Поверхность космического корабля была шершавой, чешуйчатая, самовосстанавливающаяся оболочка была усеяна небольшими бугорками, толщиной в пару сантиметров. «Последствия метеоритного дождя, — про себя отметил Лорик, — но ведь я собирался этим заняться… когда это было? По ощущениям недели две назад. Да что, две, будто целая жизнь прошла!».
Филл запнулся и, покачнувшись, держась за трос, взглянул вниз на поверхность астероида. Было такое впечатление, что поверхность уже была слегка примята. Поежившись, астронавт поглядел на трос и сглотнул неприятный комок. Нельзя спешить во время выхода в открытый космос, мог бы сейчас задушиться на собственной страховке — какое-никакое, а притяжение у астероида имеется.
На всякий случай, аккуратно обойдя бугорки по дуге, Фил добрался до вожделенного люка. Здесь его постигло разочарование: контрольный чип и хранилище видеоданных по старинке имели многоступенчатую защиту, пошаманив с прокси-картой и блокатором, Лорик взломал магнитный замок, но крышка имела еще и механические защелки. Изготовителями предполагалось, что вскрывать люк будут уже на земле, поэтому из крышки выдвинулась игла заборщика биоматериалов.
Каждый астронавт с первых дней обучения в Астро-ново знает, что разгерметизация костюма — это смерть. Невозможно просто проколоть палец на белой, защищенной панцирными пластинами, перчатке. Температура космической бездны весьма низкая. Любой живой организм, включая змей и тараканов, в открытом космосе моментально кристаллизуются, превращаясь в некое подобие льда. Лорик учел это.
Из кармана на левой икре Филипп вытащил небольшой пакетик собственной крови. Кровь еле-еле флюоресцировала все тем же фиолетовым цветом. «Надеюсь, мои гены не настолько изменены, чтобы не пройти тест, — хмыкнул астронавт, — иначе придется открывать механически, а лишняя брешь в защите корабля на не регенерирующем участке — это большой риск!».
«Вот только это они не учли! Экстренную ситуацию! —выругался Лорик, осознав, что кровь в пластиковом пакетике с перепонкой тоже кристаллизуется от температуры, — а вот это вы видели?!», — из-за пояса на пояснице он достал лазерную горелку. Упаковка тугоплавкого пластика долго сопротивлялась огню, разогревая жидкость внутри. Схватив раскаленный пакетик с собственной кровью, Фил резко приложил его к игле. «Как и следовало ожидать», — кровь растеклась по анализатору, но капля попала и на кончик иглы!.
«А что?» — вслух спросил он пустоту, пустота ответила с задержкой. «Практически кипяченая вода».
— Параметры соответствуют норме, —прокомментировал безэмоциональный голос робота-кладовщика, и замок щелкнул.
— Ну, хоть не иная форма жизни, уже хорошо! —усмехнулся космонавт, — Ой!».
Кроме замков крышка люка была банально прикручена к корпусу огромными болтами. Ключ достать и отвернуть не проблема, если б не такое ужасающее состояние: болты были залиты чем-то прозрачным и крошащимся, а головки их настолько проржавели, что подцепить стандартным ключом не представлялось возможным.
— Врешь, от нас не уйдешь! — прокомментировал астронавт и капнул жидкого полимерного стекла. Капнул —не то слово, потому что он налил столько, что огромная застывшая капля с загнутым на бок хвостом, больше напоминала отвертку-рычаг. Собственно, так он это и использовал. Болты, нехотя поддавались.
— Рассвет приближается! — мечтательно сам себе прокомментировал Лорик. Красиво и смертоносно… нужно быстрее возвращаться на корабль, пока нечеловеческий холод сменяется опаляющей все кругом нестерпимой жарой и пожаром.
— Ну, что ж, а теперь аккуратненько назад и к монитору!», — астронавт извлек хранилище данных и вставил новый диск.
— Предлагаете внести изменения в архивные данные? — на этот раз стандартный голос женщины за пятьдесят…».
— Естественно, вноси. Всегда вноси! — Лорика злили подобные комментарии. Значит, данные можно заменить и сразу… это плохо!
Монитор циферблатом выдавал куда больше часов, чем было положено. Такое впечатление, что он работал неделю.
Первая запись, вторая, третья… Фил уже сидел в столовой, на такой случай, затарившись кружкой горячего бодрящего напитка, вероятно, относительно напоминающим кофе.
Первое видео закончилось… второе… просмотр с конца к началу… Лорик следил, потягивая напиток черезтрубочку. Ответ удивил обоих: и человека, и компьютер.
— Ты мне мешаешь, — серьезно заявил астронавт,тянущемуся манипулятору, осознав, что нашел.
Видео закончилось жутковато. Включилосьследующее…
— Видимо, каждый раз я умирал… — Лорик не мог поверить. — Система вела его, фиксировала момент смерти…
А вот и оно: сидя и взволнованно что-то себе обещая, он сам, вкалывает себе сок этого странного растения, живущего в мире смерти и радиации. «Отмечено сильное флюоресцирующее действие. Возможно, это стоит отменить, но так интересно, что же мы поучили…», —звучала запись и пропадала, уступая местному каналу.
