— Вот всё, что я помню, теперь я раскрыт перед Вами, как книга, — резюмировал Джет, закончив рассказ на описании заражённой лучевой болезнью прекрасной незнакомки. – Потом я пришёл в себя от холода и голода в этой тайге, шёл, жевал кору и пил талую воду… Да Вы это и сами знаете. Лоб парня горел, на ввалившихся щеках играл лихорадочный румянец, глаза воспалённо блестели. Он снова был близок к одному из загадочных приступов, над объяснением природы которых вся медицинская часть Комплекса безрезультатно билась уже третий день. Приступы не реагировали ни на какие препараты, а только час от часу становились продолжительнее. В конце концов Лютенвальд решил, что, как только продолжительность перевалит за час, тянуть дальше будет бессмысленно. Останется последнее средство – Ячейка. Лютенвальд даже заранее определил для Джета сыворотку. Геном Bombus. Модификатор по генному образцу каменного шмеля.
— Я прошу Вашей помощи, Учитель. Я не могу сам, не понимаю, как, я запутался во всех этих временах и пространствах. Но её нужно спасти. Ту девушку. Я люблю её, но я обрёк её на смерть, лучевая болезнь неизлечима, если я сам не выведу радиацию из её организма. Мы должны найти тот Портал. Маячок… У меня остался только маячок, но он намертво связан с моей Силой – той, которая для неё – просто лучевая болезнь… Надо найти… Там, в тайге… Где солнце… Прямо под Солнцем…
Глаза Джета закатились, голос перешёл в шёпот, слова стали нечёткими и бессвязными. Начался пресловутый приступ. Санитары – ксилокопы уложили бредящего Джета на каталку, дежурный врач уже настраивал реанимационную камеру…
— Нет. Это бессмысленно, доктор. Спасибо, дальше – я сам. Лютенвальд решительно остановил санитаров. — В Инкубатор.
Лютенвальд сам настроил параметры ячейки, перевёл рамку на разогрев и нажал клавишу сигнала общего сбора. Инкубатор разогревался сорок минут – ровно столько, сколько продолжался последний приступ. Через десять минут всё население Комплекса находилось возле ближайших доступных экранов.
— Панове, — сказал Лютенвальд в большой микрофон, выдвинувшийся из пульта, — друзья мои, верные соратники и ученики. Все вы знаете о нашем единственном на данный момент пациенте Джете, выходце из Гермополиса, родственного нашему комплекса, построенного в Канаде Збенешем, Сотом Двенадцатым. Сегодня, сейчас с Джетом случился критический приступ неизвестной, не поддающейся нашим исследованиям болезни. Никто не знает, какой приступ станет для Джета последним – возможно, сегодняшний. Я решил рискнуть, ибо риск это средство последней надежды. Джет будет помещён в Инкубатор, в ячейку с генным модификатором каменного шмеля. Но Джет – уже мутант, к тому же, не известного нам природного типа. Для стабилизации жизненных процессов во время нахождения в ячейке и в момент выхода из неё ему необходим дублёр, который одновременно с ним опустится в соседнюю ячейку, связанную с ячейкой Джета по принципу сообщающихся сосудов. Одновременно и тому, и другому будет произведено переливание крови по малому контуру и введена протовакцина. Перерождение пройдёт экспресс-методом, при интенсивном катализирующем воздействии. Время нахождения в ячейке – двести сорок часов. На выходе из ячейки у Джета появится генетический «близнец», связанный с Джетом по принципу «Общий ритм сердца». Пока бьётся сердце одного – другой, фактически, бессмертен, и наоборот. Теперь дело — за вами. Нужен доброволец. Итак, кто согласен опуститься в ячейку, чтобы через десять дней обрести генетического двойника?
-Я. –голос прозвучал, практически, без паузы. Говоривший знал, о чём попросит профессор, задолго до окончания монолога. К экрану шагнул Ромэ – цыган, весёлый, умный, пронырливый студент-генетик, почти всё свободное время проводивший вместе с Джетом в библиотеке, где они читали и шумно обсуждали фантастику, за шахматами или у теннисного стола. Лютенвальд спрятал улыбку среди морщин. Он изначально не сомневался в том, кто вызовется добровольцем.
Подготовку дублёра закончили за пол-часа. Ещё через восемь минут над двумя соседними гексагонами с шипением пневмозажимов закрылись шестигранные крышки.
На следующий день профессор осмотрел имеющийся в гараже автопарк и приказал расконсервировать и подготовить «Лось» — компактный двухмостовый грузовой вездеход с фургоном, предназначавшийся когда-то для передвижных медицинских, исследовательских и командных пунктов. Любили эту машину так же геологи, зоологи, картографы, егеря и прочие топтатели непроторенных троп. В классе средних колёсных вездеходов «Лось» не знал себе равных. Когда машина была очищена от смазки, проверена и готова к эксплуатации, Лютенвальд собственноручно оборудовал в фургоне небольшую темпоральную лабораторию, перенеся и установив там, фактически, всё оборудование из лаборатории темпоральных исследований кафедры вероятностного деления прямых и обратных временных потоков. Здесь были хроноскоп, аналоговый хронограф, темпоральный делитель, хроноспектрограф, синхронный и асинхронный хронометры, электронный кварково-нейтринный делитель векторного потока и мощный компьютер со специальным набором программ для обработки и анализа данных. С помощью такого набора можно было отслеживать и наблюдать, практически, любые темпоральные аномалии, и даже удерживать, или, наоборот, отклонять небольшие временные потоки, оказывая влияние на образование пространственно-темпоральных ниш, (хроноклазмов), и развитие вероятностных сценариев. Лютенвальд прилаживал и закреплял приборы, раскладывал по шкафам необходимые для работы расходные материалы и вспоминал о весёлой белокурой Ирэнэ из тысячелетнего прошлого – своей единственной по-настоящему любимой девушке, с которой у него, увы, так ничего и не сложилось, по странной прихоти мельника Курта, его спасителя и учителя, кому Лютенвальд был обязан своим становлением и дорОгой, не кончающейся вот уже тысячу лет. ДорОгой, на которой ему было суждено испытать всё, кроме любви. И, хотя профессор никогда не жаловался и не роптал на свою жизнь, повторять этот путь и эти ошибки он не пожелал бы никому. «Раз уж я не смог спасти и уберечь любви собственной – так, может, смогу помочь сделать это тому несчастному доброму парню, который лежит сейчас в ячейке Рамки, и, вероятно, видит во сне девушку с белой прядью в волосах – отважную летающую амазонку из своего первого настоящего, головокружительного приключения», так думал профессор Лебош Лютенвальд, обросший легендами в конце двадцать девятого века сильнее, чем в дремучем девятнадцатом обрастал ими алхимик и чернокнижник Лышко, мельник с Лютенвальдской мельницы.
*********
Когда срок Перерождения закончился и крышки гексагонов были открыты, профессора ожидал сюрприз. Свежеперерождённые двойники оказались не просто «генетическими братьями», но «братьями – близнецами». У Ромэ и Джета произошло совмещение памяти. Двойники знали друг о друге всё в буквальном смысле слова, и могли общаться между собой, не прибегая ни к звуковой речи, ни к жестикулярной сигнализации. У них открылась способность к взаимной телепатической связи. Насколько далеко будет работать эта связь, Лютенвальд не знал, но в пределах Комплекса таких расстояний, на которых она бы не работала, не оказалось.
Была, однако, и печальная новость. Джет, хоть и выглядел помолодевшим, и держался бодрячком, не излечился от своей странной болезни, каким-то образом связанной с утратой ядерной составляющей энергетической структуры его уникального организма. Впервые за всю историю экспериментов с Перерождением прохождение цикла коконовой терапии не дало стопроцентно положительного результата. Ну, хоть приступы не повторялись, и то хорошо. Остальное, видимо, предстоит выяснить, когда отыщется «заражённая» джетовской энергетикой девушка. Эти поиски представлялись профессору отдельной «песней». С момента появления Джета прошло три недели. Ещё несколько дней он блуждал по тайге перед тем, как попасть в «Time of Fate». Итого – почти месяц… Как течёт время в мире девушки? Сколько прошло в нём дней? (Месяцев? Лет?) Возможно, и девушки этой там давно уже нет в живых… Хотя, нет. То, что она жива, гарантирует факт ощущения Джетом маячка, связанного с перешедшей на девушку энергией. Пока маячок не «погас» — можно не сомневаться, что она жива. Что ж, есть маячок – значит, по крайней мере, есть точное направление на мир. Вести поиски в пределах одного мира несказанно легче, нежели вести их во всех подпространствах и вероятностях Кристалла…
…Не журчит вода. Не гремят, не крутятся жернова. Не мелет мельница. Тревожная тишина разлилась кругом. СтоИт у окна старый Мельник, глядит на ворота. Который день слышатся ему во дворе лёгкие, невесомые шаги. Певунью ждёт Мельник. Погибель свою ждёт.
*******
Отправление наметили на двенадцатое мая. Фургон снарядили заранее. Под диваном расположили кейс переносного медблока, загрузили запас консервов, круп, муки, сухарей, соли, сахара и прочих кулинарных излишеств, закачали полные баки воды для кухни и душевой, заправили газ, бензин и дизтопливо для отопителя. Долгих прощаний профессор не любил, да и не долгих тоже. Никаких не любил. Потому, передав последние наказы юристу, он просто кликнул подготовившихся ещё с вечера дублёров – «близнецов», усадил их в фургон, нажал кнопку грузовой подъёмной платформы, на которой стояла машина, и забрался в кабину. Через три минуты платформа подняла грузовик во внутреннее пространство одного из бетонных строений бутафорского поселения «Три Медведя». Лютенвальд вытянул обогатитель, повернул ключ, мотор сделал с десяток холостых оборотов и загудел, прогреваясь… Через пол-часа грузовик, добросовестно меся всеми четырьмя колёсами талую землю, не спеша пробирался на юго-запад по угадываемым среди поросли и жухлой прошлогодней травы колеям. В фургоне Джет впился взглядом в экранчик компьютера хроноскопа, плавно перемещая ползуны ручной настройки. Автоматике он не доверял.
Проездив весь день по размокшим лесным просекам, тропинкам и просто так, безо всяких ориентиров, лишь бы между ёлок не застрять, и так ничего и не обнаружив, решили сменить тактику: разметили лес на квадраты, и стали обследовать один за одним, по степени вероятности нахождения там точки выхода. Визуально места Джет не помнил, более-менее ориентироваться начал только на второй день, по началу же двигался на «автопилоте», полагаясь исключительно на интуицию.
Квадраты тоже принесли мало успеха, только в одном из последних Джет, кажется, обнаружил некоторые запомнившиеся ориентиры. Решили поспать, чтобы с утра с новыми силами начать поиски. Остановили машину на небольшой поляне, поужинали, улеглись, разложив спальные мешки.
Джету не спалось. Тускло горела желтоватая дежурная лампочка, мерно тарахтел генератор, раскалённая печь заставляла расстёгивать молнию спальника и просто укрываться им, как одеялом. Дизельный отопитель не включали: экономили топливо. Солярки больше может и не найтись, а дров в тайге – сами понимаете… Джет лежал и думал о Перерождении, о своём новоявленном двойнике… Ну и, конечно, о девушке. Жаль, так и не расслышал тогда её имени… Постепенно зрительные нервы стали отключаться. Джет понемногу начинал засыпать. Вдруг в его тело словно вонзились десятки тончайших холодных игл. Сон мгновенно исчез, глаза переключились в ночной режим – ещё одна способность, подаренная Инкубатором… Пустяк, а приятно… Джет откинул спальник и сел. Рядом завозился, проснулся Ромэ. Протёр глаза, посмотрел на Джета… И наскоро свернул спальник. Оба брызнули в лица по пригоршне воды и молча гуськом выскользнули из фургона. Фонарь Джету был не нужен, а Ромэ ориентировался по импульсам двойника…
Хлопнула входная дверь, и профессор окончательно проснулся от того, что его довольно настойчиво трясли за плечо. Откинув спальник, обнаружил, что над ним стоял запыхавшийся Джет.
— Учитель, проснитесь. Я… Мы нашли. То самое место. Идти туда надо срочно, там, на той стороне, что-то не так, можно опоздать…
Двигатель машины уже работал, фары горели. Лютенвальд не заставил повторять дважды. Сел, открыл шкаф-пенал, разложил и включил компьютер хроноскопа.
— Глушите генератор, пойдём на аккумуляторе, а у точки отключим и его, и всю аппаратуру: согласно теории, электроника в портале может повести себя не адекватно. Джет, иди в кабину, вам лучше держаться рядом. Я прослежу за аппаратурой. Всё, вперёд.
Джет выскочил, закрыл дверь фургона, почти одновременно хлопнула дверца кабины. Мотор рыкнул, машина дёрнулась и поползла вперёд. Грузовики Ромэ до этого водил не часто… Через несколько минут петляний, переваливаний через кочки и продирания через мелкий подлесок грузовик остановился. Запищала внутренняя связь, голос Джета сказал: «Приехали! Точка выхода – прямо перед нами!» Лютенвальд и сам видел, что портал находится рядом. Это был «стихийный» прокол в пространстве-времени, оставшийся после прохода значительной физической массы. Такие проколы могут удерживаться до полутора месяцев, в зависимости от концентрации энергий в месте, на которое пришёлся разлом, от дальности «прыжка», от фактической массы прошедшего через разлом тела и ещё от нескольких менее значимых факторов. Этот прокол был уже довольно слаб, ему оставалось жить считанные дни, если не часы. Лютенвальд выключил хроноскоп, прошёл к панели управления энергоблоком, отключил центральный рубильник питания и отключил аккумулятор от преобразователя. Энергосистема фургона изолирована. Всё готово к «прыжку». Лютенвальд нажал кнопку связи: «Всё готово. Трогаем!», и отключил питание селектора. «Лось» взревел мотором, вздрогнул и пополз в разлом. Чувство реальности и все привычные ориентиры – верх, низ, стороны, направления – растворились в сером матовом небытие. Лютенвальд почему-то вспомнил занимательный парадокс, открытый неким учёным прошлого тысячелетия, по фамилии Шрёдингер. В предложенном им опыте некий абстрактный Кот помещался в ящик вместе с ампулой яда и устройством, которое срабатывало в пятидесяти случаев из ста, разбивая при этом ампулу. Для внешнего наблюдателя на момент окончания опыта вероятность обнаружить в ящике кота живым либо же мёртвым делилась ровно пополам. А поскольку реальность не отделима от сознания, и реально лишь то, что мы осознаём, получалось, что для наблюдателя в этот момент кот в ящике был с равным успехом как живым, так и мёртвым, то есть, теоретически, с точки зрения реальности, создаваемой сознанием наблюдателя, кот находился либо в промежуточном состоянии, либо – одновременно в двух. Лютенвальду представилось, что с точки зрения сознания любого теоретического наблюдателя, оставшегося в их родном мире, фургон был сейчас таким «ящиком», портал – «ампулой», способной с равной вероятностью сотворить с ними всё, что угодно, а сами они – «котами»… Песчинки, безвозвратно затерявшиеся в необозримой пустыне Времени, безумные отшельники на его обитаемых и необитаемых островах. Робинзоны Шрёдингера.
Ощущение полёта внутри самого себя сменилось невесомостью, только почему-то при этом вернулись понятия «верха» и «низа». Лютенвальд прошествовал к двери, совершенно не чувствуя собственного веса, повернул ручку. Серое ровно светящееся ничто залило открывшийся проём. Машина висела в пустоте и одновременно стояла на какой-то невидимой тверди; поодаль серая бесплотность слегка структурировалась, образуя подобие стены. То тут, то там в ней возникали более светлые области – прямоугольники, овалы, круги. «Двери», — подумал профессор. Одна из таких «дверей» имела форму вертикального ромба и стабильно мерцала неподалёку, не исчезая и не перемещаясь. Из кабины выскочил Джет, и тут же, не шагая, оказался возле ромбической двери. От него в центр ромба протянулся лохматый синий луч. Тело мутанта начало окутываться ярко светящейся ультрамариновой дымкой. Джет наклонился к «двери», словно пытаясь разглядеть что-то на той стороне, и вдруг с низким, словно замедленная магнитная запись, криком: «НЕЕЕЕЕТ!!!» на английском языке, резко отклонился назад, вытянув руки, словно бы схватившись ими за энергетический шнур. Ромэ в одно мгновение оказался позади Джета и, казалось, начал игру в детскую народную сказку про репку, которую гуськом вытаскивали обитатели деревенского дома, включая собаку, кошку и мышь. Не раздумывая, Лютенвальд шагнул-переместился к близнецам и принял на себя роль внучки. Все вместе они постепенно отступали-перемещались к фургону, вытягивая через портал то, что находилось на другой стороне шнура, и что в первый промежуток взгляда увидел там Джет. Вдруг усилие сопротивления резко увеличилось, шнур стал истончаться. Джет уже сиял, как подсвеченный изнутри рождественский ледяной истукан, и, по-видимому, старательно подпитывал шнур, не давая ему прерваться. Наконец, пробив мутную мембрану, из серого ромбического облака показалась взлохмаченная женская голова с широкой белой прядью посреди густой тёмной шевелюры, и в Тоннель Межвеменья, вцепившись друг в друга, ввалилась процессия, словно вырванная из детского приключенческого мультика. Девушка с белой прядью, затянутая в пафосный зелёно-жёлтый облегающий комбинезон, по всей видимости, была без сознания. На её спине, всадив в ткань когти всех четырёх лап, висел жирный пушистый бело-рыжий кот. За ноги девушки мёртвой хваткой держалась ещё одна особа прекрасного пола, в не менее пафосном одеянии, только не жёлто-зелёном, а красно-оранжевом. В эту вцепилась ещё одна, в каком-то немыслимом не то охотничьем, не то пиратском костюме. И, наконец, компостируя зубами её одежду, последним шедевральным аккордом цепочку замыкал великолепный экземпляр уссурийского таёжного тигра, оранжевые полосы на его теле, казалось, светились так, что соперничали в яркости с ореолом вокруг тела Джета… Лютенвальд отрешённо залюбовался роскошным зверем, и боковым зрением заметил, что фургон стоит и одновременно перемещается, заваливается набок, стробоскопическими рывками сползая к клубящейся киселеобразной стенке Тоннеля… Профессор попытался закричать, но голос изменил ему, из горла вырвался только хрип и пара гулких нечленораздельных звуков… Тогда Лютенвальд что есть силы наподдал ногой по мягкому месту Ромэ и одновременно дёрнул его на себя, разворачивая лицом к грузовику. Близнец понял всё, потянул, и одновременно с ним на себя всю процессию рванул обретший, наконец, свою прежнюю силу Джет. Прыгнув-переместившись, они оказались у входа в фургон, и Лютенвальд, схватившись за поручень, втащил внутрь сначала себя, затем, одного за другим, дублёров-близнецов. Остальное доделал Джет, буквально зашвырнул в фургон девушек и кота. Тигр, огрызнувшись, сам прыгнул внутрь. Захлопнув фургон, Джет материализовался в кабине. Ромбическая «дверь» бесследно растворилась в плавном бесконечном течении стены. Фургон, всё больше кренясь и погружаясь колёсами в волнующееся дымчатое ничто, медленно вплыл в раскрывшуюся чёрную пустоту Слепого Портала. В следующую вспышку Вечности никакого намёка на присутствие уже не было. Тоннель Межвременья снова был недвижен, спокоен и пуст.
Сперва сражение шло с переменным успехом, но постепенно Икс-мены начали уставать и понемногу сдавать позиции. Вот отлетела в сторону, ударилась спиной о камень, и упала без сознания Джина. Вот, ослеплённый и обожжённый плазменной вспышкой Апокалипсиса, прижав руки к глазам, присел возле самолёта Циклоп. Молодцом держался Гамбит, но его пылающие карты сдерживали Апокалипсиса не больше, чем горошины из трубочки сдерживали бы бегущего носорога. Чуть более значительное воздействие оказывали на него ливни и молнии, вызываемые Грозой. Локальное обледенение, к которому она прибегла минут пять назад, остановило гиганта ровно на пол-минуты: в следующее мгновение он, почти до красна раскалив титановые пластины панциря, скинул с себя мгновенно подтаявшие ледяные черепки, как вылупляющийся динозавр – обрывки кожистой оболочки яйца. Близнецы тоже пока держались, но и их огненные шары с каждым разом становились меньше и меньше. Свирепствующий Росомаха без устали набрасывался на биомеханического колосса, и лезвия его когтей вспарывали титан, словно жесть консервной банки, но под верхним слоем, по видимому, лежала ещё одна броня, пробить которую, да ещё через слой титана, когти уже не могли. Апокалипсис отмахивался от Росомахи, как косари отмахиваются от наглого слепня, но Логан продолжал атаковать с упорством берсерка. Зверь только защищался, обеспечивая прикрытие дочерям. Шельма довольно удачно проводила борцовские приёмы, то и дело заставляя гиганта терять равновесие и приседать. У неё даже получилось пару раз повалить его, но он каждый раз поднимался, отряхивая иксменов с панциря, словно муравьёв. Близняшкам удалось сбить одного всадника, а Татьяне — поджечь второго, заставив его ретироваться. Магнит заключил в энергетический шар Злыдня, но сам надолго лишился заряда и теперь восстанавливался, заряжаясь от молний Грозы. Только вот Апокалипсис от этого не стал ни слабее, ни уязвимее. Чем дальше, тем более печальным становилось положение. Икс-мены понимали, что своими силами решительного перелома схватки достичь не удастся, и Апокалипсис вот-вот, заливая пространство злорадным хохотом, доберётся до заветной пещерки и активирует Портал. И тогда всё будет кончено – и для них, и для всей планеты. Во всяком случае, для всего живого на ней.
Молнии, вызываемые Грозой, неустанно озаряли пространство, а плотные дождевые струи прочёсывали его, словно крупный гребень – конскую гриву. Вдруг среди молний, среди гудящей, сверкающей бороны дождя, на пляж опустилась тонкая чёрная смерчевая воронка, заметалась, стала расти, разбухать. В этот момент из открытого люка самолёта по опущенному трапу, потягиваясь, зевая и блестя великолепием белоснежных клыков, вальяжно спустился здоровенный пушистый рыже-белый кот.
— Каша ходячая!!! Откуда ещё ты здесь взялся?! НАЗАД!!! – взвыла Шельма, но кот на всё имел собственное мнение. Как и все коты в мире, впрочем. Он вышел на пляж, брезгливо сморщившись от близости ливневой полосы атаки мечущейся в облачном столпотворении Ороро, понюхал камни, зачем-то поскрёб их толстой лапой и просЫпался на них вязким холмиком текучей гелевой «крупы». Напротив, на границе линии дождя, плясал распухший столб чёрной клубящейся пустоты. Из неё, словно по строевой команде, одновременно вышагнули трое. Средняя из них, девушка в потёртом чёрном комбинезоне с серебристыми вставками, угодила ногой прямо в середину колыхнувшейся, словно неньютоновская жидкость, желтоватой крупянистой кучи. Взмахнув руками, девушка вскрикнула и, скользя, стала заваливаться назад. СтоЯщий рядом мужчина в обвисшей, не соответствующей размера на полтора одежде, попытался поддержать, подхватить девушку, но схватил только две пригоршни влажного воздуха. На месте падавшей долю секунды назад пришелицы образовалась куча того же крупенчато-гелевого вещества, на которую опадал, сминаясь складками, опустевший чёрно-серебристый комбинезон. Оставшиеся двое пришельцев, мужчина и женщина, застыв, ошалело глядели на происходящее, решительно не понимая, что же, собственно, произошло. Небольшая часть крупы собралась, взметнулась плотным облачком, принявшим очертания кота. Кот обрёл плотность и цвет, возмущённо защипел, поднял трубой взъерошенный пушистый хвост и улепетнул обратно в самолёт. Оставшаяся бОльшая часть кучи полностью повторила метаморфозу, и над пляжем встал на могучие лапы огромный роскошный уссурийский тигр. Ошалело зыркнув по сторонам, исполинский зверь поднял к беснующимся низким тучам точёную полосатую голову и заревел, перекрывая громовые раскаты.
Алиса судорожно пыталась сориентироваться, в том, что же с ней всё-таки случилось, когда она случайно наступила в кучу непонятной желтоватой субстанции. Оглядевшись, она увидела окружающее в совершенно неожиданном ракурсе, и, вдобавок, с непривычной высоты. Порывшись в памяти, поняла, что находится в том же самом пространстве, в которое случайно выскочила в предыдущем «нырке», и похоже, в то же самое время: битва титанов, подобных ростовым куклам, одетых в костюмы каких-то мультипликационных героев, продолжалась без существенных перемен. Вот, разве что, кот этот мерзкий – в тот раз его не было… Странно. Никогда раньше Алиса не испытывала такого брезгливого пренебрежения к котам, наоборот, всегда питала к этим животным тёплые чувства…
Тут Алиса увидела валяющийся комбинезон и поймала себя на том, что почему-то стоИт на четвереньках… В одном белье, стало быть… Она почувствовала, как адским пламенем начали заниматься уши. Вокруг было полно мужчин… Нет, Алиса вовсе не была пуританткой и «синим чулком», и любому, от восторженного юнца до зрелого мужчины, могла обеспечить незабываемое сердечное приключение, после которого объект рисковал остаться на всю жизнь убеждённым холостяком по той же причине, по которой однажды попробовавший дивный «Вранац» рисковал навсегда превратиться в трезвенника, ибо после сего божественного нектара даже воспеваемая аристократами «Массандра» кажется не изысканнее ирландского потина… Но сейчас, как бы мультяшно это не выглядело, кипел бой, всюду шипело, свистело, мерцало и полыхало, взрывались какие-то немыслимые заряды, энергетические и огненные шары, кто-то мучительно стонал, кто-то алчно и самодовольно хохотал – словом, демонстрировать лакомое изящество шёлкового белья и чудеса науки очарования было несколько не уместно. Могут неправильно понять… Алиса попыталась подобрать комбинезон и подняться на ноги. И тут же потеряла равновесие и стала падать вбок. По комбинезону, так и не сумев захватить складку ткани, проехалась мощная когтистая полосатая лапа… Алиса неуклюже осела на камни и хлопнулась в обморок. Впервые за прошедшие лет пятнадцать, наверное. Её можно было понять. Своим телом она управляла виртуозно. Не плохо удавалось манипулировать и посторонними – особенно, молодыми, упругими телами мужчин. С женщинами было интереснее и экзотичнее, только и это отнюдь не способно было бы довести Алису до обморока. Но вот поуправлять телом могучего уссурийского тигра, причём, изнутри – до такого изыска её исключительное воображение, при всём своём сказочном богатстве, не додумывалось ещё никогда.
Тем временем Апокалипсис сфокусировал свои рецепторы на прибывших, победно расхохотался, и, расшвыривая бросающихся на него, как лилипуты на Гулливера, Икс-менов, направился к Джету. Война с этими докучливыми насекомыми ему больше была не нужна, ибо их Портал потерял для него всякую актуальность. Цель была в каких-то сорока ярдах. Она сама пришла к нему в руки, благоразумно избавив Великого Судию Всех Живущих от излишних хлопот.
Верена, находясь в полном шоке от всего происходящего, обалдело смотрела вокруг и старалась держаться поближе к Джету. Джет первым делом снял с комбинезона Алисы пояс с лингвером и застегнул его на себе, заодно подвязав таким образом свой болтающийся, как на вешалке, костюм.
— Джет… Что это? Какого чёрта здесь вообще происходит? Куда мы попали?! Верена почти перешла на визг, она была близка к истерике.
