Ребята мэтра Франсуа, повинуясь приказу своего главаря, проводили кавалеров вновь образованного ордена через лес тайными разбойными тропами, разместили в мансардах веселых кварталов Левого берега, в купеческих солидных домах и в башнях сиятельных господ. Вийон явно прибеднялся, когда говорил, что не так уж и много может сделать: нити и связи его организации опутывали не только Париж, но и половину Франции — зачастую высшие сановники провинций были обязаны своими титулами, а то и головами простому парижскому горожанину.
Штаб-квартирой ордена временно стал кабинет Остряка, не засвеченный еще перед церковными властями: проверка кабачка папаши Левена прошла так же гладко, как и остальных заведений Покойницкой улицы, и отцы-инквизиторы пока считали, что разыскиваемая ими ведьма еще не добралась до столицы. Городские ворота тщательно контролировались, но в самом Париже еще можно было действовать открыто.
Именно вопрос о первых действиях обсуждался на совещании представителей кланов, вошедших в орден, на следующую ночь. Мнения резко разделились: чернокнижники, некроманты и оборотни считали, что нужно использовать драгоценное время, пока святые отцы не готовы к нападению, для быстрых, дерзких и решительных вылазок. Ведьмы, домовые и водяные стояли за постепенное установление связей со всеми членами когда-то единого темного братства, за то, чтобы медленно и планомерно копить силы для одного, но решительного удара через десять лет: сразу на Рим. А уж опосля…
Мортиция и Франсуа, которые стали очень близки в эту неделю, пока не принимали участия в споре, изучая какой-то свиток в углу среди книжных полок. Но вскоре, когда рабочее обсуждение стало грозить перейти в перепалку и начали вновь понемногу звучать старые обиды, ведьма топнула кованым сапогом, призывая ко вниманию:
— Нет смысла спорить, браться и сестры. Вы все правы. Мы слишком слабы сейчас для решительных и масштабных действий.
Здоровенный рыжий детина в кильте многозначительно поднял палец и на родном языке припечатал: “I’v seid et eksectely”<шотл., искаж: я сказал именно это>.
— Но не воспользоваться тем, что противник еще не знает о нас, было бы просто глупостью! — продолжила мысль Мортиция. Черноволосый толстяк с почти кошачьими усами прошипел: «А я што говорил?».
— Но, братья и сестры, у меня появилась новость, которая позволит нам объединить эти две позиции. Как мне стало известно, в подвалах венсенского замка доминиканцы вот уже пять лет держат нашего брата с зеленого острова Ибернии. Того самого, которого долгое время называли Сапожник. Вытащив его оттуда, чтобы привлечь к общей битве, мы не только покажем, на что мы способны, но и раз навсегда решим вопрос с материальной базой. Ведь всем здесь известно об его экспериментах с золотом?
Собравшиеся дружно закивали.
— Так вот, есть сведения, что последний эксперимент увенчался успехом. Зная Сапожника, в это поверить, конечно, сложно. Но то, что его не развоплотили сразу после взятия, и не отправили в Рим, а все это время держат в тайне даже от римской курии, говорит только об одном: ему удалось если не сделать золото из ничего, то добиться каких-то очень существенных результатов.
В разговор вступил долго молчавший мэтр Вийон:
— Мне удалось добыть план венсенского замка, мои благородные господа. Со всеми подземельями и потайными ходами. Вашего друга держат вот здесь, — он указал на помеченную красным цветом секцию в плане. — А проникнуть в замок мы можем здесь, где лес примыкает вплотную к замку и по ветвям деревьев можно перебраться через ров, и еще вот здесь, где старый и позабытый всеми кроме моих коллег, — Франс ехидно ухмыльнулся, — подземный ход. Поэтому предложение следующее: наступаем двумя группами: через лес и далее через стену идут, помогая друг другу, упыри и оборотни. Через подземный ход проходят некроманты и чернокнижники. С обеими группами идут мои ребята, показывая дорогу. Группы соединяются вот здесь, перед караульным помещением, и одним быстрым ударом нейтрализуем стражу. Дальше мои остаются на шухере… — он запнулся, закашлялся, нервно всхрюкнул. — Прошения прошу, на часах остаются. А вы идете по плану вниз, в подземелья. Освобождаете вашего арестанта — и обратно отходим так же, как придем: через лес и через подземный ход. Вся добыча, которую удастся взять в дороге, достается моей братве. В случае непредвиденных обстоятельств — действуем по ситуации. Вопросы есть?