Филл еще несколько раз перелистнул, разглядывая это все, сквозь призму опасающегося технического восстания человека. Бессмертного человека, которому не соизволили сообщить…
— Думаю, что это реально сортир. Вытопчут, разорвут, браконьеры найдутся, а на ботаников свалят… стоит ли подарить это лекарство людям? Пока не знаю! Лорик расстроился, и попросил его оставить одно… предстоялоосознать, с кем он имеет дело…
Что-то тёплое было прижато к щеке Кроули и ещё что-то – к его ключицам, прямо к израненной коже. Ощущение покалывания волнами омывало его, отбрасывая назад вспышки боли, от которых в глазах плясали звезды.
Он слышал звук – голос, как ему показалось, торопливый и взволнованный. Он звучал издалека, приглушённо.
Новая волна боли поднялась от плеча Кроули, но тут же резко отступила, прежде чем обрушиться на него. Демон почувствовал, что его трясут, почувствовал, как его истерзанное, онемевшее тело заныло в знак протеста.
Кроули снова ощутил покалывание, а затем его сознание резко вернулось в тело. Он больше не плавал в тумане, частично отгородившись от боли, пытаясь заставить сознание не покидать его – он полностью пришёл в себя, впервые за много дней, а может быть даже недель, и он чувствовал каждый дюйм своего искалеченного, раненого тела. Голос в его голове оформился в резкие, встревоженные слова вместе со свежей порцией покалываний, пробежавших по плечу.
– Проклятье, Кроули! Ну же, давай, возьми же её!
Последовала пауза, его легонько встряхнули. А затем:
– Зараза.
Кроули сглотнул. Это действие заняло больше времени, чем должно бы было. Тёплые покалывания прекратились, и он почувствовал, что легкие прикосновения к его щеке и ключицам замерли.
– Кроули?
Демон прерывисто вздохнул и усилием воли открыл глаза. Он лежал наполовину на полу, наполовину на коленях Азирафеля. Одна рука ангела лежала на его щеке, другая – на груди. Лицо Азирафеля, полное нескрываемой тревоги, маячило не более чем в тридцати сантиметрах от него.
Кроули открыл рот, машинально облизнув запекшиеся губы.
– Думал, ангелам не полагается ругаться, – прохрипел он.
Лицо Азирафеля расплылось в широкой улыбке облегчения, которую Кроули демонстративно проигнорировал. Он попытался сесть, и ангел помог ему, мягко придерживая рукой за плечи.
– Я не был уверен, что мои силы работают, – сказал Азирафель, все ещё взволнованно. – Не очень-то подходят демонам. И на этих чёр… грё… ужасных кандалах были руны. Я боялся, что вся комната окажется устойчивой к магии, в целях предосторожности.
Кроули пожал плечами. Движение потревожило его рану, и он поморщился, прежде чем успел сдержать себя. Боль была острой, режущей, но гораздо более терпимой, чем прежде.
По крайней мере, он мог ясно видеть.
Целительная магия Азирафеля очень помогла: у него в голове прояснилось впервые за последние недели. И теперь он был способен связно все осмыслить, все его беспорядочные тревоги последних дней рассеялись.
Никакого заклятия не было, разумеется, Кроули вспомнил: он солгал об этом, солгал, чтобы дать Азирафелю время бежать. Но по какой-то причине Азирафель пришёл за ним, пришёл спасти его.
– Что ты здесь делаешь, ангел? – прохрипел Кроули, подняв руку и проведя ею по своему пересохшему спекшемуся горлу. Его палач никогда не заботился о том, чтобы давать ему пить.
Азирафель с удивлением воззрился на него.
– Тебя спасаю, разумеется!
Кроули открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь полное неблагодарности о том, как он держит все под контролем, но слова замерли у него на губах. Вместо этого он ограничился сухим:
– Ясно.
Азирафель хмыкнул, не веря своим ушам, но поднялся на ноги и подал руку демону.
– Что ж, мы ещё не на твёрдой почве, – сказал Азирафель. – Ты можешь идти? Я знаю короткую дорогу отсюда, но нам, возможно, придётся бежать.
Кроули взял протянутую руку ангела, и Азирафель помог ему встать на ноги. Как только демон приподнялся на метр от земли, у него закружилась голова. Словно по сигналу, его ноги начали дрожать, а в плечо вернулась нескончаемая пульсирующая боль.
Кроули стиснул зубы и заставил себя полностью выпрямиться. Его зрение перестало плыть, и постепенно вернулось в норму. Он понял, что тяжело опирается на Азирафеля, и намеренно отвел глаза.
– Я уже исчерпал всю магию, – извиняясь, сказал Азирафель, обхватив Кроули за плечи. – Когда окажемся на Земле, я исцелю тебя до конца.
