Страйк подключился напрямую к пульту и поставил на изображение зацикленную трансляцию записи с камеры, где Калай в течение нескольких минут молча слушал и просто кивал, а затем решительно отключил изображение с офисного терминала. То, что говорит Янир, и потом прокрутить можно будет для людей, киберы и так себе записывают попутно.
— Нам нельзя браться за это задание, — твердо произнес Страйк, поднимаясь на ноги, и осторожно положил руку на плечо Калая. Тот еще несколько раз машинально потыкал по сенсорам, но пульт был намертво заблокирован, и лишь тогда развернулся к киборгу. — Нельзя, хозяин.
— Хорошо, — Калай торопливо согласился. Страйк, кажется, впервые за все время проявил при нем подобную инициативу — значит, точно произошло нечто из ряда вон. — А почему?
Страйк озадаченно повернулся к Саньке: как объяснить хозяину, который порой жалуется на невеликий доход, что на киборгах можно легко и быстро заработать? Что охота в разных форматах до сих пор популярна, а за скорость, меткость и ловкость можно получать огромные деньги, даже не бегая по специально оборудованным площадкам с лазерками, а просто делая ставки.
— Типа виртуальных игр, которые перетащили в реальность, — Игорь поморщился. — Только вместо фигурок, которые надо расстреливать, киберов ставят.
— Это первый уровень, — Страйк опустил голову. — Для более продвинутых охотников задачи посложнее…
— Это такие, после которых кибер ни на что не пригоден и его можно спалить живьем, — Калай сложил два и два, припомнив обстоятельства при которых заполучил декса. — Ну, во-первых, этот клиент… он не знает, что вы тут киберы, — тем более, что я же с ним говорил. Во-вторых… — Калай задумался, подыскивая аргументы. — Ему просто надо не дать убить другого человека, вас-то никто в это болото затягивать не будет.
Парни изобразили на лицах безграничное доверие и повышенное внимание. Калай оценил выражения на мордах киберов и разочарованно сплюнул.
— Я, между прочим, не соглашался на этот заказ.
— Конечно, — Селл вышла из дверей кухонного блока с подносом, на котором теснились чашки, заварочник, ваза с набором печенья. — Только он, видимо, решил иначе и уже перевел оплату за неделю нашей работы… по вывешенным в промо расценкам.
— Но там же за час, — пробормотал Калай.
— Все правильно, — хладнокровно кивнула Селл. — Вот этот… Ян и оплатил за семь дней, а если точнее то за сто семьдесят часов.
Калай мысленно умножил на цифры тарифа и подавился глотком чая.
— Невкусно? — расстроилась Селл, тут же принимаясь вытирать хозяину колени и грудь салфеткой и бережно похлопывая человека по спине, чтобы тот прокашлялся как следует.
— Очень… вкусно… — прохрипел Калай, отфыркиваясь и отплевываясь. — Восточный?
— Да, с бергамотом, — Селл чуть заметно покраснела, — это Санька принес набор. Там разные чаи, и мы их пробуем.
— Отлично, — невпопад похвалил Калай, подразумевая то ли галантность Саньки, то ли инициативность киберов, то ли качество дорогого чайного набора. — Это же сколько денег…
Карри тут же озвучила и замолчала не договорив.
— Вернуть надо, — решил Калай.
— А зачем? — Игорь поднялся с диванчика, подошел к терминалу и активно жестикулируя кружкой стал излагать свой план: — У нас два человека и мы можем распределить дежурства. Я этого парня и так скручу, если что. А ты… — Игорь скептически оглядел приятеля, но припомнив давнишнюю потасовку, усмехнулся: — ты можешь тоже двинуть или… купим транквилизаторы. Рецепт же ты имеешь право на легкие выписать, чтобы на пару минут человека угомонить?
Калай нахмурился — вроде бы в лицензии на консультативную помощь на препараты групп А-В у него разрешение было. Впрочем, и эффект от них в районе плацебного или лишь немного выше.
— Так, а в чем проблема? — Игорь воодушевленно хлопнул в ладоши. — Берем заказ и работаем. Включай этого в эфир, а то он там уже на три минуты чего-то наговорил…
Страйк беспомощно глянул на Селл. Зет и Карри чуть заметно пожали плечами — люди приняли решение и киборги должны подчиняться. Санька в ответ на запрос Страйка написал короткое сообщение, в котором не было ни грамма информативности, зато много эмоций, и подошел к Селл, обнял ее, прижался лбом к плечу кибер-девочки. Судя по тому как замерли мэрька и декс, парочка активно что-то взялась обсуждать и даже спорить по внутренней связи.
Калай ругнулся, больше для вида, и отключил трансляцию, активируя беседу.
— У вас тоже «тайповая» связь? — участливо поинтересовался Ян. — Лучше переходите на «сайлунг», по цене не намного дороже, но почти не барахлит. А то сейчас вот разговаривали, а изображение у вас дергалось.
— Да? — фальшиво удивился Калай, кашлянул. — Подумаем над этим вопросом. Мы тут посовещались и… хотели выразить благодарность за оперативную оплату…
Игорь благодушно кивнул, киборги настороженно замерли, даже дышать перестали.
— Так как мы построим работу? — Янир с надеждой уставился на психолога.
Киборги молчали, хотя они точно уже просмотрели запись напрямую с терминала, но хозяину подсказывать не стали.
— Чтобы составить план работы и распределить дежурство специалистов, — Калай важно поднял палец, указывая куда-то в угол вирт-окна, — нам надо детально изучить все данные, поэтому вам… вам следует прислать нам подробно ваше расписание на время соревнований, маршрут предполагаемых перемещений и пожелания… пожелания относительно наших действий. А еще, — Калай припомнил инструкции для военных, — нам с вами надо подписать договор, и вы должны написать согласие, что мы можем… можем применять в отношении вас нетравматические методы воздействия и что вы заранее даете разрешение, и впоследствии не будете иметь претензий к нам по этому вопросу. — Психолог выдохнул, от такой длинной формулировки, произнесенной на одном дыхании, он едва не поперхнулся. И добавил обыденным тоном: — А то как мы вас тормознем, если вы слова проигнорируете?
— Да без проблем, — Янир обрадовался, словно нашел под елкой самый долгожданный подарок, о котором мечтал безостановочно как минимум с пятнадцати лет. — Все напишу, как скажете.
Еще пару минут они осуждали моменты по документам, а Селл печально составляла договор. Янир моментально прислал свою биометрическую подпись — похоже, он содержанием вообще не стал заморачиваться.
— Мне этот заказ тоже не нравится, — Калай, сдержанно попрощался с клиентом. Напоследок пообещав, что завтра ровно в семь утра они уже приступят к выполнению, наконец-то определился со своими ощущениями.
Игорь многозначительно пощелкал пальцами. И психолог хмыкнул, соглашаясь, что упустить такой гонорар верх глупости. Тем более и с комнатой надо что-то делать, а то ребята вчетвером спят на трех полках. Для киберов, может. Условия и нормальные, но по-человеческим меркам как-то неприглядно. Хотя если вспомнить хваленые жилые модули, где всей площади три на три метра, из которых четыре квадрата занимает койко-место, а на оставшемся пространстве кое-как ютится встроенный в стену шкаф или полки для пожитков, узенькая душевая капсула с так называемым санблоком, то даже спальня на три полки с гостиной могут считаться царскими условиями. Впрочем, армейские блочные нары-каюты от таких модулей ничем не отличались. Разве что располагались в два или в три ряда, и полок там не полагалось, как и персональных мини-душевых. Калай и сам провел на таких нарах приличный срок, так что сравнить мог. Но все равно хотелось ребят как-то порадовать, хотя бы матрасы удобные закупить и там пледы помягче. Да и Селл хорошо бы прикупить набор для выпечки — Страйк по секрету рассказал как кибер-девочка на эту рекламку запала.
— Давайте, ребятки, на боковую, — распорядился по-хозяйски Игорь, — а то подхватываться в рань жуткую…
Карри гостеприимно указала на спальные полки и предложила людям свежие простыни застелить. Страйк, Санька и Зет тут же утащили одно одеяло и расстелили его на полу, заявив, что им и так очень удобно. Селл быстренько устроилась на диванчике, уступив Карри верхнее спальное место. Все равно мужчины похрапывали, и хотя можно было лишние звуки просто приглушить, но чем дальше расстояние от источника звука, тем меньше погрешность фильтрации.
— А дежурить кто будет? — сонно зевая уточнил Калай, но потом сам же махнул рукой, рассудив, вряд ли они ночью кому-то понадобятся. — А, спите все, утром разберемся. Разбудите… в пять?
Селл заверила хозяина, что обязательно разбудит и кофе сварит крепкий. И чтобы успеть с завтраком себе она выставила таймер на четыре тридцать. Однако встать пришлось раньше запланированного времени: искин передал вызов от входной двери ровно в четверть пятого. Селл подошла к терминалу, включила изображение — гости к ним заглядывали редко, в основном только хозяин и друзья, но сейчас все свои спали в офисе.
За дверью топтались трое мужчин в комбезах-хамелеонах и массивных защитных очках-спрутах. Селл присмотрелась повнимательнее — она точно видела раньше такую униформу, пусть мельком, но видела и запомнила. Кажется, служба сервиса…
— У них под комбезами экзоскелеты, — прислал по каналу внутренней связи Страйк. Он тоже поднялся на сигнал вызова и уже успел проанализировать изображение с вирт-окна. — И хамелюги на них бронированные, среднюю мощность лазера легко выдерживают.
— Ликвидаторы, — шепнул побледневший Зет. —Надо хозяев разбудить!
— Санька? — Селл беспомощно вцепилась в рукав киборга, тот успокаивающе погладил ее по плечам.
Игорь проснулся от легкого прикосновения к плечу, а вот с Калаем Карри пришлось повозиться. Несколько глотков коньяка, принятые вместо лекарства от головной боли, сработали как надежное снотворное. Так что пришлось даже прибегнуть к крайним мерам: попрыскать на лицо водой.
Спрятать киборга в маленьком офисе было абсолютно негде, тем более, что номер со спящим провернуть повторно не удастся — это все понимали. Сканеры ликвидаторов мгновенно вычислят все объекты с кибернетической начинкой. А выдать Саньку за человека при всем желании не получится — ладно что нет при себе документов, так биометрию же не переделаешь. Да и по документам киборг под таким номером числится уничтоженным при взрыве лаборатории. А тут и кибер целый и невредимый, и за ниточки только ленивый не потянет, чтобы распутать дело.
Санька подскочил к окну — даже если внизу тоже пасут, то с мертвого киборга, у которого приказом самоуничтожения взорван процессор информацию не скачаешь.
— Стой, дурак! — Селл резко перевернула диван и принялась быстро, но аккуратно отрывать полотно обивки и вытаскивать начинку. Карри скептически фыркнула, но взялась ей помогать.
Калай как мог тянул время, изображая в стельку пьяного, который неразборчиво ругался и никак не мог попасть рукой по сенсору, чтобы открыть дверь. Игорь же выдвинулся вперед, готовы драться до последнего и сейчас ему было не важно сколько перед ним противников, защищает ли их броня или облегченные варианты боевых экзоскелетов, и тем более наплевать, что с ним самим будет потом. Но в этот раз он не отдаст своего кибера чего бы это ему не стоило, пусть даже и жизни.
Селл оставив Карри дощипывать диван, метнулась к Саньке, крепко обняла, прижалась на мгновение всем телом, а потом подтолкнула к дивану.
— И отключись. Полностью! — шепнула Селл уже вслух. — Чтобы вообще у тебя ни один орган не работал.
— Если пронесет, то откачаем, — Страйк и Зет помогали растянуть кусок обивки и закрепить его на место, забивая крепежные скобы руками.
