Эрик почти задремал в ожидании С-маура, паук обещал поменять повязки и сделать перед сном укол обезболивающего. Но когда дверь в каюту открылась, за ней оказался Рон. Избегание хозяином важного для него разговора достало киборга до печенок, и устав от обмана и недомолвок, Рон отвоевал у С-маура возможность ухода за больным. Он хотел закрыть ситуацию.
— А ты-то тут причем? — Эрик покосился на шприц в его руке. — И вообще, не надо это все! Само пройдет! Не в первый раз!
— Назначено врачебным произволом! — сэй хищно прицелился к нижней части хозяина, тот вяло попытался перевернуться, но воевать с биомашиной было бесполезно. Рон ухитрился его зафиксировать, не причинив боли, чем был очень доволен.
— Сделай мне попить,— по окончании неприятной процедуры жалобно попросил Эрик. — Мне нереально плохо! Причем не ясно с чего, вроде бы все банально и привычно! Ну, отметелили, так не первый и не последний раз! Почему так, а, Рон?
— Наверное, потому что ты не употребляешь наркотики. — Киборг просканировал тело хозяина, обнаружил сведенные мышцы шеи и принялся их разминать, осторожно, чтобы не причинить человеку боль. — Я хотел тебя спросить, хозяин. Теперь, когда ты про меня все знаешь — знаешь, что я разумен — что ты собираешься со мной делать?
— А что я могу? — Эрик полуобернулся к нему, опираясь на локоть, он был совершенно серьезен, вопреки своему обыкновению. — Хотя ты и выставил меня изрядным дураком, но это не повод тебя убивать или отдавать на растерзание производителям. Я постараюсь тебя прикрыть. Но, если ты захочешь уйти — хоть к тому же Асато, держать не буду. Если уж ты человек, решай сам, чего ты хочешь!
— Я видел, ты передавал меня в случае гибели Асато… Лежи смирно, хозяин! У тебя еще сведены длиннейшие мышцы спины, а ты избит, и я боюсь тебе повредить! — Киборг осторожно прижал человека к кровати, на мгновение замер, потом пробежал пальцами вдоль позвоночного столба. — Ты написал завещание на его имя. Ты догадывался, что можешь попасться, и обезопасил меня! Почему?
— Это был лучший выбор. Он твой друг и сможет тебя защитить, если со мной что-то произойдет. В любом случае выбор был между Женей, им и моим братом. А к нему я тебя бы не отправил, это проще сразу застрелить. Я слишком хорошо знаю Стейна.
— Это хорошо, что ты решил помочь Эмилю, хозяин. — Кибер перешел к сведённым мышцам икр, человек дернулся, но вырваться не смог и, шипя сквозь зубы, сдался.
— Это вы решили, а я так, мимо проходил. Но если вам так нужен этот парень… хотя, может, и нужен. Даже мне хотелось заботиться о Стейне, а у тебя-то младшего никогда не было. Так что развлекайся пока.
— И только поэтому? — Сэя ответ не устроил. Человек сказал неправду, вернее, только часть ее.
— Мне его еще жаль стало, — признался Эрик. — Он какой-то… мелкий! Я не про размер. Вот я когда смотрел на тебя, в госпитале, то четко понимал: достану — получу в морду. Хотя это и противоречило логике, киборга достать нельзя. А на него смотрю и понимаю, что он позволит делать с собой что угодно. Именно позволит. Не сможет меня остановить. Понимаешь?
— Да. Я бы тоже тогда не смог тебя остановить, — грустно признался киборг. — Теперь тебе надо уснуть. С-маур говорит, что уже завтра ломка прекратится.
Рон убрал руки, поправил одеяло и уже взялся за дверь, но вдруг замер, пораженный пришедшей в голову мыслью.
— Хозяин… — протянул он, удивляясь самому себе. — Хочешь, я посижу, пока ты не заснешь?
— Хочу, — Эрик отвернулся к стенке, закрыл глаза. Как ни странно, присутствие киборга успокаивало. Даже боль стала меньше…
Сон не шел, подушка казалась слишком жаркой, да и сам воздух на корабле слишком сухой, спертый, хотелось выйти на улицу, ощутить свежесть, дыхание ночного ветра, запахи земли, космодрома… Асато поднялся, натянул джинсы и прямо в тапочках отправился сперва на кухню, а потом (уже с чаем) — на верхнюю ступеньку трапа и прижался щекой к створке шлюза. Поза получилась неожиданно удобная, даже какая-то уютная. Небо над головой было чистое, звездное, японец уставился вверх, пытаясь угадать, где же находится его родная галактика. Не угадал. Зато нахлынула острая тоска по родному дому, семье и, особенно, по погибшему отцу. Мысли плавно перетекли к белобрысому приобретению. Всю жизнь с того момента, как выстрел пирата отбросил на пол его отца, он ненавидел работорговцев, ради прибыли которых был организован налет на целую планету. Ненавидел пиратов, прошедших сквозь защиту, как нож сквозь масло. Ненавидел предательство, открывшее им этот путь. Но больше всего работорговцев… И теперь вот позади него стоит парень, для которого он является хозяином… Асато вздрогнул, резко обернулся, но никого не увидел. Впрочем, со скоростью, а главное, беззвучностью движения киборгов, шанса не было, даже если ему не показалось и Эмиль за ним следил. Он еще немного посидел, разрываясь между желанием окликнуть блондина и пониманием, что тот и так напуган, лучше его не трогать. Пусть следит, пусть видит, что ничего страшного не происходит. Постепенно мысли и эмоции успокоились, пришло осознание, что, в принципе, ничего не случилось, ему нужно просто принять тот факт, что иначе пока нельзя, и найти выход, чтобы было можно. Отступить, сдать Эмиля — это предательство. Он будет защищать спая и даст ему все, что может. Как человеку. Равному. Воспрянув духом, японец поднялся и пошел обратно, спать. По дороге все-таки решил не быть свиньей и завернул на кухню сполоснуть чашку, не заметив проскользнувшего за спиной киборга.
Утром ни свет ни заря заявился Генрих. Поздоровался с людьми. Почему-то подмигнул Рону, в виде куклы подпирающему стену. Наградил беглого киборга злобным взглядом, и прошипел:
— Повезло тебе, гаденыш! Попытайся еще раз смыться!
Эмиль решил, что это задание он выполнять не будет, оно выглядит слишком уж провокационным. Ему жутко не хотелось возвращаться в грузовик, но люди приказали, и пришлось это сделать. Правда, на этот раз его не в багажник кинули, а велели идти внутрь, но и сбежать оттуда было намного труднее, так что беглец все-таки предпочел бы именно багажник. К тому же ему были не совсем понятны рассуждения о программах для мэйлиса. У него уже была специализация, прописанная производителем, и зачем ее менять, он не понимал. Конечно, спорить с людьми он не будет, особенно при Генрихе, но потом спросит у Рона. Наверное. Перед сном он даже подошел к зеркалу, но ничего нового там не увидел, обычный киборг, только с большой потерей массы тела и ожогами. Может быть, Генриху нравятся поврежденные биомашины? Или они нравятся его новым хозяевам? Тогда его будут часто приводить в такое состояние, но это уже не важно — главное, случайно не напомнить о своей разумности, не разозлить людей. Кто знает, как отреагирует Эрик на его своеволие? Но в грузовике ничего страшного не случилось. Ему обновили программы и записали хозяином Асато Фукуда, за что кэйсер получил оговоренную плату, на чай, и пообещал по первому требованию подогнать еще киборгов для дорогих клиентов.
— Генрих, а мэйлис может проснуться? — спросил Эрик, когда они отмечали сделку.
— Я с ними не работаю, не сталкивался. Если хочешь, поищу. А тебе зачем? — кэйсер опрокинул в себя полбутылки безалкогольного пива и показал взглядом на Эмиля: — Так и этот, мне кажется, собой хорош. Их создали для работы со всякими озабоченными, которых надо спровоцировать на нападение. Большинство моделей были девки, ну и парней немного наклепали. Так что у вас практически эксклюзив, почти вся партия передохла.
— А его полиция назад не потребует? — Асато всерьез опасался за судьбу своего подопечного, зная, что краденое имущество полиция может и вернуть.
— Нет, я вчера поговорил с полковником о хищении. Так что он очень занят, подчищая свои следы. Владей спокойно и с удовольствием! А мне пора. Волка ноги кормят. — Генрих подмигнул японцу, пожал руку Эрику и откланялся к большому облегчению обоих киборгов.
Когда кэйсер покинул компанию, Рон тут же соорудил себе и собрату фирменное блюдо из взбитых сливок, шоколада и мороженого и уселся на стул, скрестив поджатые ноги, у него было просто отличное настроение. А вот Эмиль ел настороженно, отслеживая настроение хозяев. Он уже привык, что эмоциональное состояние людей меняется очень быстро, непредсказуемо и почти всегда с последствиями для киборгов. Да и Ларсен периодически поглядывал оценивающе. Спай приготовился выполнять задание. Наверняка какая-нибудь гадость…
— Эмиль, а ты долго был в полиции?
— Два с половиной года. — Киборг отложил ложку, которой расправлялся с лакомством, и уставился на человека. — Потом меня почему-то списали, и я был переоформлен как личное имущество.
— Тебе там нравилось?
Кибер задумался, подобрал слова и объяснил:
— Мне нравился результат работы, но не нравились люди, которых надо было искать. Они были поломанные. И ломали других. Это было правильно, что я их убирал с улиц.
— А меня бы ты тоже убрал?
Спай посмотрел на хозяина, прося помощи, но тот с любопытством наблюдал за диалогом и вмешиваться не спешил.
— Сегодня нет, — Эмиль, наконец, сумел сформулировать ответ, который был правильным и сулил наименьшее количество неприятностей: — Ты вчера был сильно поломан, мысли поломаны, а сегодня починился.
— Рон починил.
Эмиль посмотрел на него и уточнил.
— Пятьдесят шесть процентов было на то, что, чиня тебя, Рон получил бы серьезные повреждения. Но я же вижу, он не сломан.
— Иногда для того, чтоб починить, не надо ничего ломать,— Эрик подмигнул своему киборгу.— Достаточно хорошо зафиксировать собеседника.
Эмиль промолчал, хотя и не понял, как это человека может зафиксировать собственный киборг. И почему тот не воспользовался своим правом управления на программном уровне. А вот Эрик расспросы прекращать не собирался:
— Расскажи-ка нам про себя! Какие у тебя были поручения в полиции?
Задание показалось несложным, а вот результат выполнения приказа Эмиль просчитать не смог. Могли посмеяться. А могли разозлиться и наказать. Так уже было. Киборг перебрал случаи из своей недолгой службы, но слово «фиксирует» зацепилось в памяти, определив выбор.
— Когда четырнадцать месяцев назад меня отправили ловить одного человека, мне сказали, что он фиксирует свои жертвы. Я сначала позволил ему это, а потом подал сигнал сотрудникам полиции. Преступник даже не понял, что я киборг. У меня очень хорошая программа субличности.— блондин грустно улыбнулся, именно программа была причиной побоев у прежнего владельца, тому нравилось считать, что он избивает живого полицейского. — Он держал жертв в фургоне, мучил их, а потом убивал и закапывал в лесу. И меня тоже закрыл в фургоне и приковал к полу. Он не знал, что его уже засекли, и очень испугался, когда его окружила полиция. Даже обещал им меня убить, если они не уйдут. Они атаковали. Он ударил меня ножом, и я притворился, что умер. А его арестовали.
— Вот как? — про этот случай Асато читал, только не знал, что при охоте на убийцу был использован киборг. Теперь он по-новому взглянул на Эмиля, скорее как на попавшего в беду коллегу. — А еще что ты делал в полиции?
— В основном заполнял протоколы, отчеты и приносил кофе. Это были легкие задания. Вот с «речным душителем» было сложно. Там мне приказали надеть женскую одежду и ходить в местах его охоты.
Спай внимательно посмотрел на людей. Они не смеялись. Хотя его командиры смеялись, когда он переоделся. У Асато сканирование показало скачок гормонов. Эмиль продолжил свой рассказ, надеясь, что хозяину он не разонравится.
— Он напал на меня на третий день. Мне пришлось хорошо поработать, чтоб он поверил. Он начинал душить, потом отпускал и давал отдышаться. Весь процесс занял сорок три минуты. А потом прибежали полицейские и его забрали. Он тоже не понял, что я киборг.
— Речной душитель убил четырнадцать человек, — глухо сказал Асато, — его долго не могли взять, несмотря на то, что он вывозил свои жертвы на реку и там бросал у берега в воду. За что и получил свое прозвище. Рассказывай дальше, Эмиль.
— Остальные задания были несложными. Я охранял людей. Задержал убийцу девочки-теннисистки. Но там было совсем просто, он понял, что я киборг, и испугался, что я его убью. Поэтому признался сразу. Еще когда по подъездам люди ходили, проверяли, как живут пенсионеры. Они подключались к личным счетам и снимали часть денег с каждой пенсии. Это был не наш участок, но потом они все-таки убили военного, который догадался, что они мошенники. И дело передали нам. Это была большая банда. — Спай задумался, потом пояснил: — Я там сперва отслеживал видеосигналы с подъездов, надо было засечь, когда они войдут. А потом, когда их обнаружили, то меня послали вперед, потому что задерживать пришлось двоих: женщину и мужчину. Это тоже было не сложно, они запаниковали и сдались. А уже на допросе сдали остальных. Про это дело было в новостях.
Японец кивнул, соглашаясь со словами своего кибера, это дело он тоже хорошо изучил, оно казалось достаточно интересным. Заодно понятно, откуда у его приобретения такие навыки работы с камерами и почти человеческое умение делать выводы.
— Я думал, что я все делаю правильно, но потом меня почему-то списали, как непригодного к работе в данных условиях. Полковник забрал меня к себе и подарил сыну. Я думал, что я хорошо понимаю людей… — Киборг посмотрел в пол, помолчал, потом все-таки продолжил: — Но я ошибался. Хозяин всегда был мной недоволен. Часто бил, не давал есть. Я все делал, как он хотел, но он все равно был недоволен. А еще он не умел четко отдавать приказы, все время их менял. Я запутался. Он давал меня друзьям и менял на наркотики. Но когда я доложил полковнику, он меня избил. Сказал, что мое дело следить за мальчиком и не лезть не в свое дело. «Вырастет — поумнеет». Но разве двадцать два года не являются достаточным возрастом, чтобы осознавать свое поведение? После этого хозяин совсем перестал меня кормить и решил сдать в КЭЙС. Я не хотел никого убивать, просто… так получилось.
Тут Эмиль увидел, как изменилось лицо японца, и испугался. Замер, готовясь к наказанию, с трудом удерживая руки, чтоб не заслониться от возможного удара, и чуть слышно прошептал:
— Я что-то не то сказал? Простите меня.
— Да нет, все то! — японец успокаивающе, как он надеялся, погладил киборга по плечу, поймал его напряжённый взгляд и разозлился еще больше. — Все-таки хорошо, что мы тебя забрали. Просто замечательно! Нельзя так обращаться с людьми! Какой же этот твой бывший хозяин… скот!
— Я постараюсь хорошо работать, — заверил его Эмиль, все еще пытаясь понять, что вызвало у владельца такую реакцию. — Только я правда не понимаю хозяев. И не всегда понимаю приказы правильно. Это было заметно за последние полгода. Меня часто наказывали. Но я не буду срываться!
— Знаешь, Эрик, — Асато все больше погружался в неукротимое, неконтролируемое бешенство. — Мне очень повезло, что этот Вася сдох, или я все-таки преступил бы закон.
— Ну, твой Эмиль и сам неплохо управился. Хотя… зная тебя, это ему повезло, что он сдох. Как говорят: нет ничего страшнее гнева доброго человека. — Ларсен остался расслаблен и хладнокровен, только щурился, как сытый кот, наблюдая сразу за двумя полицейскими. Внезапно до него дошел некоторый пробел в знании о своем собственном киборге.
Сигнал обязательной побудки Лисса проспала, и собственноручно выставленный на планшетнике будильник тоже. Зато, когда проснулась, чувствовала себя удивительно бодрой и энергичной. В таком настроении можно сначала свернуть горы, а потом реконструировать их на новом месте. Девушка легко и непринужденно выполнила комплекс утренних упражнений, с удовольствием потанцевала под горячим душем. А напоследок еще и облилась ледяной водой. Для завтрака она выбрала упаковку овсяного пудинга с кусочками свежих фруктов и порционный стакан вишневого коктейля.
Натягивать костюм или комбинезон решительно не хотелось, хотя она и собиралась поработать. Но в том-то и состоят прелести частного владения, что здесь не нужно напяливать рабочую одежду для того чтобы сесть за терминал. В хуторском муравейнике, как и во всех иных жилых блоках, процесс переодевания был строго регламентирован. Если у тебя по плану была работа – надлежало надевать серые или нейтральные комбинезоны. Тогда никто не смел тебя беспокоить по пустякам. Для активного отдыха у каждого гражданина была припасена парочка легинсов и мастерок белого цвета из слоистой впитывающей материи. Тем, кто увлекался профессиональным спортом, выдавали снаряжение и костюмы синеватой расцветки с пятнистой маркировочной классификацией. Во время выполнения социальных проектов или работ полагалось наряжаться в желтые майки или безрукавки. Если же они мешали выполнению задания, то на предплечье предписывалось завязывать оранжевую резиночную повязку. И только для свободного времени допускалась обычная гражданская одежда.
