Бронированная дверь позади Бранча закрылась. Люди не могли этого слышать, для них замок был абсолютно бесшумным, но Бранч уловил отчётливый щелчок запора, а следом скрип механизма. Серьёзная защита!
Через огромный видеокуб, висевший посредине комнаты, Бранч увидел дальнюю стену, а на ней бледное человеческое лицо в иллюминаторе. Лицо застыло, замерло; не шевелился ни единый мускул и даже глаза не двигались. Лишь зрачки едва заметно трепетали, и в них отражалась мешанина красных, жёлтых, фиолетовых линий.
– Это я, Алёна, – сказала серая самка. – Со мной попечитель. Его зовут Бранч.
– Кто это? – спросил Бранч.
– Алина. Моя сестра. Она управляет регионом. Сейчас, завтра, каждую секунду. Я не знаю, как у неё это получается, но это так. Она составляет расписания, обслуживает очереди, она диспетчер ресурсов. Я не знаю, как это объяснить.
Алёна втянула воздух, словно пытаясь ощутить запах сестры. Бранч знал, здесь ничем не пахло до их прихода, и ничем не будет пахнуть, когда они уйдут. Все посторонние молекулы фильтровались, он слышал шум насосов в стенах. Предусмотрительно, видеокуб такого размера требовал чистоты.
– Скажи мне, что нужно у неё спросить или попросить, совершенный, – сказала Алёна. – Я передам ей.
– Зачем? – удивился Бранч. – Я скажу ей сам.
Алёна пожала плечами:
– Она тебя не услышит, совершенный. Она видит видеокуб или слышит меня. Алина умеет не понимать других голосов.
– Не беспокойся, растущая, – красным языком Бранч быстро-быстро облизал ноздри и глаза. У Алёны похолодело в животе, таким нечеловеческим был этот… жест? Нет, она не боялась попечителя, глупо бояться шторма или снежной лавины, они не желают и не могут желать зла. Надо правильно себя вести, тогда останешься живой и здоровой. Так же и попечитель. Он просто чужд и равнодушен. Возможно, даже доброжелателен. Зачем пастухам ненавидеть баранов?
– Не беспокойся, – повторил попечитель. – Она поймёт.
Ящер протянул к видеокубу правую переднюю лапу, коснулся дымчатой поверхности когтями. Алёне захотелось зажмуриться: древний хищник, а рядом вершина компьютерной технологии! Фантасмагория…
Ничего не происходило. Бранч стоял, чуть шаркая хвостом по полу, замурованная в стену Алина равнодушно взирала на мельтешение цветов.
Попечитель щёлкнул челюстями и оставил видеокуб в покое.
– Что-то не получилось, совершенный? – спросила Алёна.
– Получилось, – произнёс Бранч. – Я задал вопросы, я получил ответы. Сделал распоряжения.
– Ааа…
Алёна вздрогнула. Комнату заполнил стон Алины в изолированном от мире склепе. Микрофоны работали всегда, готовые передать наружу любой звук, любое сказанное Алиной слово, но обычно она молчала, даже дыхание было слышно едва-едва…
– Ооо!..
Алина за стеклом зажмурилась, её щёки покраснели, а рот широко открылся!
– Что с ней, совершенный?
Алёна испуганно посмотрела на Бранча. Попечитель мелко тряс головой, пощёлкивал и даже тихо шипел. Смеялся!
– По-вашему это оргазм, – сообщил Бранч, отсмеявшись. – Я отблагодарил твою сестру, растущая. Несколько цифровых последовательностей, точно рассчитанные паузы. Ты не поймёшь.
– Почему именно так?
– Секс ей не знаком, – объяснил попечитель, – а ведь он нам угоден. Как получилось, – он пристально посмотрел на Алёну, – что секс не знаком ей? Она уже взрослая.
– Она больная… – сбивчиво заговорила Алёна. – Она выросла в…
Алёна испуганно замолчала.
– Говори, молодая самка высокого ранга, – приказал Бранч. – Не пытайся меня обмануть!
– Она выросла в интернате… – призналась Алёна. – Я выкупила её у синих!
– Выкупила, – повторил попечитель. Он снова рассмеялся. – Как это интересно!
Попечитель подёргивал хвостом, облизывался и казался чрезвычайно довольным, хотя кто их разберёт, рептилий?
Алёна собралась с духом:
– Что с ней будет, совершенный?
– Она ничего не нарушила, – сказал Бранч. – Что с нею может быть?
Раньше на этом месте стоял завод. Сейчас никто не скажет, что здесь делали: удобрения, лекарства, пластмассы — или другие продукты, память о которых стёрла Встреча. Остались полуразрушенные корпуса, километры трубопроводов, мятые цистерны и просторные подвалы, а также огромное количество ржавого железа, оплавленного камня и битого стекла.
Город давно откочевал отсюда, ушёл на земли более чистые, здоровые. Вокруг вырос лес, скрыл следы боёв, выбелил дождями и растворил кости павших.
Свой временный лагерь партизаны разбили в канализации, ниже складов и подвалов. Сюда не проникал солнечный свет, зато тепло и дым самодельного очага не могли попасть наружу, терялись в грунте и перекрытиях.
Ночь ещё не опустилась, но внизу всегда темно, и многие спали. Быстрый переход вымотал даже охотника Луиджи, поэтому бодрствовали считанные единицы. Оставшиеся наверху часовые, пленный пилот винтокрыла, озабоченный будущим, раненые. Не всем при взрыве гранаты над головой повезло так, как Ивасю. Одному из партизан осколок раздробил плечо, другому порвало щёку. К счастью, никто не погиб, но даже пластырь не мог полностью избавить от боли, и пострадавшим было не до сна.
Ивась и Джанкарло сидели у огня. Азарт боя давно отпустил, но молодой командир не мог расслабиться. Мысли бродили в голове, мучили, грызли.
– Я пытаюсь понять, что дальше? – Ивась подцепил щепкой выпавший из огня остывающий уголёк, подкатил в костёр. Уголёк вспыхнул и стал неотличим от десятков своих собратьев. Так любой человек более заметен, когда он один, но быстро гаснет и пропадает в темноте. – Хватит ли у нас сил?
– Озаботился, – проворчал Джанкарло. – Дотумкал, проникся. О чём ты думал раньше, парень?
– И всё же?
– Дальше ничего, – сказал старик. – Сил у нас не хватит. Попечителей нам не одолеть, мы смертники.
– Смертники…
– Всё равно надо биться! – Джанкарло ударил кулаком о ладонь. – Тревожить, делать пакости! Не хочу быть просто думающим мясом, парень! Тебе повезло, вокруг все такие!..
Ему повезло, Ивась знал это. Не потому, что вокруг — сумасшедшие упёртые смертники, как вещал Джанкарло. Высокопарные слова могут убедить, поднять, но это просто слова. Дело в том, что он был пищей, лакомством, зато теперь он живёт. И не просто живёт, у него есть цель: вцепиться зубами в глотку попечителя — и не разжимать их хоть до самой смерти!
Раздался топот, бойцы поднимали головы, озирались.
– Винтокрыл, командир! – доложил подбежавший часовой. – Странный какой-то винтокрыл…
– Поднимай следующую смену, – приказал Ивась, – пусть берут оружие — и наверх.
Он разбудил Луиджи. Охотник проснулся мгновенно, словно и не ложился.
– Возьми зенитную ракету и будь готов, – сказал Ивась, – надо попробовать эту штучку!
Тот, кто явился к ним, сильно пожалеет. Джанкарло, как обычно, воспринимает всё в чёрном свете. Хватит им бегать, уж с винтокрылами они справятся. А там… там посмотрим!
Они поднялись наверх и замерли среди бетонных блоков и гнутого металла. В маскировке лагеря Ивась не сомневался и рассчитывал, что тревога ложная. Мало ли зачем летают над лесом винтокрылы?..
– Не нравится мне эта тишина, – пробормотал Джанкарло.
Над старым заводом висела дымчатая чечевица. Не вращались винты, не гудели турбины.
– Что это? – прошептал Ивась.
– Худшее, что могло быть, – так же тихо ответил старик. – Попечители. Это их машина, у нас таких нет…
Попечители! Вот шанс сделать что-то действительно важное.
После ему будет стыдно, но сейчас Ивась забыл обо всём. Он забыл, что под его началом отряд, забыл, что среди бойцов есть раненые и больные, забыл даже о том, что рискует не только собой и отрядом, но и всеми теми, кто ждёт их на главной базе. Он может причинить вред попечителям! В сознании осталась только эта мысль и полностью захватила его. Может — значит, должен, а там будь что будет!
– Что ты задумал? – с испугом глядя на Ивася, прошептал Джанкарло. – У тебя такой вид, кажется…
– Всё будет хорошо, – не слыша вопроса, сказал Ивась. – Всё будет хорошо… – и заговорил, словно в лихорадке: – Из всех гранатомётов, Луиджи — на секунду позже, по моей команде… Три!.. Два!.. Один!.. Пли!
Четыре гранаты разорвались под чечевицей, потом в дымное облако врезалась ракета.
Удар, грохот! Просвистели мелкие осколки, простучали по гулкому железу. Ивась осторожно выглянул из укрытия.
Летательный аппарат попечителей никуда не делся. Он незыблемо висел над ними, неподвижный и равнодушный. Ни дымка, ни огонька, как будто заряды прошли мимо…
После Управы Бранч взял с собой начальницу синих Марику и отправился на место последнего нападения. Дорогу уже исправили, сгоревшие мобили убрали, но мох и лесная подстилка были изрыты и местами обгорели.
– Они прятались здесь и здесь, совершенный, – показывала женщина. – Вот следы от их ног.
– Хорошо, – Бранч мотнул головой. – Снимите генетические отпечатки. Сканер вам не запрещён?
– Нет, совершенный, – ответила Марика после заминки. – Отпечатки у нас есть.
– Значит, бандиты вам известны?
– Да, совершенный.
– Я тоже хочу их знать, – сказал Бранч. – Куда они направились после диверсии?
– Туда, куда упал винтокрыл. Они уронили винтокрыл, совершенный!
– А дальше?
– Мы ищем.
– Вы не знаете, – произнёс Бранч. – Садись в машину, будем искать вместе.
Повисев над проплешиной от сгоревшего винтокрыла, они полетели вглубь леса. Живые дышат, выдыхают частички себя. Чуткие детекторы легко взяли след. Бандиты уходили на север, сканер насчитал двадцать четыре особи. Почти все они уже участвовали в нападениях на конвои. Что же им не хватает? Недовольные есть всегда, но должна быть конкретная причина, ведь даже пустынный пшерг не бросается просто так.
Местность понизилась, редкий сосняк сменился лиственными зарослями. Скутер теперь медленно скользил, едва не задевая верхушки деревьев. Лес шумел обилием жизни, маскировал беглецов.
– Прибыли, – сообщил Бранч.
Скутер завис над старыми развалинами. Здесь следы обрывались.
– Что там, совершенный? – Марика показала рукой.
Там, на внутренней поверхности силового колпака, отражались данные сканеров и датчиков… Примитивное зрение самки приняло один из сегментов колпака за окно!
– Это твои бандиты, женщина, – сказал Бранч, на ходу согласуя выдачу датчиков и собственное зрение под оптический диапазон аборигенов. Сложная, глубокая картина сжалась и выцвела, стала шершавой древесной зеленью, под которой светились два оранжевых огня.
– А остальные? – Марика подалась ближе, задышала прерывисто, сжимая и разжимая кулаки.
– Прячутся под землёй, – ответил Бранч. – Где им ещё быть?
– Убей их, совершенный Бранч! – воскликнула Марика. – Ты же можешь? Убей их всех!
– Нет.
– Почему, совершенный?!
Бранч посмотрел на самку тем особенным взглядом, которым владеют попечители – и змеи. Краска сошла с её лица, Марика побледнела и сжалась в кресле. Так было хорошо, так было правильно.
– Ты забыло своё место, животное, – сказал Бранч. – Откусить тебе голову?
Самка опустила глаза в пол.
– Ты не смеешь требовать, запомни это, – продолжил попечитель. – Ловить и казнить бандитов – твоя работа
– Да, совершенный, – прошептала синяя.
– Здесь только малая часть бандитов, – спокойно объяснил Бранч. – Поймать надо всех!
– Да, совершенный!
Наконец она поняла…
Интересно, как бы выглядело её обезглавленное тело на полу скутера? Бранч ужаснулся: инстинкты на миг взяли над ним власть, он запросто мог убить её… Но ведь он художник, а не хищник! Развитое, утончённое, культурное существо! «Которое не отказывается от живого желе», – уточнила память. И всё же, почему он не убил тех, внизу? Оставил бы одного или двух, чтобы расспросить. Они заслужили смерть, по всем законам заслужили!
Это было некрасиво, его чувство прекрасного возмутилось! Пускай туземцы сами разбираются между собой.
– Совершенный! – закричала самка.
Оранжевых пятен внизу стало больше, от них потянулись к скутеру ослепительно-горячие трассы!
Бранч удивился. Те, внизу, вместо того, чтобы таиться и прятаться, нападали! Снаряды ударили в машину, колпак потемнел – мозг скутера ограничил передачу данных.
– Полетели назад, растущая! – засмеялся попечитель. – У тебя много работы.
Они стреляли в него! Не зная, кто он, не зная, зачем появился над их убежищем, не зная даже, будет ли в их атаке смысл… Кажется, инспекция будет не такой скучной, как он боялся.
Забросив чиновницу в город, Бранч отправился на юг. Они стреляли в него! Это стоило обдумать, а размышлять лучше всего в одиночестве.
Огромная пустыня на севере африканского континента, о которой сообщали исторические справки, исчезла. Бесконечными рядами тянулись поля, прорезанные синими артериями каналов, блестели на солнце шеренги теплиц. Выросшему втрое населению требовались качественные продукты, и Сахаре давала их заметную часть. Медитировать на капусту и морковь? Нелепость…
Мозг воспроизвёл для него самую свежую трёхмерную карту. Условно разумные не оставили ему удобных мест. Все засушливые клочки стали заповедниками, а Бранчу требовался истинно дикий ландшафт! В Сибири и пойме Амазонки существовали огромные лесные пространства, но там кипела назойливая жизнь, чересчур много жизни, куда больше, чем в приличной пустыне!
Бранч выбрал океан. Небольшое умственное усилие – и можно убедить себя, что солёная вода так же пуста, как и небо над ней. Он выбрал участок вдали от островов и транспортных линий, убрал силовой колпак и замер.
Они стреляли в него! С одной стороны, это явно доказывало, что люди не мыслят, а только имитируют разум. Инстинкт заставляет ядовитого гушада бросаться в атаку раз за разом, терять стрекательные иглы, рвать дыхательную перепонку. Гушад неразумен, он не в силах понять, что убивает себя. Он нападает, чтобы победить и пожрать соперника. Мысли о поражении и бегстве не умещаются в его маленьком мозгу…
Какое удобное рассуждение. В духе Старейших, которые прячутся от настоящей жизни в бассейнах с подогретым минеральным маслом…
Но ведь они стреляли в него!
Гладь океана под ним морщила мелкая рябь. Бранч опустил скутер ниже, стали видны клочья пены на верхушках волн, тогда он посадил машину на воду. Воздух вокруг него наполнил свист ветра и горько-солёная взвесь. Волны равнодушно ударяли в дно скутера, расплёскивались, пропадали, чтобы возникнуть снова с другой стороны и уйти. Волны тоже был неразумны, и никакая мощь попечителей не могла заставить их свернуть с пути. Только уничтожить, разбить, распылить. Убить.
Почему они стреляли в него?!
Повеяло холодом. Издалека к месту посадки скутера медленно приближалась плавучая гора. Волны бессильно стучали в её подножие, облизывали зеленоватые склоны, белая вершина сверкала на солнце.
Айсберг.
Бранч закрыл купол, бросил скутер вверх и взял курс на юг.
Скоро похолодало, потом впереди показались безбрежные белые поля Антарктиды. Вот он, истинная пустыня! Аборигены оставили её нетронутой…
Бранч посадил скутер в слежавшийся снег и вышел наружу. Ветер кинул в глаза снежную крупу, ослепил на миг. Лапы онемели, шкура потемнела от прилившей крови. Потом кровь вернулась к сердцу – холодной и вязкой. В попытке защититься от блеска замёрзшей равнины зрачки сжались в тонкую нитку.
Против воли Бранч стал погружаться в транс, полусон-полуявь, память о далёких предках, которые проводили в нём холодные пустынные ночи. Только не было на родной планете Бранча таких долгих и холодных ночей, никогда не было…
Древний защитный механизм вырвался из-под сознательного контроля и заработал. Холодный кровоток замедлил, а потом и вовсе прекратил обмен веществ в пищеварительном тракте. Первый и второй контуры кровообращения, которые питали мышцы лап и спины, отключились, зато включился четвёртый, резервный. По нему жир из подбрюшного депо потёк в печень, а та принялась за синтез высших спиртов – природного антифриза. Скоро их концентрация достигла критического уровня, открылись сосудистые клапаны. Они объединили четвёртый контур с третьим, снабжавшим кровью головной мозг.
Сознание медленно засыпало. Мысли ворочались простые и ленивые. Пропадали чувства. Первым – слух, Бранч обнаружил, что вой ветра более не беспокоит его. Потом отключились кожные рецепторы, и стало тепло. Заснеженная равнина стала плоской и двуцветной, её исчертили короткие чёрные штрихи… Они росли, утолщались и сливались друг с другом, пока всё поле зрения не заполнила ровная темнота…
Конец…
Возможно… его обнаружат… по пеленгу… от скутера…
Скутер!