Кроули кивнул, стараясь не обращать внимания на боль в раненом плече. Сейчас у них были дела поважнее.
Азирафель сделал шаг вперед, и Кроули последовал его примеру. На ходу он инстинктивно попытался сложить крылья, но вспышка боли пронзила его насквозь от одного движения. Он пошатнулся, моментально потеряв почву под ногами, в глазах у него потемнело, а потом снова прояснилось. Он понял, что опять тяжело навалился на Азирафеля, крепко вцепившись одной рукой в свитер ангела в поисках поддержки. К его чести, ангел ничего не сказал.
Кроули зажмурился и зашипел – отчасти от боли, отчасти от досады. Он бросил взгляд через плечо и мельком увидел одно из своих крыльев, висящее низко, у самой земли. Передняя кромка была бесформенной массой сломанных перьев и широких красных полос, с рваными ранами и темными кровавыми дырами там, где были вбиты трехдюймовые в диаметре серебряные колья. Он осознал, что в некоторых местах проглядывают белые кости, и содрогнулся от новой волны боли, накрывшей его. Он отвернулся, зажмурившись и пытаясь забыть то, что только что видел.
Теперь он знал, в чем проблема: Азирафель мог сносно вылечить тело, которое занимал демон, но крылья Кроули были проявлением его демонической сущности, а потому исцелить их было за пределами возможностей ангела. Кроули мог бы вылечить их сам, но покрытые рунами ошейник и наручники высосали его магию. Он будет бессилен еще по меньшей мере несколько часов.
– Как ты, мой дорогой? – через мгновение спросил Азирафель, потому что Кроули по-прежнему опирался на него, закрыв глаза и часто и прерывисто дыша.
Кроули усилием воли открыл глаза, от горевших крыльев по телу прошла судорога. Он попытался прогнать из мыслей картину черных дыр под запястьями своих крыльев.
– Шикарно, – проворчал он.
Азирафель поджал губы, но мало что мог поделать.
– Давай просссто выбираться отссюда, – прошипел Кроули, вновь мучительно поднимаясь на ноги. Икры затряслись, но пока что выдержали.
Азирафель дал ему секунду, чтобы он мог поймать равновесие, а затем пошел, Кроули хромал рядом, опираясь о плечо ангела, чтобы удержаться на ногах. Демон старался как можно меньше шевелить крыльями, позволив им волочиться за ним по земле, расправив их во всю длину. Этот вариант казался наименее болезненным.
Они добрались до дверей тюрьмы, и Азирафель осторожно прислонил Кроули к стене около нее. Когда ангел складывал свои крылья за спиной, Кроули показалось на мгновение, что он увидел, как что-то черное мелькнуло среди белых перьев.
– Подожди здесь секунду, – прошептал ангел, прежде чем открыть дверь и проскользнуть в нее.
Кроули, опираясь о стену здоровым плечом, отпрянул от внезапно яркого света, пролившегося сквозь щелку. Его глаза слегка привыкли, и он некоторое время завороженно глядел на полоску Небес, видимую за приоткрытой дверью. Голос Азирафеля слабо доносился сквозь щелку.
Кроули мучительно ясно осознавал, что всего в нескольких метрах позади него лежит тело его палача, убитого – кто бы мог подумать – Азирафелем, но демон не отрывал глаз от яркой полоски свободы. Последнее, что ему сейчас было нужно – это флэшбэки.
Из-за двери послышался резкий вскрик, но Кроули решил, что голос не похож на Азирафеля, так что он остался стоять, тяжело привалившись к стене тюрьмы. У него болезненно сводило живот, и ему приходилось прикрывать глаза каждый раз, когда боль переливалась из крыльев в его тело.
Через несколько секунд дверь вновь распахнулась, и Азирафель бережно перетащил Кроули через порог. Демон быстро заморгал от нового потока света.
Они стояли на дороге, вымощенной белым кирпичом, которая извивалась вокруг невысокого холма, и там соединялась с более широкой улицей. У обочины дороги лежала еще одна женщина-ангел, эта показалась Кроули смутно знакомой. Ее крылья распластались по обеим сторонам от нее, рыжие волосы рассыпались нимбом вокруг головы, на виске расцветал свежий синяк. Ее изящные ножны были пусты, но она еще дышала. Кроули, снова тяжело опираясь на плечо Азирафеля, взглянул на него и с удивлением увидел в его руке меч, мягко горящий сияющим белым пламенем.
Кроули поднял брови, но ничего не сказал.
Азирафель направился вперед, но не по дороге. Вместо этого он пошел вниз по холму и вокруг здания, по траве, такой девственно безупречной, что, увидев ее, цветы самого Кроули еще сильнее позеленели бы от зависти.
Кроули шел рядом с Азирафелем и был молчаливо благодарен ему за то, что рука ангела поддерживала его за плечи, помогая двигаться вперед, даже когда ноги не хотели держать его.