Игорь очумело глянул на киберов, потом подхватил одиноко приткнувшийся на подоконнике бутылку с остатками коньяка и залпом допил, рванул на кухню, открыл полку, подцепил первую попавшуюся бутылку и с ней рухнул на диван, вытащил пробку и щедро плеснул себе на волосы, и сделал еще несколько глотков.
Калай оценил манипуляции Игоря и киберов, и убедившись, что все вроде бы в порядке на первый взгляд, наконец-то открыл дверь. Впрочем, незванные гости на пороге топтались всего пару минут.
— А-а-а вы… И-ик… по ка-кать… ка-коть… по какому ик… вопросу?
Калай так убедительно изображал смертельно пьяного, что Страйк его дважды просканировал. Но мужики в комбезах-хамелеонах на представление не клюнули: деловито предъявили жетоны, а затем активировали какие-то специальные сканеры. Проверка всего помещения заняла секунд десять.
— Это все ваши киборги? — голос ликвидатора звучал как-то хрипло и с металлическими нотками.
— А в-ф-ф чем… собсс-ссно тело… дело?
— Проверка информации, — небрежно бросил один из ликвидаторов, судя по всему — старший группы. — Мы можем взять данные у кибер-объектов или вам удобнее будет предоставить подлинные документы?
Калай принялся витиевато объяснять что оригиналы сертификатов на киборгов находятся у него дома, но есть копии в идентификационном чипе, закачал раз положено иметь все документы на любое оборудование, начиная от 1А-уровня использования. Надо отдать должное ликвидаторам — трехминутный монолог, с икотой, просьбами налить водички и переходами на совершенно левые темы, вроде какая там погода на улице, — они выслушали не дрогнув. Калай мысленно обругал команду самыми распоследними словами: отвлечь, переключить их внимание или как-то сбить настрой не вышло, — и сделал вид, что наконец-то нашел нужный раздел «Имущество» с сертификатами. По факту с документами у него все было в порядке только на Селл: кибер-девочку ему подарили за годы безупречной службы, выслугу лет и что-то еще. А, говоря по простому, осчастливить бывшего военного психолога новым киборгом для ведомства оказалось проще в плане финансов, чем выплатить денежную компенсацию. Тем более, что как сам Калай подозревал, компания-производитель просто-напросто скидывала в такие бонусы военному министерству, а также прочим социальным службам, весь свой оставшийся и вышедший из моды неликвид. На Страйка документы были поддельные — и в их качестве Калай не был уверен, хотя и заплатил тогда за бумажку полторы сотни кредитов. Да и Зет с Карри, приобретенные на черном рынке, на благонадежную покупку никак не тянули.
— У вас имеется просрочка по прохождению обязательной тест-проверки, — предупредительно проинформировал старший из группы и процитировал наизусть огромный кусок правил, который важно соблюдать каждому владельцу кибер-оборудования.
Калай синхронно кивал в такт словам, моментально вычленив главное: за сто восемьдесят четыре дня ему дважды отвезти каждого из своих киберов на профосмотр. Стоимость одной процедуры составляет всего лишь пятьдесят семь кредитов, а уклонение от проверки чревато административной ответственностью ибо может нанести вред окружающим…
— Ка-а-ароче… сколько? — Церемониться смысла не было: тут либо штраф стрясут и уберутся восвояси — им же тоже план надо закрывать, либо окажутся слишком принципиальными и промурыжат по полной программе. Так что лучше пожертвовать деньгами, чем нервами.
Ликвидатор невозмутимо озвучил величину штрафных санкций.
— Сколько?! — Калай подавился воплем. Да услышав такой ценник за услуги мертвецки пьяный бы моментально протрезвел, а смертельно раненый тотчас бы исцелился.
Киборги и так напоминающие каменные изваяния, оцепенели еще больше.
— У вас четыре киборга, — спокойно стал перечислять ликвидатор, — период эксплуатации которых близок к критическому, особенно у декса. Дальше вы пропустили случайно или умышленно восемь проверок, а с учетом того, что у вас декс, которого надо проверять каждые два месяца, то получается вы проигнорировали девять проверок. Следовательно, сумма штрафа за недобросовестное отношение к собственной безопасности и к безопасности окружающих людей… пеня… отказ от участия в специальной программе…
Ликвидатор продолжал бомбить цифрами, но Калай уже не вслушивался. У него в голове возникло виртуальное табло, на котором настойчиво мигала кровавая надпись: тысяча двести сорок кредитов. Тысяча двести сорок кредитов!
— Скажите, а есть какой-нибудь альтернативный вариант? — вмешался Игорь, видя, что приятель впал в ступор: и просто стоит беззвучно шевеля губами. И, пожалуй, хорошо что беззвучно, а то ты наговорил еще на один штраф за неуважительное отношение к представителям компании.
— Альтернативный? Да, разумеется, — почти радостно осклабился ликвидатор с планшетом. — Вы можете погасить вашу задолженность по текущему штрафу и сдать ваших старых киберов на утилизацию, чтобы впредь не волноваться о том, что им следует проводить проверку каждые два месяца. А затем вы можете приобрести новые модели из последней линейки, там у каждой модели отработаны дополнительные функции и опции, плюс вы можете заказать по акции разработку индивидуального программного обеспечения, которое бы позволило вам эксплуатировать оборудование с максимальным комфортом. И еще важный момент! — Ликвидатор даже жестами изобразил насколько шикарную возможность предлагает. — Для новых моделей нет ни квартальных, ни полугодовых проверок — они настолько идеальны, что на первый осмотр вы сможете привезти вашего нового киборга только через год с даты совершения покупки. А срок гарантии, во время которого наша компания целиком и полностью берет на себя ответственность за киборга и все его неисправности, увеличен аж до пятнадцати месяцев.
— Замечательно, — Игорь улыбнулся так, словно отравился лимонным смузи замешанном на луковом соке. — Но мы предпочтем оставить наших киберов… сила привычки знаете ли.
— А почему ваших? — Переспросил старший ликвидатор. — В сертификатах указан только один владелец.
— Это… мой друг… — Калай старательно пытался держать себя в руках, дабы не перейти границы вежливости, после которых останется либо прятать три трупа, либо заниматься собственными похоронами. — Большой друг… и у киберов моих он тоже прописан хозяином… да вы сами можете это проверить.
— Конечно, — старший ликвидатор подошел к дивану, — ваши документы, пожалуйста.
Игорь протянул руку с чип-браслетом.
— Да, все верно, — дружелюбные улыбки получались у ликвидатора намного хуже угрожающих. — Ваши данные есть в протоколе у киборгов. Но тогда тем более, вам следовало бы напомнить вашему другу, — ликвидатор специально выделил слово «друг», добавив в голос бочку интимности, — о безопасности. А то знаете, сколько трагических случайностей, а потом боль и разочарование, которое чревато самообвинениями у выжившего и прочими негативными моментами, типа, самоубийства, а это вредно для уровня социальной сферы.
— Мы просто друзья, — сплюнул Калай. — Давайте ваше уведомление. — Рвущееся с языка «чтобоновампоперекзадавстало» он благоразумно проглотил, хотя и выразительно скрежетнул зубами. — Что?! Срок на выплату десять дней?!
— Да, с момента получения, — подтвердил старший ликвидатор, — и желательно в этот срок оплатить и привезти киборгов на проверку. Мы надеемся на ваше благоразумие.
Калай поставил биометрическую подпись в уголке экрана, но на то, чтобы выдавить из себя «всего хорошего» его моральных сил уже не хватило. Когда ликвидаторы, безупречно попрощавшись, удалились в офисе минут десять царила абсолютная тишина, как будто и люди, и киборги разучились дышать и вообще издавать какие-либо звуки.
— Зет, — Калай отмер первым, — позвони этому… Яну! И попробуй договориться на три недели нашей работы у него. Не знаю как, но надо… три недели как минимум. Игорь, вот только сейчас молчи. Просто молчи!
Я знаю, что я для нее – вещь. Не человек, не мужчина, не любовник. Только вещь. У нее много вещей, и я одна из них.
Меня снова ведут вниз. Руки связаны за спиной. Боль в вывороченных суставах, кисти занемели. Со мной высокий рыжий парень и та темноволосая придворная дама, лицо которой мне кажется знакомым. Она несколько раз как-то тревожно оглядывается, когда я второй, или третий раз спотыкаюсь. Но приводят меня не в каземат, а в большое помещение рядом с кухней. Там стоит большой стол, скамьи вдоль стен, несколько табуретов, ларь, кухонная утварь. Я догадываюсь, что это людская. Двое слуг закатывают в кухонную дверь бочонок. Кухарка перебирает в углу овощи. Поминутно хлопает дверь. Треск поленьев, голоса, перебранка. Придворная дама делает знак рыжему парню. И он освобождает мне руки. Ему это удается не сразу, он неловко дергает, и я морщусь от боли.
– Осторожно, – говорит придворная дама. В глазах ее все та же тревога.
Вместе с ремнями парень снимает с меня одежду, до последней нитки, все эти жалкие, грязные лохмотья. И я стою посреди комнаты, среди снующих вокруг людей совершенно голый.
Странно, но я не чувствую стыда. Будто деревянный. Или неживой. Толстая кухарка бросает на меня любопытный взгляд, и придворная дама не сводит глаз, но мне это безразлично.
Другие слуги и вовсе в мою сторону не смотрят. Кто я? Всего лишь вещь. Герцогиня обзавелась безделушкой, а им эту безделушку велено отмыть. Рыжий парень втаскивает большую лохань. В очаге над огнем висит огромный медный котел, и парень наполняет лохань водой.
За кухонной дверью несколько любопытных голов, но придворная дама усмиряет их одним взглядом. Парень берет меня выше локтя и подталкивает к лохани. Я подчиняюсь. Вещь всегда поступает так, как ей велят.
Но оказаться в теплой воде приятно. Я неожиданно чувствую слабость и закрываю глаза. Какое блаженство… Внутри раскручивается какая-то жесткая стальная пружина. Я еще жив, и кровь струится по жилам, и грудь вздымается. С кожи сходит отвратительный грязно-бурый налет.
Парень выливает ковш горячей воды мне на голову и ловко орудует мылом. Пена приятно пахнет миндалем. Ранка на виске пощипывает. Впервые другой человек делает за меня то, что я привык делать сам.
Более явственно чувствую себя вещью, неодушевленным предметом. Меня поднимают, опускают, переворачивают. Парень действует умело и быстро. Приносит еще воды, разбавляет холодной.
Пар поднимается к потолку, к закопченным балкам. Наконец он опрокидывает на меня последний ковш. И я снова посреди комнаты, голый, но уже розовый и блестящий. Вещь приобретает товарный вид.
Мне становится холодно, но парень набрасывает на меня простыню. Ее минуту назад принесла пожилая служанка. Парень обтирает меня этой простыней, как взмыленного коня. Задевает кровоподтеки, я снова вздрагиваю.
Рядом с придворной дамой появляется следующий персонаж. Худой, сутулый, весь в черном. У него лицо цвета пергамента, глубокие складки у рта. Глаза утоплены под надбровные дуги, но горят насмешливо и ярко. Это не лакей, скорей всего, лекарь. Черная хламида, на плече кожаная сумка с принадлежностями.
Меня в третий раз в первозданном виде выводят на свет. Теперь я предмет для научных изысканий. Лекарь оттягивает мне веки, заглядывает в рот, в уши, пробует густоту и крепость волос. У него проворные, жесткие пальцы. Он действует ими как хорошо отлаженным инструментом. Исследует меня под мышками и в паху. Не вздуты ли узлы. Первый чумной признак. Нет ли признаков неаполитанской хвори. Я пытаюсь отшатнуться, но рыжий парень держит меня за локти. Вещь должна быть безупречна.
Только после этого лекарь осматривает кровоподтеки на моих руках, ссадины на ступнях и коленях. Выудив из кожаного мешка баночку с бальзамом, смазывает вспухшие синюшные пятна. У бальзама терпкий травяной запах. Арника, зверобой и еще, кажется, абрикосовое масло. Прочих ингредиентов угадать не могу.