Сверху упал огонь, целая река огня! Если бы мог, Бранч закричал от боли! Огонь выжигал холод, терзал каждый клочок тела, каждую клеточку внутри, поливал кислотой каждый нерв подобно знойным многоножкам… а потом Бранч потерял сознание.
– Бранч?.. Инспектор Бранч?.. Бранч?.. Инспектор Бранч?.. Бранч?..
Голос был везде, стучал в кости черепа, прокатывался болезненной волной от кончика хвоста до кончика носа.
Бранч вынырнул из целебного геля:
– Спасибо, Мозг.
– Твоя мозговая активность была почти на нуле, – заговорил Мозг. Кажется, он обрадовался, как это ни странно звучало по отношению к псевдоразуму. – Я правильно поступил?..
– Да, – ответил Бран. – Правильно. Я благодарен. Где мы?
– На месте последнего приземления, – с готовностью сообщил Мозг.
– Дай панораму и звук.
Ярко сияло низкое солнце. Бранч теперь знал цену этому свету. Над горизонтом поднимались острые заснеженные вершины, а по сверкающей равнине бродили, неуклюже переваливаясь, странные звери. Чёрноспинные и белобрюхие, с жёлтыми пятнами вдоль шеи и крыльями-ластами по бокам тела. Иногда они задирали головы кверху и кричали резкими голосами. Или нагибались, и тогда из пуховой складки между лапами выглядывала голова детёныша. Родитель наклонялся ещё ниже и срыгивал что-то прямо в клюв птенца.
Свистел ветер, свивал между пингвинами вьюжные кольца, а они бродили и занимались от века положенным делом – жили и продолжали жизнь.
– Старт, – приказал Бранч.
Жизнь сопротивляется смерти, даже если нет никакой надежды. Просто потому, что хочет жить дальше. А уж как она сопротивляется тогда, когда это надежда есть!
Они стреляли в него. Интересно, на что они надеются? Свет и звук, мороз и глупые, но бесстрашные пингвины… Всё останется в его полотне.
Иржи уложили на вершину поленницы. До слёз обидная смерть, за миг до победы…
Получив оружие, изгои стали партизанами. Джанкарло не собирался сидеть и ждать, он действовал сам. Мобильный отряд под командой Ивася, собранный из самых умелых и непримиримых, кочевал вокруг города и бил синих. Нападал на транспорты и уходил. Главная база так и осталась в пещерном лагере, но для удобства и безопасности Джанкарло приказал оборудовать ещё несколько. Пригодились и старые оружейные склады возле кооператива «Элегия», и катакомбы в трясинах. Разведчики нашли несколько подходящих мест, в каждом обустроили опорные пункты с запасами оружия и провианта.
Военачальник – это вам не свинарь, поэтому Ивась переселился к Луиджи. Так было сподручнее готовиться. Они как раз планировали новый набег, когда к ним зашёл Джанкарло.
– Не закиснуть бы, – сказал он. – С вами пойду.
Луиджи внимательно посмотрел на Ивася.
– Советником по общим вопросам? – улыбнулся Ивась.
– Примерно.
– Хорошо, только не встревать, – твёрдо сказал Ивась. – В бою должен быть один командир.
– По рукам! – согласился Джанкарло.
Луиджи одобрительно кивнул.
Объектом выбрали четырнадцатый интернат. Между ним и базой лежал город, пришлось обходить, поэтому к месту вышли только на четвёртый вечер. Ивась не боялся пропустить транспорт: программы, о которых рассказывал ему Джанкарло, слушали сеть, и сеть исправно делилась с ними информацией.
Синих ждали утром, и те появились…
Смотрители ферм стали осторожнее, впереди грузовичка с кошмарным их продуктом плыл бронированный мобиль с генератором поля и охраной. Ивась влепил гранату машине под брюхо, в движитель. Броневик окутался дымом и пламенем, клюнул носом и упал на дорогу. Покрытие шоссе завизжало, собираясь перед носом мобиля в гармошку. Грузовик вильнул, обходя броневик слева, ему почти удалось вырваться, но выстрел Луиджи и его уронил на землю.
Дым рассеялся. Обе машины стояли рядом, метрах в семи. Наступило короткое равновесие сил. Партизаны ждали, когда охрана откроет двери. Охрана выбирала момент, чтобы пустить поле на свободу. Первые мгновения после старта поле неустойчивое, его можно прорвать. Выстрелить надо именно в этот момент, тогда граната пронзит силовую плёнку и ударит в генератор. Не просто выстрелить, но и попасть в створ люка! Если промедлить, то поле наберёт силу и погонит их прочь от машин.
– Луиджи, Коля, приготовились… – вполголоса скомандовал Ивась. Зря, конечно, всё обговорили заранее и не один раз, каждый знал свой манёвр. Разве что так ему было легче…
– Что они задумали? – удивлённо произнёс Луиджи. – Что-то новенькое…
В крыше броневика возникла тонкая щель. Круглый люк поднялся примерно на ладонь, оттуда сверкнуло серебром и хрусталём, и воздух вокруг наполнили сгустки синего огня!
Долгий миг Ивась не мог понять, потом его озарило: оружие с винтокрылов!.. Простая идея — отогнать партизан подальше, прижать их к земле, и потом спокойно активировать поле!
– Стреляйте! – закричал он. – Надо попасть в люк!
Заряд попал ему в плечо: руку скрутило от боли, она повисла как плеть. Не пушка, а парализатор. Пастуху ни к чему ружьё, ему достаточно кнута.
Охнул и замычал Джанкарло, уткнулся лицом в мох Николай. Люди получали заряды, кричали, падали, только Луиджи стоял прямо. Огонь до поры обходил Луиджи стороной, но вот синий цветок расцвёл у него на бедре, охотник пошатнулся, упал на одно колено, но граната уже начала свой путь.
Время замерло. Ивась увидел, как медленно, словно во сне, растёт дымный хвост… потом секунды обрели верный темп, а граната ударила точно под крышку люка!
Громыхнуло, по сторонам полетели брызги серебра. Оружие с винтокрыла рассыпалось в пыль… А потом загремело по-настоящему, до боли в ушах! Над дырой на месте люка вспух перламутровый пузырь — поле вырвалось на свободу – и тут же лопнул. Осевший, помятый броневик окутала сетка молний, они проросли канатами, протянулись к дороге, к ближним деревьям, как по волшебству обходя, избегая людей…
И исчезли. Стало тускло и словно плоско. Вернулся слух, и Ивась услышал треск. Взрыв генератора расколол, разметал старую сосну.
Острый тяжёлый сук рухнул с высоты и пригвоздил Иржи к земле. Сразу и насмерть.
Смолистая древесина занялась быстро, потянулся к небу серый дым. Налетел ветер, раздул огонь в поленнице. Тело Иржи скрылось за языками пламени и струями пара.
Бойцы подходили по одному, прощались, бросали в огонь щепки и шишки, молчали, поглядывали на Ивася.
– Прости, Иржи, что так получилось. Ты храбро сражался, но мы не имеем права поступать иначе, – сказал Ивась. – Простите и вы, девочки и мальчики, что мы не можем вас защитить. Зато мы можем мстить!
Безвестные питомцы, убитые синими мундирами, не могли его слышать. Ивась говорил для бойцов, для партизан. Они должны знать, ради чего умер их друг и ради чего рискуют жизнью.
Пламя ревело. Поэтому, наверное, они не сразу заметили винтокрыл…
– Уходим! – закричал Джанкарло. – Сойка!
– Будем драться! – перебил его Ивась.
Бойцы замешкались. Секунды, важные для спасения, уходили.
Ивась схватил гранатомёт. Попадёт ли он? Долетит ли граната? Винтокрыл над головой – не машина на дороге. Мысли вихрем пронеслись в голове, пока он готовил оружие к выстрелу. Некогда переживать!
Встав на одно колено для устойчивости, Ивась задрал гранатомёт в небо, дал поправку на высоту, – немного, два пальца! – задержал дыхание и потянул спусковой крючок…
– Попал! Попал! – заорали партизаны на несколько голосов.
Граната ударила винтокрыл в брюхо, разорвалась с грохотом! Винтокрыл выпал из дымного облака, пошёл косо к земле и скрылся за деревьями.
– За ним! – крикнул Ивась, не слыша собственного голоса: оглох от взрыва! – Живыми взять, хотя бы одного!
Сердце колотилось бешено. Он попал! Попал с первого раза, сбил воздушную машину синих, от которых раньше они бежали как от огня! Значит, есть шансы и можно воевать…
Ивась развернулся, собираясь уходить с погребальной поляны, и увидел в стволе сосны рядом чёрное пятно. Осколок гранаты… Тронул, отдёрнул палец, зашипев от ожога. Ему повезло, в который уже раз.
Земля Бранчу не понравилась. Слишком холодно и влажно. Комфортные условия встречались и здесь, но аборигены, как назло, предпочитали селиться в самых неудобных местах. Впрочем, чего ещё можно ожидать от условно разумных?
Зато здесь водилось множество настоящих животных; это подтвердило отсталость мира, но и царапнуло его самолюбие: живущие инстинктом передвигались на четырёх или более лапах, и только условно разумные аборигены были двуноги и двуруки.
Но он потому и совершенный, что выше совпадений и обстоятельств.
Бранч изменился. Пилот Ференц сказал бы, что задние лапы Бранча стали толще и массивнее, а передние конечности, наоборот, уменьшились в размере и стали похожи руки. Глаза покинули привычные места по бокам головы и сдвинулись вперёд. Теперь он напоминал не геккона, не ящерицу вообще, а двуногого динозавра ростом выше среднего человека.
Закончив метаморфоз, Бранч вызвал на совещание местных начальников. Двух человек от серых и двух от синих. Властные половины обречены вечно бороться между собой, поэтому никогда не станут настоящей силой. Разделяй и властвуй — древнейшее изобретение разумных!
Пилот Ференц давно спал под боком у жены, приглашённые не знали прежнего облика попечителя и взирали на него снизу вверх. Как и положено растущим смотреть на совершенного.
Серых представлял старый самец, при нём молодая самка. Синих – самка и самец примерно одного возраста, но самка была главнее. Что это значит? Управляют брачные пары? Или случайное совпадение? Забавный факт, из него можно вывести следствия, представляющие интерес. Но это потом, сначала — дело.
– Объяснитесь! – потребовал он. – Старейшие удивлены. Старейшие думают об эскадре.
Это было не так, но для пользы дела условно разумных следовало испугать.
– Террористы, совершенный, – ответила синяя. Она боялась, как и её спутник, но чего-то другого. Поражены его совершенством, решил Бранч.
– Я знаю, – сказал он. – Я знаю также, что популяция довольна. Откуда взялись бандиты? Почему они не пойманы и продолжают нападать?
– Недовольные есть всегда, совершенный, – осторожно сказал серый. Дитмар-Эдуард, кажется, так его звали.
– Почему? – спросил Бранч.
– Трудно угодить всем, – ответил серый.
Бранч наклонил голову. От серого старика отчётливо пахло спокойствием. Ненормально отчётливо. Он тоже боялся, но пытался не показать виду.
– Хорошо, – сказал Бранч. – Недовольные есть всегда. Но почему именно здесь и только здесь?
Молодая серая едва заметно дёрнулась, старик почти незаметно покачал головой. Бранч заметил эти движения. От его внимания не ускользнуло и то, как напряглись синие. Они знали причину, но не хотели говорить.
– Так ли это важно, совершенный? – произнёс серый Дитмар-Эдуард. – Важно, что оно случилось.
Бранч задумался на миг и понял. Просто и примитивно. Его присутствие оживило вражду между серыми и синими, между Управой и Фермами! Серый хотел получить преимущество, хотел больше власти. Не интересно, но полезно. Он поговорит с ними по отдельности. Потом.
– Снова хорошо, старый человек, – сказал Бранч. – Мой второй вопрос. Почему нет порядка?
– Оружие, совершенный! – воскликнула синяя. Её звали Марика, вспомнил попечитель. Ей понравилось, что первый вопрос остался без ответа.
– Что это значит, растущая?
– Они нашли оружие древних, оружие до… – она запнулась.
– Оружие, которое было у вас до Встречи? – подсказал попечитель.
– Да, совершенный, – кивнула синяя Марика. – Нам запрещено…
– Я знаю, – сказал Бранч.
Самка говорила правду.
Старейшие запретили аборигенам не только оружие. Современные технологии, кроме самых простых, вроде хлыста или силового поля; усилители сознания, мыслящую технику, всё, что могло представлять для попечителей угрозу. Логично. Пусть довольствуются малым, этого достаточно для поддержания порядка и работы ферм.
– Ставлю задачу, – объявил Бранч. – Бандиты знают расписание перевозок. Откуда? Выяснить! Источники утечек – устранить! Бандитов – искать! Резервные маршруты – рассмотреть!.. Почему не возите поверху? – он резко, по-птичьему, повернулся к синей Марике.
Женщина побледнела.
– Много брака, совершенный… – хрипло сказала она. – Двигатели дают наводку, портят продукт. Нам запретили возить по воздуху.
– Я запомню, растущая, – сказал Бранч.
Да. Здесь много недоработок, но Старейшие предпочли отложить наведение порядка на потом. Неужели их так смутила условная разумность аборигенов? Странно, но в ситуации есть и приятная сторона – ему придётся меньше скучать.
– Итак, думать! – напомнил он. – Два дня думать! Потом доложить!
Бранч знал решение, он принял его сразу, как только ознакомился с обстоятельствами налётов. Достаточно сделать нападения слишком неудобными, рискованными, опасными. Бандитов мало, каждая особь на счету.
Два дня! Он ждёт ровно два местных дня. Если власти не найдут верного способа, он начнёт действовать сам.
Но подготовиться надо заранее.
Оператор – или попросту пилот челнока – Ференц три семёрки шесть сидел в буфете космопорта. Странная вещь. Космопорт, пусть даже местного значения, это вершина человеческих достижений, это гордость и витрина, но кофе здесь подавали препоганый!
– Где вы берёте такую дрянь? – Ференц отставил недопитую чашку. – Каждый раз надеюсь на лучшее, и каждый раз зря!
– Не знаю, – передёрнула плечиками под прозрачной блузкой буфетчица Крошка Лу. – Начальству нравится.
На самом деле её звали Луиза-Анабелла, но для всех она была Крошка Лу. Миниатюрная блондиночка, весёлая и безотказная, большая выдумщица в постели. Кроме прочего, на неё было приятно смотреть. Это немного компенсировала Ференцу паршивый кофе.
– Так скучно. Нет никого… – Крошка Лу потянулась, выгнула спину, словно почувствовала, о чём задумался Ференц. – Развлечёмся?
– Извини, милая, – с искренним огорчением ответил оператор. – Меня могут сдёрнуть в любую секунду.
Больше всего на свете Ференц три семёрки шесть не любил опозданий. Челнок уже два часа стоял на эстакаде, стартовое окно кончалось, а транспорт с товаром ещё не прибыл! Это безобразие повторялось с удручающей регулярностью, Ференц даже привык, хотя и не переставал негодовать.
– О чём они вообще думают? – зло сказал он. – Так трудно привезти две коробки вовремя?
– Говорят, – загадочно понизила голос Крошка Лу, – это бандиты.
– Что?
– В окрестностях города завелась банда. Они нападают на транспорты, груз сжигают, а синих угоняют.
– Для чего? – не понял Ференц.
– Для пыток! – выдохнула Лу. – Животы вспарывают, кожу живьём сдирают, яйца парням отрезают, жарят и заставляют есть!
Крошка Лу раскраснелась, глаза её сверкали, она сжимала и разжимала кулачки, словно воочию видела всё, о чём рассказывала.
– Гадость какая, – пробормотал пилот. Буфетчица, несмотря на мерзостность нарисованной картины или, наоборот, благодаря ей, излучала такой мощный сексуальный заряд, что Ференц возбудился.
Крошка Лу выпорхнула из-за стойки и уселась ему на колени.
– А ты бы смог своё съесть? – зашептала она, прижимаясь к нему грудью и животом, покусывая ухо и громко дыша.
– Глупость какую болтаешь… – ответил Ференц. – Зачем я нужен тебе без них?
Битые попечители, где у неё застёжка?! А, вот она… Ференц нащупал скользкую висюльку и потянул. Блузка и юбка раскрылись как кокон, Крошка Лу осталась голенькая, мягонькая нежная молодая бабочка. Даже удобно на самом деле, слава попечителям!
– Всё успеем… – замурлыкала Лу, стягивая с него форменный китель. – Что ты…
– Три семёрки шесть! – голос диспетчера из селектора разорвал сладкий дурман. – На старт, десятиминутная готовность!
– Мы это потом, обязательно!.. – мгновенно трезвея, сказал Ференц. Чмокнул Крошку Лу в нос, заправил форму, надел пилотку и выбежал из буфета.
Диспетчер встретил его у челнока.
– Подвезли, что ждали? – спросил, подбегая, Ференц.
– Нет.
– К попечителям всю вашу контору! – выругался Ференц. – Я потерял кучу времени. Зачем?
– Постараемся освободить траекторию, – обнадёжил диспетчер.
Ференц только махнул рукой. Орбитальная станция попечителей, наверняка, ушла далеко вперёд. Придётся догонять.
