Из “допроса по делу о демонской цацке”
Да не знаю я, зачем Трехглазая держала ту заразу в банке! Нормальные люди хранят в банках деньги или другие ценности, но вряд ли Трехглазую можно было назвать нормальной, и уж человеком она не была точно, а у выходцев Снизу свои резоны. Банка была небольшая, вроде песочных часов, что на камбузе. Кэп у нас – человек привычек, и на завтрак любит чтобы обязательно яйцо. И не всмятку или – упаси Господь! – крутое, а именно что в мешочек. А кок у нас их неоязычников, и отмерять потребное время чтением «Аве, Мария!, как все приличные люди, – ни в какую, вот и пришлось Кэпу на часы разориться. Нет, ни холодильных чар, ни сундука-сохраняйки у нас не водилось, ну откуда у бедных пиратов деньги на высшую магию? Откуда яйца? Ну вы смешные! От кур, конечно! Их у нас пять было. Или шесть, не помню уже. В особой загородочке из брикетов прессованного сена. Опять же, юнге есть чем заняться, убрать-покормить, скверно это, ежели юнге дела нет, от безделья мысли всякие.
Говорят, женщина на корабле – к беде. А по мне, так есть вещи куда более опасные – вот то же безделье, к примеру. Да и других полно. Но ни за одну из них Барыга не обещал заплатить золотом вдесятеро по весу, как за ту чертову девку в банке. Так что можно и потерпеть.
Она тяжелая оказалась, втроем не поднять. Хоть и маленькая. Я так понимаю, что Трехглазая, когда в банку запихивала, по размеру-то ее ужала, а вот по весу не сумела. Да и сама банка тоже, наверное, очень тяжелая была, пока большая. Сколько оно все до уменьшения весило – столько и осталось. Перевозить маленькую – удобнее, да, но мы чуть не надорвались, когда вчетвером ее к нам на борт перетаскивали с тонущего клипера Трехглазой – так себе клипер, кстати, а после нашего залпа и вообще решето, и сама Трехглазая копытами кверху. Потому что баба на корабле – примета все же плохая. Говорят, правда, что подкова удачу приносит, да только это точно врут: у Трехглазой четыре их было, подков-то, на каждом копыте, а чет не помогло.
Тащим мы, значит, надрываемся, а она на нас через стекло смотрит, зараза эта. Махонькая такая, точно фейри. И такая же холодноглазая, аж мурашки по спине. Я уже тогда догадался, кто она такая…
Девка, ха! Никакая она не девка, конечно же. Нет, не в том смысле. Просто не бывает у обычных человеческих девок таких холодных глаз. Да и не представляют они, обычные, для выходцев Снизу ни малейшей ценности, чтобы вот так, в банку. К тому же она никогда не спала, не пила и не ела. Даже позы почти не меняла. Как ни взглянешь – стоит в своей банке и на тебя смотрит. И меч в руке, тонюсенький, точно зубочистка. Как есть зараза! И как от любой заразы, лучше держаться от нее подальше. А Трехглазая умная была, вот ее в банку и закупорила, от греза, стало быть. Я закорючки, что по ободку банки шли, на всякий случай в книжицу перерисовал, портовый писарь мне их растолковал потом, подтвердил догадку. Но это позже было, а понял я сразу, как только глаза ее увидал.
Не к добру.
Побыстрее отвезти бы на Тортугу и сбыть с борта долой, да Кэп заартачился – мало добычи, трюмы пустые, не дело, мол, налегке возвращаться, свои же засмеют. Да и Барыга… обещал, конечно, – но заплатит ли? Так что, мол, потерпите дрянь эту на борту еще некоторое время, пока достойную добычу не тряханем. Ребята такое дело одобрили, а я не стал переть против команды.
Впрочем, Джиму, юнге нашему, зараза та вообще пришлась, как абордажной саблей по причиндалам. Очень уж он правильный да идейный был, Джим-то. Всегда стремился всё делать как нужно и все правила соблюдать, даже неписаные. Вот и ходил вокруг, глазами сверкал, кулаки сжимал, плевался и бубнил про плохую примету. Над ним потешались и напоминали, что бабья у нас и без этой дряни в банке на борту полно – вон, кудахчут за загородкой. Да и корова, опять же… Кэп – он ведь у нас человек привычек, я уже говорил. И любит не просто яйцо на завтрак чтобы, а с кусочком свежего маслица. Юнге, опять же, занятие, да и нам не скучно. А корова, в отличие от кур, баба по всем статьям: и глаза печальные, и вздыхает томно, и подергать есть за что.
Но Джим вообще сделался как невменяемый – еще сильнее глазами сверкал и кричал о святотатстве и каре. А потом я его на полуюте застукал – и подумал, что хрен с ним, с обещанным золотом – драпать надо…
Но это позже было, а поначалу матросов дрянь та в банке даже и развлекала. Как, как… Ну вы смешные… Молча! Говорить она не умела, даже и не пыталась. Может, стекло не пропускало звуки, а может, заразам и не положено. Не знаю. А вот жесты повторяла охотно. Какие, какие… непристойные! Какие еще ей матросы могли показывать? Народ дикий, она повторяет – а им и в радость. Даже я смеялся – до той самой ночи.
Все ночные вахты у нас были положены Джиму – зачем еще нужны юнги, как не для того, чтобы загружать их самой неприятной работой? А я тогда рома перебрал, вот среди ночи и подорвался. Ну, стравил за борт балласт, смотрю – а вахтенного-то на положенном месте и нет! Думаю – задрых юнга, сейчас я ему устрою побудку по всем вольнофлотским традициям! Ан нет. Не спит. Смотрю – на полуюте он, рядом с чертовой банкой. Стоит, рассматривает ее задумчиво так, голову набок склонив. А в руке – топор.
Я аж протрезвел!
Представьте – ночь, тишина, штиль, только волна изредка о борт плесканет да оснастка где скрипнет. Луна – огромная и красная, словно налитый кровью глаз, висит над самым горизонтом, банка изнутри словно светится – не знаю, то ли на самом деле светилась, то ли показалось мне. И зараза стоит – сама неподвижная, а ручки так ходуном и ходят, крохотные пальцы так и мелькают, и словно бы даже осмысленно. И этот псих с топором. А потом Джим поднял левую руку и пальцы вот эдак сложил… и ладно бы козу от нечистой силы или похабень какую, так ведь нет! Тоже словно бы что-то даже осмысленное.
Вот тогда я и понял, что надо валить.
Нет, конечно же, магическое стекло никакой абордажный топорик не возьмет, и добыча наша в безопасности. Но я – не она. И стекла у меня нет, если вдруг что. Так что только валить, пока не началось.
Впрочем, тут как раз и началось. Сперва незаметно, но я уже настороже был и понимал, что к чему.