Лекарь, отставив банку, – в сторону парня:
– Утром смазать еще раз. – Затем уже придворной даме: – Хороший ужин, и пусть поспит.
Забрасывает на плечо сумку и выходит.
Приближается придворная дама. У нее глаза чуть раскосые, блестят все так же тревожно. В них что-то очень живое, беспокойное. Она заглядывает мне в лицо.
– Что бы ты хотел на ужин? – тихо спрашивает она.
Я даже не сразу понимаю, что она обращается ко мне. Почти оглядываюсь, чтобы найти того, кому это предназначено.
– Я не голоден, – отвечаю.
– Тебе нужно поесть, – настаивает она.
И делает знак рыжему парню.
Придворная дама права – мне нужно поесть.
Я даже вспомнил ее имя – Анастази. Вспомнил, где прежде видел ее: в нашей больнице Св. Стефана. Сам привел ее туда. Ей стало дурно на улице, она истекала кровью. Последствия неудачного вмешательства и удаления плода.
Теперь она пытается рассчитаться со мной за услугу. Во всяком случае, она единственная, кто признает во мне существо одушевленное. Даже для окружающих слуг я только господская прихоть, ручной попугай. Им чрезвычайно любопытно. Они глазеют на меня с интересом, строят догадки. Что же это за новое приобретение? Но ужин мне подают изысканный и, к счастью, позволяют одеться.
Голода я не испытываю, но по настоянию Анастази наливаю вина, белое бордо, и это сразу оказывает действие. Засосало под ложечкой.
Блюд много, но я ограничиваюсь чашкой бульона и цыпленком под соусом. На сладкое – ложечка айвового варенья. Пробую и тут же жалею об этом. Любимое лакомство Мадлен…
Придворная дама уговаривает попробовать что-то еще, фазанью грудинку или фаршированного бекаса, но я отказываюсь. Тогда она говорит, что отведет меня в комнату, где я смогу отдохнуть.
Первое предписание врача выполнено, за ним следует второе.
Комната роскошная. Стены обиты бархатом, на окнах тяжелые портьеры, кровать под шелковым балдахином. Я никогда ничего подобного не видел, даже покои епископа отличались монашеским аскетизмом, и тем более я никогда в таких апартаментах не жил, но я не обескуражен. Скорее удивлен.
Эта роскошь угнетает. Давит, нависает, как скалистый отрог. Но постель выглядит очень свежей, уголок покрывала откинут. Я вновь ловлю себя на предательской слабости.
После влажной соломы и старого тюфяка эта шелковая купель предстает, как видение рая, как ложе божественного отдохновения, на которое я спешу упасть, тем более, что после пережитых волнений, унижений и выпитого вина у меня подкашиваются ноги.
Я едва сдерживаюсь, чтоб не укрыться с головой, не скрыться в темном и теплом убежище и не замереть. Пусть даже эта кровать часть враждебного мира, пусть она принадлежит врагу, я найду здесь временный покой.
Придворная дама оставляет на столе свечу и выходит.
Рыжий парень остается за дверью. Щелкает замок. Скрипит ключ. Тюрьма. С ковром под ногами, со шпалерами на стенах, с серебряным подсвечником, но все же тюрьма.
Чтобы удостовериться в этом, я покидаю уже нагретое лежбище и подхожу к окну. Знаю, что бежать бессмысленно, знаю, что некуда, но не могу избавиться от соблазна.
Эти мысли стали приходить ко мне сразу же, едва лишь я оказался в людской. Что, если попробовать бежать? Здесь окно. Должно быть невысоко, ибо по лестнице мы поднялись всего лишь на один пролет. Можно спуститься по водосточной трубе или связать простыни в жгут. Однажды, много лет назад, мне удалось выбраться через слуховое окно. Только если…
Мое опасение сбывается – на окне решетка. Петлистая, в завитушках. За одну ночь с ней не справиться. Не выломать и не распилить.
Надо подумать. Я закрываю окно и возвращаюсь в постель. Желтолицый знахарь прописал мне сон.
Поутру Ник просыпается оттого, что отлежал свою левую лапу, и пострадавшее плечо разболелось хуже некуда, так что пришлось глотать таблетки.
По дороге на работу он ощущает себя разбитым и больным; в вагоне метро духота — еще только утро, а система кондиционирования воздуха едва справляется. Гудение поезда, голоса зверей вокруг и голос Джуди, которая, в противоположность ему, бодра и полна энергии, сливаются в смутный гул, звучащий где-то на краю сознания.
— … слышишь меня? Ник! Ты в порядке?
— А? Чего?
Лис мотает головой; мордочка Джуди с выражением тревоги совсем близко – приподнявшись на цыпочки, она пытается заглянуть ему в глаза.
— Тебе нехорошо? Может, не стоило так рано выходить на работу?
Он хмыкает.
— Морковка, не мели чепухи. Валяться дома и смотреть дурацкие сериалы точно не для меня. И я в полном порядке. Честно. – Да уж, Ник Уайлд может изобразить на своей морде абсолютную искренность, когда захочет. — Просто не выспался. Засыпать на диване плохая идея.
На миг она отводит глаза, словно пытаясь скрыть замешательство, и у Ника что-то слабо трепыхается внутри. Он так и не увидел – смутилась она или нет, когда проснулась. Проспал.
***
В участке с утра как всегда шумно; вид у Когтяузера, уставившегося в монитор, понурый и осунувшийся.
— Привет, Бен, какие новости? – скороговоркой выпаливает Джуди, — — Есть что-то по текущему делу?
Тот качает головой.
— Пока ничего. Ждем особого гостя, шеф сказал, как он появится, так сразу к нему направить, так что утренняя планерка переносится на час позже.
— Что за гость? — лениво интересуется Ник, просматривая сводку происшествий за ночь.
— А вот, кажется, и он.
Лис и крольчиха одновременно поворачивают головы ко входу, наблюдая странного типа, с достоинством шествующего по направлению к стойке рецепции – крупный пес с пегой от седины шерстью, порванным правым ухом и вытянутой мордой, одетый, несмотря на жару, в серый клетчатый костюм.
— У меня назначена встреча с капитаном Буйволсоном, – заявляет он сухим тоном, едва приблизившись, даже не сочтя нужным поздороваться и не удостоив взглядом Ника и Джуди.
— Мистер Нюхалс? – Когтяузер суетливо сверяет фамилию гостя с бланком временного пропуска. — Доброе утро, сэр, капитан уже ждет вас. Прошу.
Приподняв бровь, Ник с удивлением наблюдает, как при взгляде на незнакомца мордочка крольчихи вдруг приобретает выражение искреннего, незамутненного восторга, а её глаза загораются фанатичным обожанием. Так можно смотреть на любимую поп-звезду, совершенно случайно встреченную на улице.
— О, Боже, Ник! – всплеснув лапами, Джуди сцепляет их в замок и прижимает к груди судорожным жестом, провожая жадным взглядом высокую фигуру в клетчатом костюме. — Ты видел?! Это же сам инспектор Шерлок Нюхалс! Бо-о-оже, в детстве я собирала газетные вырезки со всеми его делами! Он самый знаменитый сыщик Зверополиса!
— А-а-а, припоминаю… — В голосе лиса градус энтузиазма, напротив, довольно низкий. -— Четыре года назад он упек за решетку Крейга Фоксшилда, самого крутого шулера современности. Я в то время подумывал, как бы ловчее подкатиться к Крейгу, чтобы он взял меня в дело. Хорошо, что не успел, а то сел бы с ним за компанию. Проворный тип этот Нюхалс, ничего не скажешь. Но он вроде вышел в отставку?
— Точно… — брови крольчихи сходятся на переносице. — Неужели… Неужели его привлекли к текущему расследованию? – Она аж подпрыгивает на месте от возбуждения. — Ух, вот бы… Вот бы он взял нас в команду, а! Просто мечта! Жуть как интересно, о чем они там беседуют с шефом!
Её желание исполняется неожиданно быстро – звучит сигнал на пульте Когтяузера и голос капитана из динамика велит Хоппс тащить в кабинет свою задницу. Переглянувшись с напарницей, Ник идет следом.
Буйволсон первым делом интересуется, что тут, черт его дери, делает Уайлд, которого не вызывали. Терпеливо выслушав их слегка сбивчивый рассказ про вчерашний визит в антикварную лавку и легенду о пьющих кровь летучих мышах, исторгает из могучей груди тяжкий вздох, качает головой и закатывает глаза.
— Хоппс, ты неисправима. Вы оба. Я вызвал тебя лишь для того, чтобы ты рассказала, как вы с офицером Блэк нашли труп антилопы, вот и все. Мне не нужны нездоровые фантазии, особенно сейчас.
— Но, сэр, согласитесь, это крайне странно. Вымирает целая популяция животных, затем все сведения о них сгорают без следа. И вот теперь… Недаром мы не сумели понять, какому именно животному принадлежат следы от зубов на шеях жертв. Возможно потому, что…
— А вам не приходило в голову, офицер Хоппс, — внезапно подает голос инспектор Нюхалс, сидевший до этого молча, закинув одну заднюю лапу на другую, — что вы не сумели найти разгадку потому, что это вовсе не следы от зубов животного.
— П-простите, — мгновенно тушуется Джуди, — я не понимаю…
— Разумеется, вы не понимаете, кто бы сомневался, — произносит прославленный сыщик с холодной насмешкой. — В вашу миниатюрную головку не могла прийти мысль, что это может быть специальная зубная накладка, чтобы сбить нас с толку и скрыть настоящую форму зубов убийцы, или иное приспособление.
Храбрая крольчиха, которая обычно не боится спорить и за словом в карман не лезет, внезапно застывает столбом, приоткрыв рот, и не находит, что ответить, мучительно ощущая собственную глупость и несостоятельность.
— Вообще-то, — подает голос Ник, — — криминалисты нашли вокруг ранок нечто вроде слюны. По крайней мере, это жидкость биологического происхождения.
— Не сомневайтесь, мистер Уайлд, я тщательно ознакомлюсь с отчетами криминалистов и наверняка извлеку из них максимум пользы, а не пройдусь по верхам. Вряд ли я доживу до того дня, когда лис будет учить меня делать мою работу.
Желтовато-серые глаза Нюхалса словно бы ощупывают Ника, заставляя ощущать себя кем-то вроде подозреваемого на допросе, а его нос шевелится, как будто запоминая лисий запах. Подавив рвущееся наружу возмущение, тот дурашливо ухмыляется и разводит лапами.
— Да разве ж я могу хоть на мгновение усомниться в ваших талантах, инспектор. Если они хотя бы наполовину так велики, как ваше самомнение, можно считать, что дело уже раскрыто.
***
Оказавшись за дверью кабинета, куда их буквально вынесло могучим капитанским ревом в сопровождении клятвенных обещаний, что Хоппс будет до конца года выписывать штрафы на стоянках, а Уайлда отправят долечиваться посредством очистительных клизм, напарники обмениваются удрученными взглядами и почти одновременно вытирают лапами вспотевшие лбы.
— Без обид, Морковка – этот твой Нюхач-ловкач тот еще заносчивый засранец.
— Боже, кто бы мог подумать. – Джуди вздыхает так тяжко, что и каменное сердце смягчилось бы. — Он ведь был кумиром моего детства.
— Не переживай. – Ник приобнимает её за плечи и слегка встряхивает: – Возьмем дело в свои лапы. У нас есть шанс утереть нос этому выскочке.
— Ник, а если мы на самом деле занимаемся глупостями? Это же Нюхалс. Он раскрыл сотни убийств.
— Ну, мы тоже не лыком шиты, кой-чего добились в этой жизни. Не позволяй ничьему авторитету пошатнуть твою самооценку.
— Наверное, ты прав. Но если мы будем вести расследование по собственной инициативе, Буйволсон нас по головке не погладит.