Азирафель резко остановился, когда они почти добрались до дальнего угла здания, и Кроули опасно качнулся вперед, прежде чем Азирафель смог подхватить его.
– П…п…прости, – выдавил Кроули, чувствуя, как очередная судорога прокатилась по телу, оттого что крылья ударились о землю.
Азирафель заглянул за угол, а Кроули прислонился к стене в поисках поддержки. Белый камень был прохладным на ощупь, и Кроули с благодарностью привалился к нему, аккуратно развернув крылья так, чтобы не потревожить их. Азирафель вернулся спустя мгновение, и подал ему руку. Кроули, у которого в глазах все двоилось уже несколько секунд, схватился за нее.
Ангел снова глянул за угол, а потом обратно на Кроули. Потом он посмотрел за плечо Кроули, скользнув взглядом по большим черным крыльям. Он поджал губы.
Кроули тоже оглянулся, запоздало осознав, в чем проблема. У ангелов крылья белые, это отражает их статус и предполагаемую чистоту души. Крылья демонов – черные, и Кроули не был исключением.
Азирафель, казалось, принял решение.
– Иди сюда, – сказал он, обхватывая плечи Кроули поудобнее. – Держи голову пониже и иди так быстро, как только можешь.
В следующий момент Азирафель расправил крылья за спиной, обернув одним из них волочащиеся по земле крылья Кроули так же, как рука ангела обхватывала плечо демона. Второе крыло было раскрыто позади них, успешно прикрывая хотя бы часть убийственно черных перьев Кроули.
Азирафель пошел вперед, Кроули заковылял следом рядом с ним. Ангел перешел на бег, и Кроули заставлял свои дрожащие ноги двигаться как можно быстрее, стараясь идти самостоятельно и в то же время позволяя Азирафелю толкать себя. По пути демон заметил краем глаза новые полоски изумрудной травы и еще одну дорогу из белого кирпича. Помня совет Азирафеля, он опустил голову ниже и сосредоточился на том, чтобы поменьше спотыкаться. Половину поля зрения заслоняло крыло Азирафеля, а вторую половину – сам ангел, весь – одни сплошные белые перья, и клетчатая шерстяная ткань.
Затем, совершенно неожиданно Азирафель замедлил шаг, и его крыло, крепко обхватившее плечо Кроули, было единственным, что удержало демона он падения вперед, когда он, споткнувшись, остановился. Но Азирафель пошел дальше, немного отклонившись от их первоначальной дороги. Кроули держал голову низко и пытался сжать свои крылья под белыми перьями Азирафеля.
– Эй, ты, там! – раздался крик откуда-то справа. – Стой! Не двигайся!
И в следующий миг они вдруг снова побежали, Кроули спотыкался на пологом склоне, и Азирафель почти толкал его перед собой. Потом крыло Азирафеля внезапно потянуло Кроули за плечи назад, потому что ангел резко остановился. Кроули все равно упал вперед, запутавшись в собственных подгибающихся ногах.
Взметнулись белые перья, и в следующий миг Азирафель исчез. Кроули приподнялся на локтях, часто моргая, потому что новый всплеск боли захлестнул его, вылившись из пульсирующих крыльев. На какое-то время он уронил голову перед собой, вцепившись руками в идеальную травку и стиснув зубы, пока не стало легче. Тогда он заставил себя поднять голову и оглянулся.
В нескольких метрах от него по покрытому травой склону Азирафель шел навстречу другому ангелу, тот был одет в серебряные доспехи стража. Большую часть обзора закрывали огромные белые крылья Азирафеля, которые он раскрыл за спиной. Кроули не сразу понял, что ангел намеренно прячет его от взгляда стража. Кроули опустил глаза на свои собственные крылья – черные как ночь, распростертые на траве позади него, окровавленные и – он ясно это чувствовал – сломанные в нескольких местах. Он с трудом поднялся на ноги.
Он слышал, как у подножия холма Азирафель разговаривает со стражем, и видел, что клинок пламенного меча прячется за спиной ангела. Кроули с удивлением заметил, что у Азирафеля действительно было несколько черных перьев в гуще белых – ряд второстепенных маховых, устроившихся совсем близко к спине. Кроули никогда не замечал их прежде.
Потом Азирафель пригнулся, и черные перья исчезли из виду, скрытые светлыми. Страж выхватил свой меч, и звук ударов металла о металл вскоре наполнил собой небольшую долину.
Кроули заковылял ближе, борясь с приступами тошноты, сотрясавшими его, не отрывая глаз от Азирафеля, чтобы сохранить равновесие.
Он был еще довольно далеко, когда Азирафель вскрикнул и упал. Кроули захромал к нему так быстро, как только мог, но тьма снова начинала заволакивать ему глаза, и он знал, что, если он сейчас потеряет сознание, это никому не поможет.
Но Азирафель в следующее же мгновение поднялся вновь, отпрыгнув в сторону, чтобы уклониться от выпадов стража, и поднял свой украденный меч, чтобы заслониться от очередного удара. Страж снова сделал выпад, и на этот раз, когда Азирафель метнулся в сторону, страж ударил его в бедро, сбив с ног.