Крошка, конечно, негодяйка, думал Ференц, влезая в ложемент. Возбуждение не схлынуло ещё, ремни в паху давили. Ференц завозился, устраиваясь. С ускорением шутки плохи, отрежет лишнее, словно бандиты из крошкиного рассказа! Ничего, дома ждёт Мария-Антуанетта с семизначным номером. Ференц усмехнулся: женины родители хотели как лучше, но не учли популярности древней королевы.
Загудела катапульта, челнок задрожал и поехал вверх по эстакаде. Скорость росла, и гул превратился в вой. Сам воздух, казалось, кричал от напряжения, и этот крик успокаивал. Трудился сложный, но человеческий механизм, трудился тяжело и надёжно. Устройства попечителей работали бесшумно и незаметно, и это пугало, как пугает всё непонятное.
Ускорение навалилось, лицо потекло вниз, к подбородку, в глазах потемнело. Потом кораблик со щелчком сорвался с катапульты и наступила невесомость. Верх и низ поменялись местами, челнок долгую секунду падал в тёмно-фиолетовое небо…
Вернулась тяжесть, с нею понятия верха и низа. Это заработали движки попечителей. Небо вокруг стремительно почернело, челнок вышел на орбиту.
Ферец взял пеленг. Он не ошибся, станция опередила его несколько градусов дуги и продолжала убегать. Компьютер развернул веер траекторий, Ференц выбрал самую быструю. Какой смысл экономить, если рабочее тело — вода? Челнок задрал нос и вышел на курс. Ференц включил автопилот и задумался.
Крошка Лу растормошила его, и Ференца потянуло к жене. До дрожи в пальцах, до отключения рассудка, до боли в промежности. Он был переполнен, он жаждал разрядки, с ней и только с ней! Бедная Крошка Лу…
Так бывало с ним изредка. Первый раз это случилось, когда они с Марией-Антуанеттой вернулись от врача. Первенцу сделали последнюю, уже взрослую прививку. От всего, как сказала врач, кроме простуды, от которой попечители не дали лекарства. Или из мелкой вредности, или не знали сами.
Пятилетний Вадик, отметавшись, уснул, и тогда их бросило друг к другу с неожиданной, обескураживающей силой. Это трудно было назвать просто страстью, это было полное слияние, растворение, поглощение. Чистая радость! Они потеряли ощущение времени, забыли, где кончается один и начинается другая.
Утром их разбудил удивлённый сын:
– Мама, папа, почему вы голые?
Как давно это было! Теперь у них четверо детей и такая же любовь. А Луиза-Анабелла… Это никак не касается их чувств, это просто секс, ведь он угоден попечителям.
Звезда прямо по курсу разгорелась и превратилась в крошечный диск. Диск вырос… Кусок пустыни висел в пространстве; рыжие дюны, обветренные скалы, песчаные смерчи под нездешним красным солнцем, лиловые кактусы с острейшими на вид полуметровыми иглами. Словно неведомый чертёжник обвёл километровым циркулем часть чужого мира, вырезал и перенёс сюда, на орбиту Земли.
Если верх диска имел протяжённость и объём, то у изнанки был только цвет, угольно-чёрный, непроницаемый, – и никакой толщины! Ференц пролетел однажды под станцией; этого эксперимента ему хватило. Будто висит над водой остров в океане, горы в дымке, белый песок пляжей и пальмы, а если нырнуть, то увидишь не дно, не уходящие в глубину береговые склоны, а прозрачную воду на много миль впереди…
Под пустыней ниже среза песка светили звёзды.
На подлёте Ференц заглушил двигатель и бросил управление. Невидимые руки подхватили челнок и мягко опустили на поверхность. Он прибыл.
Горячий ветер пах ванилью, косматая багровая звезда пряталась в облаках цвета соломы. Впереди в склоне дюны протаяла дверь, Ференц двинулся к ней, слушая скрип песка под каблуками. Возле двери он не выдержал и оглянулся: машина медленно растворялась в воздухе. Сначала стала прозрачной и исчезла обшивка, обнажила рёбра жёсткости и километры кабелей, утеплители и перегородки. Потом невидимый скальпель разделал рубку и трюм. Последней обнажилась силовая установка. Изящные хрустальные друзы и линзы; совершенно неуместно смотрелись рядом с ними земные патрубки, переходники и дюзы. Трепетная лань, тянущая бочку золотаря…
Ференц вздохнул, шагнул в дверь и попал в кабину лифта с прозрачными стенками, висящую высоко над пустыней. От скачка в небо, как обычно, закружилась голова. Лифт полетел вниз и Ференц, как обычно, не заметил, когда кабина пронзила песок.
Дверь вывела его в обычный земной офис. Мягкие кресла для посетителей, столик с кофе-машиной, окно с видом пустыни во всю стену, серверная стойка и кадка с пальмой. Напротив окна была дверь с блестящей ручкой, словно за ней и вправду находилось большое учреждение, где гудели голоса, сидели перед экранами взъерошенные клерки, торопились куда-то девчонки-курьерши в коротких юбочках и с планшетками под мышкой.
Здесь вместо клерка с компьютером висела в воздухе серая сфера.
– Документы на груз, пожалуйста, – попросил бесполый голос.
Сфера выпустила язык-панельку с углублением, Ференц сложил туда полученные у диспетчера электронные карточки, и панелька спряталась.
– Спасибо, – вежливо сказал голос. – Чай? Кофе? Сок?
– Пиво можно? – рискнул Ференц.
– Только безалкогольное, – строго ответил голос.
– Да, конечно, – сказал Ференц и уставился на кофе-машину. Он знал эту модель, обычная рабочая лошадка для приготовления эспрессо. Было интересно, откуда там возьмётся чай или сок. Тем более пиво.
Машина промолчала, а с потолка слетел поднос с запотевшим бокалом и тарелкой с сухариками.
– Спасибо, – смутился Ференц. – А кофе-машина зачем?
– Некоторые любят приготовить сами, даже кофе с собой приносят, – разъяснил голос. – У нас и печь специальная есть, для гурманов. Газ, уголь, песок и джезвы. Приправы на все вкусы. Хотите опробовать?
– Нет, спасибо, – сказал Ференц. – Я так спросил. Из интереса.
– Приятного отдыха, – произнёс голос. – Ваша машина будет готова через сорок минут.
– Спасибо, – ещё раз поблагодарил Ференц.
Пиво, хоть и безалкогольное, было холодным и вкусным. Ференц прихлёбывал его маленькими глотками и глазел в окно. Пустыню заслонил красный бархан. Выл ветер, поднимал в воздух струи песка. Гребень бархана на глазах вырос, стал круче и острее, потом обрушился лавиной, погребая под собой полоску каменистой пустоши. А ветер снова строил песчаный холм, чтобы потом обрушить его и сделать новый шаг.
Земля у подножия зашевелилась, выпустила нежно-розовый побег, второй, третий. Побеги потемнели, окрепли, вытянулись и скоро на пути песка встали лиловые заросли.
Прибежала серая, покрытая шипами ящерица, принялась глодать толстые мясистые стволы…
Зашипела дверь. Ференц обернулся и вскочил, чуть не уронив бокал.
Напротив, опираясь на спинку кресла, стоял огромный, размером с медведя, оливково-зелёный геккон. Длинные тонкие пальцы передних лап оканчивались когтями-ланцетами, в приоткрытой пасти шевелился узкий красный язык. Голову геккон склонил набок и рассматривал Ференца большим янтарным глазом с вертикальным зрачком.
Попечитель!
– Ференц три семёрки шестой, совершенный! – гаркнул пилот. Покраснел, поставил недопитое пиво на стол и вытянулся по стойке смирно.
Попечитель посмотрел на него другим глазом.
– Что ты делаешь здесь, людь Ференц? – спросил попечитель красивым баритоном. Губы и пасть его не двинулись, зато задрожал горловой мешок.
– Я оператор челнока, совершенный! Пилот… – доложил Ференц. – Привёз на станцию груз.
– Весь груз? – поинтересовался геккон.
– Нет, совершенный, – струхнул Ференц. – Недогруз.
– Почему?
– Не знаю, эээ… совершенный!
– Зови меня Бранч, – сказал попечитель.
– Не знаю, совершенный Бранч, – повторил Ференц. – Но ходят слухи, это бандиты.
– Зачем?
– Глупые слухи, совершенный Бранч!
– Я решу это сам, растущий людь Ференц, – строго сказал Бранч. – Рассказывай.
– Женщины говорят, бандиты ловят синих, чтобы их мучить.
– Синие это те, кто сопровождает груз? – спросил попечитель.
– Да, совершенный Бранч.
– Зачем, Ференц, бандитам мучить синих?
Пилот развёл руками:
– Глупые слухи, совершенный Бранч…
Попечитель молча разглядывал его, склоняя голову налево и направо, попеременно разными глазами. Змеиные зрачки пульсировали, то превращаясь в бочонок, то вытягиваясь в нитку.
– Хорошо, людь Ференц, – произнёс геккон и повернулся, чтобы уйти.
– Прошу прощения, совершенный… – обмирая от наглости, заговорил Ференц.
Попечитель по змеиному обернулся и замер.
– Что ещё?
– Я человек, совершенный Бранч, – сказал Ференц. – Люди, это когда нас больше одного.
Попечитель молчал. В кишках у Ференца родилась холодная скользкая волна, поползла вверх, а сердце зачастило и приготовилось упасть…
– Я запомню, человек Ференц, – сказал, наконец, попечитель и вышел.
Пилот сел – не держали ноги. Попечитель! Рассказать кому, не поверят… В горле пересохло, он схватил бокал и допил пиво, не чувствуя вкуса.
– Ваша машина готова, – сообщила станция. – Приятного возвращения!
Мария-Антуанетта встретила Ференца без настроения. Она ходила с платочком, то и дело вытирала покрасневшие глаза и нос.
– Что случилось? – забеспокоился пилот. – Ты плакала. С детьми что-то?
– Всё хорошо, они спят, – жена всхлипнула. – Я бродила по сети… Такой ужас!
Ференц выдохнул. С детьми всё в порядке, остальное неважно. А сеть… Мало ли что можно там увидеть? Он сел к жене, ткнулся носом под лопатку, – Мария-Антуанетта дома ходила с открытой спиной, по их давнему, хотя и негласному уговору, – вдохнул родной запах и сказал:
– Ладно, старуха, колись, чего там.
– Я смотреть не буду, – ответила жена, – первого раза хватило!
Запустила ролик и ушла, плотно прикрыв дверь.
Ференц посмотрел короткий фильм два раза, внимательно и не отрываясь, хотя его подташнивало. Мерзость какая…
Мария-Антуанетта смотрела в панорамное окно спальни. Город заливали огни. Центр с небоскрёбом Управы, экзотический цветок Оперы, расцвеченные всеми цветами радуги жилые районы, радиальные проспекты… Поодаль, над молодёжным парком, дрожало зарево ночного концерта.
– Вадик туда отправился?
Ференц встал рядом с женой, обнял её за талию.
– Да, обещал к часу быть.
– Правильно, – согласился Ференц, – пусть развлекается, когда ещё, как не в пятнадцать!
– Посмотрел? – Мария-Антуанетта развернулась и требовательно посмотрела ему в глаза.
– Да, – сказал Ференц. – Отвратительные враки!
– Но всё так реально… – произнесла жена. – Лес, дорога, это дерево! Разве можно так нарисовать? Кровь! Ведь они убили двух мальчишек! И то, что в чемоданах… Меня вырвало, когда я это увидела. Неужели это правда?
– Заечка, – Ференц поцеловал Марию-Антуанетту в ухо, – как это может быть правдой? Зачем попечителям такая гнусность?
– Не знаю, но… Как же загоны? Все знают про мясные загоны! Скажешь, и этого тоже нет?
– Есть, – сказал Ференц. – Попечители жёстки, они наказывают преступников! Ты слышала, чтобы в загон попал невинный человек? Зато дети гуляют вечерами, а Вадик ночью, – и мы за них не боимся, как раньше.
– Я не знаю, не знаю… – Мария-Антуанетта заплакала. – Это страшно!.. Кому это нужно, зачем?
– Злобные неудачники, – твёрдо сказал Ференц, – это они клевещут на синих, на попечителей! – он оживился. – Знаешь, Крошка Лу, ну ты помнишь, такая маленькая блондиночка, я вас знакомил, рассказала мне…
– Луиза? – жена нахмурилась. – Ты говорил с Анабеллой. И не только говорил, да? Ты сегодня пустой мешок, да?
– Мы не успели, – отмахнулся Ференц, – нас отвлекли. Это даже обидно, Марыська! Ты во мне сомневаешься? Когда я приходил домой без сил? Из-за Крошки Лу?! Её на меня не хватит. Кроме того, ты в сто тысяч миллионов раз лучше!
– Вот прямо в сто тысяч миллионов? – не поверила жена.
– Конечно! – Ференц прижал её к себе. – Кстати, я видел сегодня попечителя.
– Повезло… Какой он?
– Умный, – сказал Ференц. – Справедливый. Врут они всё, не верь! И знаешь что?
– Что?.. – Мария-Антуанетта положила ему руки на плечи.
– Хочу пятого, – прошептал Ференц в её огромные глаза. – Или сразу пятого и шестого… Давай заделаем двойню?
Платье упало на ковёр.
– Зачем тебе столько, пилот?..
– Они похожи на тебя, – ответил Ференц. – тебя не может быть мало, хочу видеть тебя, даже когда ты далеко.
– Но сейчас я рядом?..
– Да… – Ференц опустился на колени.
– Что ты делаешь, пилот? Ооо… что ты… делаешь!..
У входа Бранч в знак уважения к хозяину встал на задние лапы. После зноя полуденной пустыни апартаменты Ожорга встретили приятной прохладой и запахом углеводородов: совершеннейший Ожорг встречал его в бассейне с подогретой нефтью, как того предписывали этикет и мода нынешнего сезона.
– Ты звал меня, совершеннейший, – клацнул зубами Бранч. – Я пришёл.
– Присоединяйся, – Ожорг сдвинулся к краю бассейна, освобождая место; его шкура влажно блестела в свете ламп.
– Благодарю, – Бранч поклонился и не сдвинулся с места. Ожорг вправе приглашать, но Бранч не вправе соглашаться. Опрометчиво, их статусы несравнимы.
– Твой статус низок, – сказал Ожорг. – Будь равным. Входи.
Повторное приглашение – это большая честь, а заодно формальное оправдание. Отказаться значило оскорбить совершенство хозяина. Не медля, Бранч погрузился в жижу.
Хорошо! Добытая на океанском шельфе, богатая лёгкими фракциями, нефть затекла под чешую, омыла все складки, деликатно заполнила поры. Бранч блаженно прикрыл глаза: гость доволен, хозяин рад.
– Твой статус низок, – повторил Ожорг. – Но мне нравятся твои картины. И не только мне…
Разговоры о статусе не ведут просто так. Ожоргу что-то нужно. Неужели заказ?
– Что я должен сделать, совершеннейший?
– Для начала угоститься.
Из люка в потолке спустились два силовых подноса, зависли перед хозяином и гостем.
Бранч незаметно втянул воздух ноздрями: острая приправа, вино и редкий деликатес – живое желе. Стимулируемое электрическими разрядами, желе слабо подрагивало.
Подхватив черпалкой кусок яства, Бранч макнул его в соус и кинул в рот.
Комплименты не требовались: угощение Ожорга соответствовало статусу, то есть было выше всяких похвал, поэтому Бранч снова промолчал.
Ожорг есть не стал.
– Тебя не смущают подробности кулинарии, равный Бранч? – спросил он.
Бранч приготовился: хозяин явно перешёл к делу.
– Это жизнь, совершеннейший Ожорг, – осторожно ответил он.
– Это нервная ткань животных с одной окраинной планеты, – сказал Ожорг. – Мы не так давно ввели её в содружество. Старейшие в Совете помнят.
– Они разумны?
– Относительно.
Ожорг выпил вино, уронил кубок в нефть. Полимер вспыхнул и сгорел, напоил воздух над бассейном ароматным дымом. Бранч оценил запах и запомнил его; хороший штрих для обонятельного слоя будущей картины.
– Они научились делать орудия труда, – объяснил хозяин, – иногда очень сложные, но не изучили себя.
– Они неразумны, – констатировал Бранч.
– Ты споришь с Советом? – оскалился Ожорг.
– Нет, совершеннейший, – испугался Бранч, – но…
– Слушай лучше, – серьёзно произнёс Ожорг. – Художнику простительно, но не торопись.
– Я весь внимание, совершеннейший Ожорг, – сказал Бранч.
Ожорг ударил хвостом, нефть в бассейне заволновалась, плеснула наружу. Загудел робот-уборщик.
– Они продвинулись в технологии, – заговорил он, – очень далеко для обычных животных. Совет долго не мог решить, как их трактовать. Победил формализм. Для чего я это рассказываю…
– Да, совершеннейший?
– Чтобы ты был готов, – сказал Ожорг. – Дело давнее, решение принято. Совет выбирал между «условно разумны» и «практически неразумны» и выбрал первое. Это почти одно и то же, разница в нюансах, которые интересны только юристам. Это животные, но иногда умело имитируют разум.
– Поставки продукта, – Ожорг шевельнул желе черпалкой, – упали. Ненамного, но слишком заметно для случайности. Заказы не выполняются в срок. Твоя задача – навести порядок. Тогда твой статус вырастет. Справишься, равный?
– Да, – без сомнений ответил Бранч.
