникали в комнату, где-то перекликались солдаты.
Густов оттеснил теньента. Сухие цепкие пальцы обхватили запястье Раймона, затем врач проверил зрачки и, пожевав губами, изрек:
— Скажу, что основная опасность миновала, и будем полагаться на Странника Милостивого.
Оденар дотронулся до повязки, охватывающей голову. Виски ломило, особенно левый, еще ныла рана в плече, однако самочувствие можно было бы назвать даже сносным, если бы не ощущение, что его разум поместили в соломенное чучело. Он попробовал сжать пальцы в кулак. Удалось плохо.
— Господин лекарь вам чуть все кровь не выпустил, сьер Оденар, и снова порывался, — неодобрительно заявил Стерен, заметивший его попытку.
— Если мне будет дозволено сказать, — едко парировал Густов, — наличие яда в жилах требовало кровопускания.
Стерен недовольно глянул на лекаря, но спорить не стал.
Яд? Про яд говорил телохранитель Лодо. События постепенно выстраивались в цепь. Засада в лесу, допрос и пришедшие из прошлого тени… И острый каменный скол.
— Как… я?
— Вовремя из гарнизона подоспели, — пробурчал Стерен. — Хотя майор Тоне сказывал, что вы, как есть, были в шаге от Звездного моста. Он сообщил в Карду, вот и примчался я с полусотней драгун, да господина Густова привез… Серди напавших на вас были как пирры, так и галейцы в пиррской одежде. Скорее всего, тот же самый отряд, что и в Аржуане. Ну, теперь больше не нападут…
— А телохранитель?
— Какой?
— Тот… Из Армории…
Стерен крякнул и прикусил рыжий ус:
— Длинные руки у короля Лодо. В гроте никого не было. Убег, значит.
— Сколько прошло?
— Седмица. Отправил гонца в Талассу, известить месьера принчепса.
— Ты поступил верно… но этого недостаточно, — Оденар тяжело перевел дух: если камень действительно является Звездой Странника, врагам не составит труда проникнуть к нему в дом и найти тайник. Его охватила тревога: — Мне… надо срочно возвращаться в Карду…
— Сьер Оденар, да как можно!
— Если мне снова будет дозволено высказаться, никак нельзя, сьер полковник… — подал голос лекарь: — Странник сотворил чудо, вы пришли в себя, и ранение никак не отразилось ни на вашей памяти, ни, надеюсь, на ясности ума…
— Господин Густов! — угрожающе начал Стерен.
Оденар слабо усмехнулся:
— Густов, не умру пока. Мне обещали.
Врач взглянул пристальнее, а Стерен осторожно спросил:
— Кто обещал?
И в самом деле, кто? Старик-жрец служит привратником у Странника? Отроду он не верил, что боги снисходят для разговоров со смертными. Но теперь, получается, обет дал. На Звездом мосту стоя…
— Не важно. А ты, Бьерн, готовь повозку к утру.
Стерен шумно вздохнул:
— Будет исполнено, сьер полковник.
— Как меня нашли?
— Парень из местных. В лесу шастал, да засаду увидел, а после в крепость прибежал.
— Хотс?
— Он, — Стерен подошел к раскрытому окну. — Внизу торчит. Легок на помине. Каждый день в крепости. Гонять толку нет — все о вас, месьер, справляется.
— Надо же… Пусть придет.
— Эй, Хотс! Поди сюда! Сьер полковник зовет! — зычно крикнул теньент.
— Вам не стоит утомлять себя, месьер, — предпринял еще одну попытку Густов.
— Ничего… Мне уже лучше.
Врач сокрушенно покачал головой.
По ступеням дробно застучали башмаки, однако звук шагов оборвался перед входом в комнату.
— Что мнешься? — Стерен распахнул дверь.
Запыхавшийся Хотс стоял на пороге, прижимая к себе пузатый кувшин с широким горлышком. Оденар посмотрел с любопытством:
— Не разбил в этот раз?
Мальчишка вспыхнул:
— Не… Молоко для вашей милости, утрешнее.
— Так ты с утра сидел с кувшином? — удивился Оденар.
Румянец на щеках Хотса стал еще гуще:
— В погребе стояло, месьер. Погреб туточки, я туда сначала… У Бланки молоко годное, всю отраву зараз вытянет, всяко лучше припарок да зелий!
Оденар покосился прикроватный стол, заставленный флаконами и бутыльками, и перевел вгляд на Густова, чьи брови гневно сошлись на переносице.
— Отвечаешь? — нарочито строго спросил он, предупреждая готовое прорваться возмущение врача.
— Зуб даю!
— Ну, раз зуб, тогда попробую.
Хмыкнув, Стерен взял из рук Хотса кувшин, шагнул к кровати и наполнил стоящую на столе кружку молоком.
— Позвольте, месьер, — он подсунул ладонь под затылок Раймона и приподнял ему голову, помогая напиться.
Молоко оказалось вкусным — приятно прохладным, чуть отдающим цветущим лугом. Откидываясь на подушки Раймон улыбнулся:
— Вправду сил прибыло.
Хотс так и расцвел:
— Я и завтра принесу!
— Э, парень, завтра нас тут уже не будет, — вмешался Стерен, укоризненно глянув на своего командира.
– Ох… — на лице Хотса проступило отчаяние, но что-либо сказать он не посмел, лишь голову опустил.
Оденар окинул его внимательным взглядом, ловя себя на том, что парнишка ему нравится. Смышленый, не перетрусил. Будто что-то тенькнуло в душе.
— Тебя как звать-то?
— Уно…
— В армию барабанщиками берут с четырнадцати. Тебе сколько?
— Четырнадцать! — брякнул Уно, чуть не подпрыгнув на месте: неуж сьер Оденар его забрать с собой хочет?! А взгляд у него вовсе не суровый, усталый только очень…
— Врешь.
— Вру, — согласился он, сердито шмыгнув носом: ишь, размечтался. — Не знаю я, сколь. Мамка по-всякому сказывала.
Коренастый рыжий теньент в усы ухмыльнулся. Ну, шутят, вестимо…
Месьер переглянулся с теньентом:
— Однако, полагаю, что проблема решаема, не так ли, Стерен?
— Так точно, сьер полковник. К делу пристроим.
Но мать как же? Совсем без подмоги останется?
— А ты у нее спроси, — вдруг проговорил сьер Оденар, и Уно понял, что вслух сболтнул, вот стыдоба!
— Мы против материнского слова не пойдем, — голос серьезный, а глаза улыбаются: — Если отпустит, приходи на рассвете. Опоздаешь — пеняй на себя.
— Придет? — спросил Стерен, когда Уно умчался прочь.
— Как иначе, — ответил Оденар. — Наизнанку вывернется, а добьется, чтобы отпустили.
Густов откашлялся и чопорно сказал:
— Месьер, позвольте мне вас оставить.
— Иди, Густов. Благодарю тебя.
— Вам все равно не угодны мои советы, — напоследок проворчал тот, скрываясь за дверью.
— Не всегда я согласен с господином лекарем, но рановато вам, месьер, в путь пускаться. Не оправились же! Как бы худа не вышло, — приглушенно сказал Стерен.
— Дело не терпит, Бьерн. И вот еще что. Сержант Бестье оказался предателем.
