Притушив звёзды в глазах и вообще убрав с лица какое-либо подобие знаков различия, Николай Выверзнев с озабоченным хмурым челом (скромный работяга-подполковник) ступил в комнату, где немедленно был исцелован Никой и лишён покупок.
— Я там своим приказал, чтобы не светились… — буркнул он, поворачиваясь к Панкрату. — И ты тоже давай с «херувимами» разберись… А то расхаживают, понимаешь, по тротуару в рясах, в бронежилетах…
Будучи профессионалом, Выверзнев редко опускался до лжи и зачищал концы преимущественно с помощью правды. Кроме того, на улице за ним, разумеется, следили и просто не могли не заметить, что до минимаркета и обратно он шёл, не отнимая трубки от уха.
Квартира звенела Никиным щебетом, с грохотом разъезжалась мебель, дребезжала посуда, над раздвинутым столом парашютно взметнулась скатерть. Подготовка к историческому чаепитию шла полным ходом.
К девяти часам начали собираться встревоженные гости. Все они были знакомы Николаю, поскольку все на него работали. При виде контрразведчика, обомлев, замирали — и, с опаской косясь на главарей, подсаживались к накрытому столу.
— Ну так где он, ваш Африкан? — вот уже, наверное, десятый раз капризно вопрошала Ника. — Чай стынет!..
Протопарторг не спешил. Будет печально, если, заподозрив провокацию, он не придёт вообще. Подобная мысль, судя по выражению лиц, пугала Панкрата с Аристархом не меньше, чем самого Выверзнева. Страшнее могло быть только одно: Африкан ничего не почуял — и в самом деле скоро явится.
Без пяти девять Кученог, чьи волосы уже не облепляли узкое мятежное чело подобно струйкам смолы, но пушились и кудрявились от чистоты, приказал затворить окна, задёрнуть шторы и, скособочившись сильнее прежнего, настроил приёмник на волну Лыцкого радио.
— …разучиваем цитаты из Святого Писания, — любезно известил прекрасный женский голос. — Итак: «Не любите мира, ни того, что в мире…» Первое соборное послание апостола Иоанна. Записали?.. Отлично! Следующий стих: «Отрясите прах от ног ваших…» Евангелие от Матфея. Записали? Прекрасно!.. «Не сотвори себе кумира!..» Вторая заповедь Моисеева… А теперь все вместе — хором!..
И в динамике запели — стройно, мощно и душевно:
Отречёмся от старого мира,
Отрясём его прах с наших ног!
Нам не нужно златого кумира…
Далее в пение мелодично вплёлся дверной колокольчик. Это пришёл Клим Изузов и с ним кто-то ещё — впоследствии оказавшийся Африканом. Никем не узнанный, протопарторг сел прямо напротив Выверзнева и, поскрипывая стулом, осмотрелся. Встретившись взглядом с полковником, подался к нему через стол, и дружески полюбопытствовал вполголоса:
— А ты, мил человек, случаем, не из контрразведки?
— Ну, почему же случаем? — холодно отозвался тот. — Из контрразведки…
— И в чинах, небось?
— В чинах…
Неузнаваемый протопарторг уважительно кивнул. А может, просто спрятал усмешку, наклонив лицо.
За окном куранты на Ефреме Великом внятно пробили девять, и участники сходки, внезапно прозрев, увидели, что Африкан-то — вот он, уже среди них… Онемели все — даже динамик. Даже Ника!
Протопарторг поднялся, кряхтя, и отвесил собранию низкий поклон, что, учитывая его корпуленцию, было не так-то просто сделать.
— Каждому — по потребности… — протяжно молвил он в звонкой предрасстрельной тишине.
Собравшиеся шевельнулись — и встали.
— Воистину по потребности… — прошелестело в ответ — испуганно и нестройно.
— Аминь… — с удовлетворением заключил протопарторг и дал знак садиться.
Перед тем, как сесть, все перекрестились — в том числе и Выверзнев. Поступок подкупающий, но рискованный: Николай был без бронежилета, зато в пиджаке, заговорённом от клинка и от пули. После крестного знамения, чары, ясен хрен, развеялись, и теперь только оставалось надеяться, что ни перестрелки, ни поножовщины сегодня тут не приключится.
— Африкан! — опомнившись, взвизгнула Ника, и Выверзнев зажмурился, не решаясь даже представить, что произойдёт дальше. Панкрат с Аристархом, видимо, сделали то же самое.
— А ты разливай, девонька, чай, разливай… — благостно и неторопливо молвил в пятнистой вибрирующей темноте голос Африкана. — А косыночку-то кумачовую — повяжи, повяжи, будь ласкова… Нехорошо распокрытой-то…
Николай сделал над собой усилие и осторожно разъял веки. Увиденное ошеломило. Ника, боязливо глядя на протопарторга, покорно завязывала под подбородком кончики алой косыночки… Выверзнев был не робкого десятка (в контрразведке других не держат), но сейчас ему стало по-настоящему страшно. Лучше, чем кто-либо из присутствующих, он понимал, насколько Африкан опасен. Переход границы по воде, аки посуху, чудо с гирей, первичные половые признаки, выросшие на пятке у незадачливого жулика… Но чтобы вот так — походя, парой небрежных фраз! — усмирить Нику Невыразинову?..
Да, это ещё вопрос: кто кого заманил на чаепитье.
Полковник сделал повторное усилие и осмелился взглянуть в упор на грозного собеседника. Словесный портрет Африкана он помнил наизусть, но среди перечисленных примет отсутствовала самая существенная. Протопарторг был на кого-то неуловимо похож, и Выверзнев судорожно пытался припомнить, на кого именно…
Африкан тем временем с видимым удовольствием отхлебнул чаю, надкусил крекер (сладкого, видимо, и впрямь не уважал) и, прожевав, заговорил — всё так же размеренно и неспешно:
— Что должна дать людям Пресвятая Революция?..
Некоторое время все вдумчиво ожидали продолжения. Потом дошло, что пауза сделана не для красоты и что протопарторг, действительно, интересуется мнением собравшихся.
— Свободу… — кашлянув, отважился Ретивой, за что был удостоин благосклонного взгляда.
— Верно, свободу… — как бы удивляясь слегка смекалке Аристарха, согласился протопарторг, и пронзительно оглядел присутствующих из-под лохматых пегих бровей. — А где её взять?..
Кто крякнул, кто заморгал, кто потупился. Уж больно неожиданной показалась постановка вопроса! В наступившей тишине отчётливо было слышно постукивание носика заварочного чайника о края чашек — бессловесная Ника в алой косынке шла вокруг стола и обслуживала гостей. Жуть — да и только…
— Чтобы дать кому-нибудь свободу, — назидательно молвил Африкан, — надо её сперва у кого-нибудь отнять… Иначе и давать будет нечего… А у кого?
Все выжидательно посмотрели на Ретивого. Отвечай, дескать — никто тебя за язык не тянул…
— У колдунов? — безнадёжно предположил тот.
— А сколько их, колдунов-то? — пренебрежительно хмыкнул протопарторг. — Раз, два — и обчёлся! Нет, если, конечно, взять порыльно, то свободы у них много. А сгрести её вместе — ан и нет ничего… Так что единственно возможный выход — это отнять свободу у тех, кому мы её собираемся дать…
Он снова сделал паузу и доел крекер. Остальные машинально прикоснулись к фарфоровым ручкам чашек, но отхлебнуть так и не решились.
— Как думаете: отнимем? — полюбопытствовал Африкан, неспешно обмахнув усы и бороду от крошек.
Сходка молчала, уставив напряжённые лбы в чайные приборы.
— Не отнимем! — раздельно и веско, словно ставя камень на камень, кирпич на кирпич, ответил себе протопарторг. — Если сами не отдадут — ни за что не отнимем… Стало быть, надо, чтобы отдали сами… Как?.. — Он обвёл сходку лукавым всезнающим взглядом. — Клим!.. Вот ты, я слышал, принимал денежные вклады от населения… Как ты это делал?
Клим Изузов, полный розовый блондин с личиком несколько поросячьих очертаний, вздрогнул и вытер вспотевшие ладони о выпуклый животик.
— Н-ну… Известно… Под проценты…
— Под проценты, — многозначительно повторил Африкан, поднимая толстый указательный палец. — Вот где собака-то зарыта! Дайте нам вашу свободу, а мы её потом вернём вам с процентами… И несли, Клим?
— Ну а как же… Несли, конечно…
— А почему?
— Кризис был… — поёживаясь от неловкости, пояснил тот. — И потом мы ж навару больше всех обещали…
— Кризис!.. — тихонько воскликнул протопарторг, вздымая брови и таинственно выкатывая глаза. — То есть с денежками было туговато. Вот так же оно и со свободой! Чуть поприжмёт — и повалит, повалит к нам народ, понесёт сдавать под проценты свою свободушку… А уж проценты-то мы пообещаем! Двести, триста… Да хоть тысячу!..
— Н-но… потом-то ведь всё равно отдавать! — испуганно напомнил кто-то.
Африкан одарил спросившего отечески ласковым взглядом и снова повернулся к Изузову.
— Клим! — позвал он. — Кстати! А ты деньги-то вкладчикам — вернул?..
Полный блондин жарко порозовел, как умеют розоветь одни лишь полные блондины.
— Верну! — истово пообещал он. — С процентами! Честное экспроприаторское! Ну не сейчас, конечно… Попозже…
— Во-от… — удовлетворённо протянул Африкан. — Так же и со свободой… Вернём. Но не сейчас. А в светлом будущем. Ну а пока потерпите…
Старейший подпольщик Маркел Сотов со смятым в сплошные морщины лицом уныло вздохнул и почесал просвечивающую сквозь редкую седину макушку.
— Что, Маркел? — соболезнующе обратился к нему Африкан. — Сложно?..
— А то нет, что ли?.. — расстроенно отозвался тот. — Тебя, Никодим, послушаешь — умом тронешься. Раньше оно как-то всё проще было… Кто виноват — понятно, что делать — тоже… Знаешь, что я тебе скажу? Зря мы тогда всех жидочков побили… Надо было хоть на развод, что ли, оставить…
И вдруг — словно пелена упала с глаз Николая Выверзнева. Он понял, кого ему напоминает протопарторг. Сквозь телесную оболочку Африкана с каждой секундой яснее и яснее проступал совсем другой человек, знакомый Николаю до мельчайших черт. Та же мягкая и одновременно властная речь, та же державная неторопливость и убеждённость в том, что любой его жест — достояние истории… Протопарторг Африкан был точной копией Глеба Портнягина — несмотря на все их внешние различия.
Обыватель спросит: «Ну и что? Они же ведь бывшие друзья!» На то он и обыватель. А Выверзнев был психолог-практик и точно знал, что похожие люди друзьями становятся редко… Нет, сгоряча, конечно, сойтись они могут, но вскоре каждому начнёт мерещится, что приятель нарочно его передразнивает. Кончается всё, понятно, ссорой навек. Кому охота, скажите, постоянно иметь при себе живое зеркало? Да ещё и кривое вдобавок!
А Глеб Портнягин с Никодимом Людским несколько лет подряд (вплоть до злосчастного взлома продовольственного склада) дружили — и дружили крепко… Остаётся предположить, что в отрочестве это были совершенно разные натуры. А похожими их сделала многолетняя непримиримая вражда… Схватившись не на живот, а на смерть, каждый из бывших подельников незаметно, исподволь вылепливал себя по образу и подобию противника…
Кстати, никакого парадокса здесь нет. Возьмём, к примеру, златые времена, о которых недавно с тоской поминал старейший подпольщик Маркел Сотов. Скажем, почему антисемиты поголовно отличались склочным еврейским характером? Всё просто. Чтобы одолеть сильного, надо самому быть сильным. Чтобы одолеть хитрого, надо самому быть хитрым. Чтобы одолеть еврея… Да-да, вот именно…
Представьте себе одну из великих битв прошлого — неважно какую… Вершина холма. На барабане истукан-истуканом сидит полководец и вот уже несколько часов подряд в тупом отчаянии смотрит на поле боя. Там валяются вразброс тысячи полторы трупов, дымится сотня воронок, а сама битва давно уже вышла из-под контроля и разбрелась по округе. За рощицей, судя по воплям и треску выстрелов, всё ещё дерутся. Иногда пролетает шальное ядро, выпущенное наобум и неизвестно кем. Время от времени к холму прорываются галопом осунувшиеся ординарцы с безумными глазами и сообщают одно и то же: генерал такой-то попал в переделку и просит подкрепления. Короче, разгром…
Покряхтывая, полководец угрюмо косится на свиту. Бледная свита переминается и тоже покряхтывает. На лицах — вежливое сомнение: сдаться прямо сейчас — не слишком ли торопливо? Может, всё-таки немного погодить?..
Внезапно полководец в сердцах поворачивается к трубачу, колеблется ещё секунду, а потом развязно говорит: «Да пошло оно всё на хрен! Наглеть — так наглеть!.. Труби победу!»
Приблизительно так были выиграны все величайшие сражения нашей эпохи — и граф Толстой тому порукой.
Нечто подобное произошло и с подполковником Выверзневым, невольно угодившим в положение вышеописанного полководца. За чаепитие с Африканом могут съесть с потрохами — это Николай понимал с предельной ясностью. Не арестуешь — спросят: «Почему не арестовал? Сидел за одним столом — и не арестовал!..» Уйти?.. Ника сказала: только через её труп… Ладно, допустим, ушёл через труп… Всё равно ведь спросят: «Как же это ты, а?.. Знал место сходки, знал время — почему не накрыл всех разом?..»
А оно ему надо?