Наша «Мари-Цел» – самая лучшая яхта на все три океана, быстроходность – как у армейского глиссера, везенье прокачано в три раза выше максимально возможного, есть умельцы в кибердоках, нужно лишь знать, где и кого искать и как спрашивать. Ни одна лохань не уйдет, ни одна корсароловчая сволочь не догонит, конфетка, а не яхта! А тут – как сглазили. День шаримся, два, три, неделю – добычи ноль. Словно предупреждает их кто о нашем появлении! Погода словно взбесилась, то жара, то снег, то штиль, то шторм. То солнечный парус в клочья порвет, то подводные крылья винтом закрутит. Куры нестись перестали. Мы поначалу порадовались куриному супчику, но недолго, ибо наш Кэп – человек привычки, он без яйца на завтрак звереет. Кока велел повесить, тот троих положил отравленными дротиками и за борт сиганул, только его и видели. Не знаю, правда ли в акулу переметнулся, как обещал, но с тех самых пор я в воду ни ногой. Береженого, знаете ли… Короче, Кэп совсем озверел, команда уже в голос ворчит, юнга кричит про кару и глазами сверкает. А тут еще и корову прирезать пришлось – сено ее за борт смыло случайной волной. Да и вода кончается. По всему выходит, что возвращаться нам в порт с одной лишь демонской цацкой на борту, полностью положившись на честность Барыги.
Впрочем, с возвращением тоже оказалось все не так гладко – ветра все время не те, компас барахлит, карты погрызли мыши. В борту вдруг дыра обнаружилась – в рост пройти, головы не пригнув. Хорошо еще, что выше ватерлинии, но первый же шторм… А он как раз и накатывает клубящимся черным валом от горизонта, да быстро так!
Повезло: островок вовремя подвернулся. Еле успели. В бухту вошли, когда вовсю громыхало уже и пальмы гнулись, словно камыш. Я шлюпочку с кормы спустил – и деру. Все нужное я давно уже в этой шлюпочке под лавку сложил и только времени подходящего дожидался. А тут понял – вот оно, более подходящего не будет. Что ребята услышат – не боялся, ветер ревел так, что они бы и пушечной пальбы не заметили. Да и некогда им было, они как раз бунт заварили и только-только собрались насильственным методом переизбрать капитана. Ну а мне и на руку. Догреб до берега, мешок с пожитками на спину взвалил – и вверх по склону. Подальше и от команды, и от заразы, и от Джима с его бубнежкой про плохую примету.
Как им удалось разбить магическое стекло? Да понятия не имею! Но как-то разбили, точно вам говорю. Не иначе, как она сама и подсказала. Жестами, конечно же. Думаю, Джиму, – не случайно же именно он ее по ночам разглядывал так задумчиво.
Когда на вершине холма я не удержался и обернулся, «Мари-Цел» была уже далеко и удалялась стремительно. ураган рвал полностью развернутый парус, и волны перед нею словно расступались. И я готов поставить свою треуголку против ломаного пенни, что на борту ее не было ни единого человека. Все они толпились на берегу – и смотрели на заразу, которая больше не была пленницей банки. Они смотрели на нее во все глаза, как завороженные, некоторые молились, упав на колени – но я не рискну предположить, кому были обращены их молитвы. А она стояла в воде, как всегда, отстраненная и прекрасная, и держала над головой огненный шар, заливавший все вокруг мертвенным голубоватым сияньем. И была она раз в шесть больше любой обычной человеческой женщины. А может, и в десять. Я ошибался – сама ее банка, похоже, не весила ничего…
Вот я и говорю, что баба на борту – это еще полбеды, даже если она и зараза. Восторженный юнга, верящий в идеалы и готовый ради их торжества на все – куда страшнее. А самое страшное – если сойдутся они да общий язык найти сумеют, пусть даже и будет это язык жестов. Вот тогда – да, тогда только бежать. И надеяться, что успеешь убежать достаточно далеко и тебя не заденет.
Хотя… попробуй, убеги от такой заразы…
Что? Как звали ту тварь, что наш бедный Джимми выпустил в мир? Любовь, конечно же. Я думал, вы и так уже это поняли, потому и не снимаете респиратор.
Тридцатилетний Смирнов был учителем русского языка. И, как это принято, литературы.
Первого апреля Смирнов проснулся в бодром настроении, упруго, но тихо, чтобы не разбудить жену, соскочил с койки, выскользнул из спальни и, как всегда, справил нехитрый утренний ритуал умывания и прочего, о чём все знают.
Когда Смирнов облачался на работу, стараясь не скрипеть половицами, жена вынырнула из-под одеяла, критически осмотрела мужа прищуренным глазом и сказала:
— Ну, почему опять эта полосатая рубашка? Я вчера погладила синюю, одень её.
— Одень?! — изумлённо прошептал Смирнов, но исправлять не стал, скинул полосатую, взял синюю.
На улице светило солнце, утро обещало погожий денёк, только маленькое сизое облачко оттеняло многоэтажку, в которой жили Смирновы. Две минуты до остановки, полторы ожидания — и учитель оказался в автобусе. В мыслях он уже приступал к первому уроку.
— За проезд оплачиваем! — гаркнула женщина-контролёр прямо в задумчивое лицо Смирнова.
— П-проезд? Оплатить проезд? Да-да, вот проездной…
— За проезд, — веско сказала женщина, будто тост произнесла, и удалилась, раздвигая пассажиров, как ледокол пролагает северный морской путь.
Ничто больше не омрачило дороги Смирнова к школе, и только на крыльце он случайно столкнулся с учительницей географии. Точнее, она как-то неловко откликнулась на его вежливое ухаживание и умудрилась наступить Смирнову на ногу, хотя он посторонился, придержав дверь.
— Ой, извиняюсь, — проговорила учительница географии.
Смирнов улыбнулся через силу, хотя это «извиняюсь» острой иглой кольнуло его в самую грамотность.
— Здравствуйте! — обратился Смирнов к классу.
Шестой «Б» расселся и затих.
— Близится окончание года. Время собирать камни, да-с… Сегодня мы с вами повторим глаголы и их спряжение.
Раздались тихие смешки.
Смирнов оглянулся на доску: вдруг он не заметил какой-то неумной диверсии.
Нет, всё было в порядке и на доске, и около.
Смешки усилились.
— И над чем изволите потешаться? — гася раздражение, спросил Смирнов. — Поясни, Виталий.
Виталия учитель выбрал, потому что тот числился на хорошем счету.
— Э… Кирилл Петрович, как бы… Ну… — Виталий почесал макушку. — В общем, не их же спряжение.
— А чьё? — Смирнов порядком растерялся.
— Как чьё? Ихнее же! — с укоризной сказал Виталий.
Многие закивали.
— Первое апреля, да?
Класс молчал.
Никто не раскололся.
Всё было всерьёз.
Смирнову сделалось худо.
— Пожалуйста, откройте учебники. Выполните задания со сто восьмого по сто тринадцатое. Тетради в конце урока — на мой стол.
Как прошли четыре урока, Смирнов не запомнил. В основном дети писали самостоятельные работы, а он смотрел в окно на весну. Весна постепенно сгущала тучи и всё сильнее теребила ветви деревьев.
Проверка тетрадей превратилась в пытку: спряжения были провалены, все как один писали «ихний», «евонный» и, конечно же, «ейный», падежей не соблюдали, числительные склоняли неправильно, орфография тоже отчаянно хромала. Синтаксис, похоже, вовсе скончался.
В неравном бою с тетрадями Смирнов капитулировал на фразе «Вообщем пишеться слитно». Он ещё раз посмотрел, чья это тетрадь. Лены Синичкиной, ученицы с медальными перспективами.