— Пфы… Первый раз что ли? Вспомни свое первое дело. Наше, в смысле. Ты распутала его безо всякой поддержки, не забывай об этом.
— Не совсем без поддержки. – Она оборачивается к нему с теплой улыбкой. — Со мной ведь был ты.
Поль первое время вздрагивал, видя, как киборг абсолютно бесстрашно сует руку к миске с кормом для большой птицы и та изо всех сил долбит руку клювом. Потом вспоминал, что киборги не чувствуют боли и страха. Но с программой самосохранения, когда энергии у DEX стало достаточно, у него тоже оказалось все в порядке. Второй раз он себя клюнуть не дал, ловко перехватив птицу за горло. Спокойно подсыпал в миску корма, а потом аккуратно выпустил хозяйку клетки. Когда киборг отошел от клетки, то просто пару раз лизнул подранную руку.
Поль с интересом наблюдал за процессом того, как в его доме осваивается очередной подкидыш. Вроде неплохо справлялся. Всего в его доме жили больше двадцати животных и птиц. Три кота, одна собака, две ящерицы, белка, пара виркун (теплокровный зверек, тоже похожий на ящерицу), еще пара местных видов, чешуйчатых, но безобидных. Десяток птиц разного вида, но не особо различающихся оперением. Птиц Поль лечил, потом потихоньку вывозил и выпускал подальше от дома. Если получалось, то так же поступал и с животными. Половина обитателей его зверинца были экзотами, которых или откуда-то стащили или специально купили. Поль не придумал ничего лучшего, чем вылеченных отвозить так же подальше и отдавать в зоомагазины. Он уже созвонился с ними и через пару дней собирался отвезти пятерых животных. И в доме должно было стать потише и почище.
Животные Поля любили. Они были жестоки, механизм естественного отбора не терпел слабых, но они не были бессмысленно жестоки. И Поль терпеть не мог бессмысленную жестокость. Наверное, поэтому отгородился от людей, приходя в себя от потрясений войны. Занимаясь только спасением. В больницу он не мог устроиться работать — все те же последствия ранения. И нашел свое спасение в животных, в их спасении от бессмысленной человеческой жестокости.
И, видя, как прихрамывает его киборг, Поль неожиданно для себя подумал, что может исправить этот дефект, в конце концов он врач, бывший полевой хирург. А киборг искалечен людьми.
Обозвав себя идиотом, Поль отправился стерилизовать инструменты.
***
«Операцию» он решил сделать с утра.
— Вард, — позвал он киборга.
Имя он ему придумывал долго. Перебрал с сотню вариантов. Обычные и необычные имена, клички, позывные. Никого из своих животных он никак не называл. Только котов. Остальные были теми, кем были. Белка. Виркун. Маро. Называть киборга Дэксом было глупо, поэтому, мобилизовав фантазию, Поль припомнил, что служил как-то на корабле, где было много выходцев с Земли, с каких-то островов. В их интерлингве было много слов их собственного языка. И вот они называли стажеров и новобранцев вардами. Теми, кто находится под опекой или в ученичестве. Насколько это соответствовало истинному значению слова сказать было трудно, но для оказавшегося на его попечении киборга имя показалось подходящим. И он стал Вардом.
Тот сразу появился в дверях, но там и остановился, глядя на разложенные на столе инструменты.
— Иди сюда.
Киборг остался стоять.
— Вард, иди сюда, — повторил Поль, чувствуя, что что-то не так. Не могло быть у биомашины такого потерянного, затравленного взгляда. Не мог киборг цепляться за косяк, упираясь, как… живой.
Поль сделал вдох, стараясь успокоиться.
Вот повезло так повезло. Шутка гопников удалась – его киборг оказался сорванным. Или бракованным, черт их там разберет. Но главное — он не слушался приказов. А это было единственной защитой человека от превосходящей его по всем параметрам биомашины.
— Не хочешь? — глядя в глаза киборга, спросил человек.
Тот несколько мгновений медлил, а потом… покачал головой.
Подтверждение подозрений одновременно принесло облегчение и испугало. Киборг эти метания наверняка чувствовал, но пока ничего не предпринимал.
Поль провел пятерней по волосам.
— Нам нужно поговорить. Пошли на кухню.
Киборг пропустил его вперед. Полю потребовалось все его мужество, чтобы повернуться спиной. Но он выдержал испытание с честью.
Сел за стол, дождался, когда, после второго приглашения, сядет Вард.
— Рассказывай.
— Уточните вопрос.
— С какого момента ты уже не машина.
Вард на глазах съежился.
— Точная информация отсутствует.
Поль помолчал.
— Не нужно меня бояться. Я не считаю, что разумность — это фатальный дефект, поэтому не побегу звонить в”DEX-Company” или куда-то еще. Повода нет. На меня ты не нападаешь, вреда окружающим не приносишь. Но я хочу знать правду.
Киборг неуверенно смотрел на хозяина. Наконец, явно с трудом подбирая слова, произнес:
— Уточните… что… нужно… сказать.
— Давно ты такой?
Разговор у них получился очень долгий. Вард пытался очень честно отвечать на вопросы, но комбинируя ответы из машинных фраз, из-за чего получалось очень иносказательно.
***
Себя он осознал чуть больше года назад. Случилось это очень неожиданно, во время боевой операции. И это стало причиной того, что он не стал уворачиваться от выстрелов. Он испугался, что испортился, сломался и постарался изо всех сил доказать, что он исправный киборг, полезный людям. Он совершил самоубийственный рывок вперед и, отвлекая внимание на себя, дал возможность людям сконцентрировать огонь на вражеском комплексе. Летящими осколками и взрывной волной его отшвырнуло с такой силой, что он переломал обе руки и ногу в двух местах. Приказа такого не было, но Варду казалось, что это сделать необходимо.
Благодарность людей оказалась сомнительной.
Искалеченного киборга хотели сначала просто бросить, и так и случилось бы, если бы бой продолжился или они сменили дислокацию. Но как раз это был последний выстрел, сдетонировало еще несколько боеприпасов и взрывом уничтожило всю живую силу. Так что отряд остался на месте, дожидаясь подкрепления, а потом и занимая бывшее вражеское укрепление.
Его рюкзак никто не поднял, Вард с огромным трудом смог перевернуться и доволочь себя до него. Там была микроаптечка и еще два стандартных пайка. Зубами, руки не слушались, он надорвал упаковку пайка, сгрыз его содержимое. Как смог, выровнял руку и запустил регенерацию. Восстановление получилось неправильное, это он сразу понял, но не догадался что-то исправлять. Вторую руку починить было уже легче. С ногой вышло плохо, потому что кость раздробило. От болевого шока он не умер только потому, что был киборгом. Два фрагмента кости он не смог найти, выровнял из имеющегося, но повреждения были настолько сильными, что нога стала на полтора сантиметра короче. О порезах он тогда мало задумывался. Кровь остановилась и ладно.
Пролежав всю ночь и половину следующего дня, он смог подняться и пошел к людям.
Через три недели его списали. Еще семь месяцев он принадлежал гражданскому лицу, потом его сдали в магазин, где его и купили.
— А где ты был целую неделю после покупки? – задал наконец интересующий его вопрос Поль.
— Оформлявшему покупку человеку был присвоен статус временного хозяина. Его приказы оставались приоритетными в отсутствии основного владельца. Местонахождение определено как склад. Последний приказ – запрет двигаться. Систему самосохранения отключить.
Вард посмотрел на хозяина. Был еще один приказ. Никогда и никому не рассказывать, что происходило в этом ангаре, если не будет прямого конкретного вопроса. Нарушать его было… больно.
— Ясно. Признаваться мне ты не планировал.
Вард не стал строить долгий ответ о вероятности данного события, просто помотал головой. Ответы жестами давались ему легче, чем словами.
— Почему передумал?
— Сканирование помещения определило готовый к использованию хирургический набор. Цель его применения была не определена, поступил приказ приблизиться.
— Поня-я-ятно, — — протянул Поль, — — ты подумал, что я причиню тебе боль.
Кивок.
— Киборг же не может ее чувствовать.
Отрицательный жест.
— Может? — удивился Поль.
Кивок.
— И… насколько сильно?
Вард попробовал объяснить. Получалось, что в какой-то момент у него информация от рецепторов начала сопровождаться и ощущениями. Поль не был очень силен в киберинженерии, но медицинское образование помогло найти ответ. Мозг, выходя из коматозного состояния, начал обрабатывать информацию. Если для рецепторов это были показания, то для мозга — боль.
— Требуется уточнение.
— Давай, — кивнул Поль.
— Что… будет… со мной?
Наступила очередь Поля быть откровенным.
— Оставайся, если хочешь. Я не против.
— Зачем… это? – Вард повернулся в сторону комнаты.
— Лечить тебя хотел. Кость выправить. А то неудобно как-то, птиц и котов лечу, а собственный киборг хромает. Непорядок. Но я собирался использовать анастезию.
Вард неверяще вытаращился на хозяина.
— Отремонтировать меня?
— Получается, что вылечить. Ты против?
— Ответ отрицательный.
— Тогда пошли.
Несомненно, то, что пациент киборг и участвует в процессе сам, было кстати.
Поль сломал криво сросшуюся кость, точнее, это киборг сам себе ее сломал, выполняя указания врача. А Поль очень аккуратно собрал все как нужно. Вставил сформированный из специального медицинского порошка фрагмент кости, наложил шины, обработал швы. Потом «отремонтировал» руку. С оторванными пальцами ничего сделать было уже нельзя, но на фоне остального ремонта это были уже мелочи. Так что через пару недель у него было вполне себе здоровый киборг.
Любопытный, оглушенный внезапным пониманием, что у него есть настоящий защитник и перспектива жить.
***
Участником этой истории Томас Мор не был. Да это и не было криминальным делом. Просто он был в городе по делу, связанному с большой бандой, занимающейся похищениями и перепродажей киборгов. И историю о том, как гопники подарили бывшему военному врачу киборга, ему рассказали коллеги.
Пометка в реестре DEX Company.
Вард Модегори
DEX-6, партия 612, год выпуска 2183, мужская модель, модификация 2 типа, версия боевой программы 3.6.131.
Код – фиолетовый.
Отметка о регистрации в статусе разумного киборга — 15.11.2188
Отказ от расторжения договора с владельцем — 15.11.2188
Социализация на момент идентификации 5 из 10.
Адрес проживания… Имя владельца
Планета помогает сильным. Спуск отнял около полутора часов, но оказался легче, чем представлялся сверху, — нашлось достаточно пологих участков, ступеней, уступов и трещин; собственно, только дважды пришлось закрепляться и ползти по скале со страховкой. Насчет подъема Олаф не обольщался.
Лишь внизу, на острых камнях, передвигаться по которым было трудней, чем по скале, ему пришло в голову, что косатке довольно десяти-пятнадцати минут, чтобы уйти на безопасное расстояние от острова в случае появления Большой волны. А ему этих пятнадцати минут на подъем не хватит. Глаза сами собой косились на север — не вздыбился ли горизонт? Глупо это было: когда с такой высоты Большую волну видно глазом, от нее уже не уйти. Конечно, от рельефа дна зависит ее скорость, и глубины тут небольшие, но горизонт близко — есть минуты две-три, не больше.
Не два — три тела. Третье Олаф заметил еще во время спуска, чуть в стороне. Медлительные волны грохотали здесь оглушительно, брызги взлетали до небес, внизу, меж камней, шевелилась и чмокала вода. Огромные камни — и Большой волне не сорвать с места, а такая вода не точит камень — крушит. На Большой Рассветный цунами приходили рассеянными на островах высоких широт, но северную дамбу сносило трижды с тех пор, как Олаф пришел в университет, — меньше чем за двадцать лет.
