Я вскочил, слегка пошатнувшись, услышав звук лязгнувшей задвижки. Дверь медленно отворилась… На пороге стояла Настя.
Это была немая сцена. Мы оба стояли поражённые и молча разглядывали друг друга.
На ней было чёрное шерстяное, насколько я вообще могу отличить шёлк от шерсти, свисающее мягкими волнами до пола, платье с длинными рукавами и закрытым воротом. На кожаном ремешке, надетом на шею, свисал круглый, с маленькое блюдце, плоский металлический медальон с такой же, как у Урода на поясе, чёрной восьмиконечной звездой. Настя была очень бледной, вообще плохо выглядела. Её слегка пошатывало. И она была беременна! Живот был настолько большой, что даже складки широкого платья его не скрывали.
— Тимур? Вы… вы давно тут?! — она была испугана и растеряна, а я был страшно зол.
— Так ты всё это время была здесь? Интересное кино! — я готов был её убить. — И чем же вы таким со своим папенькой занимаетесь, что сажаете людей в клетку, как жучков в банку, и качаете из них кровь? Ты кто, вообще, такая? — уже не говорил, а кричал я, подойдя к ней и, схватив за плечи, толкнул по направлению к матрасу.
Молчавший до сих пор Пашка подскочил к Насте и, с остервенением схватив её обеими руками за грудки, начал трясти изо всех сил, при этом издавая нечленораздельные, хриплые звуки. Она не сопротивлялась, только моталась из стороны в сторону, как неживая. Потом охнула, закатила глаза и стала заваливаться назад. Я едва успел её подхватить, чтобы она не упала. Пашку мне удалось отцепить не сразу. Его всего трясло. Он судорожно, с хрипом дышал, с ненавистью глядя на Настю. Я почти волоком перетащил Настю на матрас.
Испуга в её глазах не было, только было видно, что она очень слаба. Я бы, наверное, в другое время ей посочувствовал, но другоговремени нас лишили, и, кроме злости, я не испытывал ничего.
— Где Урод? Что вы, вообще, такое?
Она прерывисто дышала, прижав ладони к лицу. Потом отняла их, но каждое слово давалось ей с трудом:
— Тимур, пожалуйста, я даже не знала, что Ургорд здесь вас держит. Правда, поверь. Я всё объясню позже. Но сначала… помогите мне. Если откажетесь, я не доживу до вечера. Ургорд ушёл… ещё три дня назад. Он всегда уходил, но возвращался. И вот… пропал. Сама ничего не понимаю, — сбивчиво говорила она, то и дела останавливаясь, чтобы перевести дыхание.
Я не знал, что делать.
«Можно ли ей верить? По ходу, ей и правда нужна помощь».
Я подошёл к Пашке. Он, опустив голову, тяжело дышал, так и не сдвинувшись с места. Приобняв его за плечи, отвёл к матрасу.
— Паш, ты в порядке? Посиди пока, посмотрим, что она скажет, — и обернулся к Насте. — Хорошо. Что нужно делать? Но имей ввиду, если ты что-то задумала…
— Тимур, я умираю. Давайте поднимемся наверх, всё объясню потом, сначала помогите. Я понимаю — вы хотите поскорей вернуться, но без меня вам всё равно отсюда не выбраться.
Мы поднялись наверх. Конечно, не без труда. Нам обоим пришлось Настю чуть ли не тащить на себе. Лестница же была узкая. В общем, наверх мы выбрались не сразу, ужасно уставшие. Сил не было — чувствовалась вынужденная голодовка.
Мы уложили Настю на диван, а сами упали на пол, привалившись к тому же дивану. Я уже отдышался, только слегка кружилась голова. Всё-таки физическая подготовка давала о себе знать. Пашке же нужно было время, чтобы прийти в себя. Настя вообще лежала зелёная, как плюш на диване.
— Настя! — начал я. — В чём заключается наша помощь? Что ещё мы должны сделать, чтобы вернуться домой? Говори!
— Я должна вам рассказать о себе, об Ургорде. Мне незачем что-то скрывать. Вы пострадали по моей вине. Ургорд держал вас здесь из-за крови для меня. Я просила, чтобы он приводил только взрослых, но в этот раз он меня, как вижу, не послушал.
Она помолчала. Было видно, что ей плохо, и она едва держится.
