На площадь Саркан, по обычаю, пришел по сумеркам, когда в небе догорели последние отблески багрового солнца, а тьма еще только стала сгущаться и пока что опасливо отступала от робких языков факелов. Было шумно да и людей собралось много: из развлечений поединки всегда оставались любимым зрелищем. Заезжих бардов да сказателей в их глухомань заносило нечасто, да и то лишь по зимнему времени с санными обозами, а иных гостей и того реже доводилось видеть. Зато на бои собирались поединщики со всей округи, а тут на порубежье хороших бойцов было с избытком — можно и размяться, и повеселиться как следует. Поначалу мальчишки затупленными мечами рубятся или деревянными дубинами машутся, а под конец уже настоящие бои открывают, где можно оружие выбирать на обе руки.
Жеребьевка началась и Саркан встал в очередь. Его уже успело поприветствовать с десяток бойцов, и несколько бойких девиц украдкой одарили знаменитого поединщика манящими и весьма нескромными взглядами. Он не показывал лица, закрывался низко надвинутым капюшоном серого, порядком потрепанного плаща. А во время боя обматывал голову куском серого холста, оставляя лишь узкую щель для глаз. Но его неизменно узнавали, хотя многие носили двойные мечи за плечами и простую серую одежду. А после его побед другие бойцы также стали прятать лица — только вот зачем уподобляться в такой мелочи, если мечи в руках словно мертвые? Чтобы выиграть бой клинок должен летать, петь вечную песнь жизни и славить небо, напиваться кровью, а не пластать воздух, будто поединщик колом, наспех из плетня выдернутым, размахивает.
Очередь двигалась споро — бои до первой крови обычно долго не велись. Довольно малейшей царапины, что нательную рубаху рудой алой окрасит, — и следящий бойцов останавливал. А кто жеста не слушался, на того могли и бадью воды студеной выплеснуть — по зимнему морозу колодезная водичка хорошо остужала даже самые горячие головы. Да и за такими бойцами наблюдать было скучно — слишком сильно сторожились. Впрочем и награда за такой бой была мелкой — пара медяков победителю. А вот за кровавые потехи отсыпать могли и пригоршню золота.
Саркан прищурился, небрежно повел плечами под распахнутым тулупом — спину протянуло острой болью. Но сдержался, только зубами скрипнул — ничего перетерпит, только злее биться станет. Саркан глянул на опоясанный веревками пятак, где сошлась первая пара на смерть. Все равно ведь нарочно до смерти не зарубятся, разве только чуток покалечатся. Вот в прежние времена, когда с дальних поместий да лесных подворьев бойцы сходились — вот тогда на поединки любо-дорого поглядеть. Схватки настоящими были, и руда во все стороны плескала. А сейчас махач и ничего больше. Ставок он делать не стал — и так ясно, что кряжистый мужик проиграет, слишком медлителен, хотя и бьет резче, да и силы не занимать. Так и вышло — совсем юный, однако более шустрый парнишка ловко увернулся из-под верхнего рубящего удара да полоснул поперек живота. Саркан принюхался — кровь была свежей и пахла вкусно. Но нельзя. Потом он поохотится.
Еще шесть боев таких же скучных, еще шесть раз пятак заливали водой — схватывалась по такому морозу она почти сразу, так что лапти да кожаные подошвы поединщиков скользили знатно. Но вот и последнего невезучего бойца за ноги утянули в бок — вроде и дрался пристойно, однако на меч напоролся и видно не оклемается.
Когда вестник выкрикнул его имя, Саркан шагнул вперед, на ходу сбрасывая тулуп, и перед самой веревкой скидывая с ног валеные из шерсти сапоги. Босиком удобнее будет. Он даже улыбнулся, когда почувствовал нежные прикосновения холода к ногам и плечам — родная стихия. Самый лучший друг и самый заветный враг. Мороз и холод порождали новое тело, они же и губили прежнее. Саркан глубоко вдохнул и единым рывком перемахнул через натянутые по грудь веревки.
— Завяжите очи, — хрипло бросил он. — Я повышаю ставки. Согласен выйти против четверых бойцов.
Люди дружно ахнули, в тот же миг к нему бросились Свен и Гринька — закадычные трактирные приятели, с которыми не по одной кружке медовухи пропустил, принялись разубеждать. Мол, куда против четверых-то, тебе и двоих достаточно, особенно коли очи завязаны будут.
— Локоть золотых, — сквозь зубы рыкнул Саркан.
— Поддерживаю, — густо пробасил купец Вилько.
Саркан усмехнулся — он был уверен, что его вызов примут. Да и золото он чуял — здесь локтей шесть еще у людей по торбам да кошелям припрятано.
— Ставлю три меры, — выкрикнул кто-то из кузнечной слободки. Слишком уж с той стороны несло каленым железом да рудным огнем.
— Две меры, что не справится.
— Серебряную голову!
Люди азартно заспорили, стали торговаться. Саркан вновь передернул плечами — страшная зима будет в этом году, раз его болью пробирает так рано, хотя еще до карачуна три седмицы.
— Ведро золотых.
— Два локтя.
