— Ну ты там долго еще?
— Отвали, извращенец!
— Как скажешь.
Айвен зажмурился, прижавшись пылающим лбом к холодной стенной панели рядом с дверью ванной. Кулаки сжимались сами собой, но увидеть этого через закрытую дверь не способен ни один Форратьер, а голос у Айвена оставался спокойным, ровным, даже немного усталым. Хорошо. Правильный голос. Так и надо. Это Бай пусть скандалит и истерит, ему положено, ему можно и даже нужно, Айвену же нельзя. Айвену нужно быть сильным, невозмутимым, спокойным. За двоих. Может быть, даже сонным. А то, что губы дрожат… ну будем считать, что они дрожат от сдерживаемого зевка.
Кажется, пора заходить — за дверью вот уже две минуты как тихо. Вода не включена. Значит, Бай, у которого повреждены обе руки, раздеться сам так и не сумел. Надо войти и помочь.
Айвен беззвучно застонал — при одной только мысли о том, как он будет помогать Баю раздеваться, пересохло во рту и стали тесны брюки. Черт, черт, черт… Не думать! Дышать ровно. Еще ровнее. Умница. Так и держать. Бай не виноват, что у Айвена на него такая реакция, ему не нужна дурацкая щенячья айвеновская любовь, она ему никогда не была нужна, а сейчас так особенно. Ему дружба нужна. Дружба и помощь, опять-таки именно дружеская. Любовников обоего пола у него до хренищи, с друзьями же как раз напряг, а его, Айвена, он считает именно другом, значит, надо гордиться и соответствовать. И держать себя в руках. Особенно сейчас.
Ждать приглашения глупо — Айвен тогда просто так сказал, мол, позовешь, если понадобится. Ясно же, что Бай не позовет. Сам бы он точно не позвал, особенно в такой ситуации. <i>И особенно Бая.</i> Черт! Да он лучше бы умер на месте, чем… У Бая, конечно, нет таких проблем персонально с ним, Айвеном, связанных, но звать он все равно не станет, Айвен был в этом уверен. Ну и ладно. Айвен не гордый и не вампир, Айвен и сам войдет. Без приглашения. Сейчас возьмет себя за шкирку и в руки — и войдет.
Айвен сглотнул сухой комок в горле, еще раза два глубоко вдохнул-выдохнул и толкнул белую дверь.
***
О «повреждениях другого рода» врач упоминал деликатно и вскользь, наверняка считая, что Айвен и так более чем в курсе. И то, что он даже не предложил провести анализ следов ДНК, это лишь подтверждало. Айвен не стал исправлять его заблуждение и настаивать — понятно же, что Бай не захочет обращаться в полицию. «О таком не рассказывают…» И не расспрашивают.
Наверняка та сволочь была не одна, с одним Бай бы справился. Не позволил бы выбить плечо, не стал бы хвататься голой рукой за лезвие. Да что там, он и с двумя бы справился, это же Бай, он ловкий и верткий, как угорь. Значит, как минимум трое, трое могут придумать много чего интересного, да и просто само наличие свидетелей в качестве дополнительного унижения…
Как минимум три подонка, при одной мысли о которых обычно мирному и добродушному Айвену хотелось убивать.
— Ты меня сварить собрался?!
— Прости. Так лучше?
— А теперь заморозить?!
— Извини. Сейчас.
Вода была теплой, но Айвен послушно сделал вид, что снова меняет настройку. Под душем Бай сразу повернулся к нему спиной и ругался теперь в стенку, даже головы не поворачивая. Наверное, не хотел, чтобы Айвен заметил его эрекцию (довольно сильную, кстати). И Айвен послушно сделал вид, что не замечает, хотя не заметишь такое, пожалуй…
Это не значит ровным счетом ничего, во всяком случае ничего хорошего. Врач предупреждал, что, скорее всего, именно так и будет. Адреналиновый откат, регипнол и какая-то возбуждающая наркота, несерьезная, но эффект дает стойкий, подростки ею часто балуются, и никто пока не умер. Нейтрализатор в госпитале вводить не рискнули, ограничились синергином для общей поддержки организма, а тот при наложении на подобную херь может дать обратный эффект.
— Осторожно! У тебя там что, наждачка?! Мне моя кожа дорога хотя бы как память!
— Извини.