Лисса радостно натянула матерчатые джинсы и парусиновый блейзер. Притащила в гостиную тряпичную упаковку с автоматическим надувным комплектом, который легко и быстро мог трансформироваться в кресло или в тахту. Распаковала, и перещелкнула рычажок включения в положение «два». Через полторы минуты угрожающего шипения в центре гостиной стояла мягкая квадратная платформа. С размаху плюхнувшись на нее, Лисса немного попрыгала на попе и, включив планшетник, активировала постоянное подключение к терминалу. Теперь весь процесс был полностью синхронизирован, и она могла спокойно перемещаться с одного рабочего места на другое, не обременяя себя копированием нужных файлов.
— Раз-два-три, я сделаю эту работу быстро и с удовольствием, — повторила Лисса свою волшебную мантру и открыла содержание обучающего курса. Разобраться с ним труда не составило – похожую программу она уже проходила в блоке «Специальная литературная деятельность».
До обеда, который девушка запланировала на три часа от полудня, Лисса успела проштудировать теоретические блоки по двум урокам, составить схематический конспект и даже пройти первый промежуточный тест. Все-таки хорошо, что в свое время Алекс не пожалел денег и оплатил ей посещение программы по овладению навыков ускоренного обучения. Перекусив морковным суфле с сырным грилем, Лисса надела куртку, прицепила наушник, включила в браслете аудиальную запись первых двух уроков и вышла во двор.
Гуляла она долго, периодически отдыхала в беседке, намотала больше двадцати кругов по узкой цементированной тропинке вдоль металлизированных заборных прогонов. За время прогулки, не отрываясь от прослушивания уроков, Лисса успела с помощью вирт-энциклопедий (сфотографировать, запустить двойной поиск по картинкам и внешним признакам, выбрать результат по максимальному количеству совпадений), определить названия всех растений. К счастью, они все оказались многолетниками с минимальными потребностями. И ухаживать за ними было несложно: проверять, чтобы в геоматериале, застилающем участки земли вокруг растений, не было лишних прорех и, при необходимости, менять поврежденные куски. В жаркие летние дни включать на девятнадцать с половиной минут систему автоматического полива. В случае ее неисправности оперативно вызывать ремонтников. В преддверье зимы, когда ночная температура снизится до +2°С, накрыть кустики и деревца специальными балахонами. По весне громадными ножницами обрезать сухие и старые веточки, при желании – можно придать кустикам шарообразную форму.
По предварительным прикидкам эти заботы могли отнять максимум шесть дней в году – не такая уж большая плата за право любоваться живой зеленью. К тому же все растения помимо декоративной, имели еще и практическую ценность – с середины лета и до середины осени с них можно было собирать плоды. Лисса ликовала – настоящие, не синтезированные фрукты и ягоды, которые она сможет попробовать всего лишь через девять-десять месяцев! Открыв на планшетнике подробную карту участка, Лисса условными значками стала отмечать на ней растущие кустики. К каждому обозначению она прикрепляла блок из трех разворачивающихся по касанию окон: в первое копировала информацию о растении, во второе – технологическую схему ухода за ним, в третье размещала рецепты по приготовлению его плодов.
Попутно Лисса составила каталог своих растений и напоследок еще раз пробежалась взглядом по названиям: шиповник царский, карликовая яблоня, райская груша, снежная вишня, смородина сладкая, ежевика лесная, золотой крыжовник, айва простая, слива бирюзовая, виноград заморский, алыча гранатовая, малина райская, рябина красная. Самое интересное, что часть растений из перечисленных по своему историческому происхождению относилась к деревьям, высота которых могла достигать и двух десятков метров. Но в процессе генетических модификаций их рост смогли затормозить, а плодовитость многократно увеличить. Что в условиях земельного дефицита было крайне важно. А на Лиссином участке самое высокое растение не превышала полутора метров, так что собирать созревшие плоды можно безо всяких стремянок.
Благодаря регулярным тренировкам на правое и левое полушарие мозга, Лисса могла делать несколько дел одновременно: слушать обучающий курс и создавать презентацию совершенно по другой теме, работать над книгой и проводить устную консультацию в рамках волонтерского задания, заполнять архивные каталоги по работе и параллельно в соседнем окне просчитывать эффективность рекламной акции. Не сказать, чтобы такой навык облегчал девушке жизнь, но позволял сэкономить много времени. Главное было правильно подобрать виды работ, которые можно сочетать.
На ужин Лисса побаловала себе паровой котлетой с морской зеленью и сушеными карамельными орешками. Загрузила опустошенные упаковки в утилизатор, и оценила продуктивность прошедшего дня в семь с половиной баллов. Сначала мысленно, а потом и в компе набросала план на завтра. Хотелось отдохнуть и побездельничать. Но вместо этого Лисса проверила свои вирт-кабинеты, ответила на вопросы фанатов и провела формально-смысловую проверку двух коротких рассказов, которые послезавтра (после финальной вычитки «на свежую голову») собиралась выложить в сеть.
Первый день в собственном доме… Лисса, порядком поднаторевшая в писательском ремесле, вряд ли смогла бы точно описать, что творилось в ее душе и мыслях. Спокойствие, умиротворение, счастье, волшебство, тишина, свет – набор ассоциаций казался бедным и блеклым. Множество чувств и больше сотни оттенков сплетались в причудливый узор, от которого хотелось плясать, кружиться, петь, молча сидеть, дышать, жить, летать. Совершать полезные и глупые поступки. Писать.
«… магическая сила осеннего леса оказалась так велика, что даже неугомонный юнец поддался ее очарованию и понизил голос до вкрадчивого шепота, а вскоре и вовсе замолк. Они сидели на подстилке из пушистых вечнозеленых веток, наслаждались теплом рукотворного костра и вслушивались в ласковый шепот опадающих листьев…»
Пальцы проворно бегали по клавишам, а Лисса не переставала удивляться сама себе – она ни разу в жизни не ночевала в лесу, не видела осенних деревьев, да и вообще самое большое скопление растений в ее жизни – палисадник возле дома. И никогда не сидела возле полыхающего костра. А еще ей не доводилось пробовать зажаренное на огне мясо. Но она словно воочию ощущала то же, что и ее герои. Что это? Галлюцинации, фантазии, стигматизм, больное воображение или генетическая память предков?
Раскрутить мысль до логического обоснования не получилось – по экрану планшетника мелькнул виртуальный голубь, указывающий на полученное сообщение.
«Лисенок, тебе привет от Юлиуса. Он всегда мне говорил, что ты умная и сообразительная девочка. Не теряйся, попробуем подыскать тебе кого-нибудь в помощь. Твой брат Алекс».
Очередное потрясение Лисса принялась заедать шоколадной плиткой вприкуску с горячим цветочным чаем. Точно транскрибированное имя ее виртуального соратника не оставляло сомнений – Алекс и Юлий были в курсе ее двойной тайны, возможно даже работали вместе, обеспечивая родственнице безопасность. Вот только почему на ее послание к дяде отписался брат? Но требовать объяснений и вызванивать конспираторов Лисса не стала, хотя и чувствовала себя вдвойне обманутой. И даже преданной самым близким человеком. Ну да ладно, она все равно получит ответы на свои вопросы, когда придет время и она будет готова узнать правду. Лисса вышла из вирт-кабинета, открыла роман, но вдохновение схлынуло, оставив после себя ощущение горькой пустоты. Девушка разочарованно проматала страницы – вместо нормативных двенадцати она написала только три. По опыту Лисса знала, что если сильно постараться, то можно вымучивать фразы и дальше, но тогда они много потеряют в плане эмоциональности и экспрессивности. Все равно как вместо красавца жениха подсунуть невесте в день помолвки нарядного манекена. Смысл церемонии тот же, но суть изменится.
Лисса быстро подкорректировала свое расписание – на завтра перенесла работу над романом, а доклад по методам самоопределительной мотивации, запланировнный на утро, решила написать сейчас. Дело спорилось; тема увлекала своей новизной. Когда Лисса, закончив, оторвалась от рабочего файла, часы показывали четвертый час от полуночи. Девушка ужаснулась – она пропустила четыре нормированных перерыва, во время которых следовало выполнить разминку для глаз, подкрепиться энергетическим напитком, и провести два десятиминутнух танцевальных марафона – чередуя сорокасекундное музыкальное ускорение с десятисекундным меланхоличным покачиванием. Все же проживание в блоках имеет свои плюсы – там кто-нибудь обязательно бы заметил расхождение ее деятельности с составленным расписанием и непременно указал бы на ошибки и нарушения технологического процесса. А так все приходится делать самой и… силы пресветлые, как же хорошо, когда никто к тебе не лезет, не пристает и не мешает!
Только самые благонадженые и ответственные люди получали во владение дом и участок земли – это был знак высочайшего доверия, символ лучшего социального статуса. Но свой дом для простых, пусть и трудолюбивых, граждан всегда оставался запредельной мечтой. Зато в частных домах обитали все руководители инстанций, члены центральной социальной группы, законники и прочие важные персоны, которые придумывали новые нормативные акты, пасли и контролировали гражданское стадо. Конечно же им, стоящим над всеми, не хотелось самим попадать под действие собственных законов и распоряжений – оттого в правовых документах и появились новые дополнение касательно прав владения и неприкосновенности личных границ собственников. А чтобы не вызывать народное недовольство и лишнюю подозрительность эта льгота стала распространяться на владельца любого частного дома.
Лисса ужасно испугалась собственных догадок и домыслов, хотя они были очень логичны и правдоподобны. Интересно тогда за какие заслуги получил дом ее дядя? И что он совершил такого выдающегося во второй раз, когда обменял свой первый маленький дом на это шикарный особоняк, по документам числящийся в «пожизненном владении с правом свободной передачи избранному прежним владельцем лицу совместно с исполнением социальных обязательств»? И только-то? Да любой гражданин за такое наследство исполнять эти обязательства будет усерднее чем мифический «супружеский долг». Страстно, пылко и многократно. Лисса искренне возблагодарила прогресс за то, что он еще не дошел до стадии создания устройств, способных прослушивать или считывать мысли.
После доброй еды человек и сам добреет. А жбанчик холодного пива, непонятно как и где раздобытого вездесущим Квентием, так и вообще настраивает на мирный лад и возрождает вполне философское отношение к действительности даже у самых воинственных и непримиримых. У человека же, настроенного философически, даже вареные в меду мелкие яблочки не вызывают раздражения. К тому же оказались эти яблочки на вкус вполне даже и ничего. Хотя, конечно, к пиву бы куда лучше подошли мочёные, квашеные вместе с капустным листом и листьями винной ягоды. А ещё лучше – хорошо провяленная и просоленная дикая козлятина, наструганная узкими длинными ломтиками…
Конан откинулся на спинку мощного кресла, сыто рыгнул. Покосился на всё это время молча сидевшего на лавке Квентия. Конан слишком хорошо знал начальника своей малой стражи, чтобы не понимать – не только баранину с утятиной и вожделенное пиво спешил доставить тот с утра пораньше своему королю. Что ж, пожалуй, самое время – после завтрака дочки ушли гулять по внутреннему парку, сопровождаемые несгибаемой баронессой, и ничьих излишне любопытных носов поблизости не наблюдается.
— Выкладывай.
Квентий поёрзал, начал издалека:
— По дворцу ходят странные слухи… Растий, ты его знаешь, рыжий такой, уже успел сойтись накоротке с местной стряпухой, и потому сведения самые что ни на есть доподлинные…
Примета скверная. Если уж даже Квентий начинает издалека, выражается витиевато и не рискует прямо доложить своему королю, что именно болтают между собой слуги чужого замка – значит, ничего хорошего они уж точно не болтают. Ни про означенного короля, ни вообще. Странное раздражение, донимавшее Конана со вчерашнего вечера вроде лёгкого зуда, смутного и трудно определимого, вдруг резко усилилось, оформилось и получило название, ознобной дрожью скользнув вдоль хребта. Чувство близкой опасности – вот как оно называлось, это смутное и трудноопределимое раздражение…
И многое сразу становилось понятным, словно чувство это зажгло новый факел, осветивший давно знакомую обстановку совершенно под другим углом и по-новому разбросав на местности длинные чёрные тени.
— Короче.
Сдержать грозный рык и не оскалиться оказалось проще простого – ярость испарилась без следа, оставив после себя лишь звериную настороженность матёрого хищника, способного часами лежать в засаде, не выдав себя ни единым неверным вздохом или движением. Опытные воины единодушны с хищными зверями – в настоящей и беспощадной борьбе ярость только мешает. Когда серьёзная опасность подходила вплотную, Конан моментально переставал злиться, становясь тихим и обманчиво спокойным.
Квентий поёжился.
— У этих шемитов вечно всё не как у людей! – взорвался он неожиданно. – Ты хоть знал, что у Зиллаха есть брат?! Причём – старший!!!
— Допустим. И что?
— Так ведь это же всё меняет!.. – Квентий растерялся, видя, что чреватые огромными осложнениями сведения не произвели на Конана ни малейшего впечатления. – Он же старший! Значит, он и должен быть главным королём…
— Ничего это не меняет, – Конан вздохнул. Осмотрел взятый со стола кинжал, поморщился. Таким лезвием зарежешь разве что жареную утку. Впрочем, чувство близкой опасности не было настолько уж острым, чтобы подозревать, что оружие ему может понадобиться вот прямо сейчас. Но, с другой стороны, перебдевший дольше живёт. – Мне про это дело Гленнор ещё пёс знает когда докладывал… Закарис, хоть и старший, но слишком прямолинеен и воинственен, а папаша у них с Зиллахом был не дурак, понимал, что такого боевитого сыночка опасно на трон сажать даже в отдельно взятом Асгалуне. Вот и разделил власть между ними по уму и пристрастиям. Закарис при своём коронованном братце – не просто начальник стражи или там какой-нибудь обычный министр. Он его правая рука, можно сказать – соправитель. В торговые коммерции или там разбор купеческих претензий друг к другу он не суётся, они ему не интересны и малопонятны. Зато во всех прочих делах, связанных с охраной, военными действиями, стражниками или какими оружными преступлениями – тут главнее его нет. Так и правят.
— Не понимаю. Если все стражники и воины города подчиняются лично ему – почему бы Закарису не свергнуть брата и не стать самому королём, настоящим и единым? Вся воинственная дворянская молодёжь от него без ума, да и простой народ бы поддержал, слуги его любят. Говорят, что он строг, но справедлив – даже собственного любимого сына в острог посадил, когда тот по пьяному делу разбой с бесчинствами учинить надумал. Про Зиллаха отзываются куда с меньшей теплотой.
— Почему, спрашиваешь? Да хотя бы потому, что Закарис не дурак. Он отлично знает, откуда у асгалунского трона ножки растут. Захватить власть он бы мог легко. Удержать – нет. Это все неприятные новости?
— Нет, – Квентий покосился осторожно и начал заход с другой стороны. — Ещё поговаривают, что Асгалун – далеко не самый подходящий город для новой столицы. Да и юный король Селиг был бы куда лучшим правителем, чем…
— А! – Конан отмахнулся. – Опять Шушанцы воду мутят. Ко мне вчера на пиру подкатывались, теперь вот и до тебя добрались. Что ещё?
Квентий вздохнул. Откашлялся. Сообщил подчёркнуто нейтральным тоном:
— О тебе тоже слухи ходят… странные. Говорят, что с годами ты… э-э-э, несколько…
— Состарился, поглупел и ослаб, – задумчиво окончил Конан сам фразу, на завершение коей у Квентия духу так и не хватило.
Квентий облегчённо перевёл дыхание – гроза откладывалась, Конан, похоже, не собирался немедленно рвать и метать, круша всё вокруг в опровержение обидных слухов. Внезапно в светлую голову начальника Малой королевской стражи пришла новая мысль, и он ревниво осведомился:
— Кто доложил?
Ещё бы! Его, Квентия, кто-то посмел опередить в донесении до уха короля столь важных сведений!
— Сам догадался, — буркнул Конан, пальцами сворачивая толстое серебряное блюдо из-под баранины в аккуратную толстенькую трубочку. Хорошая дубинка получилась – увесистая и держать удобно. – Ещё вчера. Когда они мне в комнату две жаровни приволокли. И это – сейчас, в первую осеннюю луну, когда такая теплынь! Даже детям – и то одну на двоих принесли, да ещё и маленькую. А мне – сразу две, и больших. Понятно – у стариков кровь холодная, они вечно мёрзнут, вот кто-то и расстарался. И подушечки эти, и карета с носильщиками… вместо вина – подогретое молоко, вместо мяса – бурда, которую даже жевать не надо… Как уж тут не догадаться!
Он продел в серебряную трубу витой шнурок, завязал особым узлом, полюбовался на творение рук своих. Остался доволен. Увесистая серебряная чушка вышла длиной больше локтя, но, благодаря сохранившимся на ее поверхности кое-каким украшениям, выглядела при этом достаточно нарядно, чтобы можно было подвесить её к собственному поясу, не вызывая лишних подозрений, как ещё одну драгоценную побрякушку. Грубоватая, конечно, и несколько аляповатая на утончённый придворный вкус, но чего ещё ожидать от короля-варвара, к тому же стареющего? Пусть себе болтается, никто и внимания не обратит, много их там, разных. Самое же главное достоинство – узел. Такой узел можно распустить одним движением, если дёрнуть умеючи – и вот тебе готовое оружие, очень весомый аргумент в умелых руках.
Квентий сначала смотрел на манипуляции Конана со столовой посудой недоумевающее, потом просиял – ему показалось, что он понял.