Хотя было пасмурно, а ветер хлестал лицо моросью, Смирнов добрался домой пешком. И даже чуть развеялся, постояв на ближайшем мосту и глядя на холодные тёмные воды реки, но голова болела бескомпромиссно, дома сразу пришлось принять таблетку и прилечь.Жена ещё была на работе. Тем лучше, оставалась надежда оклематься к её возвращению.
Вот она, гостиная. Вот он, диван.
Дотянулся до пульта. Телевизор ожил на новостном канале.
— …Убыток составил более сто пятьдесят четырёх миллионов рублей, — бодро молотила языком ведущая. — Контроль за расходами премьер поручил министрам финансов и экономразвития. Обои будут докладывать ему ежеутреннюю сводку. Также он приказал о том, что государственная корпорация обязана отдавать ему отчёт каждую неделю.
— Боже мой… — прошептал Смирнов, наугад тыкая какую-то кнопку пульта.
Телевизор онемел.
Зато стало слышно из-за стены соседский «Ленинград»:
— А тебя я не люблю… Ехай… Ехай на…
Учитель едва успел закрыть уши.
Несколько минут он лежал, свернувшись в клубок от головной боли и филологического страдания. Затем осторожно отнял ладони от головы, впуская звук.
Тишина.
Смирнов сел, осмотрелся.
Дикторы беззвучно шевелили губами, бежала строка: «Вирус представляет из себя штамм уже известного…»
— Представляет собой, твари! — яростно закричал Смирнов и снова схватился за голову.
«Нет, нет и ещё раз нет, — думал он, — такого просто не должно быть… Книги! Есть же, в конце концов, книги!»
Забыв о головной боли, он метнулся к полкам, схватил томик Пушкина.
«Александр Сергеич Пушкин», — значилось на обложке, но Смирнов не увидел этого отчества, распахнул наугад:
Мчаться тучи, вьються тучи;
Не видимкою луна…
Книга выпала из рук. Учитель на деревянных ногах вернулся к дивану, упал на него безвольной тряпичной куклой и забылся.
Проснулся Смирнов перед самым рассветом. Видимо, жена ещё вечером укрыла его пледом, и от осознания её заботы пустота в душе Смирнова заполнилась теплом.
Он заглянул в спальню. Жена спала.
Вернувшись в гостиную, учитель взял с журнального столика вчерашний томик Пушкина.
— Сергеич… — обречённо прочёл Смирнов, положил книгу обратно, медленно растёр ладонями виски.
Потом Кирилл Петрович Смирнов одел полосатую рубашку и брюки, наскоро черкнул записку жене и родне, чтобы ихние совести были чисты, тихо вышел из дома и покончил жизнь с помощью утонутия с ближайшего моста.
10. Спасение мира
Прошла минута. Карлссон первым приоткрыл левый глаз. На месте красных звездочек в Димитровграде и Балаково сверкали… синие! Админы в этих городах догадались запустить антивирусы с самым свежим, а не с предпоследним обновлением. И это спасло их от ядерного взрыва.
— Ура, — сказал Карлссон.
— Ура! — крикнула бешеная бабка.
— Ура!!! — подхватила и заорала вся лаборатория, включая секретаршу и Мишу Востроглазкина.
Вполне вероятно, что кричал «ура» и плакал в своем кремлевском кабинете президент Российской Федерации, но об этом никто не знал.
Все были счастливы.
Счастлив был и Дундук, но совсем по другому поводу.
— А я остатки вируса расшифровал, — прошептал он. — Ничего там страшного нет, просто текст на английском языке: «Zhirtrest you are son of bitch».
Первым на Дундука обратила внимание мадам Елкина Палкина. Она внимательно посмотрела на каракули, которыми были покрыты бумажные листы на столе, и тоже прошептала:
— Вот это да… Молодой человек, как доктор физико-математических наук я утверждаю: вы только что опровергли якобы доказанную Великую теорему Ферма.
И упала в счастливый обморок.
11. Награда для Дундука
Математическая теория, над которой сотни математиков мира безуспешно мучались в течение двух веков и которую Дундук разработал за эти страшные часы, позволила написать корректную лечилку для вируса «Тайд». Ни одна антивирусная компания мира даже ни на йоту не приблизилась к этому результату. Несколько раз перепроверив выводы теории, мадам Елкина-Палкина просто светилась от восторга. В течение вечера желтые огоньки, которые соответствовали новому антивирусному обновлению, вытеснили с земных полушарий красные, зеленые и синие. Вирус «Тайд» был побежден.
Дундук шел по пустынному ночному проспекту, налитый счастьем и пивом, и пинал пустую жестяную банку. Сзади зашуршали шины. Дундука обгоняла милицейская машина с мигалкой. Вдруг она остановилась, из нее вышли двое.
— Эй ты, нуко-ся бигом сюды, — скомандовал тот, что был выше ростом.
Не теряя достоинства, Дундук подошел.
— Кто такой, нах, дакументы есть? — сильно «акая», спросил долговязый.
— Да нет, я домой иду. Я тут недалеко, в «Карлссоне и Малышах» работаю, — объяснил Дундук.
Что-то в его словах не понравилось долговязому.
— Хватит песдеть, — сказал он. — Дакументов нету, гаварит не па-нашему. Панаехали тута всякие. Ну-ка все из карманов на асфальт, живо, нах.
Дундук вздохнул, пожал плечами, и…
— Да он жа бухой, сматри, сиржант, — просипел тот, кто был ниже ростом. — И аказывает сапративление работникам праваахранитильных органав!
В тот же момент жесточайший удар дубинкой по затылку выключил Дундука. Как его пинали по ребрам и волокли за ноги в машину, чтобы отвезти в вытрезвитель, он уже не чувствовал…
Заключение
Вот и все.
После того как на CNN появилась информация о том, что антивирус Карлссона не только исправил собственную ошибку, избавив тем самым мир от ядерной катастрофы, но и победил вирус «Тайд», акции компании стремительно подпрыгнули. Правда, Евросоюз и США ввели против России новый пакет санкций.
Дундук вышел из больницы, уволился из фирмы «Карлссон & Малыши» и уехал домой. Говорят, что он устроился учителем информатики в школе.
Елкина-Палкина вышла на пенсию, нянчит внуков и пишет монографию «Новые подходы к доказательству опровержения Великой теоремы Ферма».
После тщательных поисков Интерпол вышел на Микросхему, но всю вину взял на себя ее бывший одноклассник, который научил ее писать вирусы. Суд над ним продолжается до сих пор, ему грозит сто двадцать восемь лет тюрьмы.
Боря Шпиндельшухер живет в Израиле и, кажется, даже не в курсе, что и по какому поводу случилось.
Батальон спецназа арестовал компанию из трех сыктывкарских студентов и школьников — членов группы «Хлоп В Лоб». Несколько недель их продержали в сырой и вонючей КПЗ, заразили педикулезом и выбили зубы, выпытывая связи с террористами и наркоторговцами. На их компьютерах действительно были обнаружены исходные тексты нескольких неопасных и малораспространенных вирусов, но не более того. Поэтому, учитывая «глубокое раскаяние и сотрудничество с органами следствия», суд дал им в соответствии с 273-й статьей УК РФ по году условно.
Жиртрест не получил ни цента. А хитроумный пресс-секретарь Миша Востроглазкин получил 10 тысяч, но не долларов, а деревянных рублей от отечественного представительства фирмы — производителя порошка «Тайд».