— Верена, постарайтесь успокоиться, я сам практически ничего не понимаю, но, кажется, тут опять кто-то с кем-то воюет… Ой… И нашу позицию, похоже, расценили вовсе не как нейтральную…
Апокалипсис сделал два последних шага, остановился и наклонился, протягивая к Джету огромную металлическую руку. Джет, пристально глядя на схематичное «лицо» биомеха, протянул в ответ свою:
— Здравствуйте…. Мы – не ваши враги, мы здесь случайно, произошла ошибка… Апокалипсис снова рассмеялся, затем ответил низким раскатистым басом:
— НИКАКОЙ ОШИБКИ! САМА СУДЬБА ПРИВЕЛА ТЕБЯ ТУДА, ГДЕ ТЫ ДОЛЖЕН БУДЕШЬ ВЫПОЛНИТЬ СВОЮ МИССИЮ И ПОСЛУЖИТЬ ОРУДИЕМ МАССОВОГО НАКАЗАНИЯ ГРЕШНИКОВ! ИДЁМ СО МНОЙ! НЕ ПРОТИВЬСЯ СВОЕЙ СУДЬБЕ, И ТЫ БУДЕШЬ ПЕРВЫМ ЖИТЕЛЕМ МИРА, ОЧИЩЕННОГО ОТ СКВЕРНЫ! СТАНЕШЬ НОВЫМ АДАМОМ! ИДЁМ ЖЕ, ОЧИСТИМ МИР!
Джет решительно не понимал, о чём гундосит этот полуметаллический гигант, но одно он понял наверняка: перед ним безумец, страдающий манией величия в особо острой форме и одержимый идеей мирового господства. Правда, ему почему-то нужно господство не над людьми, а над миром, в котором никого нет. «Всех убью, один останусь!» Ну, нет, на кого — на кого, а на «хорошего парня» этот брак тяжёлого роботостроения не походил, и никуда отправляться вместе с ним Джет не собирался. Во всяком случае, добровольно. Ну-ка, ну-ка… А вот запах от него исходит совершенно определённый…. «Не спутаешь ни с чем! – думал Джет. -Та-аак, не знаю уж, к какому предназначению привела меня судьба, но что она предлагает мне неплохо поужинать – это точно…»
Джет спрятал ладонь и сделал вид, что отступает и собирается бежать. Тогда манипулятор монстра опустился и сомкнулся на талии Джета, подняв того высоко над землёй. «Досадно, падать будет высоковато», — отметил про себя Джет и коснулся руками двух точек на манипуляторе, как можно дальше одна от другой, создавая разность потенциалов… Силовой блок робота явно имел ядерную начинку. Энергия пульсирующими ручейками заструилась в Джета, окутывая его тело ставшим уже привычным лазурным свечением. Робот пошатнулся, почувствовав «жучка» на питающем контуре. Энергия текла всё увереннее, с каждой секундой сила потока увеличивалась: Джет порядком проголодался. Ну, понятно – было столько работы, а тут ещё такие нервы! Сбоку пронеслось что-то, похожее на большую зелёно-жёлтую пчелу, и за кулак Апокалипсиса снаружи, безуспешно пытаясь разжать стальные пальцы, уцепился Ангел с широкой белоснежной прядью в тёмном всплеске роскошных волос. Решительный и одновременно романтично-загадочный взгляд Ангела встретился со взглядом Джета. И странный, похожий на декорацию мир вокруг рухнул, как разбитое зеркало, разлетелся на сотни миль фонтаном сверкающих и звенящих, как рождественские колокольчики, осколков. Как это обычно и бывает, совершенно неожиданно и лавинообразно любовь превратилась для Джета из чисто теоретического понятия в живую, практическую данность. Джет мгновенно умер, растворившись в океане горячего, бесконечного счастья, словно бог, тут же возродился из его волн и пены – юным, счастливым и абсолютно всесильным, как показалось ему в тот чудесный миг. Выкачав до дна энергию реактора Апокалипсиса, Джет загнал реактор в йодную яму, «нащупал» сервопривод подъёма управляющих стержней и дал на него слабенький обратный импульс. Стержни вышли из активатора. Апокалипсис переключился на аварийные аккумуляторы. Джет закоротил зарядные цепи и скинул на клеммы зарядки прямой кратковременный импульс в пять киловольт. Электролит в аккумуляторах вскипел и испарился прежде, чем успели взорваться корпуса банок. Пальцы биоробота конвульсивно дёрнулись и разжались, и металлический монстр, со свистом выпуская через суставы и сочленения ядовитый зелёный пар, стал грузно оседать на пляж, поднимая целые облака пыли и мусора. «Спасибо за ужин», — успел мысленно сказать Джет, прежде чем пальцы разошлись окончательно, и мутант, не успев ухватиться за скользкий металл, полетел в густой пылевой туман.
Джет сгруппировался, готовясь к удару о землю, однако долететь до неё он не успел. В верхних слоях клубящейся пыли какая-то сила подхватила его и рванула вбок и вверх, унося от рушащегося на пляж монстра. Джет почувствовал крепкие, тесные объятья и увидел прямо перед собой лицо давешнего ангела. Девушка, чей облик ангел удачно избрал для своего земного воплощения, летела к скалам, крепко прижимая Джета к своей груди. Даже через складки мешковатой одежды он ощущал женственные округлости и теплоту её разгорячённого тела, и волна чувственного жара поднималась в ответ, заполняя Джета, подчиняя своим упоительным ритмам всё его существо. Девушка заговорила, и в голове мутанта словно проснулся оркестр, состоящий из одних бронзовых колокольцев. Закрыв глаза, он наслаждался звуками её голоса, и лишь крохотная область на периферии сознания воспринимала информацию, доносимую алисиным лингвером в виде перевода.
— Я не знаю, кто ты и откуда взялся, но твоё появление не принесёт удачи ни Апоку, ни Ксавье, никому другому здесь. У тебя сильное тело взрослого мужчины, но совершенно беспомощное, не испорченное жизнью сознание восторженного ребёнка. Каждое слово – истина, а каждый рассвет — Откровение. Не знаю, есть ли такие, как ты, ещё, но вам не место в этом заражённом противоположностями мире – ни на той, ни на другой стороне. Ты слишком чистый для нас, и мы не вправе пользоваться этой чистотой в своих целях, ибо, поступая так, неизбежно запакостим и оскверним, и чистота уже перестанет быть чистотой. Я не хочу всю жизнь тащить на себе тяжесть вины за то, что здесь при моём содействии чистота, как обычно, превратится слугу одной из сторон Силы, любая из которых по-своему грязна и порочна. Когда-то я сама была такой же, как ты, и верила в Справедливость, Честность, Благородство, всесильность Любви и прочие сказочные чудеса. Но Счастье отвернулось от меня, обделив единственным настоящим в этой реальности Чудом: Дверью, раскрывающейся на Дорогу Прочь, и умником, который, поставив меня перед этой дверью, отвесил бы на прощание хорошего пинка. Может, хоть для тебя я сумею исправить то, что уже давно, увы, не исправимо для меня самой. Я открою тебе Дверь, пока у тебя ещё достаточно чистоты для шага. УХОДИ!
С этими словами прекрасная незнакомка опустилась на крохотную скальную террасу, на которой только-только хватало места, чтобы безопасно разместиться двоим. Терраса предваряла маленькую пещерку, внутри которой Джет увидел уже знакомое в общих чертах устройство, хотя и немного другой модификации. Арка имела не округлую, а ромбовидную форму, и окрашена была не в зелёный, а в угольно-чёрный цвет. Девушка подошла к аппарату, подключила питание, провела тонкими пальцами в изящной перчатке по клавиатуре и произнесла какое-то слово, перевести которое лингвер не смог, восприняв, как не-смысловую фонему. Прибор загудел, и внутренность арки наполнилась ослепительным белым сиянием. Джет смотрел, как загипнотизированный, и готов был сейчас выполнить любое желание девушки, хотя бы она даже попросила его спрыгнуть вниз с отвесной скалы. Но она лишь подошла к нему, взяла за руку и подвела к сияющему нестерпимой белизной ромбу вплотную.
— Всё. Вот твоя Дверь. Теперь – уходи. Давай же!!! – воскликнула девушка, и снова глянула на него глазами ангела, вобравшими в себя, казалось, всё совершенство, всю Великую Гармонию Вселенной, или всех вселенных, сколько их ни на есть. Ангел решительно подтолкнул Джета в спину. Джет оступился, восстановил равновесие и обернулся.
— Как твоё имя?
Девушка произнесла, но Джет не понял значения сказанного, идиотское решение безнадёжно влюблённого юнца ворвалось в его воспалённый чувствами мозг, как врывается в курятник смертельно напуганный хорь.
Выданный лингвером перевод утонул в торжественноголосой эйфории неумелого и грубоватого, но от этого не менее жадного и желанного поцелуя. В сознании, в сердце, во всём теле Джета вдруг расцвёл целый сад нежных лазурных цветов с изящными кружевными лепестками… Но цветы тут же застыли, словно их накрыл жестокий антарктический холод, лепестки потеряли цвет, стали прозрачными и ломкими, и под порывом стылого ветра осыпались куда-то вниз пригоршней крохотных резных снежинок. И только едва заметная тончайшая ниточка, свившаяся из остатков их былого синего великолепия, уходила, извиваясь и петляя, куда-то в невообразимую, вечную даль. Ниточка звала его, Джета, тянула, увлекала в эту даль за собой. Джет смирился и полностью доверился путеводной ниточке. Каким-то образом, не поворачивая головы, Джет видел, как окутанный с ног до головы искристым ультрамариновым сиянием, медленно, как бывает в кино, падал на крошечную горную террасу прекрасный, мудрый, жестокий, бесконечно любимый Ангел… А потом наступило Ничто, укрывшее Джета в своих бесстрастных объятьях от всех страданий Вселенной под названием Любовь.
**********
Опускались сумерки. Лохматые обрывки грозовых туч рассеянно уплывали за горизонт. Они уже не казались воплощением жестокой и неумолимой стихии и от них не веяло безысходностью неминуемо приближающейся зимы. Вокруг возвышающегося безопасной железной грудой Апокалипсиса на пляж медленно оседали облака серой пыли. Поодаль, догорая, чадил ствол какого-то дерева, источенный и кривой, как судьба контрабандиста. Чуть правее, в густой поросли, дотлевали останки последнего Всадника, и тоже немилосердно дымили противным, едким дымом. Каким-то странным, полумистическим образом битва была закончена. И, что примечательно, закончена не поражением. Впрочем, как всегда. Таков здесь Закон.
Перед лицом наступающей ночи все оставшиеся на поле брани инстинктивно собрались тесным кружком возле самолёта. Только Магнит удалился восвояси, ещё тогда, когда только-только стало понятно, что Апокалипсис повержен. В центре круга, над так и не пришедшей в себя Джиной, склонился Циклоп. Его глаза восстановились, только пока не набрали полной силы излучения. Но это – дело наживное…
Чуть в сторонке, но тоже не особенно отделяясь от Икс-менов, стояли Верена и Алиса. Последняя, с огромным трудом подстроив голосовые связки животного под нужды человеческой речи, в двух словах объяснила Верене, что с ней произошло. На немецком, разумеется. Чтоб остаться верными Истине, следует уточнить, что сказанных Алисой слов было, конечно, больше, чем два, но многочисленные «Доннервэттэр», «Швайнигэль», «Аршлох» и тому подобные, особой информативной нагрузки не несли и предназначались, в основном, одному и тому же адресату. Толстому, ленивому, тупому, пустоголовому, неловкому, мерзкому, противному рыжему котяре, позору всего кошачьего племени.
Джета всё не было. Со стороны Икс-менов отсутствовала Шельма.
Собравшиеся молчали. Росомаха предложил разжечь костёр. Гроза не весело усмехнулась: «Что его разводить? Вон, поди, корягу принеси, если хочешь, она до сих пор не погасла.»
— Нет, я больше так не могу… Надо что-то делать, как-то искать! Чего мы сидим! – не выдержала Татьяна. Вскочила, прихрамывая и чуть выворачивая стопу, прошлась вдоль «Ястреба», (всё-таки, старая болезнь временами напоминала о себе, особенно, после сильной физической усталости.)
— Где коряга-то? Погасла, похоже, — проигнорировав татьянины слова, спросил Логан.
— Господи, да вон же, прямо под скалами… Вон… Только что ещё горела, — ответила Гроза, всматриваясь в сгустившуюся южную темноту.
— Это вон то, что-ли? Так высоковато… Да и не огонь там, не видишь, разве. Там не от огня свет.
«А от чего тогда?», «Где, покажи!», «Ребята, этого не было!» «Да где? Не вижу!» — всполошились Икс-мены.
Из-за металлической туши Апокалипсиса вышли Зверь и Гамбит. На вопросительные взгляды друзей отрицательно покачали головами — «Нету…»
— Не шумите, — поглядев на свет в горах, остудил общий накал страстей Генри. Это высоко. Как раз где-то там, где пещера с Порталом. Но это не Портал – свет синеватый, а тот светился бы белым, гораздо ярче, и даже отсюда была бы видна верхняя часть ромба. Это – что-то не большое, на скалах, или на площадке перед пещерой.
— Татьяна! Мы видели, Анна летела, держа этого… Ну, пришельца, который с тигром… — Летисия изящно взмахнула хвостом в сторону скал. Леся подтверждающе закивала.
— Да вы чего ж молчали-то?! Бежим, скорее! Шельма там! Погодите… Что там было, про этого мутанта? Он радиацией управляет! Там слабое синеватое свечение! Да он там же, они там оба! – последние слова она выкрикивала уже на бегу, таща за руку Гамбита, а другой подталкивая Литу. – Да скорее же!
Отправились все, кроме Циклопа. Его попросили остаться с Джиной. Да он и не сопротивлялся. Поднял женщину на руки, отнёс в самолёт. Окружающую темноту проплавили лучи прожекторов внешнего освещения.
Верена и тигр-Алиса побрели следом. Увидев уходящую куда-то хозяйку, наблюдавший из тени самолётного люка кот-метаморф в три прыжка догнал Татьяну и, оглушительно мурча, забрался ей на плечи. Та покачнулась, состроила гримаску и стащила четырёхкилограммовое меховое боа на тропинку – сам иди, не котёночек, чтоб на ручках тебя по горам таскать. Строго говоря, этого «безбилетника» вообще никто на задание не звал…
Алиса не стала сдерживать чувств, и ночные подножия скал огласил утробный тигриный рык, перемежающийся коктейлем из отборной русско-немецкой брани.
*******
Шельма Очнулась. Перед глазами плавали малиновые круги, голова раскалывалась от боли. Всё тело словно горело огнём. Дышать было тяжело. Приподняв веки, девушка обнаружила, что наступила ночь, а она лежит на площадке перед Порталом в ореоле слабого синеватого сияния. Попыталась поднять голову. Тёмная картинка реальности поплыла, к горлу подступил горьковатый комок тошноты. Боги, да что ж это… Кое-как отдышавшись, она снова попыталась приподняться на локте. С трудом сделать это ей удалось. Сияющий контур изменился и несколько потускнел. Тут она сообразила, что источник этого синего света – её собственное тело. Она равномерно светилась тусклым бледно-синеватым свечением. На языке осел едкий горьковато-кислый привкус. Кожа будто горела, а тело бил мелкий озноб… Радиация. Яркие признаки начала лучевой болезни. Чёртов мутант. Запудрил голову своей детской наивностью, все мозги разжижились в клейстер… Надо ж было его трогать! Хлопнулся бы из лапищи Апока об землю – ни хрена бы ему не сделалось, зато отключка обеспечена, тут-то бы его хвать – и к Профессору… Нет, блин, решила в романтическое благородство поиграть, «Зорро» из себя построить. Дура. Чччёрт…
Шельма попыталась подняться. В голове словно стальная кувалда разнесла десяток шариковых подшипников, и шарики из них, как шрапнель, разлетевшись по всему черепу, с противным дреньканьем стали скатываться куда-то вниз. От этого снова затошнило. Превозмогая слабость, головокружение и отвратительное ощущение в желудке, девушка встала на колени, потом с глухим стоном поднялась на ноги, покачнулась и сделала пару неверных шагов. Перед глазами всё плыло, качалось, крутилось. Заплетающейся походкой пьяного в стельку кутилы Шельма побрела, как ей показалось, к ведущей вниз тропинке. На самом деле она шаг за шагом приближалась к краю площадки, нависающей над стометровой пропастью, ощерившейся там, в непроглядной глубине, обколотыми и острыми, как китобойные гарпуны, клыками скал. Она не видела, как сзади вспыхнул слабым, словно отражённым светом ромб портала, как в отдалении на серпантине тропинки замелькали лучи фонариков и показались силуэты друзей. Шаг. Ещё шаг. Передышка… Тропинка должна быть где-то здесь, рядом – стена, за неё так приятно, так удобно будет ухватиться и не дать телу упасть… Ещё шаг. Ещё…
— NO-OOOOO!
Исполненный ужаса крик разорвал темноту в грубые клочья. Анна механически сделала ещё один шаг, но нога не нашла опоры. Теряя сознание, девушка оступилась и стала проваливаться в темноту. Между ней и слабо мерцающим Порталом возник струящийся синий луч, лохматящийся вспышками разрядов, словно толстая шерстяная пряжа – выбившимися ворсинками. Тело девушки на мгновение зависло, наклонившись над пропастью, затем, изогнувшись от рывка, отлетело обратно, пыля, потащилось по площадке. В это время на террасу, отряхивая колючки с одежды, поднялись запыхавшаяся Татьяна, за ней вскарабкался Гамбит, грациозно взлетел огромный тигр, подождал, пока, придерживаясь за его хвост, одолела уступ Верена, отошёл в сторону, чтобы не мешать остальным. Чуть ниже по тропе слышалось пыхтенье, металлический лязг и ругань – там взбирался, помогая себе адамантиновыми когтями, Росомаха… Татьяна замерла с открытым ртом, Гамбит сориентировался быстрее, припал на колено и пустил между Порталом и скользящей к нему Шельмой сразу пол-колоды… Часть карт, хлопая, как петарды, прокатилась по площадке, часть исчезла в Портале, оставив на мутной плёнке светящейся поверхности размытые круги, как камешки на глади стоячей воды. Безо всяких помех Шельма достигла портала и стала втягиваться в густой белёсый туман. Поверхностная плёнка прогнулась неглубоким кратером…
— No-ooooo! – второй раз за эту ночь разнеслось над площадкой, и Татьяна, жёлто-оранжевой молнией мелькнув на фоне тусклого свечения ромба, мёртвой хваткой вцепилась в комбинезон исчезающей в неизвестности подруги. Метнулась ещё одна тень, и в спину Татьяны, пробив ткань, впились острые иглы когтей. Рыжий кот, как всегда, имел собственное мнение, и сейчас оно гласило: «Если друг убегает быстрее мыши – плевать на мышь, лови друга!»
Тигр — тигром, но разум Алисы был чист, а знаменитое чутьё, сыгравшее не последнюю роль в приобретении Алисой репутации лучшего сейвера ОСУЛ, казалось, теперь только усилилось, благодаря чувствам и инстинктам благородного хищника. Чтобы понять, что там, куда «ведёт» сейчас след Шельмы, она найдёт не только Джета, но, вероятнее всего, и конечную цель своего безумного путешествия, понадобились не секунды, а доли миллисекунд. А поскольку бросать Верену на произвол судьбы было не в её правилах, Алиса с рычашим: «ДЕРЖИСЬ!!!» схватила девушку зубами за одежду, закинула, словно авоську, себе на спину, присела и одним прыжком преодолела расстояние до Портала, с виртуозностью циркового акробата стряхивая Верену на Татьяну и кота: «ХВАТАЙ!!!» Тигр прохрипел это слово, не разжимая зубов, но Верена поняла, или просто сработал инстинкт самосохранения – она обеими руками схватила Татьяну за ноги. Портал загудел, повышая тон почти до реактивного визга, громко хлюпнул, полоснул пространство мгновенной ослепительной вспышкой, и на площадку, словно выдох умирающего Бога, обрушились тишина и плотная, почти осязаемая темнота. Лишь через бесконечную секунду безмолвие немой сцены нарушил глухой стук. В полированную каменную стену позади пустого портального ромба врезался Гамбит.
Джет с Алисой Траум нашли общий язык довольно быстро – в основном, конечно, на почве того, что собирались искать одного и того же человека. Вот только Алиса не стала уточнять, для какой цели ей нужен Лебош Лютенвальд. Тем не менее, избавляться от общества Джета она тоже спешить не стала: молодой мужчина явно был уроженцем этого мира, гораздо лучше неё ориентировался в его специфических особенностях, и с таким проводником добраться до Лютенвальда без всего оборудования, которое покоится теперь на дне вместе с останками аэроцикла, будет несказанно легче. В свою очередь, Джет тоже был глубоко заинтересован в сотрудничестве с той, которая знала хотя бы, чем конкретно занимается Лебош Лютенвальд, и в какой стране стОило начинать поиски. Это была далёкая, загадочная Россия – страна, о которой ходило много страшилок и легенд, (по бОльшей части, скорее всего, не имеющих ничего общего с правдой). Единственное, что Джет знал о ней наверняка, так это что и Правитель Збенеш, и сам Лебош Лютенвальд родом откуда-то с близких к России земель. Джет был почти уверен, что, если Збенеш жив, то и его следы искать нужно именно там.
Прежде, чем отправиться к европейским берегам, Джет и Алиса решили как следует осмотреть свой корабль и, выявив степень тяжести повреждений, определить, смогут ли они самостоятельно устранить неисправность. Затем было запланировано произвести попытку погружения, с целью осмотра погибшего аэроцикла, и, если очень повезёт, снятия с него всё, что сможет оказаться полезным в походе. Затем надо было запастись провизией, ведь Алиса не могла, как Джет, питаться одним мёдом, а тем более – излучением реактора.
Закончив похороны команды, произвели подробный осмотр корабля. Странно, но сложилось такое впечатление, будто корабль совершенно не имеет никаких повреждений. Подозрения вызывала только система вентиляции и отвода углекислого газа, однако, полную проверку этой системы они произвести так и не смогли – не хватало ни знаний, ни хотя бы элементарной общей документации по устройству лодки. Решили не рисковать с погружением. Зато Алиса нашла шлюзовой отсек и полный комплект подводного снаряжения – как аквалангов, так и глубоководных скафандров. Этот факт очень порадовал её. Проверив акваланг, Алиса тут же решила совершить погружение к затонувшему аэроциклу. Джет остался на корабле: двоим внизу, в сущности, делать было нечего, а вот оставлять на долгий срок без присмотра лодку не хотелось. Погружение прошло без эксцессов, хотя и без особой пользы: ничего существенного Алиса не принесла. Аэроцикл был полностью выведен из строя и восстановлению не подлежал – во всяком случае, без наличия мастерских и специалистов ОСУЛа. Снять с погибшей машины удалось только хроноскоп и мнемонавигатор, но ни тот, ни другой не работали: хроноскоп разгерметизировался и был полнёхонек солёной морской воды, а навигатор, похоже, вообще оказался в цепи, по которой прошло короткое замыкание: вводная клемма была оплавленной и почерневшей, а выводная вообще представляла собой единый бесформенный монолит с тем, что изначально было пучком входящих в неё проводов. Всё-таки на всякий случай Алиса притащила с собой оба прибора, хотя и понимала, что шансы на реанимацию хотя бы одного из них ничтожны.
На следующий день разобрались с навигационной системой лодки, (она оказалась весьма схожей с теми, что использовались в мире Алисы), а к вечеру ревизовали камбуз. Там оказался вполне сносный запас различных консервов и напитков. Он был, конечно, не достаточен для обеспечения перехода через Атлантику с командой из восьми мужчин, но для экипажа из мужчины и девушки хватит с запасом, а если учесть скромные запросы Джета – то и подавно. В довершение накачали надувную лодку и сплавали на ней до берега, набрали пару пятилитровых гермоконтейнеров мёда. Тут Алиса хлопнула себя ладонью по лбу. Самое-то очевидное, и самое главное, проверить забыли! Наличие и количество пресной питьевой воды!
Сразу по возвращении пошли проверять. Когда обнаружили ёмкость, оказалось, что воды там меньше трети, но среди оборудования лодки имеются два опреснителя. Решили не усложнять и не возить воду с ручейка в бочонке, тем более, что ручеёк был довольно далеко. На следующее утро решили отправляться. Отдельных кают в лодке не было, потому ночевать устроились в соседних отсеках.
Первую ночь всё было хорошо. Во вторую, после нелёгкого дня начала пути, с его привыканием и авральным осваиванием «на ходу» незнакомых механизмов, перемежающимся чувствительными приступами морской болезни, Джет вообще спал, как убитый. И третью, и четвёртую ночь – тоже. Потом стало легче, организм приспосабливался к непривычным условиям, морская болезнь постепенно отпускала, а через неделю и вовсе прекратилась. Сон стал спокойнее и легче, усталость – меньше, а свободного времени стало оставаться значительно больше: сказывалась дисциплина, к которой Джету было не привыкать. А к середине второй недели Джет вдруг понял, что тяга к противоположному полу отнюдь не пустой звук для него, мало того, вещь совсем не такая уж смешная и безобидная. Как раз наоборот: оказалось, что этот весьма специфический инстинкт способен доставить кучу неудобств и даже неприятностей… Всё б ничего, только вот Алиса к этим «страданиям юного Вертера» оставалась абсолютно глуха. Выражаясь прозаично, от Джета ей ничего, кроме вахт и помощи там, где была необходима физическая работа, было не нужно. К счастью, всё время путешествия океан был спокоен, как буддистский монах, а ходовая часть лодки, действительно, оказалась не просто исправна, но и в отличном состоянии, и судно шло по поверхности со скоростью семнадцать узлов, что соответствовало примерно тридцати пяти километрам в час, и в начале третьей недели пути на горизонте показалась полоска земли. Если штурманский компьютер не врал, то впереди была Португалия, а несколькими градусами южнее открывались узкие «ворота» пролива Гибралтар. Убавили ход до минимума, и лодка, подхваченная попутным течением, миновала Тарифу, и пошла вдоль африканского побережья, мимо величественной скалы южного Геркулесова столба. Через два часа перед путешественниками раскрыло свои тёплые объятья воспетое древними мифами Средиземное море.
На исходе следующего дня миновали Сицилию, а когда горячее южное солнце, как водится в этих широтах, без привычных северных сумерек нырнуло за горизонт, из-за скал юго-восточного побережья острова показался узкий чёрный корабль. С надстройки ударил мощный прожекторный луч, и начал блуждать туда-сюда, обшаривая морскую поверхность широким сегментом. Заметив промелькнувшую в жёлтом световом туннеле лодку, корабль развернулся, и, набирая скорость, устремился следом. На невысокую мачту выползло большое чёрное полотнище флага с уже не различимым в сгущающейся ночной темноте рисунком. Прожектор прочно «захватил» лодку и замер, удерживая её в длинном, бликующем по осколкам брызг овале света. На носу корабля ожила, словно принюхиваясь к ещё далёкой цели, тонкая длинная пушка.
— Алиса, кто они, как думаешь? Может, они помогут нам, подскажут? Может, с ними Правитель Збенеш, или даже – сам Учитель Лютенвальд? – спросил Джет, вглядываясь в слабо освещаемый рассеивающимся вокруг прожектора светом корабль. Судя по всему, Алиса не разделяла его восторженных предположений.
— Не думаю. По крайней мере, даже если там и кто-то из них, маловероятно, что они решили мило побеседовать с нами о ценах на сахарный тростник за чашкой чая. Скорее, разговор у нас будет… Она прервалась на полуслове и «пожарником» ухнула в люк, — Валим быстрее! Ходу!!!
Звук выстрела раздался неестественно тихо, словно рождественская хлопушка. Справа по борту вскипел бурун и выплеснулся невысокий фонтан воды. Лодка существенно увеличила скорость, но корабль был явно быстрее и стремительно нагонял. Пушка повела стволом и уставилась, казалось, прямо на Джета. Джет ощутил целую бурю смешанных чувств – непонимание, досаду, обиду и даже злость. В свете прожектора на носу корабля мелькали человеческие силуэты. Из люка наполовину высунулась Алиса, и прокричала:
— Эй, парень, ты что, псих? Это – разбойники, понимаешь? ПИРАТЫ!!! Ты что, вообще дебил, книжек не читал?!
