Итак, ни секунды не колеблясь, свободная художница отвела защёлку и настежь распахнула дверь (она всё распахивала настежь!). На сплетённом из тряпочек произведении искусства, предназначенном для вытирания ног, сильно скособочившись и мелко помаргивая левым веком, стоял и непонятно куда смотрел жгучий брюнет — худой, невысокий, с кривоватым узким лицом.
— Г-г-г… — загыгыкал он, затем содрогнулся и зачем-то порывисто сунул правую руку за борт пиджака.
Ника с недоумением вгляделась в странного незнакомца, но уже в следующий миг зрачки её расширились.
— Наконец-то! — восторженно взвизгнула она, кидаясь на шею гостю. — Кому только ни говорила!.. Аристарху говорила! Пёсику говорила! Где Кученог? Приведите мне Кученога! Такой лапушка!.. Террорист! Подпольщик! Я просто обязана выпить с ним на брудершафт!..
Разумеется, Панкрат не ожидал столь бурной встречи. Кроме того, он ещё не совсем оправился от недавнего припадка — и, практически не оказав сопротивления, позволил втянуть себя в прихожую, где сопротивляться было уже бессмысленно. С грохотом повалилась табуретка, загремели тазики, из-под ног враскат побежали помазки.
— Не пугайтесь, у меня так всегда! — С этими гордыми словами Ника подставила скулу для поцелуя, и вконец деморализованный Кученог вынужден был неумело к оной приложиться.
Известно, что царя играет свита. К сожалению, Панкрат ни разу не слышал об этом старом сценическом правиле — иначе бы он ни за что не оставил своих бойцов двумя этажами ниже. Глава подполья искренне полагал, что его одинокого появления будет вполне достаточно, чтобы все пали ниц — и хозяйка квартиры, и дымчатый наперсник Африкана.
Понадеялся, короче, на своё грозное имя. «Не будешь тюрю кушать — Кученог заберёт…» Нашёл кого пугать! И, главное, чем…
Гордыня нас губит, гордыня! Хотя, появись он на пороге в сопровождении всей своей команды и с оружием наготове, реакция Ники, как мы вскоре увидим, была бы той же самой. А если вдобавок учесть, что Кученог вёл трезвую безгрешную жизнь подпольщика и, сызмальства боясь женщин, предпочитал различать людей не по признаку пола, но исключительно по партийной принадлежности, то беззащитность его в данной ситуации становится очевидной.
— Й-й… й-й… — Он всё-таки попробовал упереться, но безуспешно. Его уже сажали в кресло.
— Нас так мало!.. — вдохновенно вещала Ника. — Нас!.. Творческих людей!.. Так мало!.. Нам надо встречаться!.. Как можно чаще!.. Я понимаю: некогда — теракты… Теракт — это вызов!.. Это вызов системе!.. Это вызов всему!.. Что вы чувствуете, совершая теракт?.. Я тоже хочу совершить теракт! То есть не-пре-менно возьмите меня на дело!.. И вот попробуй только не взять!.. Куда ты из Баклужино денешься?..
Как всегда до распития благородного напитка на брудершафт к гостю она обращалась то на «ты», то на «вы».
Главарь боевиков судорожным движением отёр покоробленный, взмокший лоб. Надо было что-то сказать… Но как?! Как это сделать, если зазора между словами Ника — Бог ей судья! — не оставляла вообще? Пока Панкрат пытался вспомнить, что он чувствует, совершая теракт, она уже трижды успела сменить тему.
— Голова у мужчины должна быть чистая и пушиться!.. Если у мужчины сальные волосы — он для меня вообще не мужчина!..
Кажется, Кученога уже отчитывали за давно не мытую башку.
— Н-н…
— Глава подполья!.. — в мистическом восторге восклицала Ника. — Это значит — чёрное кашемировое пальто!.. Шляпа с мягкими полями!.. Белое кашне!.. Но не пиджачок!.. Пиджачок снижает образ!..
Тут Кученог окончательно уяснил, что за Никой ему не поспеть в любом случае, и попробовал приступить к делу напрямик, минуя светскую беседу.