— Бестье?! — Стерен вытаращил глаза. — Да как проглядели стервеца? Два года служил, я же сам его в экскорт вам назначил…
— Так и проглядели.
— И в курган со всеми положили, эх…
— Ему за Пределом ответ держать. Но Бестье не мог в одиночку… Есть кто-то еще. А мне и в самом деле лучше. Напомни, откуда перевели сержанта?
— Из Марсаллы.
Оденар утомленно опустил веки. Да, Марсалльский егерский полк. И рекомендация была. От командира, полковника Риардо. «Старая знать» Альби. Мог ли существовать заговор или Бестье продался врагу позже? С этим он разберется, но прежде всего — реликвия.
Серые сумерки едва сменились розоватыми красками утра, а двор Квилиана уже был заполнен солдатами. У крыльца комендантского дома ожидала крытая парусиной повозка с высокими бортами, запряженная парой мохноногих болоне. Оденара устроили на соломенном тюфяке и обложили набитыми овечьей шерстью подушками. Майор Тоне, провожающий отряд, выглядел растеряно и виновато, и клялся, что теперь у него и мышь не проскочит через перевалы.
Уно Хотс, как и предполагал Оденар, обнаружился возле ворот. Переминался с ноги на ногу, держа в руках узелок. Рядом стояла худощавая женщина с тревожным взглядом. Молча поклонилась Оденару и легонько подтолкнула Уно, затем очертила рассеченный круг, осеняя не только сына, а весь отряд.
Дорога Оденару запомнилась плохо, он плыл между забытьем и явью; просыпаясь, слышал звяканье сбруи и всхрапывание коней, да ворчливые наставления возницы сидевшему рядом с ним на козлах Уно. Густов тоже дремал, скорчившись в углу повозки. Окончательно Раймон очнулся лишь когда они въехали в Карду, и колеса загрохотали по булыжной мостовой, а Хотс изумленно ахнул:
— Громадина! Это сколь же войска надо!
Оденар догадался, что Уно говорит о крепости Буртаж, которая в свое время произвела впечатление и на него. Выстроенная на рубеже веков, она считалась неприступной и по форме представляла из себя восьмилучевую звезду, с мощными бастионами и внутренним кольцом стен. Гарнизон насчитывал две тысячи солдат и включал мушкетеров, артиллеристов и две сотни драгун Стерена. Крепость окружал широкий ров, наполненный водой. С Кардой ее соединяли три подъемных моста; внутри располагались четыре казармы — по числу батальонов Кардского полка, несколько глубоких колодцев, питающихся водой из подземных источников, апартаменты офицеров, конюшни и склады с провизией, две пекарни и даже птичники. В центре, на пологом холме, виднелось приземистое здание Арсенала, слева от него в небо вздымались шпили храма Странника-Воителя. В случае осады Буртаж была в состоянии укрыть за своими стенами все население города.
Копыта простучали по деревянному настилу моста. Полог был поднят, и Оденар увидел проплывающую надо головой арку Северных ворот. Стерен, приказав солдатам двигаться к казарме, подъехал к повозке и обеспокоено уставился на него. Оденар вопросительно изогнул бровь, смутив старого вояку насмешливым взглядом. Теньент, всем своим видом показывая, что так просто от него не отделаться, пришпорил коня и гаркнул на возницу. Повозка тронулась вверх, в сторону Арсенальной площади, где напротив храма находился дом Оденара.
Впрочем, присуствие грозного теньнта благотворно сказалось на всполошившихся слугах, явно не ожидавших возвращения господина. Отправив кухарку согреть вина со специями, Стерен взял в оборот конюха и камердинера. В результате бурной деятельности Оденар оказался в своей спальне гораздо быстрее, чем думал. Стерен позаботился и о том, чтобы все оставили его в покое, аккуратно выпроводив за порог подоспевших офицеров, прознавших о ранении командира, и даже Густова. Терпкое красное вино разогнало кровь, и Раймон блаженно вытянулся на кровати.
В доме все звуки стихли, только из смежной гостинной доносилось покашливание лекаря. Судя по всему, тот, невзирая на упрямство неблагодарного пациента, вознамерился до конца исполнить свой долг. Огромная крепость жила привычной жизнью: доносились отдаленные команды и пение горна; в приоткрытую створку окна тянуло запахом дыма, мешавшегося с запахом наваристой мясной похлебки.
Утром он соберет у себя офицеров и напишет подробный доклад для месьера Эрнана. Сегодня же… Он посмотрел на противоположную стену, где за барельефом, изображающим заключение перемирия Альдабертом Великим с пиррейским вождем, находился тайник. Ничего подозрительного в последние дни не произошло, и барельеф выглядел нетронутым, однако тревога все равно кольнула изнутри. Превозмогая слабость, Оденар сел и спустил ноги. Выдохнул, пережидая дурноту, затем встал, держась рукой за высокую спинку кровати. Терпимо. Слишком долго валялся да нежился. Однако ноги препаршивейше дрожали, когда он добрел до стены. Нажав на голову вождя, он сдвинул барельеф в сторону, достал из тайника деревянную шкатулку и почти рухнул в стоящее рядом кресло.
Отдышавшись, он открыл шкатулку. Реликвия хранилась в мешочке из черного бархата. Оденар вытряхнул камень на ладонь и поднес к глазам. Как и в целле храма, на просвет тот налился густым сапфировым цветом. Однако Раймон не ощутил ни потоков силы, ни еще чего-либо необычного. Действительно ли это Звезда Странника, артефакт, что дарует победу? Он не смог бы отличить его от сапфиров в скипетре месьера Эрнана. Ну так он не Одаренный. А король Лодо? Какие силы он призвал, почему камень так важен для него? Что проку гадать, надо отвезти его в Талассу и предъявить Магистрам. Оденар убрал Звезду в мешочек. В шкатулке были еще два предмета: метательный нож телохранителя и шарф Ивэн.
Сначала Оденар достал покрытый загадочным символами клинок и повертел в руках. Да, один в один с тем, что он видел седмицу назад. Пожалуй, его тоже стоит взять с собой и показать Гильему Лора, знатоку древностей. Он положил нож обратно и коснулся кончиками пальцев голубого шелка, испятнанного бурым. Давно за Пределом та, что носила шарф; яркой зарницей прочертила грозовое небо и исчезла. Ему же все эти годы некогда было предаваться воспоминаниям. А может, он не желал вспоминать? Суровая походная жизнь не оставляла места для душевных терзаний. О высоких чувствах он и вовсе не задумывался, время от времени позволяя себе мимолетное увлечение хорошенькой трактирщицей или ни к чему не обязывающую связь с одной из дам полусвета…
Что же вызвало тень Ивэн? Яд? Или он наконец-то заглянул себе в душу? Печаль и эхо давней вины нахлынули на него и вместе с ними пришла непривычная, непрошенная боль, сбила дыхание, заставив сжаться сердце. Он мотнул головой и прошептал:
— Да будет с вами милость Странника там, где вы находитесь, сьера Ивэн.
https://author.today/u/ann_iv
Сознание возвращалось неохотно. Вспышками боли в плече, саднящим ощущением веревок, стягивающих запястья за спиной. Близко капала вода, пахло мхом и мокрым камнем. Звякнул метал, кто-то подошел к нему, с силой надавил на челюсти, вынуждая открыть рот. В горло полилась приторно-сладкая жидкость с привкусом корицы. Поперхнувшись, Оденар проглотил пойло. Застилающая зрение мгла рассеялась, и он понял, что находится в небольшом гроте. Перед ним стоял человек самой непримечательной внешности, увидишь такого в толпе — через получасие позабудешь.