— Читал… Но это же было давно, это же всё – легенды, никто даже не знает, было ли это на самом деле…
Донеслась трескучая очередь, по рифлёному металлу площадки зацокало, будто кто-то высыпал горсть гороха. И тут вдруг до Джета дошло. Всё, что происходило – происходило ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Кому и зачем понадобились они с Алисой – не понятно, да и не важно… Важно, что это – правда. На них напали. Без предупреждения и объяснений причин. Снова протрещало, и что-то ощутимо толкнуло Джета в бедро. Он с удивлением уставился на намокающую тёмным и тёплым пятном штанину. Затем пришла боль… Сознание Джета поплыло, реальность перед глазами запульсировала, заколыхалась. Они ж так могут даже в Алису попасть… Он развернулся к девушке. «УХОДИ». Голос прозвучал страшно – жёсткий, лишённый эмоций и интонаций, чужой. Мёртвый. Алиса, почти уже вылезшая, чтобы схватить слюнтяя-попутчика за ноги и затащить в люк, замерла с вытянутыми руками, ухватилась за поручень, и, не отрывая от Джета глаз, медленно сползла вниз. Правда, после этого почему-то очень быстро захлопнула крышку. Винт зажима ушёл в резьбу с такой скоростью, словно снизу к нему подключили моторчик. Слабо, отрывочно соображая, Джет стоял, покачиваясь в такт волнам. Его фигуру, чётко выделяющуюся в свете прожектора, стремительно окутывало полупрозрачное сияние, одновременно разгораясь холодным, ослепительно-синим светом. Все мысли куда-то высыпались из головы Джета, и из-под их бестолковой кучи показалась, отряхнулась и поднялась в полный, чудовищный рост одна-единственная, сразу сделавшая все остальные бесполезным ворохом выцветших, утративших значение лоскутков. «ЗА НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ НАКАЗЫВАЮТ». НАКАЗЫВАЮТ… НАКАЗЫВАЮТ… НАКА….
Хищный нос корабля, казалось, вот-вот изогнётся и клюнет непослушную, убегающую лодку. С корабля тоже заметили метаморфозу, происходящую с человеком, как истукан, стоящему на её палубе. Корабль резко застопорил ход, начал манёвр разворота, над морем разнёсся двухголосый вой тревожной сирены… Но было уже поздно. От стоящей фигуры к судну протянулась едва заметная синяя ниточка, затем ещё одна и ещё. Потом вдруг весь сияющий кокон плавно перетёк на эти тонкие волокна, образовав на них колышущийся синий ком, и с почти не воспринимаемой человеческим зрением скоростью перенёсся на преследовавший, а теперь изо всех сил удирающий корабль. Перед центральной надстройкой, там, откуда ещё минуту назад целилась в лодку длинная пушка, медленно вырос, выпуская вокруг мясистой чёрной клубящейся «ножки» сперва юбочку, а затем и мощную «шляпку» дымного облака, маленький, но от этого не менее чудовищный и жуткий «гриб» ядерного взрыва. Раздался глухой влажный удар, через пару миллисекунд, молниеносно расширяя окружность, над морской гладью понеслась, освещая каждый клочок пены, каждую планктонную мелочь на поверхности, белая световая волна. Чёрный корабль, словно разрубленный поперёк гигантским, отточенным, как бритва, топором, стал проваливаться в пучину, издавая гротескные агонические звуки и выбрасывая в воздух фонтаны воды и горячего белого пара. А на палубе быстро уходящей в люминесцирующую ночную тьму тёплого моря подлодки, свернувшись калачиком, лежал Джет. Он спал крепким, здоровым сном плотно пообедавшего ребёнка.
— Эй! – Веки Джета дрогнули, и в узкой щёлке между ними, всё расширяясь, начала проявляться картина реальности. – Э-ээй…
Над ним склонилось уродливое чудище, со свисающей складками серой ссохшейся кожей, членистыми щупальцами вместо рук и огромными, круглыми, не моргающими глазами на выкате, без зрачков, век и бровей. Джет изо всех сил зажмурился снова.
-Эй! Парень, ты живой? — голосом Алисы сказало чудище. Джет приоткрыл один глаз. На него по-прежнему, не мигая, глядели очки старого противорадиационного скафандра. Джет открыл второй глаз и сел, встряхнув головой, как собака, вылезшая из воды. Алиса стояла над ним в не подходящем ей размеров на пять скафандре и водила вокруг радиометром. Через какое-то время прекратила это занятие, и, расстегнув двойной замОк шлема, сняла его, устало отбросив в сторону. Тряхнула волосами, отчего они метнулись по плечам плотным, рыжим даже в ночной темноте облаком, и села на площадку рядом.
— Слушай… Может, ты хоть что-нибудь объяснишь? – она вопросительно уставилась на Джета.
— Ну… Я щщас, попробую, — ответил тот и потёр вискИ.
Рассказ о его «ядерных перевоплощениях» Алиса слушала со смесью недоверия и интереса, который возникает при чтении хорошей фантастической книжки. За годы своего межгалактического, межпространственного и даже межвременного рейнджерства Алиса насмотрелась на всякое, но вот ходячую ядерную боеголовку видела впервые.
— Хорошо, ну, допустим, взорвал ты реактор на этом корабле, (пол-царства за научное объяснение, как ты это сделал!); но теперь тут всё вокруг на чёрт-те каком расстоянии должно быть заражено, а мы сами должны аж светиться от этой радиации! Ты что, нас каким-то энергощитом прикрыл, когда корабль взорвался? Я ж лично, своими глазами, гриб видела! Куда делась радиация?!
— Я, это… Ну… Я её съел.
Та-ааак… Ещё и абсолютный дезактиватор в одном флаконе.
— И много ты можешь вот так «съесть»?
— Пока не очень, — ответил Джет, — Вот от этого небольшого взрыва мне и то хватило под завязку, теперь дня два, наверное, ни на какую еду смотреть не смогу…
Над Средиземноморьем царил полный штиль. Лодка неподвижно покачивалась на медленной, ленивой волне. Вдруг Алиса спохватилась:
— Слушай, а ты там вообще ВСЮ радиацию, как ты выражаешься, «съел»? Там, где корабль затонул, теперь тоже чисто?
— Ну, я, вообще-то, не проверял, но теоретически – должно.
Алиса подскочила, как отпущенная пружинка.
— Возвращаемся! Там же могут остаться выжившие!!!
— Ну, так они ж ведь эти… Разбойники, разве нет?
— Джет, ну, что ж ты такой олух-то, а? Там, где тебя воспитывали, что – ни этики, ни морали, ни чести в принципе не существовало? Какие разбойники? Если там кто-то выжил, то сейчас это – просто люди, несчастные, борющиеся из последних сил за жизнь, потерявшие всякую надежду люди!!! Даже идейные враги в таких ситуациях проявляли милосердие и спасали оставшихся в живых! – последнюю фразу Алиса выкрикнула уже из недр подлодки, и её голос эхом заметался в трубе входного колодца. Вскоре лодка дрогнула, ожили винты, и судно, набирая скорость, стало разворачиваться по длинной, пологой дуге.
На месте взрыва царил тот же покой, что и повсюду в эту ночь. Только по поверхности моря неспешно проплывали, уносимые течениями, какие-то щепки, балки и прочие бесформенные обломки, оставшиеся от катастрофы. Было решено идти плотной расширяющейся спиралью, начиная от места, где до сих пор колыхались на поверхности неряшливые масляные пятна. «Ты, случайно, маслица не желаешь? Ну, так, чисто на верхосытку – бутербродик обмакнуть… Нет?» — съязвила Алиса. Джет смущённо улыбнулся. Алиса почувствовала, что переборщила, и хотела изобрести что-нибудь такое, чтоб и оправдаться, и удержать марку одновременно, но тут чёрный волосок на зелёном поле радара запнулся о неприметную точку, которая немедленно откликнулась требовательным писком, вспыхнув алым крестом.
— Цель к северу четверть румба, восемь градусов к западу! – на автомате доложила Алиса. – Тьфу ты, чёрт… Прости, Джет. Тренировки, привычка. Смотри. Вон, радар чего-то засёк.
Джет поднялся на крышу ходовой рубки и, сняв чехол с сигнального прожектора, стал шарить лучом по поверхности воды, («Совсем как ЭТИ, когда обнаружили нас… Диалектика бытия, однако», — подумалось Джету). Вскоре луч выхватил большой оранжевый надувной плот, круглый, как праздничное блюдо. Опираясь головой на баллон, внутри плота лежал человек. Джет, оставив прожектор направленным на находку, бегом спустился в командный отсек.
— Алиса, там… Надувная лодка, большая. И в ней – человек.
— Идём, ты светить будешь, а я поведу судно, — Алиса оторвала взгляд от радара и вперёд Джета поднялась в рубку, где имелся обычный корабельный штурвал и все необходимые приборы для надводного плавания. Джет поднялся к прожектору. Судно, сбавляя скорость, пошло на сближение с оранжевым плотом.
— Джет, возьми канат с крючком… Да не с тем, тот острый, бери тот, у которого крючок с шариком на конце, а то плот пропорешь!
Джет вооружился мотком каната с привязанным на конце подобием отпорного крюка, и, когда лодка поравнялась с плотом, с первого раза закинул туда крюк. Крюк зацепился за какую-то верёвку, и через пару десятков секунд плот уже тёрся о покатый бок подлодки. Прямо по обшивке Джет добрался до него, и, ухватившись за верёвочную петлю, без труда выволок плот наверх, ближе к задней части площадки – палубы, привязал его к поручню и наклонился над спасённым. Человек был среднего роста, худощавый. Разглядеть подробнее не получилось – незнакомец был закутан широкий коричневый плащ. На голову был натянут глубокий капюшон, полностью закрывающий лицо.
— Отнеси его внутрь, я осмотрю, — распорядилась Алиса. Джет подхватил спасённого на руки. Тело оказалось лёгким, Джет едва ощутил его вес. На руках мужчины спасённый застонал и пошевелился. Ткань капюшона складками сползла с головы. Несмелые предрассветные сумерки высветили красивое узкое лицо с правильным прямым носом, обрамлённое густыми светло-каштановыми волосами… Джет мысленно застонал, вторя пострадавшей, и чуть не выронил девушку из рук… Ещё одна!!! На пиратском корабле, атаковавшем мирную подлодку, оказалась девушка, и, похоже, она – единственная, кто остался в живых из всей команды!!! Или там, была команда амазонок?! Тут что, после Взрывов мужчин совсем не осталось? Или это просто судьба изощрённо издевается над ним? Проглотив подкативший к горлу комок, Джет осторожно шагнул на палубу, донёс девушку до люка, и, стараясь по возможности не тревожить, передал её Алисе, ожидавшей внизу. Девушка снова зашевелилась, закашлялась, открыла глаза. Попыталась ухватиться за ступени лестницы – не то протестуя, не то, наоборот, пытаясь спуститься самостоятельно. Но сил у неё было мало, и она снова затихла, полностью положившись на милость своих спасителей.
Уже лёжа на койке медблока, без плаща, укрытая зелёным армейским одеялом, девушка снова открыла глаза, приподнялась на локте и осмотрелась.
— Wo ist ich? – спросила девушка. «Где я»? – тут же услужливо перевёл алисин лингвер.
— Без тебя знаю, — огрызнулась в адрес лингвера Алиса, и ответила на чистейшем немецком: — Ihr sind an Unterseeboot. («Вы на подводной лодке».)
Ich bin Alisa, und er rufen Dschet.
— Я Верена Кайзер, — настроившись на голос девушки, перевёл лингвер, — капитан эсминца «Пробивающий»… Уже бывший капитан. Я могу узнать условия плена? Что вы хотите? Информации не будет, на это не рассчитывайте. Выкуп? Это возможно. Если вы согласны, давайте обсудим условия и способ передачи вашего решения.
— Верена, вы не совсем верно оцениваете своё положение, — отвечала Алиса.
— Вы – не пленница, и нам ничего не нужно. Контратака на Ваш корабль была лишь актом самозащиты, а гибель «Пробивающего» — результатом вынужденного неумелого обращения с грозным оружием. Мы – мирные путешественники, не имеющие никакого отношения к военным, а эта лодка – случайный подарок судьбы. Сейчас мы хотим помочь Вам. Единственное, что Вы можете сделать для нас в ответ – это подсказать, где можно найти учёного по имени Лебош Лютенвальд.
— Я ничего не знаю об этом человеке. Если это, действительно, всё, и ваши слова правдивы – позвольте мне покинуть ваш гостепримный борт, — девушка села на кушетке, попыталась гордо вскинуть голову, но не смогла, силы покинули её, Верена стала заваливаться вбок, и если бы Джет во-время не подхватил её, неминуемо разбила бы голову о переборку. Лихорадочный румянец залил щёки девушки, дыхание стало тяжёлым, неровным. Глаза пиратки закрылись, и она снова потеряла сознание.
Алиса хлопотала в отсеке, оказывая посильную помощь и пытаясь понять, что за недуг одолевает отчаянную морячку, а Джет поднялся на палубу с намерением осмотреться повнимательнее при свете начинающегося дня, не отыщутся ли другие выжившие пираты. Их было не видно, зато со стороны недалёкого острова Джет услышал характерный звук работающих винтов. Причём, не один: разного тона и частоты, эти звуки красноречиво говорили о том, что в их направлении, ещё не показавшись из-за скального мыса, движутся несколько кораблей. Прислушавшись, Джет насчитал три, и бегом помчался к Алисе. Та передала ему капельницу, которую надо было закрепить на штативе, и пошла в ходовую рубку, бросив через плечо:
— Только, во имя Космоса, не поднимайся больше на палубу!
Джет и сам не собирался. Он остался с Вереной, и стал внимательно вглядываться в её лицо, пытаясь проникнуть в суть снедавшей её болезни. Вскоре где-то в глубине, на каком-то внутреннем, скрытом слое реальности, удалось заметить маленький, слабый зеленоватый огонёк. Лучёвка. Всё-таки девушка успела получить критическую дозу. Джет сосредоточился, взяв девушку за руку. Ощущение слабого фона пришло быстро, но вот принимать его, стягивать на себя организм не хотел: он был «сыт», что называется, по горло, и как заставить его усвоить хоть миллирентген, Джет не знал. Не знал он и используемых во внешнем мире названий противолучевых препаратов, и принялся читать аннотации ко всему, что нашлось в аптечном шкафу. На удивление, во втором десятке препаратов отыскалось то, что нужно. Джет проткнул мембрану, вставил капсулу в шприц-пистолет и сделал инъекцию, затем добавил успокоительное и витаминный комплекс. Девушка перестала метаться, лишь продолжала что-то не внятно бормотать по-немецки. А ещё через некоторое время затихла вовсе, только тяжело дышала, да на лбу выступила испарина. Джет сделал холодный компресс, пропитав охлаждающим гелем ватно-марлевую повязку, и пошёл узнать, как дела на мостике. Алиса выжимала из лодки всё, на что та только была способна, а позади, дополняя панораму далёкого уже острова, чёрными штрихами мелькали на поверхности моря преследующие подлодку корабли. Как и предполагал Джет, преследователей было трое, и, не смотря на высокий бурун, поднимающийся за кормой, корабли явно приближались. Часа через три их силуэты стали отчётливо различимы – это были два стремительных, высоких, явно военных судна, наверняка несущих значительно большее вооружение, чем «Пробивающий», и небольшой узкий катер, идущий на корпус впереди остальных. Когда расстояние между кораблями и лодкой сократилось до досягаемости прямого выстрела, Алиса повернулась к Джету:
— Джет, задраивай люк. Погружаемся. Другого выхода у нас нет.
Джет и сам понимал, что нет. Хотя… Он стоял и напряжённо вспоминал одну книжку, которую дал ему почитать Привратник во вторую после их знакомства встречу. Там тоже были пираты и корабли. Правда, корабли были совсем старинные, парусные. И как-то капитан одного такого корабля попал в точно такую же ситуацию… Как же он поступил тогда? Хм… Странно, почему Джет этого не запомнил? Что же он сделал, тот капитан… И тут повествование всплыло в памяти, словно картинка из цветного фильма. Джет понял, в чём была причина. Капитан был гадким, хитрым и трусливым, и то, что он делал, просто не хотелось держать в памяти. Но сейчас жизнь преподносила урок о том, что на любое действие может быть, как минимум, две точки зрения.
— Есть другой выход! – крикнул Джет и скрылся в отсеках. Через пару минут он уже неуклюже бежал обратно, неся на руках Верену, вынес её на палубу и жестом циркового гимнаста поднял над головой.
— Алиса, тут есть громкоговоритель? Скажи им, что у нас – их человек, это называется – заложник!
Верена вдруг шевельнулась, Джет потерял равновесие и опустил девушку на палубу, чтобы не уронить. Она освободилась из его объятий, неуверенно встала, держась одной рукой за поручень, другой – за Джета, внимательно посмотрела на преследователей, и хрипло бросила:
— Idioten! Die gleichen imperialen Schwein! Feinde!
— Идиоты! Это же имперские свиньи! Враги! – немедленно проворковал лингвер.
— Все – внутрь! Уходим под воду!!! – львицей взревела Алиса. Теперь Джету дважды повторять не пришлось. Он без разговоров подхватил Верену, как пушинку, и испарился с проворством призрака. Алиса захлопнула люк и завернула вентиль зажима. Одновременно с первыми выстрелами лодка круто пошла в глубину.
Скорость судна под водой резко увеличилась. Джет и не предполагал, что оно может идти так быстро. Он дежурил возле радара и клапанов цистерн, а Алиса держала штурвалы рулей и, не отрываясь, всматривалась в экран переднего обзора. Он работал «через раз», перемежая реалистичные изображения подводного мира, сквозь который, как бешеный, нёсся корабль, какой-то совершенно галлюцинарной белибердой. «Чёртовы артефакты» — ругалась на что-то Алиса, нервно крутя верньеры настройки.
Подводный марафон продолжался весь день. Вечер застал путешественников нервными, измотанными, но, что было весьма весомым аргументом – ещё живыми. Если системы вентиляции лодки и были неисправны, то пока на животворности воздуха это никак не сказывалось.
Верену положили поближе, в соседнем отсеке, и, вопреки всем правилам подводного плавания, не стали закрывать люк. («Задраивать»! – насмешливо сказала Алиса. – «Закрывать» за собой двери дома в сортире будешь…») Девушка была в сознании, но плохА – жар никак не отступал, слабость не давала Верене даже сидеть продолжительное время.
Преследование продолжалось, и, хотя корабли существенно отстали, отступаться от добычи они не собирались, а системы отслеживания там были явно на высоте и в гораздо лучшем состоянии, чем на подлодке.
Алиса сказала, что необходимо перекусить. Зафиксировав рули, сходила на камбуз и принесла оттуда вилки, ложку, пару банок тушёнки с саморазогревом, запаянные в целлофан галеты, банку концентрированного молока и бутылку сидра. Открыв молоко, Алиса подошла к пиратке и протянула ей банку, ложку и несколько галет. Верена села, опираясь на переборку, благодарно улыбнулась, но тут же отвернулась в сторону и опять опустилась на матрац.
— Простите, не могу… Тошнит.
Алиса открыла тушёнку, стала есть. Вторую банку протянула Джету. Тот взял, но тут же спохватился, поставил банку на столик, подошёл к Верене, взял её за руку и закрыл глаза. Верена попыталась отстраниться.
— Что он делает?!
— Не волнуйся, — хрустя галетой, сказала Алиса, — Шаманит. Да не бойся. Хуже, чем уже есть, не сделает.
Верена хотела сказать что-то ещё, но веки её отяжелели, и через минуту девушка спала, словно младенец.
— Получилось? – поинтересовалась Алиса.
— Кажется, да. Но там совсем мало было. Всё равно есть хочу, — пожаловался Джет. – Только я не буду тушёнку, можно? Я лучше сгущёнки и мёда…
Он ушёл на камбуз, а Алиса снова уставилась на галлюцинирующий экран. Она вела старую, давно списанную в утиль атомную подлодку по глубинам чужого моря в чужом, еле выжившем после рукотворной катастрофы, мире, разделяя в утробе этого плавучего саркофага компанию со смертельно больной пираткой и разумной, но инфантильной ядерной бомбой, и думала о парадоксальных капризах теории вероятности.
Так прошли вечер и короткая южная ночь. Утром картина погони не изменилась. Складывалось впечатление, что преследователи, в отличие от преследуемых, знали, куда направляется вся «охота», и спокойно, не спеша загоняли добычу в какое-то нужное им место. Алиса подремала с полчаса, передав штурвалы Джету, и теперь снова сидела у экрана. Джет стоял у радара, наблюдая за тремя выстроившимися друг за другом точками. Проснулась Верена, приподнялась, села, спустив ноги с койки.
— Где мы? – вместо приветствия спросила она в пространство.
— Если верить навигатору, то мы вот-вот должны увидеть Крит. Но навигатор врёт, — подходя к ней, ответила Алиса. Джет сел на её место. Алиса тронула лоб Верены. Он был тёплым, но жар отступил, и нездоровый румянец сошёл со щёк.
— Что вы сделали? Ведь у меня начиналась лучевая болезнь, верно? Что вы… Как? Где взяли такие средства? Их где-то научились делать? Кто вы? Врачи? Учёные? Откуда вы?! Лавина вопросов, казалось, сейчас закружит Алису и унесёт, с лёгкостью перехлестнув через переборку.
— Знаешь, я думаю, ты получишь все ответы, раз уж ты оказалась здесь и в одном с нами положении… Но – давай всё по порядку, хорошо? Сперва давай постараемся хотя бы сделать так, чтоб наше положение называлось не «Мы в ж…»… Не критическим.
— Слушайте, тут, кажется, где-то молоко было… Есть хочется жутко, — Верена огляделась, заметила стоящую на столике банку, оперевшись на плечо Алисы, спрыгнула с койки, уселась и принялась за молоко, закусывая галетами. Пока ела, внимательно разглядывала экран и радар. Опустошив банку, поискала глазами салфетки, не нашла, облизала губы и сказала:
— Судя по всему, лодка сбилась с курса на Крит, и идёт сейчас чуть севернее, между островом и материком. Там мели и сильно неровный рельеф дна. Они рассчитывают загнать нас именно туда: там лодка вынуждена будет всплыть, если мы не хотим пропороть брюхо о скалы.
— И что же нам делать? – подал голос Джет, — повернуть и уходить на юго-восток, к побережью Турции, или, наоборот, на север, в Адриатику?
— У Турции всё равно придётся всплывать. Они не отстанут, я знаю, что такое имперские ищейки. Напав на след, они не сойдут с него без добычи. Адриатика – тем более не спасение: у них там несколько баз, идти туда – это лезть прямо к ним в лапы. Верена задумалась. Казалось, она покинула тело и унеслась в какие-то лишь ей одной ведомые глубины. Через несколько минут встрепенулась, решительно тряхнула роскошными волосами.
— Ладно. Вы погубили мой корабль и мою команду, но вернулись подбирать выживших, а после – спасли мне жизнь и не выдали имперцам, узнав, что они – мои враги. Я не знаю, кто вы, но, как минимум, не подданные Великого Князя, и это уже хорошо. Те ни при каких обстоятельствах не стали бы совершать такие феноменальные, граничащие с героизмом глупости. Я в свою очередь тоже помогу вам. Кажется, вы ведь искали человека по имени Лебош Лютенвальд? Я не знаю, где он, тут я вам не солгала. Но я знаю место, которое, возможно, выведет на его след.
Пискнул радар, и путешественники увидели, что к трём точкам на зелёном экранчике прибавились ещё две, двигающиеся с севера. Вероятно, к преследователям шло подкрепление, с тех самых баз, о которых упоминала Верена.
— Слушайте, а вообще – почему вы не воспользуетесь тем своим оружием? Отправили бы их на тот свет, и дело с концом – сворой бешеных псов стало бы меньше…
— Не хочу я, — ответил Джет. – Там же тоже люди… Хватит «Пробивающего».
— Не люди там, а искусственно выведенные твари, бездушные и бессердечные. Я же вам говорю. Боевые мутанты Эдварда. Их уничтожить – только землю от куска скверны очистить…
— Да я и не смогу. Слишком мало излучения. Мне надо весь наш реактор «осушить», чтоб хоть один из тех кораблей взорвать…
Верена ничего не поняла, пожала плечами. Парень нёс какую-то несусветную чушь, но, похоже, сам свято верил в то, что говорит. С таким лицом, с такими глазами не врут, это Верена знала наверняка.
Переливчато пиликнул глубиномер: расстояние до дна быстро уменьшалось. Под килем проплыла длинная скала с зазубренным, как акулья челюсть, краем.
— Всё, пора уходить! Гасите скорость и поворачивайте к северу, — распорядилась Верена. Алиса немедленно выполнила команду. Верена встала и подошла к экрану.
— Нужно подняться на перископную и осмотреться. Алиса переложила рули, лодка чуть поднялась к поверхности. Верена попыталась опустить визор перископа. Не получилось… Джет подошёл, потянул. Старые трубы скрипнули, поддались. Визор медленно, рывками опустился на уровень глаз. Верена откинула рукоятки настройки и приникла к смотровому оконцу.
— Так… Всё верно, нам нужно во-оон туда… Девушка покрутила рукоятку, наводя перекрестье курсора. – Записывайте координаты первого ориентира…
Зазвучали последовательности градусов и минут, вперемешку с обозначениями сторон света. Алиса быстро водила карандашом.
— Готово! Дай взглянуть… Верена уступила место у аппарата. Через мгновение Алиса охнула: — Ох, ёшкин кот… Да там же корабли! Мы, получается, пойдём прямо под ними?
— Да, — ответила Верена. Там есть одно место, проход. О нём мало кто знает, а имперцы не знают вовсе. У них с водолазами вообще туго… А я давно занимаюсь дайвингом. Ныряла. Проскочим, лишь бы бомбить не начали.
Лодка средним ходом шла прямо на имперские корабли…
На мостике малого рейдера «Ховсленгер» капитан внимательно следил за данными, поступающими от радиста-акустика. Безукоризненный китель, золотистый с чёрными галунами, такая же фуражка и изящная трубка эбенового дерева придавали капитану вид персонажа с книжной иллюстрации. По большому матовому экрану ползли столбики цифр. Сначала они были просто чёрными на белом фоне рабочего поля, затем стали зелёными, жёлтыми, и, наконец, вспыхнули ярко-оранжевым и остановились, замигали. Раздался зуммер оповещения. Капитан поднял голову от экрана, довольно улыбнулся и нажал клавишу громкоговорителя.
— Внимание по рейдеру! Боевая тревога! По местам стоять! Машина – малый вперёд! Подрывная команда – готовить глубинные бомбы! Готовность рапортовать!
Через три минуты посыпались рапорты: «Первая аппарель – готов!» «Вторая аппарель – готов!» «Третья аппарель – готов!»… Дождавшись последнего рапорта, капитан скомандовал:
— Глубинная атака! Бомбы – за борт! – и, взяв трубку в левую руку, вышел на внешнюю галерею, дабы лично пронаблюдать результат. Результаты он любил. Положительные, разумеется.
Взрывы глухо заухали, ощутимо толкая лодку то справа, то слева. Верена не удержалась на ногах, (всё-таки, слабость отступающей болезни давала о себе знать!), и повалилась на штурманский столик, но была вовремя подхвачена Джетом. Поблагодарила, села в кресло штурмана. Алиса, широко расставив ноги, казалось, намертво вросла в пол. Взгляд упирается в экран, руки неразделимы с рукоятками штурвалов… Верена сосредоточила всё внимание на экранчике штурманской машины. Цифры мелькали, приближаясь к постоянно горящему красным значению заданных координат, рядом курсор вычерчивал схематичную карту движения. ЧертА, обозначающая лодку на этой карте, неторопливо скользила к перекрестью координатной сетки.
Новая серия взрывов встряхнула лодку, эхом прошлась по гулким отсекам. Где-то упал и звонко покатился по полу какой-то небольшой металлический предмет. Путешественники, затаив дыхание, ждали достижения точки поворота. И вот координаты совпали с заданными, чёрточка на экране вошла в перекрестье, раздался предупреждающий сигнал.
— Право руля на четыре румба! – скомандовала Верена. («А ведь и правда – капитанша!» — промелькнуло в голове Джета). Алиса перевела сектор хода на «стоп», затем переложила рули на указанную величину. Накренившись на левый борт, лодка заложила крутую дугу. К концу поворота Алиса снова дала ход винтам. Судно рванулось вперёд. В этот момент послышался металлический лязг и скрежет, лодка «клюнула» носом, и сейчас же раздался грохот мощного взрыва, многократно усиливаемый эхом внутри корпуса. Завыла сирена аварийной сигнализации, дуэтом взревела пожарная. Ожил экран диагностики повреждений, по нему потекли колонки разноцветных цифр, ниже высветилась схема отсеков лодки, в двух носовых тревожно замигали красные галочки стрелок. Второй, чуть более слабый взрыв пророкотал по левому борту. Мигнув, погасло основное освещение, остались лишь тусклые жёлтые вспомогательные лампы. Экран диагностики бешено перемигивался всеми цветами, цифры неслись сплошным потоком. На схеме мигала целая гирлянда указывающих повреждения треугольничков. А на командирском пульте ожил глубиномер, отсчитывая отделяющие лодку от поверхности метры. Судно бесконтрольно погружалось в пучину, проще говоря – шло ко дну.