— Я понял, почему ты не возмутился вчера – ты решил их проучить, да? Сегодня вечером, на состязании мечников, да? Выйдешь в самом конце и сшибёшься с их лучшим бойцом! То-то потеха будет! Старичок одолел их лучшего воина! Да они от такого позора долго не оправятся… Конан, это гениально.
— Нет.
— Не спорь! Гениально! Только необходимо тщательно выбрать время…
— Я не буду участвовать в состязаниях.
— Да-да, конечно, мы не будем объявлять об этом заранее, а потом, когда наступит подходящий ммг… Или лучше даже – во время кулачного поединка, это зрелищнее и всегда вызывает больше…
— Квентий. Я не буду участвовать в состязаниях. Совсем.
— Но почему, Конан?! Они же тогда так и будут думать, что ты старый и слабый бывший герой, с которым совершенно не надо считаться!
— Вот именно, – сказал Конан. Весомо так сказал, со значением.
Привязал серебряную дубинку, проверил, легко ли будет при необходимости её выхватить. Оказалось – очень даже легко. С интересом осмотрел остальную посуду – а не найдётся ли еще чего подходящего. Не нашлось. Но это ничего, ведь ещё предстоит обед и ужин…
— Поединки – это забавы молодых. А я уж как-нибудь со стороны посмотрю. По-стариковски, – при этих словах Конан нехорошо осклабился, с хрустом разминая мощные руки. — Посижу, послушаю, подремлю на солнышке. Может, и услышу чего интересного про здешние планы, в которых всем почему-то так не хочется принимать меня в расчёт. А ты ступай пока. И всем, кто только захочет слушать, говори, что король у тебя – действительно старик, капризный и вздорный. Что когда-то, о да, он, конечно же, был героем, но плоть слаба, тело дряхлеет, да и разум давно уже не такой светлый, как был ранее. Ты понял меня?
Квентий моргнул, теряя дар речи. Только позавчера вечером он имел удовольствие наблюдать, как его величество играл со своими дочерьми в «королевскую забаву» — очень сложную новомодную игру, пришедшую из рассветных стран. Во время этой игры на чёрно-золотых ромбах специального столика под названием «поле боя» разыгрывались сложнейшие батальные поединки между двумя армиями искусно выточенных из дерева воинов. Поединки эти проводились по настолько сложным и запутанным правилам, что сам Квентий даже и не пытался все их запомнить. Знал только, что среди воинов есть как пехота, так и конница, что командуют ими офицеры и во главе каждой армии стоит особо крупная и с тщанием сделанная фигура – король, в распоряжении которого имеются осадные башни, министры, драконы и персональный королевский маг. Квентий не раз наблюдал за этой игрой, он и позавчера поглядывал на столик с интересом, когда его величество сыграл с каждой из дочерей по две партии. Но, несмотря на весь свой опыт и попытки разобраться, по одним только куклам на столике Квентий так и не понял, в чём же там дело и кто в конце концов выиграл.
По недовольным личикам Лайне и Атенаис судить о личностях проигравших было куда сподручнее. Похоже, что три партии из четырёх выиграл его величество, причём с разгромным счётом. И лишь последнюю неугомонным девчонкам удалось свести вничью – да и то только потому, что они заключили временное перемирие и объединились перед лицом превосходящих сил противника. А, может, растроганный их стараниями отец просто поддался? Хотя предположить такое, глядя на каменную физиономию Конана…
— Я спрашиваю — ты меня понял?
Квентий вернул на место отвисшую было челюсть. Сглотнул. Сузил глаза. Улыбнулся хищно. До него начало доходить.
— Да, ваше величество!
— Ну так выполняй. А я здесь пока подремлю после завтрака… по-стариковски.
Квентий был уже у порога, когда Конан бросил ему в спину небрежно:
— И вот ещё что – мой меч. Принесёшь сюда. Сегодня же.
…Тати гулеванили да с девками тешились всю ночь, все схроны селищанскиеопустошили, все меда выпили. Уже как Ярило полнеба на конях златогривых проехал, добро разыскивать принялись да в постилки вязать, чтобы сподручнее везти было. Телеги да лошадей в селище и взяли, больше они здесь никому не пригодятся. Напоследок по лугу заливному прошли, раненых добить да кольца височные али гривны шейные, коли приглянутся, снять, мертвецам-то они без надобности. На полумертвого мальчишку наткнулись случайно.
— Х-ха, глянь-ка… живой! — тать, которому малец ноги подшиб, паренька признал не сразу, — голова коркой кровяной покрыта, черты лица заострились, в очах, помутневших от боли, ненависть плещется, а вот место, где по вине щенка по земле покатался, знакомым показалось. Оттого и мальчишку опознал, захохотал. – Вроде добремечом приложил, а он нате-ка, живой!..
— Чего ржешь? Добей! — хмуро бросил сотоварищ, сдирая серебристое обручье с недвижной руки.
— Встать… дозволь… — прохрипел мальчишка, с трудом шевельнув обметанными коркой устами. Он вставал тяжко, цепляясь скрученными пальцами за почерневшую от руды траву, из прокушенной губы тонкой струйкой лилась кровь, несколько раз падал и снова упрямо упирался локтями, коленями… наконец выпрямился, взглянул на врагов гордо, презрительно и твердо промолвил: — Бей!..
Добивать не стали, и не от жалости вовсе, коли б пожалели — посекли б мечом, а так жизнь оставили, забавным он татям показался: по годам несмышленыш еще, а сотоварища ихнего свалить с ног исхитрился. Полоннику малому руки стянули крепко да веревицу пеньковую петлею тугою на выю надели, конец другой к обрешетке телеги последней привязали, так и повели, плетьми взбадривая. Он и шел, недолго, едва ноги переставляя, а как идти сил не стало, свалился, так и протащился с полверсты, живот да грудь о дорожку лесную сбивая, пока один из татей за шкирку в телегу не забросил…
Злость помогла выжить, одолеть немочь после раны. Он стал цепным волчонком, по-звериному скалил зубы и огрызался на каждый пинок или плюху. Молча сносил и побои, и голод, не просил ни милости, ни пощады. Он желал только смерти, смерти в бою, и чтобы забрать с собою к Марене как можно больше ворогов, отомстить за отца, мать, Вятшу, Смеяну, за всех родичей, для которых жарцветным огнем зажглась купальская ночь…
Весьма подивились тати, испужались даже, когда малец кровь запекшуюся водою речною чисто смыл. Голова словно щедрой рукою Зимерзлы снегом присыпала, мальчишка от горшка два вершка — а волосы седые и взгляд пронизывающий, жесткий, так смотреть может только взрослый, много чего повидавший и переживший ратник…
— Правду реки, сколько солнцеворотов видел, — в который раз грозно вопрошал разбойник.
— Восьмой пошел, — спокойно отвечал мальчишка, зубы стискивая, чтобы стерпеть без звука новый удар витой плети…
Жидкая полба, изредка бросят, словно псу, кусок полусырого мяса. Дни и ночи бесконечного коловрота, отмеренного глухим звоном тяжелой цепи…
…Смеяна, повязывающая вместо пояса ленту синюю Яриле, из веток молодых сплетенному искусно; Зорян, с которым породниться не успели; Вятша, потешно прыгающий возле костра-купальца, — чего и боялся Бреслав, так это сна ночного. То ночь купальская приснится, крада-купалец, и отец с мечом в руке в огонь падает, корчится, то до костей пробирающий стылым холодом крик сестры, то утро Ярилы новорожденного, залитый кровью луг, порубленные посеченные тела, очи родичей мертвых у неба вопрошают: могли ли боги допустить такое в ночь жарцветную? Могли… допустили… не покарали злыдней… Коли боги бессильны оказались, значит, от него, Бреслава, последнего из рода, смерть злую тати принять должны за разор, за девок замученных, за парней перебитых, за ребятишек сгубленных… Он выживет, он вырастет, он отомстит. Люто отмстит…
— Эй, пащенок! — Ладно скроенный из шкуры медвежьей сапог больно ткнулся в бок. — Что зыркаешь, аки волчонок? Мало тебя били, щенок?! – Продрогший от осенних заморозков мальчишка скручивается от очередного тычка. Рагдай стоит, ухмыляясь, покачиваясь от медка хмельного. Упрямый малец, сколько ни усердствовали над ним дружки-приятели, а сломить не вышло. Синий весь мальчишка от холода да колотушек, в чем только дух и держится, а молчит. Волей-неволей, а пацаненка тати уважать стали, вот и нынче не по злобе Рагдай зубоскалил, а со скуки от нечего делать. – Вот скажи ты мне, чего хочешь? А? Коли смогу, сполню!
— Смерти… — хрип сиплый из уст разбитых вырвался, однако тать понял, присел недалече, на мальца глянул пристально.
— Чьей? Своей?
— Смерти как воин… и чтобы вас… псов емшанных… поболе забрать… — слова с трудом подобрал, отвык смешливый да разговорчивый прежде Бреслав сказывать столько. Молчать приучился да терпеть, как бы больно да горько ни было. А вот нынче сказал, правду ворогу поведал, ту правду, что словно огнем изнутри жгла, то, ради чего на цепи корчился, мясо мозглое зубами рвал да глотал через силу. Ведал добре — забьют его за слова такие, за то, что татей непотребно обругал. Да все ж лучше к Марене уйти, заждались его там отец с матерью, чем и дальше потехой для ватажников быть.
Рагдай оглянулся вокруг, приметил камень здоровой, подобрал, в руке подкинул, к тяжести примеряясь. Бреслав зажмурился, не со страху вовсе, просто хотел побыстрееродичей своих увидать. Не ждал он смерти легкой, да медлил что-то тать, а тут звон глухой по ушам ударил — приоткрыл очи мальчишка – разбойник сбивал цепь.
— Чего расселся? Пошел!.. — Рагдай подхватил мальца за ворот да выволок к избе старшего, изба не изба — так, землянка чуть поболе да покрепче прочих, да и места пред нею попросторнее. Нож свой острый из-за голенища вытащил, мальчишке под ноги бросил, встал, насмешливо, руки в пояс уперев, подзадорил: — Давай!.. Чего ждешь-то…
Медленно нагнулся Бреслав, сжал цепко рукоять плетеную – и на этом ноже, верно, немало крови родичей. И вдруг, словно ветка согнутая, распрямился хлестко, на татя ринулся молча, лишь очи огнем безумным заполыхали. Рагдай легко поймал тонкую руку, выкрутил малость да отшвырнул мальца подале. Отлетел Бреслав на десяток шагов своих, о стенку из бревнышек сложенную ударился. Невидящим взором татей оглядел, их округ уже немало собралось – на зрелище этакое поглядеть да посмеяться. На ноги встал кое-как и сызнова молча пошел на Рагдая. Тот легко сшиб мальца наземь…
…Купало Полель,
Купался Полель,
Да в воду упал
Купало Полель…
…Немаведомо откуда ветер донес песню. Чистый девичий голос выводил купальницу. Так не поют же их посреди осени… Не поют!.. Или то в ушах у него звенела, лилась песня ночи жарцветной…
— Ку-па-ло По-лель… — беззвучно зашевелил губами Бреслав. Песня подстегнула, от событий памятных по жилам вместе с кровью ярость лютая заструилась.
— Ку-па-ло По-лель… — Билась в ушах купальница кличем Перуновым на месть, Мареновым зовом вступить на дорогу к ирию, по которой, мимо тел окровавленных да изрубленных, катилось, сея искры, горящее колесо-купалец.
Рагдай уже не ухмылялся, да и прочие зубы скалить перестали, глядели на щенка изумленно, а тот раз за разом поднимался да кидался упрямо на ворога.
— Эй, малый, охолонь!.. Зашибу ведь!.. — Тать перехватил мальца за плечи, встряхнул крепко. Бреслав будто и не чуял ничего, и не слышал, хоть рукой, хоть ногой, хоть зубами, вцепиться, покалечить.
Ку-па-ло-По-лель… сумеречный день осенний загорелся-заполыхал огнищем-купальцем…
Ку-пал-ся-По-лель… белая рубаха Отая кровью красной расцвела…
Да-в-во-ду-у-пал… глухой удар… хруст… и смолк, оборвался пронзительный крик Смеяны…
Ку-па-ло-По-лель… все быстрей, и быстрей бежал купальский хоровод, все быстрей и быстрей лилась песня…
Ку-пал-ся-По-лель… острый стальной клинок засверкал кроваво-черными бликами да метнулся к темной головенке…
Ку-па-ло-По-лель…
Рагдай руки разжал, мальчишка снова прыгнул, напал, да только на кулак наткнулся. Крепко Рагдай его приложил, не хотел так бить, как-то само вышло. Бреславтак и распластался на грязи подмерзшей, — маленький, слабый, недвижный, в рванье, свежею рудною юшкой испачканном. Выругался зло Раглай, а тут еще и дружки подначивать принялись.
— Что? Нашел поединщика равного? Померился силушкой?
Словно и не помнили, как сами полонянину пинки да плюхи ни за что ни про что щедро раздавали.
— Делать-то чего станешь? — Вышан легонько за локоть тронул, в плечах сажень косая, а ходит-то бесшумно, пока не обзовется, и не заметишь, что рядом стоит. — Из таких волчат звери матерые вырастают, что ни пощады, ни жалости не ведают. А этот-то малец обиды всяко помнить будет и спросить за них сумеет.
— А я выучу его как за обиды спрашивать надобно, — чуть помедлив, твердо вымолвил Рагдай.
— На свою ж голову…
— Пусть так…
— Горек мяса кусок на дворах постоялых,
И медом хмельным не залить эту горечь…
Мы теряли друзей, не много, не мало,
Да надо ль за злато свою жизнь беречь… — напевал Рагдай вполголоса да с мечом возился: кромку камнем отбивал, оттачивал, чтоб ни щербинки, ни зазубринки.
— Откуда песня-то? — поднял голову мальчишка.
— Наша… наемничья. Хочешь — научу?
Бреслав согласно кивнул. Впрочем, не Бреслав уже, а Орген. Имя свое, родичами данное, никому мальчонка не открыл. Оттого и кликали его тати кто как: кто малым, кто мальцом, а кто по привычке и пащенком. А Рагдай Оргеном звать стал. Был у него прежде в наемничьей ватажке друг такой. Сколько вместе дорог пройдено было, сколько меда выпито, в скольких сечах да побоищах плечом к плечу ратиться довелось, сколько раз спину один другому закрывали – и не счесть. К тому ж Орген Рагдаю жизнь спас, а сам вскорости сгинул.
— …Подрядились мы как-то к кнесу одному на долю от добычи. А тот, гарипзазорны (иноземец позорный), с другим ратовать вздумал. То ль земли не поделили, али еще какая обида приключилась. Кто их, псов каженых, разберет? Так вот стали мы под стенами града, добре тот укреплен был, и мышь не проскочит. День стояли, второй, от неча делать лишь стрелы метали…
Хорошо Рагдай сказывать умел, только чело мрачнело, как деньки наемничьи вспоминал. С болью сказывал. Сидел Орген подле, слушал…
Сколько уж сказок тать пересказал ему, и про службу кнесову, и как за злато да серебро рудой платили да побратимами, и как грады брали, и как на дворах постоялых гулеванили да пировали, запивая хмельным медом и удачи, и горечь предательства…
Ватажку наемничью под мечи ворожьи воевода один подставил, обещался с другого бока подмогнуть, да не сдержал слова своего. Все тогда полегли, а Рагдая ранили страшно, как мертвый лежал, вот его вместе с прочими до леса и отвезли, в овражец скинули. Однако выдюжил наемник, по темноте в память пришел да выбрался на склон, благо телами мертвыми не завалили, как-то поверх швырнули. Сколько тащился да куда, не ведал. Руды потерял много, беспамятство накатывалось часто, да зубы сжимал покрепче и полз. Тати подобрали его, слетелись как воронье на мертвечину, от разора да града взятого всегда поживу найти можно. Поначалу и Рагдая раздеть хотели, да опоздали: кошель да нож из криницы кованый с него вои сняли, а одеждой, что починить да от крови отмыть, возники не побре6зговали, что мертвецов до оврага свозили. Даже крады не сложили, чтобы могли в ирий вместе с дымом уйти, как падаль бросили, зверям диким на пир. Упорными тати оказались, добре обшаривали, ворочали с боку на бок, авось где потайной кошель спрятан, от боли Рагдай в себя и пришел, застонал. Подивились тати, разве ж можно с ранами таким да живым быть. А старший тут и молвил, видно, боги к наемнику милостивы, вот и сохранили, негоже нам воле богов противиться. Раны перевязали, в селище лесное унесли, выходили. Так и стал наемник промеж татей жить, вместе на дорогу ходили, вместе бились, спину один одному закрывали, вместе огонь крадныйскладывали…
От толпы зевак отделился милый дедушка, живущий именно в этом подъезде. Он обогнул полицейского, приподняв шляпу в приветствии, и, опираясь на трость, прошел к своему дому. Он приветливо улыбался всем встречным, и даже когда в собственной квартире ему навстречу поднялся человек с бластером в руке, так же тепло улыбнулся и ему.
— Патрик Макни? — уточнил незваный гость. — Нам бы хотелось уточнить, куда вы подевали нашего гостя.
— Ну, учитывая, что пришел я позже вас, мой друг, — старичок, ничуть не пугаясь, подошел к опустевшей кровати, осмотрел ее и покачал головой. — То могу предположить, что или Эрик бежал, или, что более вероятно, его кто-то забрал до вас.
— Он сказал вам, где эти проклятые документы? — незнакомец с трудом сдерживал бешенство.
— Не успел. Тот, кто организовал мой выход из дома, начал действовать слишком рано. Мальчик, к сожалению, не успел мне рассказать ничего интересного.