— Я полувампир из другого мира. Мы не охотимся на людей и не высасываем у них кровь, как пишут ваши писатели-фантасты в своих книгах. Кровь нам бывает нужна очень редко — когда мы болеем или ранены. И ещё, когда вынашиваем детей. Мы питаем их своей кровью. Поэтому должны её пить сами, чтобы не истощился организм. Я уже три дня не пила, и мои силы на исходе. Если не выпью крови, я и мой малыш не доживём до вечера. Мне нужно немного. Пожалуйста! Продукты в кладовой, там же, в банке, травяной сбор. Сначала заварите отвар и поешьте.
— Я тебя знаю десять лет! Хоть мы и не общались, да и виделись пару раз за год летом на каникулах, но всё равно же знакомы друг с другом. И в деревне про вас рассказывали. Ты жила и росла, как обычный ребёнок — человек. Жила здесь, вместе с нами, в нашем, блин, мире! А теперь я должен поверить в этот бред про вампиров и потусторонний мир? Ты бы в такую чушь поверила?
— Тимур, у меня почти не осталось времени, чтобы вас убеждать в том, что говорю правду. Сейчас просто поверьте в то немногое, что я вам рассказала, — она помолчала, переводя дух.
— Скоро я, если не выпью крови, уйду в беспамятство. Вы уже не сможете меня вернуть. Что случилось с моим проводником Ургордом — я не знаю. Между нами есть связь, но он на неё не выходит. Значит, на нём нет пояса. Звезда, — она дотронулась кончиками пальцев до середины кулона, — это наша связь. Возможно, он сюда уже не вернётся, и вы навсегда останетесь здесь, в Безвременье. Решайте. Мне больше нечего сказать.
Я подумал:
«Получается, она не оставляет нам выбора. Какая, в принципе, разница? Одним разом меньше, одним — больше. Без неё нам, похоже, и правда отсюда не выйти».
— Ладно. Убедила. Где его этот… контейнер, ты знаешь? — я подошёл к столешницам и начал попеременно открывать ящики и шкафчики, ища какой-нибудь нож и кружку.
Настя приподняла голову:
— Сначала заварите себе отвар, и мне тоже дайте. И поешьте. Вы не ели три дня — мне не нужны ваши трупы, — она указала рукой на дверь. — Там, в комнате, вход в кладовую. Зайди — увидишь. В комнате возьми корзину. Справа на стене в кладовой светильник. Идите вместе, Паша тебе поможет. На полке банка жёлтая — это травяной сбор. И возьми из комнаты одеяло — меня морозит.
Этот дом — лабиринт какой-то. Когда мы подходили к нему, хоть и был туман, я всё равно видел, что домик небольшой, скорее похож на деревенскую баню, чем на дом. Но внутри оказалась просторная комната, из которой вход в другую, ещё большую, а из неё — в кладовую. Я уже ничему старался не удивляться.
Мы с Пашкой зашли в комнату, дверь в которую была рядом с дверью в нашу «темницу». Комната была разделена двумя деревянными ширмами, что-то вроде спальни и гостиной. На второй половине, у дальней стены, стояла широкая кровать с пологом, прямо как в королевском дворце. Какие-то резные шкафчики, креслица, большое зеркало в красивой золочёной оправе. Всё это я смог разглядеть, когда зашёл за ширмы взять одеяло. Кровать была не заправлена, видно, что на ней недавно лежали. Наверное, Настя. Больше-то некому. Я взял одеяло, подушку и отнёс Насте. Устроил её на подушке и укрыл одеялом. Она ничего не сказала, но посмотрела на меня с благодарностью.
Первая половина комнаты была обставлена обычно: вплотную к ширмам стояли два чёрных кожаных кресла, на полу — ковёр в красно-чёрную клетку. С одной стороны широкий диван, с другой — две двери. Одна из них была открыта — Пашка уже нашёл кладовую. Я вошёл следом.
Это была не кладовая, а целый склад со стеллажами в три ряда и двумя проходами между ними. На одном из стеллажей стояли и лежали стопками какие-то книги, похожие на амбарные, коробки. На другом — посуда и много разной домашней утвари. Тут же, на нижней полке, стоял знакомый контейнер, при виде которого неприятно кольнуло внутри. Остальное я сильно не разглядывал: нашей целью были продукты.