– Я так и думал, – довольно сказал Ожорг. – Корабль ждёт тебя, все разрешения готовы. Лицензию на временный статус получишь у секретаря. Верю, он станет постоянным. Как продвигается твоё новое полотно?
Аудиенция закончена, понял Бранч. Ожорг сказал всё, что хотел и получил ответы на все вопросы.
– Продумываю последний слой, совершеннейший, – сказал Бранч. – Позволь мне удалиться?
– Позволяю, – разрешил Ожорг. – И помни, мы ждём… Угощение можешь забрать с собой.
Снаружи всё осталось как прежде. Звезда висела в зените, тени от кактусов сдвинулись не более чем на коготь. Но в сознании мир стал совсем другим! Доверие окрыляет, Бранч взлетел бы в иссушенное небо, не потеряй его далёкие предки за ненадобностью крылья. Его творчество заметили, его синтетические картины помнят и ждут!
О задании Бранч думать не стал. Во-первых, рано, во-вторых, оно очевидно просто. Это способ повысить статус, выбранный его поклонниками. Задание невозможно не выполнить, управление не бывает трудным для расы, владеющей галактикой. Это в любом случае так, даже если он верно понял намёк Ожорга: аборигены окраинной планеты не просто разумны, но умны и изворотливы.
Он вернётся, получит статус и сможет творить, не отвлекаясь на мелочи!
Мысль о творчестве, как всегда в последнее время, бросила в депрессию. Любая картина – это единство слоёв; мысль и цвет, линия и звук, касание, аромат и эмоция. Продумано почти всё, осталось воплотить, там нет ничего сложного, инстинкт и техника, но последний, эмоциональный слой не готов! Иногда Бранч хотел всё бросить, пойти в техники, в военные, даже в администраторы! Собственно, именно это и предложил ему Ожорг, тоскливую рутину, временный, но необходимый этап… Он прав, творчество требует жертв.
Кораблик Бранчу понравился. Стандартный скутер разведчиков, но с разумом и комфортом дипломатической шхуны.
– Называй меня Бранч, – сообщил Бранч, входя.
– Приветствую, Бранч! Называй меня просто Мозг, – представился катер. Бранч подумал, что катер соскучился по общению. Это показалось забавным — машина, которая, может скучать. Нет, не машина даже, а всего лишь программа, несколько миллионов строчек кода, подключённых к объёмистой базе данных. Забавная штука разум, трудно понять, где кончается технология и где начинается он.
– Ты знаешь, куда мы летим? – спросил Бранч. – Мне нужна информация, вся информация.
– Да, я знаю, Бранч, – сказал Мозг. – Общие сведения готовы и загружены в оперативную память. Ты сказал, всю информацию. Значит ли это, что ты хочешь ознакомиться с записями аборигенов?
Лукавый Совет Старейших! Они признали обитателей планеты почти животными, но даже Мозг катера называет их аборигенами!
– Конечно, Мозг.
– Тогда я рекомендую сначала изучить их языки.
– Язык, ты хотел сказать? – переспросил Бранч.
– Языки, – ответил Мозг. Бранчу показалось, или машина иронизировала? Впрочем, он не большой знаток интеллектуальных интерфейсов. Кто знает, как далеко они продвинулись на пути имитации разума…
– Сколько их?
– Два десятка основных, несколько тысяч второстепенных, не считая искусственных и вышедших из употребления. Правда, не все имеют письменную традицию.
Бранч понял: ему не будет скучно.
– Выбери три самых главных.
– По каким критериям?
Бранч задумался. Что выбрать?
– По числу документальных записей, – приказал он. В конце концов, он простой художник и не подписывался изучать сказки народов галактики.
– Выполнено! – доложил Мозг. – Примерное время освоения — два стандартных оборота Метрополии.
– Этот только языки? – не понял Бранч.
– Лексика и основные понятия, – сказал Мозг. – Плюс порядка сорока стандартных оборотов на документальные сведения. Извини, Бранч, – виновато добавил он, – не могу спрогнозировать точно. Не знаю твоего ментального индекса.
Мозг издевался. Программа посмеивалась над ним, разумным Бранчем! Но, так или иначе, остановки в экзотических мирах — для отдыха и осмотра красот, на что он рассчитывал, отменяются…
Сами себя аборигены называли люди или человеки. Бранч не вполне уяснил разницу между этими понятиями, хотя её не могло не быть. Использовать разные слова для одной и той же вещи — непозволительное расточительство. Впрочем, люди вообще были чрезвычайно расточительны, что по отношению к родной планете, что по отношению к себе подобным. Их историю переполняли войны, эпидемии и другие несчастья, зачастую не из-за чего и на пустом месте. Приход, как они называли расу Бранча, попечителей — он оценил точность, а также обманчивую простоту термина — вполне возможно, спас аборигенов от вымирания.
Низкие продолжительность и качество жизни определили мировоззрение. Основные философские системы считали жизнь подготовкой к посмертию. Древняя, рациональная часть сознания Бранча вообще не поняла, о чём речь, и приняла прочитанное за ошибку перевода. Молодые, артистические слои его натуры восхитились парадоксальностью идеи. Как можно рассчитывать на то, что будет после, если из самого определения смерти следует, что после не будет ничего? Мысль о личном посмертном существовании затягивала в тёмную пучину, туда, где нет логики, где причины и следствия поменялись местами, переплелись, растворились друг в друге.
Распространённость и власть этой идеи чрезвычайно затормозили развитие технологий. Человеки могли, но не успели выйти в галактику, а теперь и не выйдут. Попечители опередили.
Бранч восхитился мудростью Совета: люди не умели без деструктивной философии, их психика не выдерживала. Колонизаторы уничтожили большинство религий как вредные и не поддающиеся контролю, а взамен дали простой и приятный культ размножения.
Секс угоден попечителям!
Люди стали жить долго, они сыты, здоровы и послушны.
Послушны ли? Старейшие предусмотрительны, иначе никогда не признали бы разумных смышлёными, но животными! Зато теперь Бранча ничто не ограничивает, опасных зверей изолируют, а чаще уничтожают.
Систему жёлтой звезды на окраине периферийного рукава галактики они достигли на сорок седьмой стандартный оборот. Бранч успел переварить информационную лавину и даже выйти наружу. Релятивистский образ звёзд за коконом защитного поля не успокоил и не принёс новых впечатлений. Звёздам не нашлось места в слоях его картины, они пахли мертвенной скукой.
Майский жук забрался на веточку ольхи. Отсюда открывался хороший вид на собравшихся внизу людей. Люди жгли огонь и говорили, вернее, говорил один, остальные слушали.
Жук развернул и вытянул антенны-усы. Дул ветер, ветка раскачивалась и поэтому жук не мог настроить чувствительные микрофоны. Фонемы путались, лексемы терялись среди шума. Данных не хватало. Повинуясь программе, жук переполз на ствол и спустился ниже уровня кроны.
Теперь мозг жука смог отфильтровать шелест листвы и треск сгорающей древесины. Невнятные звуки речи оформились в слова «ивась/а/ты/что/скажешь», и первое слово дало точное совпадение с образцом.
Задача опознания мгновенно получила высший приоритет, переместив в конец очереди все прочие: возвращения на базу, экономии энергии, контроль живучести. На второе место вышла передача отчёта.
Кодировщики синих, которые программировали жука, понимали, что фонетического совпадения мало: существовали варианты фразы с тем же звучанием, но иным смыслом. Например, «и/вася/а/ты/что/скажешь».
Требовалось визуальное подтверждение.
Жук спустился ещё, так, чтобы различать лица собравшихся у костра людей. И снова совпадение! Не с первоначальным образом, но с одним из потенциальных, прогнозируемых вариантов.
Жук расправил крылышки и наполнил воздух гудением. Надо подняться выше, где доступен ретранслятор. На высоте пятидесяти метров жук поймал сигнал ретранслятора и развернул передающую антенну — надкрылья.
В этот миг в него ударил пучок микроволн. Наведённые токи мгновенно сожгли процессор и накопители. Двигатели ещё работали, выполняли последнюю команду. Не успевший отправить отчёт жук бесцельно висел в воздухе, потом порыв ветра подхватил его и унёс прочь.
Голубокрылая кобылка сложила крылья и рухнула вниз. У самой земли моторы включились, и кобылка спланировала на лист папоротника. Энергия почти полностью ушла на лучевой удар, теперь ей предстояло долгое восстановление. Она тоже опознала объект «Ивась», но программисты серых на первое место поставили сохранение секретности. Отчёт можно передать позже.
Кобылка расправила крылья — солнечную батарею и отключилась.
– Ивась, а ты что скажешь?
Джанкарло подбросил поленце в костёр. Несмотря на теплынь, он мёрз. Недавнее купание в Седой не прошло бесследно.
– Бить по фермам, – ответил Ивась. – Не ждать, пока синие пустят их на мясо.
– Куда их потом девать, ты подумал? – скучно осведомился Луиджи.
– Это люди, их убивают!
– Мы всего лишь остановили грузовик, но потеряли двоих! – Луиджи с трудом удержался от крика. – Не самых худших ребят! Сами спаслись чудом! Я едва не умер в той норе, когда поле остановилось. Ты знаешь, как это гадко – лежать в могиле и ждать, когда тебя вынут оттуда, как червяка из пня? И с чем нам воевать, с моим арбалетом?
– Луиджи прав, парень, – сказал Джанкарло. – Мы только зря погибнем, если сунемся сейчас на ферму. Нам нужно оружие, те же хлысты, нам нужно думать, куда вести и где размещать людей. Чем их занимать, вернее, как использовать. Где взять еду… Куча проблем!
– Значит, нам нужно оружие, – повторил Ивась. – Где можно взять оружие, Джанкарло?
Дежурного по Управе небольшого городка Заболотинска звали Курбан-Алмасты. Имя Курбан предложила мама, а на добавке настоял отец. «Чтобы не нумеровали, – объяснил он. – Иначе не человек получается, а какая-то деталька в коробочке». Курбан-Алмасты рос, зная, что он уникален, и его не трогали дразнилки умников, раскопавших где-то значение его второго имени. Уже поступив в Управу, он узнал, носит даже не второй, а третий номер! Не только его отец захотел обхитрить закон…
К этому факту Курбан-Алмасты отнёсся равнодушно. По общей флегме характера и потому, что тёзки жили в Австралии, и в северном полушарии он всё равно был один. Пустяки это всё. Меньше обращаешь внимания на пустяки – проще живётся.
В полночь, когда Курбан-Алмасты успел дважды обойти Управу и собирался уже прикорнуть минут на триста, в двери позвонили. Уличная камера явила смутную, расплывчатую фигуру. Курбана-Алмасты это не удивило. С вечера моросил противный дождь, да и электроника вполне могла барахлить.
– Подождите, сейчас, – сказан дежурный в микрофон, надел фуражку и спустился к тамбуру. Если кто-то пришёл в Управу поздней ночью, значит, у него важное дело…
– Что случилось? – спросил Курбан-Алмасты, когда дверь с шорохом уехала в стену. – Чем я могу?..
– Под ногами не путайся, – заявил посетитель в чёрных очках, обычных для синих мундиров, – тогда ничего и не случится.
Дежурный обнаружил, что ему в горло упирается нож, а в двери один за другим заходят люди, закутанные в тёмные бесформенные балахоны.
Это было невероятно! Грабители? В наше время?! Что можно взять в здании Управы ночью? Курбан-Алмасты так удивился, что даже не испугался. Слишком невероятно было происходящее.
– Вы осторожнее, уважаемый, – он скосил глаза на нож. – Я при исполнении. Отвечать придётся.
– Нахал, да? – спросил грабитель в очках, но руку отвёл. – Показывай, где хлысты лежат, быстро!
Курбан-Алмысты понял, что перед ним очень больной человек, даже, наверное, псих, а тех, как известно, злить не рекомендуется. Дежурный вздохнул и повёл грабителей в арсенал.
В арсенале дежурный окончательно уверился в своём диагнозе. Злоумышленники собрали хлысты, запасные батареи к ним и даже передвижной генератор поля. Бедные жулики… Впрочем, объяснять им что-то Курбан-Алмасты не собирался.
– На вашем месте я бы поторопился, – сказал он самым доброжелательным тоном, который смог изобразить.
– Почему? – сварливо поинтересовался обладатель ножа.
– Дежурный наряд на подлёте, – ответил Курбан-Алмасты и показал глазами на панно под потолком, где тревожно перемигивались лампы сигнализации.
Грабитель изменился в лице.
– Уходим, быстро!
Оставшись один, Курбан-Алмасты с облегчением выдохнул. Украденное имущество скоро вернут, но попасть, даже случайно, под удары хлыстов – удовольствие небольшое.
Генератор бросили сразу. Серые плотно взяли их в оборот, а тяжёлый ящик путами вязал ноги. К счастью, болота подступали к городку вплотную; Джанкарло скомандовал «Сойку», отряд разделился на группы в два – три человека и растворился в худосочных осинниках вдоль края трясины.
Джанкарло и Луиджи держались друг друга, Ивась оказался третьим. Винтокрыл гнал их часа полтора, потом Луиджи предложил бросить батареи, только после этого серые отстали. Они бежали ещё час, петляли и запутывали следы, затем, когда риск сбиться с пути стал слишком велик, Джанкарло скомандовал привал.
Июньские ночи коротки. Рассвет застал их у подножия невысокой гряды, пересекавшей болото с севера на юг. Ночной бег вымотал всех, поэтому, не сговариваясь, они решили отдохнуть подольше. Джанкарло углубился в планшет, Луиджи занялся одним из реквизированных хлыстов, а Ивась просто сидел, откинувшись на моховой склон.
Что заставляет людей служить попечителям? Заставляет надевать синие и серые мундиры? Вспоминая о пастухах, Ивась терял голову от ненависти, а как ему относиться к серым? Дежурный в Управе Заболотинска поднял тревогу, но Ивась не держал на него зла. Человек просто сделал свою работу, и в глубине души Ивась соглашался: да, именно так и следовало поступить, он сам на месте этого человека нажал бы нужную кнопку.
С другой стороны, серые не могли не знать, чем занимаются синие, для чего придуманы интернаты. То есть, они допускали, что людей можно разводить на мясо, они терпели существование синих, может быть, даже поддерживали? Значит, серые тоже враги и подлежат уничтожению?
А все остальные? В «Элегии» его без раздумий отправили в мясной загон – только за то, что он съел две или три морковины! Значит, и они враги, верно? Любой горожанин не сделал ему ничего плохого, за единственным исключением: согласился, чтобы Ивася съели. Почему так? Чем купили его попечители, чем расплатились за его, Ивася, судьбу? Получалось, он должен ненавидеть весь мир, но как тогда жить? Как можно ненавидеть всех людей? Зато можно ненавидеть попечителей!
– Ты видел попечителей, Джанкарло? – спросил Ивась, открывая глаза. – Какие они?
– Нет, – сказал Джанкарло.
– А ты, Луиджи?
– Никогда, – ответил Луиджи, не поднимая головы.
Они никогда не видели попечителей… Два самых старых его знакомых!
– Может, их и нет? – сказал, чувствуя холодок озарения, Ивась.
– Есть, – сказал Джанкарло.
– Откуда?..
– Они точно есть, парень, – Джанкарло отложил планшет. – Сам суди… Поле, хлысты, супербатареи… у нас не было ничего похожего! Я знал бы, я изучал историю технологий.
– Но почему?..
Затрещало, словно кто-то разодрал кусок брезента. Пахнуло грозовой свежестью, Луиджи застонал и выругался на незнакомом языке. Его правая рука быстро распухала и синела, из-под ногтей потекла кровь. Рукоятка хлыста лежала на земле, мох вокруг дымился.
– Пирла! – прошипел Луиджи. – Эта мразь не открылась! Всё было зря!
Он побледнел и закусил губу.
– Это не наше, – повторил Джанкарло, вытаскивая из рюкзака пластырь. – И это не наше…
Тонкая, остро пахнущая плёнка облепила кисть охотника, Луиджи на глазах порозовел и расслабился.
– Не нагружай её, – сказал Джанкарло.
– Я помню, дружище, я помню…
– Попечители… – Джанкарло с тоской оглянулся по сторонам. – Они есть, парень. Здесь, где мы стоим, был укрепрайон. Попечители сравняли его с землёй. Теперь вокруг болото, мхи и торф, а под ними – кости… Здесь полегла целая армия!
Он поднялся, стёр пот со лба, закинул рюкзак за спину.
– Брось хлысты, парень. Лишний груз. Не трать силы, и так жарко…
Гряда поросла ивой и сосной, но сверху, по гребню вилась узкая тропка. Здесь ходили, хотя и не часто. Слева и справа от гряды расстилалась зелёная равнина с редкими холмами. Кое-где её разрывали окна воды.
– Трясина, – сообщил Джанкарло.
Постепенно Ивась стал замечать: возвышенности и зелень трясин чередовались как-то слишком правильно, образуя ровный геометрический узор.
– Окопы, – объяснил, проследив его взгляд, Луиджи, – огневые точки, противотанковые полосы, командные пункты, ходы сообщений. В укрепрайон вбухали бездну труда, и вот…
– Я половину слов не знаю, – сказал Ивась. – Что такое окоп? Когда копают?
– Тихо!.. – Джанкарло, который шёл впереди, замер. – В сторону, быстро!
Они скатились с гребня и спрятались в кустах. Если наверху дул ветерок, остужал разгорячённую кожу, то внизу, у стоячей воды, было безумно душно. Джанкарло тяжело, со свистом втягивал воздух, шея и грудь в вырезе рубахи покраснели, покрылись каплями пота. Приникший к земле Луиджи выглядел не лучше. Надо мхом роилась мошкара, у Ивася сразу зачесалось под лопаткой.