— Но вам все-таки придется поехать со мной!
— Конечно. Только соберу вещи. — Патрик улыбнулся своему противнику и развел руками, показывая, что не вооружен.
Повесив трость на запястье, он принялся было копаться в гардеробе, но тут его враг все-таки потерял терпение и схватил старика за шиворот. А в следующую секунду согнулся от тычка концом палки в пах. Не давая ему прийти в себя, Патрик, провернув свое оружие, опустил гнутую рукоять на затылок противника.
— Вы, силовики, всегда думаете, что мир принадлежит вам, — осудил он бесчувственное тело, подбирая оружие и оттаскивая это самое тело к кровати. — Но это не так. Я буду к тебе справедлив: ты получишь тот же шанс, что был у Эрика. Посмотрим, насколько ты хочешь жить.
Он достал из шкафа длинную цепь и загнал крюк от нее в стену с помощью строительного пистолета. Затем приковал за ногу бессознательного врага, обшарил его, забрав видеофон, и спокойно удалился к своей маленькой машинке. Сюда он еще вернется, через два-три дня. Вдруг у молодого идиота все-таки не хватит умения выбраться? Все-таки этот Эрик показал себя достойным противником, интересный мальчишка. Немного подумав, Патрик достал изъятый у врага видеофон и связался с «Кельпи».
Асато вскочил, когда Рон вошел, неся на руках капитана. Сэй мотнул головой, пытаясь успокоить японца, и выдохнул:
— Все в порядке! Отлежится!
— Что с ним?
Полицейский подошел к киборгу, с тревогой вглядываясь в лицо Эрика. Чем помочь, он не знал. Оказывать первую медицинскую помощь он умел, но пострадавший не истекал кровью, не мог похвастаться оторванными конечностями, просто был совершенно неадекватен.
— Наркотой накачали. Пустяки. Скоро будет как огурчик: зелененький, в пупырышках и к месту привязан! А к утру вообще очухается.
Японец невольно усмехнулся над пониманием киборгом распространенного фразеологизма.
— Может быть, ему лекарство какое-нибудь дать? — высказал ценную мысль Асато, с жалостью глядя на Эрика, которого била сильная дрожь, он постанывал, сворачиваясь в клубок на кровати и кутаясь в одеяло.
— Я сейчас узнаю,— в каюту заполз С-маур, осторожно сомкнул челюсти на бессильно откинутой руке Эрика, проколов кожу, подумал и сказал:— Я вот даже не знаю, что ему из лекарств можно! Накачали его в основном опиатами, но есть и примесь синтетики. А что это у него на щиколотке?
— К стене приковали! Тебе разве…— киборг перевел взгляд на тонкие, с крючками когтей, лапы С-маура и поправился:— Тебя-то бесполезно, а вот людей иногда так фиксируют.
— Но судя потому, что он тут, эта фиксация ненадежна. — Арран посмотрел на всех троих одновременно, благо количество глаз позволяло, и приказал: — Так, Рон, останешься рядом с ним. Если надо, обнять и греть, делать массаж, подавать воду. Его, скорее всего, начнет тошнить скоро, твое дело о нем заботиться. А я пойду думать, чем ему можно помочь и как ускорить выведение этой дряни из организма.
Асато кивнул, соглашаясь, и добавил:
— Давайте, а я возьму на себя полицию, они наверняка скоро припрутся. Им же нельзя признать, что они облажались, значит, будут канифолить мозги. Я все-таки этих ребят хорошо знаю.
В ответ членистоногий студент-отличник хихикнул так, что японцу захотелось немедленно его арестовать.
Звонок на официальный номер «Кельпи» заставил японца поморщиться. Он только что закончил две беседы подряд: одну с полицией (нет, не знаем, не видели) и вторую с Генрихом по поводу блондинистого киборга (да, тут, сидит смирно, не отдам, приходи позже). На экране возник необычайно милый старичок в костюме и шляпе-котелке, которую он приподнял в знак приветствия.
— Меня зовут Патрик Макни,— представился незнакомец. — А вы — Асато Фукуда?
— Чем могу быть полезен? — Японец склонил голову, ощущая неприятный холодок, пробежавший по спине.
— Я по поводу Эрика Ларсена, — поклонился в ответ собеседник. — Не вздумайте лечить его стандартными средствами, будет только хуже! Это вы поверьте знатоку. Сейчас пришлю список. Заварите и заставьте пить. Это не составит труда, ваш друг сейчас состоянием не отличается от холодца. И никаких других лекарственных препаратов, а то можете вызвать осложнение!
Макни отключился, не выслушав ответ, а на комм пришел текстовый файл с десятком наименований неизвестных японцу растений. Асато тут же переслал файл С-мауру в медотсек, и паук захотел побеседовать с Патриком лично, его собственный список отличался на три пункта. Но видеофон не отвечал, а когда ответил, то незнакомый человек сообщил, что только что обнаружил его в помойке и хрен вернет.
Эмиль бесшумно возник возле задумавшегося хозяина, поставив перед ним чашку с зеленым чаем и сел на пол у стены, так чтоб не мозолить глаза и при этом быть рядом — вдруг человеку что-то понадобится. Спай успел проконсультироваться у собрата по поводу вкусов и привычек владельца и теперь очень старался ему угодить. Только бы Асато оставил его себе! Остальные два варианта пугали одинаково, уж очень ярко представлялась ему данная Эрику кэйсером характеристика, и лаборатория — не лучше.
— Спасибо, Эмиль! — Асато отвлекся от не складывающейся у него картины расследования, обернулся к напрягшемуся киборгу. — Тебе вроде восстанавливаться прописали? С-маур сказал есть и спать, пока вес не наберешь! Так что почему бы тебе в каюте не отдохнуть?
— Зачем? Я могу работать! — Киборг вскочил, вытянулся в струнку. — Я уже восстановился… почти… и готов выполнять задания! Что нужно сделать?
— Ничего. — Японец внезапно сообразил, что, занятый исчезновением друга, так и не обеспечил новичка жильем, и поднялся. — Идем, покажу тебе, где ты можешь отдохнуть. Форс-мажор кончился, нет нужды напрягаться.
Эмиль замотал головой, но послушно двинулся за человеком. В конце концов, ему и правда нужно место для отдыха. Хозяин привел его в каюту три на пять метров. Указал на две койки друг над другом: — Можешь занять любую, вторую сложишь. Постельное белье и одеяло возьми в кладовке, там целая куча этого добра. Терминалом тоже можешь пользоваться, как и шкафом с тумбочкой. То есть все вещи, которые тут находятся — в твоем распоряжении. Понятно?
Спай кивнул. Понятно. Хозяин, чтобы не оборудовать для киборга положенное место, поселил его в каюте. Это и хорошо и плохо. Хорошо, потому что удобно, ну а плохо, потому что непонятно, оставят его или нет. Было бы место, тогда понятно, оставят. А так…
Он вышел вместе с хозяином и опять сел на прежнее место, прижав колени к груди. Может, все-таки представится случай доказать свою полезность еще раз?
Неизвестно, что сказалось — сила воли или лечение, но Эрик выполз уже к ужину. Взъерошенный и осунувшийся. Узнав, что Патрик о нем позаботился, сперва выматерился, а потом связался с братом. По мере того, как он пересказывал события, Стейн все больше мрачнел.
— Еще три дня, братик, — наконец сказал он, — только три дня. И можешь срываться с цепи. Пока нам следует быть добропорядочными людьми. Особенно в свете моей женитьбы.
— София?
— Ну да. Ты себе не представляешь! — Ларсен-младший увлеченно обернулся, включив какой-то график на экране позади. — Мы с ней просто созданы друг для друга! Слияние предприятий мало того что увеличит наши активы вдвое, так еще и позволит сократить текущие расходы на тридцать четыре процента! Что соответственно даст…
— Братик! — Эрик перебил его с мягкой улыбкой. — Ты только главное не забудь!
— Э… что именно? — Стейн насторожился: — Вот чувствую, сейчас будет какая-то очень тупая солдафонская шутка!
— Ты угадал, — старший брат улыбался все так же мягко. — За всеми этими процентами не забудь с ней переспать! А то детей не будет! А именно это и есть цель брака, а не тридцать пять процентов прибыли.
— Во-первых, тридцать четыре, а во-вторых, тебя это тоже касается. Пока ты играешь в войнушку, я работаю и умножаю наши средства!
Эрик старательно изобразил стыд, а Стейн продолжал.
— О! У моей дорогой Софии своя команда на Новом Милане, я подключу ее. Завтра ты будешь знать о своих врагах все, включая вкусы в еде и сексе. До связи, мой дорогой старший брат! — Он махнул рукой и отключился.
— Ну, по крайней мере, он в курсе событий, и теперь все узнают, что я еще добрый. Три дня… — вздохнул Эрик, осторожно, с неестественно прямой спиной садясь в свое кресло. — Асато, друг мой, что у нас тут за мэйлис по кораблю шарится? Ты его кормить не пробовал?
— Вообще-то это спай, и Генрих привез его тебе. Но пока тебя не было, мне пришлось стать его хозяином, — поправил Асато.
Эмиль поспешно передал управление субличности, понимая, что сейчас его все-таки передадут капитану корабля, и чем все это кончится для беглого киборга — неизвестно. А повлиять на ситуацию он не мог и, что самое обидное, так и не стал для Асато достаточно ценным, чтобы тот захотел его оставить себе. Но в любом случае кибер решил, что будет стараться служить хорошо всем, лишь бы не сдали кэйсеру. Может быть, ему даже повезет и с ним будут обращаться так же хорошо, как с Роном? У сэя нет ни дефицита энергии, ни явных физических повреждений, и за хозяином вон как рванул, менять не хочет. Может быть, Эрик и с ним тоже ничего плохого не сделает? Даже полиция может ошибаться и подозревать в преступлении не того человека, может быть, и тут то же самое? И капитан яхты человек на самом деле не плохой? Впрочем, помандражировать ему не дали. Ларсен окинул его взглядом, оценивая.
— Спай, мэйлис — да какая, в задницу, разница? Эй, киборг, ну-ка подойди, хочу на тебя глянуть! Асато, дай полномочия!
— Присвой расширенные, Эмиль, — мягко сказал владелец.
Киборг подтвердил:
— Объект Эрик получает расширенные полномочия.
После чего сделал два шага и застыл рядом с человеком, демонстрируя типовое выражение лица хорошей послушной машины.
— М-да, здорово тебя отделали. Судьба у меня такая? Этого, — короткий кивок на Рона, — вообще в виде запчастей сержант приволок. Еле собрали. Теперь еще ты… Да и морда приметная. Вот кто и зачем делает таких спаев?
— Серия «Белоснежка» предназначена для полицейских участков и самостоятельной деятельности в особых условиях, — доложил Эмиль, сочтя вопрос все-таки конкретным, а не риторическим.
— Какая серия? В каких условиях? В борделе, что ли? Где вас таких использовать еще? — Человек заржал, да и азиат тоже отвернулся, пряча улыбку.— Ты, конечно, кукла ничего так, белоснежка, но извини, мне такое не требуется.
Слова человека про ненужность больно кольнули. А если он не только Ларсену не нужен? Неужели его все-таки вернут обратно? И как это связано с рабочим названием его серии?
— Вон на Рона глянешь, через митнуту уже и не вспомнишь. Удобно. А ты у нас игрушка приметная. — Человек опять повернулся к Асато.— Ладно, это лирика. Договор покажи!
— А вот это самое сложное,— сказал японец, глядя ему глаза. — Я его украл у Генриха.
Эрик на некоторое время завис, переводя взгляд с блондинистого киборга на японца и обратно, потом уточнил:
— А что, ты его так купить не мог? Вроде Генрих охотно бэушек сливает?! Он бы и в долг дал, если уж денег нет. Или он что-то натворил?
— Убил хозяина, — решительно сказал Рон, подходя к владельцу и садясь перед ним на корточки так, чтобы опереться скрещенными руками на его колени.
Эрик уставился на киборга вопросительно, явно ожидая продолжения. Тот послушно договорил:
— Понимаешь, хозяин, Эмиль бракованный. — Подумал и тихо добавил: — Как и я.
— Вот! Наконец-то хоть кто-то это признает, — пожал плечами Эрик, только в глазах плеснул смех. — Я же, когда мне тебя всучили, сразу сказал, что ты бракованный! А мне доказывали, что тупой! А какой ты тупой, если по две-три шоколадки в день из меня выжимал?
— Когда я понял алгоритм, мне это понравилось, хотя сначала было очень страшно,— признал Рон, кладя поверх рук еще и подбородок. — Так ты поможешь Эмилю? Твой приятель Генрих его в лабораторию хочет отвезти, если ты не купишь!
— Ну, хорошо… только, Асато, — Эрик наконец нашел для себя логичный выход. — Это — твой киборг! Я не хочу с ним возиться. До сих пор не могу забыть, как я ходил по военной части, как клоун: полные карманы конфет, которые отдаешь за правильные ответы! Только рыжего парика не хватало! Вызови мне Генриха сам, пожалуйста, больно тянуться к пульту!
— Может, тебе все-таки лечь? — Асато искренне было жаль капитана, пытающегося минимизировать движения и морщившегося при каждом неосторожном.
— Еще хуже, поверь. Тут хоть что-то отвлекает, а там ты наедине со всем этим… этот Патрик! Я после него, как девственница после роты мародеров! Болят даже те места, которые не существуют анатомически! Вот лучше бы он меня отмудохал, честное слово! Звони давай!
Асато, пока Ларсен не передумал, набрал номер Генриха. Кэйсер ответил, подошел к терминалу, поспешно прикрывая махровым теплым халатом волосатую грудь и слегка растянутые на коленях семейные трусы.
— Привет, Эрик! Рад, что ты вернулся! Я знал, что тебя, паскуду, ни одна камера не сдержит! — тут он заметил поспешно вскочившего с пола Рона и, пошло ухмыльнувшись, уточнил: — Надеюсь, мой товар тебе подошел? Или ты его еще не опробовал? Конечно, твой дрессирован лучше, это понятно. Но и на этого можно пакет от мэйлиса впихнуть!
— Пока нет, — Эрик незаметно под столом показал своему киборгу кулак. — Насчет договора — приезжай, обсудим!
— Давай, завтра! У меня по плану теплая ванна и вечер с любимой женой! — Генрих уже отвернулся, но вдруг картинно хлопнул себя по лбу,словно что-то вспомнив. — С тебя, между прочим, комиссионные за сделку: ты же купил этого киборга у прежнего владельца, а вот мне так и не заплатил! Нехорошо так со старым другом!
— Да, конечно! Только я из-за всех этих событий забыл, сколько я отдал за доходягу и как платил! Меня так накачали наркотиком! — притворно вздохнул Эрик, прижимая руку к груди.
— Десять тысяч, наликом! — Генрих слегка сощурился, как будто готовился к стрельбе.
Эмиль затосковал. Что за бракованного киборга столько не дадут, было ясно. За семь можно взять нового гарда, и значит, он вернется к кэйсеру. Однако он недооценил любовь людей к торговле. Услышав цену, Эрик даже не поморщился, просто улыбнулся в ответ.
— Да ладно, я в жизни в сейфе больше восьмисот не держал! Ты в своих договорах-то посмотри как следует! Товар же некондиционный! Его до использования еще знаешь сколько откармливать придется и лечить! Пятьсот!
— Ты веришь, что прежнего владельца дружки за пятьсот грохнули? Он же твои деньги засветил, когда травку покупал! Там прилично было!
— Ладно, хорошо, пять владельцу, восемьсот тебе в качестве комиссионных, и иди в жопу!
— Ну да, ты прав, пять, это я не туда посмотрел! — Генрих презрительно глянул поверх собеседника на застывший перепуганный «товар» и решил больше не торговаться, сумма «восемьсот тебе» ему вполне подошла. К тому же он тут же нашел способ еще раскрутить покупателя. — Вот что… Завтра буду у вас. Не забудь программы новой игрушке обновить! Я к тебе утром заскочу, только никуда не девайся в этот раз!
— Сколько ты за него заплатил в результате? — на всякий случай уточнил Асато, когда кэйсер отключился.
— Восемьсот. Генриху. Те пять будут только на бумаге и в отчетах полиции, которая будет их искать. Вообще-то доставь он проснувшегося в фирму, получил бы вдвое больше, но Генрих считает такие вот маленькие сделки вложением в рекламу. О ком мы вспомним, когда нам понадобиться кибер? О нем, родимом. А эти восемьсот на братца повешу. — Эрик поднялся с заметным усилием, и Рон тут же шагнул к нему, поддержать, если надо. — В конце концов, мы его шахты сберегли или куда? Ужинать будем?
Облегченно выдохнув про себя, Эмиль рванулся на кухню, надо было срочно накрыть стол. Раз уж его оставили, надо делать все, чтобы хозяева не пожалели о своем решении. Но все-таки люди ему попались странные. Вон Эрик совсем не среагировал на признание своего киборга, адреналин подскочил только на пять процентов. Или, может быть, он просто это и так знал? Тогда зачем Рон ему признался? Непонятно.
— Задание выполнено! — Эмиль указал на экран с картой города, где темными линиями были проложены маршруты искомого транспорта. — Вот все места, где побывала машина за последние две недели. А вот тут идеальный маршрут, практически лишенный камер. Но здесь есть камера банкомата, я подключился по старому паролю.
— У тебя есть пароли? — удивился Асато.