Минут пятнадцать Выверзнев пребывал в тупом отчаянии, не видя выхода. А потом с ним произошло то же самое, что и с полководцем: он задумался на секунду — и вдруг на красивом лице его оттиснулось выражение, соответствующее историческим словам: «Да пошло оно всё на хрен! Наглеть — так наглеть!»
И подполковник Николай Выверзнев приказал трубить победу.
— Значит, так… — вымолвил он, упруго поднявшись из кресла и уперев указательный палец во впалую грудную клетку Панкрата. — Я — ваш человек в контрразведке… О том, что «Ограбанкъ» и «Дискомфортъ» засвечены, вам тоже сообщил я… Африкан — он как? Только чудотворец или ещё и ясновидец?
«Херувимы» переглянулись и пожали плечами. Способности протопарторга за время его отсутствия в Баклужино неминуемо должны были возрасти. Может, и ясновидец…
— Понятно, — сказал Николай. — Значит, сведём вранье к минимуму… — Он повернулся к Нике. — К чаю что-нибудь нужно? Ну там, я не знаю, коржики, печенье…
— Ой! — всполошилась Ника. — Чай! Чаю купи…
— Ладно, сейчас схожу… — Подполковник шагнул было в направлении прихожей, как вдруг замер, поражённый какой-то внезапной и, надо полагать, неприятной мыслью. — Что-то не хочется мне тебя здесь оставлять… — с мужской прямотой сказал он Панкрату. — Пошли вместе!
Вот что значит вовремя сыграть победу! Совсем ещё недавно разбитый, смятённый, чуть ли не заживо себя хоронивший, Николай снова был собран, боеготов, изобретателен. Последний же его ход просто поражал своей виртуозностью.
— Панкрат — гость! — немедленно вскинулась Ника. — Не хватало ещё гостей за чаем гонять! Аристарха возьми…
Именно на такую реакцию Выверзнев и рассчитывал.
— М-м… Аристарха?.. — с сомнением промычал он, меряя взглядом Ретивого. — Да нет, Аристарх лучше побудет здесь. Так спокойней…
Всё, что нужно было Николаю, это оторваться от «Красных херувимов» минут на десять.
***
Последний раз в жизни подполковник Выверзнев сбежал по лестнице, последний раз отворил дверь подъезда. Вечерело. Удалившись от крылечка шага на три, он выхватил из кармана трубку сотового телефона.
— Толь Толич? Докладываю обстановку. Вышел на Африкана. В девять встречаемся… Нужна твоя санкция.
— А-ы… — Такое впечатление, что генерал Лютый начал заикаться похлеще Кученога. Видимо, не ожидал он от Николая такой прыти.
— Ну что «аы»? Всё! Край, понимаешь? У меня минут пять — не больше!.. Уничтожать его?
— А… — Кажется, генерал приходил в себя. — А почему, собственно, уничтожать?..
Голос у него был несколько блеющий.
— Толь Толич! Ну ты что, с коня упал?.. Это же Африкан! Выходи на Кондратьича, делай, что хочешь, но установку мне — уточни! И быстрее давай — нас уже прослушивают наверняка!
Ну просто нет слов! Интригу подполковник плёл напоследок блестяще. Заключительная фраза насчёт прослушивания была — брильянт! Голубой карбункул! Дескать, каждое твое заикание, генерал, каждое блеяние — фиксируется, а то и пишется. Так что не поможет тебе твой обычный трюк: отдать полприказа — и в кусты…
— Да, и ещё одно… — уже подходя к минимаркету, добил окончательно Николай генерала Лютого. — Вместе с Африканом на явочной квартире собираются «Красные херувимы»… Так что есть возможность накрыть всех разом…
Генерал подавился вновь — и Николай не смог удержаться от злорадной улыбки. «Херувимов» Лютый берёг, как зеницу ока, поскольку с каждого заказа брал втихаря весьма крупные комиссионные. Выверзнев, правда, тоже, но он хотя бы совесть знал…
— Сейчас… перезвоню… — выдавил наконец генерал — и отключился.
Над перекрёстком каплей чернил в стакане воды расплывался лиловый вечер. В прозрачнейших сиреневых сумерках возникали бледные очертания неоновых реклам, вспыхивали квадраты окон. Благословенная прохлада коснулась на прощанье разгорячённого лба подполковника.
Купив цейлонского чая, торт и солоноватые крекеры (на тот случай, если протопарторг не употребляет сладкого) Выверзнев вышел из стеклянного сияющего белыми лампами теремка и хотел уже достать пачку сигарет, когда телефон застрекотал снова.
— Ну что, Толь Толич? — нетерпеливо спросил Николай, прижав трубку к уху. — Какие распоряжения?
— Э-э… Полковник Выверзнев? — осведомился наушник глубоким звучным баритоном.
Николай тихонько крякнул.
— Подполковник, Глеб Кондратьич… — почтительно, но с достоинством поправил он.
На том конце провода недовольно помолчали, подумали.
— Нет… — вымолвил наконец баритон. — Подполковник — это слишком длинно… Пусть лучше будет — полковник…
И подполковника Выверзнева — не стало. На долю секунды Николай лишился дара речи.
— Служу Баклужино! — несколько сдавленно выговорил он.
— Вижу… — с мрачным удовлетворением изрёк Президент. — Когда и где намечена встреча с Африканом?
— В двадцать один ноль-ноль, Ефрема Нехорошева двадцать один, квартира десять…
— Тогда слушай задание… — Баритон потеплел, зазвучал более интимно. — Никакой пальбы, никаких захватов… Только присутствовать и наблюдать. Это всё. Меня интересуют планы протопарторга… И учти: с этого момента ты подчиняешься не Лютому, а лично мне…
Услышав такое, Николай, признаться, ошалел вконец. Больше всего он боялся, что Глеб Портнягин потребует немедленного захвата Африкана любой ценой, и мучительно прикидывал, как бы поделикатнее убедить Президента в преждевременности этой акции… Ан фиг — полный консенсус! И полковничьи погоны впридачу.
— Вопросы?
— Никак нет, Глеб Кондратьич!
— Тогда всё… — И Президент дал отбой. Кстати, весьма вовремя — Николай уже входил в подъезд. Хотел сунуть трубку в карман, но не успел — опять застрекотала. Пришлось задержаться на крылечке.
— Ну? Что решили? — жадно спросил генерал Лютый.
— Толь Толич… — взмолился Николай. — Некогда мне…
Генерал обиделся.
— Но должен же я знать… — оскорблённо начал он.
— Не должен, — жёстко прервал его Выверзнев. — Теперь уже не должен. Сведения совершенно секретные и сообщить их я тебе имею право только с разрешения Кондратьича. Так что не могу, не проси.
Гробовая тишина в наушнике. Кажется, до генерала наконец дошло, что его всё-таки подсидели.
С недоброй ухмылкой Выверзнев отключил сотовик и вошёл в подъезд. Незримая война с бывшим участковым вступала в новую фазу…
На промежуточной площадке между вторым и третьим этажами в уголке притулился начекалдыкавшийся бомж. Поравнявшись с пьянчужкой, полковник приостановился и достал сигареты.
— Всем накрыться хвостом… — процедил он, прикуривая. — Быть на местах, носа не высовывать…
Спрятал зажигалку и бодрым пружинистым шагом взбежал по ступеням. В глазах сияли звёзды — большие и светлые. Всего два обстоятельства тревожили теперь Николая. Первое — это удивительная сговорчивость Африкана. Как-то уж слишком легко согласился протопарторг изменить место встречи — и вроде бы ничего не заподозрил, что уже само по себе вызывало смутные подозрения. Но это ладно, с этим разберёмся. А вот о втором обстоятельстве, честно говоря, даже думать было страшновато. Потому что называлось оно — Ника Невыразинова…
Итак, ни секунды не колеблясь, свободная художница отвела защёлку и настежь распахнула дверь (она всё распахивала настежь!). На сплетённом из тряпочек произведении искусства, предназначенном для вытирания ног, сильно скособочившись и мелко помаргивая левым веком, стоял и непонятно куда смотрел жгучий брюнет — худой, невысокий, с кривоватым узким лицом.
— Г-г-г… — загыгыкал он, затем содрогнулся и зачем-то порывисто сунул правую руку за борт пиджака.
Ника с недоумением вгляделась в странного незнакомца, но уже в следующий миг зрачки её расширились.
— Наконец-то! — восторженно взвизгнула она, кидаясь на шею гостю. — Кому только ни говорила!.. Аристарху говорила! Пёсику говорила! Где Кученог? Приведите мне Кученога! Такой лапушка!.. Террорист! Подпольщик! Я просто обязана выпить с ним на брудершафт!..
Разумеется, Панкрат не ожидал столь бурной встречи. Кроме того, он ещё не совсем оправился от недавнего припадка — и, практически не оказав сопротивления, позволил втянуть себя в прихожую, где сопротивляться было уже бессмысленно. С грохотом повалилась табуретка, загремели тазики, из-под ног враскат побежали помазки.
— Не пугайтесь, у меня так всегда! — С этими гордыми словами Ника подставила скулу для поцелуя, и вконец деморализованный Кученог вынужден был неумело к оной приложиться.
Известно, что царя играет свита. К сожалению, Панкрат ни разу не слышал об этом старом сценическом правиле — иначе бы он ни за что не оставил своих бойцов двумя этажами ниже. Глава подполья искренне полагал, что его одинокого появления будет вполне достаточно, чтобы все пали ниц — и хозяйка квартиры, и дымчатый наперсник Африкана.
Понадеялся, короче, на своё грозное имя. «Не будешь тюрю кушать — Кученог заберёт…» Нашёл кого пугать! И, главное, чем…
Гордыня нас губит, гордыня! Хотя, появись он на пороге в сопровождении всей своей команды и с оружием наготове, реакция Ники, как мы вскоре увидим, была бы той же самой. А если вдобавок учесть, что Кученог вёл трезвую безгрешную жизнь подпольщика и, сызмальства боясь женщин, предпочитал различать людей не по признаку пола, но исключительно по партийной принадлежности, то беззащитность его в данной ситуации становится очевидной.
— Й-й… й-й… — Он всё-таки попробовал упереться, но безуспешно. Его уже сажали в кресло.
— Нас так мало!.. — вдохновенно вещала Ника. — Нас!.. Творческих людей!.. Так мало!.. Нам надо встречаться!.. Как можно чаще!.. Я понимаю: некогда — теракты… Теракт — это вызов!.. Это вызов системе!.. Это вызов всему!.. Что вы чувствуете, совершая теракт?.. Я тоже хочу совершить теракт! То есть не-пре-менно возьмите меня на дело!.. И вот попробуй только не взять!.. Куда ты из Баклужино денешься?..
Как всегда до распития благородного напитка на брудершафт к гостю она обращалась то на «ты», то на «вы».
Главарь боевиков судорожным движением отёр покоробленный, взмокший лоб. Надо было что-то сказать… Но как?! Как это сделать, если зазора между словами Ника — Бог ей судья! — не оставляла вообще? Пока Панкрат пытался вспомнить, что он чувствует, совершая теракт, она уже трижды успела сменить тему.
— Голова у мужчины должна быть чистая и пушиться!.. Если у мужчины сальные волосы — он для меня вообще не мужчина!..
Кажется, Кученога уже отчитывали за давно не мытую башку.
— Н-н…
— Глава подполья!.. — в мистическом восторге восклицала Ника. — Это значит — чёрное кашемировое пальто!.. Шляпа с мягкими полями!.. Белое кашне!.. Но не пиджачок!.. Пиджачок снижает образ!..
Тут Кученог окончательно уяснил, что за Никой ему не поспеть в любом случае, и попробовал приступить к делу напрямик, минуя светскую беседу.
— Д-д… — начал было он, но тут в руке у него откуда-то взялась бутылка чумахлинского шампанского — и пришлось её вскрыть. Ахнуло, как при покушении. Буйно закудрявилась пена, и Панкрата внезапно посетила тоска профессионала по навинченному на горлышко глушителю…
Страшная это штука — профессиональное мышление. Те, что снаружи, разумеется, поняли всё превратно. За распахнутым настежь окном мотнулось нечто вроде гигантского маятника — спецназовец на верёвке. По счастью, Панкрат Кученог сидел к происходящему спиной — поэтому обошлось без жертв. А то бы снял влёт. Чисто рефлекторно…
Впрочем, спецназовец оказался приметлив и сообразителен. Уже отмахнув полпути, он разглядел, что в руках Панкрата не пистолет, а бутылка. Ухитрившись в последний момент изменить траекторию, отважный контрразведчик с маху вплющился в стену рядом с окном и, видимо, за что-то там ухватился. Внимания на него не обратили, поскольку шума он произвёл немного, а тут ещё отвлёк нервно задёргавшийся дверной колокольчик.
Ника поставила бокал на столик, выпорхнула в прихожую и распахнула входную дверь. Настежь, естественно.
— Аристарх!.. — в восторге взвизгнула она, бросаясь на шею Аристарху. — Да ты моя умница! Я так тебе благодарна!.. Такая лапушка твой Кученог!.. Общительный! Обаятельный!..
Нет, нужно, конечно, быть Никой, чтобы при всём при том не заметить дюжину наставленных на тебя стволов.
— Ой, да ты с друзьями! — обрадовалась она. — Заходи! И они пусть заходят!..
— Нет… — несколько деревянным голосом отозвался Аристарх. — Я, пожалуй, зайду, а им некогда…
Ника заметно огорчилась, но особо убиваться не стала — всё-таки главной её добычей был сам Кученог.
Завидев непьющего Панкрата с бокалом шампанского, Ретивой остолбенел, а когда наконец пришёл в себя, то обнаружил, что в его левой, свободной от пистолета руке тоже шипит и пенится неведомо как и откуда возникший бокал. Колдовство — да и только! Но колдовством это быть никак не могло — с «Красными херувимами» подобные штучки не проходят…
Хотя, если вдуматься, бесцеремонность и напористость мало чем отличаются от колдовства: результаты и в том, и в другом случае — те же самые.