– Тихо!.. – прошептал Джанкарло. – Замерли, не дышим.
В разрыве листвы виднелось небо, и было оно не синим и не голубым, а каким-то выцветшим, белёсым.
Послышались осторожные шаги. Ивась скосил глаза: среди зеленовато-серых стволов мелькнул тёмный силуэт, второй, третий…
Луиджи поднял голову:
– Четверо. Ушли.
– Ждём, пусть отойдут подальше, – проговорил Джанкарло. – Ох, стар я для таких приключений…
Местность начала приподниматься, болотистая равнина превратилась в пустошь, разрезанную канавами с ржавой водой. Здесь беглецы свернули налево, к западу.
– Гроза будет, – сказал Луиджи.
Небо на севере потемнело, издалека погрохатывало.
Под ногами всё чаще хрустел камень, повсюду лежали обломки бетона с дырами от давно сгнившей арматуры. Стали попадаться остатки стен и перекрытий, осколки стекла, оплавленные, перекрученные ошмётки серой проволоки, резиновая труха с остатками корда.
Они остановились перед приземистым каменным строением. В стенах зияли трещины, крыша кое-где обрушилась, и из дыр вырастали хилые кривые деревца. Бетонный козырёк над входом сложился пополам, но ещё держался. Изнутри тянуло стылой сыростью.
Луиджи коснулся ладонью выщербленной стены, провёл рукой по краю трещины:
– Не меньше метра толщина, – сказал он. – Никаких шансов. С рогаткой против танка.
– Жарко, дышать нечем, – Джанкарло передёрнул плечами, оттянул ворот. – Сейчас ливанёт. Не люблю склепов, но… Переждём?
Тучи клубились уже почти над головой, порыв ветра закрутил песок под ногами, бросил в глаза. Сверкнула молния.
Природа решила всё за них. Вода упала стеной, холодная, вперемешку с градом. Ивась успел вымокнуть до нитки, пока ждал очереди у входа.
Через трещины внутрь проникало довольно света, и здесь было не так темно, как показалось сначала. Они попали в низкий и широкий тоннель. Впереди потолок просел, им пришлось нагнуться и прижаться к стене, обходя торчащие сверху плиты. Вдоль стен змеились трубы и кабели, штукатурка обвалилась, покрыла пол слоем песка. В коридор открывались тёмные проходы, беглецы миновали их и вышли в большую комнату. Здесь было пусто, только посредине каким-то чудом сохранился металлический стол на тонких ножках и несколько таких же стульев.
Джанкарло с опаской присел на стул, покачался из стороны в сторону. Хлипкая конструкция держала. Джанкарло расслабился и со вздохом вытянул ноги.
Луиджи выглянул в узкое окно.
– Это надолго.
Снаружи шумел дождь, капли разбивались о бетон оконных проёмов, по стенам потекли струйки воды.
– Уютненько, – сказал Джанкарло.
Стулья не вызывали доверия, поэтому Ивась просто сел, привалившись к стене, там, где посуше.
Луиджи молча вышел. Ивась услышал, как он ходит поблизости, стучит каблуками.
– Всё-таки ты странный парень, – сказал Джанкарло.
– Почему?
– Если бы я был молод, как ты, я бы облазил тут всё вокруг, – задумчиво сказал старик, – а ты просто сидишь. Тебе неинтересно?
– Не знаю, – Ивась пожал плечами. – А что здесь может быть интересного?
– Да что угодно! – воскликнул Джанкарло. – Когда-то давно здесь было полно людей, они могли оставить что-то после себя. Старые вещи. Записи, книги. Оружие!
– Какой в нём смысл? – удивился Ивась. – У нас даже хлысты не заработали, а что может быть проще хлыстов?
– Проще?! – опешил Джанкарло. – Ты не знаешь, представить не можешь, насколько это сложная вещь!
– И это не оружие, – сказал Луиджи.
Он появился неожиданно и бесшумно. Только что не было, и вот – пожалуйста. Охотник! На плече – нечто странное. Несколько закопчённых, мятых труб разной толщины соединили вместе, стык в стык. Один конец был когда-то прямым и ровным, другой представлял собой конус с оплавленным краем. Посредине, в самом толстом месте, торчала рубчатая рукоятка.
– Это не оружие, – повторил Луиджи. – Это вроде хворостины, которой ты свиней гоняешь. Вот оружие…
Конструкция с глухим стуком легла на стол.
Джанкарло жадно схватил её, принялся крутить, рассматривать.
– Битый какой! Выправить можно, как думаешь? Возьмёшься? А гранаты там есть? Много?
– Ничего нет.
Луиджи сел, стул под ним жалобно скрипнул.
– Ящики от гранат, труха одна… Ничего нет, столько лет прошло, – охотник вынул кусок хлеба, стал медленно жевать, неподвижно глядя перед собой. – Нет шансов. Всех нас выловят и на мясо пустят. Уходить надо. Бежать.
– Куда? – Джанкарло отложил трубы. – На север?
– На север, на восток, – сказал Луиджи. – Какая разница? Подальше от городов. Залечь и не светить…
Ивась смотрел на них во все глаза и не мог поверить… Что они говорят? Сдаться, уйти, оставить всё как есть?!
Он вскочил.
– Вы забыли? Джанкарло, ты же видел, ты сам хоронил мозги! Это были люди, такие как вы и я! Я жил с ними вместе, я рос с ними вместе, они разговаривали! Вы… хотите быть как наши поросята в загоне?! Я кормлю их, чтобы потом съесть… Я не хочу так жить! Я должен… мы должны уважать себя, мы люди!
– У нас нет шансов, – в третий раз повторил Луиджи. – С арбалетом против поля и хлыстов? Что мы можем сделать? Думаешь, синие дадут себя убивать, как мы убили тех двух, первых?
– Мальчик, – виновато заговорил Джанкарло, – мы против них как комары. Укусить можно, потом прихлопнут… Оружия, оружия нет, даже такого! – он кивнул на стол. – У предков всё было, танки, ракеты, и чем кончилось?
Его предали. Его и всех остальных питомцев! Глаза защипало, Ивась понял, что сейчас расплачется от бессилия. Он зря бежал, зря скитался, ел дрянь, мок под дождём, только однажды переночевал в подвале, с летучими мышами… В подвале!
– Ты спрашивал про гранаты, – сказал он Джанкарло. – Что это, объясни?
– Представь себе чесночную стрелку с семенами, – ответил вместо того Луиджи, – только в десять раз больше.
– Их мажут маслом и хранят в деревянных ящиках? – спросил Ивась.
– Да, – ответил Луиджи.
– Что?! – старик наклонился вперёд. Кажется, он понял.
– Я знаю место, где много таких ящиков. Очень много!
Свет молнии ворвался через окно, сделал лица на миг белыми и плоскими, через миг оглушительно загрохотало! Ивась схватился за голову, прижал уши ладонями, а когда отнял их, стояла такая же оглушительная тишина.
Гроза прошла, ливень кончился.
Они покинули каземат и скорым шагом пошли на запад.
Сожжённая грозовым разрядом кибернетическая пчела лежала на мокром бетоне. Ивась, не заметив, раздавил её каблуком.
Шея затекла, но Рудольф стоял неестественно прямо, вздёрнув подбородок, и только глаза жили на его лице, как привязанные следуя за женщиной в синем.
Марика медленно выхаживала перед ним, акцентировано тянула ногу, чуть излишне качала бёдрами, затянутыми в тончайшие неуставные лосины. Она дразнила его! Секс угоден попечителям, но сейчас Рудольфу было не до совершенства её тела.
– Ты доволен, растущий?
Смотрительница остановилась прямо перед Рудольфом и упёрла стек ему в грудь.
– Чем, совершенная?
– Ах, какая у нас короткая память! – досадливо сказала Марика и продолжила дефиле. – Неплохой вышел щелчок, растущий Рудольф. Крепкая, от души, размашистая оплеуха. Ты же этого хотел, отпуская питомца?
– Нет, совершенная.
– Конечно, нет! – рявкнула Марика. – Ты хотел проверить ход шестерёнок! Садись, растущий!
Рудольф выдохнул и опустился в гостевое кресло в собственном кабинете. Смотрительница села напротив, закинув ногу на ногу. Какие у неё колени… Невозможно отвести глаз, да и нужно ли?
– Ты смеёшься надо мной, совершенная, – сказал он.
– Терпи.
– Могу я задать вопрос, совершенная?
– Задавай, Рудольф.
– Ты уверена, что здесь был тот мальчишка? Детектор не бьёт на таком расстоянии.
– Уверена, Руди. Кроме детектора есть генетический сканер. Он там был. Дышал тем воздухом, потел, плевал на шоссе.
– Это что-то новое, – сказал Рудольф. – Я не слышал о таком.
– Тебе здесь и не надо. Зачем сканер, когда есть детектор? Когда всё кончится, – смотрительница, словно прикидывая, посмотрела на Рудолфа, – я отправлю тебя на курсы. Хватит сидеть в лесу как медведь в берлоге!
Съездить на курсы, пожить в городе — без особых обязанностей, да ещё рядом с Марикой, – неплохой вариант! Рудольф решил забыть о нём, во всяком случае, пока.
– Но что мне делать сейчас, Марика?
– Это очевидно, кажется, – удивилась женщина. – Человек с этим генетическим профилем не должен попадать под сканер!
– Уничтожить без следа.
– Да.
– А не проще, – спросил Рудольф, – подчистить архив? Что, если это не его профиль?
– Нет! – резко сказала смотрительница. – Хватит одного подлога. Проблему надо решить! Сканер может врать, мало ли какой сбой, выдал профиль давно утилизированного питомца, но если он снова придёт сюда? Это не только в моих, это, в первую очередь, в твоих интересах, Рудольф. А сейчас… – она потянулась. – У меня есть полчаса, и я хочу секса! Ты в силах ли, Руди? – она засмеялась. – Подбери челюсть! У меня только полчаса…
Последнее время Алёну стали напрягать официальные пятничные оргии для одиноких. Нет, она не сомневалась, что секс угоден попечителям, а оргии сплачивают коллектив, но ей стали противны глаза и руки партнёров и партнёрш, всех этих курьеров, диспетчеров, клерков и охранников.
Она не возгордилась и не отгородилась от сотрудников низших рангов. Оргия – это единение с начальством, это важно и нужно, но ей всё чаще стал сниться парень со странным именем Ивась. Жив ли он?
Но, – всё же, – пятницу Алёна любила! По вечерам в зале при Управе она играла в настольный теннис. Зал был открыт для всех, компания подобралась пёстрая, люди разного возраста, достатка и рода занятий, объединённые одной страстью. Каждый из них, входя в зал, забывал повседневные отношения начальник-подчинённый, учитель-ученик, врач-пациент. Здесь ничего не требовали, но всегда были готовы помочь по мере сил. Оазис спокойствия посреди полного забот и проблем мира.
Два, а то и три часа удовольствия! Трёп ради трёпа, радость движения, восторг победы и горечь поражения… Самые простые чувства.
Смыв под душем следы официоза, Алёна натянула трико, влезла в разбитые, но удобные кроссовки и встала к столу.
Гоняя шары слева налево, справа направо, – на автомате, не привлекая сознание, – народ весело переговаривался.
– Какая ты гладкая стала, Алёнка! – закричал со скамейки Геныч, сморщенный, узкогрудый мужичок неясного возраста. – Попу отращиваешь?
– Ага, – ответила Алёна, – кресло у меня мягкое, а дел никаких!
– Пощупать дашь?
Это Витёк. Он здесь самый сильный игрок и самый, наверное, богатый человек. Директор чего-то там. Посмотреть по службе две минуты, но Алёна никогда не станет этого делать без крайней необходимости. Дружба дороже.
– Кресло? – спросила она.
– Кресло, коне-ечно… – «умным» голосом согласился Витёк. Он вообще мастер интонаций. Окружающие покатились со смеху.
И всё. Пошутили, разогрелись – и хватит, началось священнодействие.
– Самвел, поработаешь со мной? – помахала рукой Алёна.
Самвела не надо долго просить, сейчас же встал напротив. Это Витьку с нею было бы скучно, а когда партнёру скучно, от тренировки никакого толку.
Самвел же Алёну боготворил – и за женскую красоту, и за то, что с такой красотой играла сильно. Это льстило и обязывало к ответному вниманию, если ты не стерва, конечно. Алёна стервой не была.
Завели восьмёрку. Ты бьёшь по диагонали направо, партнёр возвращает влево по прямой, ты играешь по диагонали налево, а партнёр снова по прямой, но уже вправо. Комбинация быстрая, куда быстрее сыграть, чем рассказать.
Удар, перешаг, разворот, удар, перешаг, разворот… Это только кажется, что десять минут – немного. Самвел её не щадил, Алёна сама когда-то запретила, бил не в полную силу, но вполсилы точно, так что скоро от неё, можно сказать, валил пар.
– Меняемся! – выдохнула она.
Теперь посылать шар по прямой – её задача. Это требовало меньше сил, но больше точности. Следующие десять минут Алёна думала только о технике: как поставить ноги, как отклонить при ударе кисть…
Тело работало как часы, шар летел куда положено. Хорошо! Мало что сравнится с удовольствием для человека, у которого получается… Только секс, быть может?
Алёна посмотрела на Самвела. Парень старался изо всех сил, а на щеках разгорался нежный румянец. Неудивительно, её трико – весьма откровенная штука. Лукавые попечители! Неужели парень заслуживает радости меньше, чем конторские? В конце концов, разве не угоден секс попечителям?
– Спасибо, Самвел! – сказала она. – Сыграем до двух побед? На секс?
Самвел молча кивнул.
Разыграли подачу, начали. Пока Самвел раздумывал, в чём – при такой хитрой ставке – разница между победой и поражением, Алёна успела оторваться на несколько очков. Проигрывать Самвел не хотел в любом случае, гордость не позволяла – и он включился. Алёне стало трудно: успевать, отвечать, и не просто отвечать, а отвечать остро! Запас очков растаял в минуту, первую партию Самвел закончил мощным ударом метров с трёх от стола.
Во второй Алёна поймала кураж. У неё шло всё, Самвел метался по задней линии, но ничего не смог сделать.
В третьей, решающей партии Самвел взялся за дело всерьёз и, как это часто бывает, зажался. Промазал несколько простых шаров, занервничал и ушёл в глухую защиту…
Дело двигалось к победе. Каких же особенных ласк потребовать в качестве приза?..
– Разрешите, госпожа Алёна?
Алёна остановила игру и недовольно обернулась. Это был конторский мальчишка-курьер.
– Чего тебе, Жюль?
– Директор департамента срочно просит вас к себе, госпожа Алёна!
Мальчишка жадно пялился на неё. Нахал… Мало ему официальной оргии! Или одно– и двухранговых, обслугу, проще говоря, не допускают пока? Какая глупость лезет в голову!
– Насколько срочно? Душ я могу принять?
– Не знаю! – отрапортовал Жюль. – Господин директор ничего не сказал по этому поводу.
– Значит, подождёт! – решила Алёна. – Извини, Самвел… Мы доиграем в следующий раз, обязательно!..
Правильно ли он понял последнее слово? Алёна размышляла об этом под струями воды, но недолго.
– Посмотри на этого питомца, – без предисловий начал шеф, когда Алёна, затянутая в форменный серый мундир управленца, расположилась в кресле напротив. – Чудные дела с ним творятся!
Алёна взяла карточку. Это была уже знакомая ей фотография Ивася. Алёна, не подав вида, вопросительно посмотрела на шефа.
– В открытой базе синих он проходит как отбракованный и утилизированный, – продолжил Дитмар-Эдуард.
– То есть он убит и пошёл на пищевые брикеты, – вставила Алёна.
– Мне тоже не нравятся дела синих, – повысил голос шеф, – но это дело попечителей!
– Я ничего, я это так… – тоном примерной ученицы сказала Алёна.
– Ну, язва! – проворчал Дитмар-Эдурад. – Чай будешь?
– Нет, спасибо.
– А я буду.
Он замолчал, достал из ящика стола чайничек и принялся священнодействовать, задумчиво шевеля толстыми седыми бровями.
Алёна знала: шеф размышляет, как поставить перед ней задачу, но не сказать лишнего. Довести до работника только необходимое и ни грана больше — в этом заключался стиль его руководства. Стиль удачный, если судить по делам департамента. Закончив возиться с заваркой, шеф налил себе чашку, сделал глоток и удовлетворённо откинулся на спинку кресла.
– В закрытой части базы информация другая, – сказал Дитмар-Эдуард и внимательно посмотрел на Алёну.
Это была вводная. Синие раскрывают серым — то есть официальным властям — не всё, что не удивительно. Важнее второе: у шефа к этим закрытым зонам есть доступ.
– Спасибо за доверие, господин управленец девятого ранга, – подобралась Алёна.
– Пожалуйста, госпожа управленец седьмого ранга, – фыркнул Дитмар-Эдуард. – Что ты как маленькая, в самом деле? Так вот… Позавчера кто-то напал на транспорт синих, вывозивший продукцию тридцать седьмой фермы, той самой, где рос и был — по документам — утилизирован этот питомец, Ивась-первый.
– Нападения случаются, – сказала Алёна. – Редко, но бывает. Не все ещё граждане прониклись важностью мясных ферм.
– Прекрати паясничать! – ударил кулаком по столу шеф.