А вот это, пожалуй, даже капризом не было. Айвен не случайно взял самую мягкую мочалку-варежку (хотя ее использование и сулило определенные трудности — но это были трудности его, Айвена, и, значит, ими можно было и пренебречь), но кое-где даже такие легкие прикосновения заставляли Бая вздрагивать. Впрочем, его до сих пор слегка потряхивало и просто так, дрожью выходило переохлаждение и все тот же шоковый адреналин.
Синяки. Ссадины. Осторожно, почти не касаясь. На заднице — отчетливый след от ремня, квадратный синяк от пряжки: то ли били, то ли фиксировали. Левая рука в поддерживающей косынке, правая кисть забинтована так, что торчат лишь пальцы, свежий шов на боку скрыт под широкой нашлепкой пластбинта, она немного заходит и на спину. Хорошо, что пластбинт непромокаем и менять после мытья придется только повязку на кисти. Бай старался держать правую руку на отлете, но повязка все равно уже промокла.
Когда Айвен осторожно провел мочалкой по синяку от пряжки, Бай передернул здоровым плечом, но промолчал. Хотелось погладить его по этому плечу, успокаивая. Хотелось провести ладонью по позвоночнику, не намыливая, а лаская. Хотелось шептать разные нежные глупости, почти касаясь губами уха. Хотелось обнять, укрыть, защитить. Хотелось…
<i>Хотелось. Очень.</i>
Айвен стиснул зубы и продолжил осторожно вести намыленной варежкой по вздрагивающему телу, словно минер, не имеющий права на ошибку. Врач в этом отношении был категоричен: никакого секса в ближайшие несколько дней. Похоже, он принял их за парочку любителей жестких игр, слегка перестаравшихся с ножом и наручниками. Айвен вовремя успел сообразить, что так оно, пожалуй, и лучше. И не стал возмущаться и опровергать.
С мытьем многострадальной форратьеровской задницы Айвен покончил быстро, буквально одним движением — Бай даже выругаться не успел. И даже не мог бы честно ответить, чью гордость он при этом щадил больше, баевскую или свою — ну не железный же он, в конце-то концов! Хорошо, что Бай в стенку смотрит. Не надо ему смотреть на Айвена, лишнее это.
Он даже успел облегченно выдохнуть, аккуратно продвигая мочалку в направлении, скажем так, груди и живота объекта помывки (и в обход пластповязки, не задевая ее края, и давай сосредоточим все внимание именно на этом!) и даже не подозревая, что именно тут его и ожидает главный сюрприз. Бай по-прежнему стоял носом в стенку, попросить его повернуться у Айвена не поворачивался язык, и потому самому Айвену пришлось придвинуться почти вплотную, почти касаясь… хорошо, что в ванной жарко и влажно, некоторые проблемы с дыханием можно списать на духоту.
И очень хотелось бы думать, что у Бая те же самые проблемы с дыханием возникли тоже именно из-за нее. Духоты, в смысле. А вовсе не из-за того, что Айвен все-таки задел его выбитую руку, хотя и старался быть донельзя осторожным. Бай тогда содрогнулся всем телом и замолчал — резко, на вдохе, и теперь больше не ругался, только дышал, тяжело и неровно. И пошатывался. Кляня себя за неловкость и неуместные мысли, Айвен придержал его свободной ладонью за бедро, а локтем правой за бок, словно обнимая (нет, нет, нет, конечно же нет, не обнимая, просто придерживая, чтобы он не упал, вот только упасть ему сейчас и не хватало, а тут же скользко и душно, а его и так шатает!).
Когда мочалка скользнула вокруг пупка ( на ощупь, осторожно, деликатно, на грани касания) и уже собиралась снова пойти вверх, Бай вдруг со свистом втянул воздух сквозь зубы и попытался вцепиться в нее своей правой забинтованной рукой. Но пальцы слушались плохо, и он сумел только сильнее прижать руку Айвена к низу своего живота. Застонал коротко, на выдохе, выгнулся, уже и сам вжимаясь в айвеновскую ладонь как можно плотнее. И замер, судорожно дыша.
Айвен тоже замер, чувствуя, как дрожат под его пальцами чужие напряженные мышцы и как в унисон этой дрожи испуганно колотится его собственное сердце — надрывно, болезненно, где-то под самым горлом.
— Ну и чего тормозишь? — выдавил Бай сквозь зубы, словно выплюнул. В его голосе смущенная злость была так круто замешана на желании, что Айвену стало жарко.
Он сглотнул. Закусил губу.