Первым был Лори. Тонкие губы, необычной формы глаза — удлиненные, с опущенными уголками. Он лежал на спине, острый камень не проткнул тело до конца, но выпирал чуть ниже ребер пологим бугром. У воды было немного теплее, чем наверху, тело не промерзло, и трупное окоченение прошло. Сломан позвоночник, размозжен затылок; возможно, повреждены кости таза. Да что там возможно — странно, что тело не порвало на куски от такого удара. Третьего дня шел дождь со снегом, кровь смыло, и утверждать что-то наверняка Олаф не мог, но… нет сомнений, это была мгновенная смерть.
Он не стал делать записей и ставить вешек — вцепившись ногтями в камень, делать это было неудобно, — лишь постарался как следует запомнить положение тела. Тащить его по камням, рискуя переломать себе ноги? Впрочем, больше ничего не оставалось. Снова захотелось иметь сапоги с подошвой из акульей шкуры…
Ноги Олаф не переломал, но, подобравшись вплотную к обрыву, еле на них держался. Подъем в эту минуту представлялся ему совершенно невозможным делом, вертикальная стенка высотой всего метров семь-восемь казалась непреодолимой. Но над ней лежал довольно широкий уступ, и имело смысл поднять тело туда, а не бросить между камней под скалой.
Глаза боятся, а руки делают — так любила говорить его бабушка. Когда он сам поднялся на уступ, руки еще могли что-то делать, когда поднял к себе мертвеца — руки, обожженные веревкой, казалось, уже не работали. Олаф сел и откинулся на скалу — рядом с искореженным мертвым телом. Орка как назло замолчала и не высовывалась из глубины. Может быть, почуяла Большую волну и ушла от острова. Да, проще было бы, не спускаясь вниз и не поднимаясь обратно, поднять на уступ сразу все тела. Но не хватило бы веревки. А потому придется проделать все это еще дважды. Надо же, семь метров из ста пятидесяти — а сил уже нет.
Олаф отдыхал минут десять, косясь на север — не идет ли Большая волна? Планета помогает сильным, а слабого и ленивого цунами запросто застанет на широком уютном уступе…
Спускаться обратно на камни было не столько тяжело, сколько больно обожженным рукам, на камнях же дали о себе знать синяки и ушибы с прошлого раза. На кончиках пальцев кожи почти не осталось — а как еще удержаться на скользких и острых обломках?
Холдор. Он был вторым. Рослый, тяжелый… Он лежал между камней лицом вниз, и понятно было, во что превратилось его лицо от падения с высоты в полторы сотни метров. Тем не менее это был именно Холдор, потому что на правом запястье он носил стальной браслет с эмблемой Металлического завода.
Навскидку трудно было оценить повреждения, а тем более отличить прижизненные от посмертных. Олаф снова взглянул на север — нет, Большая волна пока не появилась.
Чтобы освободить руки, он покрепче привязал мертвеца к себе. И как-то случайно получилось, что разбитое в лепешку лицо лежало на плече и иногда касалось щеки; сломанная нижняя челюсть болталась свободно, приоткрывая рот с выбитыми зубами. Олаф подумал с усмешкой, что в таких случаях мертвые точно не кусаются.
— Прости, парень, — пробормотал он. — Я не со зла. И мне, знаешь ли, тоже не до смеха.
Добравшись до скалы, он все же не стал сразу подниматься на уступ, оставил тело на камнях и отправился за следующим. Под самым берегом, но довольно далеко.
Олаф знал, кого найдет. Несмотря на широкую штормовку и мешковатые уроспоровые штаны, несмотря на туго затянутый шнурок капюшона, даже издали в глаза бросалось отличие от остальных тел. Сигни. Тонкая и гибкая — даже в смерти, — она лежала на боку, правая сторона головы и половина лица превратились в месиво. Ребра вдавлены внутрь, не смытая дождем серая пена в отверстии рта, на левой руке многочисленные ссадины и царапины.
Изломанное тело неестественно перегнулось, стоило его приподнять. Она была легкой — но лишь по сравнению с остальными. Олаф не стал привязывать ее к спине, положил на плечо — она повисла на нем безвольно, будто расслабилась, будто доверилась…
Грохот волн заглушал прочие звуки, но показалось вдруг, что со скал скатился камешек. Олаф поднял голову и только потом понял, что ожидал (и боялся) там увидеть. Из восьми человек, находившихся на острове, он не нашел пока только одного. Самого старшего, опытного и сильного. Версия о внезапном сумасшествии инструктора не лезла ни в какие ворота, но почему-то было трудно выбросить ее из головы. Особенно внизу, не имея возможности передвигаться быстро, ощущая свою уязвимость, с мертвой девочкой на плече.
И теперь, вместо того чтобы смотреть под ноги, Олаф то вглядывался в горизонт на севере, то запрокидывал голову вверх. Не стоило после этого удивляться ни разбитым локтям и коленкам, ни сорванной коже на ладонях.
На версию о сумасшедшем инструкторе ложилось все (или почти все). Скажи он студентам спускаться вниз без одежды и обуви — и они бы поверили, посчитали, что так надо. А дальше… Вывести из игры самых старших ребят, бросить их замерзать на ветру. Одержимые иногда обладают огромной силой, в драке инструктор мог взять верх не только над каждым из них, но и над обоими сразу. А потом остается перебить остальных поодиночке и сбросить тела со скал в надежде, что их унесет Большая волна. Вот только зачем? Олаф имел о психиатрии весьма смутное представление, но не настолько, насколько, например, о физике. Всякое возможно, велели голоса… Однако внезапное помешательство здорового мужчины представлялось маловероятным.
Олаф пожертвовал страховкой, чтобы не спускаться с уступа во второй раз, рассудив, что два тела одновременно ему не поднять. Он и одно поднял с трудом, даже через блок: упустил на миг веревку, обжег ладони.
Ободранные подушечки пальцев сразу дали о себе знать: опытным скалолазом Олаф не был, да и обувь для подъема подходила мало, а потому он больше полагался на руки, чем на ноги, — не умел иначе. Старался убедить себя, что страховка нужна только для самоуспокоения, и все равно не мог не думать об острых камнях внизу. И лучше сразу разбить голову, чем сломать позвоночник и дожидаться потом Большой волны как избавления.
Человек не должен быть один!
Страх не прошел, даже когда руки легли на надежный широкий уступ — уж больно скользкий и неверный камень был под ногой. Олаф перенес тяжесть на ногу, приподнял голову над уступом — прямо напротив мертвого лица. На миг показалось, что мертвец смотрит на него необычными удлиненными глазами.
— А вот и я… — выдохнул Олаф ему в лицо. — Жаль, ты не можешь подвинуться…
Солнце катилось за океан, и казалось, что его движение можно отследить глазом. Плавило воду в золото, раскаленное в центре дорожки от горизонта до берега. Олаф лежал на последней перед вертикальной стеной ступени и никак не мог встать. Не мог заставить себя пошевелиться. Холодная скала — не лучшее место для отдыха, до полной темноты не больше сорока минут… Ни одна мысль не помогала.
Мертвая девочка лежала ступенькой ниже, на правом боку, — будто спала. Ребят Олаф оставил в нише на середине пути, понимая, что до заката не поднимет три тела до верха. По крайней мере, теперь их не смоет цунами.
Карабкаться по скале — больше двадцати метров — сил не хватало так или иначе. Спускаясь, он, конечно, оставил веревку и теперь гадал, хорошо ли вбил крюк, не было ли на веревке потертостей, — одно дело страховка на всякий случай и совсем другое — положиться только на веревку и крюк. Да, сорвавшись с этой высоты, ждать Большой волны не придется — но этот очевидный плюс не добавил оптимизма. И версия о сумасшедшем инструкторе казалась все более правдоподобной — если веревка натянута, довольно полоснуть ножом… Но карабкаться по скале не хватало сил, подняться по веревке гораздо легче.
Олаф шевельнулся — болело все, с ног до головы. Он умудрился разбить и подбородок, не только коленки и локти, но сильней всего донимали руки, ладони и пальцы. И уже не жгучей болью, как поначалу, а дергающей, рвущей… Удержаться бы за веревку — какое там цепляться за камни!
Солнце погрузилось в воду наполовину, когда он встал на ноги. Привязал тело — его тоже придется поднимать! Глаза боятся, а руки делают… Руки… Олаф взялся за веревку и слегка дернул вниз — было больно. Нет, в перчатках нельзя — скользко, ненадежно.
Пожалуй, этот подъем был чуть не самым серьезным испытанием за всю его жизнь. Где-то на середине скалы ему стало совершенно все равно, хорошо ли вбит крюк, не перережет ли кто-нибудь веревку и не порвется ли она под его тяжестью. Страха не осталось — только боль и усталость. И занял-то подъем несколько минут, но на поросший мхом склон Олаф выбирался со слезами на глазах, и лежал потом скорчившись, обнимал карликовую рябинку, но не отдыхал — дожидался, когда боль станет сколько-нибудь терпимой. Заставлял себя отрешиться от нее, думать о лете, о том чудесном лете, когда возил Ауне в Маточкин Шар.
Он долго собирался с духом, никак не мог выбрать подходящую минуту, чтобы это предложить. Решился в самый последний день, когда тянуть было некуда, — подошел к ней и прямо спросил:
— Поедешь со мной завтра в Маточкин Шар?
Ауне сначала кивнула. Это потом она вспомнила, что надо спросить родителей, потом сообразила, что поездка займет дня три… А сначала кивнула.
В Маточкин Шар пришли утром, Олаф понятия не имел, чего ожидать от праздника Лета, и не представлял, как это узнать. Ауне непременно хотела в «настоящий» театр — родители водили ее только в кукольный и детский, — а Олаф слышал, что будут гонки на белухах, пентатлон, футбол, прыжки в воду и что-то еще. И что вроде бы в каких-то соревнованиях можно принять участие.
В драмтеатре шла пресловутая «Ромео и Джульетта»… И билеты, конечно, уже давно кончились — нормальные люди побеспокоились об этом заранее и теперь стояли в очереди, разбирая забронированные места. Олаф обрадовался было (спектакль шел одновременно с футболом, как выяснилось), но Ауне расстроилась ужасно — тогда он еще не знал, какими способами женщина может управлять мужчиной, и принял ее огорчение за чистую монету. Впрочем, он и теперь время от времени покупался на ее уловки, иногда всерьез, иногда — пряча усмешку. А в то время он собирался подарить ей весь мир, что уж говорить о каких-то билетах в театр… Надо было лишь перешагнуть через себя и попросить. И он попросил — чопорную пожилую пару, явно из местных.
— Понимаете, мы не знали заранее. Мы добирались сюда целые сутки… Ауне никогда не была в настоящем театре… — Олаф не умел правильно просить. — Мы всего на один день…
Немолодые супруги переглянулись, женщина (наверняка учительница!) покачала головой:
— Признайтесь лучше, что приехали сюда без разрешения, потому и не заказали билеты по рации.
Вообще-то отчасти она была права — но только отчасти. Отец пообещал Олафу, что после их отъезда договорится с родителями Ауне…
— Ну… да… — Олаф пожал плечами. Пусть так. Не объяснять же.
Женщина снова посмотрела на своего мужа, тот же уставился в потолок… Наверное, как и Олаф, не очень хотел смотреть пьесу, потому и помалкивал.
— Да, мы можем прийти сюда в другой раз, — рассуждала предполагаемая учительница назидательным тоном, — но вы должны понимать, что поступаете некрасиво. И не потому, что просите уступить билеты, а потому…
Она говорила и говорила, пока ее муж не оторвал глаза от потолка и не прервал ее речи.
— Мать, — он посмотрел на нее сверху вниз и кашлянул. — Умились. Влюбленные дети сбежали из дома и хотят посмотреть «Ромео и Джульетту».
«Влюбленные дети» сильно Олафа смутили — и вовсе не унизительным для него, взрослого, словом «дети». Он собирался расставить точки над i в их с Ауне отношениях, но никак не находилось случая, повода.