— Да, я был полицейским киборгом, пока меня не списал отец хозяина и не подарил сыну. Форматирование и переустановку программ при этом не производили. Нами также обнаружен двор, в котором машина останавливается, и подъезд дома, в который входит интересующий нас объект! Последнее видео с подъездной камеры показывает, что вернулся он не один, а в сопровождении другого человека, к сожалению, на камере лицо не видно, но заметно, что его спутнику нехорошо. — Эмиль указал на экран, где почтенного вида пенсионер без особых усилий удерживал и вел к подъезду практически висящего на нем молодого парня. Запись была плохого качества, лица не видны, но Рон тут же вскочил, пристегивая оружие и убирая в карман блокатор.
— Это Эрик. Я туда, попробую его найти, а может быть, хозяин и сам сбежит. Скоординируете, если что-то новое будет.
— Удачи! — Асато на этот раз сдерживаться не стал и хлопнул друга по плечу. — Будь на связи! И осторожнее!
— Конечно. Если что, ты меня послал, скажем, в магазин, но забыл уточнить в какой именно.
Сэй выкатил аэроскутер и мгновенно исчез в небе.
Эмиль опять уткнулся в экран, теперь отслеживая передвижения хозяина машины, пытаясь найти про него хоть какую-то информацию. Нужно показать полицейскому, что ему достался очень полезный и многофункциональный киборг. Пока его действия хозяина устраивают, но уверенности, что человек решит оставить его себе, не было.
— Эмиль, — японец принес еще одну, полную яичницы, тарелку взамен опустевшей и присел рядом с киборгом. — Отвлекись, поешь. Тебе нужно выздороветь.
— Расход энергии небольшой, хо… Асато. — киборг едва заметно замялся, сделал паузу, ожидая реакцию хозяина на ошибку: — Я могу этот приказ выполнить, не отвлекаясь от подбора данных.
Японец, чтоб не смущать спая, ушел на кухню сделать ему чай, а когда вернулся, тарелка была пуста и, похоже, вылизана. Эмиль осоловело моргал, но продолжал смотреть видео, пытаясь найти хоть какие-то зацепки по похитителю Эрика…
***
Эрик открыл глаза, как только его тюремщик вошел в комнату. По кошачьи потянулся, выгибаясь, подмигнул:
— Ну что, можно начинать готовиться? Господин предпочитает бдсм? Хочет отшлепать плохого мальчика?
— У тебя на этом пунктик? — Патрик совершенно спокойно расставил на столике четыре курильницы в форме чаш. Обернулся, оценил, как побледнело лицо пленника, как сбежала улыбка с его губ.
— Значит, ты знаешь, что это такое. Хорошо. Есть побочные реакции? Только врать мне не надо, я же все равно сделаю, как хочу.
— Ненавижу наркоту, — Эрик поймал себя на попытке отодвинуться как можно дальше, вжаться в спинку кровати. — Лучше не надо, ни тебе, ни мне не понравится то, что ты узнаешь!
— Надо же, испугался, герой! Расслабься, это очень мягкий вариант, мозги не вытекут, личность не сломается, очнешься — станешь опять собой! Не люблю я превращать людей в слюнявых идиотов. Бог не для того творил, чтоб мы его творения ломали. Поэтому не дергайся, а то придется тебя дополнительно фиксировать. — Патрик внимательно изучил напряженного испуганного парня и убрал одну из чашек.
— Наоборот, лучше добавь, — Эрика затрясло, слишком хорошо он представлял себе течение и последствия «гуманного» допроса. — Быстрее сломаюсь. От этого у меня защиты нет. Не тяни!
— Ну хорошо, отчего не пойти навстречу такому милому мальчику, — Патрик улыбнулся ободряюще, приволок еще чашку и поджег содержимое первой курильницы.
Тонкий язычок пламени охватил фитиль, дотронулся до наполняющего чашу масла, лаская, поднимая струйку нежного белого дымка. Как только остальные чаши присоединились к первой, по комнате потянулся приятный травяной запах.
— Итак, теперь тебе следует успокоиться и слушать мой голос. Не волнуйся, все, что к делу не относится, я забуду.— Макни расположился в кресле с неизменной книгой.
— Спасибо! Только если придется столько забывать, тебе понадобится форматирование делать, как киборгу. Ну хоть запах приятный! Надеюсь, утром башка трещать не будет?
— Нет, это отличное средство без всяких неприятных последствий! — Агент посмотрел на пленника и сочувственно улыбнулся ему. — Ну вот и все, мальчик. Давай, не брыкайся! Чем быстрее сломаешься, тем для тебя же лучше! Сейчас я — твой хозяин, ты принадлежишь мне.
Эрик кивнул, уставился на тонкие струйки дыма. Против этого он бессилен, бороться бесполезно. Тут уж лучше сразу с головой нырнуть. Интересно, что он выболтает, и главное, насколько оно понравится Патрику?..
— Слушай мой голос, Эрик. Сейчас я твой хозяин, ты принадлежишь мне. Думай об этом.
Он мой хозяин? Даже не смешно! Кто он вообще такой, этот Патрик? Какого он делает со мной… Потому что может. Он имеет право. Он хозяин. Спорить нельзя. Неправильно. Ага, еще чего! А на хрен не пойти? Еще и глаза щиплет… да что ж за дрянь-то?
— Вот видишь, Эрик, ты уже расслабился. Не напрягайся больше. Успокойся. Слушай меня, и у тебя все получится. — Макни отложил книгу на стол, вглядываясь в лицо пленника, фиксируя изменившееся дыхание, закушенную нижнюю губу, бегущие из глаз слезы, — у тебя не должно быть от меня тайн, Эрик. Слушай мой голос.
Слушаю! Как же! Да в гробу я тебя видел! Вместе с папашей! Нельзя так! Хозяин. Самый главный человек в жизни. В жизни… подчиниться хорошо. Сладко. Спокойно. Тепло. Безопасно. Самому не решать, никакого риска. Думает хозяин. Сопротивляться плохо… огорчать хозяина плохо. Нет! Да еще и слезы градом! Я что, баба, тут рыдать? Что же это за дерьмо? Лучше бы укол вкатил! Там хоть поломает немного и все, а тут… Никто не ломает, я этого сам хочу. Хочу любить хозяина, служить ему. Слушать его голос… говорить с ним. Говорить. Я должен ответить ему на вопрос. Он спрашивает, я отвечаю. Тайна. Да. Я всегда молчал о ней. Так надо. Я отдам ее!… Стоп! Вот на эту тему лучше молчать! Еще не хватало тут исповедоваться! Да что же со мной?
— О чем ты хочешь молчать, Эрик? Говори. Я приказываю!
Старый негодяй подошел к плачущей навзрыд жертве и погладил по голове. Конечно, сейчас он услышит не то, что нужно. Люди обычно выплескивают сперва то, что волнует их, а это редко дела их хозяев. Но потом он и это выложит. Никуда не денется. А пока придется побывать в шкуре исповедника. Он промокнул льющиеся потоком слезы, еще раз погладил свою жертву и сел рядом. Много же у него накопилось, вон как ломает. Ничего, ему полезно поговорить. Всем нам полезно.
— Ну, порадуй меня, Эрик. Говори. Что ты хочешь скрыть? Я должен знать.
Да, конечно. Я сейчас. Ты ведь не расстроишься, если у меня не хватит слов? Я постараюсь… просто почему-то трудно говорить, воздуха не хватает, прости меня!
— Так, молодец. Я доволен. Что было дальше? Тебе тогда было тринадцать? Не волнуйся, я слушаю. Я тут, рядом. Хозяин рядом. Говори.
…Он бы сделал то же самое с братом. Стейн мелкий. Я выстрелил! Ты не сердишься?
— Ну что ты. Я бы тоже так поступил. Ты молодец. Нет, правда. Я бы тоже так поступил. Только я бы добил все-таки. Ну, трудно от мальчишки требовать разумных действий… Запомни: контрольный в голову — наше все! Во всяком случае, с людьми. Продолжай! Говори.
…Я стараюсь! Не сердись на меня! Спасибо! Меня тогда подобрала проститутка на улице…
Патрик с неудовольствием отметил, что стоило все-таки отключить видеофон. Потому что звонок в такой ситуации — это плохо, лучше уж довести допрос до логического конца. Но позвонившему человеку отказать нельзя, придется идти. Не вовремя, пленник уже сломался, теперь будет проще. Он отцепил от себя обнимающие его за талию руки Эрика, похлопал его по спине, как собаку. И велел ждать. Парень послушно лег, кивнул. Сейчас он привязан, сделает все, что ему велят.
— Ты молодец. Хорошо, — одобрил его Патрик, словно дрессированное животное. Затушил курильницы, взял шляпу и трость. — У тебя хоть что-то есть. А иногда вообще ничего, так, мама в детстве конфету не тому ребенку скормила. Даже противно с такими работать. Лежи. Отдыхай! Вернусь, получишь награду. Ты понял?
Да. Но мне без тебя плохо! Не уходи! Не бросай меня!
Эрик дернулся ему вслед, вытянулся насколько мог, готовый следовать за хозяином хоть ползком, но цепь натянулась, напомнив ему его место. Дверь мягко закрылась, щёлкнул замок. Пленник немного полежал. Потом повернулся и осмотрел цепь. Подергал ее.
Хозяин ушел. Это плохо. Надо идти за ним. Ползти. Может быть, он поймет, вернётся… Хотелось скулить, ловить взгляд требовательных глаз. Он сделал что-то не то? Почему его оставили. Надо…
Пальцы сжали металлический прут изголовья кровати. Рванули со всем отчаянием покинутого сердца. Плоть не выдержала, из рассеченной кожи потекла кровь, прут сделался скользким. Надо встать. Обмотать руку куском простыни. Времени мало. Неизвестно, когда вернется Патрик.
Мне плохо. Одиноко без тебя! Вернись! Я хочу и дальше говорить тебе. Видеть твои глаза… Какая-то муть в голову лезет! Мотать отсюда, пока не поздно. Пока он меня окончательно не сломал… Я не могу один! Вернись, пожалуйста! Скорее! Я лягу на пороге и буду ждать тебя! Ты все теперь знаешь! Ты можешь мной управлять!… Ага. И только этого мне не хватало! Давай, Эрик, выбирайся! Потом будем раны залечивать! Сейчас надо бежать, пока ты — это еще ты. Пока еще себя помнишь! Ну и дрянью же меня накачал этот… Хозяин, я уже почти выбрался. Я скоро приду! Уже почти! Только не уходи, дождись меня!… Вот ведь глючит! И главное, ни хрена не помню! Так, не спать, сука! Подъем! Хоть самому себе морду бей!
Прут наконец поддался. Теперь можно использовать его как рычаг, выдернуть вбитую в стену цепь.
Интересно, кто же его вызвал. Это случайность или у меня есть союзник?… Мне больно! Вернись ко мне! Я все расскажу, только не уходи!… Да пропади ты пропадом! Достал уже! Мозги вообще не в ту сторону работают!
Медленно, слишком медленно штырь выходит из стены. Простыня не спасает, она уже в клочья протерлась, и руки скользят по крови на штыре. Больно. Эрик поморщился. И уперся сильнее, налег на рычаг. Металл хрустнул, сломался, но штырь шевельнулся, выходя из стены. Теперь его можно было вытянуть и без рычага.
Хозяин! Я уже почти освободился! Позволь мне ждать тебя на пороге! Хозяин… Нет! Враг! Где же одежда… проклятье! Ну, куда-то же он ее спрятал!… Патрик!… Умный. Самый опасный из всех! Бежать! Хрен с ней, с одеждой! Проклятый замок! А нет, открылся… Вверх или вниз? Лифт идет! Логичнее вверх! Значит, вниз! Ага, в одних трусах и с цепью на ноге, офигенно! Далеко я так убегу? Тогда вверх, на крышу. Там всегда есть последний шаг. Я, кажется, все-таки не в форме. Главное, чтоб башка наконец-то заработала. Интересно, как там Патрик? Кто его вызвал? И зачем?
Машинку Рон нашел без труда. Просканировал, оценив и более мощный движок, и модернизированный руль. Пожалуй, от кобайка не уйдет, но задолбает уворачиваться элементарно. Подозрительных лючков для оружия обнаружить не сумел, но почему-то осталось ощущение, что не все сюрпризы этого транспорта ему открылись. Киборг пристроился рядом на стоянке, открыл ящик для инструментов, делая вид, что занят ремонтом, изредка связываясь с кораблем. К сожалению, новых данных не было. Вот вышел и владелец загадочного транспорта. Сел за руль, не обращая внимания на уткнувшегося в свой аэроскутер парня. Мало ли таких, кто целыми днями технику усовершенствует. Сэй проводил его внимательным взглядом, но не напал. Слишком много свидетелей, сделать тайно не получится, а вызов полиции ему совсем не нужен. Подъезд он запомнил, а вот как бы теперь узнать квартиру… Можно, конечно, просканировать весь дом. Но только что это даст? Количество людей? Но ему они не нужны, ему нужен собственный хозяин. Можно дождаться, пока этот человек вернется, войти с ним в подъезд и захватить его, пусть сам приведет к Эрику, или пройти мимо каждой двери, пытаясь услышать отзыв знакомой клипсы «пастуха». И лучше это делать сверху. Рон еще немного покопался с ремонтом, упаковал ключи, и скутер взлетел, пристроился на крыше дома. Кибер направился к будке технического входа, но замер, прислушиваясь. Улыбнулся и, уже не таясь, рванулся к своему человеку.
Эрик с трудом выбрался на крышу. Ехать на лифте он не рискнул. Помешал какой-то непонятный иррациональный страх, поэтому пришлось подниматься по лестнице. Стены периодически куда-то уплывали, сама лестница казалась бесконечной, да еще холод. Теплую погоду, казалось, сменила самая настоящая зима. Во всяком случае, замерз Эрик так, что пару раз всерьез думал вернуться и украсть у Патрика одеяло. От этого шага его удержали две мысли: первая, что потом придется опять подниматься по этой ледяной бесконечной лестнице, и вторая, что хозяин, наверно, уже вернулся, и сбежать еще раз не позволит. И тогда он останется там навсегда. На цепи и в наркотическом дурмане…
Поэтому Эрик упорно брел вперед, стараясь не думать, что же ждет его в конце пути.
Будка выхода на крышу оказалась открыта. Замок просто сорвали и оставили висеть на открытой дужке. Эрик остановился, пытаясь собрать в кучу остатки сознания. Снизу донеслись какие-то звуки. Словно кто-то шел следом. Это помогло плавающему в подвижной реальности мозгу собраться и принять решение: Эрик толкнул дверь и выбрался на крышу, подсознательно ожидая увидеть там сугробы. Сугробов не было, зато в нескольких шагах стояла до боли знакомая фигура в черном комбезе.
Эрик на всякий случай помотал головой, но киборг никуда не делся. Наоборот, спрыгнул со скутера и бросился к нему, выкрикнув:
— Мотаем! Сюда идут!
— Как скажешь! То есть… привет, Рон!
К величайшей радости киборга, Эрик не задал ни единого вопроса. Просто отдал ему цепь и послушно двинулся к скутеру. Сэй схватил ее, наклонился и рванул звено у самой ноги. Металл раскрошился в его пальцах, словно печенье. Человек тупо посмотрел на все это и сел в седло спереди.
— Рон. Я тут буду, не смогу пилотировать, — Эрик растерянно поморгал, глядя на свои трясущиеся руки. — Ты мне все-таки скажи, ты есть или тебя нет? И почему так холодно? Я у Патрика до зимы жил?
— Тебе не все равно, есть я или нет? — не выдержал Рон, на его взгляд ситуация для объяснений была неудачной, как и состояние владельца.— Летим отсюда! У тебя критично повышена температура тела, необходима медицинская помощь. А еще киборги по лестнице поднимаются.
— Это называется ломка. — Рука Эрика словно сама по себе скользнула по боку скутера, отодвинув часть кожуха. Скрылась в тайничке и вернулась, уже сжимая овальное тело гранаты. Дрожь прекратилась — не время и не место.
Рон сел позади него, ремнем пристегнув хозяина к себе: привычный способ транспортировки, главное, чтобы объект не слишком вырывался. Они едва успели взлететь, как на крышу выскочили два киборга, а следом, отдуваясь, выбрались еще три человека. Инстинкты подобрали плывущее сознание, каким-то образом дали пинка обессилевшему телу, и граната полетела точно ко входу в будку. Рон заложил круг, оглядывая результаты.
— Ну что же, хозяин, ты и мертвый врага за собой потащишь! Людей больше нет, а киберы вот увернулись!
— Рон, — хозяин откинул назад голову и потерся затылком о его плечо, — Киборг — это такое оружие. Всего лишь нож в руке. Нет смысла атаковать нож, надо рубить руку. А еще лучше, голову! Причем вместе с яйцами!
— Конечно, хозяин, — Рон прибавил газу, разворачивая машину так, чтоб закрыть собой Эрика от возможного выстрела. — Только сейчас заткнись, а?!
Зеваки громко обсуждали стоящие у дверей подъезда «скорые». Полиция суетилась, пытаясь что-то выяснить у свидетелей, которые не могли сказать, что же бумкнуло на крыше и откуда там три слегка нецелых трупа, потому что эти самые свидетели в это время находились внизу. Ну, а легкий скутер так и вообще никто не заметил. Не было ничего! Разве что бабка Тамара с верхнего этажа, но к ней, старой, вчера Карлсон на чай прилетал. Так что, увы… Ненадежный она свидетель, а жаль…
Где-то во сне, мальчишка, наверное, ловил звезду – но свет был таким ярким, что дрема отступила. Тир распахнул глаза, тут же сильно зажмурившись – огромное пятно святящегося кристалла было совсем рядом! Он подскочил, роняя яблоки на землю и кубарем скатился вниз с телеги. Старики, обернувшиеся на шум, заулыбались в бороды.