Джет сидел у бесполезных вентилей клапанов, обхватив голову руками; Алиса потерянно смотрела на экран – о том, что предпринимать в такой ситуации, она понятия не имела. Вести подводную войну на атомных подлодках в ОСУЛ не обучали. Тут Джет опустил руки, в глазах мелькнула догадка, и, как следствие, надежда. Он вскочил, прыгнул к пульту и виртуозно уклонился в последний момент, чтобы не сбить в точности повторившую его манёвр Верену. Их руки скрестились на рукоятке сектора хода. Парень и девушка посмотрели друг на друга, не сговариваясь, кивнули и рванули рукоятку на максимум до упора. Двигатель возмущённо загудел, и тонущая лодка, как торпеда, рванулась вперёд. Экран переднего обзора снизу доверху закрывала иссеченная трещинами, заросшая водорослями и кораллами скальная стена. Лодка, всё набирая скорость, неслась к неминуемой смерти, и одновременно плавно погружалась. И вот, когда стена, казалось, уже коснулась носа судна, снизу экрана выплыл чёрный разлом, зияющий, словно глотка, открывшаяся в каменной неизбежности скал. С визгом и скрежетом сшибая поручни и радиомачты, корабль ворвался в узкий, ощерившийся люминесцирующими клыками сталактитов, туннель.
Верена немедленно застопорила моторы. Цепляясь за неровности стен, сотрясаясь и подпрыгивая, как подбитый самолёт, лодка проковыляла ещё несколько десятков метров и легла на грунт. Маленький серый осьминог, вывернувшись из-под потревоженного каменного обломка, возмущённо запульсировал и выпустил жиденькое чернильное облако…
«Ховсленгер» дрейфовал в трёх милях от неприступных скал, обрамляющих юго-западную оконечность полуострова. Капитан расхаживал по мостику, выстукивая кулаком левой руки с зажатой в нём трубкой по ладони правой ритм «Марша Кротов». У трапа, втянув животы и дыша через раз, стояли на вытяжку старпом и командир расчёта подрывников. «Живы. Врёшь, не обманешь: живы! Она, эта гордая самоуверенная тварь, возомнившая себя морской волчицей, посмевшая перечить и отказывать мне – там, я чувствую это… И она ещё жива!!!» На виске капитана вздувалась и опадала толстая чёрная жилка. Казалось, что приди ему сейчас в голову такая мысль – и он разожжёт свою трубку одним взглядом.
— Повторяю: вы попали лишь вскользь и не разрушили подлодку. Если попали в неё вообще. Взорваться могли и рифы. И о скалу они не разбились, рассказывайте эти сказки кому-нибудь другому! При такой смехотворной глубине – и не услышать взрыва врезавшейся в скалу лодки, не увидеть хотя бы всплывших масляных пятен? Бред!
— Но, сэр! Сонар молчит, и на всех радарах пусто, даже дельфинов, и тех нет! Не могли же они раствориться в воде, как кусок сахара! – подал голос старпом. Капитан остановился и тяжело уставился старшему помощнику в глаза.
— Сахар плохо растворяется в морской воде, Юрген. Пора бы знать это. Не волнуйтесь, никакой мистикой здесь не пахнет. Просто, в скалах наверняка есть подводный проход, а у скряги Князя не выпросишь ни водолазного снаряжения, ни специалистов, оттого я об этом проходе не знаю наверняка и он не нанесён на лоцманские карты.
— Наверное, Вы правы, сэр. Только, может – ну её, эту лодку, а? Сдалась Вам эта девчонка! Вы ведь даже наверняка не знаете, точно ли она находилась на борту. СтОит ли это дело таких нервов и таких затрат?
Капитан повернулся к старпому в пол-оборота. Кулак с трубкой снова начал мерно выбивать ритм «Марша». Старпом понял, что забылся и сказал лишнее. Категорически лишнее.
— Юрген, ты, кажется, решил поделиться со мной своим мнением?! Что ж, я не поленюсь спуститься с тобой в трюм, чтобы показать тебе, перед кем у тебя здесь есть право высказывать своё дьяволово мнение, и ты вплоть до конца похода станешь плодотворно обсуждать его с редкими на нашем судне трюмными крысами!!! Забыл, какое единственное право у тебя есть, когда ты и без того оскверняешь своим грязным присутствием капитанский мостик, босяк, пьяный выползень из вонючей портовой таверны?!
Перед мысленным взором старпома пронеслась вся его прошлая жизнь, с момента вылезания из-под завалов в сровненном с землёй городке до почти такого же ежедневного вылезания из грязного, провонявшего тошнотворным прогорклым рыбьим жиром закутка в старом кабаке Якова Пончика, когда, в один прекрасный день, его, пьяного дрянным кислым настоем на водорослях и плодах дикой красной груши, нашёл спящим в бочке капитан Баркел Кроган…
— Никак нет, сэр. Не забыл.
— Отлично. Так сделай милость, изволь заткнуться и отправляйся готовить команду к высадке десанта. И обшарьте эти скалы так, чтоб не осталось ни одной щели, по которой могли бы выползти эти бунтарские мокрицы!
********
…Тишина на подводной лодке – это понятие относительное. Если она, действительно, есть, то это скорее повод для тревоги, нежели для умиротворения, связываемого с этим понятием на суше. Обычно здесь тишина соткана из множества звуков, призвуков и их многочисленных оттенков. Отдельная, совершенно особая симфония звуков, которая показалась бы сухопутному человеку просто какофонией шума. И в каждой отдельно взятой ситуации симфония эта звучит по-разному, и любой подводник ориентируется в ней не хуже, чем опытный дирижёр, что без ошибки различает каждую скрипку в своём оркестре.
Сейчас внутренний фон лодки составляли похожие на мучительный крик звуки аварийной и пожарной сирен, зуммеры автодиагностики, автоматические доклады о многочисленных неисправностях, не совместимых с жизнеспособностью судна, дополняемые перкуссией периодически вырывающегося откуда-то пара и ритм-секцией капающей, булькающей и журчащей воды. Но механизмы лодки молчали. В понятии подводника, на судне стояла тишина. И эта тишина была тревожной и опасной.
Придя в себя и пересчитав синяки после «мягкой посадки», экипаж лодки готовился срочно покинуть борт. Алиса и Верена проверили акваланги и собрали все вещи, которые могли пригодиться, и которые реально было унести с собой. Верена обнаружила в шлюзовом отсеке легководолазную торпеду-носитель, чему была несказанно рада. На платформу торпеды было решено загрузить гермомешки с вещами, и вести торпеду «в поводу», держась за поручни по краям. Джет за это время побывал в реакторном блоке, вывел из реактора управляющие стержни и отправил реактор глубоко в «иодную яму», вытянув из него всю остаточную энергию. Вернулся довольный и сытый на ближайшие пару суток. Алиса молча не одобрила его поступок, памятуя о слабо контролируемых агрессивных выпадах мутанта, покачала головой и надела снаряжение. Джет последовал примеру девушек. Верена, как опытный дайвер, вызвалась послужить Джету инструктором, и вся компания, толкая перед собой каталку-шасси с «торпедой», утрамбовалась в тесную шлюзовую камеру. Просвистел воздух, вода медленно заполнила шлюз, внешние створки расступились, и путешественники покинули лодку, вверив её дальнейшую судьбу Посейдону и его верным подданным – различным придонным морским жителям.
Путь наверх был долгим и интересным, но это был чисто праздный интерес, который можно отнести к разряду туристических. Насмотревшись по дороге на разную плавающую, ползающую и растущую морскую живность, путешественники, наконец, достигли поверхности. Берега поднимались здесь на манер стенок неглубокого колодца. Собственно, природным колодцем и оказался выход, приведший их в высокую карстовую пещеру, проточенную морской водой в толще прибрежных скал. Пещера уходила куда-то в неосвещаемую высь и соединялась арочными коридорами с тремя другими пещерами разного размера и формы. В одной из них тоже был колодец, подобный тому, через который выплыли путешественники. Верена оставила Алису и Джета около колодца, а сама обошла пещеры с целью ориентировки. Вернулась, удовлетворённо улыбаясь, уверенно подхватила освобождённый от гермомешка рюкзак: «Пошли!» Двое остальных тоже надели свои рюкзаки, (Джет, аккуратно свернув, запихал в передний карман все гермомешки: «Пригодятся!»), и, оттащив подальше от воды транспортную торпеду, отправились следом за Вереной.
Лабиринт в каскаде пещер, спусков и подьёмов, мимо сталактитов, мимо подземного ручья с несколькими живописными водопадами, казавшимися совершенно сказочными в голубоватом свете фонарей, привёл путников в небольшую каменную залу. Здесь Верена остановила группу и скрылась во тьме. Вскоре вдоль дальней стены вспыхнула гирлянда неярких электрических ламп, подвешенных на металлических консолях. Девушка стояла под лампами и призывно махала рукой. Справа от неё в скале просматривалась небольшая металлическая дверца. Исполненные удивления и любопытства, Алиса и Джет подошли к таинственному рукотворному убежищу. Над дверью в скале была высечена надпись латинскими буквами: LEBOSH LUTENWALD 2512
— Откуда тут электричество? – спросил Джет.
— Геотермальный генератор, — пояснила Верена. – Ещё солнечные батареи есть, но аккумуляторы давно вышли из строя, а новых мне столько и взять негде, и притащить в одиночку сюда сил не хватит.
Верена рассказала, что наткнулась на это место ещё в самые первые годы своих приключений в Средиземноморье. Она частенько ходила на одиночном катере, искала уединённые живописные уголки для дайвинга и скалолазанья. В одном из погружений нашла тот проход в скалах, позже поставила отражающий радиомаячок, который сегодня и спас им всем жизнь. Обследовала проход, потом почти весь сезон периодически приходила сюда и ползала в своё удовольствие по пещерам, любуясь подземными красотами, наблюдая и запоминая. Однажды в таком рейде случайно, («Случайности не случайны!»), наткнулась на этот полуприродный — полурукотворный бункер, вскрыла замок, (что не составило проблемы – с её-то знаниями и навыками), постепенно разобралась с электросистемой, расконсервировала термогенератор…
— Там, внутри, какой-то прибор есть. И вот его я понять так и не смогла – ни назначения, ни принципа действия, ни даже элементарно – как он включается. Хотя, на вид – всё в порядке, ничего не сломано, не разрушено…
С этими словами Верена открыла дверцу. При свете ламп, вспыхнувших под потолком небольшой овальной комнаты, путники увидели затянутую прозрачным чехлом полукруглую арку светло-зелёного цвета, с клавишной панелью на левой стойке и широким массивным основанием. При ближайшем рассмотрении по бокам на стойках обнаружились клеммные колодки, явно предназначенные для подключения питания.
— А наверху ещё домик есть. Старинный… Пойдёмте, покажу.
Они покинули комнатку, прошли вдоль линии светильников на стене и углубились в узкий неприметный тоннель, закончившийся крутой вырубленной в скале лестницей. Лестница вывела путников в густой колючий куст, буйно произрастающий в глубине широкой террасы, покрытой густой субтропической растительностью. В середине террасы, увитый лианами, стоял красивый одноэтажный дом. Растения вольготно расположились вокруг, проросли между досок крыльца и даже выглядывали из приоткрытых окон. При приближении из ближайшего окна с сердитым криком вспорхнула какая-то не крупная яркая птичка. А из-за угла дома вышагнул, поднимая автомат, морской гвардеец Великого Князя.
Бежать не было смысла: до куста, скрывающего вход в подземелье, было около пятидесяти метров, из них метров двадцать открытого пространства.
— Стоять, не двигаться! Стреляю без предупреждения! – механическим голосом перевёл лингвер лающую фразу гвардейца. Девушки замерли, не доведя до конца движений. А вокруг Джета, начиная с ног, начало клубиться, наливаясь ослепительной синевой, прозрачное искристое облако…
— Нееет! – закричала Алиса, не надо! Джет, стоооой! Девушка рванулась к мутанту, Верена вцепилась в её руку, словно кошка, обе они потеряли равновесие и, упав, покатились по земле. Сухой горячий воздух распорола короткая автоматная очередь. Алиса глухо вскрикнула… Автомат захлебнулся, последние пули сшибли пучок листьев где-то высоко над головами. Гвардеец, выронив раскалённый автомат, прижал к животу обожжённые руки. Джет подошёл к пехотинцу почти в упор. Впереди него тусклым голубым полукругом дрожала зона активного излучения. Гвардеец находился в её границах. Исказив лицо, он закричал и бросился бежать – не верно, вихляясь, цепляясь за траву и запинаясь о корни. Из зарослей у правого края террасы раздался окрик, затем треснули два одиночных выстрела. Гвардеец взмахнул руками, сделал по инерции ещё шаг, упал, дёрнулся и застыл неподвижно. Ещё выстрел – пуля просвистела совсем рядом с головой Джета. Джет развернулся и рванулся с места, по пути, не особо разбираясь за что, подхватил обеих девушек и в три прыжка оказался в кустах. Сзади слышались крики, автоматные выстрелы. Джет почти силой спихнул девушек в колодец с лестницей и прыгнул следом. Пересчитав мягким местом с десяток ступеней, Джет затормозил, цепляясь руками за корни и мох. Несколькими ступеньками ниже Алиса сквозь зубы стонала, держась обеими руками за задетую пулей ногу, а Верена на чём свет поносила Джета на немецком. Джет спустился ближе к девушкам и сказал:
— Скорее, в ту комнату. Времени мало, они идут следом, и рано или поздно найдут этот лаз. В подтверждение его словам сверху послышались отдалённые голоса. Девушки подобрались и стали спускаться вниз, Джет полз следом.
Оказавшись в комнате, Джет в первую очередь сдёрнул с прибора чехол и стал внимательно разглядывать его.
— Надо разобраться, как это работает.
— Нашёл время! Нас вот-вот прикончат! Надо уходить в воду! – воскликнула Верена. Алиса отчего-то медлила, молча рассматривая зелёную арку вместе с Джетом.
— Вы что, с ума посходили? Самоубийцы! Уходим, пока не поздно!
— Подожди, Верена, — задумчиво процедила Алиса. – Что-то мне эта арка мучительно напоминает…
— Дверь, — сказал Джет. Большую зелёную дверь.
— Зелёная дверь… Зелёная дверь! Вспомнила! Это – литературный образ, используемый писателями-фантастами для обозначения телепорта, устройства для мгновенного переноса масс на большие расстояния, или вообще между разными слоями реальности! – воскликнула Алиса, а Джет уже во всю колдовал с клеммой, к которой подавалось питание. В пещере снаружи послышалось эхо чужих голосов. Пехотинцы обнаружили колодец и лезли вниз.
— Главное, правильно угадать полярность… Допустим, жёлтый провод – положительный… бормотал Джет, склонившись над клеммой. – Значит, так: жёлтый – в правую руку… Так… Синий – ага, вот он… Алиса, можешь включить большой тумблер, там, на панели?
Алиса сделала, как он просил. Раздался щелчок. И больше ничего не произошло. По пещере гулко разнёсся звук шагов.
— Великий Купол… Да что ж тут не так… Жёлтый… Жёлтый – «плюс»… Тогда…
В дверь с размаху ударили чем-то железным. Дверь гулко завибрировала. Послышалась перебранка, затем ударили снова.
— Верена, ты заперла её? Спросила Алиса.
— Нет, я повредила замок при открывании, он сильно проржавел. Я закрыла только на щеколду.
Ещё удар. Дверь дрогнула. Щеколда начала сгибаться.
— «Плюс»… жёлтый…
— «Плюс»? Сроду его красным обозначали! Заметила Алиса.
— Алиса, ты – гений… пробурчал Джет, выдирая из клеммы нужный проводник и зажимая в руке. Сосредоточился, ультрамариновое сияние начало, как обычно, окутывать тело…
На пульте перемигнулись лампочки. Прибор загудел, выходя на рабочий режим. Лампочки мигнули последний раз и зажглись ровным не ярким светом – красная, жёлтая, оранжевая, синяя. Внутреннее пространство арки заполнилось мутноватым зелёным туманом. Туман с каждой секундой делался плотнее, гуще, цвет становился насыщеннее.
Дверь под ударами ходила ходуном.
— Джет, что дальше? Как его настраивать?! – кричала Алиса.
— Девочки… Я… Не знаю. Что я смог себе представить – я сделал… Но что дальше – понятия не имею…
Алиса стояла перед туманом, почти касаясь его, и судорожно сжимала руку. Её комбинезон чуть выше колена набух от крови, по лицу разливался румянец. Девушка лихорадочно думала. Привычку сначала думать, и только потом нажимать на кнопки, им в ОСУЛ вживляли на уровне рефлексов с первых дней обучения.
Дверь болезненно скрипнула, словно застонала, и повисла на одной петле. В образовавшуюся щель по инерции просунулся автоматный приклад…
— Быстрее! У меня энергия кончается, эта штука жрёт, как топка крематория! – закричал Джет.
«Как там говорил Весляев? ‘Главное – оказаться в нужное время в правильном месте…’ Куда уж правильнее – телепорт, и он включен – какое место и время может быть более подходящим?!» Алиса скверно выругалась, одной рукой схватила Верену за локоть, другой рукой сорвала с пояса округлый чёрный предмет и ринулась в зелёное облако, на ходу крича:
— ДЖЕЕЕТ!!! ПРЫГАЙ!!! ПОШЁЛ, ПОШЁЛ!!!
Джет закрыл глаза, мысленно сгенерировал усиленный импульс, так, что от слабости в голове поплыли серебристые круги, с искрами отбросил провода и прыгнул за девушками, успев на лету схватить Алису за ткань комбинезона.
Дверь, грохнув последний раз, слетела с петель и звонко заскрежетала по каменному полу. Гвардейцы ворвались в комнату, заливая её автоматными очередями. Пули с визгом рикошетили по опорам арки, цвиркали о каменные стены. На панели настройки одна за другой плавно погасли контрольные лампы. В проёме арки медленно таяло неестественное, потустороннее зелёное зарево. По комнате, будто сразу после грозы, разливался свежий, прохладный запах озона.
На путешественников опустилась абсолютная, рафинированная тишина. Пропало ощущение пространства, присутствия; исчезли привычные определения – «верх», «низ», «лево», «право». Осталось только чувство огромной, всепоглощающей пустоты. Но постепенно в этой пустоте стало зарождаться НЕЧТО. Неподвижное зелёное марево начало медленно клубиться, принимать неопределённые, но всё же различимые формы. Затем оно стало истончаться, постепенно становиться прозрачным. Появилось ощущение спонтанного, хаотичного движения и чувство направления. Там, где определялось понятие «Впереди», возникли сперва размытые, затем всё более и более чётко проступающие контуры. Они сложились в рисунок, рисунок расширился и превратился в пейзаж. На фоне тающего снега, залитая ярким весенним солнцем, высилась в лазурное, ещё стылое небо суровая древняя тайга… Тут появился звук. Он был похож на шуршание сгорающего бенгальского огня. Над головами путников, окружая их, возникло красное кольцо, объёмное и лохматое, словно толстый обруч, объятый пламенем. Это пламя начало, ускоряясь, двигаться по часовой стрелке. Вскоре стало казаться, что кольцо вращается, течёт. Оно стало плавно, величественно опускаться, время от времени выбрасывая по сторонам снопики мелких, не горячих искорок. По мере опускания кольцо меняло цвет – от красного к оранжевому, от оранжевого к жёлтому, и так далее, по спектральной шкале. Когда кольцо оказалось на уровне пояса, над головами возникло следующее…
С каждым новым кольцом пейзаж впереди постепенно стушёвывался, краски тускнели, свет мерк. Путешественники попытались приблизиться к таёжному пейзажу, но не смогли ни шевельнуться, ни сдвинуться с места. После прохождения десятого кольца перед ними, закрывая пейзаж, ставший похожим на старый угольный рисунок на грязном стекле, возникла пульсирующая чёрная клякса, время от времени выбрасывающая в сторону узкие длинные щупальца. Одно из этих щупалец, выброшенное вниз, вытянулось дальше других, зацепилось за что-то невидимое в нижних пластах зелёной туманной не-действительности и стало расти, толстеть, и при этом двигаться, извиваться, напоминая «хобот» смерча. Клякса, словно подпитываемая этим «хоботом», разрослась, закрыла собой всё обозримое пространство, приблизилась и опрокинулась на путешественников, целиком поглотив их тела и сознания. Путешественники ощутили нечто сродни полёту в невесомости, и парализующая сила исчезла. Стараясь удержать равновесие, путники, не сговариваясь, сделали шаг вперёд. Раненую ногу Алисы горячей иглой пропорола резкая боль.
*********
Как и остальные, Джет не мог ни шевелиться, ни дышать: почему-то ТАМ это было не то чтобы не возможно, а просто совершенно не нужно, не естественно, как человеку не естественно, скажем, жить в раскалённой лаве.
Но сознание его никто и ничто не сдерживало, а своей Силой он учился управлять именно при помощи сознания. Правда, Силы этой, после запитывания портала в пещере, осталось кот наплакал. Как раз хватило на то, чтобы сформировать вектор, дотянуться до ближайшей ёлки на исчезающей за кляксой картинке и закрепиться на ней, оставив крохотный лучевой маячок, синхронизированный исключительно с личными энергетическими импульсами Джета. Когда чёрная воронка смерча накрыла путников, следом за Джетом в невообразимый лабиринт времён и вероятностей потянулась невидимая ниточка из бесконечного даже в своём стремлении к нулю ядерного клубка. Но Джет уже не думал об этом. Почувствовав освобождение, он вместе со всеми шагнул вперёд, чтобы не упасть вниз лицом.
…Комплекс переживал времена некоторого застоя. Притока новых кадров за последние пол-года не было. Юный Сот двенадцатый, перерождённый мальчишка с душою и сознанием Збененша, пройдя после выхода из ячейки полное обучение и достигнув тринадцатилетнего возраста, вдруг стал замкнутым, раздражительным, без конца обижался и дерзил… Переходный возраст после Перерождения проходил значительно тяжелее, самый верный способ не повредить психику неофита заключался в том, чтобы дать ему возможность во всех основополагающих постулатах предстоящей ему жизни разобраться самому и на своём опыте. Идеально было, когда у неофитов просыпалась тяга к познанию и путешествиям. В такой путь отпускать их можно было спокойно, они некоторое время странствовали, могли даже при удачном стечении обстоятельств поступить в какое-нибудь учебное заведение; но, окончив его, (а ни ксилокопы, ни бомбусы ничего никогда не бросали на половине дела – если начинали, то доводили до конца), неизбежно возвращались обратно, в “Time of fate”. Так и Сот Двенадцатый, однажды, когда собиралась очередная миссия на Запад, забрался в вертолёт сопровождения и отказался вылезать оттуда наотрез, сказав, что хочет увидеть наяву места, которые с самого перерождения являются ему во снах. Разумеется, отговаривать Лютенвальд не стал, это было не в правилах Комплекса. Подошёл, долго поглядел в глаза, произнёс мысленно древнюю, как корни ясеня Игдрассиль, формулу, пронесенную через всю долгую жизнь с того самого памятного вечера, когда его, молодого, полного энтузиазма Ученика, ею же провожал в темноту наступающей Ритуальной Ночи Посвящения старый мельник Курт: «Иди туда, где пировал Тёмный Жнец, проведи там ночь, и возвращайся обратно…»
Миссия не вернулась. Короткие поиски были организованы, скорее, для очистки совести: все знали о бесчинствующих тогда на Севере Шуренских Беглецах… Но Збенеш был жив. Лютенвальд знал это. Для того, кто на короткой ноге со Жнецом, число «два» проклято, и там, где случились две встречи, неизбежно случится и третья…
Место Збенеша в Дюжине заняла Иминай – странная, самобытная местная девушка – вундеркинд, за несколько лет прошедшая обучение от старшей школы до аспирантуры и ставшая ближайшей соратницей Лютенвальда и первым человеком, который не только шагнул за порог «Зелёной двери», но и сумел вернуться назад. А в прошлом месяце и она отправилась в Полесье, сопровождать груз очередных порождений лютенвальдовских экспериментов — то ли научных, то ли алхимических безумств. Вернуться она должна ещё очень не скоро – пока конференция, пока утвердят и проведут испытания – пол-года, не меньше… Удовлетворить просьбу Джета Лебош принял решение ещё тогда, когда слушал сбивчивый рассказ этого канадского мутанта, больше похожий на захватывающий фантастический роман… Хотя, всё, что происходило за просвинцованными оболочками бункеров «Time of Fate», собственно, и было фантастикой для этого бедного, отброшенного на века в прошлое ядерным сумасшествием, мира.
Проблема возвращения из «Зелёной двери» стала для Лютенвальда навязчивой, почти доведя его до помутнения разума. Но, как он ни бился, что бы ни предпринимал, какие бы смелые ни выдвигал предположения и гипотезы, «Зелёная дверь» открывалась только на выход и обратно решительно никого не пускала. Кроме Иминай… В конце концов, учёный решился. Это открытие было его венцом, высшим смыслом всей бесконечной вереницы его жизней. И более топтаться на одном месте было нельзя. Нужно найти принципиально новое, дерзкое, революционное решение. Но ничем более дерзким, нежели идеей шагнуть в портал самому, Лютенвальд не располагал. Время сейчас было удобное: в отношениях с Западом относительная стабильность и даже некоторый застой, агентура работает слаженно, финансы не то, чтобы в роскошном, но далеко и не в самом плачевном состоянии, а сам профессор прошёл очередное перерождение всего пол-года назад, и теперь у него в запасе имеются как минимум шесть-семь десятков лет, а если во-время начать регулярный приём протовещества – то и доброе столетие.
В общем, Завещание на имя Иминай Вынтене он оформил на прошлой неделе, честь по чести, пригласив своего лучшего юриста и друга Акима Зертаки, одного из дюжины, которую завершали сначала Сот – Збенеш, а после – Иминай. Теперь оставалось только дождаться, когда откроется крышка ячейки Джета, убедиться в добром здравии последнего, и не пропустить мгновения, когда реальность в своём очередном витке пресечётся с темпоральным вектором обратного отсчёта, и можно отправляться в путь. А пока Лебош Лютенвальд сидел, рассматривая сверху разноцветную шестигранную мозаику «рамки», и прокручивал в памяти продолжение удивительной истории Джета.
Кабинет был мягко освещён лампами вечерней подсветки. Основной свет, при яркости которого можно было смело делать операции с использованием микроскопов, бездействовал. Шельма прохаживалась от панели «Церебро» до окна, скрестив руки на груди. Её лицо выражало задумчивость с примесью недовольства. Профессор сидел в дальнем углу, поставив гравикресло в пол-оборота к центру комнаты, и перебирал пальцами по подлокотнику. Положив на другую его ладонь свою, узкую и изящную, перед ним, прямо на передней панели кресла сидела Флэйм, его красавица-жена, по прежнему тоненькая и юная, но с заметным рельефом мышц на не прикрытом коротким топиком животе и сильных, загорелых руках. Чуть склонив голову набок, она внимательно слушала мужа, не забывая время от времени кивнуть в сторону будущей напарницы: мол, я помню о тебе, не теряю из поля восприятия.
— Девушки, я ничего не могу вам приказать. Не в данном случае. Дело слишком ответственное и слишком опасное. Анна, тебе в этом деле просто нет равных – без возможности откачать его Силу, заполучить мутанта живым шансов практически нет. Таня, ну а ты сама вызвалась сопровождать и страховать Анну… Хотя, признаться, лучшего напарника для неё среди наших и подобрать-то сложно. И всё же, я ещё раз предупреждаю вас обеих об очень высокой опасности, и прошу: подумайте хорошенько. Если ты откажешься, Анна, то я скорее откажусь от захвата мутанта, нежели стану приказывать тебе. Я не хочу потерять ни одну из вас. Но – не смогу, как бывает в рядовых случаях, немедленно и в полную силу прийти на помощь.