Азирафель сильно ударился о землю, меч вылетел из его руки, а второй ангел немедленно набросился на него, подняв свой собственный меч.
Кроули был все еще в пяти метрах от них. Он закричал – что, он не помнил, но это застало стража врасплох. В эту долю секунды Азирафель нащупал рядом в траве свое оружие, пальцы сомкнулись на рукоятке.
Внимание стража снова переключилось на ангела, распростертого у его ног, он занес меч для удара, но Азирафель оказался быстрее: выбросив руку с пламенным мечом вверх, он пронзил им грудь стража.
Кроули поковылял ближе, чувствуя, что его качает взад-вперед от усиливающегося головокружения.
Азирафель оттолкнул тело ангела в сторону, и, пошатываясь, встал, глядя, как Кроули сокращает дистанцию между ними. На секунду Азирафель встретился с демоном глазами, а затем протянул руку и вытащил меч из груди стража. Он шмыгнул носом и сглотнул, прежде чем захромал навстречу Кроули – только тогда он увидел ярко-красную полосу на бедре ангела, уже пропитавшую кровью ткань его светлых брюк.
– Тебе бы ее вылечить, – сипло пробормотал Кроули, дрожа и слегка качаясь, когда Азирафель дошел до него.
– Я в порядке, – сказал Азирафель. Его голос звучал неубедительно.
Кроули открыл было рот, чтобы возразить, когда вдалеке раздался внезапный звук труб.
Азирафель резко обернулся, и не глядя потянулся к плечу Кроули.
– Кто-то протрубил тревогу. Надо выбираться отсюда, сейчас же.
Азирафель обхватил крылом плечи Кроули, и они оба торопливо захромали вверх по склону и подальше от дороги. Несмотря на то, что ангел утверждал, что он в порядке, Кроули слышал его резкие вдохи при каждом втором шаге.
На вершине холма Азирафель сделал шаг вперед, только чтобы столкнуться грудью с очередным ангелом. Азирафель отпрянул на несколько шагов назад, увлекая Кроули за собой.
На мгновение ангел – точнее, два ангела – просто глядели на них в изумлении. Потом их глаза остановились на крыльях Кроули, выглядывавших из-под белых перьев Азирафеля.
Ангел в теле молодого человека, с которым столкнулся Азирафель, прищурился. Его рука легла на рукоять меча.
Азирафель оказался на вершине холма в одну секунду, остановив Кроули толчком в плечо, когда тот попытался подняться и помочь ему.
Азирафель пронзил ангела насквозь, прежде чем он успел вынуть меч из ножен. Второй ангел – темнокожая женщина с длинными черными волосами бросилась на помощь своему товарищу, схватив его за плечи, когда он упал, оба ее крыла затрепетали.
Азирафель пронзил и ее тоже.
Кроули, все еще пытавшийся встать на ноги, мог лишь таращиться, не веря своим глазам. Азирафель стоял спиной к демону, наполовину расправив крылья. Ряд темных перьев был больше, чем запомнилось Кроули в прошлый раз, теперь он доходил почти до половины второстепенных маховых. И, когда темнокожая женщина-ангел соскользнула на землю рядом со своим напарником, Кроули увидел, как прямо у него на глазах малые кроющие Азирафеля – эти крошечные перышки, покрывающие переднюю кромку его крыльев – посерели, и сделались угольно-черными.
~~***~~
Когда Кроули, не отрываясь, в изумлении глядел на это, многое внезапно стало ему ясно.
Азирафель обернулся, тяжело дыша. Он на секунду опустил взгляд на пламенный меч в своей руке, а затем вновь обернулся к Кроули. Он преодолел короткое расстояние и помог демону подняться на ноги.
– Давай, мы почти пришли, – сказал Азирафель, снова накинув свое крыло на Кроули.
Казалось, он не заметил.
– Зира… – начал Кроули, когда ангел потащил его вниз, в небольшую долину, и вверх по еще одному холму, то и дело поглядывая через плечо.
– Держись, – прервал его Азирафель, когда они достигли вершины холма, окаймленной рядом деревьев с серебристой корой. Каждый лист казался тщательно вырезанным, совершенным и изумрудно-зеленым.
– Твои крылья… – снова начал Кроули, торопясь сказать.
Азирафель шикнул на него и подтолкнул Кроули в тень одного из деревьев. Он указал перед собой, где простирался большой, относительно плоский луг. Трава здесь была выше, но такая же невозможно идеальная.
– Видишь ту стену? – спросил Азирафель, указывая на низкую каменную гряду, огибающую дальнюю сторону луга.
– Ага, – сказал Кроули, бросив туда быстрый взгляд. –Азира…
– Это край Небес, – сказал Азирафель, и Кроули удивлённо посмотрел туда во второй раз. – Нам нужно лишь перебраться через неё, и мы сможем вернуться на Землю.