Старый лысый упырь, помнящий еще фараонов, да и сам изрядно похожий на мумию, оживился, задвигал острыми ушками:
— А зачем же вам столько мертвых тел, молодой человек? Добычу делим поровну, иначе нечестно.
— Точно! — поддержал его моложавый оборотень с волчьим оскалом. — Для чего вашим ребятам туши стражников? Делить так делить!
Даже схватывающему обычно все на лету мэтру Франсуа потребовалось немного времени, чтобы сообразить, к чему клонят старейшины нечисти. Он расхохотался:
— Да мертвяков забирайте себе хоть всех, мне не жалко! Под добычей я имел в виду золото, драгоценности, оружие.
На этот раз облегченно рассмеялись напрягшиеся было темные старшины, а общую позицию подытожил котообразный толстяк:
— Ну, этого добра у нас и так хватает. А оружие — так и вовсе не требуется. Когти, лапы и хвост — вот наше оружие!
— Ну что ж, братья и сестры, — с пафосом произнесла Мортиция. — На святое дело идем, друга из беды выручать. От каждого клана по три добровольца, встречаемся в полночь у входа в потайной ход на берегу Сены. Пусть Черная Звезда помогает нам.
Планы расписываются для того, чтобы их нарушать. Кто их нарушит — исполнители, их противники, или просто дурной рок, это совершенно не важно. Важно то, что действовать при этом приходится именно по обстоятельствам, и эти обстоятельства подчас оказываются сильнее самых блестящих планов.
Так же вышло и здесь. Все шло замечательно до того, как пожилой чернокнижник поднес пучок разрыв-травы к двери камеры, помеченной красным крестом на вийоновском пергаменте. Войдя в камеру, нечисть обнаружила в углу на куче тряпья неподвижное тело длинного нескладного молодого чародея. На окрики и похлопывания по щекам он никак не реагировал, и одна сердобольная ведьмочка прошептала:
— Они его пытали, изверги!
Но разгадка была гораздо проще. Не открывая глаз, Сапожник сделал молодецкий выдох, и камера наполнилась запахом застарелого перегара. Поняв, кто перед ним стоит, и зачем пришли, он заплетающимся голосом спросил:
— А что, ребят, выпить есть?
Один из вампиров быстро достал из рукава и протянул сидельцу хрустальный темно-красный фиал. Тот обрадовался:
— О, винцо! — Но открутив пробку, скривился и отбросил сосуд в сторону: — Да я вам что, упырь гребаный? Гребаной кровищи не пью, гребаный принцип.
Последовать за своими спасителями он согласился с явной неохотой, по дороге наверх грязно ругался на все, что видел и что слышал, а увидев наверху мэтра Франсуа и его ребят, громко расхохотался:
— Гребаные людишки! Что собрались здесь, дуйте отсюда, пока не сожрали нахрен к хренам свинячьим! Или не, погодь, выпить есть? А то у этих гребаных упырей кроме гребаной кровищи ничего не найдешь толком.
Вийон пожал плечами и спросил у подошедшей на шум Мортиции:
— Что, это и есть ваш знаменитый Сапожник? Я где-то понимаю, высокородная госпожа, почему ему дали такое погоняло. То есть прозвище… — Он сделал паузу и поправился: — Хотя в его случае, скорее, все-таки погоняло. Можно его как-то утихомирить? А то сейчас на шум сюда сбежится вся королевская стража. Впрочем, кажется, я знаю неплохой способ.