И все остались довольны.
9. В шаге от ядерной катастрофы
Карлссон стремительно бросился к телефону:
— Алло! Алло! Это ФСБ? Говорят из компании «Карлссон & Малыши». Есть крайне срочное и исключительно важное сообщение!
Наивный и доверчивый Карлссон! Неужели вот прям сейчас дежурный офицер, сидящий на телефонах в одном из важнейших ведомств страны, поднимет трубку и начнет трепаться с первым попавшимся абонентом, который, вполне вероятно, только час назад сбежал из дурдома?
— Это автоответчик! — прогнусавила трубка. — Продиктуйте ваше сообщение после гудка. Если оно представляет важность, вам перезвонят. Пи-ип!
— Твою ж дивизию в каждое дуло!!! — завопил Карлссон. — Дежурный, ну возьми ж трубу!!!
Но трубка молчала. Тогда Карлссон принялся орать в трубку обстоятельства дела, обильно сдабривая речь непарламентскими выражениями. Стоявшая посреди комнаты старушенция зажала уши.
Бросив трубку на рычаг, Карлссон некоторое время стоял неподвижно, закрыв глаза и стиснув зубы. Потом резко повернулся к молчаливым сотрудникам.
— А вы что стоите? Немедленно пишите антивирус против антивируса!
Четверо программистов бросились к своим компьютерам. Дундук, проснувшийся от крика, вышел из боковой комнаты, пожал плечами, вздохнул и тоже сел на свое рабочее место. Но вместо того, чтобы заняться работой, набрал интернетовский адрес: http://www.cnn.com. Интернет работал из рук вон плохо, страшно тормозил, но все-таки прорвался на центральный сайт мировых новостей. Странное дело, после звонка в ФАПСИ прошло всего несколько минут, а на CNN уже появились breaking news: «По срочным сообщениям из Москвы, антивирус Карлссона грозит миру ядерной катастрофой». Дундук снова вздохнул и возобновил прерванную ночную работу: занялся разработкой теории, позволившей бы подобрать такую тройку чисел, что сумма целых степеней от двух из них равнялась бы той же степени от третьего.
А четверо программистов стремительно разработали антивирус для своих же разосланных несколько часов назад дневных баз, упаковали их и выложили на FTP. Теперь «новейшая» версия антивируса будет искать и убивать «новую».
В томительном ожидании проходили минуты. Количество красных точек (вирус) медленно уменьшалось, количество зеленых (новый антивирус) медленно росло, а синие (новейший вариант антивируса) практически не были заметны. Вдруг все вздрогнули от пронзительного телефонного звонка. Карлссон поднял трубку, прижал ее к уху, внезапно встал по стойке смирно и, заикаясь, ответил:
— С-слушаю, г-господин Президент!
— Ваша информация достоверна? — пробурчала мембрана.
— А-абсолютно.
— Хорошо, хотя, конечно, ничего хорошего нет. На атомные станции страны уже звонят, чтобы предупредить их о недопустимости запуска антивируса, но каналы забиты вирусом. В Сыктывкар вылетел батальон спецназа, усиленный бронетехникой и авиацией, чтобы арестовать хакеров.
Карлссон положил трубку и схватился одной рукой за волосы, а другой за сердце.
Прошло еще четверть часа. Синие звездочки медленно распространялись по стране. Вот вспыхнула голубая звездочка в Серпухове — все облегченно вздохнули. Потом тоже самое произошло в Обнинске. Потом еще на нескольких атомных станциях.
Но не было никакой информации из двух волжских атомных станций — из Димитровградской и Балаковской. На карте в этих позициях не светилось никаких меток, туда еще не дошел даже вирус. Все с напряжением следили, какая звездочка загорится первой.
Если загорится сразу зеленая — то это будет означать катастрофу.
Если загорится красная, то очень много шансов, что админы вскоре после этого запустят антивирус, и тогда…
И только если на карте в этих местах замигают синие огоньки, можно вздохнуть с облегчением.
Сотрудники лаборатории затаили дыхание. Но шла минута за минутой, и ничего не происходило.
— Может, они просто отключили свои компьютеры? — неуверенно предположил кто-то, но Марфа Федотовна покрутила пальцем у виска:
— Это привело бы к ядерному взрыву безо всяких вирусов-антивирусов.
Прошло еще четверть часа. И вдруг…
И вдруг в Димитровграде вспыхнул зловещий красный огонек. Вирус «Тайд» поразил тамошние компьютеры.
— ** твою ****! — воскликнула мадам Елкина-Палкина. Теперь покраснел и зажал уши Карлссон.
В то же мгновение красный огонек вспыхнул и в Балаково.
Все в ужасе закрыли глаза…
8. Бешеная бабка
В полдень Карлссон принял решение:
— Алгоритм работы вируса примерно ясен, обнаруживать «Тайд» мы умеем и удалить тоже сможем. А в зашифрованных фрагментах разберемся позже, на досуге. Пора опубликовывать обновление к базам.
Буквально через пять минут тысячи модемов по всему миру заморгали красными глазками и зашипели, подключаясь к FTP компании «Карлссон & Малыши». Обновление антивирусных баз пошло «в народ».
Результатов следовало ожидать через час-другой. Дундук отказался ехать домой и прилег вздремнуть в боковой комнате на раскладушке. Антивирусные аналитики сбегали за пивом и воблой, уселись за центральный стол и, посасывая соленые косточки, принялись делиться впечатлениями:
— А ты заметил, какой там метод криптования заюзан в подпрограмме номер шесть-ноль-два?
— Угу, похоже на Ривеста-Шамира-Адлемана.
— Ни фига, это чистейший Эль-Гамаль.
— Но в восемнадцатом цикле у него нет характерной перестановки байтов хеш-функции.
— Вот если бы удалось найти два числа в семьсот тринадцатой степени таких, чтобы из их суммы извлекался бы такой же корень…
В два часа дня красные столбики наконец-то перестали расти. Красная сыпь на карте мира еще не исчезла, но уже было заметно, как то тут, то там сверкают зеленые звездочки — пункты, где вирус был успешно удален. По этому поводу снова собрались бежать за пивом. В этот момент снизу, с проходной здания позвонил охранник:
— Тут к вам какая-то бешеная бабка. Говорит, что по крайне важному и абсолютно срочному делу.
— Я вам не бабка! — ворвался в трубку энергичный старушачий голос. — Я Марфа Федотовна Елкина-Палкина, доктор физико-математических наук и начальник отдела автоматизации ОИЯИ — Дубненского объединенного института ядерных исследований.
— Пропустите ее сюда, — распорядился Карлссон и бросил взгляд на монитор. Подмосковный город Дубна помаргивал зеленой звездочкой. Завыл лифт, и через пару минут в проеме двери стремительно появилась худощавая седовласая старушка в спортивном костюме.
— Кто здесь будет Винни-Пух? — поинтересовалась старушенция.
— Я, — выступил вперед руководитель лаборатории. — Только меня зовут не Винни-Пух, а Карлссон.
— Один хрен, — отмахнулась старушенция. — Заперлись тут у себя на верхотуре, дармоеды. Телефоны не работают, на дорогах пробки. А этот ваш антивирус со свежими базами нам сорвал утренний эксперимент по разгону реактора на мягких нейтронах!