— Пора бы. Ты Волк или сомлевшая от утех шлюха?
— А ты… кто такой? — прохрипел Оденар. — Галеец?
— На твоем месте меня бы волновали другие вопросы.
Оденар, приподнявшись, привалился спиной к камням:
— Поменяемся?
— Избавь меня от казарменного остроумия, — поморщился мужчина. — И не будем терять время. Мне нужно кое о чем расспросить тебя.
— Ничем не могу помочь.
Галеец усмехнулся:
— Мне приходилось иметь дело с высокородными чаще, чем ты думаешь. Уверяю, вы точно так же визжите под ножом, как и презираемая вами чернь. Но у меня другой приказ. Только я что дал тебе яд. Шаманские штучки. И теперь ты сам расскажешь.
Оденар сморгнул. Ему кажется или в гроте прибавилось народу?
— Итак. Ты Раймон Оденар, бывший капитан роты мушкетеров ноорнской армии?
Он хотел презрительно сплюнуть, но вдруг ставшие чужими губы вымолвили:
— Да.
— И ты был восемь лет назад в арморийском храме?
Вот оно что! Дыхание перехватило. Не об этом ли предупреждал хронист? Для Лодо и впрямь мифические артефакты крайне важны, раз галейцы пошли на рискованную авантюру — устроить засаду. Зря он не стал выяснять, что же такое нашел в целле…
— Да… — как со стороны он услышал свой голос.
— Ты стрелял в принца Лодо во время атаки на храм?
Сопротивляться. Оденар стиснул зубы. Или только хотел стиснуть?
— Д…да.
— Перейдем к более важным вопросам. Храм. Что ты видел в храме?
Оденар скользит по обледенелому склону, где не за что уцепиться. Пришедшее извне сокрушает волю, холодные щупальца вторгаются в разум, шарят, выдирают из памяти давно забытое. И то, что он хотел бы забыть.
— Деревья…
— Дальше.
Он снова идет по пружинящему ковру из мха и ветвей, покрывавшему пол храма, над головой, в закатном небе парят ажурные арки.
— Целла.
— Дальше.
Все быстрее спуск, все ближе край. Сопротивляться! Капает вода. Кап — вдох. Кап — выдох.
— Саркофаг.
«Здесь был похоронен Одаренный», — говорит сьера Ивэн, и в полумраке мягко сияют ее глаза. А в уголках губ притаилась улыбка, и ему хочется дотронуться до ее щеки…
— Что было внутри?
— Тлен и запустение…
— Перстень? Другая цацка? Обыскал тебя, думал ты спрятал камень в медальоне.
Покачивается голова волка на серебряной цепочке, скалится влажными клыками. Волком его прозвали позже.
— Вспоминай! Что было в саркофаге?
Враг теряет терпение, и это хорошо. Но отчего-то неважно. Важно другое. Он проводит рукой по волосам Ивэн.
— Простите меня, сьера Ивэн, я должен был предвидеть…
— Что ты несешь?! Звезда Странника. Ты нашел Звезду?
Звезду? Может, и нашел, да потерял, сам того не поняв. Горечь от того, что не сбылось и не сбудется, и щемящая тоска. И безграничный свет, который плавит душу. Если бы вернуться… туда.
— Не стоило связываться с зельем, — бормочет галеец.
На лезвии ножа восьмиугольники и зигзаги, насеченные черным бриеннским серебром. Точно такой же он вытащил из груди Ивэн. Он впивается зубами в нижнюю губу и кровь наполняет рот. Ненависть и боль будто проясняют сознание.
— До тебя не дошло. Ты все равно умрешь, не от стали, так от яда. Но у смерти много ликов. Выбирай — я без затей перережу тебе горло или ты сдохнешь, подвешенный на собственных кишках.
— Кишки, конечно.
— С удовольствием докажу тебе, насколько ты ошибся в выборе.
Рядом, в паре инчей** от виска есть острый каменный выступ. Хорошо…
Тяжело дыша, Оденар перевел взгляд на галейца:
— Это ты убил ее. Как поживает твой повелитель? Вырастил себе новый глаз?
— Сейчас узнаешь, как быть без глаза. Или без двух. На то время, что тебе осталось, они без надобности. Где ты спрятал артефакт? Ведь ты же его нашел!
Острие ножа приблизилось. Оденар улыбнулся окровавленными губами:
— Увидимся за Пределом! — и с размаху ударился головой о выступ.
Уно по прозвищу Хотс любил бывать в Крепости. Знал, что есть и другие, в полдне пути или даже ближе. В Карде есть — с двумя кольцами стен и множеством башен. Или в Талассе, та, говорят, еще больше. Но для него Таласса все одно как Изнанка Мира, а Крепость — вот она, над головой. Сьер комендант изволил платить по центиму** за кувшин молока и терпел, вернее, не обращал на него внимание, а конюх Ньер разрешал расчесать и заплести гривы коням. Сегодня и вовсе был повод в Крепость наведаться: из Карды высокие гости пожаловали.
Войдя в боковую калитку, Уно так и застыл, глазея на солдат в бордовых мундирах, бряцающих амуницией. И лошадки справные да сытые. Любил он лошадок. А больше всего его поразил сьер командир — не старый еще, взляд строгий, и сам как снаряженный лук. Про луки-то он знал, дед, пока жив был, лесовничал малость, приносил то дикого гуся, то куропатку. А на груди у сьера — поди-ка, — медальон с волком! Волков в деревне не любили, от того и приблуд волчками звали, да только, по мнению Уно, иные люди похуже зверей бывают.
И вот непруха! Нанесло на него дюжего сержанта! И вовсе он не бежал, а этот боров своим брюхом в него воткнулся, кувшин выбил и чуть кулачищем не вмазал. От кулака Уно уклонился; частенько драться приходилось, что мать с отцом над Священным Огнем руки не держали, что никому из ребятни прозвище свое позорное не спускал, да мало ли какая причина найдется. Но быть ему битому, если бы сьер командир не вмешался.
От изумления Уно забыл, что перед сьером надобно глаза долу опускать… И вовсе диво, что тот не разгневался, а медным пятаком одарил. На радостях Уно решил в деревню не идти. Лучше подняться на Монт-Тесту, заодно в ельнике грибов наберет.
Взбираясь по склону, он то и дело касался языком монетки, словно проверяя, на месте ли. Про отца мать ничего не хотела рассказывать, но вдруг примечталось, что был бы он похож на давешнего офицера. Нет, не знатностью да богатством, куда тут, а… даже не сообразить чем. От дерзких мыслей Уно запнулся и, остановившись, оглянулся на Крепость.