Пашка стоял у крайнего стеллажа. В кладовой была нормальная комнатная температура, но когда я подошёл к Пашке, почувствовал холод. Как будто этот стеллаж был в невидимом морозильном отсеке. Пашка ещё ничего не взял, а стоял и ждал меня. Я сразу увидел жёлтую банку со сбором. Продукты размещались в отдельных шкафчиках. Мы взяли только то, что можно было поесть сразу: хлеб, два небольших куска вяленого мяса, молоко в литровой бутылке. А ещё овощи и зелень. Они лежали на противне, накрытом прозрачным пластиковым куполом, и были очень свежими.
С Пашкой вообще не разговаривали — делали всё молча. Он был спокойным, но угрюмым. Я его не трогал. Обсуждать, анализировать ситуацию… Было не до того. Мы больше не заперты в клетке — уже хорошо. А бояться я устал. Только бы выбраться отсюда!
Мы вернулись в комнату. Настя как-будто спала или просто лежала с закрытыми глазами. Я не стал к ней подходить, а сразу пошёл к печке. Нужно было вскипятить воду для отвара. А для этого растопить печь. Чем? Рядом ничего не было — ни дров, ни угля.
«Оспади! Какой уголь? Кто им уголь сюда потащит?»
Пришлось идти спрашивать у Насти. Я подошёл и тронул её за плечо. Она сразу открыла глаза.
— Насть, чем печку топить? Может, у вас дровник какой есть?
— Есть, но тебе одному выходить нельзя — заблудишься в тумане. Придётся идти вместе.
«И куда я её потащу такую? — подумал я. — Она же идти совсем не может».
— Паш, открой настежь входную дверь и стой там. Пойдём дрова искать.
Пашка стоял к нам спиной у столешницы и резал на тарелку мясо.
Я хмыкнул про себя:
«Кажется, малыш начал в себя приходить. Я не просил — сам догадался».
Пашка открыл дверь и выжидающе смотрел на меня. Я огляделся. Увидел на вешалке какую-то старую ветровку и сказал надеть ему. Он и так-то всегда мёрз, а уж теперь и говорить было нечего — после трёхдневной голодовки.
Потом повернулся к Насте. Она тоже смотрела на меня с ожиданием. Я не стал ничего объяснять, просто взял её на руки и понёс к двери. Осторожно спустился по ступенькам и остановился.
— Куда дальше, в какую сторону?
— Поверни направо, за дом, там между деревьев есть тропинка, она ведёт к сараю. С тропинки не сходите, Паша пусть следом идёт и за тебя держится, — она обхватила мою шею руками, чтобы мне было удобней её нести.
Дойти-то мы дошли. И дрова в сарае были: жёлтые, ровно уложенные. Вот только как их принести в дом? У меня на руках Настя, Пашка сам еле ходит. Вот же блин! Но выход всё-таки нашёлся — я увидел кусок брезента, который был заткнут за дрова у стенки.
Посадил Настю на какой-то ящик. Пашка сел с ней рядом и придерживал. Я расстелил перед входом брезент и стал складывать на него дрова.
Можно было тянуть за свободный конец за собой по земле. Неудобно, но другого ничего не оставалось. Вот только я не был уверен, что Пашка осилит такой груз.
— Настя, вы здесь посидите, я по-быстрому дрова сам отволоку и приду за вами.
— Нет, Тимур! Ты не понимаешь. Просто поверь — без меня вам нельзя здесь ходить.
— Как же мы тогда сами, одни к дому вышли?
— Не сами. Вас к дому Ургорд привёл. Не будем тратить время, его почти не осталось. Идём назад. Оставь столько, сколько Паша сможет утащить. Пусть он впереди идёт, а мы пойдём следом.
Пашка наклонился и взял с брезента пять поленьев.
— Я так унесу. Мне не очень тяжело.
Мне ничего не оставалось, как согласиться. Мы пошли назад. Пашку покачивало, но он шёл, не останавливаясь. Настя держала его сзади за капюшон ветровки, а я нёс Настю.
Да-а, в другое время я бы над этим «цирком на выезде» оборжался, особенно если бы смог со стороны на нас посмотреть! Вернёмся назад — будет что вспомнить!
Я, наверное, стал полным идиотом, если в смертельно опасной ситуации находил смешные моменты. Или у меня защитная реакция организма так работала, чтобы совсем крыша не съехала от происходящего?