Врач был категоричен: никакого интима в ближайшее время. Даже самого нежного. Сексуальное возбуждение, усиленное химией и наложенное на пережитую ситуацию, в итоге может вызвать панические атаки. Бай может захотеть выбить клин клином, об этом врач тоже предупреждал, но идти у него на поводу было бы опасной ошибкой. Его тело только что пережило сильный стресс, и ему не важно, кто его будет трогать и ласкать, пусть даже и нежно, телу будет страшно, что бы там ни думал себе мозг. Оно найдет, как себя накрутить и из какого закоулка начать паническую атаку. Это может только закрепить негативные эмоции от близости, отрицательные реакции и на секс вообще, и на секс конкретно с вами, а оно вам надо? Врач повторял это снова и снова, словно Айвен был идиотом, не способным уразуметь и запомнить с первого раза. Айвен не прерывал его. Он давно привык, что производит на всех именно такое впечатление, и всегда предпочитал прикинуться мертвой гусеницей, авось отстанут…
— Сука! — выдавил Бай уже с откровенной ненавистью, так и не дождавшись никакой реакции от применившего свою излюбленную тактику Айвена. — Начал, так доделывай!
И сам судорожно крутанул бедрами, заерзал по айвеновской ладони, не прекращая при этом сдавленно ругаться и шипеть.
Это не секс. Не… секс. Просто дружеская услуга. Бай же не может сделать этого сам, ну и вот… Никакого интима. Как друг для друга, долг настоящего товарища и все такое. Не секс. Не…
Айвен осторожно шевельнул пальцами, зажатыми в мыльной варежке между баевскими животом и ладонью и… не важно между чем еще, напряженным, пульсирующим, горячим, не важно, совсем не важно. Бай отреагировал мгновенно — резко вздохнул и замолчал. Айвен нажал чуть сильнее, погладил увереннее, перебрал пальцами, словно по клавишам. Бай снова вздохнул и содрогнулся. Это не было похоже на начало панической атаки. Ну, во всяком случае, Айвен очень надеялся, что те начинаются иначе.
Бай отпустил руку Айвена и оперся своей правой о стенку — похоже, стоять ему было сложно, — прогнулся, подставляясь нетерпеливо и властно. Он уже почти задыхался, и вряд ли только от возбуждения, надо бы закончить побыстрее, так будет лучше. Для всех.
Айвен сильнее впился зубами в нижнюю губу, придвинулся еще чуть ближе и скользнул левой рукой по баевскому бедру вперед и вниз, на живот и… И чуть дальше. Туда, где пульсировало горячее, упругое, влажное, мучительно напряженное. Это не секс. Не секс.
Бай глубоко вздохнул, мотнул головой по кругу и подался назад, облегченно прижавшись спиной к айвеновской груди. Нет, не прижавшись даже, скорее — оперевшись. Хорошо, что успел снять рубашку, иначе она бы сразу промокла. Бай поерзал лопатками по айвеновской груди и откинул голову ему на плечо, щекотно мазнув мокрыми волосами по шее. Глаза его были плотно зажмурены, а вот рот, наоборот, широко открыт, словно в беззвучном крике. Губы вздрагивали. Эти губы, боже… Хорошо, что снял только рубашку. Может быть, Бай не заметит…
Бай шевельнул бедрами, пристраиваясь-притискиваясь поудобнее, и у Айвена потемнело в глазах: его болезненно напряженный член оказался зажат в ложбинке между баевских ягодиц. И брюки спасали не так чтобы очень.
Черт… Может быть, Бай не заметит, если Айвен чуть-чуть потрется? Совсем чуть. Никаких ведь сил нет терпеть такое, он же не железный! Ну что плохого может случиться, если он чуть-чуть, совсем чуть-чуть… Это ведь не причинит Баю никакого вреда, если Айвен чуть о него потрется, словно случайно…
Айвен стиснул зубы, давя беззвучный стон. Нет. Вот уж это точно нет! Насчет этого нет и быть не может никаких отговорок. Нельзя быть настолько эгоистичной сволочью, думающей только о собственном облегчении. Только дружеская помощь, ничего более.