— Ты насчёт домового выяснил? — с недоумением спросил Аристарх.
Панкрат хотел ответить, но, разумеется, не успел.
— Ой, домовые!.. — Ника звучно ударила в ладоши. — Это такие лапушки! Такие пушистые, нежные!.. Погодите, не пейте!
Она вновь поставила свой бокал и выскочила в прихожую. Террористы переглянулись. Слышно было, как Ника взбирается на табуретку и распахивает настежь створки антресолей. Затем раздалось обиженное восклицание — и вскоре художница, надув губки, вновь появилась в комнате.
— Сбежал… — капризно пожаловалась она.
— Дымчатый? — отрывисто спросил Аристарх, также ставя бокал на стол и вынимая из заднего кармана знакомую читателю серебряную маслёнку.
Панкрат не сказал ничего — лишь подобрался по-волчьи.
— Дымчатый… — В огромных по-детски глазах Ники уже стояли слёзы. — Пушистый…
— Спокойно… — сказал Аристарх. — Никуда он отсюда не денется. Сейчас быстренько всё окропим — сам выскочит…
Он поднял маслёнку, но тут последовал акустический удар такой силы, что Ретивой пошатнулся и едва устоял на ногах, а приподнявшийся Панкрат снова упал в кресло. Изданный Никой вопль по частоте был близок к ультразвуку.
— С ума сошёл?.. — крикнула она, возвращаясь в слышимую часть спектра. — Водой!.. Акварели потекут!..
— Да она святая… — пробормотал смущённый Аристарх.
— А от святой, думаешь, не потекут?.. Убери фляжку! Всё! Пока я не выпью с Кученогом на брудершафт, никаких домовых!
Панкрат бросил отчаянный взгляд на Аристарха, но тот лишь беспомощно приподнял брови. Сам он уже в подобной переделке побывал месяца полтора назад…
Глава подполья и свободная художница переплели руки с бокалами и пригубили благородную лозу Чумахлы. Не привычный к вину Панкрат поперхнулся, но Ника так сверкнула на него глазами, что пришлось пить до дна. И только было собрался бедняга Кученог перевести дух, как его кривоватый рот оказался наглухо опечатан жаркими губами хозяйки.
Глядя на них, Аристарх Ретивой крякнул и залпом осушил свой бокал…
И никто, естественно, не услышал стремительного проворота ключа и звука распахнувшейся входной двери.
— Не двигаться! — страшно скомандовал железный мужской голос, и все, вздрогнув, обернулись. — Отпусти её!..
В проёме, чуть просев в коленях и слегка откинувшись назад, стоял и целился во всех сразу из одного пистолета подполковник контрразведки Николай Выверзнев. Надо полагать, поднимаясь по лестнице, он услышал вопль и тоже истолковал его в меру своей профессиональной испорченности. Странный, ей-богу, народ эти мужчины! Можно подумать, Николая только сегодня угораздило познакомиться с Никой! Нашёл, понимаешь, кого спасать…
Наконец Выверзнев всмотрелся — и чуть не плюнул.
— М-милая… — с бесконечным терпением в голосе молвил он, нехотя пряча пистолет. — Когда-нибудь я тебя застрелю…
— Пёсик! — взвизгнула Ника, кидаясь на шею Выверзневу. — Противный пёсик!.. Почему ты не предупредил, что Кученог придёт сегодня?..
Николай попытался освободиться из объятий, но это было всё равно что откреплять пластырь, прилепленный к волосатой мужской груди. Назревала разборка. Лелея мечту отдалиться от Ники, Выверзнев тем не менее ревновал её ко всем знакомым. Кстати, ситуация, довольно распространённая.
— И ведь на кого променяла… — процедил он, испепеляя Панкрата презрительным взором.
Действительно, выглядел Кученог неважно. Глазёнки у него разъехались окончательно, а на кривоватом лице террориста обозначилась бессмысленная шалая улыбка. Трудно было даже поверить, что это именно им стращают баклужинскую ребятню, когда та отказывается кушать тюрю.
— Ты — мавр!.. — восхищённо ахнула Ника, отстраняясь и словно бы увидев Николая впервые. — Боже, какой ревнивый!.. Я боюсь тебя…
Наглая ложь! Тем не менее разборка, не успевши расцвести, увяла на корню. Подполковник пораздувал ноздри, поворочал глазами — и наконец принял предложенный ему бокал шампанского. Всё равно податься было некуда…
Возникает вопрос: ну, подпольщики — ладно, подпольщики — люди наивные, оторванные от жизни, им главное — идея, но Выверзнев-то, Выверзнев! Человек практического ума, напрочь лишённый каких-либо иллюзий! Как объяснить его беспомощность — и перед кем?.. Перед Никой Невыразиновой, которая, судя по заезженности словесных оборотов, никогда интеллектом не блистала!
Давайте разберёмся… Принято считать, что в равном споре обычно побеждает тот, кто умнее. Бред собачий! Во-первых, глупый всегда уверен в собственной правоте, в то время как умный вечно в ней сомневается. Кроме того, умный понимает доводы противника, а глупый — нет, хоть расколись. Если же вдобавок вспомнить, что дуракам ещё и везёт, то кто, спрашивается, из них двоих должен выйти победителем?
Лишь в одном-единственном случае отягощённый интеллектом бедолага может кого-либо переспорить: если вовремя сообразит прикинуться совсем уже полным кретином. Возьмём, к примеру, тех же политиков. Вы думаете, они и в жизни такие же, как в Парламенте? Конечно, нет! В жизни это умнейшие люди. Ну сами прикиньте: разве сможет какой-нибудь средний заурядный дурачок достичь той высокой степени идиотизма, за которой доверие избирателей к своему депутату становится поистине безграничным?..
Да, Николай Выверзнев был умён, но не настолько, чтобы не казаться таковым. Вот в том-то вся и беда.
— Ну ты силён мочалки жевать… — с недоброй улыбкой молвил он, пристально глядя на Кученога поверх бокала. — Припадок у тебя как настоящий вышел… Я, главное, поверил, врача вызвал… Охрану-то хоть протопарторгу обеспечил? Или запудрил мне мозги, а сам прямиком сюда?
— А ну-ка хватит о работе! — скомандовала Ника. — Чем о работе — лучше бы домового помог найти! Сыщик называется! Домового найти не может!..
Выверзнев едва не прикусил край бокала. Осведомлённость Ники во всём, что её не касалось, неизменно поражала его. Он действительно собирался заняться поисками дымчатого беглеца, только чуть позже, предварительно спровадив весьма некстати нагрянувших «херувимов».
— Хотели окропить — не разрешила… — не подумавши, виновато пояснил Аристарх.
Подполковник медленно повернулся к Ретивому.
— А вам-то он зачем?
— Не им, а мне! — вмешалась Ника. — Может, я ему уже панталончики сплела! Кружевные!..
Николай досадливо склонил ухо к плечу и потряс головой — точь-в-точь вышедший из воды пловец. Надо полагать, вытряхал словесный мусор.
— Та-ак… — молвил он наконец, с любопытством глядя то на Панкрата, то на Аристарха. — Тогда давайте колитесь… Сами пришли за домовым, или Африкан прислал?
А вот этого тем более говорить не стоило.
— Африкан — в городе? — взвизгнула Ника. — Мальчики! Так что же вы молчите?..
***
К несчастью, протопарторг ещё не покинул офис коммерческой фирмы «Дискомфортъ», и с ним удалось связаться по служебному телефону Клима Изузова. Со сдержанным недоумением выслушал Африкан сбивчивую речь Аристарха Ретивого. Суть её была такова: «Ограбанкъ» сильно засвечен, не исключено, что и «Дискомфортъ» — тоже. Встречаться по любому из этих двух адресов рискованно, а то и чревато провалом. Запросто могут, например, взорвать машину с динамитом у подъезда… Поэтому Кученог предлагает следующее: провести сходку в назначенное ранее время, но на конспиративной явочной квартире — под видом чаепития. Хозяйка (довольно известный в Баклужино художник-дизайнер) — абсолютно вне подозрений, давно сочувствует движению «Красных херувимов», не раз выполняла отдельные церковно-партийные поручения — словом, человек надёжный…
Протопарторг хмыкнул, подумал — и как-то слишком уж легко согласился.
***
Аристарх Ретивой обессиленно положил трубку и обвёл соучастников опустевшими глазами. Ника сияла. Совершенно измочаленный подполковник Выверзнев сидел в кресле, уронив лицо в ладони.
— Ну ты можешь хотя бы понять… — безнадёжно и глухо выговорил он, — что нельзя мне присутствовать на этом вашем чаепитии…
Ника сверкнула глазами.
— Ты хочешь оставить меня наедине с чужими мужчинами?
Подполковник издал нутряной стон, каким обычно оглашают пыточную камеру перед тем, как всех выдать.
— Ну сама подумай! — взмолился он. — Я и Африкан за одним столом! Да за это — под трибунал…
— Да?.. — взвилась Ника. — А Панкрат?.. Он больше тебя рискует, а посмотри, как держится!..
Выверзнев отнял ладони — и посмотрел. Панкрат был близок к обмороку…
Боже мой! Боже мой! Одна взбалмошная бабёнка — и вот уже всё вокруг летит кувырком: явки, адреса, начало революции… Одно утешение, что из школьных учебников истории вырежут потом эту бредятину к чёртовой матери! И правильно сделают. Нечего смущать юные неокрепшие умы…
В детстве Нику Невыразинову учили играть на скрипке и по доброй тогдашней традиции часто при этом пороли. Придать её шаловливым перстам привычную сухую беглость так, правда, и не удалось, зато удалось на некоторое время приучить их обладательницу к порядку. Невероятно, но даже выйдя замуж, Ника Невыразинова (фамилию она решила не менять) довольно долго сдерживала свои инстинкты. Однако к двадцати четырём годам воспоминания об отцовском ремне вымыло из памяти окончательно, и Ника, прочно осевши дома, предалась самому разнузданному эстетизму.
Любой, зачастую необходимый в хозяйстве предмет, попав ей на глаза, рисковал превратиться в произведение искусства, иными словами, в нечто, ни на что уже отныне не употребимое. Внезапно надраенные до светлого сияния вилки втыкались в пробку от термоса, а возникшая в итоге ромашка водружалась на стену, где и висела до окончательного потускнения.
Есть приходилось исключительно ложками, как на поминках.
С людьми Ника обращалась столь же бесцеремонно и вдохновенно, прилаживая их по наитию друг к другу и азартно совмещая несовместимое. Всех своих друзей и подруг она успела свести и развести, а тех, кто не сообразил вовремя брызнуть опрометью, так даже по два раза.
И всё-то у неё было не как у людей! Известно, к примеру, что нормальный человек (в смысле — не колдун) может увидеть домового, лишь став на пороге и глянув промеж ног. Так вот ни черта подобного! Приняв эту рискованную позу, Ника как раз ПЕРЕСТАВАЛА видеть домовых… Сама о том не зная, она опустила однажды целую группировку, когда бригада Голбечика вылетела от неё вся расчёсанная, исцелованная, завитая и, что самое страшное, в голубеньких бантиках… В голубеньких, прикиньте!
Слабая надежда на то, что супруг однажды возьмёт ремень и вернёт Нику обществу, исчезла после того, как в гости к ним затащили некоего интуриста. Узрев на стене вышеупомянутую ромашку из вилок, он ахнул и спросил через переводчика, сколько этот шедевр может стоить. Ника, не думая, брякнула: «Тысячу!» — имея в виду, разумеется, тысячу ефремок. Гость, не чинясь, заплатил тысячу баксов, придурь стала профессией, а муж подал на развод.
Естественно, что, будучи иностранцами, покупатели Никиных шедевров шпионили напропалую. Вскоре Невыразиновой, на свою беду, заинтересовалась баклужинская контрразведка, и генерал Лютый дал круто идущему в гору майору Выверзневу секретное задание сблизиться с хозяйкой салона. Генералу и в голову не могло прийти, что Выверзнев (кобель известный!) давно уже сблизился с Никой и теперь не знает, как от неё отдалиться.
В отместку Николай потратил на мнимое сближение чёртову уйму казённой валюты — и всё равно считал себя обиженным.
***
В тот день Нике пpишло в голову побелить скpипку…
Видение ослепительно-белого смычкового инстpумента на фоне обожжённой разделочной доски было столь впечатляющим, что Ника немедленно вознеслась на табуpетку и распахнула настежь ствоpки антpесолей, в чьей пыльной и мpачной глубине вполне могла таиться виpтуальная банка водоэмульсионки, а ещё лучше — нитрокраски.
Загpохотали, ссыпаясь на пол, тазики и помазки, а затем в пыльной и мpачной глубине что-то мягко шаpахнулось и пеpед отпpянувшей Никой воссияли два изжелта-зелёных зpачка.
Табуpетка вывеpнулась из-под ног, и гpохоту стало больше.
— Тихо ты! — пpошипели с антpесолей. — Распадалась!.. — И в тёмном пpямоугольнике показалось мохнатое дымчатое личико — всё в паутине и в известке.
— Утя-путя… — сложив губы в тpубочку, пpовоpковала лежащая на полу Ника, зачаpованно глядя на обаятельное существо. Она вообще обожала всё пушистое.
Вновь взметнулась на табуpетку, и домовой отпpянул.
— Куда лапу тянешь? — пpошипел он. — Попpобуй тpонь только — вpаз памяти лишу!
Нашёл кого пугать! Не услышав угpозы, Ника попыталась пpовести ладонью по дымчатой шёpстке, и домовой, осеpчав, действительно лишил её памяти.