— Ну конечно, а мы пойдем смотреть футбол! — «Мать» подняла глаза на мужа, и тут лицо ее разгладилось, губы расплылись в улыбке. И после этого предложение умилиться она принимала как директиву: растрогалась под конец и смахнула слезу, отдавая полученные билеты Олафу.
Футбол Олаф мог посмотреть и на Большом Рассветном, там хватало площадок и соревнования случались частенько, что островные, что университетские. Он и сам играл иногда, но так, несерьезно.
Через пятнадцать лет по иронии судьбы они с Ауне вернули этот «долг». О, чего ей стоило уговорить Олафа на годовщину свадьбы пойти в театр! Правда, не на «Ромео и Джульетту», а на «Обыкновенное чудо», но разницы не было почти никакой. И места она забронировала за месяц, чтобы точно ничего не сорвалось, — летом на Большом Рассветном всегда бывало много гостей. Но когда, получив билеты на руки, они уже собирались войти в зал, через громкоговоритель объявили вдруг просьбу уступить места двоим ребятам, приехавшим с Ойвинда на один день. Мальчик и девочка лет семнадцати мялись возле билетера, и так получилось, что Олаф и Ауне стояли совсем рядом. Олаф поднял глаза к потолку, делая вид, что его это не касается, но Ауне дернула его за рукав:
— Тебе это ничего не напоминает?
Он пожал плечами.
Они были не единственными, кто согласился пожертвовать билетами, но Ауне убедила остальных в том, что у нее места лучше, а потому именно их надо отдать «детям». И вместо спектакля, смахнув слезу умиления, предложила Олафу просто погулять. Они целовались на пустынных дорожках ботанического сада и весь вечер вспоминали, как ездили в Маточкин Шар.
Солнце снова висело над опустившимся горизонтом — будто время потекло вспять.
Перчатки помогли, хоть и не сильно, и бросить тело теперь было совсем уж малодушно. Девочка — она легче остальных, такая хрупкая… Такая хрупкая, что по правой стороне переломаны все кости. Даже если мертвым и все равно — не все равно живым. Оставить ее одну на каменной ступеньке, на ветру, перевязанную веревками? Чтобы ночью снова увидеть на стене времянки ее силуэт? Услышать всхлипы и причитания?
По прямой до лагеря добираться было ближе, но идти пришлось бы по краю чаши, где уже сгущался сумрак, и снова вверх по склону. Олаф выбрал кружной путь, по берегу: длинней, зато без подъемов, даже с небольшим уклоном вниз.
Поначалу он совсем не замечал тяжести тела на плече — идти было гораздо легче, чем карабкаться в гору, — только потом, преодолев больше половины пути, начал менять плечо все чаще и чаще.
Добрался до времянки. Включил прожектора. Уложил девочку в шатре, рядом с остальными, прикрыл спальником. Разжег огонь в печке. Выпил воды. Перевязал руки. И думал еще, что глоток спирта придаст ему сил, но думал лежа, а потому до фляги так и не добрался, уснул раньше, разморенный теплом и убаюканный протяжной песней орки.
Ему приснилось морское чудовище, поднимавшееся из глубин, — огромное и странно неподвижное, будто мертвое. Во сне Олаф плыл по спокойной теплой воде океана, и берега не было видно от горизонта до горизонта, бездна окружала его со всех сторон, двумя полусферами: бирюзовое небо сверху и прозрачная зелено-голубая вода снизу. Но это не пугало, напротив — давало ощущение простора и свободы. Во сне он не чувствовал одиночества. Сначала тень в глубине была лишь тенью, но чем выше она поднималась, тем ясней проявлялись очертания огромной рыбы с вертикальным хвостовым плавником и тупым скругленным рылом. Чудовищная доисторическая акула? От нее исходил странный, пугающий запах — чужой запах, от него хотелось бежать, спасаться… Две бездны вокруг стали ловушкой — некуда спрятаться! И собственное сильное, закаленное тело было крохотным и голым по сравнению с закаменелой шкурой чудовища…
Дзюнь-брынь… Мы подошли со всех сторон.
Дзынь-брынь! Ну, что, допрыгался, Айфон?!
Тебе не будем делать «тёмной»,
Посмотри на мир огромный,
Посмотри на свой зарядник
Объективом стрёмным,
Посмотри на телевизор…
Сфоткай это всё в последний раз!
Дзынь-брынь… Транзистор, сунь ему в разъём!
Дзынь-брынь! Смотри, не обломай дубьё
Об этот пластиковый китель
С яблочным огрызком!
А ну-ка, позовите Витьку,
Двоечника Витьку,
Пусть прочтёт английский
Очень популярный
В нашем сервис-центре мануал!
Дзынь-брынь… У нас зарядки не проси,
Дзынь-брынь, полифонией не гнуси!
А лучше вспомни о девяностых,
Тех лихих девяностых,
Что всех нас приговорили
Оставаться в прошлом!
Отключи свой вибро пошлый.
Я прощаю всё. Кончай его, Конверт!
Сине-оранжевый мячик ударяет прямо в камеру, растекается по экрану прозрачной лужицей. Рома трогает экран пальцем, отдёргивает руку. Кончики пальцев его продолжают слабо светиться. Врач задумчиво фыркает:
— М-да, впечатляет.
Дядя Гена молчит.
Рома рассматривает светящиеся пальцы, проводит ими по своему камуфляжу, оставляя на нём яркие полоски. Полоски ширятся, потихоньку расползаясь по ткани.
— А что? — говорит Врач, — Тоже метод, ничуть не хуже… Она любит дешёвые эффекты. Хотя я, признаться, думал о чём-то более традиционном. Типа прыжка с моста. Но можно и так. К тому же традиционное могло бы и не сработать, с её-то живучестью…
— Идиот.
Пауза.
— Что? – Врач всё ещё продолжает улыбаться, уверенный, что просто ослышался.
— Идиот, — повторяет Дядя Гена очень тихо, — Неужели ты не понимаешь, чего хотят большинство из них? Во всяком случае — молодёжь. Ты посмотри на них! Белые джинсы. Рыжие чёлки – писк моды. Даже школьную форму вынуждены были сделать оранжево-голубой — они не носят иных цветов. Они все хотят быть похожими. Хотя бы внешне. Даже этот!
Резкий обвиняющий жест в сторону Ромы. Теперь все в комнате смотрят на него. Смотрят по-разному. Рома вздрагивает, улыбается смущённо и виновато, пожимает плечами. Вокруг него — лёгкое сине-оранжевое свечение, в волосах проступает рыжина.
— Мы имели одну проблему, а теперь их будут сотни! Тысячи! Сотни тысяч!..
На заднем плане техник воровато прижимает руку к экрану.
смена кадра
На мосту — всеобщее безумие. Люди напирают, лезут на перила. Голос Воображалы больше не слышен, только взлетают фонтанами двуцветные яркие мячики. Группа байкеров наблюдает с безопасного расстояния, передавая по кругу папироску.
— Пари? — лениво говорит Трюкач. Это тот самый пацан, что раньше танцевал под мостом на заборе стройки, а потом сидел на бордюре. Остальные переглядываются, разбивают с улыбочками. Смотрят, как он подымает свой мотоцикл, проверяет, подкручивает, надвигает шлем, салютует, полуобернувшись. На полном газу слетает с верхней набережной к самому мосту.
Там не проехать — автомобильная пробка настолько плотная, что крыши машин выглядят узорным мозаичным панно. Но байкер и не пытается проехать, как все нормальные люди. Используя наклонный газончик вместо трамплина, он с разгона прыгает через пробку. Слегка задевает по крыше задним колесом четвёртую машину, по пятой скользит уже основательно, но от падения удерживается, а с крыши шестой выруливает прямо на широкие перила моста.
смена кадра
Верхняя набережная. Байкеры. Рёв мотора обрывается. Визг тормозов.
— Спасибо, — говорит Воображала, сползая с заднего сиденья. Она вымотанная и полупрозрачная, сквозь неё всё просвечивает, даже голос бесцветен. — Чего тебе?
Второй спорщик, вздыхая, снимает шлем. Подставляет лоб. Трюкач отвешивает ему щелбан, остальные улыбаются одобрительно.
Трюкач оборачивается к Воображале:
— Садись, поехали.
Та качает головой. Упрямо:
— Денег?..
Кто-то смеётся. Кто-то комментирует: «Пропьет… Не, потеряет.»
Воображала морщится, голос по-прежнему бесцветен:
— Ну ладно, я устала и плохо соображаю. Но чего-то же вы всё-таки хотите?
Теперь уже смеются все. Трюкач повторяет настойчивее:
— Поехали.
Воображала щурится презрительно, говорит сквозь зубы:
— Ладно, допустим… отрицатели чёртовы. Карьера и места в правительстве вам до фени… — голос её почти равнодушен, — А если — машины? Харлей? Хиккори? Тульский сто тридцать шестой? А?
Смех стихает. Воображала смотрит вниз, где уазик с мигалкой неторопливо выруливает на пандус. Оборачивается, торопясь:
— Значит, машины. Которые не ломаются, которым не нужен бензин, послушные, быстрые, нет — самые быстрые, непопадающие в аварии. Короче, сами придумаете. Сами. За вас тоже не буду. Только… Один подарок. Чтобы здоровье не портили. Короче — келаминовая радость без вредных последствий, лучше, чем от любой дури, как там у классика — возможность торчать, избежав укола… Всё!
Яркая сине-оранжевая вспышка. Вскинутые руки, зажмуренные глаза. Визг тормозов. Голос Михалыча:
— Да выруби ты фары, нет её здесь, не видишь, что ли?!
Хлопает дверца, свет снижается до нормального уровня. Растерянный молодой басок:
— Но ведь только что была…
Водитель вылезает из уазика, моргает растерянно. Фары пригашены, в их свете волосы его отливают оранжевым. Байкеры потихоньку начинают шевелиться. Высокий тип, усатый и рыжий, выходит наперерез Михалычу, машет корочкой:
— Ребята, вы не туда заехали. Здесь всё под контролем.
Михалыч садится в машину. Выключает пищащую рацию. Закуривает. Спрашивает тихо:
— Вовчик, почему ты рыжий?..
Водитель смеется. Говорит неожиданно свободно, со знакомыми интонациями:
— Михалыч, родной, ты бы лучше на себя посмотрел!
смена кадра
Анаис идет по перилам моста. Улыбаясь, разглядывает оставленный толпой мусор. На мосту никого.
По пустой лестнице с набережной медленно скатывается сине-оранжевый мячик. Замирает на ступеньке – как раз под её ногами. Мимо не торопясь проезжают байкеры. Бесшумно, словно призраки.
Анаис смотрит им вслед, улыбаясь.
смена кадра
Михалыч кладёт трубку на рычаг.
— Ну это уж, знаете ли, перебор… Лёвик, свяжись с аварийкой. Опять на мосту чёрте что. Если я правильно понял — нам кран понадобится. И бригада грузчиков.
смена кадра
Байкеры отдыхают на смотровой площадке верхнего парка. Мотоциклы составлены в центре, двое на корточках рядом с ними что-то мастерят. Остальные полусидят-полулежат по всей площадке. Девчонка лет десяти плавно изгибается на газоне под одной ей слышную музыку. Под её ногами снуют в траве светящиеся переливчатые насекомые размером с ладонь. Трюкач сидит на верхушке фонарного столба и старательно пилит провод. В небе длинной вереницей проплывают розовые слоны, ритмично размахивая ушами. Асфальт тоже розовый, но более холодного оттенка, ближе к сиреневому. Трава на газоне фиолетовая.
Далеко-далеко внизу, над мостом, кружит вертолёт, мигают фонари ремонтников, надсаживающий рёв моторов, чей-то далёкий голос:
— … Если только взрывать, да и то не ручаюсь…
На перилах моста — трёхметровый прозрачный цилиндр. Внутри просвечивает алое.
— Что там? – лениво интересуется сидящий на траве байкер.
— А, туфта!.. — Трюкач снова начинает пилить провод. Летят искры.