Животные подошли уже совсем близко. Оглядели внимательно, задержались на крытых повозках – шахтеры поспешно откинули мешки в стороны и показали, что привезли только яблоки. Это было предусмотрительно со стороны Гребнесветов – уж больно часто кто-то мог притвориться хорошим, чтобы совершить гадость, и гномы сами это хорошо понимали. Они здоровались с гигантами, помахивая им руками и показывая вкусные плоды.
Гребнесветы подходили аккуратно – сперва вплотную приблизился самый старый и большой, наклонив голову к маленьким, в сравнении с ним, гномам, и приветственно заурчал. Остальные тоже окружили их, раздираемые любопытством – даром что огромные, а простодушные, как дети. К слову о тех, самые маленькие уже пообвыкли и видя доверие старших, уже начали выползать из-под материнских хвостов, пытаясь подкрасться к телегам. Вот один из них, пока плохо стоящий на ногах, скатился к первой повозке и попробовал ее на зуб. Гномы рассмеялись и выдохнули – контакт в очередной раз был успешно налажен.
Тир наблюдал за ритуалом «знакомства» замерев возле своей повозки и почти не дыша. Гиганты на короткий миг обратили внимание на пополнение в обычном составе их ночных гостей, но мальчик был мал и не выглядел опасным, поэтому внимание с него быстро переместилось на яблоки.
— Чего стоишь? – толкнул Тира в бок дедушка. – Пора фрукты доставать, сейчас пирушка будет!
Старик не слукавил. Полянка очень скоро напомнила гномий зал, в котором проходили пиры – везде было чавканье и довольное урчание. Гномы вывалили яблоки кучками равномерно по всей полянке, резво бегая туда-сюда с ведрами. Тир активно помогал, насыпая плоды из телеги в подаваемые тары, а сам не отводил от зверей глаз.
Какие они были прекрасные! Величественные, как ожившие скалы, с плотной серой кожей, словно из камня, большие и сильные. Мальчик не мог успеть рассмотреть одного, как взгляд его перекидывался на другого Гребнесвета. Они разбредались по полянке, деля кучки яблок между собой, и принимались за еду, даже не думая, что прямо сейчас каждым своим движениям доводят кого-то до восторга. Тир не мог насмотреться на сияние их огромных гребней. Дедушка говорил, что они оббили камни прошлой зимой, но кристаллы росли удивительно быстро. Сейчас спину каждого животного венчал заборчик из самых прекрасных драгоценных камней на свете.
Мальчишка почувствовал, как его кинуло в жар. Все вокруг словно горело огнем – алым, синим, голубым, розовым. Свет луны падал на кристаллы, проходя сквозь них и создавая причудливые переливы и отблески. Даже трава здесь стала, как будет с другой планеты, разноцветная. Старшие привычно щурили глаза, подсказывая мальчику делать так же, но тот глазел во всю – и скоро понял, что немного ослеп с непривычки от такого сияния. Мир стал одним огромным пятном, прекрасным и захватывающим. Тир подумал, что ради такого зрелища не жалко и ослепнуть вовсе.
Из размышлений его вызвал внезапный толчок чуть пониже спины. Тир подпрыгнул, резко оборачиваясь, и увидел, как серый комок, сверкнув золотистым светом, испуганно охнул и нырнул под тележку. Мальчишка бросил яблоки – к тому же, кажется, все уже угощались вовсю, и опустился на коленки. Под деревянным дном, съежившись, сидел малыш – смотрел на Тира голубыми глазками и моргал.
За всеми этими гигантами мальчик даже не заметил, что среди них были совсем малыши! Этот был едва больше собаки, и в сравнении со старшими сородичами казался игрушечным. Его серая кожа была совсем тонкой и нежной, а ножки хрупкими, хвост беспокойно бил по всему вокруг, болтаясь, как толстая сосиска. Гребнесветик был маленький и круглый, зато шея у него была длинная и сейчас почти свернулась в зигзаг, пытаясь укрыться в тесном пространстве.
Тир заулыбался от уха до уха.
— Эй, ты такой славный! – он протянул к детёнышу руку, но тут же замер, потому что тот захлопал испуганными глазами с удвоенной силой.
Тир оглянулся вокруг. Все были заняты, чтобы помочь ему познакомиться с Гребнесветом, и нужно было думать самому. Взгляд его упал на ведро с остатками яблок. Он аккуратно, одной рукой, достал одно, потянувшись и отстранившись назад. Плод был красным и сочным. Мальчик подумал, что хорошо бы разрезать его пополам, чтобы сок ударил в нос малышу и пробудил аппетит, но ножа рядом не было. Тогда он просто ударил по острому краю ведра яблоком, и отколол от него приличный кусок.
Гребнесвет почувствовал сладковатый запах сразу. Тир протянул яблоко на ладони, наблюдая, как большой малыш нюхает руку и яблоко, чтобы наконец осмелеть и схватить губами вожделенную сладость.
Мальчик покачивался на пятках, обняв согнутые колени, и смотрел. Такого бы домой! Конечно, это было невозможно, но воображение Тира уже рисовало их дружбу вопреки размеру. Было бы здорово приходить сюда и кормить его, а может быть даже покататься… Мальчик только сейчас обратил внимание, что спина даже такого маленького Гребнесвета была уже покрыта сверкающими кристаллами. Должно быть, они мешались и были довольно тяжелыми.
— Эй, Тир, что там у тебя? – окликнул его дедушка, резко появляясь рядом и выдергивая внука из раздумий.
— Малыш, — мальчик отстранился от детёныша, в то время как тот хотел получить еще яблока и потянулся вслед.
Старик наклонился и заглянул под телегу.
— Ого, такой маленький, а так много каменьев нарастил! – присвистнул гном – Обычно у мелких дольше растут. Ну, значит этот сегодня – твой.
-Мой что? – Тир растерянно посмотрел на дедушку, и вдруг заметил, что яблочный пир давно окончен.
Вместо этого гномы приступили к работе. Они достали лестницы и кирки, топорики и шлифовочные шкурки, медикаменты и мелкие вкусняшки напоследок. Звери, довольные и немного уставшие от жевания, разлеглись по всей поляне. Все вокруг суетились, таская лесенки и пристраивая их к тучным бокам Гребнесветов. Где-то гномы уже начали совю работу – один взбирался на лестницу, приступая к избавлению животных от красивой ноши, другой гном держал лестницу, чтобы та не упала. Вот раздался первый звон – на траву, расколовшись на двое, упал первый розоватый камень.
— Они не слишком прочные, — пояснил дедушка Тиру, доставая дополнительный молоточек – но кстати, этот камень из тех что к удивлению, можно закалить огнем. Так что действуй осторожно и не напугай своего маленького знакомого.
Старик улыбнулся, и потрепав внука по волосам, пошел помогать другим. Тир остался с молоточком в руках, рядом с ним дедушка бросил на траву другие инструменты и шлифовочную шкурку. Гребнесвет смотрел на все это с любопытством, иногда переводя взгляд на своих взрослых сородичей, которые покойно терпели, пока гномы освобождали их спины от кристаллов.
Мальчик вздохнул, перебарывая свое волнение от предстоящей работы, и улыбнулся.
— Ну что, наша очередь с тобой? – он поманил малыша к себе.
Тот оказался сообразительным. Наевшись яблок, он видно понял, что здесь точно все дружелюбны к такому созданию, как он, и все-таки решился выползти из-под телеги. Гребнесвет сделал шаг вперед и распрямился рядом с сидевшим, поджав ноги под себя, мальчиком.
Малыш был примерно такого же роста, как Тир, если считать шею и голову, и сейчас смотрел на него сверху вниз. Он обнюхал мальчика и обошел его вокруг, топча траву. Тир сидел молча, улыбаясь и только поворачивая голову, пытаясь выразить самое дружелюбное настроение, какое мог. Это сработало хорошо – Гребнесвет убедился, что мальчик не желает ему зла и плюхнулся на хвост, усаживаясь рядом, спиной к Тиру. Тот снова судорожно вздохнул, все еще ощущая себя, как во сне, и пальцем аккуратно потрогал сияющие камни на спинке животного.
Они были холодные и острые на концах. Грани были четкие и идеальные, словно кристаллы не росли сами по себе, а были отлиты в тех же кузнях гномов. Разве может быть настоящий, природный камень так прекрасен? Тир знал, что из этих кристаллов гномы потом делают прекрасные украшения. Самое волшебное в камнях было то, что они продолжали сиять, даже когда их разделяли со своим носителем. Мягкий свет шел откуда-то изнутри, и даже раскалывая кристаллы, ювелирам таки не удалось понять его природу. Вероятно, это была особенность камней.
Гребнесвет, повернув шею назад, наблюдал за мальчиком и наконец немного недовольно взмахнул хвостом.
— Да, да, приступаю, — Тир смахнул с себя чары от сияния и взялся за инструменты.
Вокруг давно стоял гул. Звон, треск, удары – словно он находился в глубине шахты. Гномы били по кристаллам топориками и кирками, ковыряли их ножиками, собирая светящуюся пыль, при этом животные сидели спокойно и лишь наблюдали.
Тир собрался с духом и сделал первый легонький удар по основанию кристалла. От удара по камню мгновенно побежала трещинка. Мальчик вспомнил, что дедушка говорил об этом – кристаллы малышей гораздо более хрупкие. Их используют в основном для ювелирных украшений или перемалывают в пыль. Так что, работы предстояло немного.
Тир расстелил мешок под спиной Гребнесвета и принялся увереннее постукивать и отламывать камни. На мешок сыпались и крупные куски, и почти осколки стекла, тонкие и острые. Малыш немного поерзал от волнения сначала – но потом расслабился и сидел, лишь помахивая хвостом.
Мальчик не заметил, как начало светать. Старшие животные забеспокоились, но дали гномам закончить работу. Свет Гребнесветы не любили – им хватало сияния своих камней, да тех, что росли на сводах пещеры. Тир закончил работу последним, хотя она была проста. Стоило ему отколоть последний кусочек, и едва коснуться полых жестких наростов на спине Гребнесвета – как тот уркнул, подскочил, пробуя легкость на вкус, и лизнув мальчишку в щеку убежал к матери.
— Что, не успел приручить? – смеясь, прокомментировал растерянность внука дед, складывая мешки с кристаллами в телегу взамен яблок.
Тир кивнул, глядя, как гномы постепенно собирают сокровища в мешки и корзины, а огромные животные, сонно щурясь, так же величественно удаляются, только теперь не сопровождаемые сиянием.
— Собирайся, пора! – Старик подтолкнул мальчика в спину, кивая на телегу.
Тир собрал свои осколки – их было много, но все в основном мелкие. Когда все кристаллы были собраны, он заметил последний, откатившийся в сторону неожиданно крупный кусок, размером с яйцо, и сунул его в карман, перед тем как запрыгнуть на свое место.
Дорога домой была долгой. Тир вертел головой, рассматривая окрестности – не часто ему удавалось выбраться за пределы замка. Но мало что радовало его и удивляло – после сияния спин Гребнесветов.
Он думал о том, как мог бы подружиться с юрким серокожим малышом. Кормить его яблоками и приносить вкусной травы зимой, кататься на нем, покуда камни еще не отрасли, смотреть на звезды и может, даже болтать. Все это было невозможным, но Тир прикорнул, не отпуская от себя этих мыслей.
Пролетели недели, но Тир все еще думал о ГРебнесветах, словно не мог думать ни о чем другом. Первым неладное почуял дед. Мальчик бродил по дому и двору молча, охотно откликаясь на просьбы о помощи, но сам почти всегда выбирал одиночество. Мальчишки звали его последний раз подняться на стену, но он отмахнулся. Бегать и дурачиться ему тоже стало не в радость – зато как бы здорово было играть с ручным Гребнесветом!
— Совсем мальчишка душу огням продал, — вздыхал старик, в очередной раз ставя тарелку с завтраком перед задумчивым внуком.
Сделать с этим он ничего не мог – Тир мечтал днями и ночами, похудел и осунулся, словно каждый день разлуки с прекрасными животными отнимал у него жизнь.
Пока в один день он не заперся в своей комнате, пожелав, чтобы его никто не тревожил, предварительно забрав туда кучу хлама – глину, каменья, дерево, ящик инструментов и корзинку яблок. Дед пожимал плечами на вопросы.
Потянулись дни, еще более серые, чем раньше. Старик понимал внука – когда-то и он сам ночами видел перед глазами сияние камней Гребнесветов, но чтобы потерять сон совсем? Он подходил к двери и робко стучал, чтобы удостовериться, что с Тиром все хорошо. Из-за двери ему слышался шум инструментов и пыхтение мальчика.
На четвертый день старик потерял терпение. Тир не морил себя голодом, и брал тарелки с едой каждый день, но неужели он решил провести в своей комнатке всю оставшуюся жизнь? Дедушка вошел в спальню тихо, сперва заглянув в нее. Вокруг валялись куски дерева, опилки, крошки глины, стружки и другой мусор. Гном даже не знал, что его внук умеет так ловко пользоваться всеми этими инструментами.
Сам Тир спал, уронив голову на стол. Вечером сюда из окна светил лунный свет, а сейчас утреннее солнышко гладило мальчика по волосам. Старик вздохнул и хотел было уйти, чтобы не мешать мальчишке спать – но вдруг что-то сверкнуло рядом с локтем Тира.
Гном подошел, аккуратно ступая и оказавшись рядом со столом, с восхищением взял на руки маленькую копию Гребнесвета.
На деревянной круглой подставке, с резными листьями по краю, слепленный из глины, украшенный гребнем из настоящих кристаллов, обточенных и аккуратных, малыш смотрел на старика черными глазками-бусинками. Вот-вот спрыгнет на ладонь! Старик вертел фигурку и так, и сяк. Всю свою любовь, которая не давала покою Тиру несколько недель, он вложил в эту статуэтку. Он работал днем и ночью, шлифуя, вылепливая, вырезая и обтачивая. Как только маленькому мальчишке удалась такая вещица?
— Хочешь, в гостиной на полке поставим, — вдруг прозвучал голос Тира, оторвавшего голову от столешницы и зевающего.
Тир с улыбкой смотрел на немного испуганного деда, и на фигурку в его руках. Их всех троих освещало окончательно проснувшееся солнце.
— Я бы показал это Королю, — улыбнулся старик – ты мог бы стать лучшим скульптором Аэрлэна, сынок. Он точно не живой?
Гном смотрел на мальчика все еще с опаской, стараясь не тронуть лишний раз печаль в его душе – но от нее не осталось и следа. Вся она была тут – в глазах глиняного Гребнесвета.
— Ну покажи, — весело отозвался мальчишка и вскочил с места, отряхиваясь. – Я пока побегу.
— Куда?
— Гек звал неделю назад гулять, — буднично отозвался Тир, уже выскальзывая из спальни.
Старик услышал топот ног по лестнице и покачал головой.
С его руки комнатку с интересом обозревал маленький, почти что живой Гребнесвет, и гребень его переливался в лучах солнца синими огнями.
Тощий мальчишка с каждым шагом делался все тяжелее и тяжелее. Поначалу стонал чуть слышно, а как до кромки леса добежали – замолк, висит на плече, будто неживой. Позади, за спиною, задыхаются от скорого бега девки, старшая и сама проворно ноги переставляла, и сестрицу за собой тянет.
Орген уже навострился их различать. Которая посмелее да побойчее – Дезера. Ловкости да буести ей не занимать, даром что девка. И ножи под поневы девичьи подсказала спрятать, и сумы подорожные собрала, и подземельника выхаживала, и стояла с ним, как с парнем любым, и как переполох в граде стался — не сплоховала, и себя в обиду не дала, и младшей подсобила. А вот сестрица ейная, хотя и похожи и станом и обличьем, как две капли воды, а словно из другого теста сделана. Слова лишнего не вымолвит, без веления сестры и с места не сойдет. А уж как приобнял он ее, хитрости ради, так задрожала вся, словно березонька тонкая под ветром ретивым. Да и теперь, если бы сестра за руку не вела, давно уже отстала бы. Дезера, Дерина – Дева Речная, Дева Озерная – так растолковал значение имен девок Дред. Ежели по именам судить, то младшая должна веселой да шустрой быть, а старшая — спокойной да раздумчивой. А все наоборот выходит.
— Наемник!.. – Дред дышал тяжело, говорил хрипло, сквозь зубы. Да и выглядел не лучшим образом, свита рудой обрызгана, шрам через щеку кровенит, лицо осунулось, почернело, очи огнем лихорадочным пылают. Видно, не легко далась ему и сеча у столба студного, и бегство через град да по лесу буреломному. Идет, едва ноги переставляет, в одной руце нож окровавленный, другой рану зажимает. Подземельник. Человек бы от такого удара мечом нипочем бы так скоро не оправился, а этот не только с лавки поднялся, а еще и стражам скольким к Марене путь-дороженьку указал. – Наемник… оружье… забрать надо… сходи… я… место не сыщу… тут… тебя… ждать станем…
Орген согласно кивнул. Опушку ту приметную, с березой да сосной, из одного комля растущими, найти не трудно, да только до нее верст с десяток будет. Или, может, чуток меньше, ежели дорогу через град срезать. А коли в обход шкандыбать, то хорошо, если к утру обернешься. Однако идти придется, хоть из подземельника нынче никакой боец, а все ж ходок еще худший. Но даже и раненый Дред с пяток человек положит, а он, наемник, едва ли с тремя справится. И девкам, и мальчишке с подземельником вернее остаться будет.