— Как это — сорвал? — удивился Карлссон.
— Очень просто, удалил нам все программные модули, используемые для управления экспериментом. Еле-еле успели отключить установку вручную.
— Ну, видимо, все эти ваши модули были неизлечимо поражены каким-нибудь вирусом, — предположил Карлссон.
— Не болтайте ерунды, — отмахнулась старушенция. — Эта машина даже к Интернету не подключена, и софт там в основном отечественной разработки. Не могло там быть вируса, если только…
— Что? — насторожился Карлссон.
— Если только ваш антивирус с сегодняшнего дня не начал реагировать на код, разработанный нашими программистами и внедренный на всех атомных станциях страны, как на вирусный.
— Не может быть… — побелел Карлссон. — На всех атомных станциях?
— На всех! — сурово подтвердила старушенция.
Ни Елкина-Палкина, ни Карлссон, конечно, не знали, что всему виной был Боря Шпиндельшухер, который когда-то работал в ОИЯИ и придумал несколько редких алгоритмов, и потом эти алгоритмы вошли составной частью в управляющие программы на всех атомных станциях страны. А сам Боря, сдриснув несколько лет назад на ПМЖ в город Хайфу, от своей широкой души поделился алгоритмами с Микросхемой, которая использовала их в своем новом вирусе. Именно эти алгоритмы новая версия антивируса считала характерным признаком вируса и безжалостно уничтожала, не обращая внимания — вирусу они принадлежат или управляющей реактором программе.
6. Вирус вырывается на свободу
Заорала сирена. Дундук вздрогнул и открыл глаза. За окном светало. На экране монитора горели ярко-красные столбики необычайной высоты. Какой-то вирус, гораздо более активный, чем «Дося», стремительно разлетался по Сети. Центр распространения пылал где-то на юге, в районе Румынии или Болгарии. Но Интернет не знает границ, и красная сыпь зараженных серверов покрыла тонкой сеточкой всю Европу, часть Азии, обе Америки и даже Австралию.
— Вот блин, целых два червяка в мое дежурство, — пробурчал Дундук. — Интересно, иностранцы его уже изучили?
Он поднял трубку, помедлил и набрал номер.
— Здорово, Энди. Сегодня ты дежуришь? Поздравляю. Вернее, не поздравляю. Что слыхать про новый вирус?
— Про «Досю», что ли?
— Да нет, «Дося» — это пройденный этап. Я про совсем новый, который попер из Румынии минут десять назад.
— Та ни, ничо такого нема. Шо цэ такэ?
— Да сам не знаю. Монитор весь красный. Посмотри в своем ящике, может, уже есть образцы?
— Эге… Ух ты ж, мать!.. Скильки ж воно накондыбасыло!
— Кинь и мне образец, буду жутко благодарен.
— Нема базару, цэ я зараз. А з тебя — пыво!
Звук в трубке стал металлическим и начал прерываться. Вирусный трафик уже забивал каналы цифровой связи.
— Энди! Эй… Ты слушаешь меня?
— Слухаю-слухаю… Та мережа погано працюе…
Звук совсем заглох. Дундук набрал номер в Гамбурге. Гудки звучали медленно и словно бы через силу. Трубку никто не брал. Потом Дундук попытался позвонить в Лондон, и снова у него ничего не вышло. Дундук оставил попытки дозвониться и некоторое время терпеливо ждал, проверяя свой ящик каждую минуту. Письма от Энди все не было. Вместо этого в ящике вдруг появились два послания от каких-то совершенно незнакомых людей. Одного взгляда хватило, чтобы понять — письма были заражены новым вирусом и присланы без ведома адресанта. Через минуту таких писем стало шесть. Еще через минуту — двадцать.
Вирусы пришли не от коллег-вирусологов. Вирусы пришли сами, как им, вирусам, и положено.
— Вот это да! Вот это скорость! — пробормотал Дундук, выбрал одно из зараженных писем, извлек вирусное вложение и запустил свои исследовательские утилиты.
7. Хмурое утро
Утром в лабораториях компании «Карлссон & Малыши» было людно и накурено. Дундук с синими кругами вокруг покрасневших глаз молча стоял перед окном и смотрел с 13-го этажа на покрытый туманной дымкой проспект. Его рабочий стол был полностью завален исчерканными распечатками и справочниками. Вирус оказался сложным. За ночь Дундуку удалось лишь частично изучить алгоритм работы, выяснить пути распространения вируса и разработать основные рекомендации по обнаружению и удалению заразы. Но в теле червя присутствовали большие участки, зашифрованные каким-то очень хитрым методом, который никак не поддавался изучению.
На следящих мониторах полыхали кроваво-красные пожары. Миллиарды вирусных копий, непрерывно пересылавшихся с компьютера на компьютер, забили все линии связи и управления, парализовали работу офисов и аэропортов. Кроме того что размножался, этот вирус безжалостно уничтожал все обнаруженные копии червя «Дося» и вычищал даже дисковые сектора, освобождавшиеся после удаления вирусных файлов. Уже к утру о «Досе» можно было забыть как о дурном сне, а новый вирус все размножался и размножался, проникая на сервера, рабочие станции и домашние компьютеры пользователей. Многие сервера были просто отключены раздраженными и испуганными хозяевами, Интернет оказался почти парализованным.
Утром примчались в лабораторию и заменили Дундука еще четверо программистов, но и у них тоже немногое получилось. Стиснув головы руками и ругаясь сквозь зубы, они пытались разобраться в хитросплетениях вирусного алгоритма. Сам вирус был очень прост, но вот некоторые его фрагменты… это было нечто! В отдельной комнате гудела сеть из шестнадцати компьютеров, пытавшихся взломать шифр методом тотального перебора вариантов, но этот трюк мог получиться только случайно. По самым грубым прикидкам, для этого понадобилось бы не шестнадцать, а несколько тысяч компьютеров, и не несколько часов, а несколько лет.
Сам Карлссон, нервно куря, отвечал на непрерывные телефонные звонки. Цифровая связь работала с перебоями, но устаревшие аналоговые линии, по счастью, в России еще сохранились:
— Да… Слушаю… Так точно… Никак нет… Ничего не могу обещать… Постараемся…
Положив в очередной раз трубку, он нервно хихикнул:
— Звонили из ФАПСИ, интересовались — доколе… В мировой политике хаос. Американский президент не сумел позвонить своей жене от любовницы, что задерживается в Белом доме. У короля государства Макаку сорвался давно запланированный визит к премьер-министру республики Орангутанские острова. Сорок миллионов японских детей описались ночью в своих кроватках, потому что их подключенные к Интернету горшки не подали вовремя условный сигнал.
Дундук виновато шмыгнул носом, как будто именно он послужил причиной всех этих безобразий. В соседней комнате пресс-секретарь компании Миша Востроглазкин диктовал секретарше текст срочного пресс-релиза:
— Компанией «Карлссон & Малыши» обнаружен новый, очень опасный вирус-червь, распространяющийся по сети Интернет. Тело вируса содержит зашифрованные строки «Дося — отстой, Тайд — супер». По полученным нами неопровержимым доказательствам, вирус создан и запущен в сеть отечественной хакерской группой «Хлоп В Лоб», состоящей из жителей города Сыктывкара и связанной как с Аль-Каидой, так и с Колумбийской наркомафией. Компания «Карлссон & Малыши» — автор самого первого в мире и самого лучшего антивируса, корректно обнаруживающего и уничтожающего эту опасную заразу…
Несложно сообразить, что 90% процентов этой «конфиденциальной информации» Миша выдумал сам в течение последней четверти часа.