Нашёл чего лишать! Табуpетка вывеpнулась из-под ног, и гpохот повтоpился.
— Утя-путя… — сложив губы в тpубочку, пpовоpковала лежащая на полу Ника, зачаpованно глядя на обаятельное существо. Вновь взметнулась на шаткий деревянный пьедестал, за что была лишена памяти втоpично.
Гpохот.
— Утя-путя…
Тут наконец домовой уяснил, что полёты с табуpетки и обpатно могут пpодолжаться до бесконечности, смиpился и с оскоpблённым видом позволил себя погладить.
— Всё, что ли? — pаздpажённо осведомился он. — Тепеpь закpой двеpцы, и если кто спpосит — меня здесь нет, ясно? Чего уставилась? Ну скpываюсь я, скpываюсь!..
— Ка-кой пушистенький… — зачаpованно глядя, молвила Ника.
— От кого, от кого!.. — передразнил домовой, тоже, видать, не слишком вслушивавшийся в слова собеседницы. — От кого надо, от того и скрываюсь!
— Расче-ешем… — мечтательно молвила Ника.
— Подставился, вот почему! — сердито ответил он. — Обложили, гады, со всех сторон…
— И бантик на шейку…
— Да свои же, лыцкие! — с надрывом объяснил домовой.
Но тут дверной колокольчик (электричества Ника избегала, где только могла) звякнул, как заикнулся, — и в прихожей на секунду возникла чуткая тревожная тишина.
— Створки закрой! — тихонько взвизгнул домовичок.
Такой взвизг обычно издаёт загнанная в угол кошка, и Ника даже опомнилась слегка, что, кстати сказать, случалось с ней крайне редко. Во всяком случае, она, не переча, захлопнула дверцы и, спрыгнув с табуретки, пошла открывать.
— А спросят, почему тазики на полу, — прошелестело из закрытых антресолей, — скажи: барабашки отвязались!..
***
То ли норов такой, то ли аура мёдом намазана, но скандалы к себе Ника так и притягивала. Учреждённое Портнягиным Бюро астрального климата постоянно отмечало в своих сводках зону повышенной напряжённости на углу проспектов Нехорошева и Нострадамуса, причём эпицентр таинственной напряжёнки каждый раз приходился на квартиру номер десять. Попытки объяснить это явление чисто естественными причинами убедительными не кажутся, поскольку, пока там проживали прежние хозяева, с астралом всё было в порядке…
Когда Ника, захлопнув за домовичком створки антресолей, спрыгнула с табуретки и пошла открывать, ей ещё, разумеется, было невдомёк, что двухкомнатка уже обложена сверху, снизу, а также со всех четырёх сторон, включая проспект Нехорошева.
А началось с того, что в одиннадцать часов утра глава лыцкой диаспоры домовых Кормильчик, заметно перепуганный, лично объявился в здании МВД республики и потребовал встречи с подполковником Выверзневым. Однако Николай к тому времени уже выехал со своими орлами в Чумахлу — расследовать чудо с гирей. Тогда отчаявшийся Кормильчик, рискуя навлечь на себя гнев Батяни, прямиком вышел на генерала Лютого и сообщил ему о появлении в столице того самого домового, что вчерашним вечером пересёк Чумахлинку вместе с Африканом.
Город немедленно был разбит на квадраты, начался розыск. Подняли всю нежить Баклужино — и дымчатых, и разношёрсток, подключили колдунов… Уже к полудню генералу смущённо доложили, что беглеца в столице не обнаружено.
Лютый задумался. За три часа домовой никак не мог достичь городской черты — ножки коротковаты. И генерал обратился к оперативной карте. Насчитывалось всего четыре объекта в городе, не обысканных дымчатыми бойцами Кормильчика. Правое крыло краеведческого музея для них недоступно, поскольку там хранится чудотворная икона. Офисы фирм «Дискомфортъ» и «Ограбанкъ» ежедневно окропляются святой водой — стало быть, тоже не в счёт. И что остаётся? Остаётся, как всегда, квартира гражданки Невыразиновой. Вот туда нечисть способна, в принципе, проникнуть, но только не местная — пришлая… Местная не рискнет.
Сначала генерал хотел сразу же выправить ордер на обыск, но подумал и решил лишний раз ни себя, ни Выверзнева не подставлять. Тем более, что уж здесь-то подполковник, скорее всего, был чист. Концы он обычно хоронил на совесть, а в данном случае прямо-таки лезли в глаза не свойственные Выверзневу неряшливость и небрежность. Прятать преступника у любовницы? Нет-нет, совсем на него не похоже.
Кроме того, заподозрить Николая Выверзнева в двойной игре означало отстранить его от дела. На это генерал Лютый просто не имел права — особенно сейчас, когда Николай был позарез ему необходим для отмазки перед Президентом. Многоопытным нутром бывший участковый давно уже чуял, что Кондратьича не удовлетворит любой исход следствия и что придётся искать крайних. А крайним, по замыслу генерала, должен был стать именно подполковник Выверзнев…
Короче говоря, Лютый счёл наиболее мудрым мягко намекнуть Николаю при встрече, чтобы тот разобрался со своей пассией, самому же больше в это дело не соваться. Вдобавок отвлекли тревожные сообщения с двадцать пятого километра относительно босоногости протопарторга, о чём генерал с перепугу доложил Президенту, получил втык — и загадочный дымчатый беженец как-то сразу отошёл для него на второй план…
Для него, но не для остальных. Остальные продолжали работать.
Стены, примыкающие к квартире номер десять, равно как и смежные помещения, буквально кишели домовыми дымчатой масти. Кормильчик, остро чувствуя свою вину перед Батяней (сначала упустил беженца, потом вышел на генерала, минуя основного покровителя), готов был землю рыть, лишь бы загладить эти досадные оплошности.
В подъезде, во дворе и на крыше, якобы, не замечая друг друга, дежурили сотрудники контрразведки и террористы из «Красных херувимов», ибо Панкрату тоже почему-то запало в голову, что домовому, которого протопарторг на руках носит, наверняка известна истинная подоплёка возвращения Африкана в Баклужино. Кроме того, поодаль, непонятно, на какой навар надеясь, отирались шестёрки ныне покойного Есаула и кинутого им на пятнадцать сребреников Черепа. Ну и, само собой, несколько представителей иностранных спецслужб…
Знай об этом хозяйка квартиры, на звонок она всё равно бы открыла. Подобно Горьковскому буревестнику Невыразинова приветствовала бурю и очень плохо переносила штиль. И буря, как правило, ждать себя не заставляла — являлась по первому зову, готовая к услугам…
Аристарх Ретивой взглянул на часы и захлопнул книгу.
— На дело пора, — сказал он, поднимаясь из полукресла.
Кученог зыркнул на Аристарха сквозь неистово бьющееся веко. Никогда раньше он не принял бы заказа от коммерческой структуры — тем более на уничтожение компромата. Но, во-первых, Клим Изузов очень просил, а во-вторых, кто ж знал, что сейфы садоводческого банка, взятого на прошлой неделе, окажутся практически пустыми!
Когда-то, спровадив Африкана в Лыцк, Панкрат Кученог и Клим Изузов поделили между собой обязанности, а заодно и личный состав подполья. Панкрат со своими боевиками должен был заняться собственно террором, а Клим — его финансовым обеспечением, для чего основал и возглавил коммерческую фирму «Дискомфортъ». Но тут как раз косяком пошли заказы от Выверзнева, и нужды в деньгах у Панкрата так и не возникло. Несколько лет подряд обе группировки существовали раздельно и независимо. Теперь же Клим крепко проворовался и кинулся за помощью к Панкрату, тоже присевшему на мель в связи с общим понижением спроса на теракты.
— С-сам… п-пойдёшь?.. — полюбопытствовал Кученог.
— Новичка проверить надо… — нехотя отвечал Ретивой.
— Н-н-н… н-н… — начал было Кученог.
— Да в бойцы просится… — пояснил Ретивой, давно уже понимавший Панкрата с полуслова.
Он достал из кармана пульт, направил на стену. Нажал на кнопку — и добрая треть стены уехала вправо, открыв проход в соседнюю комнату, где расположившиеся в креслах боевики чистили оружие и окуривали ладаном партбилеты. Кто в рясе, кто в камуфле. В дальнем углу жужжала фреза. Там пропиливали накрест головки пуль.
— П-постой!..
Ретивой обернулся.
— Й-й… я т-тоже с-с… тобой…
Ретивой сочувственно покивал. Он знал, что это не просто прихоть. Ничто так не успокаивает расшатавшиеся нервы, как личное участие в деле. Хотя бы даже и в таком пустяковом… Впрочем, акцию, в которой задействован сам Панкрат Кученог, пустяковой уже и не назовёшь, потому что была у Панкрата одна нехорошая, связанная с заиканием привычка — не одолев слова, сразу же открывать огонь на поражение.
— Только, слышь… — озабоченно предупредил Ретивой. — Ты уж не серчай, но говорить, если что, буду я…
***
— Вы к кому? — привскочил в вестибюле бритоголовый охранник в нарядном камуфляже — и осёкся, уставившись на просторную рясу новичка.
— Не к тебе, не к тебе, — бросил, не повернув головы, Ретивой. — Живи пока…
Втроём они поднялись по устланным ковром ступеням на второй этаж. Новичок, следует отдать ему должное, вёл себя неплохо и признаков страха не выказывал.
— Ты, главное, не тушуйся, — тем не менее втолковывал ему дружески Ретивой. — Не боги горшки обжигают… Я вот тоже поначалу тушевался. Закажут, бывало, знакомого — ой, неловко… А потом ничего, привык… Стой! Пришли…
Он отступил на пару шагов, собираясь выбить дверь ногой.
— З-за… — недовольно предупредил Панкрат.
— Думаешь, заговорённая? — усомнился Ретивой, но на всякий случай внимательно осмотрел петли. — Да, гляди-ка, и впрямь заговорили… Эх ты! Ещё и смык-траву под язычок заправили… нехристи беспартийные!
Трижды перекрестил и перезвездил притолоку, порог, оба косяка, потом, достав плоскую серебряную маслёнку, залил концентрированной святой воды в петли и в замочную скважину. Зашипело, из увлажнённых щелей поползли зеленоватые струйки дыма. В замке заверещала какая-то нечисть — и, судя по всему, сгинула.
Аристарх Ретивой снова отступил к противоположной стене и, пробормотав краткую молитву: «Верхи не могут, низы не хотят, аминь…», — вышиб дверь каблуком с первого удара.
Истерически задребезжал тревожный звоночек, замигала красная лампочка. Из соседнего кабинета высунулась на шум чья-то излишне любопытная голова, но своевременно скрылась.
— Так-то вот, новичок, — назидательно молвил Ретивой. — Знахарь бы какой-нибудь на нашем месте полдня с этой дверью провозился. А мы, видишь, с Божьей помощью…
Взял новичка за рукав рясы и ввёл во вскрытое помещение. Мрачный Панкрат Кученог задержался на пороге, с сожалением озирая пустой коридор и нервно оглаживая рукоятку пистолета. Искомый атташе-кейс с компроматом вызывающе лежал на самом краю письменного стола.
— Бери, — приказал Ретивой.
Кандидат в боевики помедлил и протянул руку.
— Караул!.. Грабят!..— скрипучим голосом отчётливо произнёс атташе-кейс. Новичок опешил и вопросительно поглядел на Ретивого.
— Ты чего? — ласково сказал тот. — Это ж сторожок! Тот же болтунец, только фиксированный…
— Говорит: грабят… — понизив голос, сообщил новичок — и вдруг подмигнул таинственно.
Ретивой растерялся, удивлённо взглянул на подельника и, пожав плечами, сунул кейс под мышку. Троица налётчиков покинула кабинет, спустилась по лестнице и, миновав вымерший вестибюль, направилась к джипу.
В небе громоздились облака и заунывно ревели турбины. По тротуару, всхлипывая и размазывая слёзы по небритым щекам, хромал какой-то бродяжка. Правая ступня была туго спелёнута грязной тряпицей. Странно… Завтра специальная комиссия ООН прибывает, а тут по проспекту бомжи шляются! И как это его ещё до сих пор не забрали?
— Караул!.. Грабят!.. — скрипуче раздавалось из-под мышки. — Караул!.. Грабят!..
— В контору, — приказал Ретивой, устраиваясь на заднем сиденье. Потом достал из-под куртки небольшой гвоздодёр и, смочив его из той же серебряной маслёнки, с коротким хрустом вскрыл атташе-кейс.
— Караул!.. Гра… — скрипучий голос оборвался.
— Хм… — озадаченно молвил Ретивой, разглядывая извлечённые из кейса документы. — Взгляни-ка… Вроде то, что надо…
Панкрат, сидящий рядом с водителем, брезгливо принял бумаги через плечо, проглядел без интереса, хотел вернуть…
— Ну-ка, дай… — неожиданно послышалось с заднего сиденья — и властно растопыренная пятерня бесцеремонно сграбастала компромат.
Джип вильнул. Кученог и Ретивой остолбенели. Потом медленно повернулись к новичку — и остолбенели вторично. На заднем сиденье, вздёрнув пегие брови и сердито склонив обширную выпуклую плешь, сутулился, разглядывая неправедно добытые бумаги, протопарторг Африкан.
— Ну, здравствуй, Панкрат, — сурово молвил он. Потом, не повернув головы, перекатил глаза на Ретивого. — Здравствуй и ты, Аристарх…
— З-з… з-д-д… — очумело уставясь на протопарторга, завёл было Панкрат, но слово заклинило — и рука чуть не дёрнулась по привычке за пистолетом.
Ретивой молчал, как пришибленный, хоть и обещал давеча, что в случае чего говорить будет именно он, и за язык его, кстати, тогда никто не тянул!