Кроули посмотрел на низкую каменную стену. Она была недалеко.
Она могла подождать.
Он снова повернулся к ангелу, торопливо схватив его за руку:
– Послушай, Зира, ты…
Пальцы сомкнулись на горле Кроули, раздавив его последнее слово, а другая рука железной хваткой вцепилась ему в руку. Прежде чем он понял, что происходит, Азирафеля оторвали от него, а самого его бросили на землю.
Крылья Кроули вспыхнули от боли, когда он упал на них, еще сильнее выворачивая раненные суставы.
В глазах полыхнуло белым, а рядом гремели звуки борьбы, и он слышал, как Азирафель что-то кричал.
Кто-то грубо перевернул Кроули на бок, сильные руки выдернули из-под него крылья, и клинок уткнулся сзади ему в шею. Теперь его лицо было прижато к самой земле, невозможная трава щекотала ноздри. Кроули сделал резкий судорожный вдох, и внезапно узнал запах, густо окружавший его.
Воспоминания о событиях тысячелетней давности тут же поглотили демона. На мгновение, Кроули показалось, что он лежит, свернувшись, в траве – но это была другая полоска травы, и все было еще новым и свежим. Запах хрупких зеленых травинок был последним утешением, которое испытал Кроули, прежде чем подобраться к краю Небес и неуверенно глянуть вниз. Тогда там не было стены, только линия, где кончалось божественное и начиналось неизвестное.
Кто-то нанес ему сильный удар в живот, и боль разорвала ребра Кроули. Демон судорожно вздохнул, когда весь воздух покинул его легкие, и попытался сжаться в комочек, чтобы защититься, снова ничего не видя из-за белого огня в глазах.
На мгновение он оказался одновременно и здесь и там– сквозь гул в ушах слыша, как Люцифер и Михаил наносят друг другу удары. Он почувствовал, как его ноги балансируют на краю, почувствовал, как он замер, прежде чем последовать за будущими демонами в их новое обиталище.
Под деревьями с серебристой корой изувеченные крылья Кроули беспорядочно трепетали, касаясь ноющего от боли тела, и следующий удар пришелся прямо в переднюю кромку его левого крыла. Раздался пугающе громкий хруст, и Кроули почувствовал, как сорвался с края Небес в тот момент, когда обжигающая боль разорвала каждый нерв его тела.
~~***~~
– Кроули! Кроули!
Демон услышал слово, сказанное торопливо и совсем близко, и почувствовал, как дернулось его плечо.
Он приоткрыл глаза, но не мог понять, что видит. Зеленое небо вращалось над ним, блистая серебряными звездами. Притяжение ускользало, как вода в водосток. Скоро он ударится о землю.
Он почувствовал, что сменил положение: теперь верх был сверху, а его ноги болтались в воздухе. За плечи и под коленями что-то придерживало его, и что-то теплое было прижато к его левому боку.
– Держись, Кроули, мы почти на месте.
Порыв ветра коснулся лица Кроули и взъерошил его изломанные перья. Его крылья, которые, похоже, были сложены и крепко прижаты к телу, горели, и левое, кажется, полностью потеряло чувствительность.
Затем он резко снова оказался на земле, уткнувшись лицом в траву. Наверное, он достиг самого дна.
Кроули тяжело вздохнул и почувствовал, как мир вокруг него встал на свое место.
Он судорожно втянул ртом воздух.
Он лежал на боку на траве поля. Его голова запрокинулась назад, и он увидел каменную стену – совсем недалеко. За его плечами раздавались звуки борьбы, и Кроули повернул голову как раз в тот момент, когда Азирафель нанес ангелу удар в плечо, яростно-белый меч горел в его руке. Крылья Азирафеля были теперь почти совсем черными: каждое перо – глубокого, блестящего цвета черного дерева, кроме ослепительно белых первостепенных на кончиках крыльев. Кроули повернул голову назад и попытался перекатиться на живот.
Его крылья пылали огнем, левое горело так, будто его прижгли каленым железом. Он заставил себя встать на карачки. В ушах звенело, он потряс головой, пытаясь избавиться от шума.
Булькающий вопль раздался позади него, а в следующий миг Азирафель вдруг оказался рядом с ним и помог ему подняться.
Из-за быстрой смены позиции он чуть было снова не отключился, и этого хватило, чтобы он опасно зашатался, а в глазах замелькали звезды. Но Азирафель продолжал тянуть его вперед. Стена на границе росла перед затуманившимся взглядом Кроули, простенькая, сложенная из серого камня, она была всего метр высотой.
У них получится.
Он не успел даже закончить мысль, когда у них на пути выросла фигура, вся сотканная из белых перьев и простирающая вперед раскрытые ладони.
Азирафель резко остановился в паре метров от ангела. Кроули судорожно вздохнул и тяжело навалился на него, изо всех сил стараясь не упасть. Его ноги, похоже, снова подвели его.
– Азирафель, – спокойно сказал ангел. Он оказался не вооружен.