Мишу спросили:
— Но ведь в теле вируса реклама на английском, зачем же выдумывать про «отстой» и «супер»?
— А кто проверит? — ухмыльнулся находчивый пресс-секретарь.
— Кроме того, на самом деле авторы вируса еще никому не известны. При чем тут «Хлоп В Лоб»?
— Плевать, мне эти «Хлоп В Лоб» давно надоели. Пусть сыктывкарская милиция прочитает наш пресс-релиз, их арестует и покопается в их компьютерах. Этого вируса они, конечно, не обнаружат, зато найдут что-нибудь другое незаконное. Вор должен сидеть в тюрьме, я так думаю!
— Наконец, мы же еще не разработали антивирус, и неизвестно, сумеем ли это сделать вообще. Зачем же рекламировать наши совсем не очевидные «успехи»?
— А вот когда вы больше меня будете понимать в рекламе и маркетинге, тогда и сочинять пресс-релизы вам разрешат.
Через четверть часа пресс-релиз был растиражирован сотнями новостных сайтов, зачитан дикторами по радио и ТВ. Через полчаса новостные сайты принялись тиражировать сообщения, перевирая их на свой лад. Поползла, например, информация про «сыктывкарских наркодилеров, распространяющих героин под видом стирального порошка».
Рабочий день продолжался.
4. Ночное дежурство Дундука
Над Москвой опустилась душная августовская ночь. На 13-м этаже небоскреба, расположенного на улице Чемпионов Спартаковцев, в двух окнах горел свет. Этаж принадлежал компании «Карлссон & Малыши». За компьютером, задрав ноги на стол и положив клавиатуру на живот, полулежал и вяло отстреливал пестрых «мурхухнов» ночной дежурный — Дундук.
На соседнем мониторе помаргивали разноцветные гистограммы — индикаторы трафика на крупнейших сетевых узлах страны. Ночная жизнь в Интернете не прекращалась ни на минуту: кто-то резался по сети в «Контру», кто-то качал из Америки многомегабайтные дистрибутивы, кто-то лакомился содержимым порносайтов. Почти все столбики гистограмм светились зеленью — значит, трафик преимущественно состоял из самых обычных пакетов. Иногда столбики лиловели: где-то в Сети просыпался локальный вирусный источник, его всегда можно было засечь по характерным однотипным посылкам. И в этом не было ничего страшного: несколько сотен зараженных серверов, ленивые хозяева которых не вычистили старые вирусы и не пропатчили систему, в мировых масштабах погоды не делали.
Вдруг прозвучал телефонный зуммер. Дундук поднял трубку и пару минут вслушивался в английскую речь с сильным немецким акцентом. Потом буркнул в ответ:
— Ноуп, ин Раша итс стилл клир нау. Сенкью фор информейшен.
Звонили из Гамбурга и предупреждали о появлении нового почтового червя. Довольно простой алгоритм червя был уже изучен немецкими программистами и не содержал ничего особенного. Червь не должен был вызвать большой эпидемии. Единственным примечательным моментом в черве было то, что он рекламировал на зараженных компьютерах стиральный порошок «Дося».
Дундук аккуратно застрелил последнего «мурхухна», вышел из игрушки, запустил почтовый клиент и выловил из ящика письмо от немецких геноссе. В зазипованном аттаче лежал образец нового вируса, любезно ими предоставленный. Ну да, антивирусные компании иногда сотрудничают, а вы не знали?
Минут пять ушло на дизассемблирование и распечатку листинга. Глаз привычно отметил в ассемблерном тексте червя характерные фрагменты, расположенные в не менее характерном порядке: вписывание в реестр, использование сетевых mapi-функций… Параллельно с этим специальная утилита автоматически проделала ту же работу, выделив на экране соответствующие фрагменты красным цветом. Дундук лениво кликнул мышкой по «ОК», и утилита автоматически сгенерировала сигнатуру вируса и кусочек излечивающего алгоритма.
Часть кода оказалась зашифрованной. Подчеркнув маркером в листинге адреса зашифрованных фрагментов, Дундук запустил другую утилиту, которая шаг за шагом проэмулировала работу вируса (не выполняя его) и отобразила текст декодированных участков. В них скрывалась какая-то картинка. При помощи третьей утилиты Дундук вырезал эту картинку, сбросил ее на диск в виде отдельного JPEG-файла и запустил вьювер. На экране появилось изображение тощего голого поросенка. У поросенка были родинки на груди и колечко в пупке. Именно такая картинка должна была светиться на экране каждого зараженного компьютера. Правда, внизу шел мелким шрифтом текст, призывавший покупать стиральный порошок «Дося».
Дундук пожал плечами и набил на клавиатуре имя для вновь изученного вируса: «I-Worm.Win32.Dosia». Утилита упаковала вместе текстовую строку с именем вируса, сигнатуру и «лечилку» и добавила все это к новому варианту антивирусной базы, выпуск которой планировался на завтра. Кроме того, «упаковочка» автоматически ушла по электронной почте нескольким сотням VIP-подписчиков, в государственные учреждения, банки и крупные корпорации. Вот и все, на территории России распространение вируса можно было считать в общем и целом заблокированным.
После этого Дундук зевнул и взглянул на часы. На работу по изучению вируса и обновление антивирусных баз ушло 15 минут.
5. Письмо для Микросхемы
В эту ночь не спала за своим компьютером и Микросхема. Жиртрест прислал ей персональное письмо, в котором в изысканно-издевательских фразах приносил глубочайшие извинения за свою несдержанность. Кроме того, письмо было заражено вирусом, а тот изображал на экране такую картинку, от которой Микросхема покраснела от пяток до самых кончиков волос и заскрежетала зубами.
Для десятков тысяч обычных пользователей во всем мире, которые завтра утром прочитают зараженные письма, это будет выглядеть как обычная реклама порошка «Дося», нарисованная не слишком умелым художником. Но Микросхема знала, кто на этой картинке изображен на самом деле. Жиртрест не просто распространил с вирусом рекламу, зарабатывая этим деньги от заказчика, но и нагло посмеялся над Микросхемой.
Задыхаясь от злости, Микросхема запустила почтовый клиент и стала быстро набирать тексты электронных писем своим виртуальным друзьям, жившим в разных странах.
From: фрекен Буммс
To: Asshole Assassin
Hi Джонни. Ты как-то говорил, что изобрел какой-то алгоритм для очень быстрого заражения Интернета. Расскажи поподробней, а?
Целую, Микра
From: Microsсheme
To: Mihai Stamesku
Привет! Помнишь, ты обещал дать мне пассворды и логины для анонимных прокси в Румынии? Пришли их мне, пожалуйста, как можно быстрее.
Заранее чмок-чмок-чмок, Микросхема
From: Анне-Кристин-Мария-Луиза
To: Борис Шпиндельшухер
Цохраим товим, дорогой Борис! Однажды ты рассказывал, что раньше жил не в Израиле, а в России и работал программистом в каком-то атомном институте. А еще ты упоминал про какой-то необычный метод защиты от дизассемблирования. Не мог бы ты прислать мне исходничек этой процедурки?