– Есть, шеф! – вскочила Алёна. – Вы что-то говорили про закрытую часть базы, шеф…
– Он бежал, – ответил Дитмар-Эдуарлд. – Это первое. Ему помогли бежать — это второе. Его генетический профиль… Долго тянуться решила? – внезапно спросил он. – Я старый, на меня твои чары не действуют.
– Прямо уж совсем не действуют? – удивилась Алёна, возвращаясь на место.
Шеф с досадой махнул рукой и продолжил:
– …Его генетический профиль найден на месте нападения. Ты понимаешь? Он участвовал в нападении! И четвёртое… Местное руководство синих поставило задачу этого парня найти и уничтожить!
– Вполне логично, – сказала Алёна. – Террористов следует уничтожать.
– Да, – согласился Дитмар-Эдуард, – логично. Следи за мыслью: местные синие задумали интригу против попечителей. Не знаю, зачем им это нужно, но тем не менее. Подготовили террориста из числа питомцев, организовали побег. Интрига развивается, начались нападения, это, я уверен, только первая атака. Террорист сделал дело и больше не нужен и опасен, поскольку знает вещи, компрометирующие синих, в том числе в глазах попечителей.
– Или это интрига против нас, – сказала Алёна. – Не обеспечили порядок.
Шеф почесал кончик носа.
– Нет, это их дорога, их зона ответственности, но мысль интересная.
– У террористов где-то база, шеф, – не согласилась Алёна, – а это уже наша ответственность!
– Да, действительно, – вскинул брови Дитмар-Эдуард. – Твоя задача: найти парня раньше синих. Защитить, обаять, как ты это умеешь, если получится, привлечь на нашу сторону. Вопросы?
– База террористов?..
– Специально не ищи, хотя… найдёшь парня — найдёшь и базу. Или базы. Ещё что-то?
– Шеф, – жалобно проговорила Алёна, – мой комплекс неполноценности…
– Что-о?!..
– Можно, я ещё раз проверю на вас свои чары?
Дитмар-Эдуард поперхнулся чаем.
– Смерти моей хочешь? – спросил он, прокашлявшись. – Так ведь и подавиться можно. Иди уж, интриганка!
Для похода Джанкарло отобрал, кроме Ивася, ещё четверых. Ими стали Луиджи, земляк предводителя и охотник, близнецы Феликс и Багратион — за силу и выносливость, и, наконец, Николай, хоть Руженка висла на нём и выла. «В посёлке не останусь. Не справятся они без меня!» – отрезал тот, и пришлось ей отстать.
Шли по широкой дуге, обходя лесом городки и посёлки. Ивась пытался объяснить дорогу, но Джанкарло только рассмеялся:
– Ты номер сказал, парень, больше и не надо. У меня давно все фермы переписаны. Шестнадцать их вокруг города. Маршруты тоже готовы!
– А откуда?..
– Следов в сети – как свора собак пробежалась! – довольно сказал Джанкарло
– Что, так и написано: «здесь интернат номер тридцать семь?» – не поверил Ивась.
– Нет, конечно, – сказал Джанкарло. – Болтают люди из Управы иногда. Один пишет на форуме: «Ездили вчера с мясным», – значит, берём на заметку дату, время. Дальше ищем в базах маршрутов. Ты знаешь, что каждый мобиль отчёт оставляет: когда, куда и сколько пассажиров вёз?
– Нет.
– Знай. Хотя это неважно, – махнул рукой Джанкарло. – Смотрим все отчёты от нужной даты, ищем наш, читаем курс: опа! – вот он наш интернат! Проверяем на спутниковых снимках. Точно, есть в лесу что-то…
– Так легко?
– Трудно, – сказал Джанкарло, – но я же не сам, боты есть. Так что не волнуйся, дойдём в лучшем виде! Главное, не опоздать!
– Странно это, – задумчиво сказал Ивась. – Если можно найти место, легко, трудно, всё равно как, зачем попечители это всё хранят? Зачем не запретят спутники? Не чистят базы?
– Во-первых, – ответил предводитель, – не попечители, Управа хранит, а во-вторых… Не боятся почему-то. Плевать им на нас.
Джанкарло поправил лямки рюкзака и зашагал быстрее.
Ивась поспешил следом.
Лес готовился к лету. Молодая трава почти скрыла прошлогодний опад, берёзы и осины надели платья из молодой нежной листвы. Птицы орали на все голоса, торопились жить; проснулись и снова заполнили свои тропы рыжие муравьи. Ивась поёжился: ноги до сих пор помнили их укусы.
– Что мы можем сделать? – спросил он. – Чего мы добиваемся, если попечителям плевать?
– Попечителям – да, – согласился Джанкарло. – Людей надо поднять. Показать, что такое попечители, что такое интернаты. Не всем показать, не таким как я, это бесполезно. Жизнь налажена, быт, семья, дети. Кто захочет её ломать? Я, приятель, один, наверное, такой, с шилом в заднице. Для молодых стараюсь. Пойдёт за нами молодежь – победим, если нет…
Он сплюнул.
– Не хочу, чтобы попечители были правы. Не хочу, чтобы человек был просто скотом… Взять его, подлеца, за шкварник, и вытащить на свет. Пусть звучит гордо.
Последних слов Ивась не понял, но промолчал. Джанкарло старый и умный, ему виднее.
Больше не говорили. Темп Джанкарло задал такой, что скоро Ивась мог думать только о том, как не отстать, не показаться слабее вожака. И о привале.
Джанкарло гнал до вечера и скомандовал ночёвку уже в сумерках, на берегу лесного ручья. Затеплили костерок, вскипятили тёмной торфяной воды.
– Убегали вы меня сегодня, парни, – объявил Джанкарло. – Не пожалели старика.
Ответом стали удивлённые смешки.
– Ладно, – посерьёзнел предводитель. – Завтра чуточка осталась. Должны успеть. Сначала Ивась сторожит, через два часа – Коля, я третьим подтянусь. А сейчас – всем отдыхать!
И подал пример, забравшись в шалаш.
Ивась поднялся на взгорок, затаился в молодом осиннике. Часы, которыми снабдил его Джанкарло, отсчитывали минуты. Они то тянулись как резина, то сжимались в неощутимые мгновения.
Комары пока не проснулись, стояла мёртвая тишина. Слух Ивася, казалось, обострился и раздвинулся необычайно. Он слышал, как дышат в шалашах его спутники. Сопят, похрапывают, стонут во сне.
Пролетела ночная птица. Она не издала ни звука, но Ивась увидел серый мазок на чернеющем небе и почувствовал дуновение воздуха от взмаха крыла. Сова. Хищница отправилась на охоту. В бурление маленького водопадика под ногами вплёлся новый звук. Какой-то зверёк пришёл на водопой и деликатно насыщался, пользуясь, что беспокойные гиганты затихли.
Потом Ивась услышал тихий скрип. Кто-то осторожно поднимался к нему, замирая и почти не дыша. Кто-то, кто не хотел, чтобы его заметили!
Поднять тревогу? Нет, это один из их команды, иначе Ивась засёк бы его давным-давно. Он идёт к нему, Ивасю, и он не хочет шума.
Человек подобрался совсем близко. Сейчас он медленно крался за спиной Ивася. Остановился. Ивасю показалось, что он различает скрип позвонков, с которым визитёр крутит головой, пытаясь увидеть хоть что-то в чернильной темноте.
Запахло чесноком.
– Уже смена, Коля? – спросил Ивась.
– Драные попечители!.. – прошипел Николай. – Драная тьма. Ты что, видишь как кошка?
– Привык, – ответил Ивась. Кажется, слева ворочалось нечто, отличное от остального мира.
Щёлкнул тумблер, Николай включил фонарик. На секунду стало ярко как в солнечный полдень, потом снова тускло, но уже не темно.
Коля сидел на корточках в шаге слева и слепо щурился. Фонарь на ремне больше слепил его, чем помогал. В руках Николай крутил кухонный нож.
– Я здесь, – сказал Ивась.
– Вижу, – буркнул Коля.
– Ещё час до смены. Зачем ты пришёл?
– Убить тебя…
Николай завороженно смотрел, как по лезвию ножа бегут блики от фонаря.
– Руженка молчит, ничего не объясняет, только ругается, – проговорил он. – Если ты её обидел, я тебя убью! Отвечай сейчас же: ты напал на неё?!
Голос Николая дрожал и срывался.
– Ты такой же сумасшедший, как твоя жена! – разозлился Ивась. – Если хочешь знать, это она на меня напала!
– Что?.. – растерялся Николай.
– То! Возь… – Ивась замолчал на полуслове. То, что он собирался сказать, несомненно, было правдой, но то, что он хотел рассказать её, было явной и несомненной подлостью. – Вот так, в общем.
– Но… – замялся Николай. Решимость его на глазах улетучивалась, как воздух из проткнутого пузыря. – Поклянись, что не обидел её!
– Нет, – подумав, ответил Ивась. – Не поклянусь. Это будет нечестно. Клянусь, что не коснулся Ружены даже пальцем.
Николай задумался. Он ждал других слов. Как это: не коснулся, но при этом, возможно, обидел?
– Что же мне теперь делать? – спросил он у ночи.
– Спать иди, – сказал появившийся из темноты Джанкарло. – Нашли время женщину делить!
– Никого я не делил и не собирался! – возмутился Ивась.
– Это ты так думаешь, – ответил вожак. – Бабы это, знаешь ли, бабы. Не заметишь, а уже окрутили. И делишь, иначе не выходит. Всё, хватит. Устроили тут!.. Забыли, что завтра? А если бой? Об остальных подумали? Спать оба! Я посторожу. Бессонница…
Жарило солнце.
Ровное как стрела шоссе пронзало лес. Тёмно-синяя полоса, расчерченная гексагональной металлической сеткой. Обочины заросли иван-чаем и чистотелом; недавний ливень напоил кюветы водой, и в них пели лягушки.
Изумрудная стрекоза присела на узкий лист, сложила слюдяные крылышки. Чёрные полушария глаз отразили пустую дорогу вдалеке и дрожащее над ней марево. Из марева вынырнул водяной жучок-вертячка, быстро приблизился, вырос до плавунца.
Раздался треск, стрекозу накрыла тень. Летунья снялась с листа и заметалась над травой. Тень росла, тень была повсюду, стрекоза сбежала в последний миг.
Треща сучьями и поднимая тучи пыли, высокая ель рухнула поперёк шоссе! Закричали, взметнувшись с верхушек деревьев, вороны, а лягушки по обочинам, наоборот, притихли и затаились.
Жук-плавунец, который превратился уже в небольшой синий грузовик с красной полосой вдоль борта, успел затормозить и опустился на шоссе в нескольких метрах от помехи. Люк открылся, вышел человек в синем мундире. Остановился возле перекрывшего путь дерева, шевельнул ботинком ветку, отбросил желтоватую шишку. Снял с носа чёрные очки и закусил дужку, задумчиво глядя перед собой. Почесал в затылке и позвал:
– Лумумба! Выходи из таратайки. К чему бы это?
– Стас! Сколько раз просил не называть меня Лумумбой! – отозвался, выглядывая из люка, второй. – Смеёшься?
– А как тебя называть? – деланно удивился Стас. – Смеюсь, да. Посмеяться нельзя.
– Игорь меня зовут, понял? – негр присел рядом с елью, отломил веточку, понюхал зачем-то. – Вроде бури не было, почему упала?
– Может, от дождя? – пожал плечами Стас. – Ливни хорошие прошли.
– От дождя?.. – протянул чернокожий Игорь, поднялся на ноги и потопал в сторону комля.
– Слушай, Стасик, – донёсся его голос из кустов, – ёлку-то подпилили! Кому это могло пона… ар-р-р…
Он забулькал горлом и замолчал, мгновением спустя раздался шум падения тела.
Стас, который до этой секунды недоумённо, даже лениво-мечтательно, рассматривал учинённый рухнувшей елью разгром, словно очнулся. Он потянул руку к нагрудному карману, но не успел. Арбалетный болт ударил ему под кадык. Не издав не звука, Стас кучей тряпья, словно лишённый костей, лёг на шоссе.
Из кустов потянулись диверсанты. Николай шёл, опираясь на пилу. Когда он увидел хлещущую из горла убитого кровь, его затошнило. Ивасю тоже стало не по себе, хотя в свинарнике он привык к виду крови. Но одно свиньи, а другое — человек, пусть он и враг… Близнецы, стараясь не смотреть на мёртвого синемундирника, сразу полезли в грузовик.
– Курсограф! – закричал им Джанкарло. – Сначала курсограф снимите! Искать потом…
Глаз его дёргался.
Последним вышел Луиджи. Бросил взгляд налево, направо, и только потом вниз. Нагнулся к убитому, равнодушно перевернул его на спину.
– Хороший выстрел, Лу, – проскрипел Джанкарло. – Посмотри в кармане, что там?
– Коммуникатор, Джанкарло.
– Дай мне!
Повертев пластинку в ладони, вожак размахнулся и забросил его в лес, подальше от дороги.
– Это даст нам время, – объяснил непонятно.
Подошёл бледный Феликс, протянул серебристую таблетку.
– Курсограф, Джанкарло.
– Молодец, паренёк, – Джанкарло улыбнулся, впервые с вчерашнего вечера. – Луиджи, снова твоя очередь!
Охотник аккуратно поставил на дорогу рюкзак, открыл клапан и достал закрытую корзинку. Внутри, поджав лапки и прикинувшись мёртвой, лежала куропатка.
– На нас не наведёт? – спросил Джанкарло.
– Сомневаешься во мне? Не должна бы, – Луиджи разжал птице клюв. – Клади. Не спеши, не пугай её.
Предводитель осторожно положил курсограф в раскрытый клюв куропатки, а Луиджи ловким движением протолкнул его внутрь. Птица дёрнула головой, и круглый комок в её зобе провалился ниже. Куропатка разевала клюв, вертела головой. Похоже, ей было нехорошо.
– Вот и ладненько, – сказал Луиджи. – Лети!
Он подбросил птицу в воздух и громко свистнул. Куропатка заполошно захлопала крыльями и скрылась среди деревьев.
Николай ещё не пришёл в себя. Ивась с Джанкарло подхватили синего за руки и за ноги и оттащили в приготовленную заранее яму, где уже лежал чернокожий. Быстро забросали песком и закрыли могилу дёрном.
– Это задержит их ненадолго, – сказал Джанкарло. – Боюсь даже, вообще не задержит… Некогда искать, – пожаловался Ивасю.
– Что именно?
– Чипы. Такие же, как у тебя в плече, – объяснил Джанкарло. – Всё, уходим!
Все уже сидели в грузовичке. Бледный Коля, молчаливые близнецы, Луиджи за джойстиками управления.
Мобиль приподнялся над дорогой, медленно сполз с шоссе и углубился в лес. Машина тряслась и качалась из стороны в сторону. Пульт сиял алыми огнями.
– Жалуется, – объяснил Луиджи. – Не могу, говорит, найти несущую шину.
Как когда-то давно с папой на рыбалку. Ивась вспомнил озеро, вспомнил чудовище на крючке, но не смог увидеть лицо отца. Защипало глаза, спёрло дыхание. Он понял вдруг, что папа пытался его защитить!
Загнав грузовик в густой ельник, дальше двигались пешком. Феликс и Багратион сгибались под тяжестью двух контейнеров, Ивась и Коля тащили по два рюкзака.
– Мы только что убили двух человек! – не выдержал Николай. – Слышишь, Джанкарло? Я хочу видеть доказательства, Джанкарло!
– Это пастухи, а не люди, – произнёс Ивась.
– Ты их увидишь, – одновременно с ним сказал Джанкарло. – Прибавим!
И сам перешёл на бег. Глаза его горели, он будто помолодел лет на десять. А ведь Джанкарло знает, что в контейнерах! Он не может не знать, слишком уж уверен.
Через четверть часа немыслимого кросса остановились на полянке, присмотренной накануне. Путь дался тяжело всем, особенно близнецам. Они свалили ношу, где остановились, а сами упали на неё. Ивась сел в мох и завалился на спину. Сердце отчаянно стучало о рёбра, рядом пёрхали и плевались земляки Луиджи и Джанкарло. «Двоих… человек!… – одышливо повторял Николай. – Двоих!»
– Не… ной, – просипел Джанкарло. – Обещал… доказать, сейчас… будет! А вы, пареньки… – он повернулся к близнецам, – не сидели бы… на коробках. Нехорошо сидеть… на гробах!
Феликс Багратион разом вскочили.
– То есть? – спросил Феликс.
– Почему гробы? – испугался Багратион.
– Потому.
Джанкарло с натугой поставил контейнеры один на другой:
– Очумелые попечители, как вы их волокли?
Братья дружно пожали плечами.
Джанкарло пробежал пальцами по ряду кнопок на торце контейнера, погладил матовую крышку.
– Дай нож, Коля! У тебя сталь хорошая…
Просунул лезвие в щель на боковой грани, медленно провёл слева направо. Лицо Джанкарло приобрело сосредоточенное, отрешённое выражение, он склонился вплотную к контейнеру и повёл нож в обратную сторону.
Ивась на минуту перестал дышать. Джанкарло замер, удовлетворённо кивнул, вогнал нож в контейнер на треть и надавил, словно стараясь зацепить, поддеть что-то внутри. Полотно согнулось в дугу, а старик продолжал давить, потом раздался щелчок, и замок сдался…
– Хорошая сталь, – повторил Джанкарло, возвращая Николаю нож. – Не потеряй, смотри!