Айвен закрыл глаза, полностью сосредотачиваясь на ощущениях в кончиках пальцев левой руки, осторожно ласкающих упругую головку. Прошелся по ложбинке, пощекотал натянутую струну уздечки. На каждое прикосновение Бай отзывался дрожью или рваными вздохами. Пальцы аж горели от желания обхватить его ствол всей ладонью, крепко и властно, сжать, передернуть, и снова, и снова, все ускоряя темп и всем существом впитывая ответные содрогания и сдавленные стоны до тех самых пор, пока… нет, нет, нет, доктор же предупреждал! Он вообще говорил, что нельзя, даже нежно и ласково, а уж так-то — тем более. Только сдержанность, только деликатность, только дружеское участие, чтобы ни малейшего сходства, никаких даже самых смутных ассоциаций…
Внезапно Бай как-то странно передернулся всем телом и вывернулся в айвеновских руках — мокрый, мыльный, скользкий, попробуй такого удержи! Не отшатнулся, наоборот — оказавшись лицом к лицу, прижался к Айвену всем торсом и прогнулся, подавшись вперед бедрами и стараясь притиснуться как можно плотнее, словно вознамерился размазать свой возбужденный член между их телами.
А вот кто отшатнулся, так это сам Айвен, боясь сделать больно и слишком сильно прижать… нет, не член, конечно, а поврежденную руку, она ведь тоже оказалась зажата между их телами. Но Бай со стоном потянулся за ним, словно прилип и отрываться ему было больно, чуть не упал, пришлось так же быстро шатнуться обратно, снова прижать к себе, подхватив обеими руками под ягодицы. Бай удовлетворенно выдохнул и правой рукой обхватил Айвена за талию, потянул на себя, прижал плотнее, спрятал лицо за айвеновским плечом, обжег шею горячим неровным дыханием, заерзал, притираясь.
Ему хватило двух судорожных движений бедрами, ну или, может быть, трех. А потом он содрогнулся как-то особенно сильно и обмяк, повиснув на Айвене тряпочкой (очень таки увесистой тряпочкой, если уж быть откровенным). Наверняка бы упал, если бы Айвен не вцепился в него обеими руками, прижимая и поддерживая, а так просто обвис, судорожно дыша и продолжая вздрагивать. Дыхание постепенно выровнялось, а вот дрожь так и не прошла.
— Ты знал, да? — спросил наконец Бай почти спокойно, но почему-то шепотом. — Или об этом уже весь город треплется?
— Ты… про что?
— Про кнопку. — Бай дернул здоровым плечом. Сглотнул (Айвен почувствовал, как дернулся кадык) и продолжил все тем же издевательским шепотом, спокойным и безжалостным: — Гребаную кнопку шлюхи. Чувствительная, мать ее, зона, стоит нажать, и… Любому. Ты тут совсем… ни при чем. Все дело во мне. И гребаной кнопке. Ясно? Любой…
— Ясно, ясно…
Говорил он по-прежнему шепотом, сглатывая. Дышал неровно. И Айвен вдруг понял — почему. За секунду до того, как с баевского подбородка ему на лопатку сорвалась первая горячая капля. Потом еще одна. И еще…
— Хорошо иметь просторный душ! — Как ни странно, улыбка вышла вполне естественной. — Бай, ты это… потерпишь немножко мое общество, лады? Я постараюсь быстро. Просто мне теперь тоже надо.
— А. Конечно. — Все еще шепотом. Смешок, неловкий и невеселый: — Настоящий Форратьер никогда не упустит случая замарать всех, кто рядом.
Айвен рассмеялся так вкусно и радостно, словно услышал на редкость удачную шутку. И тут же пресек осторожную попытку Бая отстраниться — ну уж дудки! Хватит и того, что напрягся и сжался, с этим Айвен сделать пока ничего не может, но отстраниться не позволить он вполне таки может. Вот и нечего тут!
— Знаешь, Форпатрилы с этим и сами справляются. Очень даже неплохо. Ты меня тут по полной отдрочил, а я что, по-твоему, железный, что ли?! Брюки теперь стирать…
Правой рукой продолжая прижимать Бая к себе (и пресекая тем самым его попытки отодвинуться), Айвен левой протиснулся между их телами. Не отказал себе в удовольствии лишний раз пройтись (погладить) тыльной стороной ладони по горячему, влажному и — сейчас уже — мягкому (и услышать, как у Бая в который уже раз перехватывает дыхание).
Расстегнуться удалось сразу. Хорошо. А после осталось только с облегченным вздохом вывернуться из брюк, не размыкая объятий, и потереться о горячее-влажное (и уже совсем не такое мягкое, ну надо же как он быстро, однако! правильно врач говорил…) уже не рукой.