— Д-д… — начал было он, но тут в руке у него откуда-то взялась бутылка чумахлинского шампанского — и пришлось её вскрыть. Ахнуло, как при покушении. Буйно закудрявилась пена, и Панкрата внезапно посетила тоска профессионала по навинченному на горлышко глушителю…
Страшная это штука — профессиональное мышление. Те, что снаружи, разумеется, поняли всё превратно. За распахнутым настежь окном мотнулось нечто вроде гигантского маятника — спецназовец на верёвке. По счастью, Панкрат Кученог сидел к происходящему спиной — поэтому обошлось без жертв. А то бы снял влёт. Чисто рефлекторно…
Впрочем, спецназовец оказался приметлив и сообразителен. Уже отмахнув полпути, он разглядел, что в руках Панкрата не пистолет, а бутылка. Ухитрившись в последний момент изменить траекторию, отважный контрразведчик с маху вплющился в стену рядом с окном и, видимо, за что-то там ухватился. Внимания на него не обратили, поскольку шума он произвёл немного, а тут ещё отвлёк нервно задёргавшийся дверной колокольчик.
Ника поставила бокал на столик, выпорхнула в прихожую и распахнула входную дверь. Настежь, естественно.
— Аристарх!.. — в восторге взвизгнула она, бросаясь на шею Аристарху. — Да ты моя умница! Я так тебе благодарна!.. Такая лапушка твой Кученог!.. Общительный! Обаятельный!..
Нет, нужно, конечно, быть Никой, чтобы при всём при том не заметить дюжину наставленных на тебя стволов.
— Ой, да ты с друзьями! — обрадовалась она. — Заходи! И они пусть заходят!..
— Нет… — несколько деревянным голосом отозвался Аристарх. — Я, пожалуй, зайду, а им некогда…
Ника заметно огорчилась, но особо убиваться не стала — всё-таки главной её добычей был сам Кученог.
Завидев непьющего Панкрата с бокалом шампанского, Ретивой остолбенел, а когда наконец пришёл в себя, то обнаружил, что в его левой, свободной от пистолета руке тоже шипит и пенится неведомо как и откуда возникший бокал. Колдовство — да и только! Но колдовством это быть никак не могло — с «Красными херувимами» подобные штучки не проходят…
Хотя, если вдуматься, бесцеремонность и напористость мало чем отличаются от колдовства: результаты и в том, и в другом случае — те же самые.
— Ты насчёт домового выяснил? — с недоумением спросил Аристарх.
Панкрат хотел ответить, но, разумеется, не успел.
— Ой, домовые!.. — Ника звучно ударила в ладоши. — Это такие лапушки! Такие пушистые, нежные!.. Погодите, не пейте!
Она вновь поставила свой бокал и выскочила в прихожую. Террористы переглянулись. Слышно было, как Ника взбирается на табуретку и распахивает настежь створки антресолей. Затем раздалось обиженное восклицание — и вскоре художница, надув губки, вновь появилась в комнате.
— Сбежал… — капризно пожаловалась она.
— Дымчатый? — отрывисто спросил Аристарх, также ставя бокал на стол и вынимая из заднего кармана знакомую читателю серебряную маслёнку.
Панкрат не сказал ничего — лишь подобрался по-волчьи.
— Дымчатый… — В огромных по-детски глазах Ники уже стояли слёзы. — Пушистый…
— Спокойно… — сказал Аристарх. — Никуда он отсюда не денется. Сейчас быстренько всё окропим — сам выскочит…
Он поднял маслёнку, но тут последовал акустический удар такой силы, что Ретивой пошатнулся и едва устоял на ногах, а приподнявшийся Панкрат снова упал в кресло. Изданный Никой вопль по частоте был близок к ультразвуку.
— С ума сошёл?.. — крикнула она, возвращаясь в слышимую часть спектра. — Водой!.. Акварели потекут!..
— Да она святая… — пробормотал смущённый Аристарх.