На все приготовления у нас ушло больше часа. Настю я отнёс в её кровать в спальне. Пашку пришлось тоже уложить. Силёнок у него оставалось немного, и те были истрачены на поход за дровами.
Я сходил в нашу — блин! нашу! — клетку и принёс покрывало с подушкой для Пашки.
Растопил печку сразу, опыт имелся, поставил чайник с водой. Вскоре чайник закипел — дров как раз хватило.
Понятия не имел, сколько нужно травы для отвара. Бросил на глаз в термос и залил кипятком. Дорезал оставшийся кусок мяса и положил на одну тарелку с хлебом. Из овощей были огурцы, редис и лук. Просто протёр всё влажным концом полотенца и крупно настрогал в неглубокую миску. Очень хотелось взять хотя бы ломтик огурца, но… в комнате лежал голодный Пашка. Я не мог.
Сходил ещё раз в клетку, забрал подушку и покрывало, отнёс в Настину комнату на диван: после кровопускания мне тоже потребуется отдых.
Со склада забрал чёртов контейнер и, поставил его на стол, открыл. Там было всё: колба с пробкой, марля, баночка с мазью, скальпель. В пластиковой коробочке лежали полоски пластыря и ватные диски. На самом дне увидел клеёнку, свёрнутую вчетверо.
«Дожил! Спокойно пересматриваю орудия нашего насилия, и хоть бы что! Не зря говорят, что человек — такая скотина, которая быстро ко всему привыкает. Так, ладно, оставим чёрный юмор в покое — пора пить отвар».
На то, чтобы всех, и себя в том числе, напоить отваром и после полежать, ушло ещё минут тридцать. Настя взяла только немного хлеба и молоко. А Пашке я пододвинул табурет, накрыл его полотенцем и поставил две тарелки с продуктами, налил молоко в две большие кружки, и сам устроился рядом на полу. Мы молча поели. Хотелось наесться «до отвала», но было нельзя. Еда после трёхдневного голодания совсем не подходила. Неизвестно, как ещё отреагирует наш желудок. Поэтому ели потихоньку, откусывая маленькими кусочками, долго пережёвывая и запивая молоком. Поев, Пашка откинулся на подушку и сразу уснул. Я унёс остатки на «кухню» и пошёл к Насте, прихватив с собой пластиковый контейнер и стакан.
Руку я себе разрезал сам — смазал мазью и полоснул по запястью. Настя только помогала, по-прежнему лёжа на кровати. Меня немного потряхивало, перед глазами всё расплывалось. Я на автопилоте перелил кровь из колбы в стакан, подал Насте и успел доползти до дивана, после чего сразу отключился.
Не знаю, сколько я провалялся в отключке, но когда открыл глаза, увидел сидящего возле меня Пашку со стаканом в руке. Мы уже привыкли за время нашей «отсидки» к скупому проявлению эмоций. По Пашке было видно, как сильно он напуган и мне, очнувшемуся, рад. Но он только сказал: — Тём, очнулся? Как ты? Можешь лечь немного повыше?
Я приподнялся на локте.
— Давай так. Сам напои, поухаживай за тяжелобольным другом!
Чувствовал я себя нормально и вполне мог встать, но Пашка был таким милым со своими оленьими напуганными глазами, что хотелось немного над ним покуражиться. Пусть поухаживает, а то всё я, да я.
Он потихоньку поил меня отваром, и испуг в его глазах постепенно таял. Я скосил глаза: в боковом проёме между ширмой и стеной был виден край кровати и полулежащая на подушках Настя. Она смотрела на нас и плакала. Нет, она не всхлипывала, не вздрагивала. Лицо её было спокойно, но слёзы непрерывными дорожками бежали по щекам.
«Кто же она такая? На монстра из фильмов ужасов не похожа. Несчастная девчонка, да ещё и беременная. Интересно, кто отец ребёнка? Может, Ургорд? Не-е, это вряд ли! Тогда… может, тот самый Марк, которого они замочили? А что? Вполне! Я хоть не спец в этих делах, но по срокам, вроде, вполне подходит. Но это, вообще, меня не касается».