С лесной прогалины — как на ладони. Меж зубцов южной стены сверкнула искра. Раз, другой. Потом еще раз. Солнце блеснуло на нагруднике дозорного? Так не видать никого. Почудилось, верно. Он залез на гранитный валун, ожидая, сверкнет ли еще. Но нет, только ворота медленно раскрылись, и из Крепости на рысях выехал отряд Волчьего сьера. Уно спрыгнул с валуна и побежал тропке вдоль гребня Монт-Тесты. То ли проводить хотелось, то ли — отложить момент возвращения домой к вечно тревожащейся матери.
… Он услышал негромкие голоса и замер: говорили на общем, но иначе. Чужие. Метнулся к лиственнице и осторожно выглянул из-за ствола. Мужики в чудных коричнево-зеленых одежах возились возле ели. Приглядевшись, Уно заметил, что комель подрублен, и удерживается ель баграми. Сердце затрепыхалось и ухнуло в пятки. Ох же ты, Странничек, не выдай! Донеся конский топот, скозь ветки мелькнули размазанными тенями всадники. Ель рухнула, преграждая им путь, рядом — еще одна.
А на дороге началось побоище. Уно бы и рад был зажмуриться, да не смог. Вот и смотрел, закусив руку, чтобы не скулить, как погибали люди и кони. И как упал Волчий сьер, а потом чужаки его на уцелевшего коня взвалили, да в сторону Ледяных гротов повезли.
Стихло все, тогда только Уно отлепился от дерева. Трясло как в лихоманке: вдруг не все ушли, злыдни?! Не даром староста стращал, чтоб в леса не совались. Бежать надо, в Крепость, солдат поднимать.
«А может, ну его? — спросил внутри тоненький голосок. — Да и не поверят тебе. Никогда своим не станешь. Забыл, как мать плакала, да судьбу кляла, когда на последнем сходе припомнили твоего отца?»
Он потрогал скулу. Ну а Волчий сьер как? Живым ведь увезли, навряд ли добра ему ждать от чужаков.
«Что сьер? — не унимался голосок. — Ушел за Предел. А не ушел, так о тебе точно не вспомнит!»
Уно сердито всхлипнул и заставил подлюку замолкнуть. Вспомнит или нет, не его забота. Он прислушался. Тишина, только пичуги лесные пробуют голоса. Значит, ушли. Что же Странник не заступился? Или недосуг ему на мир смотреть? Ну да некогда теперь сетовать и жаловаться! Уно скатился на дорогу и припустил в сторону Квилиана.
Солнце уже царапало краем гору Ането, когда спотыкаясь, размазывая по лицу слезы и пот, он одолел крутой подъем и кулаками забарабанил в ворота. Из пересохшего горла вырвалось сипение:
— Засада… в лесу… Волчий сьер!
— Что городишь, Хотс?! — Недоуменный часовой выглянул из караулки.
Уно запоздало сообразил, что назвал командира выдуманным именем.
— Напали на отряд… А сьера командира к Ледяным гротам увезли…
Комендант грозно брови сдвинул, не врешь мол? Уно аж испугался – не поверят, да как самого бы подсылом не объявили. Однако поверил сьер Тоне. Собрал солдат, велел одному взять Уно на коня. Трясясь на крупе, он то у Странника прощения просил, за то, что усомнился, то молил, чтоб успели они. Вот и упавшая ель. Захрапели кони, затем и до людей, перебивая запахи летнего вечера, дотянулся смрад крови и смерти.
Среди эскорта живых не осталось, а по кустам на пять мертвяков наткнулись, чужих. Не сразу заметили, потому как на куртки из дайма были нашиты зеленые и коричневые ленточки. Сколько всего было врагов, Уно толком не мог сказать, дальше десятка счета не знал, но выходило — больше. Комендант мешкать не стал, выбрал с собой самых бывалых, что не ломятся через лес кабанами, благо, до Ледяных гротов не так и далеко. Остальным позади держаться приказал.
К гротам они подошли в сумерках. Уно глянул и приуныл — нагромождение камней, поди, пойми, куда могли уволочь сьера. Моне махнул Дюрану, Уно его знал, из местных охотников в солдаты пошел. Тот крадучись двинулся по неприметной тропке между скальных стен и вдруг отпрянул, прижавшись к выступу. На тропе появился чужак, и Дюран, метнувшись вперед, прижал его к камням, надавливая на горло. Глаза часового расширились, он открыл рот, когда кинжал вошел под дых, но вскрикнуть не успел.
— По верху пройдем, — прошептал Дюран. — Там они все.
… Амарра в бешенстве пнул бесчувственного пленника. Кто бы мог подумать, что Волк выкинет такую штуку? Сначала решил, что прикидывается, на инч всадил ему нож в бедро. Нет, без дураков. И что, ждать, когда очухается? Или подохнет. Они и так задержались и пошумели, того и гляди гарнизон переполошится. Не стоило полагаться на туманные обещания шаманов, надо было действовать привычными и проверенными методами. Шорох осыпающихся камешков привлек его внимание, и он выглянул наружу.
— Ирем, что там?
Часовой не отозвался. Амарра вышел на площадку перед гротом.
— Ирем!
Снова нет отклика.
— Дери тебя демоны!
Звериное чутье не говорило, а кричало Гидо, что следует уносить ноги. Вернуться и добить Оденара или это сделает яд? Зашуршало на скальном карнизе над головой. Он скатился в подлесок за миг до того, как пуля выбила в валуне ямку — ровно напротив, где полагалось быть его голове.
* дюйм
** центим — одна сотая кроны
https://author.today/u/ann_iv
Месяц Костров, 988 ЭС Альто-Альби*, крепость Квилиан
Карта долины Венаско пестрела пометками: крестиками, треугольниками и стрелками, отмечающими проходы через горы. Долина, ограниченная хребтами Монт-Арьег с севера и Эстийским с юго-запада, зазубренным клином врезалась между графством Ветанг и землями пирров. Впрочем, автономия графства после восшествия на престол Лодо осталась лишь на пергаменте договора. Инар Ветангский затворился в родовом замке, однако Оденара мало волновала судьба прежде всевластного графа, но весьма — то, что за последний год в четырех приграничных городках Ветанга были размещены части галейской армии. Галейский посланник в Альби, граф Моруа продолжал рассыпаться в витиеватых заверениях о нерушимой дружбе и самых благих намерениях короля Лодо, но принчепс не питал никаких иллюзий. Оденару ситуация напоминала события почти пятнадцатилетней давности, предшествующих вторжению галейцев в Ноорн, и ему все сложнее удавалось придерживаться дипломатических рамок при встречах с Моруа. Кроме того, после полувекового затишья усилились воинственные настроения среди пирров. Весьма относительного затишья, но все-таки угон овец или похищения вздумавших прогуляется, куда не следует, девиц не шли ни в какое сравнение с участившимся проникновением в долины Альто-Альби разбойничьих шаек и грабежом деревень и купеческих караванов, а особенно — с нападением на Аржуан в прошлом месяце. Он нашел на карте черный треугольник, обозначающий копи. Пять лиг к югу от крепости Квилиан, запирающей путь в долину. Далека дорога. Как же передвижение довольно крупного отряда осталось незамеченным ни дозорными, ни кем-то из местных? Этим утром Оденар приехал в крепость, чтобы на разобраться на месте. Он поднял взгляд на коменданта, майора Тоне:
— Вы уверены, что в последней вылазке принимали участие галейские солдаты?