— А от святой, думаешь, не потекут?.. Убери фляжку! Всё! Пока я не выпью с Кученогом на брудершафт, никаких домовых!
Панкрат бросил отчаянный взгляд на Аристарха, но тот лишь беспомощно приподнял брови. Сам он уже в подобной переделке побывал месяца полтора назад…
Глава подполья и свободная художница переплели руки с бокалами и пригубили благородную лозу Чумахлы. Не привычный к вину Панкрат поперхнулся, но Ника так сверкнула на него глазами, что пришлось пить до дна. И только было собрался бедняга Кученог перевести дух, как его кривоватый рот оказался наглухо опечатан жаркими губами хозяйки.
Глядя на них, Аристарх Ретивой крякнул и залпом осушил свой бокал…
И никто, естественно, не услышал стремительного проворота ключа и звука распахнувшейся входной двери.
— Не двигаться! — страшно скомандовал железный мужской голос, и все, вздрогнув, обернулись. — Отпусти её!..
В проёме, чуть просев в коленях и слегка откинувшись назад, стоял и целился во всех сразу из одного пистолета подполковник контрразведки Николай Выверзнев. Надо полагать, поднимаясь по лестнице, он услышал вопль и тоже истолковал его в меру своей профессиональной испорченности. Странный, ей-богу, народ эти мужчины! Можно подумать, Николая только сегодня угораздило познакомиться с Никой! Нашёл, понимаешь, кого спасать…
Наконец Выверзнев всмотрелся — и чуть не плюнул.
— М-милая… — с бесконечным терпением в голосе молвил он, нехотя пряча пистолет. — Когда-нибудь я тебя застрелю…
— Пёсик! — взвизгнула Ника, кидаясь на шею Выверзневу. — Противный пёсик!.. Почему ты не предупредил, что Кученог придёт сегодня?..
Николай попытался освободиться из объятий, но это было всё равно что откреплять пластырь, прилепленный к волосатой мужской груди. Назревала разборка. Лелея мечту отдалиться от Ники, Выверзнев тем не менее ревновал её ко всем знакомым. Кстати, ситуация, довольно распространённая.
— И ведь на кого променяла… — процедил он, испепеляя Панкрата презрительным взором.
Действительно, выглядел Кученог неважно. Глазёнки у него разъехались окончательно, а на кривоватом лице террориста обозначилась бессмысленная шалая улыбка. Трудно было даже поверить, что это именно им стращают баклужинскую ребятню, когда та отказывается кушать тюрю.
— Ты — мавр!.. — восхищённо ахнула Ника, отстраняясь и словно бы увидев Николая впервые. — Боже, какой ревнивый!.. Я боюсь тебя…
Наглая ложь! Тем не менее разборка, не успевши расцвести, увяла на корню. Подполковник пораздувал ноздри, поворочал глазами — и наконец принял предложенный ему бокал шампанского. Всё равно податься было некуда…
Возникает вопрос: ну, подпольщики — ладно, подпольщики — люди наивные, оторванные от жизни, им главное — идея, но Выверзнев-то, Выверзнев! Человек практического ума, напрочь лишённый каких-либо иллюзий! Как объяснить его беспомощность — и перед кем?.. Перед Никой Невыразиновой, которая, судя по заезженности словесных оборотов, никогда интеллектом не блистала!
Давайте разберёмся… Принято считать, что в равном споре обычно побеждает тот, кто умнее. Бред собачий! Во-первых, глупый всегда уверен в собственной правоте, в то время как умный вечно в ней сомневается. Кроме того, умный понимает доводы противника, а глупый — нет, хоть расколись. Если же вдобавок вспомнить, что дуракам ещё и везёт, то кто, спрашивается, из них двоих должен выйти победителем?
Лишь в одном-единственном случае отягощённый интеллектом бедолага может кого-либо переспорить: если вовремя сообразит прикинуться совсем уже полным кретином. Возьмём, к примеру, тех же политиков. Вы думаете, они и в жизни такие же, как в Парламенте? Конечно, нет! В жизни это умнейшие люди. Ну сами прикиньте: разве сможет какой-нибудь средний заурядный дурачок достичь той высокой степени идиотизма, за которой доверие избирателей к своему депутату становится поистине безграничным?..