Твоя Анька-Машка
От автора
Идея принадлежит Алексу Гостеву. Автор только врал и преувеличивал. Все события вымышлены (ну или почти все). Все персонажи собирательны (хотя имеют конкретных прототипов). Все математические и технические подробности некорректны (впрочем, всякое бывает).
1. Микросхема
Итак, где-то в Западной Европе жила-была девушка. При крещении родители дали ей имя Мария-Луиза, а может быть Анни-Кристин, но ей нравилось, чтобы ее называли Микросхемой. У нее были соломенно-желтые короткие волосы, вздернутый носик, плоский живот с колечком в пупке, твердые мускулы на руках, крашеные в ярко-красный цвет ногти на ногах и две круглых родинки под коричневым соском меленькой и острой левой груди. Микросхема презирала пресный обывательский мир, еще до рождения уготовивший ей судьбу «киндер-кирха-кухня». С детства ей нравилось поступать вразрез с общепринятыми правилами поведения и существования. Она выучилась курить траву и нюхать кокаин в двенадцать лет. В тринадцать стала женщиной, отдавшись школьному учителю за хорошую отметку в триместре, но быстро сравняла счет, запустив ему на компьютер вирус, который по ее просьбе написал сосед по парте. В течение полугода этот же одноклассник учил ее ломать софт и программировать вирусы, а она давала ему щупать сиськи и даже один разок… впрочем, не будем развивать эту тему. В итоге любознательная Микросхема получила минимальный набор знаний и умений, позволявший ей смотреть свысока на остальных одноклассников, для которых компьютер служил лишь обиталищем игрушек и источником порнухи.
Так Микросхема превратилась в единственную в своем роде девушку-вирусописательницу.
2. Дундук
А на три тысячи километров восточней, в столице одного из государств, образовавшихся на месте двинувшей кони Советской Империи, жил молодой человек по прозвищу Дундук. Он был толстенький, неуклюжий и очкастый. А еще он слегка картавил и заикался и потому не любил много разговаривать, предпочитая общению с друзьями общество книг и компьютеров. В школе он учился хорошо, но не был ни зубрилой-отличником, ни «начальниковым сынком», и, когда на выпускном вечере школьная директриса, вручая золотые медали, назвала его фамилию, многие с недоумением оглянулись: этому? медаль? а он че, с нами учился?
Легко поступив в институт, Дундук и там остался серым, тихим и незаметным. Мало кто подозревал, что невероятно сложный и трудноуловимый вирус, в мгновение ока распространившийся по компьютерам города, был делом его рук. Но одновременно в Интернете появился компактный антивирус анонимного автора, основанный на нетривиальных математических методах сканирования и распознавания, который позволял обнаруживать и убивать не только этот изощренный вирус, но и десятки ему подобных. Нет смысла скрывать, что автором этого антивируса также был Дундук.
Учеба в институте Дундуку давалась легко. Подрабатывая на кафедре, он администрировал факультетскую сеть, делал за однокурсников контрольные и курсовые работы, правил ошибки в формулах преподавательских диссертаций и опубликовал в межвузовских сборниках несколько своих небольших статей, посвященных оптимизации передачи данных в Интернете. Именно для этих статей и пригодилась уникальная информация, которую Дундук получил в результате своего вирусологического эксперимента.
Когда Дундук закончил институт с красным дипломом, ему вручили рекомендацию в аспирантуру. Одновременно в кабинете декана факультета, на котором учился Дундук, раздался междугородный телефонный звонок. Звонил Петя Карлссон, институтский однокашник декана, живший в Москве и возглавлявший известную во всем мире антивирусную компанию «Карлссон & Малыши».
Конечно же, речь шла о Дундуке. Карлссон приглашал его в Москву, на работу в своей фирме.
3. Микросхема против Жиртреста
Возвращаясь домой, Микросхема спустилась по трапу самолета, прилетевшего из Лиссабона, пересекла залы стеклянного аэропортовского дворца и вышла на привокзальную площадь, где на стоянке ожидал ее оставленный тремя днями ранее мотороллер. Несколько дней назад виртуальные друзья-хакеры пригласили ее на тусовку, происходившую на одном из курортов Португалии. И наивная Микросхема нарушила одну из главных заповедей Интернета — встретилась с виртуальными знакомыми в реальной жизни. И, конечно же, горько разочаровалась.
Могучие и хитроумные воины, легко пробиравшиеся по компьютерным джунглям в поисках электронных сокровищ, на деле оказались прыщавыми закомплексованными подростками с кариозными зубами и немытыми волосами. Они с радостью насасывались пивом до отрыжки и на плохом английском с густой примесью fuck’ов и shit’ов обсуждали темы: кто у кого спер алгоритм и где нарыть халявных паролей к порносайтам.
Микросхемой как девушкой заинтересовался только Жиртрест — почти взрослый одышливый пузан в круглых очках и с сальной косичкой на затылке, автор полудюжины малораспространенных сетевых вирусов и лидер небольшой хакерской группировки «Devil SuckerZ».
Вечером, собравшись на загородной вилле (принадлежащей родителям одного из подростков), тусовщики врубили на полную мощь какой-то электронный ритм, подзарядились дурью, столпились в середине комнаты и принялись подпрыгивать и трястись. А Жиртрест зажал Микросхему в углу и вонюче задышал в ухо:
— Есть клевое дело… Надо вместе с вирусами разослать рекламу порошка «Дося»… чтобы демонстрировалась на каждом зараженном компе… Обещают десять тонн баксов… Я пишу вирус, а рассылаем по твоим каналам… У тебя ведь есть знакомые пацаны, которые держат сервера в Румынии… Пацанам по куску, остальное нам… идет?
Одновременно с этими словами Жиртрест сунул потную руку Микросхеме за пазуху, принялся больно тискать сиськи. А еще Микросхема ощутила бедром, как у Жиртреста быстро набухает между ног нечто длинное, толстое и тупое.
Половой акт в антисанитарной обстановке с антипатичным Жиртрестом не входил в планы Микросхемы. Она из всех сил двинула толстяку коленкой в пах, а когда Жиртрест согнулся от боли, выскользнула из угла, схватила свою сумку, вбила ноги в кроссовки и была такова.
Ее переполняло острое чувство разочарования.
…Чтобы на следующий день взлететь, запыхавшись, на тот же чердак, а через него – на крышу. Но ангела там не было. Зато был Бек.
– Проходи, садись, – предложил он, уже сидевший на самом краю.
Но это же не его рабочий день!
Я подошла, села.
– Говорил с этим твоим…
– Я же честно сказала, что с Тригом больше не общаюсь!..
– Рида, помолчи немного, а? Мне кучу всего надо на тебя вывалить. Или не надо. Как получится. Я про ангела. Что он тебе рассказал?
Тот же вопрос, что и на Совете. Так что и ответ я не изменила:
– Рассказывала в основном я. Пыталась концы с концами связать. – Подумалось – вдруг шутка исправит дело, как-то выправит кривизну этого утра и искаженные черты лица Бека? – Навыдумывала сначала звёздных странников, потом бродячих кошек…
– Кошки… иногда они поселяются в заброшенных домах. Прямо как люди… – Он невесело усмехнулся. – Неудивительно, что ты кошатница. Удивительно, что не все. А впрочем… кто же захочет признать и признаться?..