И поднял крышку.
Внутренность контейнера затягивала плёнка поля, она лопнула с треском, едва Джанкарло коснулся её рукой.
Повеяло холодом. Контейнер был набит прозрачными пеналами; каждый наполняла кремовая бороздчатая масса. Джанкарло вынул один пенал. От движений масса в пенале подрагивала; её пронизывали красные прожилки сосудов.
– Это… – Николай позеленел. – Это ведь…
– Да, – сказал Джанкарло. – Это мозг человека. Если отдать его знающему врачу, окажется, что было ему лет семнадцать-восемнадцать, что… Эй, парень?! Завязывай блевать, сюда смотри! Ты доказательств хотел? Вот доказательства! Здесь человек двадцать, в этом ящике! Мальчиков, девочек, таких, как он! – рука Джанкарло безошибочно нашла Ивася. – Ты всё заснял, Луиджи?
– Да, – охотник похлопал по нагрудному карману. – Здесь хорошая связь, ролик уже на сервере.
– Не торопись размещать, – сказал Джанкарло, – подумаем, как сделать лучше.
– Конечно, – ответил Луиджи, – а что с… ними?
– Похороним, – решил Джанкарло. – Здесь похороним.
В рюкзаке Луиджи нашлась складная лопатка. Орудуя ею по очереди, диверсанты выкопали яму у края поляны. Джанкарло положил пенал на камень, сверху ударил булыжником. Пенал треснул, со всхлипом всосал воздух.
– Чтобы не досталось попечителям, – распорядился Джанкарло, – делаем так. Они побрезгуют, даже если найдут.
– А они найдут, – добавил Луиджи.
Пока остальные ломали пеналы, Джанкарло вскрыл второй контейнер. Никто не возражал, но все мечтали, чтобы тягостная работа скорее кончилась…
Они успели забросать яму землёй и даже закрыть дёрном, когда воздух вокруг зазвенел. Заболели уши, заныли корни зубов.
Их нашли.
– Сойка! – заорал Джанкарло и бросился в заросли. Перед тем, как последовать его примеру, Ивась успел посмотреть на небо. Над поляной висел винтовой аппарат, синий с красной полосой, как и грузовик. Над ним неправдоподобно медленно вращались лопасти. Они и производили мерзкий звук.
Спина Джанкарло мелькала впереди. Ивась побежал за ним, забыв, что тем самым нарушает уговор. Тревожный сигнал «Сойка», один из оговоренных в посёлке, значил: «Разбегаемся, к точке сбора возвращаемся поодиночке!».
Сзади дико закричал Феликс, почти тут же завопил Багратион. Братья до конца держались вместе…
Ивась бежал, рыскал из стороны в сторону, мечтая об одном — не потерять Джанкарло! К звону прибавилось шипение, воздух буравили молнии, во мху и ветвях то и дело вспыхивал и тут же гас злой синий огонь. Их обстреливали!
Старик вдруг обнаружился совсем близко, в шаге впереди. Ивась не успел увернуться, и они вместе покатились в густой малинник.
Колючие плети рвали одежду и руки, которыми Ивась успел прикрыть лицо. Удар о скрытую в кустарнике корягу почти вышиб из него дух, несколько секунд Ивась не мог дышать, только беззвучно открывал и закрывал рот.
Рядом стонал Джанкарло.
Наконец, Ивась смог вдохнуть.
Это невероятно приятно – просто дышать. Плевать, что глаза засыпаны трухой от сломанных стеблей малины, во рту пыль и привкус крови, а руки ноют от глубоких царапин, зато воздух свободно льётся через трахею, и растаял гвоздь, прибивший спину к земле!
– Ты жив, старик? – прошептал Ивась.
– Тихо, – ответил Джанкарло. – Ты слышишь, как тихо, мальчик?
Вой винтов и шипение разрядов отдалились и были почти не слышны. Неужели синие мундиры их потеряли?
– Помоги мне, приятель, – попросил Джанкарло.
Теперь они не бежали, а плелись, обнявшись как братья. Лес изменился, остался позади мрачный ельник, вокруг зашумела светлая берёзовая роща.
Ивась запнулся. Впереди, на поваленном стволе сидел Коля с пилой под мышкой и посматривал на небо в разрыве крон. Вместо солнца и облаков над лесом переливался тусклый перламутр силового поля.
Вот почему их перестали гнать! Вернулся на базу винтокрыл, синие мундиры перестали без толку тратить заряды. Зачем, если поле для них всё равно, что клетка?..
– Сначала оно было еле заметным, – с тоской сказал Николай, – но всё темнее и темнее.
– Оно становится плотнее, – задумчиво сказал Джанкарло. Кадык дёргался под седой щетиной. – Они стягивают… Простите, парни.
Он замолчал и безвольно сел рядом с Колей.
– Я не понял, – Ивась тряхнул Николая за плечо. – Почему вы сидите? Нам надо бежать, – он с сомнением посмотрел на Джанкарло, – идти, уходить отсюда, скорее!
– Ты точно не понимаешь, парень… – горько сказал Джанкарло. – Где-то там, где мы сидели в засаде, синие поставили генератор поля. Огромный пузырь над лесом… Пузырь сжимается, стенки движутся к центру. Мы сами придём к ним.
– Я сбежал из интерната! – закричал Ивась. – Я прошёл сквозь поле! Значит, мы все сможем!
– Мальчик… – ответил Джанкарло. – Оно против птиц, против мелкой живности, поле над интернатом. Оттуда не бегут, ты – исключение, редкое исключение…
– Я никуда не пойду, – заявил Николай, – обниму берёзу…
– Разумеется, не пойдёшь, – усмехнулся Джанкарло, – ты побежишь вприпрыжку! Поле вроде хлыста, это очень, очень больно…
– Что с нами будет? – спросил Николай.
– Отправят в мясной загон, – неестественно спокойно ответил Джанкарло. – Ивася вернут на ферму. Не знаю, какая теперь разница?
Вот и всё… Ивась присел рядом. Шершавая кора грела ладонь, чирикала неизвестная ему пичуга, пролетела, рисуя в воздухе причудливую ломаную линию, белая бабочка. Большой рыжий муравей, бежавший по бревну, добрался до его пальца и замер на месте, шевеля усиками.
Ивася разобрал смех. Сначала он крепился, тихо похрюкивал сквозь сжатые зубы, потом заржал в голос.
– Я просто… представил… – утирая слёзы, объяснил он в ответ на недоумённые взгляды Джанкарло и Николая. – Как мы… побежим всей толпой… лоси, медведи, волки и мы! Вороны и воробьи, такая куча!..
– Да, смешно, – скучно сказал Джанкарло, – только мы побежим одни. Поле устроено хитрее. Так бы оно и деревья с собой потащило… Нет, там умные фильтры…
Джанкарло замолчал, уставившись взглядом куда-то за спину Ивася и шевеля губами, побледнел, потом покрылся красными пятнами. Ивась испугался, не помер бы старик раньше времени!
– Я идиот, – сказал Джанкарло страшным голосом, – старый идиот! За мной, скорее! Здесь река!
Неширокая, но бурная Седая ворочалась в глинистых берегах. Беглецы затаились в прошлогоднем, чудом не унесённом паводком рогозе. Поле стояло уже совсем близко, и оно двигалось! Ивась увидел, как мерцающая граница, ползущая через реку наискосок, проглотила кривой тополь на другом берегу, и теперь он просвечивал сквозь неё расплывчатой тенью.
– Нет смысла ждать, – прохрипел Джанкарло. Волосы его слиплись от пота, повисли сосульками, грязь изрисовала лицо неопрятными потёками. Коля выглядел не лучше, да и сам Ивась, конечно, тоже.
– За мной, в общем…
Он с натугой поднял тяжёлый камень, один из тех, что усеяли берег, и вошёл в воду. Течение било и качало его, норовило свалить с ног, но старик упорно двигался вперёд, пока не забрёл по грудь.
– Ладно, Коля, – сказал Ивась. – Прощай.
От холодной воды онемели руки, Ивась чуть не выронил булыжник. Течение завивало вокруг маленькие водовороты, тащило траву и мусор. Седая, бурля, ныряла под стену. Гребни волн шипели, испаряясь на нижней кромке стены, впадины открывали узкий, в ладонь, просвет между полем и водой.
Джанкарло впереди глубоко вздохнул и ушёл под воду с головой. Камень не даст ему всплыть раньше времени, значит, между стариком и полем останется просвет…
– Умён старичина! – восхищённо прокричал сзади Николай.
Ивась задержал дыхание и присел.
Медленно тянулись секунды, скоро перед закрытыми глазами замелькали цветные пятна, в груди заболело. Захотелось вдохнуть.
Ивась терпел. Потом ему показалось, что горячая и тяжёлая волна прошла над головой. Он выждал ещё несколько ударов сердца и выпрямился.
Поле проскользило мимо! Впереди из воды торчала голова Джанкарло, он пристально смотрел на Ивася. Сзади с шумом вынырнул Николай, и Джанкарло слабо улыбнулся.
– Нам на тот берег, парни… Разведём костёр, иначе я околею!
На том берегу пришлось потратить время на поиски укромного места, но это было уже неважно.
Теперь Ивась бывал у Джанкарло часто. Ему понравилось задавать вопросы и слушать, то есть делать то, чего лишил его интернат.
– Здесь собрались те люди, парень, – рассказывал Джанкарло, – кто не согласен с мясными загонами. Мы пришли из разных мест, у каждого своя история, но все мы не хотим жить в мире, где человек в любой момент может стать пищей. Это устроенный мир без голода и болезней, у нас чистый воздух, а живём мы столько, что и не снилось предкам, но… Ты знаешь, предки написали тома законов, они определили точное наказание для каждого проступка — от безобидного нарушения и до самого кошмарного, самого отвратительного преступления! Были специальные люди, которые толковали законы, были такие, кто искал и ловил преступников, а были те, кто определял наказание. Были даже те, кто защищал!
– Преступников? – не верил Ивась.
– Именно. Люди ошибаются. Можно обвинить не того человека, можно неверно прочесть улики, много чего. Чтобы не пострадали невинные люди, вот для чего были нужны защитники. Иначе они назывались адвокаты.
Ивась знал это слово.
– Так вот! – продолжал Джанкарло. Он горячился, глаза сверкали, словно бутылочка, что стояла в ожидании под столом, уже открытая и початая. – Так вот… Предки занимались делом, а мы? Для всех поступков наказание одно — мясной загон! Нет права на ошибку, понимаешь? Сверху будто каменюка висит, – и ты каждый миг ждёшь: вот она свалится! На редкость гадкое чувство, приятель!
Джанкарло выпивал рюмку, закусывал грибами. Солил он отлично, лучше многих в пещерном поселении. Наверное, лучше всех. С луком и диким чесноком, с клюквой и дубовыми листьями… Старик, как по привычке называл его за глаза Ивась, знал уйму способов сделать вкусно.
– Но они устали, парень, – говорил Джанкарло. – Они потеряли цель и хотят тихо жить. Чтобы о них забыли, чтобы их не трогали… Надо встряхнуть их . У кого-то цели вовсе не было, кроме одно — уйти, убежать, скрыться. Надо дать им эту цель! Для этого нужен ты, Ивась!
– Зачем? – спрашивал Ивась, чтобы сделать Джанкарло приятное. Старик ждал этого вопроса. Он хотел ещё раз повторить свои доводы. Может быть, чтобы окончательно поверить самому?
– Ты — интернатский! – хищно скалился Джанкарло. – Ты видел всё изнутри, ты станешь свидетелем обвинения, жирным доводом для тех, кто сомневается!
– А если они не поверят?
– Тогда однажды придёт Управа и поставит здесь большой мясной загон! Нас будут гонять по окрестным лесам, пока не переловят всех. А детей, – ты же помнишь, что тут есть дети? – отправят в интернат.
– А если мы неправы? Если ты в чём-то ошибся?
– Ты думаешь, Управа обойдётся без загона? Нас забьют хлыстами? – удивлялся Джанкарло. – Этого не может быть. Закон прежде всего. Говорят, секс угоден попечителям. Это так, но закон угоден ещё больше. Загон и интернат, только так.
В конце апреля, когда ландыши набрали цвет, как и год, и два назад, в убежище устроили праздник весны. Заодно справили день рождения Ивася. Весной — всё, что помнил он из детства, значит, любая дата хороша!
Между деревьев расставили столы и табуреты, разложили угощения и закуски. Ели и веселились, пели песни и пили джанкарлов самогон. Немножко, для радости.
Оттанцевав два часа без передышки, Ивась устал и отошёл в сторонку. Было хорошо. Не каждый день тебя поздравляют и дарят подарки. И пусть такой праздник проходит каждый год – чтобы подъесть то, что нельзя хранить дальше, но всё равно приятно.
– Иди за мной, – сказала, проходя мимо него к зеву пещеры, красавица Ружена. – Иди, дело есть. Да не покусаю же!
Странно. Какое до него Ружене дело? Внимания раньше не обращала, так, кивнёт при встрече. Замужем она, зачем ей? А тут… Рассердилась, даже притопнула.
Удивленный Ивась поднялся и проследовал за Руженой под своды. Все изгои праздновали, в пещере было пусто и темно, только светили со стен дежурные фонари. Ухало эхо шагов, Ружена шла впереди, молчала и не оглядывалась.
– Куда мы?..
Жилая зона осталась позади, начались общинные склады и кладовые.
– К тебе идём! – Ружена обернулась, её длинные золотые волосы взметнулись кисеёй. – В свинарню.
– Зачем, Ружена?
Девушка не ответила, юркнула в узкий лаз, который вёл на ферму.
Свиньи, увидев Ивася, захрюкали, сгрудились у кормушек. Здесь было тепло и уютно. Перед праздником Ивась с Мустафой вычистили вольеры, покрыли пол чистым сеном. Всё равно здесь пахло… Ивасю что, он привычный, но что скажет Руженка?
– Зря вы это затеяли, – сказала она.
– Что?
– Поход этот свой! Дурацкую месть! – крикнула Ружена. Забеспокоились свиньи, завизжали, шарахнулись в глубину вольера.
– Что ты делаешь… растерялся Ивась. – Поросята же, подавят их…
– О свиньях беспокоишься?! – наступала на него Ружена. – А о нас подумал? Джанкарло из ума двинулся, как ты пришёл. Зачем ты лезешь?
– Куда я лезу?
Ивась отступал, ошарашенный напором, пока не опрокинулся в стожок сена у входа.
– В жизнь нашу лезешь…
Ружена села рядом с ним и заплакала:
– Уведёте их… Кольку моего уведёте, Джона Нюркиного, других мужиков… Тебе ладно, ты ничей здесь, а они?!.. Хозяйство у нас, у Нюры ребёночек будет, куда мы без них?..
– Я не знаю… – сказал Ивась. – Я не знал, не думал.
– Знаешь, – сказала вдруг Ружена, – я же замечаю, как ты на меня смотришь! Возьми меня… здесь… сейчас… и уходи! И всё по старому станет.
– Ты что? – Ивась не в шутку напугался. – Разве можно так? А Коля?
– Мы ему не скажем, – зашептала Ружена, расстёгивая пуговицы на куртке: сверху вниз, одну, вторую, третью… – Ты же не скажешь ему? – куртка полетела в сено и Ружена осталась в брюках и короткой маечке. – И я не скажу, зачем мне ему говорить? Мы не скажем, он и не узнает ничего!..
Она потащила майку через голову.
– Нет! – закричал Ивась. – Нет! Прав старик, секс угоден попечителям, но попечители неугодны нам!
Он вскочил… и столкнулся с Николаем.
– Что происходит? Что вы делаете здесь?!
Коля схватил его за плечи и затряс, обдав чесночным духом от подливы: – Отвечай, прибью!
– Ничего!
Ивась вывернулся и кинулся прочь.
– Ничего… Ничего… – рыдала в сене Ружена. – Милостивые попечители, какие же вы дураки!..
Скитания по лесу приучили Ивася к осторожности, иначе он прошёл бы поселение насквозь и не заметил его. Трудно опознать человеческие жилища в чёрных дырах в склоне холма. Если бы не склад, на который Ивась наткнулся после побега из интерната, он не обратил бы на пещеры внимания. Опыт подсказал, заставил смотреть внимательно… Здесь жили люди, а где люди, там поля или хотя бы огороды. Их легко найти – когда знаешь, что искать…
Поле пряталось под защитного цвета сеткой, именно поэтому Ивась заметил его, только подойдя вплотную. Поднырнув под сетку. Ивась осмотрелся… Поле уже убрали, серела распаханная земля, только справа, уже на косом склоне холма, грядки укрывала буровато-зелёная ботва.
Осторожно, хотя сетка и так скрывала его от посторонних взглядов, Ивась вполз между рядками. Морковь, которую он набрал, уходя из «Элегии», закончилась очень быстро, ягоды не насыщали, а опыт с грибами Ивась решил не повторять. Теперь только возле людей он мог добыть пищу. К этому посёлку в лесу Ивась вышел на рассвете и долго сидел в кустах, присматриваясь. Никто не выходил из горы, не бродил вокруг и не проверял грядки. Жители, как видно, ещё спали, и тогда Ивась решил рискнуть. В животе бурлило, а длинный желтоватый, похожий на огурец плод выглядел аппетитно.
– Эй, приятель!
Ивась замер.
– Да ты вылезай, хорош колени морозить, не сезон, – продолжил обладатель голоса. – Надоело мне твой зад рассматривать.
Глупо-то как… Ивась встал и оглянулся.