И подойдя к продолжающему бушевать арестанту, он протянул тому фляжку из своего рюкзака. Прильнув к сосуду и сделав такой глоток, что даже окружающие разбойники одобрительно крякнули, Сапожник довольно икнул и хлопнул Остряка по спине:
— А ты ниче так парняга, хоть и из людей. — Тут он осекся, заметив Мортицию: — Это вы, княгиня? Тысячу лет не видел вас. Да и тогда только мельком… Но все это время мечтал снова увидеться и п-познакомиться.
Видно было, что прямая речь без ругани дается ему с трудом, но он предпринимает героические попытки сдержаться:
— За вами, к-княгиня, хоть на костер, хоть на водяное колесо. П-приказывайте!
— Вы пьяны! Вы мне отвратительны, колдун. И вот уже двести лет как нет никакой княгини, а есть просто ведьма Мортиция. Впрочем, этот разговор мы продолжим, когда ты протрезвеешь, кретин. Уходим отсюда, живо, тихо!
Но уходить тихо было поздно. Со всех сторон слышались крики: — Тревога! К оружию! — и слышался тяжелый топот стражи. Все-таки Венсен все еще был королевской резиденцией. Мортиция резко скомандовала своим:
— Упырям на взлет, остальным через подземелье.
Вийон резко свистнул, заставляя разбойников отвлечься от обшаривания изуродованных обескровленных трупов:
— Шухер, братва! Обрывемся, я их приложу.
И быстро подрезав с пояса у пробегавшего колдуна мешочек с порошком, бросился навстречу нападавшим:
— Ну чо, вохра, гаситесь! Ща всех на раз мочкану, гады.
Конечно, он блефовал — хотел только поставить дымовую завесу, чтобы удобнее было уходить, но в спешке и от недостаточной еще подготовки в колдовских делах перепутал порошки. Мешок с белым кружком — столб дыма. А мешок с красным треугольником вызвал взрыв, раскидавший стражей. Дверь подземного хода захлопнулась, и ее завалило остатками караульного помещения. Последнее, что увидел Франс — это упырь, подхвативший на лету склонившуюся над ним Мортицию.
Очнулся он в камере без окон — и, как ему сначала показалось, без дверей. Но двери там были — устроенные прямо в каменной кладке. И были, видимо, окна — или хотя бы просто мельчайшие отверстия, через которые за ним следили. Потому что стоило Остряку чуть-чуть приподняться, мотая головой и пытаясь сосредоточиться, как часть стены отъехала в сторону, и в проеме показался высокий седой человек в черном плаще с белым подкладом.
Подойдя к пытающемуся сесть Вийону, он громко обратился к поэту и разбойнику:
— Кавалер де Лож де Монкорбье…
Перебив его, Франс сделал вид, что затравленно озирается:
— Где?
— Что где? — недовольно и резко бросил черно-белый.
— Ну, где этот благородный господин, начальник?
— Перестаньте паясничать, де Лож. Я — Главный Инквизитор Франции и Наварры, Жером де Монпелье. Вам лучше рассказать мне все, что вы знаете о ведьме, именующей себя Мортицией Лебенфра, и о побеге заключенного без имени из Венсенского замка. В противном случае святая инквизиция оставляет за собой право применить к вам…
Вийон не дал ему договорить:
— Да где ж ты так на пушку-то научился брать, начальник? У меня жбан трещит, гужевались вчера…
— Ближе к делу, де Лож. Отвечайте на вопросы, пока спрашивают по-хорошему. Вас видели в ее обществе, и не отпирайтесь. Вспоминайте: молодая женщина, рыжеволосая, стройная, греческий профиль. Особая примета — глаза раскосые, как у азиатов. Что, скажете, не видели?
— Да не при базаре я, начальник. Гужуюсь как-то у Левена, тут ко мне гагара подваливает: первый раз в Парижопинске, гдечо попалить, какие типа ништяки есть. Слово за слово, хреном по столу, ей до Булыни причухало. Бобов отсыпала, я и подписался. Вот и весь базар. А за Деложей, за Мортиций, за ведьм — это я не в курсах.