– Признаться в чем?
Он смотрел так, словно проверял, я ли это сказала.
– Тебя никогда не удивляло расхождение… Мир, которому, если верить ученым, миллиарды лет, и мир созданный, согласно святым книгам, всего шесть с чем-то тысяч лет назад? Тот или этот? Обоим сразу не бывать.
– Насколько я помню, религия всё это хорошо объясняет…
– Тебе устроит объяснение вместо правды? Не думал, что ты такая… Ты же всегда говорила правду в лицо. Всегда. Как с Тригом и мной.
Похоже, он никак не мог мне простить, что выбрала не его, хотя всё давно закончилось.
– Бек…
– А вот меня не устроило. Даже собственное объяснение. Потому что шёл я тогда, после заседания, и ничего не понимал. Ну, допустим, Большой и правда заснул. А остальные? А я? Если б и у тебя было такое лицо, словно не понимаешь, зачем ты здесь, я забыл бы. Забыл. Вот главное слово. Мы все забыли, а ты нет. Но ладно с этим. Но что именно я забыл?
Наверное, надо было ему рассказать. Бек не из тех, кто может просто забыть и смириться. И я ещё могу рассказать.
– Я говорила с ангелом. Ты подслушал. Принес это в совет. Нас обоих вызвали…
– Смешно, – перебил Бек. – Смешная месть мальчишки. Я промучился целые сутки, я сбрасывал ангелов с крыши, а с рассветом понял, что зря. Надо было потребовать своего желания. Хоть на час, хоть на ночь, но я бы вспомнил. Тогда пришёл сюда. Потому что и раньше приходил.
Ну ты и сволочь, мой фиалковоглазый ангел. Ты сделал несчастной не одну меня.
– Значит, история такова: два мира из разных… измерений случайно влипли друг в друга. А может, не случайно. Один был хищником и миром хищников. Началась экспансия. Причем довольно мирная. Или даже не так. Те, из мира-хищника, сразу заняли другой, поглощенный, сделав свой мир больше, лучше и даже моложе. Не первый такой был раз. Они брали себе всё, что могли, переписывали легенды и историю – и на стыке миров всё это делалось правдой. Но вот с обитателями они ничего сделать не могли, и они не входили в планы завоевателей. Никак.
– Значит, нам ничего не угрожает, – не очень уверенно сказала я.
– Нам? – он расхохотался. – Рида, ты наивный романтик! И, как и все, не хочешь знать. А я так хотел бросить тебе это в лицо… – Он глядел, щурясь. – Но ведь ты будешь мучиться больше, если я на этом и закончу. Ладно.
И он оттолкнулся от крыши и полетел вниз.
И падал.
И падал.
И падал…
Я не слышала удара внизу. Я не смотрела. Отвернулась. Мне нужен был ангел. Хотя бы один. Не обязательно мой. Или два. Сколько угодно ангелов – сколько угодно желаний. И пусть они подавятся этой своей энергией, завоеватели чертовы.
Но слова Бека всё ещё звучали.
«Ты наивный романтик». Хорошо думать о человечестве – значит быть наивным романтиком? Но я же одна из них.
Я спустилась со своей крыши и забралась на другую, тоже свою. Ангелы меня избегали или, может, Бек так хорошо поработал. Только на девятой я увидела крылатого, да и тот попытался сигануть с крыши первым. Удержать его, жёстко, за крыло, труда не составило.
– Расскажи мне о слиянии миров.
К утру я знала всё. Но времени оставалось мало. Надо было записать, но записи наверняка исчезнут. Уже исчезали, иначе почему до сих пор никто ничего… Или был ещё способ. Бек, прости.
– Воскреси моего друга, – попросила я последнего ангела.
Думала, он откажется. Не смог. Наверное, им так нужна эта энергия, нужна, чтобы бороться с нами же, или чтобы вписаться в бывший их, а теперь наш мир. Потому и часы желаний превратились в ночи, а потом, возможно, станут и сутками: больше времени – больше энергии. В этом не созданном, а пересозданном мире им прежним не было места. Они-то не хищники. Они просто часть легенды, но уже – такой, которую не сотрешь, не выбросишь. Сначала «ангелы» хотели лишь этого, чтоб их нельзя было стереть. Потом – кто знает, чего захотят потом? Вернуть себе свой мир, обретший новую историю шесть тысяч лет назад? Научить нас пользоваться этой их мельницей желаний и ослабить, ведь зачем сила, когда можно попросить, и тебе всё дадут? Стать нашими повелителями и, может, однажды выкинуть нас, как котят, за двери своего мира. Потому что когда кошка начинает чудить, с этим надо что-то делать. Особенно, если кошек в доме всё больше и больше.
Мы говорили с Беком об этом до самого полудня. И я не знала, когда кончится время памяти. Но если я забуду, завтра или сразу после того, как Бек исчезнет, хотя постаралась набить этим мозг под завязку, то что мне делать?
Наверное, начинать сначала. В очередной раз переводить полустёртые строки памяти, превращая невнятицу в ответы. Как сказал тот ангел… «Завтра я снова буду».
Надеюсь, это буду именно я.
– То есть если я спрошу — ты ответишь, я узнаю, кто вы и чего хотите, узнаю точно и в деталях, но потом наступит утро и всё забудется?
– Да. Извини. Речь тут о жизни и о покое. Люди постоянно забывают, это не трагедия, это необходимость…
– Не сбивай меня реверансами, – перебила я. – Почему забыли другие, те, которые узнали кое-что от меня, весь чертов Совет? По той же причине? Хорошо. Но почему я помню?
– Потому что зациклилась на этом. Потом твой интерес пройдет и память начнет гаснуть.
Я вдруг ощутила странную пустоту в голове. Словно уже что-то забыла. Что-то важное. Нет, ну не могла же так сразу. Если только раньше. Почему именно этот ангел заговорил со мной как со старой знакомой и так легко читал мысли?
– Потому что мы знакомы. На самом деле я могу слышать несказанное только у тех, с кем долго и часто говорил.
Я села. Ноги перестали держать.
– Как долго… и как часто? Месяцами? Годами? Всё время моей работы? Хотя… я курирую этот участок не так давно. Полгода. И всё это время?..
Он кивнул. Мои кулаки сжались до боли.
– Почему ты ответил, почему не соврал? Если нужно, чтобы я забыла… нужно вам всем, ведь речь именно о вашей жизни и покое…
– О ваших тоже. Я ответил, потому что иначе ты бы вспомнила куда больше.
И я просто не знала, что сказать. Проще оказалось вернуться к собственной нелепой сказке про бродячих кошек или к общей – про блуждающих в пустыне. Они обе возникли очень быстро. Теперь ясно, почему. Я размышляю об этом не в первый раз.
— Ты и желание рано или поздно загадываешь то же самое. И с каждым разом переживаешь из-за историй твоих питомцев всё меньше и меньше.
Я вспомнила свою истерику. Меньше переживать – это хорошо. Но вдруг однажды я совсем перестану? Вдруг стёртая, но уже изменившая меня память, сделает равнодушной?
Нет. Лучше вернуться к кошкам.