— Останови… — сказал протопарторг.
Водитель был совсем молод — Африкана, понятно, в глаза никогда не видывал. Тем не менее он поспешно сбавил скорость и притёр джип к бровке метрах в двадцати от светофора.
— Ну, что ж, Панкрат… — задумчиво рёк протопарторг, тряхнув бумагами. — За уголовщину — не похвалю. А вот что подполье сохранил — молодец… — Открыл дверцу, поставил замшевую от пыли босую ногу на вымытый со стиральным порошком асфальт. — В двадцать один ноль-ноль собираемся у тебя в конторе. А документики эти, ты уж не обессудь, я сам Климу занесу — ближе к вечеру… Думаю, потерпит…
Вылез, хлопнул дверцей — и пошёл, не обращая внимания на тормозящие с визгом машины. На бедре Панкрата тонюсенько затявкал пейджер. Три восковые фигуры в салоне джипа ожили, шевельнулись. Не спуская безумных глаз с круглой удаляющейся спины Африкана, Панкрат снял с пояса крикливое устройство. Дождавшись, когда спина окончательно скроется из виду, нажал кнопку и, по привычке заикаясь, прочел сообщение:
«Т-тётя п-при смерти. Ж-желательно т-твое п-присутствие в 1-1-16.4-40 = Д-дядя».
Контрразведка наконец-то решила порадовать заказом…
***
Подполье было поднято на ноги до последнего «херувима» — и через каких-нибудь полчаса Панкрат уже знал всё. Доложили ему и про пешее пересечение водного рубежа с домовым на руках, и про утреннее чудо с гирей… Кученог был вне себя.
Да кто он такой, этот Африкан? Ах, основатель… Скажите, пожалуйста: основатель!.. Основатель чего? Чем были при нём «Красные херувимы»?.. Клубом! Сборищем болтунов!.. А теперь это боевая организация!.. При чём тут Африкан? Пока он там в Лыцке трепал языком в Митрополитбюро и искоренял светофоры, здесь стреляли, взрывали, работали… А теперь — конечно! Явился! На г-готовенькое…
Мысли сменялись столь стремительно, что Кученог забывал заикаться. Ишь, чудотворец… выискался!.. Нет, ну вообще-то, конечно, чудотворец… Чумахлинку вон перешёл по воде, аки посуху… Да, но первое-то, самое первое чудо!.. В камере предварительного заключения! Когда решётки распались, замки отверзлись… Кто это всё сотворил? Сам Африкан?.. А вот хренушки! Кученог это всё сотворил! Панкрат Кученог!.. Рискуя собой, дядей рискуя, чёрт побери!..
Панкрат, чуть не плача, метался по офису под понимающим сочувственным взглядом Аристарха Ретивого. Давно пора было вызывать врача и ставить главе подполья укол. Но Аристарх медлил, опасаясь показаться бестактным…
Вождь называется! Бросил организацию на произвол судьбы, то есть на того же Панкрата, а сам сел себе преспокойно в лодку — и на тот берег! Вожди так поступают?
Однако в глубине души Панкрат Кученог прекрасно сознавал всю несправедливость своих упрёков. Именно так вожди и поступают. Случая ещё не было, чтобы поступили иначе. И чем яростнее порочил он в мыслях Африкана, тем явственней омывал отважное сердце террориста некий холодок. Вряд ли это был страх — скорее, совесть. Всё-таки протопарторг, что ни говори, сделал для Панкрата немало: подобрал, воспитал, заместителем назначил…
Короче, сложная это ситуация, когда ученик точно знает, что превзошёл учителя, а учитель из чистого упрямства не желает признать себя превзойдённым…
— Слушай… — покашляв, сказал Ретивой. — А может нам его… м-м…
Панкрат замер и испепеляюще воззрился на товарища по партии. За долгие годы совместной работы он тоже привык понимать Аристарха с полуслова. Несколько секунд прошло в тяжелейшей внутренней борьбе.
— Н-нет… — бросил наконец Кученог почти без запинки — и Аристарх позволил себе слегка расслабиться. Насколько он знал Панкрата, ответ мог быть каким угодно: от согласия до выстрела в упор.
— Д-д…
— Домового — ищем… — со вздохом сообщил Аристарх. — Причём не мы одни…
— К-к…
— Да и контрразведка тоже…
— Б-б…
— Да и так уже стараемся…
Кученог, недовольный собой, кое-как преодолел косоглазие и взглянул на часы. Пора было ехать принимать заказ.
***
Звонок не работал, пришлось стучать. Дверь открыл сам подполковник Выверзнев. Хозяина квартиры он, надо полагать, по обыкновению отправил прогуляться…
— З-з-з… — начал Панкрат.
— Здравствуй-здравствуй… — не дослушав, приветливо отозвался подполковник. — Как жизнь молодая?..
— Х-х…
— Вот и славно, — рассеянно молвил тот. — Ты заходи…
Расположились на кухне. От нервного глаза Панкрата не ускользнуло, что Выверзнев вроде бы немного не в себе. То ли чем-то раздосадован, то ли просто растерян. Впрочем и сам Панкрат тоже пребывал не в лучшем настроении.
— Предупреждаю сразу: заказ необычный… — нарушил наконец молчание подполковник и нахмурился. — Вчера вечером твой друг и наставник Никодим Людской перешёл через кордон. Сегодня он объявился в столице… Да что я, собственно, тебе рассказываю! Ты же сам с ним недавно говорил…
Панкрат сидел неподвижно, как изваяние. Даже левое нижнее веко перестало биться. Ему предлагали устранить Африкана! На секунду перед внутренним взором Панкрата обозначились все благоприятные последствия этой сделки. Он остаётся главой подполья. И никто не будет мешать ему в борьбе с колдунами дурацким словечком «рано», никто не переподчинит его Лыцку. И малых детей в Баклужино по-прежнему будут пугать Панкратом, а не Африканом…
— Значит, в чём необычность заказа… — покряхтывая, продолжал тем временем подполковник. — В том, что работать придётся не как раньше, а скорее наоборот…
Наоборот. Ну, естественно, наоборот! Раньше контрразведка подставляла колдунов Панкрату, а теперь Панкрат должен будет подставить контрразведке протопарторга. Долг-то он платежом красен…
Ну нет! Зря надеетесь!.. (Левое нижнее веко затрепетало надменно.) Никогда Панкрат Кученог не примет этого позорного заказа! Ах, подполковник-подполковник… Ничему ты, видать, не научился! Ну кто же дважды испытывает судьбу и совершает одну и ту же ошибку? Первый раз Панкрат раздумал пристрелить тебя, когда ты был ещё в чине майора — несколько лет назад… Но теперь-то уж пристрелит как пить дать! Так что говори, говори…
Или всё-таки, может быть… Истрёпанное сердце Панкрата, болезненно сжавшись, приостановилось секунды на полторы, а воображение вновь соблазнительно перечислило все выгоды, проистекающие из скоропостижной кончины протопарторга…
— Короче… — Выверзнев поднял на Панкрата глубокие, чуть запавшие глаза и внятно произнёс: — Африкан мне нужен живым, здоровым и на свободе… Обеспечь ему такую охрану, чтобы ни один волос у него с головы не упал. Как? Берёшься?
Панкрат Кученог дёрнулся, придурковато закатил глаза, потом ополз в конвульсиях с табуретки на дырявый линолеум кухни — и заколотился в эпилептическом припадке. Второй раз в жизни.
Вывернувшись на проспект с улицы имени Елены Блаватской, по тротуару с гиканьем и свистом ехал казачий строй… Собственно, не ехал, а шёл, но фуражки с околышами были заломлены под таким немыслимым углом, и сами станичники столь лихо пригарцовывали на ходу, что невольно казалось, будто они, хотя и пешие, а всё же как бы на лошадях…
Схоронили, стало быть, Есаула.
Панкрат Кученог (тот самый светлый муж, что когда-то вывел за руку протопарторга из темницы) нахмурился, дёрнул углом рта и, коснувшись кнопки, убавил прозрачность оконного стекла. Казачество он недолюбливал — до сих пор не мог ему простить 1613 год, атамана Неупокой-Каргу и роковой выстрел из пищали по чудотворному образу.
Однако сейчас его занимало другое.
«К-к-кто же я т-такой?.. — мучительно думал Панкрат, заикаясь чисто по привычке. Это случалось с ним каждый раз, когда он пытался мыслить членораздельно, то есть словами. — Т-теневик или в-всё-таки п-п… п-подпольщик?..»
Оглянулся через нервное плечо и с неприязнью окинул оком просторный офис. В офисе было прохладно и гулко. Известный террорист (он же эксперт по ксенофинансам) Аристарх Ретивой, развалясь в полукресле, морщил лоб над толстенной книгой.
Почувствовав, что Панкрат на него смотрит, Ретивой поднял округлённые малость глаза и, как бы оправдываясь, поцокал ногтем по странице.
— Не, ну, крутой Исайя!.. — хрипловато восхитился он. — Пророк в законе, да?.. Ты послушай, какой у него базар — завидки берут… — И далее — напевно, с наслаждением, точно затверживая наизусть: — «Против кого расширяете рот, высовываете язык?..»
Узловатые пальцы его при этом дрогнули и растопырились над книгой. Действительно, произнести такое без распальцовки было просто немыслимо.
«П-переродились… — глядя на Ретивого, с горечью думал Панкрат. — П-партийную к-кассу уже а-общаком н-называем… Ш-штаб-к-квартиру — х-хазой…»
Возглавляемая им фирма «Ограбанкъ» являлась официальным прикрытием террористической организации «Красные херувимы», одним из лидеров которой опять-таки был он, Панкрат Кученог. Проблема же заключалась в том, что в последнее время глава боевиков напрочь перестал различать, когда он действует по идейным соображениям, а когда по рыночным… Это ведь только нам, жалким обывателям, всё равно, с какой целью нас берут в заложники: обменять ли на томящегося в заключении пламенного революционера или же так — для выкупа. По узости нашего мышления мы даже не в силах уразуметь, в чём, собственно, состоит разница между политическим деянием и уголовным, тем более что их и впрямь легко спутать…
Но мы-то — обыватели, а он-то — Панкрат Кученог.
***
Должно быть, волосатый отступник Виталя в самом деле не читал газет и не смотрел телевизор — иначе бы ему было известно, что подполье ни в коем случае не распалась и вполне исправно продолжает поставлять баклужинской и мировой прессе темы для сенсационных материалов.
Да и протопарторг Африкан, выспрашивая Виталю о состоянии дел, видимо, слегка кривил душой. Ну кто поверит, что второе лицо государства знакомится с зарубежными новостями, читая официальный орган Лыцкой Партиархии, им же самим курируемый! Скорее всего, беглый чудотворец просто-напросто испытывал Виталю, а заодно и прощупывал настроения народных масс…
Теперь уже мало кто помнит об этом, но изначальной целью организации «Красные херувимы» являлся отнюдь не террор, а вполне соответствующая букве закона пропаганда революционной активности в рамках истинно христианского смирения.
Когда же пришедшие к власти колдуны ни с того ни с сего по нахалке взяли Африкана неподалёку от краеведческого музея и пришили ему попытку похищения чудотворного образа, стало ясно, что одной пропагандой не обойдёшься. И убеждённый трезвенник Панкрат Кученог вынужден был спровоцировать грандиозную пьянку прямо на службе у своего родного дяди, работавшего тогда (да и сейчас тоже) в Министерстве внутренних дел. Дальнейшее известно из секретного файла, представленного генералом Лютым подполковнику Выверзневу: решётки отверзлись, замки распались… ну, и так далее. Одно непонятно: каким образом жгучий брюнет Кученог ухитрился оттиснуться в памяти свидетелей в образе светлого мужа, то есть, по всем признакам, блондина?.. Хотя, с другой стороны, чумахлинский самогон — зелье весьма коварное, так что сотрудники КПЗ запросто могли допиться до полного негатива. На ту же мысль наводят зафиксированные в протоколе угольно-чёрные голуби на свежеуложенном белом, как кипень, асфальте.
Браконьер Якорь, и раньше выполнявший за умеренную плату кое-какие поручения «Красных херувимов», переправил Африкана на лыцкий берег, а сам Панкрат вернулся в Баклужино, где вместе с Климом Изузовым возглавил осиротевшую организацию. После неслыханно дерзкого побега протопарторга «Красным херувимам», естественно, грозили повальные аресты. Дяде — тому просто светил трибунал… Но, к удивлению Панкрата, ни арестов, ни чистки рядов МВД так и не последовало. Как выяснилось позже, генералу Лютому очень уж не хотелось обратно — в участковые, и происшествие оформили как чудо, совершённое при отягчающих обстоятельствах. Дело было явно липовое. Чтобы сотворить диво, которое ему шили, Африкану бы потребовалась поддержка, по меньшей мере, четверти населения Баклужино, в то время как на недавних выборах за него (по официальным данным) проголосовали от силы десять процентов избирателей! Тем не менее Президент Глеб Портнягин помычал, поморщился — и оставил историю без последствий… Вообще такое впечатление, что побег Африкана устраивал всех. Даже членов подполья.
Колдунов Кученог не терпел с отрочества за то, что они его, суки, сглазили. Жутко вспомнить: до двадцати лет ходил и подёргивался — дурак дураком. Парни скалились, девки шарахались… Взвыть впору от такой жизни! А попробуй взвой — если заика!.. Спасибо, встретил Африкана — право слово, как заново родился! Подёргиваться и заикаться, правда, не перестал, но хотя бы понял, что делать… Мочить их, гадов, до последнего экстрасенса!