Наемник осторожно опустил Трошку на землю, бросил подле прихваченный у стража меч и молча скрылся в чаще. Он двигался бесшумно, ни ветка не хрустнет, ни листва опавшая, почерневшая от дождей, под ногой не зашелестит. Иногда останавливался, определяя, в какую сторону идти сподручнее, чтобы и путь короче был и на преследователей не нарваться. Орген шел, напряженно прислушиваясь ко всякому звуку-шороху, очи зорко ловили любое движение предзимнего леса, а думы меж тем витали где-то далеко…
…Коротки изокские ночи. Едва успевает дневное светило доплыть к златому двору своему, как Светлуша снаряжает его в обратную путь-дорогу. И лишь раз за солнцеворот вдосталь может помиловаться Солнце с подругой своею верною, Луною своевольной, да крепко ланиты ее расцеловать. Встречаются два светила на жарцветную ночь, пляшут да щедро рассыпают по могучему небу огненные лучи, и все живое с ними вместе радостью тешится.
Огненно-золотой шар коснулся краешка леса, загорелись деревья высокие цветом алым. Побежали лучи жаркие с верхних веточек тоненьких по листам зеленым да иглицам острым, по стволам могучим, озаряя их блеском своим. Яркие пятна света заскользили вниз по кустикам черники, по мягкому ковру моховому. Солнце садилось, с реки прохладой повеяло, по лугу заливному чуть приметно заструилась туманная дымка. На берегу от огня бессмертного, трением добытого, волхв запалил большой костер-купалец с шестом высоченным посредине да колесом поверху насаженным. Высоко огонь взметнулся, полетели искры повыше дуба Перунова, что которую сотню лет на русальей седмице дев водных на ветвях своих качает. Запищала малышня радостно, запрыгала, заскакала возле огня самого, да кто-то из старших шуганул – еще опалятся ненароком, уж больно велик костер-купалец, да и загорелся разом – добрая примета, будет год славным для селища.
Кони златогривые
По росе студеною
По дуге серебряной
Ветром понеслись…
— Хорошо поют девки… Звонко… — Ладный плечистый парень сломал об колено хлыст сухой березовый, уложил половинки бережно на костерок малый.
— Эй, Зорян, во-он Смеяна твоя!.. – окликнул Полян.
— Твоя… ишь ты! – замахнулся было Зорян, да приятель со смехом увернулся. – Ты не зубоскаль, работай давай. Девки-то Ярилу уже понесли. А у нас крада еще не сложена. — Однако сам не вытерпел, к берегу речному обернулся, вмиг любую свою очами отыскал, засмотрелся, как ловко она Ярилу, из веток зеленых сделанного, лентою синей опоясывает. Полян тут же взгляд перехватил, хмыкнул понятливо.
— Позовешь ее ныне через костер-купалец прыгать?
— Позову… — тихо и очень серьезно ответил Зорян.
— Зорян со Смеяной через купалец прыгать станут! Зорян со Смеяной!.. – обрадовано завопил Бреслав. Крутился малец тут же, помогал парням краду для Ярилы складывать, хотя, по правде, больше под ногами путался, однако не гнали его ради праздника. Оттого и гордый весь, старался, таскал сухостоины сколько силы было. А прослышал весть такую — все побросал, побежал, сверкая пятками да крича во все горло. — Зорян со Смеяной!..
— Ат, нечисть мелкая! – беззлобно ругнулся вслед пацаненку Зорян.
…Да стуча копытами
Развевали гривами
Кони да Яриловы…
Песнь вдруг оборвалась испуганными понарошку криками – прислоненный к дереву «Ярила» «нечаянно» упал. Девки тут же хоровод разорвали, бросились куклу тормошить, оживлять. Да поздно – умер Ярило-отрок, вот и лучи солнечные сверкнув ярко напоследок, окрасили небо да воду речную в цвет кроваво-красный и погасли. Солнце село. Умер Ярило-отрок, Ярило-муж родился. Поутру покажется он во всей красе, а нынче надобно проводить его как следует, с плачем положенным на краду положить да песнями-плясками разудалыми рождение бога светлого приветить.
У Купала, у Купала
Ива, ивушка стояла.
С ивы той роса упала,
Озером да стала.
В озере сам бог купался,
Ой, Полель Купала
Свежие зеленые ветки взялись неохотно, но крада-купалец прогорел быстро, тут же его землицей присыпали да травы поверху побросали. Закрутился посолонь хоровод, все скорей и скорей парни да девки по травице мягонькой шагают, вот уж и побежали, руки широко разводя – жарок костер купальский, беречься надо. Да нашлись баламуты, что поближе проскочить норовят, удаль показывают.
Купало Полель
Купался Полель,
Да в воду упал
Купало Полель…
За излучиной заполыхали огни, поначалу в одном месте, кучно, а затем разбежались в стороны, луг окружаючи. Крикнула ночная птица, раз-другой. Никто из хороводников даже ухом не повел, от кого сторожиться тут? Земля вокруг испокон своя, предками еще возделанная, чужаков давно не бывало, а зверье лесное и само к пламени близко не сунется. Да и можно ли в ночь жарцветную худое помыслить?
Из леса приречного с шумом да ревом выломились десятки воев оружных, пошли к костру-купальцу, круг сжимая, никого на пути своем не щадя. Парни да мужи селищанские головни из костра выхватывали, смело ворогу дорогу заступая. Да много ли выстоишь с деревяшкой против меча острого? А иного оружия, окромя кулаков да хлыстов, и нету. Не в сечу, на праздник шли.
Праздник Ярилин… Ночь жарцветная… Вместо песен развеселых — крики девок пронзительные да стоны раненых… вместо хоровода шального — смертельная круговерть стальных клинков… вместо цветка дивного руда луг прибрежный украсила… Застыл Бреслав, цепенея от увиденного, только не страх сковал мальца, а ярость лютая. Себя не помня, подхватил он палку-купальницу, для обряда выбора суженых приготовленную, на ворогов кинулся. Да по силам ли сладить мальчишке, что лишь восьмой раз у костра купальского Ярилу славит, с мужиком здоровым, ежели ему и Полян рады дать не смог, упал мечом чуть ли не надвое разрубленный. Однако хитростью одолел, с разбега татю под ноги бросился, тот и грянулся с маху да вскочил на колени проворно, назад качнулся, мечом мальчишку достал, хорошо, удар плашмя пришелся, не поспел руку повернуть.
Дальше что было — Бреславу словно в тумане тяжком кровавом виделось….
…Вятшу, братика меньшого, тать какой-то за шиворот да за ноги подхватил и хребтом о колено жухнул, отбросил тело обмякшее неподвижное…
…возле костра-купальца отец да еще с полдесятка мужиков уцелевших стали плечо к плечу, отмахивались от убивцев пришлых, у двух-трех даже клинки, у вражин отнятые, были, да только супротивников слишком много оказалось, теснили, теснили, а вскоре и попадали селищанские в огнище купальское, кого мертвым, а кого и раненым принял огонь, стал крадой купалец…
…Отай склонился у врага поверженного меч забрать, и голову опустил изумленно – из груди клинок вырос, хоть и ловок парень был, а от удара подлого, в спину, не уберегся…
…ворог высокий страшный, кровью измазанный, деву светлокосую ловить принялся, догнал у самой воды, наземь сшиб, сам сверху навалился, рубаху девичью нарядную раздирая. Дико заорала девка, по голосу Бреслав признал ее, да и как же сестрицу родную не признать, — Смеяна. Извернулась она, зубами в руку ненавистную впилась, тот аж ойкнул жалобно, и тут же с размаху кулак пудовый на лицо ей опустил, голову проломил. Не мучилась девка, а зубы так и не разжала, и долго еще Бреславу слышался жуткий крик зверски убитой сестры…
…мимо прокатилось, сея огненную росу, горящее шестиступичное купальское колесо, видно, шест сгорел иль обломился…
…Бреслав – прежде так его, Оргена, звали в селище родном. Дважды семь солнцеворотов минуло с ночи той памятной, жарцветной, когда род весь вырезали. Один он остался…
Алекс всю жизнь мечтал о собственном доме и традиционной семье, много и усердно работал для этого – и к тридцати пяти годам вполне смог бы добиться желаемого. Но большей частью своих прав и опций пожертвовал ради получения права на воспитание ребенка – когда родители умерли, Лиссе было только десять. Она помнила их уставшими стариками с выцветшими глазами, шаркающей походкой, назойливым запахом дешевых лекарств. Брату же в этом году должно исполниться пятьдесят, он как-то незаметно осунулся с лица, слегка раздался в области живота, движения стали более резкими, а голос глуше. Карьера у него сложилась нормально – старший ответственный по техническому обеспечению автономного центра широкого профиля; по рангу заслуг лишь немного не хватало до разрешения на обзаведение собственным ребенком; проживал в комфортном блоке- люкс; а партнером ему стала миловидная женщина сорока двух лет, рассудительная и ответственная сверх меры, с уважаемой работой – диагност профильных заболеваний, и прекрасными перспективами. У Алекса все сложилось именно так, как хотелось бы родителям, правда, пару лет назад озорство в его глазах стало постепенно затухать, а безвкусная фраза о «бессмысленном существовании» превратилась в повседневный рефрен. Лисса активировала функцию зеркальца в планшетнике – ее взгляд тоже потускнел, черты лица заострились, а тщательно уложенные волосы растрепались. Свое существование бессмысленным и безнадежным она покамест не считала.
Собственный дом – это не только возможность уединиться от всего мира, и спрятаться от любого контролирующего ока. А еще и право на собственное расписание, когда можно писать и придумывать не таясь. Работать над проектами в свое удовольствие, не прибегая ни к каким уловкам, и не выкраивая минуты для того, чтобы заглянуть в «лишний» файл. И нет нужды кому бы то ни было объяснять, почему ты садишься за рабочий терминал в десять часов от полудня, вместо восьми или семи от полуночи.
Рабочий кабинет привел Лиссу в щенячий восторг – такого мощного и скоростного компа у нее с рождения не было, а сверхчувствительная сенсорная панель и огромный виртуальный экран едва не ввели девушку в состояние эйфорического транса. Правда, сразу приступить к новой книге не получилось – центральная управляющая домом программа запустила обязательную экскурсию по помещению, из которой Лисса узнала о наличие двух потайных лестниц, одна из которых вела в уютно обставленную мансарду, а вторая – в технический подвал: с отдельным стирально-сушильным комплексом, объемной кладовой с морозильными шкафами, и небольшим закутком с обитающим в нем многофункциональным роботом-уборщиком.
Лисса устроилась в огромном кресле с ногами, завернулась в найденный в кабинете теплый шерстяной плед, и, собравшись с духом, включила напутствие от дяди. В жизни она его ни разу не видела, хотя регулярно обменивалась с ним поздравительными сообщениями. Она знала только, что кузен отца был значительно его моложе, с юности увлекался блоггингом и преуспел в этой области настолько, что уже к сорока пяти годам смог переехать в собственный дом. Вдвое меньше того, который перешел к Лиссе – всего-то с одной спальной комнатой и кухней, но все равно это было настолько эпохальное событие, что даже Лисса с Алексом устроили грандиозный банкет, радуясь дядиному успеху. В тот вечер брат с сестрой допоздна засиделись, прихлебывая остывший чай и перебирая всех родственников прямо или косвенно принадлежащих к их фамильному древу. Юлий оказался первым, удостоенным чести владеть собственным домом. Теперь вот получается, что Лисса стала второй.
«Счастья тебе, племянница! – виртуальный двойник дяди Юлия приветливо улыбался с экрана. – Надеюсь, тебя обрадует мой подарок, хотя он нежданным получился… даже для меня. Если без обиняков – у меня атрофировалась сердечная мышца, и последнюю недельку я держусь только на стимуляторах. Поставить имплантат – мне не по карману, даже если продам дом. Поэтому я и решил отдать его тебе, думаю, ты им распорядишься хорошо. Можно было бы наследство между вами двумя поделить, но тебе этот дом нужнее будет, чем Алексу. Пусть удача да процветание пребудут с ним в делах его. Ладно, что-то я заболтался. Печалиться обо мне не стоит – пока еще держусь на ногах, и хочу немного попутешествовать. А ты… вот что… дерзай и живи в свое удовольствие, живи без оглядки, стремительно, живи так, словно завтра этот гребанный мир закончит вести счет своим дням. Живи и помни, живи и цени каждое мгновение своей чудной жизни, и делай все для того, чтобы оно не стало последним».
Лисса хватала воздух широко открытым ртом, и никак не могла нормально вздохнуть. Юлий с веселой беззаботностью процитировал фрагмент из ее последней книги. Неясно было только одно: случайно ли эти слова вплелись в его прощальное послание или он специально решил подбодрить автора ее же формулировкой. Виртуальный Юлий выждал пару мгновений и скупо попрощался. Запись завершилась.
Пометавшись по комнатам и нервно пролистав все документы на дом, Лисса снова вернулась в кабинет. Но за терминал садиться не стала, а забралась на широкий подоконник, подтянула колени к груди, а пульсирующим виском прижалась к прохладному стеклопластику. «Знал он! Это он!» — догадка отзывалась напряженным гудением в голове, сухостью в горле, и дергающей болью между ребер. Все кусочки мозаики идеально совпали…
Двенадцать лет назад она выложила в инфосеть свою первую историю. С купленного на барахолке перепрошитого планшетника, чтобы не определился ее личный код. Потом целый месяц украдкой проверяла посещаемость странички, и едва не плакала, видя, что количество посетителей равно единице. Когда разочарование в своих силах и литературном таланте достигло апогея и рисковало перерасти в черную затяжную депрессию, под ее текстом в комментах появилась одинокая ссылка. Предполагая, что это очередная шушера вроде «не фиг писать – учись читать», Лисса все же щелкнула по ней ногтем и ахнула. На сделанной по всем правилам конспиративного искусства странице творческого дневнике размещалась ее история, в окошке контроля реальных посетителей маячила шестизначная цифра, а список комментариев пришлось прокручивать минут пять, чтобы добраться до первых. Они все почла, внимательно и вдумчиво. Отзывы были положительные, фразы и предложения грамотные и содержательные, замечания доброжелательные и конструктивные. Она списалась с Uliusom, поблагодарила его за ссылку и поинтересовалась происхождением новой странички. Ответное послание заставило ее крепко задуматься.
«Вычислить малолетку (по антикодным словам) с базовым уровнем программирования для мало-мальски подкованного спеца дело пятнадцати минут. Или восьми – если ограничиваться только общедоступной информацией. Наказание за нарушение правил, за распространение нелегальных или запрещенных текстов, а также аудио-видео файлов, за осмеяние и/или осквернение социализированных устоев не имеет возрастного ценза. Так что, девочка, пиши – у тебя это здорово получается, но думай своей талантливой головушкой о том, чтобы еще и уберечься».
С того дня у Лиссы началась двойная жизнь. В одной она усиленно и много работала, старательно создавала себе благоприятную репутацию, по двадцать часов в неделю тратила на волонтерство и социальные проекты, участвовала во всех форумах и конференциях. Ее доклады о «Реформатизациии социальных приоритетов» и «Моделировании мотивированной основы психоделического общества» получили высокие оценки молодежного конгресса и премию от коррекционной инстанции. Она добросовестно посещала познавательно-воспитательные экскурсии в зону дисциплинарного воздействия (думая при этом о том, что во время молодости ее родителей там содержались убийцы, воры и террористы, а сейчас исключительно нарушители организационного распорядка, допустившие мелкие промахи в работе или проигнорировавшие какие-то инструкции). Голосовала за ужесточение норм и требований в отношение прокрастинаторов, подписывала манифест о введение принудительного контроля на всех этапах производственных процессов, и участвовала в качестве лучевого наблюдателя в экспериментальной лаборатории технологического воздействия.
Да, современный мир диктовал свои правила поведения и соответствующий образ жизни. Да, в условиях перенаселения планеты право на существование и размножение имели только достойные люди, приносящие обществу максимальную пользу. Да, без строго упорядоченной и регламентированной жизни воцарились бы хаос и депрессия, последствия которых могли бы переплюнуть даже ядерную зачистку всей территории. Да, без четкого управления люди, будучи ленивыми по своей природе, напрасно бы расходовали бесценное время и творили бы глупые поступки, как их давние предки. Да, если удовлетворить комплекс основных потребностей, то сытые граждане охотно бы бездельничали и развратничали, выясняли отношения и дрались, сплетничали и протестовали, чего-то требовали и методично глумились бы над своими организмами, отравляя их всякой гадостью. Да, порядок требовал жестоких норм и ограничений; да, подчиняться ему сложно; да, организация и оптимизация современного социального устройства требовали много сил, времени и жертв. Зато теперь все было просто, четко и понятно.