-Хм! – фыркнула Шельма, — а вот, можно подумать, не было случаев, когда Вы, Профессор, не могли прийти на помощь ни медленно, ни быстро – вообще никак! Ничего ведь, справлялись. Живы, как видите, и даже не то, чтоб на здоровье жалуемся… Только полкило вот лишних, за последние два месяца безделья – тренируйся хоть до уползания из Комнаты на четвереньках, а адреналина от хорошего, настоящего дела этим всё равно не заменишь!
Флэйм слегка улыбнулась, самым краешком рта. Из-под настроечного пульта «Церебро» выбрался лохматый толстый котяра, рыжий в крупных неправильных белых пятнах… Или, наоборот, белый – в рыжих… ну, корова, да и только. Запрыгнул на подлокотник кресла, запереступал мягкими венчиками лап, выгнул спину и затянул не по размеру тоненькое, заливистое: «Мррррмиииа-ааааааааууууу…..» Профессор улыбнулся и погладил бело-рыжего нахала. Кот потянулся всем телом, изо всех сил давая понять окружающему миру, что его не гладили последних лет пять или больше, а глаза Татьяны чуть сузились, вся она стала тоже чем-то похожа на гибкую насторожившуюся кошку, а сзади, на уровне шортиков в стиле «видимость приличия», выметнулся дымчатый призрачный хвост с заострённой кисточкой на конце, резко метнулся из стороны в сторону, (будь он материален – ей-богу, в борту кресла осталась бы заметная вмятина), и растаял в воздухе. Котяра уставился на это представление, и, не долго думая, решительно направился прямо к мутантке. Пространство снова огласило звонкое приветствие-требование-жалоба. Девушка заливисто рассмеялась, сразу как-то непринуждённо разрядив обстановку, и тоже стала гладить кота. От рокочущего мурлыканья, казалось, завибрировали и кресло, и пол, и даже монолит «Церебро». Кот пару раз покрутился туда-сюда под её рукой и вальяжно растянулся на «капоте» кресла. Не достигнув нескольких миллиметров до поверхности, тело кота стремительно и неуловимо изменилось, заклубилось, словно распадаясь на молекулы и атомы, и на жёлтую поверхность капота вместо кота осыпалась приличная куча мелкой чуть изжелта белой субстанции, больше всего напоминающей манную крупу. Тут засмеялся уже профессор.
— Четыре килограмма, ровно! Я взвешивал, — сквозь смех прокомментировал Ксавье.
Шельма замерла, словно в сценке флэш-моба, с расширенными глазами и слегка приоткрывшимся ртом, в котором явно застрял не заданный вопрос: «ЧТО ЭТО?!» Флэйм не показала такого явного удивления: она видела забавную метаморфозу зверька не впервые.
— Да не удивляйся так, Анна. Будто ты метаморфов не видела!
Шельма спохватилась, выровняла осанку.
— Нет, ну, видела, конечно, как не видеть… Но – чтоб вот такое… Кот – и вдруг… В кучу какой-то крупы… Такое – впервые, профессор, честное слово! Откуда у Вас это чудо природы?!
— Подарок от Дэстэни, после её неожиданного позавчерашнего посещения. Сказала, что каким-то одной ей понятным способом выторговала этого бандита у самого Смерти. Говорит, кот давно жил у того, всё никак не мог решить – то ли уже на Тот свет, наконец, податься, то ли остаться на этом… Не хватало мелочи: сущности, которая готова была бы «поручиться» за кота, оставив Смерти в залог эксклюзивное право на свою жизнь в любой момент, когда ему заблагорассудится это право реализовать. Ну, а Смерть жалел бедолагу, не отправлял на Тот свет в приказном порядке. Слабость у него к кошкам, видите ли. Вот и дождался, Дэстэни возьми, да поручись за кота чьей-то жизнью, кто, как она разглядела в ближайшем будущем, был гарантированно обречён в определённый день и час. А Смерти-то не жалко, да и знал, что кот давно вернуться к живым мечтает. Ну, и согласился. Да на прощанье ещё косой своей субатомной – шшших, срезал шерсть на хвосте, с самого кончика, прошептал что-то, так, что с горной вершины сошла печальная, задумчивая лавина. Не возьмусь объяснять механизм, мне с вами хватает исследований, как в деталях ваши способности работают, но результат вы только что видели: кот обрёл умение распадаться на атомы и переструктурировать их в гранулярно-гелеобразную форму… Проявляется в моменты экстаза – когда гладят, когда приятно, когда тепло, когда сыт… Возможно, проявится и при критическом раздражении – не знаю, не проверял. Правду ли рассказала ясновидящая, или приврала, но факт кота – на лицо.
Тем временем кот так же непринуждённо «собрал» себя обратно и мягко соскочил с кресла. Он получил требуемую порцию ласки, и теперь пылинка в углу интересовала его куда больше.
Потешившись над чуднЫм котом, вернулись к заданию. Дэстэни, собственно, затем и явилась, чтобы сообщить Чарльзу Ксавье о появлении в ближайшем обозримом будущем невиданного до сих пор мутанта, способного, говоря обобщённо, становиться в форс-мажорных обстоятельствах ходячей атомной бомбой. При этом, самому мутанту ничего не делается, наоборот, он только становится сильнее – радиация является для него скорее пищей, нежели смертельной опасностью. В довершение к такой жуткой картинке, мутант будет стихийным, совершенно не обученным и не способным ни управлять своей дьявольской силой, ни контролировать её, случись ей, не дай Бог, вырваться на свободу. Ко всему прочему, пророчица предупредила, что о перспективе появления этого сатанинского создания откуда-то уже прознали и Магнето, и даже Апокалипсис, и оба очень не против заполучить мутанта в своё распоряжение. Что уж они там с ним собираются делать, Дэстэни не распространялась, но явно не запитывать электросети приютов для обездоленных детишек, и Иксмэнам необходимо было перехватить мутанта до того, как на его след нападут враги. Если не хочется увидеть мир, стонущий под игом магнитовских мутантов, либо же… Либо же, в случае, если мутантом завладеет Апокалипсис, то вскоре никто уже не увидит никакого мира.
Для локализации мутанта необходимо оказаться в определённое время в определённой точке, указанной Дэстэни – единственной, для которой пророчица смогла, (или захотела), назвать точные координаты. Эти координаты доступны только в определённый, довольно короткий временной период, в который мутант по каким-то ведомым лишь его величеству Случаю причинам тоже будет находиться там. Или – его надо спровоцировать там оказаться. Попасть в указанную точку можно, только пройдя по касательной кольца, опоясывающего Ось Времени. Первый отрезок пути лежал туда.
На следующее утро девушки собрались в нелёгкий путь. Пылающие красно-оранжевые вставки на костюме Флэйм эффектно дополняли жёлто-зелёную гамму комбинезона Шельмы. Рюкзаки плотно, но не стесняя движений, лежали на спинах. Оружия у девушек не было, ибо они сами были весьма грозным оружием.
Девушки спустились в ангар, где Циклоп, поджидая, прогревал двигатели «Ястреба». Он должен был доставить их в область, где Ткань Мирозданья была максимально тонка, для осуществления перехода к Оси Времён. Поднялись на борт, уселись в кресла, застегнули ремни. Створка шлюза отошла в сторону, Циклоп вывел горизонтальные турбины на форсаж, и «Ястреб», на секунду зависнув, рванулся на волю, вдавив пассажирок в компенсационные подушки кресел троекратной перегрузкой.
К месту перехода прибыли в течение часа. «Ястреб» опустился на каменистый берег ручья, сбегающего с живописной горы, на склоне которой, в небольшой карстовой пещере, и располагалась Точка Портала. Шельма сняла с пояса и проверила «ключ». Приборчик включился, перемигнулся тремя цветами, от зелёного к фиолетовому, и тихонько загудел, как телефон, поставленный на вибросигнал. Девушка отключила и убрала прибор, и вместе с напарницей спустилась по трапу на широкий пляж. Циклоп вышел проводить путешественниц. Но достичь неприметной тропинки, серпантином вьющейся от подножья к пещерке, Иксмэны не успели. Из-за скалы, бросая на маленькую долину густую тень, величественно вышагнул Апокалипсис. Циклоп одновременно нажал кнопку экстренного вызова на переговорном устройстве и снял свои знаменитые солнцезащитные очки. Стрекочущую летнюю тишину раздробил гранитный смех безжалостного гиганта. Бой начался.
В эти мгновения двигатели гамбитовского самолёта уже рисковали взорваться от перенагрузки, а «боевые близняшки» едва могли дышать, вдавливаемые в синий мех отца, и Росомаха в соседнем кресле беззвучно крыл чёртово ускорение чем-то замысловатым и по-японски. Гроза предпочла добираться «своим ходом», сославшись на то, что она не килька, чтоб упаковываться шестой в трёхместную машину, особенно притом, что двое из пяти остальных – Зверь и Росомаха. Джина без долгих размышлений решила составить ей компанию.
Команду «Х» опередил Магнит. Спикировав на поле битвы так, что от плаща по воздуху протянулись визуально заметные треки, старый друг и верный враг профессора, к удивлению и облегчению Иксмэнов, без рассуждений выбрал их сторону «баррикад», сходу прикрыв девушек электромагнитным щитом от очередного удара смертоносного щупальца-бича. Видимо, заядлый человеконенавистник понимал, что в случае победы Апокалипсиса ему больше некого будет ни любить, ни ненавидеть. Срикошетив по неожиданной преграде, бич обратил в пыль и осколки внушительный валун у подножия скалы справа от защищающихся. Однако, второе щупальце успело обхватить за пояс Циклопа и отбросить его далеко на камни пляжа, чудом не размазав мутанта о борт их собственного самолёта. Тут поднялся резкий, холодный, порывистый ветер, со скоростью истребителей принеслись откуда-то рваные синие мешки облаков, и ударили первые молнии. В бой вступила подоспевшая Гроза, а рядом с «Ястребом» выскакивали на камни, выстраиваясь в боевой порядок, примчавшиеся по сигналу тревоги друзья.
Надо сказать, Апокалипсис тоже не рвался к лаврам крейсера «Варяг» или брига «Меркурий», и выступать «без ансамбля» не собирался. Откуда-то со стороны горных вершин, с эффектным левым креном совершив манёвр парного разворота, вышли на позицию атаки два Всадника, а из соседнего лесного распадка, как чёрт из табакерки, выскочил Злыдень. Всадники всегда атаковали грамотно, бесстрастно, с максимальной разрушительной эффективностью. Злыдню было всё равно, на ком отрываться – лишь бы выместить свою злобу. Ну, Злыдень, что сказать. Прозвища ведь, в отличие от имён, не «с потолка» берутся. В общем, великим стратегом его назвать было нельзя, но легче от этого не становилось: силы-то у него, как ни крути, было не меряно.
Магнит расширил энергощит и занялся Злыднем. Близняшки, переглянувшись, объединились, и с двух весьма точных, (регулярные тренировки – наше всё!), ударов буквально разнесли на атомы одного из всадников. Но другой, маневрируя с дьявольской ловкостью, как Очумелый Заяц после чаепития у Шляпника, успел чувствительно «укусить» Гамбита, промазавшего по скачущей мишени двумя пиковыми тузами сразу, (второй непринуждённо выхватив, разумеется, из рукава), и навязал сложный бой Джине, находившейся на заведомо не выгодной позиции. В результате Джина, сделав тройной кульбит, скорчилась за деревом, стараясь унять боль в повреждённом колене, а от самолёта Гамбита осталась груда искорёженных дымящихся обломков. Всадник, на полной скорости нёсшийся прямо на вертикальную скалу, ушёл в длинное кобрирование, сделал полупетлю с бочкой, как раз где-то на уровне пещеры, и, погасив таким образом ускорение, изготовился было для новой атаки, но тут воздух прорезала вертикальная двусторонняя вспышка, раздался короткий, нисходящего тона, свист, прервавшийся сухим трескучим хлопком разряда, и над горным склоном, сияя нестерпимой для глаз синевой, раскрылся узкий веретенообразный портал. Из него, разбрасывая медленно тающие в воздухе аспидно-чёрные ошмётки квазивещества структуры Коридора, вывалился странный летательный аппарат с пилотом, сидящим в седле и вцепившимся в рукоятки управления. Аппарат приподнятым носом ткнул опешившего, совершенно деморализованного Всадника в бок, перевернул, смял и проехался по нему, словно перегретый утюг по синтетике. БОльшая часть всадника вместе с его биомеханической лошадью просто аннигилировала, а немногочисленные останки осыпались на каменистую почву, словно бесформенный мусор из клюва грейфера на базе приёма вторичных ресурсов. Возмущённый неслыханной наглостью пришельца, Апокалипсис переключил внимание на него, и немедленно получил хороший лазерный заряд от очухавшегося Циклопа и полновесный прикуп из пиковой дамы и трефового туза – от Гамбита. Пришелец повёл себя странно, даже не подумал провести манёвр уклонения при совместной парной атаке, и в результате сам попал под удар Циклопа. Луч, на проходе зацепив летательный аппарат, больших разрушений не нанёс, но, похоже, повредил один из органов управления. Аппарат дёрнулся и стал заваливаться вправо. В это время из-за низкой гряды поливающих поле битвы проливным дождём облаков выскочила Гроза. Не разобравшись в позиции пришельца и приняв его за очередного сторонника Апокалипсиса, Гроза немедленно обрушила на него длинную развесистую молнию. Шельма сорвалась с места и понеслась к подруге, чтобы предупредить о непричастности пришельца, как минимум, к козням врагов, а пилот аппарата выхватил откуда-то смешное, напоминающее детский стреляющий целлулоидными шариками пистолет, орудие, с широким раструбом на стволе, и направил раструб на молнию. С различимым даже на земле чавканьем прибор бесследно поглотил разряд. Апокалипсис расхохотался и выкинул щупальце, явно намереваясь смахнуть аппарат, как надоедливую муху. Циклоп ударил лазерным лучом, близняшки зашвырнули следом ощетинившийся протуберанцами огненный шар размером с футбольный мяч, Татьяна изобразила гвардейский боевой огнемёт, на миг просто утопив нижнюю половину монстра в бушующем пламенном вихре, а гамбит «скинул с кона» полновесный бубновый флэш-рояль, разорвавшийся под ногами Апокалипсиса смертоносным пятиступенчатым фейерверком. Апокалипсис покачнулся. Щупальце опустилось на камни, поддерживая равновесие колосса. Во взгляде явственно читались озадаченность и удивление. От уровня его груди, сквозь клубящееся облако пыли, мусора и дыма, ударила ответная плазменная струя. В этот миг перед падающим аппаратом, в паре метров над поверхностью земли, снова раскрылась щель межпространственного портала. Пришелец как-то сумел немного выровнять машину, и она стала проваливаться в щель, унося седока из самого пекла чужой войны. Тут плазменный заряд Апокалипсиса достиг цели, и из хвостовой части почти скрывшегося в щели аппарата повалил густой столб жирного смолянистого дыма, который долго висел потом над местом ухода случайного, абсолютно безвинно пострадавшего гостя. Между его внезапным появлением и печальным исчезновением прошло не более двух минут…
— Не понимаю, я что, удостоилась звания почётного подопытного кролика, только меня забыли об этом уведомить? Ну, так сделайте милость, уведомите! Не забудьте фанфары, шёлковую «дорожку» и звание «Мисс О.С.У.Л.». Вне кастинга. В качестве моральной компенсации.
Шеф, Великий и Могучий, барабанил пальцами бравурный Марш Кротов. Внимательно дослушав раскрасневшуюся от негодования сотрудницу, («Чёрт возьми, а как ей идёт, а!»), господин Кисляев, ой, пардон, пардон – Командор, изменил позу и задел кончиками пальцев сенсор на глянцевой поверхности стола. Послышался мелодичный музыкальный перезвон, и Командор жестом фокусника достал откуда-то из чёрных самшитовых недр своего кабинетного монстра маленький стакан тонкого коричневого стекла в вычурном серебряном подстаканнике. В стакане был знаменитый крепчайший чай, рецепт которого Шеф в какие-то совершенно лохматые времена своего буйного студенчества привёз с психологической практики в каторжных колониях особого режима на иридиевых рудниках скованной адскими морозами и вечными льдами планетки Эпулари. «Чёртов эпатажник, позёр!» — подумала Алиса, пока переводила дыхание, и собиралась было продолжить монолог, но спокойный, ровный, даже немного вкрадчивый голос Командора, казалось, лишил её одновременно дара речи, воздуха, а заодно и права вообще открывать рот.
— Дорогая, я бы не стал Вас просить, ибо вам так несказанно идёт этот праведный румянец – но, увы! Мы на службе, рабочие интересы – превыше всего, а посему – сделайте милость, успокойтесь. Поберегите нервы, они не регенерируют даже у самого лучшего и самого очаровательного инспектора О.С.У.Л. Тем более, Вы ведь знаете, что всё равно потратите их напрасно и не измените абсолютно ничего.
Алиса вскинулась, приоткрыла карминовые губы, набрала в лёгкие воздуха… И выдохнула его обратно. Серая стальная плита его взгляда, ледяного, как полярная шапка той самой Эпулари, которой было обязано своим происхождением дьявольское пурпурное зелье в стакане Шефа, навалилась на Алису, превратив её из гордой красавицы – Инспектора по особо щепетильным делам – в маленькую беззащитную девочку-простушку, мысленное пространство которой едва начинало распространяться дальше продажи коз и собирания полузнакомых трав на лесных полянах. Нет, ну, вот как он умел такое, а? Как можно всю решительность, весь внутренний напор, под которым с первой атаки капитулировали короли, философы, мастера Дзен – погасить в один миг, в зародыше, одним-единственным взглядом, каким могут смотреть только бесчувственные камни, отсчитывающие столетия, словно секунды?
— Ну, вот, чудненько. Итак, повторю задание. Редко это делаю, заметьте. И ещё реже даю кому-то задания устно. Это означает – запомнить. Дословно, до интонации, ибо может оказаться важным даже это…
На следующее утро Алиса, как обычно, прошла комплекс упражнений, потратила двадцать минут на душ, пятнадцать – на завтрак, и ровно в девять-тридцать была в «обезьяннике». Предстартовая гостиная была мягко освещена утренним солнцем и предоставлена в полное распоряжение Алисы на ближайшие полтора часа… Это она так думала. Но, как и большинство помыслов Шефа, планы относительно этого задания оказались непредсказуемы. В кожаном кресле возле торцевого окна сидел Ольгерд. Про себя Алиса, конечно, звала его Олегом. В лицо – никогда. Ольгерд весьма трепетно относился к своему имени, родовому дереву и прочей условной чепухе, и страшно обижался, когда кто-то допускал малейшие искажения в обращении к нему. Ольгерд был уже в комбезе, оружие и биоэнергетический зонд пристёгнуты к поясу.
— Привет, Ольгерд, — бросила Алиса и пошла экипироваться и получать маршрутную карту. Когда открыла дверь в коридор, к удивлению своему обнаружила там Командора. Он стоял, облокотившись на подоконник. В левой руке был неизменный подстаканник со стаканом эпуларского чая. Откуда он их берёт – из стен, что-ли, вытаскивает своим убойным взглядом? Шеф поднял руку в приветствии – и одновременно в призыве не задавать лишних вопросов.
— Идёмте, Алиса. – Без дополнительных пояснений, (впрочем, как и всегда!), Великий и Могучий скрылся за дверью инструктажной. Алиса зашла следом, закрыла за собой дверь. – Садитесь. Шеф кивнул на кресло возле журнального столика.
— Будь я даже вполовину столь же высокородна, как Ваше… — начала Алиса едкую фразочку, вычитанную в каком-то приключенческо-историческом романе.
— Молчать! Сесть, я сказал. Шутки кончились, спецагент Траум. Итак, задание Вам известно. Сейчас Вы получите маршрутные указания. А затем я ознакомлю Вас с новейшим экспериментальным прибором, созданным на основе изобретений того, кто является целью вашего поиска.
Через несколько минут, понадобившихся для усвоения информации из мнемографа, Алиса держала в руках чёрный полированный предмет, больше всего похожий на маленький кабачок, выточенный из обсидиана.
— Хронореверс. Прибор экспериментальный и далёк от совершенства, но он способен удерживать в памяти последнюю точку вашего пребывания в пространстве-времени и вернуть Вас туда. Действие прибора однократно, достичь большего пока не удалось. Очень надеюсь, что в скором времени улучшить его нам поможет сам Изобретатель. Чтоб задействовать прибор, достаточно неподвижно встать в любой точке концентрации временного поля, отличной от нулевой – то есть, фактически, в любой точке пространства-времени, из которого Вы хотите уйти на предыдущую «пересадочную станцию», и крепко сжать прибор в руке. Дальше всё произойдёт автоматически. Говорю сразу: в состоянии ли он будет вытащить, скажем, двоих – понятия не имею, прибор никто не проверял в деле, Вы – первая. Гордитесь. Ваш сопровождающий Наблюдатель – Ольгерд. Как всегда, он не станет ни во что вмешиваться, но будет обозначать точки отсчёта и обеспечивать надёжную связь с ними, таким образом страхуя Ваше возвращение. Всё. Теперь – в путь. И да поможет вам Время.
Та-аак… Теперь и во времени будут эти вечные назойливые сопровождающие наблюдатели. Очаровательно! Алиса молча просверлила Командора взглядом, вложила хронореверс в подсумок, висящий на левой стороне пояса, повернулась «кругом» и вышла, стараясь держать осанку, как минимум, королевы.
В «обезьяннике» пахло озоном и стояло низкое ровное гудение – разогревались двигатели аэроциклов и блоки питания хронотранса. «Трамвая», как звали его не многие посвящённые. Аэроциклы уже стояли в цапфах стартовой камеры. Алиса кивнула Ольгерду, кивок в ответ, напарники забрались в сёдла машин, пристегнули «упряжки», вставили маршрутизаторы в слоты панелей управления и одновременно перевели ключи в положение «Старт». Гудение переросло в гул, заполнивший всё слуховое пространство, и окружающая действительность потонула в малахитовых разводах Межвременья.
Алиса мысленно «просматривала» маршрут, пытаясь угадать, пройдёт ли всё гладко на этот раз, или, как обычно, где-нибудь будет поджидать очередная зад… Очередное непредвиденное стечение обстоятельств. Прямого вектора в пространство-время, где живёт алхимик, маг, поэт и учёный в одном флаконе – Лебош Лютенвальд – проложить не удалось. Однажды мир этого Пакета посещать уже доводилось, и с построением вектора была та же петрушка. Две «пересадки», одна – в отдалённой нейтральной области «лестницы Шаданакар», далее – приграничный мир уже искомого пакета, и только потом – точка прибытия. Рискованно. Ну, а когда у нас увеселительные-то прогулки были… Больше всего её смущал «Шаданакар». Войти-то туда никогда ещё проблемы не составляло, а вот вместо целенаправленного выхода выскочить через «слепую зону» — ничего не стОило. И тогда если на что-то и останется надеяться, так это на новоиспечённую диковинку, хвалёный «хронореверс»…
На удивление, Шаданакар проскочили на одном дыхании, словно с горки на санках. Нужный проход сосредоточился в континууме тютелька-в-тютельку, секунда в секунду. Аэроциклы рванули на форсаже, неделимым тандемом. В расщелину вошли крайне удачно, но тут машина Ольгерда покачнулась, задела стабилизатором пузырчатую гелеобразную псевдоматерию стенки и развернулась наискосок, теперь уже бороздя обе стены – одну носом, другую кормой, оставляя на субстрате первородного Безвременья рваные хлопьеобразные следы, тут же затягивающиеся бурой плесенью Хаоса. Алиса до боли сжала рукоятки управления, стараясь не запаниковать, не рвануть машину в сторону, не начать торможение. Сзади послышался электрический треск. Субпространство континуума озарила ослепительная вспышка. Экран заднего визора, адаптировавшись к свечению, сравнимому с сиянием сварочной дуги, показал обозначившийся неверный, струящийся контур «слепого» портала. Алиса вжалась в сиденье аэроцикла и замерла, направив всё – усилие, мысли, желания – лишь на одно: удержать направление, не сместить рукоятку ни на миллиметр. Долей секунды для включения фиксирующего штурманского бота уже не было, отпусти рукоятку – и ты межвременной Робинзон… Сзади раздался высокий металлический визг, свет портала на мгновение померк: потерявший управление аэроцикл Ольгерда неуклюже, боком, продолжая коверкать и взбалтывать «кисель» стены, входил в «слепой» портал… Глухой утробный хлопок – и всё кончилось. Свет погас мгновенно, как и появился. От контура портала, поглотившего машину напарника, не осталось и следа. «Вот тебе и Наблюдатель…», с запоздалым страхом и неожиданной грустью подумала Алиса. Тут перед носом её машины обозначилась точка, стремительно разросшаяся в чёрный квадрат, украшаемый росчерками алых, лимонных и голубых молний, послышался характерный чавкающий звук, подобный звуку открытия вакуумной камеры… Слава Хроносу, выход! На секундомер Алиса посмотрела, только когда передняя часть машины уже погрузилась в густую ночную тьму портала. Прибор показывал опережение графика хода на тринадцать миллисекунд, и с каждым мгновением значение увеличивалось. Согласно расчётному графику, в момент прибытия на последней «пересадочной станции» должен быть разгар дня.
Едва Алиса миновала «мембрану», ночь вокруг взорвалась воем, свистом, выстрелами, разрывами, криками, и бог весть, чем ещё, что сознание просто уже не успевало «переварить». В точке выхода кипело сражение, похожее на боевую массовку из второсортной бюджетной киноленты. Действующих лиц Алиса различить не смогла – всё кружилось, куда-то неслось, мелькало кляксами броских, аляповатых пятен неестественной чистоты и яркости. На долю мгновения пространство озарила огневая вспышка, двойной алый луч прорезал воздух наискосок, Алиса скорее рефлекторно, нежели сознательно, успела отдёрнуть руку – левая рукоятка управления превратилась в маленький факел… Система безопасности сбила огонь, но от рукоятки осталась бесформенная, оплавленная культя… Вверху и справа, метрах в тридцати, мелькнула крылатая белая фигура, Алиса с запозданием поняла, что это была женщина, закутанная в белое, с двумя серповидными крыльями по бокам… Вокруг женщины закружился плотный, заметный невооружённым глазом вихрь, внутри которого плясали короткие синие молнии разрядов… Алиса машинально вдавила кнопку экстренного перехода в следующую Точку, но индикатор пискнул и мигнул красным – недозаряд, нужно ещё какое-то время… А его не было: из вихря, всё ускоряющегося вокруг «белой леди» и сделавшего её почти неразличимой, ударила длинная, ветвистая молния с явными признаками тремора, и, распадаясь на отдельные, тонкие, мелко дрожащие стрелы-лучи, понеслась к аэроциклу. Алиса выхватила «обжору», сразу потеплевшего от прикосновения, и направила тупую воронку раструба на молнию. «Обжора» чавкнул, легонько дёрнулся, панель засветилась белым, плавно «перекрасилась» в голубой, затем – в жёлтый… Великий Космос, да откуда ж тут столько энергии-то! Боковым зрением девушка увидела другую фигуру, тоже женскую, эффектно обтянутую вырвиглазно-зелёным комбинезоном с такой же жёлтой вставкой посередине… «Из спортзалов не вылазит, стерва, когда не играет в сверхзвуковой истребитель!» — оценила Алиса подчёркнутые комбинезоном безупречные формы… Женщина, крича что-то неразборчивое, бросилась наперерез «шаманке» со смерчем и молниями, но в этот миг впереди, окутанное удушливыми серо-чёрными облаками, поднялось нечто, напоминающее кошмарное видение из детской страшилки: не то робот, не то голем, вытесанный из камня и украшенный металлическими элементами… Синий и белый цвета безвкусно, но устрашающе сочетались на его то ли одежде, то ли броне с чем-то ещё, с чем – Алиса разобрать уже не смогла, ибо голем пафосно поднял суставчатую, толстую, как объевшаяся анаконда, руку, которая метнула в направлении аэроцикла белёсо светящийся, извивающийся бич. В душный ночной воздух громоздко посыпались валуны низкого, рокочущего смеха. Мозг Алисы находился на грани отключения – настолько неправдоподобно, картиночно, мультяшно выглядело всё происходящее. Как при замедленной съёмке, Алиса увидела мерзкое, агоническое движение бича-щупальца слева, у самого борта машины. Тут сзади беззвучно ударили две широкие малиновые ленты – «Лазер», — успела подумать Алиса. Впереди, над скрытым клубящимся дымом корпусом голема, выметнулась плазменная вспышка, смех захлебнулся, бич рухнул куда-то вниз. Навалилась удушливая волна отвратительного, тяжёлого запаха. Голем ударил в ответ лазеру чем-то, проассоциировать что Алиса уже не успела: сознание косо скатилось в спасительную тишину обморока. Она уже не видела, как индикатор на панели перекрасился в зелёный, и как подбитый, дымящий, как труба крематория, аэроцикл, сжигая в реакторе последние крупицы распадающегося плутония, вошёл в мерцающий ореол открывшейся щели.