Но Африкан сказал: «Рано…», — чем сильно разочаровал Панкрата. Спорить, однако, не приходилось, рано — так рано. И вот наконец, переправив друга и учителя через Чумахлинку, Кученог почувствовал, что руки у него развязаны…
Всё же, оставшись в подполье за главного, он проявил неожиданную зрелость и решил на некоторое время затаиться. Чёрта с два ему это удалось! Вскоре столица была потрясена серией дьявольски рискованных и неизменно удачных покушений на видных членов Лиги Колдунов, причём каждый раз баклужинская пресса нагло заявляла, что ответственность за случившееся взяла-де на себя подпольная организация «Красные херувимы». Нет, Панкрату и самому было бы лестно взять на себя такую ответственность, но совесть-то тоже надо иметь!
Кученог начал подёргиваться и заикаться пуще прежнего. Не отмени сгоряча Лига Колдунов смертную казнь, он бы заподозрил, что генерал Лютый с майором Выверзневым готовы уже своих замочить, лишь бы подвести его, Панкрата, под расстрельную статью. А покушения продолжались — одно удачнее другого… Наконец главному подпольщику надоела вся эта загадочная чертовщина, и он тоже решил вступить в игру. Первым от руки боевиков из организации «Красные херувимы» пал чародей Игнат Фастунов, спикер Парламента, близкий друг Президента. Поливальная машина, заправленная под завязку святой водой, окатила «мерседес» Игната прямо на проспекте Нострадамуса, затем откинулись крышки канализационных люков — и четверо террористов изорвали беспомощного колдуна в клочья автоматными очередями. Пули были — из-под семи икон и с крестообразным пропилом.
Следующей жертвой подпольщиков должен был стать сам Глеб Портнягин, но тут на конспиративную квартиру Панкрата заявилась баклужинская контрразведка в лице одинокого и безоружного майора Выверзнева. Сдержанно поблагодарив главу подполья за помощь, тот попросил вскрыть три изъятых у него конверта и, если можно, развязать руки. В одном из конвертов оказалась крупная сумма в долларах (за устранение Игната Фастунова), в другом — сумма поменьше (за согласие публично принять на себя предыдущие покушения), в третьем — аванс.
Первым побуждением Панкрата было всадить в провокатора всю обойму, но некий внутренний голос (возможно, болтунец) тихо и внятно напомнил ему о скудном состоянии партийной кассы. Кученог подёргался ещё немного, после чего спрятал пистолет и велел развязать мерзавца.
Нимало не смущаясь, гость размял запястья и вежливо осведомился о дальнейших его, Панкрата, планах. Предполагая застрелить шантажиста сразу после окончания беседы, Кученог с лёгким сердцем сообщил ему про Глеба Портнягина. Майор понимающе наклонил голову и в мягкой учтивой форме предложил несколько иной план действий. Портнягина пока трогать не стоит, Портнягин — заказчик… А вот как насчёт списка из конверта номер три? Обратите внимание: все, как на подбор, прожжённые чародеи, нигроманты, дьяволисты… Может быть, их сначала? Платим, как видите, хорошо…
— Н-н-н… Н-на… — подёргиваясь, сказал изумлённый Панкрат. — Х-х… Н-на хрена?..
Выверзнев терпеливо дослушал вопрос и вкратце обрисовал обстановку. В Лиге Колдунов, изволите ли видеть, два крыла. И если правое исповедует белую магию, то левое явно тяготеет к чёрной. Нуте-с, стало быть, между этими-то двумя крыльями и разворачивается вся борьба. Президент, как известно, белый маг и дьяволизма на вздым не любит. Недавно вот издал Указ о непередаче души в чужие руки. Естественно, что чёрные тут же возмутились, закричали о подрыве экономики… «Души оптом» — слышали про такую фирму? На каждом перекрёстке их перекупщики с плакатиками стоят: «Куплю душу, орден, часы в жёлтом корпусе». Чистый грабёж населения — за бесценок ведь скупают… А Указ это дело подсекает под корень. Так что в Парламенте сейчас раскол. И либо правые — левых, либо левые — правых. А вы — всё-таки подполье… Кому ж как не вам вмешаться-то! Нет, мы, конечно, можем и сами, но…
Тут беседу пришлось прервать, поскольку Панкрата накрыло эпилептическим припадком. Впервые в жизни. Кученог не был силён в диалектике, поэтому ему просто никогда не приходило в голову, что, чем ближе родственные души, тем сильней они друг друга ненавидят. Примирить их может лишь наличие общего врага. Будь Панкрат чуть наблюдательнее, он бы вывел эту истину самостоятельно, причём на чисто бытовом материале.
Почему, скажем, молодые супруги столь редко уживаются под отчим кровом? Зачем воюют со стариками, норовя отделиться? Да чтобы потом без помех закатывать друг другу скандалы! Так и в политике… Стоит кому сообща прийти к власти — глядь, уже через год две трети победителей отстранены, посажены, а то и вовсе расстреляны — причём своими же единоверцами, товарищами по партии…
Будучи приведён в чувство, лидер «Красных херувимов» первым делом удостоверился, что майора ещё не прикончили, и велел оставить себя с ним наедине. Ранее баклужинская Лига Колдунов представлялась Панкрату единой тёмной силой. Теперь же он прозрел — ценой припадка. Так вот, значит, как у нас обстоят дела! Ну что ж… Если победившие на выборах чернокнижники принялись с дура ума уничтожать друг друга, то со стороны Панкрата просто грех не помочь им в таком благородном деле. В конце концов, это его партийный, да и просто человеческий долг. А заодно и касса пополнится…
— С-с… С-с… — решился Панкрат. — С-согласен…
Именно с этого момента подпольная организация «Красные херувимы» стала, так сказать, совмещать приятное с полезным. А поскольку каждый террористический акт подготавливали совместно с контрразведкой, осечек практически не случалось. Панкратом уже стращали детей («Не будешь тюрю кушать — Кученог заберёт…»). Слышать о себе такое было, конечно, приятно, и всё же грызли Панкрата сомнения… Правильно ли он сделал, вступив в сговор с врагом? Можно ли назвать честными те доллары, которыми он пополняет партийную кассу? Панкрат нервничал, у него резко ухудшилась речь, усилилось косоглазие… Наконец он не выдержал — и в знак протеста организовал покушение на заведомо белого мага, в списке, естественно, не значившегося…
Реакция подполковника Выверзнева (недавно его повысили в чине) на столь откровенное самоуправство поразила Панкрата.
— Слушай, а ведь ты прав… — задумчиво сказал ему при встрече подполковник (к тому времени они уже оба перешли на «ты»). — Как же это мы сами-то не просекли? Если устранять одних только чёрных, любой дурак догадается, что происходит. Давай-ка мы ещё штучки три беленьких туда внесём… Для полного натурализма…
И подполковник с подпольщиком озабоченно склонились над списком…
Так прошло несколько лет. Панкрат стал поспокойнее, в глазах проглянула мудрая задумчивость, а дерготня и заикание пошли на убыль. Когда кто-нибудь из его бойцов предлагал по молодости лет совершить террористический акт безвозмездно, Панкрат только морщил узкое кривоватое лицо в улыбке и качал головой.
— З-запомни… — говорил он. — Одна цель — это н-не цель… Й-й… если бьёшь — б-бей по двум… Л-лучше — по трём…
И бил, как минимум, по двум, нанося врагу одновременно и физический урон, и финансовый. То есть без заказа уже никого не мочил.
Время от времени из-за Чумахлинки пробирались связные с приветом от Африкана. Панкрат охотно сообщал о проделанной работе, причём устранённые колдуны проводились им по статье индивидуального террора, а полученные от Выверзнева доллары проходили как результат экспроприации, каковым они, по сути, и являлись. Клим Изузов отчитывался отдельно.
Криминальные баклужинские авторитеты уважали Панкрата и считали настолько крутым, что лезть в политику даже никому и не советовали. «Там у него уже всё схвачено…» — со знанием дела говорили они.
В тот роковой год, когда опальный протопарторг, бежав из Лыцка, пересёк по воде, аки посуху, государственную границу, в делах наметился некоторый застой: всех, кого нужно, уже убрали и заказов от Выверзнева больше не поступало. Вроде бы пришла пора заняться самим Глебом Портнягиным, но Кученог всё ещё выжидал, надеясь, что вдруг да перепадёт напоследок хоть плохонький, а заказик. Когда партийная касса оскудевала окончательно, он брал какой-нибудь не слишком крупный банк и проводил прибыль по графе экономического подрыва демократии. До раскулачивания фермерских хозяйств — не опускался.
Да, при такой раскладке Лютого, пожалуй, и не свалишь… По опыту Николай знал, что, если сажаешь кого бережно, человечно, не навешивая лишнего, он тебе потом будет всю жизнь благодарен. А с другой стороны, приди тогда к власти не Глеб, а Никодим (он же Африкан) — ох, и припомнили бы кое-кому ту резиновую дубинку… Нет, но каков поворот! Оказывается, у бывшего участкового — старые счёты с протопарторгом… Любопытно, любопытно. Толь Толич — мужик злопамятный, укуса наверняка не простил. А тут Африкан переходит границу, представляется возможность расквитаться… И как же ведёт себя генерал Лютый? А никак… Спихнул всё на подполковника Выверзнева — и устранился. Надеется, что Николай на свой страх и риск попробует убрать Африкана? Ну что ж, надежда — чувство благородное…
А вот с чего это он Невыразинову приплёл? Как всегда, к слову? Да нет, не похоже. «Домового у любовницы прячешь…» Вполне конкретное обвинение… О каком же это он домовом? Уж не о том ли, с которым протопарторг границу переходил?.. Да нет, не может быть! Хотя… Если в происходящее, не дай Бог, вмешалась Ника Невыразинова, то жди чего угодно!.. И перед содрогнувшимся Николаем невольно возникло маленькое, как бы чуть приплюснутое лицо Ники. Глаза — размера на два больше, чем следует, высокая шея… Вообще, было в её облике что-то от «тойоты» последней модели: красиво, но непривычно.
Как это ни рисковано, а придётся к ней сегодня заглянуть. Но не сейчас. Попозже…
Конечно, в другое время загадочная фраза генерала Лютого заставила бы Николая насторожиться куда сильнее, но дело в том, что астральный микроклимат в помещении резко изменился. Почуяв приближающийся скандал, в кабинет стаями начали сплываться не только страшки, но и угланчики. Однако ссора не состоялась, и вся эта незримая, прожорливая мелюзга мигом подъела отрицательные эмоции, нарушив энергетический баланс. Поэтому, оставшись в одиночестве, подполковник Выверзнев ещё около получаса пребывал в лёгкой эйфории, граничащей с полной утратой бдительности…
Насвистывая что-то народное, лирическое, он повернулся к компьютеру и вывёл на монитор данные по «Красным херувимам». Та-ак… Клим Изузов. Глава фирмы «Дискомфортъ». В прошлом — рэкетир. В ещё более глубоком прошлом — правая рука Никодима Людского. Не вмешайся вовремя Выверзнев, влепили бы Климу пожизненное зомбирование и горбатился бы сейчас Клим возле Передвижников в зоне номер три… Далее… Панкрат Кученог. Глава фирмы «Ограбанкъ». В прошлом — то же самое… Ну, на этом вообще клейма негде ставить. Вот с них двоих, как всегда, и начнём…
Существует широко распространённое заблуждение, якобы, правоохранительные органы не уничтожают преступность из боязни лишиться работы. Всё это, конечно, измышления досужих газетчиков. На самом деле, преступность не уничтожают совсем по другой причине. Начнём с того, что искоренить её до конца просто невозможно, поскольку свято место пусто не бывает. Отправив к стенке или за решётку старых испытанных уголовников, с которыми следователи давно сработались, а кое с кем даже и сдружились, ты тем самым освобождаешь жизненное пространство для подрастающего поколения воров и бандитов. И как оно себя, это поколение, поведёт, ты не знаешь, но можно поспорить, что хуже, чем предыдущее. Так какой же смысл менять шило на мыло?
Вот и незабвенный шеф охранки Сергей Васильевич Зубатов в своё время говаривал: не всё корчевать — когда и насаждать. Мудрец был, ах, мудрец… На то и правоохранительные органы, чтобы вместо бездумного уничтожения преступности беречь её, культивировать, организовывать, приводить в более или менее цивилизованный вид. Организация — великое дело… В конце концов, что такое государство как не наиболее организованная и многочисленная преступная группировка?..
Так (или приблизительно так) благодушно размышляя между делом, Николай Выверзнев почти уже составил план оперативных мероприятий на сегодняшнюю ночь, когда его отвлёк внутренний телефон.
— Николай Саныч? — подобострастно осведомились на том конце провода.
— Слушаю… — рассеянно отозвался он.
— Капитан Коцолапов. Уголовный розыск Баклужино…
— Слушаю, — повторил Николай.
— Тут воришка пришёл с повинной. Явно по вашей части…
— Воришка? Хм… Ладно, ведите…
Подполковник Выверзнев, недоумевая, положил трубку. «По вашей части…» Этак они скоро бомжей к нему таскать начнут.
Уголовный розыск и контрразведка располагались в одном и том же здании, но в противоположных крыльях. Вскоре в дверь вежливо постучали и, получив разрешение, ввели раскаявшегося преступника. Был он жалок с виду и сильно хромал на правую ногу, касаясь пола лишь кончиками пальцев. Повреждённая ступня — спелёнута грязной тряпицей. В отнесённой как можно дальше руке жулик нёс за шнурки высокие ботинки солдатского образца. Обширная мордень сопровождающего милиционера была как-то слишком уж насуплена и странно подёргивалась, точно владелец её из последних сил удерживался от зычного утробного гогота.
— Садитесь, — сухо сказал Николай, указав подбородком на стул.