— Вы понимаете, что он сейчас сказал? — де Монпелье обратился ко второму инквизитору в таком же, как у него, черно-белом балахоне (странные, непроницаемо-темные стекла закрывают глаза), тихо и незаметно оказавшемуся в камере. — Лично я: ничего не понял.
— Де Лож, де Лож… — укоризненно протянул второй инквизитор. — Ведь вы дворянин, магистр искусств! А выражаетесь, как какой-нибудь бродяга с большой дороги.
— Я не бродяга, я вор! — гордо приосанился мэтр Франсуа. — А мессира кавалера, о котором вы изволите толковать, начальник, еще десять лет назад в нелепой уличной драке зарезал ваш товарищ по ордену, сумасшедший монах отец Филлип. Помните такого? Не знаю как вы, но вот ваш папенька, господин Жером, точно помнит.
Не давая Франсу перехватить инициативу, второй инквизитор вкрадчиво поинтересовался:
— Ну, а в Венсенском замке вы тоже на вечернем променаде оказались? Показывали дамочкам достопримечательности королевского дворца, не иначе?
— Да хорош прикалывать, начальник, — хмуро процедил Вийон. — Тут вы меня конкретно побрили, чотам. Думал подрезать чего путевого, а вона как зазехерил. Но это пусть меня мусора колют!
И как будто в ответ на последнюю реплику откуда-то снизу приглушенно раздалось:
— Именем короля! Дорогу прево и виконту Парижскому, кавалеру д’Эстутвилю. Именем короля!
Инквизиторы молча переглянулись. Рука де Монпелье метнулась к поясу, второй перехватил ее и медленно покачал головой. Каменная дверь отъехала в сторону, и на пороге появился старый знакомец и главный официальный недруг Франса Остряка, начальник королевской стражи и королевских жандармов Робер д’Эстутвиль.
В ходе короткой перепалки выяснилось, что подтвержденных претензий к кавалеру де Лож де Монкорбье, именующему себя Франсуа Вийоном, именуемому так же Франсом Остряком, у отцов-инквизиторов пока что нет, и интересует он их исключительно как свидетель. А вот у королевской стражи, наоборот, к обозначенному Вийону длиннейший список обвинений — и последняя его выходка с проникновением в королевский дворец переполнила чашу терпения. И плачет по нему веревка на городской площади, и ждет-не дождется его дыба в застенках королевской тюрьмы.
— Что ж, так тому и быть, — меланхолично пробормотал Вийон, поправляя кружевной воротник. — Значит, этой шее скоро предстоит узнать, сколько грехов висит на этой заднице. — И он одернул камзол. — Твоя взяла, начальник.
В закрытом экипаже противники долго молча сидели друг напротив друга. Наконец, прево тяжело вздохнул и спросил:
— Ну куда же тебя все время заносит, Франс? Мало тебе того, что рано или поздно болтаться тебе в петле, несмотря на все уловки и отмазки? На костер захотел? Этим ведь на лапу не дашь, и по амнистии от них не выйдешь.
— Дружище Робер… — Разбойник тяжело вздохнул и через зарешеченное окно посмотрел на весело бегущие вдаль парижские предместья. — У меня к этим собакам давний счет, ты знаешь. Сначала этот Филипп Сермуаз, который чуть не продырявил меня из-за угла, и за которого я схлопотал первый срок.
— Но ведь тебя полностью оправдали! Ты не представляешь, чего мне это стоило.
— Представляю, Робер, представляю. Но что толку? Суд да дело, я был вынужден скрываться, а голод не тетка, и норов в карман не положишь. Но это все в прошлом. Ты Волка помнишь?
— Анри? Того, который с тобой…
— Его. На днях голубь прилетел из Ахена: его сожгли. А ни забывать, ни прощать я не умею.