Было видно, что ей ещё страшнее, чем нам. Если они с Уродом из другого мира, то почему живут здесь? Почему не возвращаются? И что это за место такое, где мы сейчас, что за опасность таится вокруг? Мы хотели поскорей вернуться домой, и теперь, когда Настя уже, похоже, в порядке, должна вывести нас из этого кошмарного леса. Она обещала. Но где-то в глубине души меня точила одна назойливая мысль. Я её отгонял, но она упрямо возвращалась и не давала мне покоя.
«Допустим, мы сейчас вернёмся. Ургорд куда-то смылся, и Настя останется здесь одна… без нашей крови. Завтра ей опять понадобится порция крови… И потом тоже. Что же она будет делать?»
Похоже, мы думали с ней об одном и том же, поэтому она и плакала.
Но оставаться здесь я не собирался по-любому. Получается, мы должны были забрать Настю с собой? Бред! Проще всего было не заморачиваться и вернуться.
«Какое нам дело до них вообще? Почему я должен об этом думать? Мы к ним в гости не напрашивались!»
Но эта назойливая мыслишка зудела и не давала покоя. Я уже знал, что, если даже сейчас вернёмся, то и там, у себя дома, я буду думать про Настю. Определённо, нужно было всё выяснить.
***
Мы сидели с Пашкой на диване, А Настя, по-прежнему лёжа на кровати, начала свой рассказ:
— В моём мире меня зовут Насима. Мы с Ургордом пришли в ваше время из будущего. Ваш и мой мир разделяет тысяча лет. От той Земли, какова она сейчас, почти ничего не осталось. Я не могу вам рассказать всю историю планеты за это время. Нам это не позволено. Мы не можем вторгаться и менять ход истории. То, что случится с вашей цивилизацией — для нас уже прошлое. Его нельзя изменить. Скажу только, что на Земле произошло смещение материков и погибло большое количество людей.
Причиной катастрофы были ядерные взрывы. Их было несколько и почти одновременно в разных частях планеты. Вы — люди вашего мира — очень глупы и агрессивны. Как дети, которые делают, что им вздумается, и не думают о последствиях. Вы почти уничтожили самих себя. Эти взрывы спровоцировали подземные и подводные землетрясения. Воды океанов затапливали целые материки. В течение трёхсот лет происходило смещение земной поверхности. Материки то появлялись, то вновь исчезали под водой, меняя свои очертания. Мы до сих пор боремся с последствиями той катастрофы, отвоёвывая сушу у океана. Есть целые двухуровневые города, построенные частично на поверхности, частично под водой.
А тогда — это было страшное время. Люди боялись жить на суше. Но и громадные острова — лайнеры, бороздившие вблизи материков, тоже были ненадёжны. Многие тонули и погибали в страшных волнах цунами, в штормах, в подводных извержениях вулканов.
Выжили немногие. Да и среди выживших большая часть была заражена радиацией. Ещё несколько поколений людей страдали от наследственных болезней, вызванных облучением. Мир был на грани вымирания. Все силы были брошены на борьбу за выживание. Оставшиеся в живых объединились и появилась новая цивилизация с общим языком, с общей историей и с разделением на две подгруппы — людей и полувампиров.
Полувампиры — те же люди. Когда небольшая горстка учёных спасала человечество от облучения и болезней, вызванных тем же облучением у последующих поколений, они изобрели лекарство на основе клеток крови здоровых людей. Это было великое изобретение человечества, спасшее от исчезновения почти всю цивилизацию. После курса лечения этим препаратом жизнь увеличивается до трёхсот лет. Причём человек очень медленно стареет, почти незаметно меняясь с годами.
Вот только это лекарство привело к тому, что те люди, которые его принимали длительное время, стали полувампирами. Когда мы здоровы, нам кровь не нужна. Нужна только, когда организм ослаблен болезнью. И то в очень малых количествах, как лекарство. Но совсем другое дело, когда зарождается новая жизнь. Плод во чреве матери развивается и растёт, питаясь её кровью. И после рождения младенца первые месяцы тоже вскармливают кровью, смешанной наполовину с молоком.
В отличие от обычных людей, мы не кормим детей грудью. Наше грудное молоко не усваивается и может причинить младенцу непоправимый вред, даже гибель. Если мать с новорождённым малышом попадает в какую-то экстремальную ситуацию, она просто прокусывает свой палец, и ребёнок питается её кровью..