В начале рядка на перевёрнутом ведре сидел старик. Никогда раньше Ивась не видел людей с такими белыми волосами. Седыми – подсказала память.
– И кабачок брось, – сказал старик. – Перезрелый он, мы такие свиньям рубим.
Ивась с сомнением посмотрел на старика. Еда же, как можно свиньям?
– Держи-ка, – старик полез за пазуху. – Вот.
Пахло очень вкусно. Две скибки хлеба, а между ними — толстый кусок мяса.
– Это сэндвич?
– Бутерброд, – ответил старик. – Да ты ешь, одна холера!
Бутерброд, он же сэндвич, Ивась проглотил в один миг. Последний раз чем-то похожим его угощала странная женщина, сестра Алины, но это было так давно, что Ивась начал сомневаться, правда ли это.
– Кабачок-то, – напомнил старик, – брось. А лучше мне отдай, я приберу.
Ивась обнаружил, что стоит, прижимая холодный деревянистый кабачок к груди. Отдавать его не хотелось…
– В загон я не пойду, – решительно сказал он.
– Для людей у нас загона нет, – отрезал старик. – Тебя звать-то как? Я — Джанкарло, а ты?
– Ивась.
– Вот и познакомились, приятель, – улыбнулся Джанкарло. – Да ты не стой как баран на одном месте! Двигай за мной! А кабачок, – он усмехнулся, – так и быть, оставь себе.
Под низким потолком клубился пар, стены почернели от копоти, а ноги скользили на мыльных досках. Вокруг, на дощатых полках сидели и лежали голые люди. Ивась занял место в самом низу, остальные расположились выше, а кое-кто и под самым потолком. За прожитые у изгоев полгода он так и не привык к парной и опасался, что волосы у соседей вспыхнут, или кожа не выдержит, полезет клочьями. Знал, что так не бывает, но переживал.
Страхи его, однако, никак не касались собственно бани. В ней он спасался от запаха. Как и напарник, хромой Мустафа, но тот любил самый жар.
Как неучёного, но старательного, Джанкарло определил Ивася в свинари. Целыми днями он таскал вёдра с помоями, собирал и отвозил навоз к компостным ямам. Мыл из шланга загоны, возился с поросятами и находил всё больше и больше сходства в жизни этих поросят и своей собственной. Наряди подсвинка в синюю пижаму – чем не интернатский питомец? Ест от пуза, бежит куда заставят, трётся боками с братьями и сёстрами, когда моют. Только в компьютер не играет, трудно это копытцами.
Какие глупые мысли приходят в голову от духоты…
– Поберегись! – Джанкарло подхватил черпаком с длинной ручкой воды из котла. Поверх чугунной печи лежали камни, от них тянуло жаром, и старик опрокинул черпак на них. Камни взвыли, по верху прошла раскалённая волна.
Ивась пригнул голову. Здесь, у пола, можно дышать…
– Эх, хорошо! – Джанкарло шлёпнул Ивася по спине. – Ты молодой, глупый, не понимаешь ещё.
Слева и справа, а также сверху, согласно загомонили, что да, хорошо, но маловато, и что можно бы подбавить, и что молодой, и что поймёт со временем…
Никогда, решил Ивась и, согнувшись и стараясь не дышать, выбрался из парилки. Мойня встретила прохладой. Ивась освобождённо выдохнул и присел на лавку.
Свет проникал внутрь сквозь щели в неровных каменных стенах. Джанкарло рассказывал, что обычно рядом с ними отдыхали сомлевшие. Набирались сил, чтобы вернуться в горнило парной. Потолок плакал конденсатом, по жёлобу, вырубленному в стене, тёк ледяной ручей и падал в каменный бассейн. В нём могли поместиться два – три человека, и бассейн пустовал редко.
Даже Ивась понимал: изгои потрудились хорошо, баня вышла что надо. Обычная пещера с летучими мышами превратилась в любимое место отдыха.
Мылись вместе, мужчины и женщины. Просто мылись, сидели, отдыхая, разговаривали, не делали попыток любовной игры, словно не был секс угоден попечителям. Хотя вот, например, Ружена, хоть и не могла сравниться с сестрой Алины, но всё равно…
– На баб не заглядывайся, – сказал, устраиваясь рядом, Джанкарло. – Все заняты, за мужиками своими к нам пришли. Не привык вместе мыться?
– Почему же, привык, – ответил Ивась. – Нас всегда так купали.
– Кого это вас? – прищурился Джанкарло.
– Интернатских.
Джанкарло мгновенно подобрался и стал очень серьёзен, словно не сидел голый, в мыле и с мочалкой в руках.
– Ты не говорил, что оттуда.
– Ты не спрашивал.
В изгои попадали по разным причинам, поэтому считалось невежливым лезть в душу и расспрашивать. Придерживались простых правил: если человек захочет, то расскажет, и «меньше знаешь – крепче спишь».
Джанкарло молча шевелил губами, не то ругался вполголоса, не то подбирал слова, потом глубоко вздохнул.
– Знаешь, – задумчиво сказал он, – а заходи-ка после бани ко мне? Ужином накормлю, ты такого, наверное, не пробовал никогда. Заодно поговорим. Как?
Ивась понял, Джанкарло это важно, очень важно, хотя и пытался он говорить легко и беззаботно.
– Конечно, зайду, – ответил Ивась. – Ты накормишь меня ужином, а я отвечу на все вопросы. Я бы и так всё рассказал, но с ужином лучше.
В обычные дни Ивась обходился общинными пайками и горячим чаем. В обед на свиноферме появлялась повариха Жанна, пухлая и смешливая брюнетка, и привозила термосы с едой. Кормили работников от пуза, порций, несмотря на тяжёлый труд, хватало до следующего дня. Каша, хлеб, свинина или дичь, если выпадал случай. Сытно, но однообразно.
Все в посёлке столовались одинаково, время не располагало к разносолам. Чем же хочет его удивить Джанкарло, главный среди изгоев? И зачем?
Келья первого среди равных, как любил говорить старик, ничем не отличалась от жилья семейных. Дыра в стене пещеры, завешенная толстым одеялом, внутри — косой низкий свод, небрежно отесанный известняк, деревянный топчан, укрытый несколькими одеялами, уложенный на камни кусок фанеры в качестве стола, несколько самодельных табуреток. Ящики, коробки, аккумуляторная лампа в нише стены. Привычного очага не видно…
Зябко… Ивась передёрнул плечами. Сам он спал при ферме, от дыхания десятков свиней там было всегда тепло.
– Замёрз? Это мы сейчас, – успокоил его Джанкарло. – У меня тут печка… Можно обогреватель к аккумулятору подключить, только сдохнет быстро, а заправлять их долго и муторно.
Печка была спрятана в стене, скоро в ней загудело пламя.
– Садись, – сказал Джанкарло, – ноги повыше поднимай, на этот камень. Тепло поверху идёт, а топливо, сам смекаешь, беречь надо!
Загремела сковорода, запахло жареным мясом. Джанкарло выставил на камень плошку с грибами, хлеб, приборы, выставил бутылку, от которой пахло медициной.
– Мясо тебе дам, – сказал Джанкарло. – Обычное, от твоих же хрюшек, но травы там особые. Я когда сюда пришёл, один был, много бродил, травы присмотрел. Остальным-то не до того, я их понимаю. Вот… готово!
Он положил в тарелки по большому куску свинины, кинул по жмене остро пахнущего гарнира.
– Ешь!
Ивась попробовал. Да, такого он, в самом деле, никогда не пробовал!
Джанкарло налил себе из бутылки в жестяной стаканчик и сказал строго:
– Тебе не предлагаю. Окосеешь с непривычки, а мне нужно… Грибы солёные, не забывай! Аах! – он залпом выпил.
Ивась ел, Джанкарло молча катал стаканчик в пальцах, потом заговорил:
– Я знаю, ты меня стариком называешь…
Ивась вздрогнул. Мысли он, никак, читает?
Джанкарло мелко рассмеялся.
– Мне всего пятьдесят, приятель! Я первый сюда пришёл, и я уйти отсюда хочу. Как человек уйти. Не прятаться всю жизнь, а как человек…
– А я-то что? – не понял Ивась.
– Помочь можешь, – непонятно сказал Джанкарло, налил и быстро выпил ещё. Потом придвинул Ивасю большую кружку. – Брусничный морс. Тебе самое то! Так вот… – он снова замолчал, собираясь с мыслями. – Я для чего угощение собрал… Пойми, приятель, оно последним может стать, если ты согласишься! Ничего не будет: ни мяса, ни хлеба, ни гадкой самогонки, – Джанкарло тряхнул бутылку. – Только это останется.
На фанеру упал пищевой брусок попечителей.
– С чем я могу согласиться? Объясни, Джанкарло.
– Ты сказал, интернатский. Сбежал?
– Да.
– Почему?
Ивась отставил тарелку. Очень вкусно, но пришла пора платить. Память не желала возвращаться в прошлое, разум хотел остаться здесь, в простом и уютном мире, а Джанкарло, похоже, мечтал его разрушить.
– Гадкий у тебя самогон, Джанкарло? – сказал он. – Хочу попробовать, как это. Напоследок. Глоточек?
Ивась выпил, прокашлялся и стал рассказывать. Про то, как мама читала ему сказки, про тётку в синем, про соседей по палате, про всё, что мог вспомнить. Про кожу с номером в холодильнике…
– Наверное, мне показалось, – пробормотал он. – Или там хранилась свинина. Голова кружится…
– Нет, – печально сказал Джанкарло. – Это не интернат, это ферма. Вас растят на убой, как ты сейчас свиней. Мясной загон, только больше!
– Здесь что-то неправильно… – ответил Ивась. – То, что ты говоришь — бессмысленно! Нас учат, Джанкарло. Понимаешь? Учат! Мы сдаём тесты, играем. Я знаю множество слов и понятий, умею читать и писать, а ведь меня забрали из дома в семь лет. Зачем всё, если на мясо?!
– Зачем им хлысты, парень?
– Не знаю… Может, так положено, или у них такие правила воспитания!
– Вас готовят на убой, – повторил Джанкарло. – Я могу это доказать, если ты поможешь.
– Я помогу.
Ивась вышел на воздух и его вырвало. Пропало угощение! Хотелось верить – виновата самогонка, но Ивась знал, что это нет так.
Давно стемнело. С чёрного неба падал крупный снег. Последний снег этой зимы. Скоро потеплеет, деревья оденутся свежей листвой, птицы выведут птенцов и зацветут яблони. К этому времени они должны быть готовы…
– Пойдём, – Алёна протянула руку. Плёнка поля охватила её ладонь и рассыпалась. – Пойдём со мною. Будет хорошо.
Парень наклонил голову на бок. Потом встал, подхватил синюю куртку без рукавов, которая лежала рядом, и прошёл сквозь завесу. Это было правильно. Если свободный, немалого ранга человек держит проход открытым, это приглашение.
Парень встал рядом с нею. Силовое поле снова накрыло загон. Второй мужчина, не глядя, взял ещё один брикет и принялся жевать. На Алёну он даже не посмотрел.
Алёна развернулась и пошла. Парень следовал за ней, она слышала шлёпанье ступней по дороге.
– Я помню тебя, – внезапно сказал парень. – Ты забрала Алину. У неё всё хорошо?
– Да, – ответила Алёна, чудом не сбившись с шага. Не хватало упасть тут, в пыли, перед питомцем для утех. Почему она вдруг решила, что питомцы не разговаривают? Просто потому, что не слышала их голосов?
– Да, у неё всё хорошо, – повторила Алёна. – Идём, тебе надо лечиться.
– Ты доктор?
– Нет, – удивилась Алёна и даже остановилась. – Но ты ранен, у тебя, наверное, болит рука.
– Да, болит, – сказал питомец и замолчал.
Он молчал всё время, пока они шли, потом, когда Алёна мыла его в душе. Парень был хорош собой, Алёна возбудилась, питомец тоже, но он только смотрел круглыми глазами и ничего не делал. Алёна заклеила ему рану на плече пластырем — завтра будет как новое! – обработала порезы на ногах, а потом ей надоело играть в доктора.
Питомец не знает, что делать с женщиной? Правильно, откуда ему это знать… Секс угоден попечителям, но питомцы нужны для другого.
– Встаёшь так, – сказала она, – берёшь меня здесь. Можешь не брать, но тебе будет неудобно, а, значит, и мне. Потом…
Он оказался хорошим, благодарным учеником. Он немного торопился, но это не страшно. Удивительно, будь иначе. Два первых раза закончились, почти не начавшись, зато потом!.. Он послушно делал, как она просила. Он не задавал глупых вопросов: почему так можно, а так нельзя? Самое главное, он не называл её совершенной.
Скоро она полностью расслабилась, тело стало мягким как пластилин. Ей захотелось поговорить.
– Что это такое? – спросила она, показывая на куртку, которую питомец кинул возле кровати.
– Моё, – ответил он и добавил с усилием, словно нехотя: – Ночью в лесу холодно.
Алёна не услышала, она спала. Во сне она снова ездила в интернат, впрочем, долой недомолвки, во сне она была на ферме. «Я хочу выкупить питомца, – сказала она. – Его зовут Ивась-первый» – «У нас нет такого, совершенная», – отвечали ей. «Я знаю», – говорила Алёна и снова требовала, а ей снова отказывали, а потом сон сменился. Она сидела на питомце верхом и двигала тазом: вверх – вниз, вперёд – назад, но не чувствовала ничего, решительно ничего!
От возмущения она проснулась.
Начинался рассвет.
Она была одна. Питомец пропал, как и его куртка. Возможно, пропала оконная занавеска, потому что свет луны падал на кровать, но Алёна не помнила, была ли она раньше.
Убежал. Алёна удивилась. Как он мог убежать от неё? Простой питомец от управляющей седьмого ранга? Она была ласкова с ним, снисходительна к ошибкам, она накормила и привела его в порядок, а он взял и ушёл?! Неблагодарная скотина!
Что же ты хотела, спросил её внутренний голос. Он и есть скотина, мясная скотина. Ты зря кормила и лечила его, скотина понимает только кнут. Хватит ныть и возмущаться, срочно поднимай местных, пусть ищут! Пусть найдут, примерно накажут и вернут пред твои управляющие очи. Ты ещё потешишься с ним, сколько осталось командировки, два дня? Времени вполне достаточно, только не забудь привязать хорошенько.
Потом ты отведёшь его обратно в загон.
Алёна села на постели. Струганный пол холодил ноги. «А ведь он вообще босиком!» – вспомнилось внезапно. Она что, переживает за мясного?
– Хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, – пробормотала она под нос. – Надеюсь, ты не вернёшься, когда проголодаешься.
В город Алёна уезжала с чувством неловкости. И за себя, отвлекшей занятых людей, и за мясного питомца, бредущего лесами. И за своё дурацкое пожелание… Ну что, что у него может сложиться хорошо?
Служба встретила суетой и суматохой. За делами Алёна не сразу вспомнила про Ивася первого.
Справка из фермы номер тридцать семь гласила, что указанный питомец на пробежке упал и сломал шею. Медицинская помощь прибыла вовремя, в соответствии с нормативами по скорости реакции, но было уже поздно. Вследствие гипоксии головной мозг питомца погиб, поэтому питомец «Ивась-первый» отбракован и утилизирован.
Справка подписана воспитателями Эльвирой и Арно, старшими возраста и блока.
Алёна затребовала фото воспитателей. Арно, волосатый, даже, на вкус Алёны, слишком волосатый атлет, и Эльвира, невзрачная шатенка с большим бюстом. Неудивительно, что они нашли друг друга.
Алёна всё поняла. Занятые сексом, ведь он угоден попечителям, пастухи прошляпили побег питомца и, чтобы скрыть следы, оформили липовую справку. Начальство фермы их покрыло, из каких-то своих, тайных соображений. Алёна пробежалась по отчётам: двумя днями раньше там же был отбракован и утилизирован другой питомец. Вполне возможно, он тоже бродит сейчас по лесам. Получалось, списание питомцев было для фермы за номером тридцать семь обычным делом, достаточно вспомнить историю с Алиной.
Нет, Алина — другое дело, она не зачата в пробирке, её мозг не модифицировали в угоду проекта «Дети попечителей». Алёна имела полное право выкупить её и этим правом воспользовалась. Если её спросят, она найдёт, что ответить, да и Алина давно уже не беззащитный птенчик! На ней держится город, и вряд ли кто станет глубоко копать. Даже смотрители ферм.
У ферм имелись смотрители, совершенно отдельная организация, по власти не уступавшая Управе. Но и не превосходившая её. Их дело, их епархия, и Алёна знала точно, там служат такие же люди, и с ними можно договориться. Ведь договорилась же она с начальством интерната? Но всеблагие попечители, как же это неприятно, мясная ферма, где выращивают на убой разумных!
Алёна не пыталась оспаривать и протестовать. Систему загонов она даже поддерживала. Не хочешь жить честно? Не хочешь работать? Желаешь только есть и спать? Ты не разумен, дорога тебе на бойню. Но фермы?..
Впрочем, попечителям виднее. Они знают больше, видят дальше.
Алёна ещё раз вывела на экран фото Ивася-первого. Голый юноша стоял по стойке смирно и глядел поверх камеры. О нём не было никаких известий, Алёна проверила каналы, он не вышел к людям, проголодавшись, его не опознал ни один пункт слежения.
Внезапно Алёна осознала, что не прочь встретиться с этим мальчиком снова. Если его не съели дикие звери.