Грузный, багровый от жары Тоне повертел головой, слово пытаясь ослабить тугой шейный платок и пробасил:
— Выживший рудокоп слышал, как они разговаривали на общем. И откуда у пирров мушкеты?
— Охрана копей усилена?
— Так точно, сьер полковник.
— А это что? — Оденар указал на обведенные красным названия деревень на западе Венаско
— Об этом я хотел с вами поговорить. Здесь население подозревается в симпатии к горцам — почти все с ними в родстве. Долина лишь в прошлом веке отошла к Альби, и границ толком не было, пока не нашли селитру. Уверен, враги просочились возле Гуардена, — толстый палец коменданта ткнул в один из крестиков, затем в соседний, — или Мартеска. Надо выжечь разбойничьи гнезда!
Оденар покачал головой:
— Не самая удачная идея, сьер Тоне. Этим мы не добавим любви к себе, и отвратим тех, кто до сих пор был лоялен.
На круглом потном лице Тоне отразилось внутренее несогласие, но он смолчал. Оденар посмотрел на рисунки, обозначающие пиррские кланы по ту сторону границы: сокол, ласка, горный кот. С которым же из них сговорились галейцы? В любом случае, это весьма тревожный знак.
— Я хочу взглянуть на окрестности со стены, — сказал Оденар.
— Конечно, месьер.
Они вышли во двор. Стоящий возле крыльца сержант эскорта вытянулся и коснулся рукой шляпы.
— Бестье, скоро выезжаем.
— Сьер Оденар, раньше вечернего гонга вы до Карды не доберетесь, — вставил комендант. — Не откажите ли мне честь отобедать? Распоряжусь накормить ваших людей.
Раймон посмотрел на солнце. Полдень давно миновал, а он и солдаты с рассвета в седле. Наверняка, у майора не сухари да солонина в погребе и на столе.
— Благодарю, сьер Тоне. Не откажусь.
Бестье так и расцвел: перспектива дороги на голодный желудок явно его печалила. Он быстрым шагом отправился к навесу, под которым рядовые коротали время, играя в кости.
— Сюда, прошу, — Тоне махнул в сторону ступеней, ведущих на западную стену.
Позади послышался звук бьющейся посуды.
— Ослеп?! — возглас сержанта заставил Раймона обернуться.
Бестье держал за плечо мальчишку лет двенадцати, на брусчатке двора, в растекающейся луже молока валялись осколки глиняного кувшина. Сержант замахнулся, намереваясь отвесить оплеуху, но подросток, вопреки ожиданию, не сжался в страхе, а гибко уклонился от увесистого кулака.
— Паршивец!
— Сержант, оставить, — велел Оденар.
— Так несется, зенки задрав, сьер полковник…
Оденар заинтересованно оглядел взлохмаченного мальчишку, исподлобья зыркающего темными глазами. Почти сошедший синяк на левой скуле, белесые шрамы на предплечьях. Одежда, не по росту и ветхая, но на удивление чистая.
— Сьер Оденар, приношу свои извинения, это досадное недоразумение, — сухо проговорил Тоне. — А ты сгинь, Хотс.
— Погодите, сьер Тоне, — Оденар обратился к «досадному недоразумению»: — Ты пирр?
— Не-а… Прозвали так. Хотс по-нашему Волчок, грят, мамка с дикарем путалась, а токмо брешут. Отец у меня самому принчепсу служил…
— Не мели, — прервал его Тоне и добавил, заметив вопрос во взгляде полковника: — Волчок значит приблудный. Он полукровка, из деревни, что внизу. По доброте душевной позволил ему молоко в крепость носить.
Оденар перехватил взгляд Хотса, устремленный на висевший у него на груди медальон — ощеренную волчью голову — и усмехнулся:
— Как по мне, храброму зверю нанесено оскорбление, Хотс.
— Простите, добрые сьеры, не нарошно я…
Порывшись в кармане, Оденар кинул мальчишке медяк. Тот недоверчиво улыбнулся и в мгновение ока спрятал монету за щеку.
— Смотри в следующий раз, куда бежишь. Пойдемте, майор.
Квилиан, строительство которой завершилось всего двадцать лет назад, представляла из себя почти правильный пятиугольник с угловыми башнями. Крепость занимала господствующее положение на холме. У подножия лепились друг к другу домишки — видимо, та деревня, оттуда родом Хост. С востока холм омывался бурными водами реки Арьег. Со скалистым Монт-Арьегом крепость соединял единственный на десяток лиг мост; тот берег выглядел необжитым: острые гранитные пики возносились на головокружительную высоту, перемежаясь с осыпями и расщелинами, из которых сбегали белые нитки горных потоков. Более пологие склоны Эста заросли лесом; среди темной зелени виднелись серые островки деревень, вырубки и ярко-желтые поля. И лишь на Пике Ането, самой высокой горе хребта лежали вечные снега. Скорее всего, враги прошли через потаенные тропы этой стороны. Как и предполагал комендант, у них есть поддержка местных жителей.
— Вон Мартеск, — показал Тоне на большое селение в четверти лиги к западу.
— Я пришлю подкрепление, — Оденар поднес к глазам подзорную трубу. — Устройте постоянные посты здесь и здесь, — указал он на две возвышенности Эстийского хребта: — Пусть держат запас хвороста, чтобы подать сигнал.
— Эх, еще бы оружия, — вздохнул Тоне. – Видел у ваших солдат карабины, сьер полковник, — не то, что с фитилем маяться…
— Будет и оружие. Десяток новых мушкетов, но только для лучших стрелков.
— Благодарю, — просиял комендант.
— Кстати, вы сказали — сжечь деревни. А я предлагаю — изыскать пути договорится с вождями пирров, по крайней мере, соседних с нами кланов.
Комендант скептически пожал плечами:
— Для них мы все — завоеватели. От века не было, чтобы договаривались, только Альдаберту Великому удалось перемирие заключить в 950…
— Договорились однажды – договоримся и впредь. Очевидно, что эмиссары Лодо уже добились многого и нашли себе союзников, в том числе — на нашей земле. Вызовите к себе старост деревень, узнайте настроение. Возможно, найдется толковый торговец, и тех, кто постоянно ездят через Пиррей.
Раймон убрал трубу в футляр и задумчиво потер указательным пальцем висок. До них доходили сведения о пиррейских прорицателях и колдунах при галейском дворе, но военный союз с кланами — весьма неприятное открытие. Следует как можно скорее обсудить это с месьером Эрнаном, придется ехать в столицу. Тоне слишком прямолинеен и категоричен, вряд ли он справится с подбором нужных людей. И… свадьба, Тьма раздери его и чадолюбивого джинерского дука! Совсем из головы вылетело. Оденар нахмурился и сжал губы. Только молодой жены ему не хватало! И кто — избалованная девчонка, привыкшая совсем к другой жизни, чем та, что может он предложить. Он с трудом представлял себя обремененным супружескими узами. Но раз уж дал согласие, что проку сожалеть. Пусть ее. Будет жить в его доме в Талассе, а у него других забот полно.