Люди сдают свою кровь в специальных лабораториях для нас, полувампиров. Их так же, как и у вас, называют донорами. И таких людей очень мало, примерно из трёхсот человек только один может быть донором. Но даже кровь от донора проходит длительный процесс очищения. В общем, с этим у нас всё непросто. Доноры — очень богатые люди. Кровь стоит дорого. Хотя мы, полувампиры, получаем её бесплатно, стоит только обратиться к своему консультанту, по–вашему — лечащему врачу. А вот кровь людей вашего мира мы можем пить без опасения, если только они не наркоманы.
У нас нет войн, конфликтов между странами, между людьми и полувампирами. Человечество нашего мира приложило слишком много усилий, чтобы выжить и возродить новую цивилизацию. В нашем мире каждый человек — бесценен. Это не значит, что совсем нет злых, недобрых людей. Но это досадное исключение. Таких людей очень немного. Общество их не поддерживает, и большого вреда они принести не могут.
С такими людьми сразу начинают заниматься психологи в специальных центрах Возрождения, где они живут, работают, учатся. А после курса лечения возвращаются назад в семью. Бывает, что человек совершает преступление и даже убийство. Правда, последнее убийство у нас было двести лет назад и вошло в историю. С преступниками тоже работают специалисты. Но там целые своды законов по наказанию, реабилитации — смотря какой проступок был совершён.
Тут Настя замолчала и, погладив рукой живот, сказала, что ей нужно выйти. Она уже довольно неплохо себя чувствовала: прошла её мертвенная бледность, и губы не выглядели, как две синие полоски. К тому же Настя причесалась и заплела свои рыжеватые, слегка волнистые волосы в косу, закрепив её конец на затылке блестящей серебристой заколкой.
Туалет и ванная комната находились за соседней с кладовой дверью. Настя вышла, а я обратил внимание на Пашку. Кажется, рассказ Насти произвёл на него сильное впечатление. Он сидел о чём-то задумавшись, глядя в пространство перед собой, и при этом на его лице отражался весь спектр эмоций. Я бы даже сказал, что вернулся обычный Пашка, которого я знал всегда. Я ждал, что он скажет, но так и не дождавшись, взял за руку и повёл к кухонному уголку.
Пока Насти не было, мы сделали себе и ей по бутеру с мясом и огурцом. Отвар уже почти остыл, да и мало его осталось. Поэтому мы просто остатки разлили в три кружки и долили молоком. Выбирать не приходилось, а организм требовал еды.
Настя вернулась. Мы тоже сходили в туалет, умылись. Потом все вместе перекусили.
— Я увлеклась и отдалилась от самой сути — почему мы с Ургордом оказались в вашем мире. И про Марка вы, наверное, тоже слышали?
Мы кивнули.
— Это долгая и не очень приятная история. Но я обещала и расскажу всё, ничего не утаивая. Я родилась и выросла в очень известной семье. Мой пра-прадед был одним из тех учёных, которые изобрели лекарство, спасшее людей от вымирания. И практически все мужчины нашей династии — учёные.
Я не могу вам сказать, как называется лекарство. Это мне так же не позволено. Как я уже говорила, мы живём гораздо дольше людей. Поэтому детство и юность, то есть взросление, растянуто на пятьдесят лет. И мне сейчас на самом деле не девятнадцать, а пятьдесят пять. У нас это расцвет юности.
Она замолчала. Мы тоже молчали, потрясённые её рассказом. Потом она продолжила, но уже не нам, а как-будто рассуждая сама с собой:
— То, что я вернусь назад с малышом, вызовет большое потрясение. Но ещё надо вернуться… Сама, без Ургорда, я этого сделать не смогу. Да и… выжить тоже вряд ли…
Судорожно сглотнув, посмотрела на нас испуганным, каким-то затравленным взглядом. У меня мороз прошёл по коже: я внутри себя почувствовал её страх. Она же рассуждала дальше:
— Конечно, если Ургорд жив, и мы вернёмся, наказывать меня не станут и моего малыша примут с любовью. Но…
Настя уже не могла говорить. Не в силах больше сдерживаться, она расплакалась, закрыв лицо руками. Мы с Пашкой переглянулись, он мне сделал знак выйти и потащил вниз по лестнице к нашей клетке. Мы остановились на площадке, и он прошептал:
— Тём, давай останемся с ней на сегодня. Переночуем, а завтра… завтра что-нибудь придумается, а?