Самые лучшие по физическим и умственным параметрам граждане, обладающие идеальным набором генов, в обязательном порядке должны обзавестись наследником. Самые достойные, могут заслужить или заработать право на рождение малыша. Самые надежные и благополучные, после прохождение различных обучающих программ, блоков всевозможных тестов и сдачи специального экзамена, получают право на воспитание ребенка: своего или чужого – не имеет значения, потому что каждый человек не обладает своей универсальной ценностью, а рассматривается только в плане социальной значимости. Дети, проживающие в семье или определенные к опекунам, проходят то же начальное обучение, что и дети, оставшиеся на попечении государственной системы. Где им жестко прививаются правовые и моральные нормы, навыки повышенного контроля и работоспособности, обучают организованности и активной социальной позиции. Промывка мозгов начинается едва малыш встает на ноги и пытается лепетать первые слова, и длится всю жизнь. Подростки постоянно тестируются и, согласно процентному соотношению выявленных способностей, направляются на обучающие курсы или специализированную программу. Любой гражданин обязан освоить не менее семи производственных навыков и не менее одиннадцати рабочих специальностей, чтобы в нужный момент подменить аналогичного работника или суметь взять на себя дополнительные обязанности. Взрослые также проходят регулярное тестирование на профессиональное ориентирование, на благонадежность, на определительность психопрофиля, на лояльность к государственной системе. И в зависимости от результатов, от личностных характеристик, от добросовестности в работе, от организованности и умения подчиняться получают очередной подарок или поощрение от инстанций. «Поддерживать порядок легче, чем постоянно его наводить. Но для поддержания нужна железная рука, сладкий пряник и мощный кнут,» — как-то писал ей Ulius.
Именно поэтому девушке нравилась вторая, скрытная, сторона ее жизни. В которой она работала еще больше, причем по совершенно сумасшедшему графику, проявляя чудеса организованности и самодисциплины. Ее другая жизнь изобиловала фальшивыми чипами, картами и кодерами, которыми ее заботливо снабжал Ulius (откуда и как он их доставал – Лисса не имела ни малейшего представления); нелицензированными планшетниками и компами, на которые она записывала и диктовала новые истории; таинственными виртуальными встречами с поклонниками ее творчества, число которых росло в геометрической прогрессии. А еще ей приходилось практиковаться в управлении банковскими счетами, разбираться в финансовых схемах, проводить кастинг виртуальщиков и контролировать их работу над ее персональными страничками, обеспечивать информационную поддержку новым книгам, заключать договора на разные виды «подпольного» издания и применения. Большую часть этих обязанностей взял на себя Ulius, но Лисса предпочитала также быть в курсе всех дел.
Если бы это все происходило в легальном мире, то девушка была счастлива, а так она просто безумно уставала. Но упорно продолжала трудиться – она не могла подвести своих фанатов, и особенно не хотела обманывать ожидания и надежды своего «литературного агента», то есть Uliusа. Об их переписке, совместных делах и проектах не знал даже Алекс. В свою очередь о времяпровождении с братом, об их разговорах и по-настоящему семейных отношениях ничего не было известно Uliusu. Девушка хорошо усвоила урок, который с завидным усердием ей вдалбливали и виртуальный соратник, и родной брат: если информацией владеет больше двух человек, то она обязательно станет достоянием общественности.
Все действительно совпало: дядя в своем напутствии изъяснялся идентичными словоформами, как и Ulius в переписке (в поздравительных сообщениях он употреблял лишь традиционные пожелания, в которых сложно опознать личность отправителя); оставленный именно ей дом — хотя дядя мог распорядиться им с куда большей выгодой; запас чипов; и особенно тот факт, что ее виртуальный помощник уже почти неделю не выходил на связь. Осознав масштаб бедствия – теперь мало того, что все придется делать самой, так еще и за поддержкой и советом обратиться не к кому, — Лисса всхлипнула. Потом подумала, что плакать следует не из-за возросшей нагрузки, с которой она непременно справится, а из-за дяди. Ведь она даже не знает как он, где он, как себя чувствует. И вообще жив ли еще? Или его уже кремировали, согласно ритуалу? Впрочем, в случае смерти ей или Алексу прислали бы сообщение со стандартной формулой соболезнования.
Лисса со злостью хлопнула ладонью по стеклопакету, спрыгнула с подоконника и вернулась к терминалу. Активировала фальшивый чип, набрала код выхода в инфосеть, и, запустив подаренную Uliusom вирусную программку, скрывающую следы посетителя, зашла в переписку.
«Хочу лично поблагодарить тебя за подарок, только не знаю какими словами это сделать. Он уже стал мне очень дорог. Еще мне хотелось бы попросить у тебя об одной, важной для меня услуге: пока сможешь, отвечай на мои послания – иначе… знаю, что могу показаться тебе капризной особой, но мне одной слишком тяжело. Я просто места себе не нахожу. Понимаю, насколько это звучит эгоистично, особенно в сравнении с твоей болезнью, но ничего не могу с собой поделать».
Ответ пришлось долго ждать. Лисса устала от тупого сидения перед экраном. Дождавшись, когда он свернется в семнадцатый раз, возвращаясь в спящий режим, девушка отправилась на кухню. Зверски хотелось есть. Но еды с прошлого поиска в шкафчиках не прибавилось. Пришлось ограничиться кофе. На сей раз, он показался ей ужасно горьким, но ни сахара, ни заменителей в доме тоже не наблюдалось. Сна не было ни в одном глазу, хотя цифры в углу планшетника показывали четвертый час от полуночи. Лисса ужаснулась: со времени ее прибытия прошло более восьми часов, а она не сделала ничего полезного. Девушка вернулась в холл, где оставила сумку с вещами. Коробочка-хамелеон как обычно лежала в правом кармане. В упаковке с энергетиком оставалось всего три драже. Лисса вздохнула – без помощи Uliusа запас пополниться не скоро, так что придется экономить. В принципе, можно попробовать продержаться и так. И успеть хоть что-нибудь, пока совсем с ног не свалится. А потом немного вздремнуть – часик или полтора, чтобы не профанить весь день, и всласть отоспаться уже следующей ночью. План показался разумным.
За полчаса Лисса успела разобрать свои вещи и аккуратно распределить их по местам. Одежду — в шкаф в спальной комнате. Планшетник туда же на раскладной столик. Косметичку и туалетные принадлежности — в ванную. Остаток кофейных таблеток — в кухонный блок. Опустевшая сумка спряталась за панелью гардероба. Еще девять минут было потрачено на душ и расчесывание волос. Ответное сообщение не приходило.
Сражение с недовольно бурчащим желудком оказалось позорно проиграно, и Лисса еще восемнадцать минут потратила на поиск ближайшего магазина и заполнение виртуальной корзинки. Подтвердив оплату заказа, девушка снова проверила лже-кабинет. Нервное напряжение, усталость, и концентрация событий – все же давали о себе знать. И Лисса, поколебавшись, сделала еще два заказа: в вирт-аптеке — «латин» (хорошее, несмотря на дешевизну, средство от головной боли), а вирт-маркете — упаковку комбинированного шоколада с различными начинками. Менеджер супермаркета проинформировал клиентку о времени доставки, и выразил сожаления, что новую покупку нельзя добавить к предыдущему заказу, так как курьер уже выехал.
Лисса успела встретить курьера, загрузить покупки в холодильный шкаф и даже сервировать ужин – овощной салат со сливочной пастой и фаршированные песочными улиточками кальмары. Готовить она научилась от брата, а тот постигал кулинарное мастерство под руководством мамы. Правда, в полисах наука казалось совершенно бесполезной – все продукты продавались в уже готовом виде, разложенные в порционные контейнеры, с опцией разогрева для горячих блюд.
Однако, свежая и вкусная еда настроение не улучшила. Лисса заправила кофеварку, указав в строке рецептов «шоколадный кофе тройной крепости». Конечно, все хозяйственные дела можно было совершать через пульт, но новой владелице дома почему-то нравились именно механические действия. Рассвет застал девушку в кабинете – она как раз заканчивала изучение инструкций по содержанию и обустройству частных домов, старательно схематизируя и конспектируя важную информацию в отдельный файл. Лисса была довольна – остаток ночи и начало дня прошли не напрасно. Она разобралась с документами, проработала все нормативные акты и просмотрела оставленные юргеном документы, и даже наметила план задач на текущую неделю.
Любая продуктивность имеет свои границы – в спальню девушка отправилась около полудня. Кровать с чистым бельем, мягкий с ортопедическими функциями матрас, терморегулирующее одеяло – Лисса поспешила забраться в свой локальный филиал рая, бросив костюм на пол, что являлось грубым нарушением правил эксплуатации рабочей и повседневной одежды. Уже засыпая, девушка подумала, что подобная небрежность на хуторах обернулась бы для нее пятнадцатью часами обязательных неоплачиваемых работ в общественной прачечной или костюмерной.
— Он стар. Шестьдесят четыре зимы – возраст более чем почтенный.
Два человека стояли на верхней галерее пиршественного зала, глядя вниз. Во время торжественных официальных пиров на этой галерее располагались лучники или музыканты – в зависимости от того, с кем именно пировали хозяева замка, и в чьих услугах они в данную минуту нуждались больше. Один из наблюдателей, тот, что постройнее и помоложе, был в форме стражника. Второй, более крупный и представительный – в бархатном чёрном плаще с капюшоном. Оба они смотрели вниз, на освещённый неверным пляшущим светом факелов пиршественный стол и сидящих за ним людей. Вернее – на одного человека.
Этот человека действительно стоил того, чтобы на него посмотреть. Он был огромен – отсюда, сверху, казалось, что он раза в два шире любого другого из сидящих в зале людей. Плечи такой ширины встретишь разве что у гнома. Да и то – не у всякого. Но человек не был гномом — если бы он дал себе труд встать, то сразу бы стало видно, что и по росту он выше любого из присутствующих. Как минимум на голову. Он возвышался над своими соседями даже сейчас, когда сидел, ссутулившись. В отличие от остальных пирующих, он был неподвижен и, казалось, спал, опустив седую бороду на мощную грудь.
— Он выглядит достаточно крепким для своих… столь преклонных лет, — с долей сомнения в голосе возразил собеседнику человек в чёрном плаще. Слово преклонных он произнёс с откровенной иронией. — Не ошибись, Айзи, выдавая желаемое за действительное. Всё-таки перед нами живая легенда Закатных стран. Его и раньше, случалось, недооценивали…
— Он стар! – повторил стражник по имени Айзи нетерпеливо и раздраженно. – Да, когда-то он был легендой… Но не думаю, что сейчас его стоит принимать в расчёт или всерьёз опасаться.
— Он сумел захватить и удержать трон великой державы – а ты утверждаешь, что его не стоит принимать всерьёз?
— Тогда он был молод и силён, а сейчас стар и слаб. Даже легенды стареют. Тем более – короли. Вчера он проспал весь день в карете, я сам видел! У него почти что над ухом кричали в полный голос – а он даже не перестал храпеть! Не шевельнулся! Он старик, Закарис. Просто никчёмный старик.
Тот, кого назвали Закарисом, всё ещё сомневаясь, качнул головой:
— Посмотри на него — он не выглядит стариком.
— Он совершенно седой! Он даже меча не носит! Да что там меч – он и сам себя по лестнице поднять не может! Ему выделили четырёх носильщиков – и это внутри дворца! Может, он и не выглядит стариком, но это просто оболочка, а ведёт он себя как самый настоящий старик! Капризничал всю дорогу, едем не так, еда плохая, а вчера вечером так и вообще играл с дочками в куколки, представляешь?!
Закарис в глубокой задумчивости смотрел на дремлющего за столом человека. Смотрел, почти не мигая. Складка между его бровями стала глубже – Айзи, конечно, молод и горяч, но доводы его убедительны. Лицо закутанного в чёрный бархат человека было мало предрасположено к созданию улыбок, как удовлетворённых, так и всех прочих. А потому осталось неподвижным — лишь дрогнул слегка левый уголок твёрдого рта.
— А ведь это, пожалуй, всё меняет. Пожилые люди – они как дети. Их даже не надо убивать… только следует поторопиться, пока нас не опередил этот хитрозадый шушанский молокосос…
Закарис поискал глазами юного соперника и конкурента из второй – теперь уже навсегда второй! – столицы Шема. Нашёл – в неприятной близости от неподвижно застывшего старика. Их разделяло всего три человека. Оставалось надеяться, что три сидящих рядом человека на королевском пиру – это всё-таки достаточная преграда, и Селиг не окажется настолько наглым, чтобы попытаться в первый же вечер охмурить беспомощного и впавшего в детство короля Аквилонии…
***
— Посмотри на него, — сказал Селиг, молодой король Шушана, второй – пока ещё второй, но это ненадолго! – столицы Шема своему соседу и соотечественнику Рахаму. – И это – знаменитый Конан-киммериец, великий герой-варвар, победитель всего и вся?! Эта старая развалина?! Вот уж действительно, правы древние филозофусы — так и проходит земная слава…
Он обгрыз хорошо прожаренную утиную ножку, бросил кость вертящимся под столом собакам. Засмеялся недобро.
— А я-то, дурак, планы хитроумные строил, всё придумывал, как бы нам половчее перетащить его на свою сторону, пока этот жирный кабан не спохватился. А всё получается так просто… Великий варвар и непревзойдённый воин на деле оказался пустышкой. Он ведь приехал с дочерьми, с дочерьми, понимаешь, Рахам, что это значит?! Он уязвим! Он больше не та живая легенда и беспощадная неприступность, о которой нам всем твердили! Он постарел и стал уязвим. А если воин уязвим – он заранее проиграл, понимаешь? Нам проиграл!
— Мы его убьём? – спросил Рахам просто. Он вообще был человеком очень простым и зачастую не понимал длинных и запутанных речей своего короля. Селиг подавился выпитым вином, откашлялся, прошипел:
— Ты что болтаешь?! Совсем с ума сошёл?! Мы же не самоубийцы! Ты видел его Чёрных Драконов? Пусть сам король и слаб, но его драконы сильны по-прежнему. Нет, мы не станем даже пытаться его убивать, особенно – здесь, это пусть дядюшка-Зак убивает всех налево и направо где ни попадя, мы же будем умнее… Мы с ним подружимся, – он хихикнул и сделал непристойный жест. Глазки его стали маслеными. – О, ты даже не представляешь, Рахам, насколько же близко мы с ним в конце концов подружимся! Можно сказать, породнимся…
***
Конан буквально закаменел, с огромным трудом удерживая рвущуюся наружу ярость. Так его не унижали давно, а безнаказанно – так и вообще никогда! Он даже глаза закрыл, чтобы не видеть творящегося вокруг безобразия. Носильщики с паланкином и заваленная шёлковыми подушками карета – это было так, мелкой неприятностью и сущим пустяком по сравнению со всем остальным.
Во-первых, всю торжественную речь Зиллаха он прослушал сидя. Когда внесенные в зал аудиенций носилки поставили на пол, Конан попытался встать из низкого и неудобного кресла и размять затёкшую спину. Но смотритель королевского замка Мордохий, как-то незаметно оказавшись рядом, шепнул ему:
— Сидите-сидите, Ваше величество, вставать совершенно необязательно!
Причём таким тоном шепнул, каким сержанты обычно рявкают «Смир-р-на!» наиболее нерасторопным и тугодумным новобранцам. Конан не стал спорить и остался сидеть. И только к концу благодарственно-приветственной зиллаховской речи обнаружил с некоторым смущением, что сидел он во всём зале один – остальные стояли. Все. Даже сам Зиллах.
А в обеденном зале на деревянной скамье его поджидала подушечка.
Мягонькая такая подушечка, с пятизубой короной и вышитым золотым аквилонским львом – и когда только успели? Расторопный слуга с должным почтением ловко подсунул её под самое королевское седалище.
Конан стерпел. Хотя зубами скрипнул так, что, казалось, на том конце стола слышно было. Но когда вместо доброго куска баранины ему подали варёные в меду фрукты с какой-то распаренной кашкой, он схватился за кубок. Вообще-то он в подобных обстоятельствах предпочёл бы схватиться за меч. Но Квентий, хитрая лиса, словно заранее это паскудство предвидел и уговорил его на всё время торжественных церемоний оставить оружие на попечении доверенного слуги – иначе говоря, того же Квентия. Для подчёркивания, так сказать, мирных намерений и чистоты помыслов. И во избежание всяких искушений, праздничным регламентом непредусмотренных. Хитрый змей! Наверняка предполагал, как его короля здесь унижать будут, вот и спрятал Конановский меч заранее, надёжно упаковав в собственной седельной сумке. И теперь до него не так-то легко дотянуться, до услужливо пододвинутого к самому локтю серебряного кубка дотянуться гораздо проще.
Вот за этот самый серебряный кубок Конан и схватился, потому что без изрядной дозы офирского красного или хотя бы местного розового пережить подобное издевательство был просто не в состоянии.
И тут его ожидало последнее потрясение – вместо вина в его кубок оказалось налито молоко.
Подогретое.
Сладкое.
С мёдом и даже, кажется, какими-то специями…
Вот тут-то Конан и закрыл глаза. И засопел, почти реально ощущая, что из ушей у него валит дым. У всякого терпения есть границы и пределы, за которыми следует взрыв. Сколько можно издеваться, в конце-то концов?!.
***
— Ваше величество?
В дверь с осторожностью просунулась голова Квентия. Одна только голова и, можно сказать, с преувеличенной осторожностью.
— Ну?!!
Конан в это скверное утро и после не менее скверной трапезы менее всего был расположен выслушивать пусть и ценные, но вряд ли приятные речи своего начальника малой стражи – он только что нечаянно сломал у серебряной вилки драгоценную рукоятку из кости зверя-элефанта. И теперь пытался решить, не будет ли проще выкинуть к пёсьим демонам эту злосчастную вилку и употребить содержимое мисок при помощи рук и твёрдой хлебной корки. Вчера вечером он был так зол, что на пиру почти ничего так и не съел, и потому живот сегодня подводило весьма ощутимо. А наваленная в драгоценных мисках бурда хоть и выглядела премерзейше, но пахла вполне приемлемо и даже аппетитно, может, она и на вкус не такое уж…
— Я вам покушать принес, ваше величество! Настоящей еды! Баранина с чесноком! Половина жареной утки! И пиво!
— Ну и что ты тогда там стоишь, убийца?!!