Комендант Тоне изо всех сил старался угодить с обедом. Пирог из зайчатины, сыры, еще теплый хлеб с деревенским маслом и добрый эль — незамысловатая, но сытная и вкусная еда несколько примирила Раймона с текущими неприятностями и грядущими изменениями в его жизни. Солнце клонилось к западу, когда обед завершился. Оденар вышел из дома коменданта. Конюх держал под уздцы гнедого жеребца, солдаты уже сидели в седлах. Однако обычно предупредительного до назойливости сержанта не было видно. Раздраженно хлопнув по бедру перчатками для верховой езды, Оденар оглядел двор. Забухали сапоги и из-за угла комендатуры вылетел Бестье, на ходу оправляя мундир:
— Виноват, сьер полковник! По нужде отлучился, живот прихватило…
— Жрецы советуют быть умеренее в пище, сержант, — бросил Раймон, садясь в седло. – И они правы. А то как бы враги не застали тебя со спущенными штанами.
Среди солдат послышались смешки, однако быстро смолкшие, едва полковник поднял руку — знак начала движения.
— Милость Странника в пути, сьер Оденар, — попрощался стоящий на пороге Тоне.
— И остающимся, майор. Ждите гонца и дополнительные силы.
Караульные открыли ворота и небольшой отряд выехал из крепости. Дорога вилась вдоль берега Арьега, а где-то через пол лиги свернула в лес. Оденар пустил коня размашистой рысью, торопясь до темноты успеть вернуться в Карду. Державшийся рядом сержант вдруг натянул поводья, переводя свою кобылу на шаг. Оденар тоже придержал коня и удивленно оглянулся: Бестье повернул лошадь, загораживая дорогу остальным.
— Сержант, в чем дело?
На лице у того проступила странная смесь страха и торжества. Внезапно раздался протяжный громкий треск и сразу две ели — впереди и позади, в паре туазов, начали валится на дорогу, отделяя Оденара от отряда. Испуганные кони вскидывались на дыбы, сбрасывая солдат.
Раймон выдернул из седельной кобуры пистолет и развернул жеребца. Из кустарника с гудением ударили арбалетные болты, пронзительно заржали лошади. Сквозь переплетение ветвей он увидел, как сержант выстрелил из карабина в одного из солдат и схватился на саблях с другим. Предатель!
— Бестье! — прорычал Оденар, нажимая на спусковой крючок. – Тварь продажная!
Сержант дернулся и осел. В этот миг гнедой с визгом взвился свечой, и тут же обжигающе резануло правое плечо. Раймон левой рукой выхватил второй пистолет и едва успел высвободить ноги из стремян, как конь рухнул на землю. Он глянул на метательный нож с черной рукоятью, торчащий из плеча. Новый набег? Или галейцы таки начали войну?
Впрочем, враги, кем бы они ни были, не обнаруживали себя, лишь сухо щелкали выстрелы, да вспарывали воздух болты и крики обрывались хрипами, там, за упавшей елью. Оденар шагнул к завалу. С ним творилось Тьма знает что. Рука перестала слушаться, от раны огненной волной растекалась боль. В невесть откуда взявшемся тумане деревья кружились в тошнотворным хороводе. Шатаясь, он водил стволом пистолета перед собой:
— Покажись!
— Отчего бы и нет. Побеседуем, Ноорнский Волк! — прозвучал незнакомый голос. Из тумана выступила темная фигура, но различить лицо он уже не смог. Затем все исчезло.
* Высокогорная область западе и северозападе Альби, примыкающая к Пиррею
https://author.today/u/ann_iv
«Лето 988 года Эры Странника выдалось жарким, и не только потому, что солнце щедро являло нам свой лик, но и постоянными стычками на северо-западном рубеже Альби. Пиррейские кланы, позабыв о полувековой договоренности, то и дело тревожили своими набегами селения, особенную же тревогу вызвало то, что после нападения на Аржуанские копи были обнаружены тела галейцев, переодетых пиррами. Галейский посланник, граф Моруа отрицал любую причастность галейской армии к сему недружественному шагу, списывая все на обычный разбой, однако на Совете Равных было решено усилить гарнизоны приграничных крепостей и направить ноту королю Лодо…»
Гильем Лора, Летопись Альби
Месяц Летних Костров, 988 ЭС, Джинера
Белогрудый коломбо топтался по мозаичным плитам террасы, ворковал, красуясь перед подругой. А та не обращала на него внимания и деловито собирала крошки, бесстрашно подбираясь к самым ногам. Лара разломила миндальное печенье и кинула птицам. Самец оставил ритуал ухаживания и тоже принялся клевать подношение. Девушка чуть улыбнулась: недолго же длился любовный порыв.
Дуновение бриза донесло запах моря. Лара поднялась с резной деревянной скамьи, поставленной между вазонами с апельсиновыми деревцами, и подошла к балюстраде. С вершины Старой башни, самой высокой из четырех, было видно море. Полдень растекался зноем, над Джинерой повисла дымка. Черепичные крыши Читавеккья сбегали вниз, туда, где вовсю кипела жизнь Нижнего города и гавани. Но сюда, на Гранде-Коллину, доносился лишь отдаленный гул, почти не нарушающий безмятежный покой Палаццо д’Аурора. Впрочем, покой был нарушен приближающимися голосами, среди которых она узнала голос своей камеристки, Мануэлы. Коломбо, заполошно хлопая крыльями, метнулись ввысь.
— Лара, вот вы где! — раздался за спиной глубокий контральто. — Вас все обыскались.
Лара обернулась. Мачеха величественно плыла к ней во всем великолепии нового туалета. Изумрудное верхнее платье с распашной юбкой было отделано золотой тесьмой на рукавах и по подолу. Квадратный вырез лифа обрамляли кружева в тон нижней, молочно-белой юбки. В каштановых волосах поблескивали жемчужные нити; плечи и грудь прикрывала шифоновая вуаль. За ее спиной семенила растерянная камеристка.
— Простите, дона Эриния, что доставила вам хлопоты. Не знала, что я понадобилась…
— Никто не догадался, что вы на террасе Старой башни, — с мягким упреком сказала Эриния. Даже подьем по крутой лестнице не сбил ее дыхание, и не зажег румянца на аристократически бледном лице. Ее губы улыбались, но зеленые, кажущиеся еще ярче от цвета платья, глаза смотрели холодно: — Вернулся ваш отец.
Сердце радостно забилось: отец уехал в Альби два месяца назад и не послал ни одного гонца.
— Вернулся?! Когда же?
— Вы слишком увлечены созерцанием эфемерных далей. Разве вы не слышали переполох?
Лара передернула плечами: безупречная в манерах мачеха как никто другой могла заставить ее почувствовать себя неуютно.
— Я… задумалась. Благодарю, что сообщили мне. Где отец?
— Дон Винченцо будет ждать в кабинете, у него важное известие для вас.
Она шагнула в сторону, намереваясь обойти Эринию, но та остановила ее:
— Но не собираетесь же вы явиться к нему в подобном виде? Переоденьтесь, и пусть Мануэла причешет вас.
Хотя Лара не считала что ее скромное домашнее платье отец сочтет неподобающим, но пререкаться с мачехой и дать ей омрачить радость встречи не хотелось. Она присела и наклонила голову:
— Хорошо, дона Эриния.