— Ну что ж, друг. Тогда больше я тебе помочь не смогу. В дела святого престола мне не вмешаться. С Богом, друг! Удачи. Прощай.
— Прощай, дружище. Супруге привет.
— Обязательно. — И полоснув по связывавшим Вийона веревкам острейшим стилетом, изменившимся голосом прево закричал: — Остановить экипаж! Разбойник сбегает! Тревога!!
Остряк же не медля, плечом растворил дверь и прямо на ходу выпрыгнул в ближайший овраг.
Прошло несколько месяцев. Поздняя осень обрывала последнюю листву с чахлых деревцов на парижских улицах, гнала всклокоченные, металлически-темные воды Сены извечной дорогой в Атлантику.
За это время орден Черной Звезды разросся и окреп. Совместно в ребятами Вийона, были проведены операции в Париже, Тулузе, Дрездене и Лондоне. Ордену доставались артефакты из спецхранов инквизиции и книги из потайных библиотек, а братве — драгоценности и деньги. Тела папских гвардейцев, стражников, да и самих инквизиторов тоже не пропадали: они шли на усиление оборотней и вампиров.
Сапожник, вечный школяр и неудачник, пьяница и матерщинник, действительно придумал как извлекать золото. Но поскольку в момент озарения он был мертвецки пьян, то помнил методику только в общих чертах, и добытое им золото вело себя крайне своенравно: норовило испариться без следа. Или, еще хуже, превратиться в какую-нибудь неописуемую гнусь.
Впрочем, чтобы дурить лохов, другого было и не надо.
На этой почве, на почве поэзии, а так же на почве совместной страсти к Мортиции Сапожник и Франсуа очень сдружились. Они вместе пили, вместе ходили на дело, вместе склонялись над старинными свитками и пыльными томами, пытаясь воплотить в жизнь новую идею сумасшедшего чародея: создать человека из подручных материалов.
Не голема, с этим-то как раз никаких проблем не было уже давно — а именно человека. Как выражались древние, гомункулюса.
С жаром они доказывали орденскому капитулу, какие выгоды можно получить, создав армию разумных, послушных и расторопных мальчиков-с-пальчик. Мэтр Вийон тратил на исследования почти всю свою долю в добыче, ирландец залезал в долги, и только поразительное везение в азартных играх спасало его от того, чтобы всплыть как-нибудь ясным осенним утром в Сене брюхом кверху.
Ведьма же, казалось, прожила за эти месяцы целую жизнь: в уголках раскосых синих глаз притаились морщины, высокий властный голос стал слегка хрипеть. Сначала она благоволила Остряку, потом переключила все свое внимание на темноволосого колдуна, который на радостях стал меньше пить и почти перестал грязно ругаться. Его ругань стала чистой и почти благопристойной.
Конечно, не обходилось между друзьями и без скандалов, без мордобоя и попыток поножовщины. Но будучи при этом сильно пьяными, они физически не могли нанести друг другу большого ущерба, а проспавшись — мирились, погружались в книги или в орденские дела.
Дела же орденские ближе к зиме резко пошатнулись.
Главный Инквизитор Гюи де Монпелье, поклялся, что если его сын Жером не справится с этой напастью, то он сам прибудет в Париж — и если потребуется лично сожжет всю столицу Франции. На протест короля Луи из Рима ответили, что неплохо бы разобраться в своих внутренних делах и пригрозили отлучением.
Но главное не это.
Главная беда была в том, что с какого-то времени череда успехов и удач наглухо пресеклась, и с последними листьями, с последними теплыми осенними днями ушла от ордена и светлая полоса.
Операции проваливались одна за другой, на явках и в секретных схронах появлялись люди в черно-белом облачении — а с ними и стража, вооруженная кроме мечей и копий колдовскими амулетами.
Против ордена велась четко выверенная, планомерная война.
И чтобы спланировать эту войну и переломить эту череду неудач, капитул объявил об общем собрании всех членов ордена на том же месте, где он был учрежден, у старинного капища на лысом холме в Булонском лесу.