— Я шёл по тайге долго, — продолжал Джет. -Пару раз спал, устроившись между какими-то корнями, покрытыми мхом толщиной с мою руку. Пил из попадавшихся по пути ручьёв – вода в них была чистой, анализатор молчал, неизменно подмигивая зелёным: безопасно. Есть не хотелось. За исключением того, что почему-то всё сильнее и сильнее хотелось чего-нибудь сладкого. Под вечер второго дня дошло до такого, что я даже попробовал жевать смолу какого-то дерева, названия которого я не знал. Густая коричневатая масса имела резкий, но очень приятный запах и оказалась немного пряной и приторно-сладкой на вкус. От неожиданности и количества желанной сладости у меня слегка помутилось сознание, и мне пришлось усилием воли заставлять себя есть аккуратно и не терять контроля над объёмом съеденного. Наевшись, я уснул прямо у корней дерева со смолой. Мне снились какие-то бури, смерчи и грозовые облака, из которых в конце концов полилась густая, тягучая, явно сладкая масса насыщенно-жёлтого цвета с периодическими тёмными слоями чего-то ещё более густого и вязкого. Затем сон «отодвинулся», словно камера видеооператора отошла в перспективу, и я перестал различать детали – подо мной была лишь густая, лениво волнующаяся янтарно-жёлтая субстанция в широкую чёрную полоску… Проснулся рывком, словно кто-то грубо встряхнул меня за плечи, одновременно включив ослепительно-яркое освещение. Но не свет поразил меня в первый миг после пробуждения, а запах. Точнее, запахи. Лес цвёл. И я различал по запаху больше сорока видов разных цветущих растений, хотя назвать из них едва ли мог хотя бы десяток. На дереве надо мной сидела кукушка. В кусту копошилась синица. И они пахли по-разному! В пяти метрах к северу под землёй в норе была мышь, а с нею – пятеро новорожденных мышат. Я различал запах каждого. А по стволу дерева, на которое я опирался спиной, медленно стекали тёмные капли прошлогоднего мёда. Мне выпала удача наткнуться на заброшенную борть, по счастливой случайности не обнаруженную медведем или каким-нибудь другим сладкоежкой. Дикого мёда я не видел и тем более не пробовал никогда в жизни, впрочем, как и «домашнего»: под Куполом Гермополиса обитали единственные общественные насекомые – осы. А осы мёда не производят. Поэтому я сначала и не смог определить происхождение «сладкой смолы», приписав её к каким-то древесным сокам. Теперь я точно знал вкус, а, самое главное, запах мёда. Голод мне больше не грозил.
Идти стало несказанно легче. Опасности я теперь не боялся: открывшееся чутьё поразительной силы предупредило бы меня о ней задолго до встречи. Я шёл ещё неделю, периодически находя в тайге дикий мёд, которого, как оказалось, было предостаточно, даже если не тревожить пчёл, а вскрывать только заброшенные гнёзда. Дня через три к моему «сверхобонянию» стал добавляться столь же чуткий слух. Теперь мышей в норах я не только «унюхивал», но и слышал. Впрочем, обоняние всё равно превалировало. А к концу недели гораздо большее неудобство, чем корневища, ползучая трава и болото, мне стали доставлять скафандр и одежда под ним. Поскольку всё это стало мне как-то катастрофически велико. Однако, понимая, что возле какого-нибудь случайного очага заражения и сверхобоняние, и суперслух помогут мне не больше, чем в сугробе – холодильник, я упрямо продолжал тащить на себе ставший несуразным и жутко не удобным скафандр. В тот момент я сам себе до смешного напоминал героя книги, взятой как-то у Привратника Энрика, (он был фанатом «довзрывной» литературы, и подобных книг у него было множество). Там экспедиция отважных первопроходцев отправляется на Венеру, чтобы исследовать урановую аномалию. Так вот, когда их вездеход попадает в очаг взрыва, уцелевший рейнджер вот так же, в тяжёлом, неуклюжем скафандре, идёт через болото к своей ракете, да ещё и тащит на плечах израненного товарища. Книгу я тогда «проглотил» за одну ночь, и с тех пор частенько «инсценировал» в воображении её эпизоды, но уж никак не думал, что однажды это произойдёт наяву, и настолько близко к тексту… Следующие пять дней я брёл, находясь в окружающей реальности лишь какой-то незначительной частью сознания, а всё остальное было сполна отдано дивной игре, которую я вёл с самим собой на вольных просторах воображения, так удачно совместившихся с окружающей меня действительностью. Так, прочно вжившись в роль русского пилота вездехода Алексея Быкова, я не заметил, когда перешёл невидимую границу. Спохватился только тогда, когда солнце скрылось за верхушками деревьев, и по небольшой прогалине, на которую я вышел, разлилось голубоватое мертвенное свечение. Светилось всё – стволы деревьев, корневища, пни, гнилые сучья, трава. И даже сама земля была подёрнута неверным, мерцающим покрывалом холодного, призрачного света. Я выхватил счётчик. Его экран едва заметно мерцал. Села батарейка. Включил дозиметр, и через секунду уже лихорадочно застёгивал замок гермошлема. Показания зашкаливали. Я находился если не в центре очага заражения, то в непосредственной близости. Защёлкнув шлем и включив на полную мощность всю имеющуюся в скафандре дезактивацию, я развернулся и бросился бежать в обратную сторону, прекрасно понимая, что, как бы быстро я не бежал, я всё равно получил дозу радиации, не совместимую с жизнью.
Бежал долго, до тех пор, пока собственные лёгкие не стали казаться рваными кузнечными мехами. «Хотел урановую голконду? Доигрался! Как там говорил Энрик? «Это твоё желание, ты уверен?» Герой хренов!», — укорял я сам себя. Перевёл дыхание, пробежал ещё сколько-то. Сердце колотилось, пытаясь выпрыгнуть через пищевод, лёгкие свистели так, что отягощённое немыслимой чувствительностью восприятие, казалось, разрывало голову на куски. Вдруг разом навалилась какая-то глобальная, вселенская усталость, перед глазами замелькали и без того смутные ночные образы веток, кустов и деревьев, огромная чёрная летучая мышь тенью выплеснулась из ниоткуда и пронеслась надо мной, довершая своим ультразвуком творящуюся в моём черепе вакханалию. Я повалился на мягкую болотную кочку и уснул тяжёлым, болезненным сном, не принесшим ни сновидений, ни отдыха. Когда проснулся, в мире разливался очередной безмятежный, тёплый летний день. Только ветерок был какой-то не привычный – свежий, влажный, остро пахнущий водорослями и слегка солёный на вкус. Я шевельнулся, с ужасом прислушиваясь к ощущениям и ожидая почувствовать слабость, жар, тошноту, дикую головную боль и прочие «прелести» смертельной дозы облучения. Но ничего этого не было. Кроме головной боли, но и она была какой-то притупленной, похожей скорее на последствия переутомления и кислородного голодания, нежели лучевой болезни. Тем не менее, я точно помнил из курса радиационной безопасности, что первые признаки тяжёлого облучения проявляются в ближайшие сутки… Всё начнётся позже? Или, что уж совсем из области сказок и чудес, доза, от которой даже дозиметру «сносило крышу», оказалась не так уж и велика, а дозиметр просто дал сбой? Я ничего не понимал. Кроме того, что никаких признаков «лучёвки» у меня не было. Я осторожно, стараясь не касаться голыми руками внешних частей, отстегнул шлем и вылез из скафандра, оставив на себе только перчатки, достал дозиметр и отполз на несколько шагов. Включил прибор, перевёл чувствительный элемент в контактный режим и провёл по обвисшей мешком одежде. Прибор слабо пискнул, по экрану несколько раз пробежали однозначные цифры, такие смешные, такие незначительные по сравнению со вчерашними показаниями… И – всё, прибор затих, на зелёной полянке экрана прочно обосновался толстенький нолик с косой чёрточкой внутри. Чисто… Ничего не понимая, я опасливо приблизился к валяющемуся скафандру, переключив дозиметр на окружающую среду. Прибор истерично взвизгнул, нолик на экране сразу превратился в цифру с запятой после второго знака. Я отпрыгнул назад, словно наткнулся на поставленный торчком резиновый батут. Шагов через десять прибор успокоился, нолик с чертой внутри вернулся на экран. Я выключил его и сел на пень, пытаясь привести мысли хоть в какой-то порядок. Скафандр заражён по полной. При этом я, находившийся в тех же условиях с отстёгнутым гермошлемом, несу на себе заражения не больше, чем любой прохожий на площади напротив здания горно-обогатительного комбината. Как такое возможно – я не понимал. Но и прибор не мог выдавать такие последовательные сбои, если только у него от передозировки вдруг взрывообразно не развился электронный интеллект, причём, отнюдь не дружелюбного свойства. Во всяком случае, юмор ему точно не удался. Шутки должны быть добрыми.
Я решил успокоиться и спокойно проанализировать ситуацию ещё раз. Скафандр заражён. Я – нет. Но я был ТАМ, и был, фактически, без скафандра, со снятым гермошлемом, остальное уже не играет большой роли. Дезактивационная система скафандра рассчитана, конечно, на некоторый уровень, но – не на критический, и, тем более, не на превышающий его в разы. Вывод? Значит, моё тело просто поглотило радиацию. «Переварило» её, как «переваривает» ультрофиолет от Солнца. Выходит, я просто «позагорал». А «Сгореть» не успел, во-время халатик накинул… Фантастика какая-то.
Так я провёл весь день. Учитывая вчерашний мощнейший стресс, я должен был быть голодным, как бездомный пёс. Но голода не было. Я решил, что утро вечера мудрее, и улёгся спать, как следует утоптав себе «гнездо» между нескольких кочек.
Вопреки ожиданиям, «волшебных» ответов на накопившиеся вопросы утро не принесло, зато ночь подарила ещё один сон в чёрно-жёлтую полоску и лёгкое чувство голода, которое меня даже обрадовало. Решил пойти, поискать мёда – а вдруг в окрестностях найдётся гнездо. Бродил пару часов, но гнёзд не было, и я повернул обратно. Пошёл параллельным курсом: вдруг, всё же, найду… Примерно на трети пути вдруг остановился, как вкопанный. Обоняние уловило странный, металлический холодноватый запах. Он доносился откуда-то справа и спереди. Запах показался мне смутно знакомым, я уже чувствовал его, причём, совсем недавно… Мне показалось странным, почему я не запомнил, что же так пахло. Решил посмотреть и пошёл на запах. С каждым шагом он усиливался, становился резче, выразительнее. Тут до меня, наконец, дошло. Радиация. Так пахла радиация. Оказывается, она имеет свой, ни с чем не сравнимый запах, только люди не чувствуют его. Вчера, сбитый с толку непониманием происходящего, деморализованный страхом, я почувствовал запах, в подсознании это отложилось, но на сознательном уровне информация не сохранилась. Я решил осторожно дойти до границы, и, раз уж такая оказия, проверить, прав ли я в своих выводах. Сняв с пояса дозиметр, я включил его. Уровень был не нулевой, но и не выходящий за пределы допустимого. Я принюхался и постарался запомнить все оттенки запаха, его силу, интенсивность. Если удастся запомнить, то дозиметры мне вскоре станут не нужны. Затем пошёл дальше, отмечая моменты, когда запах начинал заметно меняться – усиливался, приобретал новые оттенки. Каждый раз сверялся с дозиметром. Когда прибор показал уже критический уровень, я постоял, запомнил запах и пошёл назад, к границе зоны, стараясь ориентироваться теперь только по запаху. Границу зоны определил довольно точно, и пошёл вдоль неё. Судя по траектории движения, граница в этом месте описывала пологий овал. Через полтора часа добрался до оставленных вещей. Найти их проблемы не составило: от скафандра несло так, что я почувствовал его, даже не отойдя от зоны. Надел перчатки, унёс скафандр в зону и оставил там, а сам отошёл от границы и пошёл дальше, туда, откуда долетал влажный солёный ветер. Перчатки оставлять не стал, взял с собой, решив проверить одно предположение. Ближе к вечеру обнюхал перчатки. Судя по запаху, радиации там не было. Проверил дозиметром. Чисто! Выходит, мой организм не просто впитывал радиацию, содержащуюся в окружающей среде, но и «стягивал» её с предметов, с которыми находился в прямом контакте. Мог бы и не выбрасывать скафандр… Впрочем, теперь он мне был не нужен. Наступила очередная ночь, и я стал устраиваться на ночлег. Только тут вспомнил, что ведь так ничего с утра и не ел! Чувство голода как-то совершенно не заметно исчезло. Это показалось мне странным, и я решил вспомнить, когда именно оно пропало. После недолгих размышлений пришёл к выводу, что это произошло, пока я гулял вокруг зоны. После этого больше о еде я не вспоминал. То есть, я получил небольшую, но всё же существенную дозу радиации там, в зоне, а потом ещё пол-дня шёл, не снимая радиоактивных рукавиц и «подпитываясь» с них. Так я узнал, что радиация не просто безвредна для меня, а даже в чём-то способна заменить мне пищу.
Зато утром чувство голода вернулось, ощутимо сморщив желудок и не двусмысленно потребовав, чтобы я срочно озаботился килограмчиком мёда, ну или, на крайний случай, сотней-другой микрорентген. К счастью, чуть южнее моего ночного пристанища отыскалась борть. Правда, она была не заброшенная, но очень старая, пчёлы жили где-то на верхних ярусах, и я без особого труда добыл себе пол-кило мёда, особо не потревожив гнезда. Возвращаясь, я услышал шум и почувствовал сильный, влажный запах, несущий оттенки органики и йода. Я пошёл на запах и звуки. Вскоре лес кончился, я прошёл полосу травы и густых, причудливо переплетённых колючих кустарников и вышел на широкий каменистый пляж, за которым, насколько хватало глаз, простиралось огромное, бескрайнее водное пространство. Роскошные волны с пенистыми барашками, совсем как на книжных картинках, величественно катились, разрастаясь, пока не распластывались, превращаясь в хлопья зеленоватой пены, прямо перед моими ногами. Они по-прежнему существовали, эти прекрасные волны, увидеть которые ещё совсем недавно было моей несбыточной мечтой. И вот я стоял и смотрел на них, не вполне доверяя своим глазам. А они всё катились, катились… Им не было до меня совершенно никакого дела, как не было и ни до кого другого. Может, потому там, в их таинственном, никогда не замирающем мире не случается таких страшных, непоправимых ошибок, какие совершают люди…
На морском берегу я провёл этот день, наслаждаясь теплом и видами вечно подвижной, вечно изменяющейся стихии. Ещё раз сходил за мёдом; а всё остальное время сидел на пляже, думал, вспоминал, анализировал, пытаясь понять, случайно ли то, что мой путь привёл меня именно сюда, на этот берег, где обернулась реальностью моя детская мечта. Случайность ли? Или же рано или поздно, так или иначе мне предстоит заплатить за это назначенную судьбой цену? Когда я думал об этом, мне казалось, что далеко-далеко, из-за огромного океана, до моего сверхчуткого слуха доносится сливающийся с шумом прибоя низкий, тяжёлый грохот чёрных каменных жерновов, а облака на фоне кровавого закатного солнца сложились в отрешённую улыбку древнего, как замшелый таёжный гранит, Мастера, что вот уже тысячу лет успешно водит за нос известную своей несговорчивостью Смерть…
Следующим утром стало заметно прохладнее, а солнце не показалось из-за густых, низких клубящихся облаков. Ветер многократно усилился и задул порывами, приносящими хлопья пены и запах тревоги. Я перебрался с пляжа выше, в заросли колючего кустарника: там, разбиваемый причудливыми переплетениями стволов и плотной мясистой листвой, ветер ощущался слабее. На море начиналось действо, достойное богов. Мрачные зеленоватые волны, даже выплёскиваясь на берег, не теряли своей исполинской силы, и, казалось, готовы были смести, разровнять до неузнаваемости и сам пляж, и всё, что находилось в его обозримых окрестностях. До моего вычурного укрытия периодически долетали брызги. Над пляжем, среди сокрушительных па смертельного менуэта стихии, бесновались водные птицы: они выискивали мелкую живность, остающуюся среди камней в короткие моменты riverso разгулявшихся морских титанов. Я с восторгом и страхом наблюдал за разворачивающейся передо мною картиной, словно школяр, по случайному капризу судьбы оказавшийся фаворитом посреди шумного королевского бала. И тут я почувствовал в штормовом букете новый запах. Вернее, даже целый коктейль. Металл, какое-то топливо, люди, долго живущие безвыходно в небольшом пространственном объёме. И снова – радиация. Её запах господствовал, временами перекрывая остальные. Очень высокий уровень. Несовместимый с жизнью человека. Вскоре я увидел источник всех этих запахов. На морской поверхности, едва показываясь между выгибающимися телами гигантских волн, плясал длинный, узкий предмет. Корабль. Так это называлось в учебниках и книгах. На этом люди плавали по морям, тогда, когда ещё не было налажено антигравитационное сообщение. Корабль был без мачт – видимо, их сломало ветром. Он снова и снова показывался между волн, с каждым разом приближаясь к моему пляжу. Я, как заворожённый, ждал момента, когда волны последний раз поднимут кораблик – эту свою беспомощную игрушку – и выбросят на берег, далеко от края воды… Но этого всё не происходило. В какой-то момент корабль будто «застрял» между волн – показывался снова и снова, но приближаться к берегу перестал. Только развернулся. Теперь его задняя часть глядела на берег, а передняя была направлена в море – строго навстречу бешено несущимся волнам. Мне ничего не оставалось, как только наблюдать и ждать скорого окончания бури.
Море бесновалось почти сутки. Лишь ночью ветер начал стихать, и буря пошла на спад. Утром небо расчистилось, и беззаботное солнечное тепло вновь щедро хлынуло на Землю. Корабль, оказавшийся за время бури лишь чуть ближе к пляжу, не двигался. От него по-прежнему исходил резкий запах радиации. На поверхности корабля не было ни души. Я решил пробраться на это плавательное средство, преследуя сразу две цели: во-первых, я рассчитывал найти там пищу, а на худой конец – источник радиации, которым смогу её на какое-то время заменить; а во-вторых… Интересно же! Ведь я никогда ни на чём подобном не бывал!
Доплыть до корабля труда не составило. Дали себя знать тренировки в бассейне; но морская вода оказалась настолько плотнее очищенной воды Гермополиса, а моё изменившееся тело – настолько лёгким, что мне показалось, что я доплыл бы, даже ни разу не заходя в воду до этого. И вот моя рука коснулась металлического корпуса, и я, несколько раз неуклюже соскользнув, забрался-таки на поверхность. Корабль оказался странным. Согласно описаниям в книгах, обычно они были не такими. По форме корабли из книг напоминали продольный разрез древесного ствола с заточенным «носом» с одной стороны, опущенный на воду округлой частью; вся жизнедеятельность команды проходила на плоском продольном «срезе» и во внутренностях корпуса. Здесь же, судя по всему, корпус был в виде длинной металлической трубы со сплющенным концом спереди и длинным плавным заужением сзади, оканчивающимся хвостовым оперением, подобно ракете. Вертикальный киль торчал над водой примерно на метр, горизонтальные «плавники» время от времени показывались, когда плавная, едва заметная волна проходила по ним своей «впадинной» частью. На надводной поверхности «трубы» была сделана длинная, довольно узкая площадка, обнесенная перилами. В её передней части возвышалась надстройка, напоминающая кабину башенного строительного крана. На поверхности площадки имелась невысокая мачта и ещё несколько опор, между которыми были натянуты тросы – очевидно, антенны связных устройств. На крышу надстройки вела лестница, а у её подножия находился массивный люк входа внутрь. Я подошёл и рассмотрел механизм закрытия люка. Он оказался не сложен – винтовой стержень уходил внутрь посередине люка, а к его верхушке была приварен двуплечий рычаг со складными рукоятками по краям. Я откинул рукоятки и повернул рычаг. Он поддался неожиданно легко, и, сделав десяток оборотов, я откинул люк на петлях. Люк оказался на удивление лёгким, хотя на вид был едва-ли ажурнее канализационного… Изнутри резанул по обонянию запах затхлости и смерти. В корпусе были трупы.
Прежде, чем спускаться внутрь, я ещё раз осмотрел корабль. Когда поднялся на крышу надстройки, до меня начало постепенно доходить, почему он выглядел так не похоже на картинки в книгах. Это был не обычный корабль для плавания по поверхности моря. Он предназначался для плавания под водой. Этот тип кораблей был довзрыва довольно редок и использовались они только в научных и туристических целях. Они назывались подводными лодками, или субмаринами. Тайна ещё крепче стиснула меня в своих многообещающих объятьях, и я, спустившись с надстройки, (в книгах она называлась РУБКА), полез в узкий колодец входа.
Внутри царил застоявшийся, болезненный полумрак. Тусклые овальные лампочки аварийного освещения скорее подчёркивали, нежели рассеивали его. По стенам со всех сторон бежали, струились, переплетались замысловатые лабиринты каких-то труб, стержней и проводов. Тут и там, безо всякой видимой логики, торчали приборы – термометры, манометры, или что-то очень похожее на них, а так же большие и маленькие рычаги, вентили и рубильники. Впереди справа находилось некое подобие пульта, с тумблерами, кнопками и большим серым экраном. У пульта на выдвижном табурете обвис мертвец. Я подошёл ближе. Мертвецов я не боялся. Осмотрел и обнюхал тело. Радиоактивности на нём не было, как, впрочем, и нигде вокруг. Источник запаха был изолирован и находился где-то в недрах корабля. Я приподнял голову покойника. Его лицо было бледно-синим, горло покрывала опухоль, на щеках – кровоподтёки, глаза выпучены. Я оставил его и пошёл дальше вглубь корпуса. Остальные члены команды, числом девять, которых я отыскал лежащими в разных местах корабля, выглядели так же, как первый. Очевидно, все они умерли по одной и той же причине – вероятнее всего, это было медленное, мучительное удушье. Я предположил, что на корабле что-то случилось с системой жизнеобеспечения, когда он находился под водой. Как оказалось впоследствии, я был прав.
Не теряя времени, я принялся выносить тела на поверхность и складывать на рифлёном полу площадки, у самого её дальнего края, чтобы потом похоронить, как это делали в Гермополисе. Поскольку кремационной камеры у меня не было, я рассчитывал попросту отыскать какое-нибудь горючее и зажигалку, облить тела и поджечь. Когда я вытаскивал наверх четвёртого моряка, послышался звук, напоминающий свист сворачивания настроечной сетки осциллографа, только если этот осциллограф был размером с небольшой дом. Звук усилился, поднялся по тону на несколько октав, а затем оборвался оглушительным пневматическим хлопком. Солнечный свет на миг потускнел, и вокруг некой точки, далеко над морем, распустилось пронзительно-голубое сияние, периодически рассекаемое тонкими извилистыми молниями, пробегающими от центра к краям. Сияние «раздулось» в огромный переливающийся шар, и он беззвучно лопнул, осыпав пространство вокруг мелкими летучими серебристыми блёстками. Блёстки, как снежинки, кружась, медленно осели на поверхность моря, а на месте лопнувшего шара осталась тёмная точка, от которой тянулся густой, жирный даже на вид, шлейф чёрного дыма, удушливый запах которого я смутно ощущал даже на таком большом расстоянии. Через несколько минут я понял, что точка увеличивается и приобретает очертания: она летела, с большой скоростью приближаясь к берегу. Однако, вертикальное смещение несущегося над водой предмета происходило несколько быстрее, нежели тот приближался к берегу, и, примерно, километром южнее от моего корабля предмет, подняв целую тучу брызг, косо рухнул в море. Не знаю, что меня подтолкнуло, но понял, что делаю, я только тогда, когда первые сто метров водного пространства были уже позади. Я грёб так, что мне казалось, будто за мной на воде остаётся маленький пенный бурун. В направлении движения я не сомневался: запах исключал ошибку ориентирования. Минут через пятнадцать я был на месте. То, что осталось от упавшего предмета, нашёл быстро. Среди источающих ужасный горелый смрад плавающих вокруг небольших обломков держался на поверхности человек. Я подплыл ближе. Поддерживаемая чёрным раздувшимся спасательным жилетом, на волнах покачивалась девушка. Узкое лицо со строгими волевыми чертами было красивым. На мой вкус, конечно. Глаза закрыты. Девушка была без сознания. Я ухватился за верёвочную рукоятку, идущую по периметру жилета, и погрёб обратно. На этот раз путь занял раза в три больше времени. Добравшись до корабля, я, как мог, аккуратно затащил девушку на площадку и снял с неё спасательный жилет. Девушка была высокой, стройную, подтянутую фигуру полностью облегал блестящий чёрный комбинезон с серебристыми вставками и широким поясом из материала, напоминающего металл. Пояс был набран из сегментов, соединённых шарнирами. Сегменты были объёмными, и являлись, по всей видимости, карманами для хранения какого-то оборудования. На левом боку к поясу было приторочено какое-то устройство, напоминающее не то пульт дистанционного управления, не то переговорный модуль, а на правом – чехол с вложенным в него приспособлением, больше всего напоминающим оружие. На всякий случай я расстегнул чехол и вытащил из него устройство. Как оказалось, устройство было соединено с поясом почти незаметной глазу, закрученной в спираль нитью. СтОило натянуть нить, девушка пошевелилась, тихо застонала и открыла глаза. Я медленно перехватил предполагаемое оружие за ствол, явно давая понять, что использовать его не собираюсь, но взгляд девушки, изучающий окружающую обстановку, наткнулся на гору трупов у края площадки… Реакция девушки превзошла всё, что я когда-либо видел. Как я оказался лежащим на полу, прижатым к рифлёной поверхности таким образом, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой, я не могу понять и до сих пор. Девушка, откинув оружие далеко в сторону, легко удерживала меня в этом положении. Я напряг мышцы. Девушка негодующе вскрикнула, а я неожиданно легко освободил руку… Меня ждало очередное «открытие самого себя», и я, не предпринимая больше никаких попыток пошевелиться, не громко, но отчётливо произнёс: «Не волнуйтесь, пожалуйста. Я, кажется, очень сильный, хотя сам ещё этого не знаю. Я убежал из Гермополиса. Меня зовут Джет. Я иду искать учителя, по имени Лебош Лютенвальд. После бури я нашёл здесь этот корабль, на нём не было живых. Когда я выносил мертвецов наверх, чтобы похоронить, появился Ваш летательный аппарат, он горел и упал в море. Я поплыл к месту падения и нашёл Вас. Вы были без сознания, и я притащил Вас сюда.» Девушка сперва слушала напряжённо, но при упоминании имени Учителя заинтересованно улыбнулась, а в конце рассказа рассмеялась звонким, переливчатым смехом. Отпустив меня, встала, отряхнула руки и колени и стянула с головы эластичный капюшон, открывший роскошные, рыжие, как апельсин, волосы, рассыпавшиеся по плечам тяжёлыми локонами. Затем коротко сказала что-то мягким, хорошо поставленным голосом. На аппарате, притороченном к поясу, мигнул яркий синий светодиод, и с секундной задержкой устройство перевело фразу, произнеся тем же самым голосом: «Я – Алиса Траум, инспектор О.С.У.Л. И представьте себе, я тоже ищу профессора Лебоша Лютенвальда!»