Да, Николай Выверзнев был умён, но не настолько, чтобы не казаться таковым. Вот в том-то вся и беда.
— Ну ты силён мочалки жевать… — с недоброй улыбкой молвил он, пристально глядя на Кученога поверх бокала. — Припадок у тебя как настоящий вышел… Я, главное, поверил, врача вызвал… Охрану-то хоть протопарторгу обеспечил? Или запудрил мне мозги, а сам прямиком сюда?
— А ну-ка хватит о работе! — скомандовала Ника. — Чем о работе — лучше бы домового помог найти! Сыщик называется! Домового найти не может!..
Выверзнев едва не прикусил край бокала. Осведомлённость Ники во всём, что её не касалось, неизменно поражала его. Он действительно собирался заняться поисками дымчатого беглеца, только чуть позже, предварительно спровадив весьма некстати нагрянувших «херувимов».
— Хотели окропить — не разрешила… — не подумавши, виновато пояснил Аристарх.
Подполковник медленно повернулся к Ретивому.
— А вам-то он зачем?
— Не им, а мне! — вмешалась Ника. — Может, я ему уже панталончики сплела! Кружевные!..
Николай досадливо склонил ухо к плечу и потряс головой — точь-в-точь вышедший из воды пловец. Надо полагать, вытряхал словесный мусор.
— Та-ак… — молвил он наконец, с любопытством глядя то на Панкрата, то на Аристарха. — Тогда давайте колитесь… Сами пришли за домовым, или Африкан прислал?
А вот этого тем более говорить не стоило.
— Африкан — в городе? — взвизгнула Ника. — Мальчики! Так что же вы молчите?..
***
К несчастью, протопарторг ещё не покинул офис коммерческой фирмы «Дискомфортъ», и с ним удалось связаться по служебному телефону Клима Изузова. Со сдержанным недоумением выслушал Африкан сбивчивую речь Аристарха Ретивого. Суть её была такова: «Ограбанкъ» сильно засвечен, не исключено, что и «Дискомфортъ» — тоже. Встречаться по любому из этих двух адресов рискованно, а то и чревато провалом. Запросто могут, например, взорвать машину с динамитом у подъезда… Поэтому Кученог предлагает следующее: провести сходку в назначенное ранее время, но на конспиративной явочной квартире — под видом чаепития. Хозяйка (довольно известный в Баклужино художник-дизайнер) — абсолютно вне подозрений, давно сочувствует движению «Красных херувимов», не раз выполняла отдельные церковно-партийные поручения — словом, человек надёжный…
Протопарторг хмыкнул, подумал — и как-то слишком уж легко согласился.
***
Аристарх Ретивой обессиленно положил трубку и обвёл соучастников опустевшими глазами. Ника сияла. Совершенно измочаленный подполковник Выверзнев сидел в кресле, уронив лицо в ладони.
— Ну ты можешь хотя бы понять… — безнадёжно и глухо выговорил он, — что нельзя мне присутствовать на этом вашем чаепитии…
Ника сверкнула глазами.
— Ты хочешь оставить меня наедине с чужими мужчинами?
Подполковник издал нутряной стон, каким обычно оглашают пыточную камеру перед тем, как всех выдать.
— Ну сама подумай! — взмолился он. — Я и Африкан за одним столом! Да за это — под трибунал…
— Да?.. — взвилась Ника. — А Панкрат?.. Он больше тебя рискует, а посмотри, как держится!..
Выверзнев отнял ладони — и посмотрел. Панкрат был близок к обмороку…
Боже мой! Боже мой! Одна взбалмошная бабёнка — и вот уже всё вокруг летит кувырком: явки, адреса, начало революции… Одно утешение, что из школьных учебников истории вырежут потом эту бредятину к чёртовой матери! И правильно сделают. Нечего смущать юные неокрепшие умы…