Саркан медленно повернулся вокруг, подставился, позволяя себе завязать глаза плотным куском черной ткани — видно кто-то плащ отдал на благое дело. От одежды пахло квашеной капустой и теплой печкой. Саркан содрогнулся — жар печки и горящих поленьев напоминал пыточную. Кажется, больше ставок не будет. Да и поединщиков уже выбрали — глупцы едва не передрались, рассчитывая выйти на круг. Еще бы победившему достанется мер пять, а то и шесть серебра, локоть золота — даже если и вдвоем на ногах останутся, или втроем — все равно в убытке не останутся. Да и заметно как все уже прикинули, что с двумя знаменитый поединщик справится, но вот против четверых умелых бойцов он ведь еще ни разу не выходил.
— До смерти, — хрипло провозгласил Саркан, — и без пощады.
Ему не нужно было видеть людей — он их и так чуял. Их одежда пропиталась ароматами печного дыма и недавнего обеда. Опытные бойцы перед дракой животы предпочитали не набивать, но днем запросто могли плотно перекусить. А еще эти люди слишком громко двигались: они дышали, шаркали ногами по льду, поскрипывали снежными крупинками, шелестели рубахами. Да и движение меча можно хорошо услышать — у каждого клинка свой голос, когда он режет воздух. Надо только сделать вид, что супротив четверых биться ему нелегко.
Саркан почти не бил в ответ, он легко в последнее мгновение уклонялся от замахов, подныривал под разящую руку, не позволяя загнать себя в угол. Дважды он даже нарочно подставился под меч — от таких царапин вреда для него особого не будет, зато нападающие слегка расслабятся — уж больно обильно кровь из ран хлещет. Но ведь бой-то до смерти и без пощады, потому не страшно. Первого он уложил точным ударом в горло и чуть провернул меч — не для того чтобы добить, просто следовало быстро выдернуть клинок и закрыться от слишком умелого вспарывающего удара. С выпущенными кишками даже он долго не продержиться, так что пришлось. Второго добивать не стал — метким пинком переломил ему колено и вторым ударом отшвырнул к веревкам, а то его сотоварищи уже в раж вошли, легко могли бы затоптать. Третий мягко осел на лед, придерживая впившийся под ребра меч. А четвертый сам подставился — напал сбоку, позабыв, что Саркан обоерукий боец, а перекинуть клинок в другую длань мгновенно можно.
После того как упал последний он еще поводил мечом из стороны в сторону, убеждая толпу, что и вправду ничего не видит. Люди потрясенно молчали, но даже если и кинутся мстить за братьев, сыновей — то он и с остальными справится. И тогда охоту можно будет не откладывать. Здесь всего пару сотен человек — можно начать пир, а на остатки добычи и лесное зверье подтянется. Но не бросились, разразились восторженными воплями, славя мастерство умелого бойца. Так тому и быть — пускай и дальше живут, он найдет себе пищу в другом месте. А сюда снова придет развлечься, как и приходил всю осень, лето и весну. Саркан сорвал повязку, оглядел себя — ясно теперь отчего рот слюной наполнился: полегшие бойцы его с головы до ног своей рудой обляпали. Тяжело ступая и пошатываясь, чтобы все видели, как ему тяжко пришлось, он подошел к следящему за своим выигрышем.
Монет оказалось много — благо кто-то из девок бросил ему прочную торбу. Пересыпав монеты и поблагодарив помощников, Саркан кивком подозвал трактирщика, не глядя зачерпнул из меры с золотушками.
— Всем медовухи. Да побольше. — И ссыпал еще пару пригоршней в услужливо подставленный подол жонки трактирщика. И лишь затем позволил накинуть себе на плечи тулуп.
Бочки с медовухой прикати прямо к пятачку, тут же разложили и костры для жаркого. Когда люди разгулялись настолько, что даже стали петь, Саркан, наскоро распрощавшись, двинулся за околицу. Ему предстоял неблизкий путь, да и засиживаться у людей не стоило — спину уже вовсю полосовали плети боли, так что сдерживаться было трудно. Но одно дело, если крутить его начнет в лесу — волки пусть и голодные к нему подступиться не отважатся, и совсем другое, если обряд накроет посреди селища. Но обошлось, пусть и почти бегом, а по свежему снегу да бездорожью пробираться тяжело, но до темной звезды он успел добраться до запрятанной в гущаре пещеры.
— Ты долго, — навстречу ему высунулась огромная драконья голова и приветливо пыхнула дымом. Сарканд зажмурился — драконий огонь был похож на тепло далеких звезд, вроде бы и не обжигает, но окутывает каким-то ледяным холодом. — Я беспокоился.
— Напрасно, — Саркан быстро высыпал монеты и бережно подгребал их к бокам лежащего дракона. — Я вернусь к тебе, даже если меня убьют… ты же знаешь, господин. Скажи, этого золота хватит или надо еще сходить?
— Сейчас да, — огненный дракон с любовью подгреб горы монет передними лапами. — Это будет всего лишь двухсотая линька. Она не сложная, а вот следующая будет хуже. Там у меня на шкуре будет струиться черная вязь.
— До следующей еще долго, — Саркан уселся возле драконьей пасти и привычным жестом почесал под нижней челюстью — самое чувствительное место на непробиваемой даже каленым копьем шкуре. — Целых десять лет. Спи, не бойся. Я не уйду. Вот смотри — снова цепь надел, — и в подтверждение своих слов застегнул на себе ножные кандалы. Я не уйду, только ненадолго на охоту, а потом вернусь. Спи. Хочешь я расскажу тебе про ледяного дракона, который своим дыханьем сковывает землю и погружает все живое в вечный сон…