Энрик, как всегда, обошёл Врата, осмотрел шлюзы, проверил механизмы и пневматику. Всё было в порядке. Опять же – как и всегда. Энрик зашёл в дом, прошёл в дальнюю комнату. Библиотека. Сняв со стеллажа книгу, он поставил на её место другую, лежавшую спава, на столике. Как только книга сровнялась с рядом остальных в стеллаже, послышалось приглушенное шипение воздуха и тихий электрический гул сервопривода. Стеллаж медленно сдвинулся с места и на метр ушёл в соседнюю стену. В открывшемся пространстве под потолком зажглась длинная неяркая лампа. Энрик с книгой вошёл в прямоугольную нишу. Стеллаж немедленно занял своё прежнее место. В противоположной стене ниши открылась другая дверь. За ней была ещё одна точно такая же ниша. Хранитель повторил действие. В открывшуюся третью дверь ударило яркое утреннее солнце и ворвался разноголосый птичий щебет. Хранитель уже вручную отодвинул другую дверцу, в боковой стенке ниши, вытащил оттуда старенький складной шезлонг, вышел наружу и установил его слева от открытого входа, в паре метров от зеркальной стены Купола. Энрик, один из двух, ещё остававшихся в живых от последней Дюжины, уселся в шезлонг, сдвинул пониже соломенную шляпу и раскрыл книгу. На обложке, на фоне вздыбившегося в облаке огня и дыма атомного транспортёра, тяжело брёл по колено в болоте Быков с полумёртвым Дауге на плечах…
Мысли теснились в голове и противились восприятию прочитанного. Энрик закрыл книгу и положил на траву. По безмятежному небу плыли мультяшные перистые облачка. С сосны на сосну серым мазком метнулась мутировавшая шестилапая белка – «архан», как называло зверьков бог весть каким чудом уцелевшее индейское племя, обосновавшееся милях в двадцати к югу. Прямо, «Воскресение и благодать»! Но Энрик чувствовал, что что-то изменилось. Что-то пошло не так. Он стал мысленно перебирать события последних десяти лет, после того, как Джет был извлечён из отработавшего Кокона. Вопреки ожиданиям, он не проснулся сразу после окончания действия оболочки мутагенного ядра, и продолжал спать даже тогда, когда кокон вскрыли. Джета доставили в отдельную палату реабилитационного центра, объяснив его состояние спонтанной комой, которая, дескать, продолжалась в течение трёх суток. Мол, мальчик впал в кому, перетрудившись: шутка ли — особый степендиат, капитанов индивидуальный ученик, вундеркинд… Легенда была продумана давно и до мелочей, все необходимые люди были «своими», и так или иначе введены в курс дела, хотя бы частично. Да их и было-то всего трое: врач, психолог и, собственно, Капитан. Второй, оставшийся от Дюжины.
Джет должен был вот-вот проснуться, но механизмы памяти не должны «расконсервироваться» сразу, а выдавать информацию порционно, в виде снов и отрывочных воспоминаний, сопровождаемых приступами, казалось бы, не обоснованной тревоги и беспокойства. Вместе с разрозненными «кусочками паззла» в Джете должна была крепнуть мысль о несовершенстве выверенной, изолированной жизни Гермополиса, и неизбежно связанная с этим «крамольная» идея выхода за пределы Купола. Далее размышления об этом должны неизбежно привести его к беседам с Капитаном, (возможно, и неоднократным), в которых Капитан незаметно, в разговоре произнесёт слова – ключи, снимающие блокировку пробуждения психологических свойств и способностей, обретённых в Коконе. Затем должны последовать визиты к нему, хранителю Энрику, в задачу которого входило укрепить жажду к освобождению из-под Купола за счёт ненавязчивых рассказов о предыдущих Экспедициях, и, в частности, если понадобится – довольно подробно о последней, которую возглавил сам Правитель Збенеш. Далее, как неизбежный финал, должен был произойти психологический перелом в сознании Джета, и, как следствие – последний, решающий визит к Хранителю, в ходе которого Энрик произносит последний Ключ, запускающий механизм активации физических изменений тела и дающий свободу последнему «спящему» информационному блоку – «снам», транслируемым всё время пребывания в Коконе. Далее Энрик даёт Джету скафандр, единственное реальное назначение которого – защита на случай непредвиденных обстоятельств в пути, и открывает Врата. Именно – Врата, чтобы выдержать в едином духе картину масштабности «безумной» выходки Джета… Всё шло, словно спектакль у хорошего режиссёра, от первой до последней сцены. «Ты уверен? Это – твоё желание?» — ключ произнесен, механизмы пробуждены, Врата отворились… Джет исчез в зарослях… Что же? Что же пошло «не по плану»?
Джет проснулся и открыл глаза за минуту до звонка будильника, нащупал рукой кнопку, выключил. Потом потянулся, изогнувшись всем телом, вскочил с кровати и встал на коврике рядом с кроватью. Свет включился, когда Джет дотянулся до выключателя, и осветил комнату. Комната была стандартной, девять квадратов, со стандартным интерьером: стол, стул, кровать и два шкафа — вся планировка исходит от рационализма и экономии. Места хватало, но для широких движений уже было мало. Джет сделал пару упражнений для разминки, потом пошёл в ванну. Умылся, в крошечной кухне сделал завтрак, позавтракал. В голове его всё это время крутилась одна мысль: выбраться за Купол. Продолжила она крутиться и после того, как Джет собрался и вышел на улицу. Сегодня он встал раньше, поэтому пошёл не самой короткой дорогой, а сделал небольшой крюк, завернув до нескольких сосен, стоявших на краю одной улицы. Дошёл до них, остановился, погладил стволы и вдохнул воздух. Пахло здесь чуть-чуть иначе, чем везде — сосны распространяли едва ощутимый аромат. Всё-таки это был не обычный сухой и безвкусный воздух из очистителя. Постояв так немного, Джет отправился дальше, к школе.
Вообще-то Джет был спокойным парнем, но с утра потихоньку звенела внутри тревожная струнка. «Начинается», — подумал Джет, правда, без особой пока заботы. Забота будет позже — когда тревога возрастёт и будет ныть хуже болящего зуба. Тревога приходила и вытесняла спокойствие в начале каждой весны и в середине осени. Точнее, «весна» и «осень» — понятия были условные, климат под Куполом везде был одинаков. Но каждый из этих сезонов Джета мучала и волновала эта невесть откуда взявшаяся тревога. Давно, с самого раннего детства. Сначала это был постоянный рёв, позже — активность без присущей жизнерадостности, в отрочестве — хмурый взгляд и напряжённая работа мысли на лице. Лишь в юности Джет понял, что причина этого проста: ему чего-то не хватало. Чего-то — но вот чего? И это «чего-то» Джет искал постоянно, почти всё время. Он заметил, что обращает внимание на повести и стихи, которые сверстники предпочитали обходить стороной: как отдельные работы эпохи Довзрыва, так и современную редкую «мечтательную» литературу. Он любил ходить и смотреть на всё вокруг, наблюдая, подмечая и исследуя. К своим 23 он обошёл почти весь Полис от края до края Купола, с интересом заглядывая в такие уголки, куда люди обычно не заходили — незачем было. И это времяпрепровождение ему нравилось.
С людьми он разговаривал мало и только по делам, приятелей у него не было, и люди в целом смотрели на него странно. Нет, без неприязни — доброжелательность здесь была в крови — но и без особого желания дружить и сходиться ближе. К удивлению знакомых, он выбрал профессию учителя начальной школы. И не прогадал. Младшие дети его обожали, они могли целый день слушать его, открыв рот, знали, что он, не чванясь, мог носиться с ними и играть в их игры, но и моментально одёргивались, как только он предлагал утихомириться.
После того, как дети наперебой с ним поздоровались, Джет повёл их в зал для занятий, где все расселись и приготовились слушать. Джет встал на своё место и начал рассказывать:
— Как мы изучали раньше, Купол представляет собой прозрачную герметичную оболочку, которая накрывает наш полис в форме полусферы (Джет достал из-под стола фигурку-модель нескольких зданий, прозрачную полусферу, поставил модель на стол и медленно накрыл её полусферой), защищая от вечной зимы на остальной Земле. Только благодаря Куполу мы ещё можем жить — иначе мы давно бы замёрзли. (Дети поёжились, вспоминая экскурсию в морозильные камеры. Так как температура в Полисе всегда была примерно одна и та же, организм привыкал к этому очень сильно, и резкая смена температуры, как правило, вызывала шок).
Джет сменил тон на чуть более бодрый:
— Скажите теперь, за счёт какой энергии поддерживается Купол?
Один из ребят тут же поднял руку и выпалил:
— Солнечной!
— Правильно, — подхватил Джет, — только не совсем солнечной, а электрической, преобразованной из солнечной. Дело в том, что на поверхности Купола находятся солнечные батареи, которые впитывают энергию Солнца и перерабатывают её в электричество. Получаемой энергии хватает, чтобы поддерживать купол, давать энергию для всего Полиса и даже накапливать немного про запас в огромные аккумуляторы. То есть вся энергия, которой мы с вами пользуемся — от Солнца.
— Здорово! — протянули дети и посмотрели в окно, туда, где отражалось чуть более ярким пятном Солнышко на белёсой поверхности Купола.
— А если на Куполе батареи, то как тогда здесь светит Солнце? — тут же спросил Юрсик, один из самых пытливых мальчиков.
— Батареи стоят не по всей поверхности Купола, а лишь частично, чтобы солнечные лучи проходили через Купол и грели нас напрямую. Поэтому мы постоянно видим, как светит Солнце. Но кроме солнечной энергии, есть ещё один источник — энергия ядра Земли. Вы все, наверное, слышали про Стержень?
— Да, — наперебой заговорили дети, а Юрсик даже добавил, что однажды был рядом.
— На экскурсию к Стержню отправимся позже, а сейчас расскажу, что это такое.
Дети замолкли и приготовились слушать.
— Итак, из описания планеты вы помните, что Земля — это шар, который к центру становится всё теплее и теплее, а ядро — раскалённая серединка шара. Так вот, к центру Земли пробурена длинная скважина, в которую вставлен теплопроводный стержень. Сейчас стержень практически не используется и содержится как резервный источник энергии.
— Почему? — спросил Юрсик.
— Во-первых, — ответил Джет, — энергии Солнца хватает с избытком на все нужды, а во-вторых — учёные боятся, что из ядра со временем будет выкачено слишком много тепла, и Земля остынет.
— Но ведь Купол по сравнению с Землёй такой маленький, как же можно забрать всё её тепло? — спросили ребята.
Джет чуть возвысил голос (дети притихли):
— Довзрыва люди тоже думали, что планета большая и вытерпит всё, что с ней ни делай. Люди же и показали, что это не так. К чему привело такое отношение — мы все знаем. Поэтому лучше не черпать то, что может быть вычерпано до дна, пусть и не скоро. Именно потому, что мы полностью не вычерпываем ресурсы, мы ещё живём.
Из школы Джет шёл в несколько приподнятом настроении — общение с детьми пошло на пользу. «Всё-таки хороший возраст эти начальные классы. Главное, в них есть ещё эта живинка, умение удивляться чему-то новому. Жаль, что она быстро исчезает.» Он вспомнил свой предыдущий выпуск. Сейчас это были ещё молодые, но уже очень серьёзные и обстоятельные люди, осваивающие профессии, знающие, что они будут делать всю свою жизнь и спокойно принимающие свою ответственность. «Нет уж, скорее, свою участь», — вдруг горько усмехнулся Джет. Весёлое настроение резко отхлынуло, оставив место нарастающей тревоге. Он шёл и вспоминал прошлый выпуск, своих сверстников в юношестве — и становился всё более хмурым. Дети, которые были детьми в 7-10 лет, очень быстро превращались во взрослых, начиная осваивать профессии, всё меньше играя и всё больше рассуждая о будущем. В 15 лет, например, когда Джет бесперебойно читал и бродил по всей округе, прокручивая в голове содержание любимых книг и представляя радужные картины, его ровесники прокручивали уклад будущей семейной жизни и весь свой жизненный путь, и эмоции их с каждым годом всё больше меркли. С Джетом они иногда виделись, немного разговаривали при встрече, но морально смотрели в разные стороны. Жизнь их была определена и сформирована на все годы вперёд, и ничего принципиально нового уже не происходило. Каждый ясно знал свою функцию под Куполом, каждый тщательно и старательно выполнял свою работу, и каждая пара глаз становилась всё более и более тусклой.
Мысли не оставили Джета спокойным: тревога начала нарастать. Причём быстро и сильно, без лишних прелюдий. Участилось дыхание, сердцебиение, ускорился шаг. Джет шёл, почти бежал по улице мимо домов, желая проскочить их все и не видеть, не видеть всё то, что он видел постоянно и знал наизусть. Каждый дом, каждую мелочь по дороге, тротуар — он мог с закрытыми глазами провести и рассказать, что где находится, когда, из чего и по какой технологии сделано. И доскональность, которой Джет когда-то гордился, потом воспринимал спокойно, сейчас всё больше выводила его из себя. Джет знал, что куда бы он ни кинул взгляд, он увидел бы что-то знакомое — и ничего нового.
Поняв, наконец, что картина улицы скоро сольётся в цветные полосы, Джет взял себя в руки. Остановился, стал дышать медленнее. Подождал, пока сердце не войдёт в обычный ритм, и медленно пошёл в сторону больницы. Дошёл до кабинета врача и постучал.
— Входите. А, Джет, здравствуйте, здравствуйте! Проходите, присаживайтесь, — доктор выглядел, как всегда, бодрым и полным оптимизма, — Опять тревога спокойно жить не даёт?
Джет сел на стул и согласно кивнул головой.
— Идёт как обычно? Давно началось?
— Началось сегодня, и наступило быстро и резко, не как всегда.
И Джет рассказал о своём приступе. Доктор слушал внимательно, часто кивал головой. Когда Джет закончил, он сказал:
— Усиливается. Таблетки я Вам дам, не волнуйтесь, кстати, недавно синтезирован новый препарат. Давайте попробуем — снимает любые волнения, будете предельно спокойны. Да, не повезло Вам, сочувствую. С рождения, насколько помню? (Джет кивнул). Ну что ж, ничего страшного. Таблеточки берите, через несколько дней зайдёте провериться.
Джет поблагодарил, попрощался и пошёл на улицу. Таблетки действительно действовали изумительно: от прежней взволнованности не осталось и следа. Джет был предельно спокоен, остались мысли. Он шёл и думал о том, что люди, создав себе искусственные условия, могли жить по 100- 150 лет, доживали до 60-70 и в один день тихо умирали.
Обычно это объяснялось «дистиллированностью» воздуха — из очистителей он выходил кристально чистый, но вот тех веществ, которые давали бы деревья, увы, не было. Сколько ни бились учёные над проблемой обогащения воздуха, ничего до сих пор не получалось. Да и деревья росли не очень, как-то хило существовали, и вырастить полноценный лес никак не удавалось — пришлось бы возводить гигантские теплицы вокруг каждого дерева. Джет подумал, что совершенствовать технику людям удаётся каждый год, а вот оживить природу до сих пор не в их силах. Когда-то почти всю жизнь на Земле извели за счёт одной нелепой случайности, а вот обратный процесс не получается уже больше сотни лет, и вряд ли получится в ближайшее время.
Пока он шёл и думал, не заметил, как прошёл мимо своего дома и отмахал ещё пару кварталов. Махнул рукой и продолжил идти дальше. Ещё через два квартала улица кончилась, выведя его к стене Памяти. Джет приостановился, глядя на таблички стены.
С покойниками не возникало проблем: собирались те, кто хотел вспомнить, тело сжигали и отвозили на удобрения, а на стене прилаживалась ещё одна табличка с именем и годами жизни покойного. Вот и всё — просто и рационально. Джет постоял минуту, потом прошёл вдоль стены и пошёл дальше, свернув налево.
Так он вышел к зданию Управления — самому старому зданию в Полисе. Оно было ещё до Полиса, до Купола. До Взрыва. Оно стояло как основное в небольшом исследовательском посёлке, оно же стало центром при организации Купола. Теперь в нём располагалось добровольное полицейское управление и научно-исследовательский центр мира-за-куполом. И то, и другое носило больше формальный характер: полиция олицетворяла наличие и так имеющегося порядка, а исследования того, что находилось за Куполом, были неторопливо свёрнуты лет сорок назад — тогда же был последний выход экспедиции за Купол. Как и из предыдущих экспедиций, из этой никто не вернулся…
Джет постоял, обдумывая всплывшую в голове информацию. Почему не ведётся наблюдение за тем, большим внешним миром? Пусть там вечный холод, снега и немногие мутировавшие животные — всё равно, интересно же, что там происходит. Джет вспомнил, что подобные вопросы приходили к нему в голову ещё в детстве, и он обсуждал их со сверстниками. Точнее, пытался обсуждать, потому что те молчали, соображая, потом пожимали плечами и шли играть или усваивать информацию из этого маленького и понятного мира.
Кажется, после таких разговоров Джет и начал всё больше и больше отдаляться от сверстников.
Перед глазами поплыли картины из своего детства, Джет тряхнул головой: но всё-таки каковы результаты наблюдений, исследований за эти века? Неужели ничего, совсем ничего не известно о том, что творится снаружи? Джет представил себе сплошное белое поле до горизонта, ветер, вздымающий волны из снега, и, наверное, невообразимый холод (Джет вспомнил свои тренировки в морозильных камерах). Но, несмотря на холод и опасности, Джету неудержимо захотелось побывать в своей воображаемой снежной пустыне вместо этого уютного, полностью освоенного, но какого-то застывшего мира. Недаром же помимо общих мобилизационных курсов он специально прошёл курсы жизни в экстремальных условиях. Побывать за Куполом! Эта мысль настолько овладела сознанием Джета, что он, сам того не замечая, начал двигаться к крыльцу Управления. Лишь подойдя к самым ступеням, но вдруг осёкся: куда он пойдёт, что спросит, что скажет? Джет вдруг заволновался, тревога, сидящая в засаде, внезапно выскочила и заставила мысли скакать, а сердце бешено колотиться. Джет, достав, проглотил запасённую на этот случай пилюлю и заставил себя успокоиться. Нет, вот так, без спокойствия, без уверенности и чётко сформулированных вопросов заходить в Управление было бы просто глупо. Нет, надо пойти, успокоиться, всё обдумать, а завтра, например, идти сюда же с холодной головой и ясностью в душе. Решив так, Джет развернулся и неторопливо пошёл в обратную сторону. Да, пожалуй, говорить, что хочется побывать там, за гранью обывательского сознания — это рубить сплеча, и возможно, после такого заявления Джета просто на будут принимать всерьёз. Скорее всего, так.
Но вот хотя бы узнать, что там, за Куполом — это было бы вполне реально и очень интересно.
Размышляя так о возможностях выхода за Купол, Джет неторопливо дошёл до дома, поднялся в квартиру и принялся за ежедневную уборку. Заставив себя успокоиться, он теперь думал обстоятельно. Выйти — но каким способом? Похмурившись с минуту, Джет вдруг улыбнулся. Есть, можно вырваться, но всё завтра, завтра! Завтра, после занятий он отправится туда же, к Управлению, и зайдёт внутрь, и поговорит с Капитаном. А теперь — уборка и занятия, как того требует дисциплина, привитая с первых лет жизни. К тому же Джет понимал, что оставшись без дела, он снова начнёт волноваться и тревожиться.
Вечером, уже улёгшись в постель, Джет долго думал, вспоминая прошедшие годы, и задавал себе вопрос: почему же он раньше не додумался до сегодняшних мыслей? Ведь тревога была, и было смутное желание увидеть что-то большее, чем окружающий мир. Только раньше это было какое-то непонятное стремление, утоляемое книгами и потихоньку выветриваемое со сменой «сезона». Потом — осознание своей необходимости и даже незаменимости на своём месте учителя. Но это было тогда — год назад и раньше, когда Джет был исполнен чувством долга. Теперь же он вспоминал свой первый выпуск и знал, что его нынешние ученики через несколько лет станут такими же маленькими взрослыми, как и все остальные, и смотреть будут не дальше своей ими же отмеренной жизни. Что ж, он учит хорошо, с воодушевлением, но он отнюдь не единственный в своей области, Джет прекрасно понимал и это. Он сам видел нескольких молодых парней, учивших не хуже его. Факт того, что ему на смену сразу придут несколько других учителей, Джета успокаивал. Да и в конце концов, какое ему дело до того, кто и как будет учить детей? Год назад он уже отказался от идеи выйти за Купол из-за ощущения своей незаменимости на преподавательском месте. А два и три года назад был просто придавлен осознанием ответственности и нужности обществу. И мечты остались мечтами.
Теперь же он понял, что его незаменимость — это пустой звук, а нужность обществу — понятие очень относительное. С тем же успехом он может идти хоть в в полицию, хоть в аварийные бригады — факт его нужности будет так же неоспорим, а коэффициент полезности — не меньше, чем на учительском месте. Джет понял, что он отнюдь не новатор в своей работе, и дети от него уходят, не став лучше, чем пришли: они просто выходят из начальной школы с пакетом необходимых знаний в голове. Когда Джет начинал преподавать, он поставил целью научить детей мыслить шире, чем они мыслили до школы. Джет считал, что каждый индивидуален и каждый думает по-своему. Но получалось, что по-своему думает он, а остальные мыслят примерно одинаково с минимальной разницей друг от друга. За два потока учеников ему ещё не попался ни один, кто мыслил бы иначе, чем все. Точнее, не попалось ни одного, кто пришёл бы к отличному от общезнаменательного образу мысли.
На следующее утро Джет, как всегда, пошёл в школу. Дети шумно приветствовали его, после чего перешли с площадки в класс и расселись по местам. Джет начал:
— Сегодня я расскажу вам об истории создания Купола и первых годах обитания в нём. (Дети заворочались, усаживаясь поудобнее). Как вы помните по предыдущим рассказам, пару сотен лет назад Земля была зелёной планетой, жизнь на ней была практически везде. Но людям всегда чего-то мало, (Джет внутренне усмехнулся), и люди для своего существования меняли планету на свой лад, не считаясь с другими формами жизни. Более того, всю историю люди постоянно воевали друг с другом. Зачастую вместо развития своих благ люди развивали способы убивать и совершенствовали оружие. Это привело к развитию атомного оружия. Одна небольшая атомная бомба может смести весь наш Полис без остатка (кто-то из детей сдавленно охнул), а несколько больших бомб — разорвать планету на части. И в один день произошло ужасное. Здравомыслие изменило людям, и зарвавшиеся в своих претензиях друг к другу, политики ведущих супердержав Земли одновременно нажали на кнопки запуска стратегических ракет с ядерными боеголовками… И прокатилась по планете страшная волна атомных взрывов. Солнце скрылось за непроглядной мглой на небе, земля стала остывать. Большая часть жизни на Земле была уничтожена. Спастись в убежищах удалось немногим людям. Связь с дальними районами материка была потеряна и не возобновлялась. Пока оставались возможности, было решено перемещаться к заброшенному городку, в котором когда-то проводились научные разработки. За несколько лет Довзрыва была попытка добуриться до центра Земли, чтобы добывать тепло. Попытка увенчалась успехом, но разработки были прекращены из-за больших затрат. Теперь же иного выхода не было. Люди добрались до городка и открыли Стержень. А потом за счёт добываемой энергии создали подобие нынешнего купола, который мы каждый день наблюдаем над головами.
— А почему подобие? — спросил Юрсик.
— Потому что вначале купол был гораздо меньше и слабее нынешнего. Вначале он накрывал только несколько зданий и место вокруг них. Одно из них — это здание Управления, стоящее здесь и по сей день. Но потом удалось увеличить размер Купола, а через несколько лет, когда снова засветило Солнце, люди стали пользоваться солнечной энергией. Тем более, что в течение пары лет и другие оставшиеся в живых добирались до Купола. Население увеличивалось, поэтому пришлось делать Купол больше. В городке были запасы продуктов, поэтому у людей было время, чтобы наладить производство пищи. Пошли по двум направлениям: гидропонный способ выращивания растений и синтетическая пища. Оба этих способа вы, наверное, помните: мы с вами ходили и в теплицы, и в химический пищевой цех. (Дети закивали, вспоминая экскурсии). Подробнее о производстве пищи мы с вами поговорим на следующих занятиях, а сейчас побеседуем о главном — о взаимоотношениях людей. Представьте себе: люди привыкли жить на большой территории, и тут вдруг несколько сотен человек оказывается в маленьком пространстве. Представьте, что вас заперли в маленькой комнате — всех вместе.
— И что? — спросил Ёрги, маленький спокойный парнишка. Мы постараемся разместиться так, чтобы не мешать друг другу.
— Вы воспитаны сейчас, в данных условиях, а в то время люди думали больше о себе, чем о других. Если тех людей поместить в маленькую комнату, то они могли бы просто друга поубивать. Потребовалось приложить все силы, чтобы суметь ужиться и выжить. Вы, наверное, наизусть помните слова воззвания: «Пришло время жить мирно!».
-» Только объединившись, мы сможем выжить», — дружно зашептали дети, -» только всегда помогая друг другу, мы сможем жить дальше. Тому, кто хочет жить только для себя, место вне нашего общества». Слова первого из Капитанов дети выучивали, как только начинали разговаривать. Это было не пустой формальностью, а основополагающим законом. Джет продолжил:
— То, что вы знаете с детства, было и является до сих пор главным законом. Каждый готов прийти на помощь, каждый готов сделать что-то для других. И ваши силы с детства направлены на развитие своих способностей, чтобы каждый из вас мог быть полезен для общества. В то время это было ещё более важно: чтобы суметь выжить, люди работали целыми днями, каждый кусочек съестного и глоток воды были на счету, и многие решались украсть себе чуть побольше еды, чем им выдавалось. За все преступления наказание было одно и тоже: изгнание из-под Купола, на верную смерть. И это наказание было за любое нарушение порядка. Постепенно люди перестали воровать, драться, и начали жить всё более дружно, всех сплотило желание выжить и железная воля первого Капитана. Через сто лет случаи изгнания прекратились вовсе, и жизнь стала не такой трудной, как в первые десятилетия. И мы должны помнить тех, кто сделал Купол и дал нам возможность жизни под ним.
После занятий Джет снова направился к зданию Управления, но уже спокойно и твёрдо, без лишних колебаний. Зайдя в холл, сразу же прошёл в кабинет Капитана.
— Добрый день, Джет, — Капитан, высокий, статный мужчина, поприветствовал Джета, встав со складного стула, — как занятия, как дети?
— Благодарю Вас, всё нормально. Я пришёл со следующей мыслью: хочу предложить организовать экспедицию за Купол, и могу её возглавить.
Капитан поднял брови вверх и несколько раз вдохнул и выдохнул, прежде чем сказать следующую реплику:
— Ну, Вы меня удивили, ничего не скажешь! Сколько нахожусь на посту Управления, такая идея приходит впервые кому бы то ни было. Сорок лет назад была последняя вылазка за пределы Купола, из которой никто не вернулся. Как, впрочем, и из предыдущих.
— Да, и 45 лет назад, и 50, а до этого экспедиции организовывались и выходили наружу каждый год. И ни одна не вернулась обратно, — глухо отозвался Джет. — И тем не менее…
— И тем не менее, — подхватил Капитан, — сначала нужно выяснить, с какой целью экспедиция будет отправлена за Купол. Вы можете сказать, ради чего собираетесь выйти за Купол?
— Для выяснения условий жизни, наличия ресурсов и возможности пребывания за пределами Купола, — отрапортовал Джет.
Капитан ответил тут же:
— Какие там могут быть условия, если обратно никто не вернулся! Я знаю сходный процесс под названием «смерть». Выход за пределы Купола всегда приравнивался именно к смерти. И потом, скажите, нужны ли эти открытия и исследования населению?
Джет не ответил, задумавшись над поданной мыслью. Капитан продолжал:
— Посмотрите вокруг, Джет, — он сделал жест рукой, слегка повернув корпус, — люди живут и довольны тем, что у них есть. Скажу больше — впервые за всю многовековую историю люди довольны тем, что имеют. Имеют полную благоустроенность, благополучие и полное знание места, в котором живут. А, да, и ещё маленькую, просто минимальнейшую вероятность того, что их место жизни может быть порушено — это иногда так волнует душу! А все свои стремления и силы ума вкладывают в интенсивное развитие и дальнейшее благоустройство жизни. И расширение этого уютного мирка вызовет гораздо больше недовольства и испуга, чем одобрения. Так что на данный момент экспедиция не актуальна и не востребована. А насчёт интенсивного развития подумайте подробнее. В химической лаборатории, кстати, идут интереснейшие исследования! Можете перевестись туда, если хотите — у Вас ведь отличнейшее знание химии.