Азирафель сглотнул, и звук показался Кроули до странности громким.
– Малахия, – ответил он ровным голосом.
Ангел Малахия сделал полшага вперед, опустив руки. Азирафель в ответ отступил на полшага назад, потянув Кроули за собой. Крыло Азирафеля надежно обхватило демона за плечо, удерживая его на месте.
– Азирафель, – повторил Малахия. – Старый друг. Что ты делаешь? – его взгляд скользнул по Кроули и вернулся к ангелу.
Азирафель неловко поменял положение, крепче обхватив свой украденный меч. Кроули затрясло от нового приступа боли.
– То, что должен, – наконец сказал Азирафель.
– Брось эти глупости, – с нажимом сказал Малахия, убеждая. – Оставь демона, и мы примем тебя обратно в свой круг. Все будет прощено, – глаза ангела выразительно глянули мимо Азирафеля на тела мертвых ангелов, которыми было усеяно поле позади него. В затуманенной голове Кроули мелькнула неясная мысль: интересно, заметил ли он, что крылья Азирафеля, теперь были белыми лишь на кончиках перьев.
Это была выгодная сделка.
Азирафель колебался. Кроули почувствовал это в его позе, в том, как крыло инстинктивно сжало плечо демона, и как перехватило у него дыхание.
Кроули скорее почувствовал, чем увидел, что Азирафель оглядел его, привалившегося к ангелу, хрипло и неровно дышащего. Он жалел, что не может собрать достаточно сил, чтобы заговорить, чтобы объясниться. Чтобы казаться чуть менее жалким.
Азирафель снова повернулся к Малахии.
– Нет, спасибо, – сказал он, и его голос был поразительно твердым.
– Но разве же ты не видишь? – настаивал Малахия, непоколебимо. – Это всего лишь очередное заклятие демона, очередная уловка, чтобы подчинить тебя. Он развратил тебя, Азирафель.
Азирафель напрягся: Кроули почувствовал, как он выпрямился, представил, как сталь блеснула в его глазах.
– Что у вас за мания такая у всех с этими заклятиями? Почему ты думаешь, что онразвратил меня? Ты только посмотри на него, неужели ты правдадумаешь, что он имеет какую-то власть надо мной сейчас?
Малахия, казалось, колебался, но все равно стоял на своем:
– Но демон…
– Его имя, – перебил Азирафель, сдержанно прорычав. – Кроули. И он ни разу и пальцем демоническим ко мне не притронулся. Все, что я делал – все, что я сделал– я делал по своей воле. Этому я научился у людей, знаешь ли. Они съели яблоко – они нарушили правила – они выбрали свободу воли. Я не жду, что ты поймешь.
Малахия сделал шаг вперед, снова подняв руки в мольбе.
– Брось эти глупости, старый друг…
– Кстати, об этом, – сказал Азирафель, шагнув ближе. – Видишь этого демона? Онмой друг, он мне ближе, чем когда-либо был ты или любой другой ангел.
Азирафель выбросил руку вперед, и Малахия охнул, когда меч ангела пронзил его насквозь.
Малахия завалился на бок, меч накрепко засел у него в груди.
– Идем, – сказал Азирафель и потащил Кроули к низкой каменной стене, преодолевая последние метры. Ангел подсадил Кроули наверх довольно бесцеремонно, и демон замер там, на краю. Божественное лежало справа от него, пустота – слева. Знакомое чувство.
Азирафель потянулся к стене.
В этот момент Кроули увидел крылья ангела, наполовину расправленные за спиной, и на его глазах великолепные белые маховые перья потемнели и стали черными. Последняя искорка белого испарилась.
Подчиняясь приливу адреналина, Кроули подался вперед и резко схватил Азирафеля за руку, увлекая его наверх и за стену, посылая его в полет от божественного.
Демон бросился вниз со стены вслед за ним в тот момент, когда оба крыла Азирафеля вспыхнули огнем.
Дети оказались в стране недобрых великанов, где каждый сапог мог опуститься на их спины и головы. Им, двум крошечным существам с отчаянно стучащими сердцами, приходилось высоко задирать головы, чтобы робким вопрошающим взглядом дотянуться до вырубленных из скалы равнодушных лиц.
Над детскими головами угрожающе звенели клинки. Холодные невидящие глаза скользили по детским фигуркам, будто стирая их с поверхности мира. Дети были невидимы, как соринки на пыльной дороге, но они все же невольно ежились и сжимались, когда на них падал чей-то взгляд, чтобы стать еще меньше и незаметней.
Разве мог её отец, тот, кто показывал ей буквы и водил её крошечной ручкой по бумаге, быть кровным братом этих великанов?
— Пойдем — сказал, наконец, Максимилиан.
Они прошли еще немного и остановились передохнуть у витой решетки какого-то дворца. Этот дворец был больше, мрачней и величественнее, чем виденные ими обиталища великанов.