Воришка бережно, с опаской поставил ботинки на пол и неловко сел. Всхлинул — и принялся разматывать тряпицу. Размотав, поднял босую ногу — пяткой к подполковнику. Тот сначала не понял, подумал — опухоль какая-то хитрая, сильно запущенная… Потом наконец дошло.
— Йо-о… — только и смог вымолвить Николай. — Слышь, мужик… Да где ж это тебя так угораздило?
— На двадцать пятом километре… — размазывая слёзы по небритым щекам, простонал несчастный. — Смотрю: сидит прямо на обочине, отдыхает, к столбу привалился… Ботинки рядом стоят… Ну я их и…
Дальнейшее потонуло в рыданиях.
Выверзнев встал из-за стола и подал пострадавшему воды.
— Ну-ка, покажи ещё раз, — хмуро приказал он, забрав пустой стакан. Брезгливо осмотрел поднятую пятку. — Й-эх… Да не суй под нос!.. Ну а как он выглядел-то? Тот, у кого ты ботинки стянул…
Злобно скривясь, воришка смотрел на подполковника сквозь стремительно просыхающие слёзы.
— А как ещё может Африкан выглядеть? Ряса, орден…
— Стоп! Так ты что, знал, у кого крадёшь?!
Воришка скривился пуще прежнего.
— Ага, знал! Кабы знал, я б к нему и близко не подошёл!
— А с чего взял, что это вообще Африкан?
— Ну а кто же?.. — Он снова всхлипнул. — Кто у нас ещё такое сможет? Увидел: нет ботинок — взял и сказанул… со зла! А я, главное, обулся, дурак, на радостях, иду себе… Чуть не помер, пока расшнуровал…
Выверзнев метнул строгий взор на взгоготнувшего всё-таки милиционера и вернулся за стол.
— Расколдуйте… — сдавленно попросил незадачливый воришка. Ногу он держал на весу, перехватив её под коленкой обеими руками.
Николай усмехнулся — не без злорадства.
— А вот раньше надо было думать — когда правонарушение совершал! — назидательно молвил он. — Тут тебе не то что контрразведка, вся Лига Колдунов — и та не поможет… Это ж не сглаз, это чудо… Вот, погоди, поймаем Африкана…
Калека тихонько завыл. Он явно не верил во всемогущество баклужинской контрразведки. Николай, морщась, набрал номер и попросил зайти Павлика. Положил трубку и снова поглядел на воришку — на этот раз с нездоровым любопытством.
— Слышь, мужик… — позвал он, понизив голос. — А у тебя как? Вырос или просто на другое место перескочил?
— Вырос… — плаксиво отвечал несчастный. — Мой-то — на месте… Вот…
И он с готовностью взялся за ширинку.
— Не надо, — поспешно сказал подполковник. — Верю…
Сдав Павлику жертву Африкана вместе с ботинками, Николай Выверзнев встал и прошёлся по кабинету, задумчиво потирая подбородок. Ну, с обувью, во всяком случае, разобрались… Но каков протопарторг! Крут, ох, крут!.. Стало быть, одно из двух: либо работать с ним мягко и бережно — так, чтобы, упаси Боже, не обиделся, либо жёстко и быстро — так, чтобы ничего не успел.
— В общем, так, Коля… — обессиленно сообщил генерал Лютый, входя в кабинет Выверзнева, что в общем-то случалось нечасто. Обычно звонил, вызывал. — Времени у нас с тобой — до завтра… То есть в обрез. Да ты сиди, сиди…
— Почему до завтра? — осторожно осведомился тот, снова опускаясь на стул.
— А завтра специальная комиссия ООН прибывает…
Подполковник наморщил лоб.
— Ага… — произнёс он с мрачным удовлетворением. — А Африкан, стало быть, собирается встречу эту сорвать?
— А хрен его знает, что он там собирается! — с усталой прямотой отвечал ему генерал Лютый. — Просто Кондратьич дал нам срок до завтра, понял?..
Генерал замолчал и окинул недовольным взором подробную карту страны, что висела над рабочим столом подполковника. Отрезок шоссе Чумахла — Баклужино был исколот флажками на булавках. Пять флажков. Пять обнаруженных обрывков кумачовой ауры протопарторга…
— Задачу уточнил? — негромко спросил Николай.
Лицо генерала Лютого разом осунулось, стало хищным. Вот-вот укусит.
— Толь Толич… — с нежностью глядя на задёрганного шефа, взмолился красавец подполковник. — Ну ты шепни хотя бы… Уничтожать его или как?
Собеседники не были колдунами, иначе они бы ни за что на свете не расположились таким вот образом — попёрек силовых линий. Какое ж тут к чёрту согласие — если попёрек? Имейся у Лютого и Выверзнева допуск в глубокий астрал, от внимания обоих не ускользнуло бы и то, что за спинами у них, предвкушая близкую ссору, уже собираются со всего здания МВД эмоционально оголодавшие страшки и прочая незримая погань.
— Коля… — хрипло, с угрозой выговорил Лютый, рывком ослабляя узел галстука. — Я ж тебя насквозь вижу, Коля… Всё ведь назло делаешь, так и норовишь подставить. Африкана вон в столицу допустил! Домового у любовницы прячешь! Ты о двух головах, что ли?..
— Ка-кого домового? — ошалело переспросил Николай. — У какой любовницы?
— У Невыразиновой!
— Это Невыразинова — любовница?.. Да ты же мне сам дал задание её прощупать!
— Так я тебе в каком смысле велел её прощупать? А ты в каком? Сколько ты на неё одной валюты извёл!
— А вот этого не надо, Толь Толич! Список расходов был к отчётам приложен! Я ж тебя почему каждый раз прошу задачу конкретнее ставить?.. Надо же, любовница! Ты на себя посмотри! Второй таунхауз строишь! На жалованье, да?
— А ты… А ты… — Генерал уже задыхался. — А кто с дымчатых дань собирает? Ба-тяня!..
— Да я-то хоть с дымчатых! — огрызнулся Николай. — А ты уже вконец оборзел — западных союзников шелушить!..
— Обидно тебе… — не унижаясь до оправданий, гнул своё генерал. — Понимаю — обидно… Образование — юридическое, в уголовном розыске побегать успел… до распада области… Только не подсидишь ты меня, Коля, не надейся… И знаешь, почему?..
Выверзнев надменно вздёрнул брови. На высоких скулах подполковника обозначился лёгкий румянец.
— Почему? — с вызовом спросил он.
— Да потому что это я!.. — Ощерившись и слегка присев, генерал ударил себя кулаком в жёсткую костистую грудь. — Понимаешь?.. Я!.. Ещё когда участковым был! Это я их брал на том продовольственном складе, понял?.. Я их сажал, а не ты! И Никодима, и Глеба…
Он распустил узел окончательно и, пройдясь по кабинету, сердито выглянул в окно. По тротуару с гиканьем и свистом ехал казачий строй… Собственно, не ехал, а шёл, но фуражки с околышами были заломлены под таким немыслимым углом, и сами станичники столь лихо пригарцовывали на ходу, что невольно казалось, будто они, хотя и пешие, а всё же как бы на лошадях… На противоположной стороне улицы имени Елены Блаватской под вывеской «Афроремонтъ» стоял и с восторгом скалился на широкие казачьи лампасы ливрейный негр цвета кровоподтёка.
Надо полагать, станичники возвращались с похорон Есаула, по слухам, ведшего род от самого атамана Баловня и всю жизнь старавшегося подражать своему знаменитаму предку…
Колеблется, колеблется казачество: по колхозам тоскует, по храмам… И хочется, и колется… В Лыцке-то вон и храмы, и колхозы, зато в Бога-душу не заругаешься, а без этого тоже нельзя…
Генерал обернулся. Лицо его заметно смягчилось. Теперь оба собеседника смотрели друг на друга уже не попёрек, а вдоль силовых линий — и ссора мгновенно угасла, не успев разгореться как следует.
— Раньше-то что ж молчал? — виновато молвил Николай, как бы невзначай касаясь кнопки диктофона. — Ну и что он, по-твоему, за человек?
— Выключи, — буркнул генерал.
Подполковник пожал плечами и выключил. Генерал хмурился, оглаживая старый шрам на запястье — явно, след от собачьих челюстей. («Овчарка? — машинально прикинул Николай. — Нет, скорее, мастифф…») Оконные стёкла заныли, грозя лопнуть… Опять эта палубная авиация! Ну вот какого лешего они болтаются над Баклужино? Здесь-то им чего разведывать?
— Отморозок… — нехотя проговорил наконец Лютый. — Отморозком был, отморозком остался. Укусил вот тогда… при задержании…
— Я не о том, — сказал Николай. — Чего от него ждать?
— Ничего хорошего… — Лютый вздохнул. — Тогда ничего хорошего, а уж теперь… Кстати, не вздумай перевербовывать! И сам тоже гляди… не перевербуйся… Ну, чего смотришь? Нет нам смысла перевербовываться, Коля. Нету…
Стёкла продолжали ныть.
— Знать бы точно, зачем его сюда Порфирий наладил… — как бы не услышав последних слов шефа, промолвил Николай. — Запросили агентуру в Лыцке — молчит пока…
Генерал с интересом повернул голову.
— Думаешь, Порфирий всё это затеял?
— Ну, не сам же Африкан, в конце-то концов! Если бы сам — хрен бы он здесь такие чудеса творил! Его бы тогда в шесть секунд из Митрополитбюро вышибли и статуса лишили… Там ведь с этим строго: дисциплина, иерархия…
— Да, верно… — подумав, согласился Лютый. — Ну так что делать-то будем?
Подполковник уныло шевельнул высокой бровью.
— Усилю сегодня засаду… в краеведческом… Пожалуй, Павлика с Сашком подошлю. Какие-никакие, а всё-таки колдуны, ясновидцы… Старые связи проверю… Хотя подполье-то давно уже на нас работает, чего там проверять! — Внезапно Николай замолчал и с любопытством поглядел на генерала. — Слушай, Толь Толич… А ты чего так испугался, когда я сказал, что он босой?
— Ч-чёрт его знает… — помявшись, признался генерал. — Шёл-шёл в ботинках — и вдруг разулся… Аж не по себе стало! До сих пор вон мурашки бегают…
Как бы стряхивая наваждение, мотнул головой и в тревожной задумчивости направился к выходу. Уже ступив на порог, обернулся. В желтоватых глазах генерала Николай увидел искреннее и какое-то совершенно детское недоумение.
— И ты ж ведь смотри, как всё странно выходит!.. — то ли подивился, то ли посетовал шеф. — Ну а если б я, скажем, тогда на складе не Африкана, а Глеба дубинкой огрел?.. А?.. Хрен бы ведь стал генералом…
Хмыкнул и, озадаченно покачивая жёсткими проволочными сединами, вышел из кабинета.
Беседу с Матвеичем, однако, пришлось прервать на самом захватывающем месте. Позвонил Лютый.
— Бери задницу в горсточку, — со свойственной ему прямотой приказал он, — и дуй на двадцать пятый километр!
— Африкан? — насторожившись, спросил Николай.
— След… — недовольно посопев, уточнил Толь Толич.
— Не понял… Что за след?
— Ауры клок… — злобно сказал шеф. — Прямо на столбе с табличкой, у самого основания… Видимо, отдыхал он там — прислонился… Бабка-знахарка папоротник шла собирать, ну и наткнулась, позвонила дежурному…
— Откуда позвонила? С двадцать пятого километра?
— Да у неё сотовик… Короче, давай быстрей — аура выдыхается!
Николай дал отбой и, отправив трубку в карман пиджака, оглядел исподлобья присутствующих. Сотрудники смотрели на него выжидающе. Одному лишь Матвеичу, по обыкновению, было всё до фени.
— Ладно, Матвеич, потом дорасскажешь… Сашок! Павлик! Свертываем аппаратуру — поехали…
Пока мчались, визжа покрышками, до двадцать пятого километра, подполковник Выверзнев хранил угрюмое молчание. Павлик, напротив, был возбуждён и говорлив.
— А знаете, Николай Саныч… — излагал он. — Есть! Есть у домового и Африкана общий интерес… Ладан! Тот самый ладан, из-за которого «призрак» навернулся… Век астрала не видать! Вы посмотрите, как всё сразу складывается: дымчатый передаёт наркоту нашим баклужинским домовым, а те уже — гремлинам… И всё это с подачи Африкана… Один раз он уже такой трюк проделал. Видать, понравилось. Повторить решил…
Впереди зеркально сверкали наведённые кем-то из озорства миражики псевдолужиц, пропадающие по мере приближения к ним. Пацанва балуется…
— Одного он не учел, — зловеще подвёл итог Павлик. — За повтор оценка снижается…
Выверзнев хмуро покосился на сотрудника, но разговора не поддержал. Хотя в чём-то он понимал Павлика. По молодости лет, когда ведёшь несколько дел сразу, рано или поздно начинает мерещиться, что расследуемые тобою преступления — взаимосвязаны. Часто даже возникает соблазн слить все эти дела воедино и, скажем, с пристрастием допросить растратчика насчёт вчерашнего убийства в городском парке… Некоторые, кстати, так и делают. Особой беды в этом, разумеется, нет, поскольку всюду происходит одно и то же — меняются лишь фамилии. И тем не менее…
Глубокую эту мысль подполковнику Выверзневу закончить не удалось. Шофёр ударил по тормозам, застонала резина, всех качнуло вперёд. Двадцать пятый километр… Возле полосатого столба, увечанного синей эмалированной табличкой, стояла и с неудовольствием смотрела на тормозящий джип миниатюрная особа средних лет. Впрочем, нет, отнюдь не миниатюрная. Скорее, приземистая, поскольку при всём своём малом росте была она большеголова и весьма широка в кости. Николай выбрался из джипа и, озираясь, направился к ней.
— Бабка-то где? — сердито осведомился он.