Мануэла убирала под серебряную сеточку волосы, а Лара, сидя перед зеркалом, задумчиво разглядывала себя.
— Не тянет ли здесь, госпожа?
В зеркале Лара перехватила неуверенный взгляд девушки: Мануэлу приставили прислуживать ей в прошлом месяце, поскольку прежняя горничная собралась замуж. Дона Эриния неохотно отпустила расторопную Дженизу, однако робкая и тихая Мануэла нравилась Ларе больше ее болтливой предшественницы.
— У тебя хорошо получается, — подбодрила она горничную.
Но что за важное известие собирается сообщить ей отец? Отчего-то стало тревожно, и она встряхнула головой. Темные кудри рассыпались по плечам, и камеристка расстроенно охнула.
— Извини, Мануэла, — с сожалением сказала Лара, досадуя на себя. Теперь служанке придется начинать все с начала.
Наконец, едва замер мелодичный перезвон из часовой башни храма, возвестивший о наступлении часа вола*, Лара, в небесно-голубом наряде из креп-сатина подошла к дверям отцовского кабинета.
Створка была закрыта неплотно, и по доносящимся голосам девушка поняла, что дона Эриния уже внутри. А она-то думала, что сможет поговорить с отцом наедине!
Вздохнув, Лара взялась было за ручку, но застыла на месте, услышав голос мачехи:
— Не думаю, что нам следует медлить со свадьбой, Винченцо. Ларе миновала двадцать первая весна.
Свадьба? Ее свадьба?! Сердце замерло, потом зачастило. Между тем Эриния вкрадчиво продолжала:
— По Джинере гуляют слухи несмотря на все наши усилия. Это бросает тень на род. Того и гляди люди начнут судачить в открытую о…
— Довольно, Эриния, — прервал ее отец.
Лара закусила губы, слишком хорошо зная, что собиралась сказать мачеха. Несколько мгновений в кабинете было тихо, потом вновь заговорил отец:
— Людям свойственно болтать о том, в чем они не смыслят. Поспешность также неуместна.
— Никакой поспешности не будет. Понадобится самое малое месяц или даже два, чтобы подготовить приданое…
Девушка сглотнула, пытаясь справиться с собой, и решительно толкнула дверь.
— Папа!
Стоявший у окон дук Винченцо обернулся к ней, и ласковая улыбка появилась на его губах:
— Здравствуй, дорогая. Какая же у меня красавица.
Он шагнул к ней, раскрывая объятия, и Лара, как в детстве, подбежала и уткнулась лицом ему в грудь. Ей показалось, что отец вздохнул.
— Ах, дитя, — подала голос мачеха, — Скоро ты будешь счастлива…
Лара отстранилась. Дона Эриния сидела в кресле возле стола, прижимая кружевной платочек к глазам.
— Оставьте нас, Эриния, — ровным голосом произнес отец.
— Но…
— Позже вы обсудите с Ларой все необходимые вопросы.
Мачеха на миг утратила ледяное достоинство, позволив досаде проявится на лице, но тут же пропела:
— Как пожелаете, муж мой…
Выждав, когда жена уйдет, Винченцо спросил:
— Ты слышала наш разговор?
— Только пару фраз, — потупилась Лара.
— Присядь, — он указал на кресло, которое занимала Эриния, а сам сел напротив.
— Я не хотел, чтобы ты узнала вот так, но на все воля Странника.
Дочь кивнула, не поднимая головы, ее пальцы сминали ткань платья на коленях.
— Кто мой нареченный?
— Приближенный причепса альбийского. Полковник Раймон Оденар.
— Не альбиеец. Он дурен собой или стар?
— Неужели ты думаешь, что я отдам единственную дочь за урода или старца? Сьер Оденар родом из Ноорна. Ему тридцать четыре года и Эрнан Альбийский охарактеризовал его как человека достойного и благородной внешности. Но я вижу, что ты не рада.
— Отец, зачем мне уезжать от вас? — дочь подняла на него блестящие от слез глаза.
— Дитя мое, покинуть, когда придет срок, отеческий дом — удел всех девушек, — дук улыбнулся: — Не в обитель же сестер Странника ты собралась?
— Возможно, это было бы лучшим выбором для меня. Вы же не сказали месьеру принчепсу о… моих особенностях? — прошептала Лара.
Тьма раздери Эринию и ее длинный язык! Девочка услышала больше, чем он полагал!
— Не говори ерунды, — тяжело произнес Винченцо. — Совпадение, пусть трагическое, но совпадение. Ты не одержимая, обряд доказал это. И магистр Аврелиан прилюдно подтвердил, что в тебе нет ни капли Тьмы. Но если ты продолжишь упорствовать, то можешь и в самом деле навлечь на себя беду. Особенно, когда окажешься в чужом краю.
— Поэтому…
Винченцо, теряя терпение, втянул в себя воздух, затем медленно выпустил его сквозь зубы и сухо сказал:
— Ты моя дочь. И ты будешь достойна имени Конти, ведь так? Ступай, Эриния желает обсудить с тобой ткани для новых платьев.
Дочь ушла, пряча слезы. Оставшись один, Винченцо раздраженно ударил кулаком по подлокотнику кресла и мысленно пожелал жене прикусить язык, да как следует! Затем встал и прошелся по кабинету взад-вперед. Меньше всего он хотел, чтобы разговор коснулся этой темы. Прошло много лет, но все случилось как будто вчера…
… Отец отправил его в Сахрейн, постигать искусство дипломатии в составе посольства Альянца. На невольничьем рынке Саэтты Винченцо увидел невольницу. Она словно сошла с древней фрески. Огромные глаза глянули ему в душу, и он остолбенел, завороженный ее красотой. Ушлый купец заломил цену, вдвое превышавшую стоимость сильного раба, но молодой эррурский аристократ не стал торговаться.
Ревати привезли из отдаленного уголка Сахрейнского эмирата, она была одной из последних представительниц какого-то истребленного сынами пустыни народа. Разумеется, отец был недоволен глупой расточительностью отпрыска, и пришел в ярость, когда узнал, что тот собирается не просто дать волю девушке, но и жениться на ней. Неслыханный скандал!
Конти слабо улыбнулся и, подойдя к окнам, распахнул створки. Тогда у него впервые прорезался фамильный характер, а вернее — упрямство: он нашел жреца, согласившегося совершить тайный обряд. Отцу пришлось уступить и срочно придумать Ревати благородное происхождение.
…У нее была шкатулка с причудливой формы фигурками, выточенными из слоновьей кости. Она подолгу могла перебирать их, раскладывала в сложные комбинации или бросала наугад. И иногда вдруг советовала мужу отказаться от выгодного предложения или поверить в невероятные слухи. Поначалу Винченцо отмахивался, потом стал прислушиваться. Он не распространялся о необычном даре Ревати, но Джинера все равно знала,что жена молодого Конти якшается с неведомыми силами.
Он не обращал внимание на косые взгляды и шепотки и любил жену с пылом первого чувства. Любила ли его Ревати? Он был уверен, что да. Но временами он смотрел в ее черные глаза, и ему казалось, что он смотрит в глаза самой Ночи. Тогда он спрашивал себя, а так уж неправы те, кто считает ее ведьмой?