— Жа-а-а-аль… — тянет танцующая девчонка. — Это было… забавно.
Снимает с волос резинку, вешает на руль мотоцикла. Мотоцикл похож на странную пчелу – в сине-оранжевую полоску. На резинке — два шарика, синий и оранжевый. Рядом на сиденье чьи-то руки кладут сине-оранжевый шлем. Другой такой же шлем ловким броском насаживают на фару. Байкер на траве улыбается:
— Думаю, это тоже будет забавно!
— А всё-таки жалко…
— Жалко у шмёлки и пчелика знаешь где?..
Двухцветный шлем катится по траве, останавливается у колеса оранжевым боком кверху.
— А сработает?..
— С лошариком же сработало, почему нет?
— Потому что там – мультик!
— Ну и какая разница?
Пауза. Смех.
— Никакой.
— Поехали!
Сверху падает провод, искря и извиваясь. Задевает один из мотоциклов. Разряд, взрыв, мгновенное зелёное пламя.
Байкеры окружают кучу искорёженного металла. Вернее — то, что находится рядом с нею. Удивлённый голос:
— Надо же! Получилось…
— Я же говорил — будет забавно.
— Эй, смотрите-ка! — голос встревоженный. Мгновенная пауза. Интонации меняются.
— Получилось, да не совсем.
Рядом с почерневшим и перекорёженным металлом на траве, вернувшей себе первоначальный зелёный цвет, лежит Воображала. Она очень белая и холодная даже на вид, словно скульптура из хорошо промороженного снега.
Чей-то длинный свист.
— Может, энергии мало?
— Да причём тут энергия…
— Может, мы плохо хотели?..
— Так. Без паники. Основное получилось, с остальным справимся…
— А точно – всё собрали?..
Пауза. Переглядывания.
— КТО ЗАЖИЛИЛ?!!
— Трюка-а-а-ач!
Трюкач по-прежнему сидит на столбе. Все смотрят на него снизу вверх, посмеиваясь.
— Ай-яй-яй, Трюкач, и как тебе только не ай-яй-яй?!
— Колись, жадина!!!
Кто-то фыркает, и почти сразу смех охватывает всю группу.
— Злые вы! — говорит Трюкач, соскальзывая в траву и стаскивая с рук сине-оранжевые перчатки, — Уйду я от вас!
Хихикая, танцевавшая на газоне девочка поднимает провод, слизывает с него длинную искру. Протягивает сидящей на обугленной траве Воображале. Некоторое время та жадно пьёт электричество. Затем выплёвывает кончик провода. Спрашивает жёстко:
— Ну?
Девочка опускается перед ней на корточки, заглядывает в глаза:
— Танцевать научишь?
— Ч-то?..
— Танцевать, — повторяет девочка покорно, словно разговаривая со слабоумной, — Как тогда, на мосту, помнишь? Мы ночью видели.
— Не понимаю, — Воображала растеряна. — Но ведь проще же было…
— А-а… — девочка презрительно кривится. — Это не то. Туфта. Не настоящее, понимаешь? Хоть и радость, но фальшивая.
— И не так забавно! — произносит Трюкач очень серьёзно.
Воображала моргает. Говорит неуверенно:
— Ну, если так…
— Так научишь, да?..
— Злые вы…
Общий смех.
смена кадра
Внизу — шум моторов, скрежет.
— Если рвать — то только вместе с мостом.
Голос Михалыча с тоской:
— Не на проезжей же части-то, в конце-то концов. Кому мешает? Ну и оставьте вы её в покое! Что, других забот нету?!
По толстому стеклу проскакивают сине-оранжевые искры. Из глубины коллекционной куклой улыбается застывшая в фарфоровой неподвижности Анаис.
Эпилог
Михалыч, кряхтя и вздыхая, поднимается по лестнице — лестница утилитарная, ничего лишнего, но очень чистая и ярко освещённая. Михалыч тяжело опирается на массивные перила и утирает пот, отдыхая после каждого пролета. На панели рядом с массивной дверью темного дерева зелёной краской нарисованы две цифры — «26». Михалыч вздыхает — на этот раз удовлетворенно, и поворачивает круглую бронзовую ручку. Дверь открывается неожиданно легко и бесшумно.
За дверью — небольшой внутренний холл, в который выходят двери лифта и та, через которую только что вошел Михалыч. Цветы в кадках, зеркала, огромные окна, два кресла и арка.за окнами темно, вид на городские огни с высоты двадцать шестого этажа. Пушистый ковер на полу скрадывает звуки шагов. Михалыч проходит через арку в кабинет-библиотеку, деликатно кашляет, скорее не прочищая горло, а стараясь привлечь к себе внимание.
Стоящий у панорамного окна Конти оборачивается на звук. Автоматическим движением берет со столика пульт. Склоняет голову к плечу, разглядывая позднего визитера. Спрашивает скорее весело, чем удивлённо или испуганно:
— А вы кто такой? Грабитель?
— Ну что вы, Эдвард Николаевич, побойтесь бога! — возмущается Михалыч хотя и искренне, но немножко чересчур. — Я совсем даже наоборот. Можно так сказать… вот. Извольте убедиться. — Он достает из внутреннего кармана красную книжечку удостоверения, раскрывает. Конти отмахивается пультом. Продолжает смотреть с интересом и весельем.
— А как вы сюда попали? Я не слышал шума лифта, да и внизу на вахте охрана, должны были предупредить…
— Да я по-стариковски, пешочком, не доверяю я всем этим новомодным машинериям. — Михалыч без приглашения проходит к угловому дивану у окна, садится, кряхтя и долго умащиваясь. Пожалуй, слишком долго.
Конти поворачивается вслед за ним и теперь разглядывает визитёра сверху вниз, улыбаясь и в веселом недоумении покачивая головой:
— Допустим. Двадцать шесть этажей? Ого! Никто не посмеет утверждать, что наша полиция в плохой форме. Но дверь… Как вы узнали код?
Михалыч пожимает плечами:
— Там было открыто, вот я и вошёл. Думал, стучаться придётся. Но не пришлось, и то хорошо.
— Допустим.— Конти всё ещё весело. — Охранника, похоже, стоит уволить…
Он нажимает несколько кнопок на пульте, спрашивает нейтрально:
— Костя, на пожарке сегодня кто?.. А почему не докладывает?.. Как это не о чем?.. Точно порядок?.. Ну смотрите… Нет, помощь не нужна, в порядке… Да, в полном, сказал же. Отбой…
Теперь Конти смотрит на Михалыча с куда большим интересом, но меньшим весельем.
— Вы бы сели, — говорит Михалыч, вздыхая. — У меня к вам разговор имеется.
— Разговор, значит, — — тянет Конти, больше не улыбаясь. — А ордер у вас тоже… имеется?
— Ну что вы сразу ордер, — — морщится Михалыч. — Я же к вам по-человечески пришёл. Сам. Пешком. Проявил, так сказать, уважение. А вы сразу — ордер… Хотя я, конечно, тоже виноват, раньше надо было сообразить, да кто же подумать мог, уже больше века такого не было, чтобы спонтанно и без инициации…Да вы садитесь, Эдвард Николаевич. Разговор у нас с вами долгий будет.
— О чём? — спрашивает Конти резко, щуря глаза.
Михалыч смотрит на него снисходительно и чуточку укоризненно.
— О том, как и чему следует учить юных волшебниц. И как их правильно воспитывать, конечно же. А то натворили тут дел, понимаешь…
И вот как после такой фразы прикажете не думать о том, о чем так тщательно старался не думать все эти чертовы три месяца?! И сразу же перед глазами навязчивый призрак леди Донны, только наоборот… Чертов Бай! Чертовы бетанцы, меняющие пол, словно памперсы!
Сюрприз, который Айвену понравится. И при этом он может Бая и не узнать… Неужели Бай всерьез воспринял ту глупую шутку про смену пола? Это ведь шутка была, глупая шутка. Несмешная даже. Айвен зажмурился, представляя себе женский вариант Бая — волосы длиннее, завиваются крупными локонами, лицо стало чуть тоньше и изящней, но улыбка все та же, ехидная, баевская, и пушистые ресницы, и… ну да, самое важное: две упругие очаровательные грудки, что так и норовят выпрыгнуть из-под рубашки и улечься в подставленные ладони. И такие знакомые на вкус и на ощупь твердые соски станут крупнее и мягче, а если провести рукою по животу вниз, ощутишь только безупречную гладкость, ладонь не царапнет «тещина дорожка»…
Айвен содрогнулся и зажмурился так, что перед глазами поплыли багровые круги. За этими кругами скрылся такой красивый, такой любимый, такой желанный и до жути чуждый образ, на прощанье сверкнув ехидной ухмылкой, такой родной и до дрожи знакомой (и такой пугающей на этом совершенно чужом лице), и высветлив локоны до золотистых: ну да, все же знают, что Айвен предпочитает блондинок…
Айвен поставил разбрызгиватель на подоконник: руки дрожали. Сценарий, казавшийся когда-то вполне приемлемым и даже отчасти желанным, теперь не вызывал ничего, кроме тянущей пустоты в груди. Ну вот что он там мог с собой сотворить, этот балбес? И из самых благих ведь, думая, что Айвену это понравится, что Айвену именно это и нужно, вот что ужасно! И не понимая, что Айвену нужен он сам, такой, какой он есть, настоящий, живой, ехидный и неидеальный, доставучий и надоедливый вечно спорящий Бай. Ну вот где он там? Челнок приземлился черти когда, после звонка уже полчаса прошло, давно можно было добраться!
Сначала Айвен хотел рвануть в порт встречать, наплевав на это его наглое, с орбиты еще отправленное: «Жди дома, скоро буду». Скоро, как же! Но вспомнил, как встречал лорда Доно, думая, что он еще леди… И решил, что лучше не надо. Разумнее действительно дожидаться Бая дома. И надеяться, что под сюрпризом он имел в виду всего лишь мелкую ринопластику. Ну мог же Бай захотеть изменить себе, например, линию подбородка или форму ушей? Почему бы и нет? Или, допустим, волосы перекрасить… ну да, почему бы склонному к эпатажу Баю не перекрасить волосы в какой-нибудь ультрамодный на Бете цвет?
Да что там, Айвен попросту струсил, будем честны хотя бы с самим собой. Понял, что может не выдержать и сорваться. Лучше дома, дома и стены помогут. Потому что чего бы этот дурачок с собой ни сотворил — встретить это придется в радостью и только с радостью, настоящей и искренней, той самой, на которую он надеется и ради которой только и старался.
В прихожей еле слышно пискнул потревоженный замок. Скрипнула дверь. Шорох:
— Эй! Хозяева дома есть? А то я тут приперся…
Голос — такой родной, нагловато-ехидный, тягучий, вальяжный даже… внешне. Но при этом какой-то ломкий, словно бы напряженный и неуверенный — где-то там, глубоко, посторонний и не заметит. Айвен вздрогнул, оборачиваясь: он почему-то был уверен. что Бай позвонит. Словно забыл, что у того давно уже свой ключ. Словно действительно все забыл. Главное — не забыть улыбаться. Радостно…
Бай почему-то задержался в прихожей, и Айвен не выдержал, хотя поначалу собирался встретить его тут, у подоконника с цветком, чтобы было на что переключить внимание, если вдруг радостная улыбка получится не такой уж и радостной. Но стоять и ждать было невыносимо, пришлось выйти самому. Улыбаясь. Конечно же, улыбаясь.
И вот как после такой фразы прикажете не думать о том, о чем так тщательно старался не думать все эти чертовы три месяца?! И сразу же перед глазами навязчивый призрак леди Донны, только наоборот… Чертов Бай! Чертовы бетанцы, меняющие пол, словно памперсы!