Джет совсем опустил голову. Пробормотав о том, что подумает, и что благодарен за встречное предложение, он вышел из кабинета. Выйдя на крыльцо Управления и сделав несколько шагов, Джет остановился. Он почувствовал, что снова накатывает тревога, безграничная и стихийная, как волны моря на берег — эту фразу он прочитал в одной из книг. Какие они, эти волны? И возможно ли увидеть их? Может, они ещё где-то остались? А осталось ли вообще что-то? Что-то должно было остаться? А как всё увидеть? Но это невозможно, невозможно! Мысли набежали сумбурно, быстро, толкаясь и наскакивая друг на друга. Джет вытащил пилюлю, закинул в рот. Но по истечении нескольких минут он вдруг понял, что успокоение не наступает. «Даже химия не всесильна, Капитан», — с усмешкой подумал Джет. Усилием воли подавил желание бежать, мчаться неизвестно куда, задышал глубоко и медленно. Через несколько минут наконец стало спокойнее. И, как ни странно, пусто, все мысли куда-то делись. Джет неторопливо пошёл вдоль по улице, всё дальше и дальше, до крайних строений. Потом дальше по тропинке, ведущей к запасным воротам Купола. Как и везде, он бывал здесь раньше, несколько раз заходил к Хранителю ворот.
Последние сорок лет Хранитель поддерживал ворота в рабочем состоянии, но никто не выходил и не заходил в них. Эти ворота обслуживались Старым Энриком — действительно одним из самых долгоживущих обитателей Полиса. Он заступил на эту должность лет пятьдесят назад, провожал несколько экспедиций, в том числе и ту, последнюю, вышедшую за пределы Купола сорок лет назад. Джет разговаривал с ним несколько раз, Энрик пересказывал выход последней экспедиции, рассказывал, какое раньше было оборудование для выхода, но в конце каждого разговора странно умолкал, погружаясь в свои мысли. Но появлению Джета всегда сдержанно радовался. Обрадовался и теперь, завидев приближение знакомой фигуры по тропинке. Энрик был единственный, кто обращался к Джету на «ты»
— А, Джет! Здравствуй, здравствуй! Заходи, — Энрик повёл гостя в свой пристрой, вдруг оживившись и став разговорчивым. Он жил один, почти ни с кем не общался и в сам Полис ходил очень редко, — проходи, садись. Что нового, какие маленькие дела творятся там, у вас? — Энрик кивнул в сторону домов.
— Сегодня я был у Капитана и предложил организацию экспедиции за Купол, — ответил Джет, садясь на стул и слегка откидываясь на спинку.
Энрик, казалось, оживился ещё сильнее, он прямо заёрзал на стуле, как мальчишка:
— Что, серьёзно? Вот так пришёл и предложил? И что Капитан? Что он сказал?
— Пришёл и предложил. Но Капитан сказал, что в выходе наружу нет никакого практического смысла, что любая экспедиция — это верная смерть. В общем, в предложении отказано.
За несколько фраз, сказанных Джетом, Энрик сник и опустил голову. Приподняв взгляд, посмотрел на Джета снизу вверх, потом вновь опустил. Джет, ответив, тоже уткнулся глазами в пол. Так они просидели несколько минут. Потом Энрик, не поднимая головы, глухо заговорил:
— Жалко. Очень жалко. Стало как будто более пусто, будто какая-то ниточка перерезана. (Джет чуть приподнял взгляд на слове «пусто»). Знаешь, я ведь сколько времени ждал, что экспедиции будут ещё, что после той выйдет ещё хотя бы одна. Но… выходов больше не было.
Джет поднял голову:
— Вы… ждали? Но зачем? Ведь Вы же не были участником, Вы открывали и закрывали за ними ворота. Были, так сказать, последним провожающим.
— А знаешь, зачем? — Энрик нагнулся в сторону Джета, — я тоже хотел выйти наружу!
Теперь Джет удивлённо пялился на Энрика, а тот, откинувшись назад, сидел и улыбался, будто предаваясь радужным воспоминаниям. Потом улыбка сползла с лица, и Энрик продолжал:
— Да, я тоже хотел! В состав меня не брали, не проходил по каким-то параметрам, хотя желал, настаивал, просил… Когда я встал на должность Хранителя, был моложе тебя. И всё думал, как бы это сделать, как выйти, ни о чём другом даже думать не мог. И перед последней решил, что могу проскользнуть вслед за экспедицией, пройти за ними, хоть немного взглянуть, что же там снаружи.
— И что же? — напряжённо спросил Джет. Он сидел, вытянувшись, и жадно ловил каждое слово старика.
— И знаешь, в последний момент струсил. Подумал, что меня хватятся, ворота, опять же, останутся без присмотра, а какой же я буду Хранитель, если брошу свой пост? Так и не сделал тот шаг, о котором столько думал. Помахал ручкой нашим удальцам и закрыл ворота согласно инструкции. И всё пошло по-старому, как обычно. Стал ждать, что, может быть, эта команда вернётся, и я хоть раз открою ворота входящим, а не выходящим. Но время шло, экспедиция не вернулась, и в душу мне прокралось сожаление, горчайшее сожаление о том, что мог и хотел сделать, а не сделал. Маялся страшно! Ни дня без горьких воспоминаний, как помахал ручкой, а сам остался здесь. Никто, кстати, меня тогда не хватился, даже не приходили узнать, как ворота и нету ли вестей от вышедших. И промаявшись пару лет, я твёрдо решил, что со следующей партией я точно выйду, пусть хоть что будет. Но следующей партии не было… Я ждал, выходит, сорок лет ждал, что будет шанс, будет эта лазейка, в которую я смогу просочиться. Но шанса уже не представилось. И, видимо, уже не представится…
Джет слушал и думал, а когда старик закончил, он напряжённо спросил: — Но если бы Вы тогда вышли, ворота бы остались открытыми?
— Ворота можно поставить на автоматический режим, они бы сами закрылись следом. Да и сказать откровенно, я их могу открыть и сейчас. Здесь это предусмотрено для экстренных случаев. Тут даже скафандр есть для моего выхода, всё поддерживается в рабочем состоянии.
Джет чуть не подпрыгнул:
— Так ворота могут быть открыты без санкции Капитана? Я всегда думал, что только с его разрешения…
— Вообще — да. Но для аварийных случаев должен быть предусмотрен выход без уведомления. И он здесь предусмотрен.
— И Вы всё это время просидели здесь, не попытавшись выйти? Что же мешало Вам открыть дверь?
— Наверно, всё тот же страх. Да и всё-таки чувство долга, раз уж был назначен Хранителем и на меня рассчитывают, я должен был стоять на посту. Это сейчас, пожив и посмотрев на людей, я вижу, что был бы спокойно заменим кем угодно… Ну, и страх, что один я войти уже не смогу, ведь у ворот никого не будет! Выйди я с экспедицией, обратная дорога была бы, да и самовольный выход можно бы было списать на неполадки в работе механизмов и аварийный ремонт. А так — путь только в одну сторону.
— Но что же мешает сделать это сейчас? Ведь выход возможен!
— Поздно, ты знаешь, уже слишком поздно. Я так долго ждал этого, что уже весь выгорел. Я и жив-то был, наверно, благодаря этой нитке надежды. Все эти сорок лет меня грела мысль, что будет ещё хотя бы один выход. Первые годы с предвкушением, что вот-вот, и… Потом по привычке. А последние лет десять — просто потому, что кроме этой мысли почти ничего и не было. Хотя, наверно, именно благодаря ей я до сих пор не умер… — и старик горестно покачал головой.
Джет ещё некоторое время, нахмурившись, думал, потом спросил:
— А Вы можете сейчас открыть ворота? И дать скафандр?
Энрик поднял на Джета взгляд, ставший вдруг очень тяжёлым, и глядя в упор, спросил:
— Это – твоё желание? Ты уверен?
— Да.
— Но ведь входа обратно уже не будет. После самовольного открытия без объяснения причины даже при аварии нужна будет санкция. А тебя, даже если впустят, за нарушение тут же выгонят обратно наружу, согласно закону.
— Я уверен.
— Ну что ж…
Энрик открыл шкаф со скафандром, помог Джету одеть его. Провёл к воротам, и махнув рукой, нажал кнопку разблокировки. Потом раздвинул рычаги, открывая первый шлюз. Джет тоже махнул рукой и шагнул в узкий коридор. Всё происходило молча, уже без слов.
Ворота состояли из трёх шлюзов. Первый закрылся, открылся второй. Джет прошёл через второй шлюз и шагнул дальше по коридору. Впереди готов был открыться третий шлюз…
Старик наблюдал за миганием лампочек, переключал шлюзы, когда все замки были открыты и вновь закрыты, он устало сел и откинулся на стуле. На лице его играла довольная улыбка. Он пробормотал: «Наконец-то!» и умиротворённо прикрыл глаза.
В это же время в кабинете Капитана вдруг замигала одна из лампочек на панели в дальнем углу, высветилась надпись: «Аварийное открытие северных ворот». Капитан нажал кнопку отбоя и кинулся через коридор к спуску в подвал…
Когда Джет шагнул за порог третьего шлюза и последние створки захлопнулись за его спиной, он вначале зажмурился. Несмотря на чуть мутноватое стекло шлема, в глаза ударил такой взрыв красок и яркости, что от неожиданности глаза сами собой захлопнулись. Через секунду Джет открыл глаза и впился взором в окружающую его картину. Он ожидал увидеть что угодно: чёрную, горелую землю, чёрный песок, бескрайний снег, каких-нибудь невиданных монстров, шаставших в поисках пищи, но никак не буйные заросли прямо от ворот. И таких ярких цветов Джет не видел с рождения. Трава переливалась всеми оттенками зелёного, несколько деревьев свешивали свои кроны в паре шагов, дальше лес уходил сплошным массивом, а в траве пестрели яркими кляксами цветы, по которым перелетали разноцветные же жуки. И всё это освещало такое безумно яркое Солнце, что глаза снова зажмуривались.
Анализатор показывал пригодность воздуха для дыхания, но Джет на него не смотрел: он просто ощутил, что такое великолепие не может жить в отравленном мире. Джет медленно стянул с головы шлем и взял его подмышку. Всё вокруг стало ещё ярче, сочнее, а в нос ударил такой букет запахов, какого Джет никогда и не знал. Он стоял и впитывал в себя краски, запахи и звуки с восторгом трёхлетнего ребёнка, вращая головой в разные стороны. И вдыхал, вдыхал, вдыхал такой безумно вкусный воздух! А как бесконечно можно было слушать ветерок, гулявший в деревьях и колыхавший листья! Сердце забилось сильно, но не от тревоги, как все прошедшие годы, а от радости свалившегося многообразия жизни, от восторга перед новым, огромным, ещё неизведанным миром! Джет не успокаивал дыхание, наоборот, вдыхал всё глубже, как будто только сейчас почувствовав вкус воздуха. Да, в сущности, так оно и было.
Наконец, наглядевшись по сторонам, Джет наметил путь в лес, от ворот, и, осторожно раздвигая траву, пошёл между деревьев всё дальше и дальше, глядя на мир вокруг себя.
В это же время над маленьким монитором в тёмной комнатке склонились две спины, наблюдая за фигуркой, маячившей на экране. Доктор, обычно весёлый и жизнерадостный, выглядел озабоченным, Капитан же, наоборот, казался довольным и крайне спокойным. Доктор посмотрел на собеседника:
— Но надо же что-то с этим делать! Пойти, вернуть, выяснить, как он смог выйти, узнать всё от Энрика, в конце концов!
— Не надо. Ничего не надо. Джет молодец, он сделал то, что хотел так искренне. Не знаю, как он сговорился с Энриком, но ему удалось! Если пытаться его вернуть, это будет только шум, ему не нужный, а нам — тем более. К тому же мы будем вынуждены тут же выставить его обратно. Так что не будем делать лишних действий. Энрик, если в этом замешан, вряд ли будет кому-то рассказывать, он, к тому же, крайне необщителен. Про Джета можно будет сказать, что по личной просьбе отправлен на индивидуальную работу в шахту к Стержню, да его и не хватятся, он тоже мало с кем общался. На место учителя поставим Герика, он хотел эту должность. Таким образом, нет забот, и всё тихо, как прежде! Что Вы, кстати, говорили про Джета? Его мозгу тесно в голове?
— Скорее уж можно сказать, что его мозгу тесно под Куполом. Слушайте, капитан, а почему бы уж в конце концов не открыть людям большой мир? Экосистема нормализована, можно спокойно, полноценно жить, не трясясь за каждый глоток воздуха.
— Что Вы, ни в коем случае! Люди как жили здесь, так и будут жить, и, смею Вас заверить, они счастливы. Эта форма жизни, которая изначально стремится к покою, и они достигли во многом того идеала, о котором мечтали ещё Довзрыва. Они живут в своём маленьком, досконально известном мирке, проживают свою маленькую спокойную жизнь, имея все блага технического прогресса и умирают с удовлетворённостью познавших всё, что можно было познать. И пока они знают, что все их ресурсы, включая воду и воздух, ограничены — они будут беречь и экономить каждый вздох. Если же их выпустить в большой мир, они сначала потеряются под лавиной свалившейся на них информации, а потом начнут транжирить всё богатство природы, которое они непременно посчитают своим. И в конце концов через несколько поколений снова доведут мир до очередной катастрофы. Нет уж, пусть лучше произрастают в своей теплице, а мир живёт спокойно без вирусов.
— Ну ладно, так оно и есть. Но что делать с подобными Джету?
— Чего Вы боитесь, доктор? За сорок лет он выискался первый и чуть ли не единственный, у кого всерьёз завелись такие мысли. Так что о появлении подобных Джету можно не беспокоиться. А Джет… он из тех, кто в конечном итоге не принёс бы большой пользы здесь и не принесёт большого вреда там. Так что пусть его идёт… — и оба они опять посмотрели на экран с почти растворившейся в буйной зелени фигуркой.
А Джет продолжал идти и идти, наблюдая, запоминая и углубляясь в тайгу. В его голове начинала рождаться догадка, почему не вернулась ни одна из ушедших экспедиций. И вряд ли они исчезли здесь без следа…
— Солнце было ещё высоко над головой, никакая видимая опасность мне не угрожала, и я просто радостно шёл вперёд, не заботясь ни о том, что осталось позади, (а что там могло остаться такого, что пропало бы без моей заботы?), ни о том, что будет со мною завтра, или хотя бы через час, — продолжал своё повествование Джет. – Я шёл и думал о Правителе Збенеше. В голове теснились детские воспоминания, главным действующим лицом которых был Правитель… Он рассказывал диковинные истории о таинственной Чёрной Мельнице и её хозяине – Лютенвальдском Мельнике. Позже, уже в начальной школе, Збенеш сказал, что Мастер Лышко Лютенвальд был Учителем, и учил его, Збенеша, бывшего в те времена в том же возрасте, что и я, разным жизненным премудростям… А ещё позднее, в выпускном классе, Правитель предложил мне участие в каком-то секретном головокружительном эксперименте, результат которого сулил переход нашему крохотному очагу цивилизации, (одному из не многих, если не единственному оставшемуся, как мы тогда считали), переход на совершенно иной, новый уровень развития, минуя сразу несколько промежуточных ступеней. Главным «чудом» этого уровня было то, что, согласно теории, существа, прошедшие Эксперимент, должны были быть несравнимо более приспособлены к жизни за Куполом, нежели мы — на тот момент. Я с радостью согласился и подписал все необходимые документы. Как и подавляющее большинство детей Гермополиса, я рос и воспитывался в Коммуне. Матерей своих мы не знали, а отцы были нам известны лишь тем, что в определённый возрастной период подписывали за нас не многие документы, в которых вообще возникала необходимость в Гермополисе. Кто подписывал мою Учебную и Медицинскую карты, я не знал, да особо и не интересовался; получение Паспорта Гражданина было ещё далеко впереди, (а это был последний случай, в котором требовалась роспись отца или иного взрослого попечителя). В документах же, подтверждающих моё согласие на участие в Эксперименте, рядом с моей неумелой юношеской росписью почему-то встала роспись самого Правителя Збенеша… Впрочем, причина такой особой милости меня тогда тоже не сильно интересовала. Главное, что при положительном исходе Эксперимента я мог рассчитывать на свободный выход за пределы Купола! А мечта об этом жила во мне с раннего детства – с тех самых пор, когда я впервые услышал о зелёных лесных просторах, скрывающих в своих суровых объятьях загадочную Мельницу в долине Чёрного ручья. Ведь ничего, даже близко напоминающего такую романтику приключений и древних, замшелых тайн, какую сулил Мир, где возможна была Чёрная Мельница, спокойная, отлаженная до мелочей жизнь Гермополиса мне предложить не могла.
И вот я, отмытый, стерильный, в чистейшем серебристом комбинезоне, сопровождаемый целой группой учёных и лично Правителем Збенешем, спустился несколькими этапами в «святая святых» — на уровень секретных лабораторий, непосредственно примыкающих к Шахте Стержня. Я подозревал, что о существовании этого Уровня в Гермополисе знало всего несколько человек – не более двух-трёх десятков, как я полагал. Оказалось, их было всего двенадцать. Не считая Правителя.
Правитель приложил руку к сканеру, и перед нами раскрылись стеклянные двустворчатые двери с очень натуралистичным изображением осы, одного из не многих не то выживших, не то позднее смоделированных генетически насекомых под Куполом. Мы вошли в большой овальный зал, уставленный приборами и машинами, о назначении которых я даже не имел ни малейшего представления. Как только мы переступили порог, последовательно, от входа к дальнему краю, по потолку вспыхнули желтоватые светильники – не тусклые, но и не настолько яркие, чтобы было дискомфортно для глаз. Двенадцать учёных рассредоточились по залу, и на контрольных панелях приборов замигали цветные индикаторы, ожили шкалы и экраны. Последними в дальнем конце зала вспыхнули три оранжевых лампы такой яркости, что я, стоя в противоположной стороне, прищурил глаза. Там, над небольшим подиумом, покрытом не то ворсом, не то подстриженной гидропонной травой, колыхалось нечто, напоминающее лежащее на боку огромное призрачное яйцо, сплетенное на манер папье-маше из полупрозрачных нитей разной толщины. Плотность слоя нитей была такова, что внутренности яйца не просматривались. Под воздействием света ламп, а может под каким-то иным, не видимым глазу, нити стали наливаться изнутри сначала розоватым, а затем всё более и более склоняющимся к оранжевому, светом, пока не начали светиться яркой огненной рыжиной, и даже на вид казаться горячими, раскалёнными. Правитель подошёл к «яйцу» и спокойно раздвинул нити на его стенке. Открылась внутренняя поверхность. На удивление, она оказалась очень уютного, нежно-кремового оттенка, без намёка на огненную жгучесть внешней оболочки. Движением руки Правитель подозвал меня.
-Это – Кокон Перерождения, — сказал Збенеш. Твоя задача — войти внутрь, устроиться поудобнее и заснуть. Не противься энергии Кокона, и это произойдёт естественно, безо всякого труда и дискомфорта. Ты будешь спать довольно долго. Возможно, будут редкие сны, а, может, их не будет вовсе. Когда ты проснёшься, ты будешь уже совершенно иным существом, которому будет принадлежать Будущее.
Мне было и страшно, и жутковато, и интересно одновременно. Я медленно, прислушиваясь к ощущениям, поднялся на подиум, и, пригнувшись, шагнул в Кокон. «Дно» Кокона мягко спружинило под моей ногой.
-Сними всю одежду, аккуратно сложи и положи рядом. Она пригодится тебе, только когда ты проснёшься, — напутствовал Правитель. Я сделал, как он велел, положил стопку одежды на мягкий «пол», и осторожно устроился на густой «перине» из тех же нитей, только очень тонких, мягких и тёплых. Стоило мне улечься, как перина скопировала форму моего тела, и с обеих сторон из неё проросли тоненькие, такие же тёплые и мягкие волокна, которые спустя мгновение сплелись надо мной невесомым одеялом. Мои веки отяжелели, и реальность стала размываться, затухать… Последнее, что я услышал, были слова Правителя:
— Проснёшься – найди Учителя Лютенвальда, где бы он ни был – я знаю, он выжил, он здесь, на Земле. Когда найдёшь его, возможно, и мы с тобой ещё встретимся.
Веки сомкнулись окончательно, и сон безраздельно овладел мною на ближайшие тридцать лет.
Сон мой не был пустым и мрачным – напротив, я видел сны. Вернее, даже один сон, который длился всё это время, как бесконечное кино, или же как вторая жизнь. Только вот о чём он был, что он призван был рассказать мне, что донести, я теперь не знаю. Когда проснулся – знал. Но потом произошло то, что произошло – и от моего сна, который я заботливо хранил в памяти, как путеводную нить, как свод верных правил о том, что мне делать, ради чего жить – осталось лишь смутное знание, что это было крайне важно и заключало в себе некое откровение. Но знание о том, какое именно, я бесповоротно оставил там, на другой Земле, и, вероятно, даже в другом времени. Его отняла у меня, вместе с большей частью всех моих жизненных сил, прекраснейшая из девушек, встреченных мною когда-либо как в этом, так и в ТОМ мире. Девушка, которая умела летать… Однако, обо всём – по порядку.
Тихое гудение скрытых в шахтах вентиляторов смешивалось со звуками, издаваемыми воздушными компрессорами коконов-сотов. Дополняемая зеленоватым полумраком дежурного освещения Инкубатора, картина напоминала панораму подводного мира. Пан Лютенвальд сидел в операторской, наблюдал «рамку» сквозь нишу с опущенным стеклом, прислушивался к нервной пульсации выше левого виска и вспоминал то, что произошло в начале весны и продолжается по сей день, и никто не знает, чем закончится, когда над гексагоном откинется полупрозрачная шестигранная крышка…
…Снега в эту зиму было много, но весна взялась дружно, словно саму Чёрную Мельницу решила снабдить шальными талыми водами. Днями стояло почти летнее тепло, и снег таял, как масло на сковороде. Пели птицы, а ранними ещё вечерами долго не гасла пронзительная весенняя лазурь, обещающая только пробуждение и скорое, щедрое на дары лето. Лютенвальд больше всего любил именно это время, когда не приходится заменять на экранах виды с камер внешнего обзора на отснятые в прошлых сезонах летние видеоролики, когда не нужно больше жить тоскливым, томительным ожиданием, когда душа хочет петь и пускаться в безрассудные авантюры.
Зов сумасшедшей весны
В каждом луче, в каждом движении ветра.
Птицей – в окно, или кошкой скользнув за порог;
Пыль до небес, камни, столбы, километры –
Дерзкая песня весны – в ритме дорог!
Долгое эхо звучит
Всякой тропинкой, на всяком лесном перепутье,
Каждой фантазии смелый пророча полёт
Слушай его, в дебрях судьбы наплутавшийся путник!
Гулкое эхо кричит, манит, зовёт.
Мчится весна –
Многоголосая, бешеная, живая,
Свищет, грохочет, рвётся из берегов,
Кажется, будто, мгновеньями, перекрывая
Реквием вечного сна — стон жерновов…
Мастер бродил по окрестностям, наслаждаясь тихим вечером и замершей на пороге пробуждения тайгой – в эти вечерние мгновения не учёный, а бродячий поэт-философ, снова и снова постигающий тайну вечного возрождения. Строки стихов рождались, словно узоры огненных лабиринтов, и такими же неверными огненными сполохами оседали и гасли, уступая место новым. Человека Лютенвальд заметил, только когда едва не столкнулся с ним. Измождённый, почти прозрачный, закутанный в бесформенные рубища, мужчина медленно, словно вслепую, шёл, механически , как-то пугающе логично, рационально переставляя ноги, чуть согнутые в коленях. Руки, казалось, марионеточно повторяли действия ног, двигаясь с ними в лад. Это чем-то напомнило профессору «заводное» вышагивание жука – скарабея. Человек остановился, всего пару шагов не дойдя до Лютенвальда. Или даже шаг.
-Институт… В Загорье… Ищу… Мастера Лышко…
Игерийский язык. С лёгким «муаровым» диалектом, словно, говоря, мужчина постоянно чуть улыбался… Лютенвальд открыл рот, но смог издать только возглас удивления. Кто это? Откуда? Местный, наслушавшийся легенд? Кто-то из Связной сети, попавший в переплёт в Удельских землях? Пока вопросы путались в голове профессора, никак не желая выстраиваться в очередь, ноги мужчины подогнулись, он покачнулся и кулём завалился вбок, на мокрый, ноздреватый, осевший за день сугроб. Лютенвальд подхватил упавшее тело, поразившись его неожиданной детской лёгкости, и попутно нажал кнопку вызова на тангенте спикера. Когда он дошагал с незнакомцем на плече до ближайшего строения «Трёх медведей», у открытого шлюза грузового лифта его уже ждали ксилокопы.
Медицинский блок встретил редкого пациента ярким, тёплым светом ламп и тонким жужжанием климатической системы. Гравиплатформа с мужчиной угнездилась на стапеле. Врачи наблюдали, как двое ксилокопов в бирюзовых халатах быстро и мягко сняли с пациента лохмотья, обнажив тело. Оно оказалось крайне странным, различия с телом обычного человека буквально бросались в глаза. Пациента можно было бы назвать истощённым, если бы не мощные мышцы, опутывающие торс, бёдра, грудь, руки… Нет, истощённым он не был. Но кости его, по всей видимости, были настолько тонки, что позволяли телу иметь изящные, почти женские формы. Весь он был тонким, каким-то полупрозрачным. Ярко выраженной талии могли позавидовать многие девушки. А ещё тело при ближайшем рассмотрении оказалось целиком покрыто короткими золотистыми ворсинками, настолько мягкими, что заметить с расстояния было практически невозможно… А ещё тело совершенно не имело нормального человеческого запаха, причём, не то, что застоявшегося – а вообще никакого. Словно оно никогда не потело, не выделяло жира. Переглянувшись, медбратья переложили странного гостя в нутро реабилитационной капсулы. Как только голова незнакомца коснулась подголовника, он очнулся и открыл глаза. Они оказались двумя маленькими блестящими антрацитовыми вселенными. Безо всякого намёка на зрачок.
— Спасибо вам, — своим «улыбающимся» голосом сказал незнакомец на игерийском. – Я ищу Мастера Лышко Лютенвальда. Учителя.
Лютенвальд шагнул к капсуле.
— Я – Лышко Лютенвальд. Только давненько никто не называл меня этими титулами… Кто Вы, пан? Откуда узнали обо мне?
— Про Вас рассказывал Збенеш, ваш ученик. Меня зовут Джет.
Веки незнакомца сомкнулись, маленькие чёрные вселенные погасли. Сознание вновь покинуло его. Крышка капсулы защёлкнулась, шумно выдохнули кислородные компенсаторы, и капсула наполнилась густым янтарным раствором.
Через неделю Джет окончательно пришёл в себя. Капсула была осушена и открыта, врачи то группами, то попеременно дежурили возле пациента, то и дело собирая стихийные консилиумы: пациент не был похож ни на одно существо, побывавшее в санитарном блоке Комплекса до него. Учёные и медики сгорали от любопытства. Но никаких исследований, а, тем более, экспериментов над пациентом Лютенвальд проводить не разрешал. За исключением банальных анализов – кровь и тому подобное. Впрочем, для начала хватало даже крови. Состав её был каким угодно, только не человеческим. Судя по результатам сканирований и электронного моделирования, кому-то светила не одна Премия за фундаментальные открытия в области глобальных генных мутаций. Если бы эти премии теперь кто-нибудь где-нибудь назначал…
Когда Джет окреп и смог покинуть капсулу, весь Time of Fate уже знал об удивительном мутанте, вышедшем из тайги. Послушать рассказ о его судьбе собралось большинство населения Комплекса – кто пришёл непосредственно в конференц-зал, а кто расположился у экранов трансляторов.