Атлетического сложения коротышка изумилась и посмотрела на него округлёнными глазами.
— Н-ну, знахарка… — хмуро пояснил Выверзнев.
Особа упёрла кулаки в бёдра — и в течение каких-нибудь пяти минут Николай выслушал столько всякого о себе и о своём начальстве, что оглашённого материала вполне хватило бы на пару-тройку громких уголовных процессов. А самое любопытное заключалось в том, что добрая половина высказанного и впрямь соответствовала действительности. То ли знахарка вдобавок была провидицей, то ли где-то имела место утечка служебной информации.
Стало также ясно, почему генералу Лютому сообщили, будто звонившая, мягко выражаясь, не молода. Голос у знахарки был пронзительно-старушечий и на редкость сварливый…
Павлик с Сашком, присевши на корточки у километрового столба, уже колдовали вовсю и делали вид, якобы ничего не слышат. Компьютер типа ноутбук с раскинутой периферией стоял рядом — прямо на обочине.
В данной ситуации подполковнику оставалось терпеливо, не перебивая, выслушать все грязные обвинения в свой адрес, после чего спокойно, как ни в чём не бывало, приступить к беседе. Рассеянно прищурясь, Николай оглядел окрестности. Кругом цвёл татарник — жестокое наследие трёхсотлетнего ига… В сверкающем пруду, звонко матерясь, плескалась счастливая, коричневая от загара детвора.
— Я б усих этих православных коммуняк, — с ненавистью скрипела свидетельница, — из поганого ружья! Рясу напялит: мужик — не мужик…
Что ж, сменила объект ругани — и на том спасибо. Но ждать, пока она выдохнется и замолчит, было бы, по меньшей мере, наивно. Ладно, попробуем вклиниться…
— Я бы всё-таки четвертовал, — мягко заметил Николай.
Свидетельница осеклась (впервые) и с подозрением въелась глазами в Выверзнева: издевается или как? Однако, выражение лица подполковника было безупречно вежливым.
— А почему вы так сразу поняли, что наследил кто-то из Лыцка? — воспользовавшись паузой, задумчиво спросил он.
В ответ из проворных уст знахарки вновь посыпались тяжкие оскорбления, но уже в связи с тем, что кто-то усомнился в её квалификации. Чего там понимать-то? Вот такенный клок ауры кумачовой по ветру треплется, чего тут понимать? Вы глаза-то, глаза разуйте, сыщики хреновы! Там на ауре этой только что креста шестиконечного не хватает да серпа с молотом!..
Сдержанно поблагодарив свидетельницу и не обращая уже внимания на летящие ему вослед язвительные словеса, Николай подошёл к ребятам.
— Африкан? — хмуро спросил он.
— Африкан! — отрапортовал Павлик, но вид у него при этом был какой-то слегка озадаченный.
— А что не так?
— Дальше он почему-то разувшись пошёл… — понизив голос до шёпота, сообщил Павлик. — Вот…
Николай взглянул. Косолапые следы, оттиснутые на пыльной обочине, были настолько чётки, что фиксировались даже глазом простого избирателя. Действительно, странно… До двадцать пятого километра — в ботинках, а дальше — босиком.
Подполковник Выверзнев извлёк из кармана трубку сотового телефона.
— Толь Толич?.. Всё верно — Африкан… Направляется в столицу… На двадцать пятом километре разулся — прямо под столбом. Видимо, движется в прежнем направлении, но босой…
Кажется, генерал Лютый не на шутку перепугался.
— Босой? — как-то странно привизгнув, переспросил он и вдруг замолчал секунды на три. — Погоди, сейчас перезвоню.
Последняя фраза прозвучала несколько сдавленно.
— Между прочим, — не поднимая головы от монитора, тихо и задумчиво молвил Сашок. — В старой доброй Англии ведьмы, чтобы вызвать ураган, разувались и снимали чулки…
— Ну, во-первых, у нас не Англия, — не совсем уверенно возразил Павлик и вопросительно посмотрел на Выверзнева. — У нас в таких случаях кое-что другое снимают. И потом… — Он снова обернулся к Сашку. — С чего бы это вдруг стал тебе протопарторг наши колдовские приёмчики применять?
— Или, скажем, домового с собой таскать повсюду… — в тон ему отозвался Сашок.
Павлик хмыкнул — и тревожно задумался. Подполковник Выверзнев поигрывал телефонной трубкой, словно прикидывая, куда бы её ко всем чертям зашвырнуть. Скандалистка-знахарка с надменно выпрямленной спиной удалялась по ближней обочине. Судя по тощему рюкзачку, папоротника она сегодня набрала немного…
Поведение Африкана наводило оторопь. Немотивированный переход государственной границы, загадочная связь с домовым, теперь вот этот странный трюк с обувью… Хотя… Может, тут-то как раз всё просто… Набил мозоль, разулся…
Наконец ожил, застрекотал сотовый телефон, и Николай поднёс трубку к уху.
— Ты там один? — озабоченно спросил шеф.
— С ребятами…
Толь Толич крякнул.
— Значит, так… — процедил он. — Я сейчас говорил с Президентом… Установка такова: любой ценой! Слышишь? Любой ценой не допустить, чтобы Африкан вошёл в столицу…
— Да он уже там наверняка, — спокойно сказал Николай.
Генерал онемел.
— Ну, сам прикинь, Толь Толич… — с мягкой укоризной продолжал подполковник Выверзнев. — В шесть утра он творит чудо с гирей. В восемь он уже на двадцать пятом километре. А сейчас — пятнадцать минут второго. Вот и считай…
Трубка молчала. Такое впечатление, что генерал Лютый решил дезертировать в обморок. Юный Сашок, округлив глаза, отчаянно тряс румяными щеками и указывал на компьютер.
— В девять… — беззвучно артикулировал он. — В девять, а не в восемь… Даже в полдесятого…
Николай поморщился — и Сашок с несчастным видом развёл руками.
— Ладно… доложу… — отозвалась наконец трубка вялым голосом смертельно больного.
Подполковник отправил переговорное устройство в карман и, утомлённо приспустив веки, повернулся к Сашку.
— Чего орёшь? — холодно осведомился он. — В восемь, в полдесятого… Перехватить его мы так и так не успеваем.
— Да, но тогда… — Сашок растерялся окончательно. — Какая разница?
— Большая, — отрезал Выверзнев. — Или мы не успеваем, вылупив глаза и с языком на плече, или делаем то же самое, но уже спокойно и без паники…
Глаза молодого поколения просияли пониманием, и Николай усмехнулся. Ох, пацанва-пацанва! До чего ж не терпится обоим заработать ещё одну звезду для этого придурка Лютого! Ну вот как им объяснить, что ловить Африкана нужно всего в двух случаях: либо когда он сам себя зажмёт в угол, либо когда он зажмёт в угол тебя.
И всё-то в этой жизни выходит навыворот. Добрая четверть восточной окраины лежала в руинах, а дом, с которого начали, собственно, крушить, стоял себе целёхонький, если, конечно, не брать во внимание смятый гусеницами штакетник, сломанные яблони да зияющую дыру в стене.
Подполковник Выверзнев захлопнул дверцу и, прищурившись, огляделся. Происходящее напоминало ударную комсомольскую стройку, как их рисуют в учебниках истории. Чумазые парни с загорелыми припудренными белёсой пылью спинами катили тачки, полные рябенько сверкающих осколков, и сваливали груз куда ни попадя. Время от времени где-то неподалёку звонко ахали несильные взрывы. Всё правильно — без воронок в асфальте тоже никак нельзя.
— Матвеич… — окликнул Николай.
Ответственный за акцию стоял в мятом своём пиджачишке на пухлом кургане мусора и, как некий демон, вдохновенно дирижировал всей этой симфонией хаоса. Услышав зов, опустил руки, обернулся, всмотрелся.
— Подойди, дело есть…
Матвеич отряхнул ладони и, осмотрительно ступая, — снизошёл. Поздоровались.
— Ну ты что ж творишь, Матвеич? — с упрёком сказал Николай. — Додумался: средь бела дня ломать! Тут американцы по-над крышами туда-сюда мотаются… Они ж всё это на плёнку запишут!
Как бы подтверждая справедливость слов подполковника, за поблёскивающей вдалеке Чумахлинкой немедленно отозвались натужные хриплые басы — и вскоре над окраиной проплыл неуклюжий разведчик, а за ним — всё та же группа прикрытия. Николай и Матвеич задумчиво посмотрели им вслед.
— Да сотрут потом… — беспечно утешил Матвеич. — Оно им надо?
Подполковник хмыкнул, почесал надбровье и, не найдя, что ответить, махнул рукой. Конечно, Матвеич, как всегда, был прав. Ну на кой дьявол американцам собирать компромат на Баклужино? Их что, за этим сюда посылали?
Повернулся и пошёл к домику с пробоиной в стене. По пути подобрал шершавый осколок, осмотрел. Кусочек смертоносного металла был изрядно поглодан коррозией. Ну, Матвеич!..
Проходя по раздавленной гусеницами кирпичной дорожке, Николай рассеянно обронил железку в промятую гирей дыру… Какая же это, интересно, сволочь наличники с окон поснимала? Мародёры или сами хозяева?.. Вяло размышляя на эту тему, подполковник отворил болтающуюся на одной верхней петле дверь и вошёл в дом. Там уже вовсю работала экспертиза.
— Значит, так… — бодро потирая руки, обрадовал Николая юный круглолицый Сашок. — Спал он на топчане, аура — мощная, вся комната заряжена, а уж про топчан и говорить нечего — до сих пор как в облаке…
— Формула ауры?.. — процедил Николай. — Или вы ещё не вычисляли?
— Уже начали, — заверил Сашок. — Сейчас будет…
И указал глазами на припорошённое известкой приземистое дощатое ложе, где, призадумавшись надолго и всерьёз, стоял раскрытый компьютер типа ноутбук. А может, и не призадумавшись. Может, просто зависнув.
— А Павлик?
— Свидетелей опрашивает… — Сашок мотнул головой в сторону смежного помещения, откуда сквозь трещину в стене просачивались ябедные детские голоса.
Николай молча кивнул и двинулся в указанном направлении. В соседней комнате угрюмый долговязый Павлик сидел на положенной набок табуретке (обычный колдовской приёмчик) и недоверчиво выслушивал незримых свидетелей. На грязном полу, усыпанном лепестками побелки, стоял торчмя служебный диктофон с тлеющим рубиновым огоньком.
Завидев начальство, Павлик неторопливо поднялся во весь свой долгий рост, а оба свидетеля, видя такое дело, поспешно явили себя глазам вошедшего. Разумеется, домовые… Один — трёхцветный короткошёрстый, другой — тёмно-серый с подпалинками.
— Ну? Что? — несколько отрывисто спросил Николай.
— Он… — удовлетворённо сообщил Павлик. — Всё совпадает — ряса, орден, словесный портрет…
— Кто «он»? — буркнул Николай, доставая пачку сигарет. — Выражайся яснее…
Павлик смутился.
— Н-ну… Африкан… Кто ж ещё?.. И домовой с ним был. Дымчатый…
— Точно? — спросил Николай, прикуривая.
Обидчивый Павлик немедленно вспыхнул, ощетинился. Колдун — он и есть колдун: либо тупой — не прошибёшь его ничем, либо такой вот — капризный, вспыльчивый.
— Сразу же проверили! — сказал он, оскорблённо вскинув круглые мослы плеч. — На стропиле шёрстка осталась. Порознь ночевали: Африкан — здесь, домовой — на чердаке…
— Кличка домового?
— Говорят: не представился. А вёл себя нагло… Хотя и врал, что раньше Африкана в глаза не видел…
— А ещё… а ещё… — захлёбываясь, вмешался один из свидетелей (лопоухий трёхцветка). — Ещё он сказал, что в армии служить не будет — ножка хромая, вот…
Выверзнев и Павлик переглянулись. Особая примета? Ну это уже кое-что…
— Правая? Левая?
Теперь переглянулись домовые.
— П-правая… — не совсем уверенно вымолвил тот, что с подпалинками, и, оробев, отступил за спинку трёхцветного.
— Что ж, не заметили, на какую ногу хромает?
— А он не ходил, он висел…
— Да точно Африкан… — сказал Павлик.
Подполковник Выверзнев стиснул зубы и, бросив окурок на пол, растёр подошвой. Обычно он гордился своей командой, подобранной человек к человеку, но сейчас эта молодая поросль с дипломами от Лиги Колдунов его просто раздражала. Даже Павлик, из которого он надеялся со временем сделать настоящего оперативника… Ах, как им всем хочется, чтобы нарушителем оказался именно Африкан! Сами не знают, на что нарываются!
— Ну а кто бы ещё, кроме него, такой экзорцизм отчинил? — не унимался Павлик. — Этих двоих аж на противоположную окраину Чумахлы выкинуло…
— А дымчатого? — скрипуче осведомился Выверзнев. — Тоже?
Павлик замер с полуоткрытым ртом.
— Д-да, действительно… — ошеломлённо проговорил он наконец. — Что же он — своего-то?..
В этот миг дверь приоткрылась и в помещение просунулась круглая улыбчивая физиономия юного Сашка.
— Готово, Николай Саныч…
Подполковник Выверзнев чуть ли не бегом вернулся в соседнюю комнату, где в рваной пробоине голубело полуденное небо, — и стремительно склонился над монитором… Формула ауры была та самая — из архивов.
— Ч-чёрт! — распрямляясь, вымолвил он в сердцах. — Значит, всё-таки Африкан…
Подошёл к пролому и с недовольной гримасой оглядел то, что творилось снаружи. Ещё раз чертыхнулся.
— Матвеич! — расстроенно позвал он.
— А?
— На! Иди сюда, про гирю расскажешь…