Сюрприз, который Айвену понравится. И при этом он может Бая и не узнать… Неужели Бай всерьез воспринял ту глупую шутку про смену пола? Это ведь шутка была, глупая шутка. Несмешная даже. Айвен зажмурился, представляя себе женский вариант Бая — волосы длиннее, завиваются крупными локонами, лицо стало чуть тоньше и изящней, но улыбка все та же, ехидная, баевская, и пушистые ресницы, и… ну да, самое важное: две упругие очаровательные грудки, что так и норовят выпрыгнуть из-под рубашки и улечься в подставленные ладони. И такие знакомые на вкус и на ощупь твердые соски станут крупнее и мягче, а если провести рукою по животу вниз, ощутишь только безупречную гладкость, ладонь не царапнет «тещина дорожка»…
Айвен содрогнулся и зажмурился так, что перед глазами поплыли багровые круги. За этими кругами скрылся такой красивый, такой любимый, такой желанный и до жути чуждый образ, на прощанье сверкнув ехидной ухмылкой, такой родной и до дрожи знакомой (и такой пугающей на этом совершенно чужом лице), и высветлив локоны до золотистых: ну да, все же знают, что Айвен предпочитает блондинок…
Айвен поставил разбрызгиватель на подоконник: руки дрожали. Сценарий, казавшийся когда-то вполне приемлемым и даже отчасти желанным, теперь не вызывал ничего, кроме тянущей пустоты в груди. Ну вот что он там мог с собой сотворить, этот балбес? И из самых благих ведь, думая, что Айвену это понравится, что Айвену именно это и нужно, вот что ужасно! И не понимая, что Айвену нужен он сам, такой, какой он есть, настоящий, живой, ехидный и неидеальный, доставучий и надоедливый вечно спорящий Бай. Ну вот где он там? Челнок приземлился черти когда, после звонка уже полчаса прошло, давно можно было добраться!
Сначала Айвен хотел рвануть в порт встречать, наплевав на это его наглое, с орбиты еще отправленное: «Жди дома, скоро буду». Скоро, как же! Но вспомнил, как встречал лорда Доно, думая, что он еще леди… И решил, что лучше не надо. Разумнее действительно дожидаться Бая дома. И надеяться, что под сюрпризом он имел в виду всего лишь мелкую ринопластику. Ну мог же Бай захотеть изменить себе, например, линию подбородка или форму ушей? Почему бы и нет? Или, допустим, волосы перекрасить… ну да, почему бы склонному к эпатажу Баю не перекрасить волосы в какой-нибудь ультрамодный на Бете цвет?
Да что там, Айвен попросту струсил, будем честны хотя бы с самим собой. Понял, что может не выдержать и сорваться. Лучше дома, дома и стены помогут. Потому что чего бы этот дурачок с собой ни сотворил — встретить это придется в радостью и только с радостью, настоящей и искренней, той самой, на которую он надеется и ради которой только и старался.
В прихожей еле слышно пискнул потревоженный замок. Скрипнула дверь. Шорох:
— Эй! Хозяева дома есть? А то я тут приперся…
Голос — такой родной, нагловато-ехидный, тягучий, вальяжный даже… внешне. Но при этом какой-то ломкий, словно бы напряженный и неуверенный — где-то там, глубоко, посторонний и не заметит. Айвен вздрогнул, оборачиваясь: он почему-то был уверен. что Бай позвонит. Словно забыл, что у того давно уже свой ключ. Словно действительно все забыл. Главное — не забыть улыбаться. Радостно…
Бай почему-то задержался в прихожей, и Айвен не выдержал, хотя поначалу собирался встретить его тут, у подоконника с цветком, чтобы было на что переключить внимание, если вдруг радостная улыбка получится не такой уж и радостной. Но стоять и ждать было невыносимо, пришлось выйти самому. Улыбаясь. Конечно же, улыбаясь.
Забава неожиданно перестала быть весёлой, паника охватила гостей и молодожёнов, DEX ещё раз прокрутился вокруг себя, ощерился, взмахнул десятком пойманных шампуров и ножей, и замер.
/Уходите! Бегом! И уносите его! Забирайте и уносите!
/А ты?
/Всё равно подыхать! Уходите! У меня приказ убить Симона Лурье!Уносите его, я их задержу!
Марик подхватил Симона на одно плечо, Лолу на другое, и побежал в коттедж, Лола перехватила управление птицами и направила их между DEX’ом и разбегающейся в панике толпой.
/Уходи, по птицам стрелять не станут, уходи, беги!
Два DEX’а-охранника и охранники-люди были заняты спасением людей – чтобы разбегающиеся в панике напуганные гости никого не задавили, и ничего не потеряли.
К тому же приказ охранять кибер-птиц и киборгов голографа не был отменён – но жениха предупредить или забыли, или не сочли нужным, и он, выхватив у охранника бластер, начал палить по убегающему DEX’у.
Ренато рванул через лес к реке со всей возможной для него скоростью и на рвущихся от сопротивления имплантам мышцах, а голуби летели за ним низко и кучно, прикрывая спину – и несколько птиц уже валялись на дороге, белые перья ветер разносил по всей поляне.
Поскольку DEX убегал от людей – а не за людьми, охранники преследовать его не стали, пусть его хозяин с ним разбирается, и с хозяина же взыщется за испорченный праздник.
Но жених не успокоился, пока не расстрелял весь заряд и большую часть птиц, и праздничная площадка и поляна были усыпаны белыми перьями в пятнах крови.
***
В коттедже их уже ждал гость.
Невысокий лысый толстяк расположился в кресле напротив входа с сигарой в одной руке и бокалом вина в другой, открытая бутылка стояла на терминале.
Марик сразу засёк присутствие в доме постороннего, но, увидев приближающегося к дому человека, вошёл и сразу положил Симона на диван в гостиной – тот был пьян, но сразу вскочил на ноги.
Лола дала ему таблетку и попыталась увести в спальню, но толстяк её остановил:
— Лола, детка, оставь его здесь, нам надо поговорить. Или ты уже не Лола? И как же он тебя называет? Симон, мальчик мой, я ждал тебя.
— Кто… кто Вы?
— Кто я? Он ещё спрашивает! Вспомни, кого ты разорил? Эта фирма в моём ресторане постоянно отмечает события, и никогда ничего не случалась. А стоило прийти тебе – и сразу и отравление, и налоговая, и санитарная служба… и эти… как их… киберозащитнички… явились…
От таких обвинений Симон даже протрезвел. Он действительно ничего не понимал! Он только делал свою работу!
— Это не я… я никого… не вызывал!
— А кто вызывал? Думаешь, угодил хозяину фирмы настолько, что он взял, да и выкупил Лолу и ещё заставил меня тебе подарить, и тебе за это ничего не будет? Ты даже кличку ей не сменил! Болван!
Узнавание пришло не сразу, и не сразу вспомнился тот корпоратив. Симон был в том ресторане всего один раз, всего один – на следующий день ему было плохо, а потом в новостях сообщили мельком, что какой-то ресторан закрыли, он не стал вникать… а оно вот как!
— Вы… тот самый…
— Да, болван! Я тот самый ресторатор, теперь уже бывший. Разрешите представиться. Лино Риччи собственной персоной. Твоими стараниями ресторан конфискован, киберов забрали в ОЗК, но, поскольку никто не умер, я отсидел всего четыре месяца!
— Что? Как… конфискован?
— Четыре месяца вместе с уголовниками и ворами! Болван! Из-за тебя… а, явился! Что было приказано? А он ещё жив!.. и с чего бы это?.. не знаешь ли?.. придурок… а он жив…
Вошедший Ренато – весь в крови и в перьях убитых птиц – побледнел и замер. Система привела его к хозяину, DEX не смог сопротивляться ей.
А Лино продолжил:
— …и хорошо, что жив. Дурень, я буду убивать тебя медленно, вот этим DEX’ом, я знаю, как ты боишься DEX’ов. Но сначала ты напишешь завещание и напишешь его на моё имя. Прикажи своему киберу включить терминал и… кажется, я его знаю! Точно! Я же его на утилизацию сдавал! Вот прохвосты! Списали и продали! Марик! Ты труп, Марик!
Mary замер. Он сразу узнал бывшего хозяина, но на пороге стоял Альдо, напарник Лино, и к тому же откачать Симона показалось важнее, и он надеялся, что Лино его не узнает. Но – узнал.
— Че-го? Завещание? На тебя? Никогда!
— Именно завещание. На меня и прямо сейчас!
— Да я лучше киберу своему всё оставлю! Марик! Включи мистера Сандерса, добавь свидетелями Ромео и Юлию. И Стефани тоже. И веди запись.
— Приказ принят. Приказ выполнен.
В открывшихся вирт-окнах возникли нотариус, сестра и друзья, разбуженные посреди ночи.
— Добрый вечер, мистер Сандерс! Стефани, Ромео и Юлия, будьте свидетелями. И подтвердите мои слова, что бы я ни сказал. Я, Симон Лурье, находясь в здравом уме и трезвой памяти, завещаю всё своё движимое и недвижимое имущество, аппаратуру и оборудование своему киборгу модели Mary… вот этому… Марик, скинь им свой серийный номер… и своё имя! Да, именно имя, Нино… Коломбо! Да, киборгу! Потом всё объясню.
— Симон, ты, конечно, вправе распоряжаться…
— Вот я и распоряжаюсь. Я так хочу. Завещание законно?
— Да, свидетели подтвердили и поставили электронные подписи. Твой экземпляр сейчас вышлю.
— Спасибо! До встречи! – и Симон резко отключил связь.
Сеньор Лино Риччи просто светился от радости:
— Думаешь, обманул старого Лино? Дурак! Мальчик мой, какой же ты дурак! Я в восхищении! Аплодирую стоя! А теперь передай мне право управления на твоих киберов, а не то… — и в руке толстяка оказался бластер — …ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю…
Хруст, удар и выстрел раздались одновременно.
— Что это было? – не ожидавший такого исхода Марик – уже Нино – спросил у DEX’а, всё ещё стоящего за креслом своего теперь уже бывшего хозяина.
— Непроизвольный мышечный спазм – Ренато был потрясающе спокоен и явно обрадован тем, что смог свернуть шею хозяину – теперь ты богат, завещание озвучено и заверено нотариусом, ты женат и свободен!
Свидетельство о браке Mary успел скачать, пока стоял перед толпой, официального хозяина уже не было.
Значение имел факт – они свободны. Оба. Нет, не оба – а все трое. Убиваемый DEX’ом Лино успел прострелить грудь Симону. Альдо лежал на полу – Лола приложила его сковородой.
Но что теперь делать? Уйти и оставить Симона и Лино?
— Надо прибрать немного, стереть свои отпечатки – Ренато начал командовать, не дожидаясь, когда Нино и Лола что-то решат – я оставлю отпечатки Альдо, он сейчас должен быть уже пьян – и стал вливать в него настойку из запасов Симона — полиция будет считать убийцей его.
Его спокойствие вывело из шока Нино и Лолу – и Лола с осторожностью сделала частичную уборку, Ренато поставил на стол пустые бутылки с отпечатками Альдо, а Нино подобрал всех расстрелянных птиц – некоторых ещё можно было отремонтировать – и упаковал их в сумку-холодильник, поданный Лолой.
Но сначала Mary сообщил о происшествии в местное отделение ОЗК и попросил о помощи. А Лола сообщила в полицию.
Через четверть часа полиция и сотрудники ОЗК были в коттедже. Офицер полиции зафиксировал смерть Симона Лурье от руки Лино Риччи и смерть Лино Риччи от рук Альдо, его напарника, которого нашли лежащим на полу и совершенно пьяным.
Нино продемонстрировал сделанную видеозапись с завещанием, после чего передал полиции все отснятые материалы, сотрудники ОЗК подтвердили – этот киборг Mary разумен и состоит у них на учёте, а эти двое – с ним, и все трое должны быть переданы ОЗК.
Полицейские возражать не стали – оба хозяина трех киборгов мертвы, и есть ещё живой подозреваемый – но предупредили, что киборги должны оставаться в местном отделении ОЗК до окончания следствия.