Лара — почти точный ее портрет. Но Винченцо не ожидал, что она унаследует способности матери. Впервые странности проявились, когда дочери было шесть лет, незадолго до смерти Ревати. Лару начали мучать кошмары, от которых она просыпалась, захлебываясь рыданиями.
«Ворон схватил маму когтями и унес!» — повторяла она.
На его встревоженные расспросы Ревати печально улыбалась и молчала, она ни на что не жаловалась, лишь обручальный браслет с каждым днем становится все свободнее для ее запястья. Через месяц ее не стало.
Винченцо относил провидческие сновидения Лары к обостренному детскому чутью. Но происшествие с Джулианой Морандой, дочерью одного из самых богатых негоциантов Джинеры, взбудоражило весь город. Джулиана со свой матерью была у них в гостях, и девочки ладили меж собой. Пока Джулиана случайно или из шалости не опрокинула флакончик с тушью на портрет, нарисованный Ларой.
По словам девочки и ее матери, Лара побелела, как полотно, и выкрикнула:
«У тебя будет гореть под ногами земля! И на твоем лице расцветут Ночные лилии**!»
Сама Лара ничего не помнила…
Ссору прекратили, однако на следующий день в особняке Моранды вспыхнул пожар. Джулиана выжила, но ее лицо осталось изуродованным ожогами. Особенно мнительным казалось, что по форме они напоминали лилии. Лара тяжело переживала случившееся, считала, что притянула несчастье своими словами. А Моранда потребовал созыва Совета Джинеры, где обвинил Лару в одержимости Демонами из-за Предела, попутно припомнив колдовство матери-чужеземки. Он настаивал на обряде Очищения. Влияние семьи Конти были в данном случае бессильно, Совет поддержал негоцианта. Ларе предстояло пройти по узкому — в одну плитку — проходу между двумя священными Огнями. Винченцо провел бессонную ночь перед тем, как сказать дочери о решении Совета. Однако девочка на удивление спокойно восприняла его слова.
Когда она ступила на треугольную площадку храма и направилась к пылающим в центре кострам, Конти закрыл глаза, ожидая услышать ее полный муки крик. Но стояла тишина, нарушаемая лишь дыханием собравшихся людей — представителей всех знатных семейств Джинеры. Потом слитный вздох всколыхнул душный пряный воздух.
— Чиста! Лара Конти, дочь дука Конти — чиста! — огласил своды храма зычный бас магистра Аврелиана. — И пусть никто отныне не усомниться в том!
Он не знал, почему огонь не оставил ни следов копоти на белом платье, ни опалил волос дочери. Не раз собирался расспросить, но слова замирали на языке. Шли годы, способности Лары — если они действительно были, никак не проявлялись. И Винченцо считал, что трагедия изгладилась из памяти людей. Пока три года назад не завел разговор с доном Гильермо Асуаной, намекая на возможность породниться.
— Скажу вам откровенно, дон Винченцо, и возможно, я — единственный, кто будет честен с вами. Если бы у вас была еще одна дочь, почел бы за честь. Но я не хочу, чтобы после супружеской ссоры у моего сына загорелась под ногами земля…
Конти был неприятно поражен и велел навести справки, осторожно выясняя настроение глав других семей. Результаты повергли его в еще большее смятение.
Он нахмурился и отошел от окна. Предложение союза со стороны Альби пришлось как никогда кстати. И вряд ли достойный во всех отношениях ноорнец будет дурно обращаться с его дочерью. А он пошлет в Талассу соглядатая, чтобы быть наверняка в этом уверенным.
***
Вероятно, дона Эриния ждала ее в главном зале или в Девичьей гостиной — личных комнатах Лары, однако девушка, пройдя по галерее, повернула в противоположную сторону и спустилась по боковой лестнице, ведущей в старую часть парка. Пинии и эттрурские кедры давали густую тень. Лара остановилась под пышными кронами и вдохнула смолистый аромат, особенно сильный в преддверии вечера. В голове не укладывалось, что самое большее через пару месяцев она уедет из Джинеры, и скорее всего — никогда не вернется назад.
Души северян суровы и грубы… Жених представлялся ей похожим на воителя с фрески храма, где изображалось одно из сражений эпохи Тьмы: мужчина огромного роста, с развевающимся светлыми волосами и глазами цвета льда беспощадно разил мечом жалких демонов.
«И прилетит он на ужасном драконе, который пожрет бедную деву, — абсурдность возникшего образа рассмешила Лару. — Чего я печалюсь? Уж точно, северянину не сравниться в холодности с доной Эринией».
Почему она решила, что никогда больше не приедет в Джинеру? Ноорнцы — не сыны пустыни, и дают своим женам куда большую свободу, чем то принято даже в Этррури. К тому же Альби не так уж и далеко, и природа там мало отличается от здешней.
Ей жаль расставаться с отцом, но ни со сводными братьями, ни с мачехой нет никакой душевной близости.
А любовь, то сердечное томление, о котором шептались девушки на устраиваемых отцом приемах? Их признания будоражили, но Лара не могла бы похвастать, что ее сердце хоть раз дрогнуло при виде юношей, являющихся предметом обожания и жарких споров. Лишь однажды, мимолетная встреча посреди шумной улицы, лицо, мелькнувшее и растворившееся в толпе, ставшее миражом… Какой вздор. И не пристало дочери дука помнить об таком.
Она уселась на покрытый слоем опавшей хвои пригорок. Неумолчный цокот цикад успокаивал. В сгущающихся сумерках возникла тень, блеснули два золотистых топаза. Лара протянула руку и послала мысленный зов, как когда-то учила мать. Она плохо помнила лицо матери, остался лишь светящийся ореол и ощущение безграничной любви, да умение ладить с животными, особенно — кошками.
Крупный черный кот бесшумно подошел, щуря глаза, боднул лобастой головой руку. Лара почесала его меж ушей. Полудикий крысолов, неведомо как пробирающийся в дворцовый парк. Она совершенно не боялась его, а он ни разу, даже играя, не оцарапал ее. В самом ли деле мать передала ей свой дар – а вернее – свое проклятие?
Однажды Лара услышала брошенное ей вслед с боязливой неприязнью – «порченная».
Отец полагает, что случаем с Джулианой все и ограничилось, однако Лара быстро научилась молчать о странных снах. Касались они других людей, собственную судьбу предсказывать не удавалось. Впрочем, видения были редкими и обрывочными, и ничего пугающего или предвещающего гибель — так, мелкие неурядицы или радости.
«Магистр Аврелиан не может ошибаться…»
— Мне будет не хватать тебя, месьер Кот, — прошептала девушка, прислоняясь спиной к стволу пинии. Кот забрался к ней на колени, рокочуще замурлыкал. Лара рассеяно поглаживала его, дыхание ее стало размеренным.
«Все уладится, — пришла неожиданная уверенность, — Не так, как я могу себе представить и вряд ли, как бы мне хотелось, но уладится».
* сутки делятся следующим образом (в пересчете на земные)
03 час волка
06 утра — утренний гонг
09 час ласточек
12 — полдень
15 час вола
18 вечерний гонг
21 час гашения огней
24 полночь
и бой часов в середине каждого промежутка. «получасие»
** ненюфары — цветы, по некоторым мнением связанные с миром мертвых