Это был настоящий дворец, окруженный парком, с башенками, высокими узкими окнами, каменными истуканами на крыше, балконами и мраморной лестницей.
Но в отличии от прочих особняков в нем царила мертвая тишина. Створки ворот, в завитках гербов и королевских лилий, замкнуты, будто пасть присмиревшего дракона. И за ними ни шороха, ни движения. Дети с неосознанным страхом смотрели сквозь прутья ограды на это молчаливое, призрачное сооружение.
— Там кто-нибудь живет? – чуть слышно спросила девочка.
Максимилиан кивнул.
— Здесь живет сестра короля.
Они ещё долго стояли у ограды, завороженные пустынным величием. Они ничего не знали об этом дворце, они были слишком малы.
Откуда им было знать, что, переходя Новый мост и пробираясь по улице Сент-Оноре, они невольно проделали почти то же крестный путь, каким больше трех лет назад прошел отец девочки, когда его, связанного, тащили за бегущей лошадью?
Как могли они догадаться, что там, на тех самых мраморных ступенях, матово отражавших полуденное солнце, он упал, почти бездыханный, с рвущимся из груди сердцем, с лицом, залитым слезами и кровью, и что под тем же безучастным солнечным надзором ожидал смерти?
Они ничего не знали и о том, что он провел почти две недели в подземелье этого дворца, что он бывал здесь и ранее, ещё беззаботный, еще не меченый скорбью, ещё любящий и любимый, что стены этого дворца хранят зыбкую тень его нетронутой юности и тяжкий отпечаток его тоски, что зеркала в своей серебристой глубине укрыли его мимолетное, летящее отражение, выкрав частицу молодости и поющей души.
Они, эти потерянные дети, ничего этого не знали.
Но, уцепившись за чугунные прутья, каждый из которых был толщиной в их ручку, приподнявшись на цепочки, они вглядывались в слепые окна. Максимилиан даже подсадил Марию на каменную приступку, чтобы она могла лучше видеть.
— Хватит, пойдем — сказал он, когда ему почудилось движение со стороны конюшен.
Мария беспрекословно повиновалась. Весь обратный путь она молчала. И казалось подавленной. Устала.
— Мы его не нашли — грустно произнесла она, когда они уже добрались до обрывков сетей и лодочных скелетов.
— Завтра найдём — заверил её Максимилиан.
Она понуро кивнула.
Но в последующие дни шел дождь, и Максимилиан оставлял девочку на чердаке, где приходилось расставлять несколько оловянных мисок, чтобы ловить просочившиеся капли.
Мальчику приходилось заходить к матери, чтобы обсушиться у очага. В один из вечеров он застал бывшего бочара. Тот недобро взглянул на пасынка. Левый глаз бочара заплыл, в рту не хватало пары зубов. Сам постаревший, нездорово грузный.
Максимилиан слышал жалобы матери, что сожитель много пьёт. Новая любовница, швея, почти девчонка, беспрестанно требует денег, а если не получает, то грозится уйти к лавочнику.
— И уйдёт! – злорадно шипела мать.
Максимилиан слышал эти жалобы каждый раз, когда вынужден был видится с ней.
Мать тоже сильно сдала. У нее раздулся живот, а шея, руки и ноги, напротив, стали хрупкими и тонкими, с обвисшей кожей. Под этой кожей будто совсем не осталось плоти, она расплавилась, как воск, и стекла в этот огромный, отекший живот.
Мать жаловалась на сильную боль в правом боку, но к лекарю идти отказывалась, проклиная бедность и своих дармоедов детей, которые только и норовят, как выловить из похлебки последний кусок.
Те жалкие гроши, что приносил Максимилиан, вызывали новый взрыв проклятий и жалоб. Максимилиан старался как можно меньше появляться дома. Чтобы не страдать от жалости и несправедливых обвинений, с какими мать неизменно его встречала.
Но в тот вечер он не мог сразу взобраться на чердак, где его ждал тихий лепет девочки, её улыбка и даже её мифический отец, которому Максимилиан уже отвел определенное место в их странном союзе.
Этот отец превратился в некое подобие духа, которому в их маленькой обители детские руки соорудили невидимый алтарь.
Теперь Мария проделывала то же самое с той таинственной дамой, чей облик был запечатлен на портрете.
Этот второй дух покровитель еще не обрел своей полноценной призрачной плоти и только зародился в упорном детском воображении.
Девочка как будто лепила новую фигурку из мягкой воздушной глины. Ее воображаемый отец был уже воплощен и водружен на алтарь. Очередь была за женщиной.
Девочка всегда мечтает о матери. Она воображает её волшебницей, доброй феей, принцессой, королевой, самой красивой, самой доброй, той, что когда-нибудь явится и навсегда уведет свое дитя из одиночества и сиротства.
Максимилиан и сам тайно мечтал о такой сказочной спасительнице. Но не в роли матери, ибо мать у него была, и никакой фантазии ему не хватало, чтобы вообразить в этой роли другую женщину.
Он мечтал о некой целительнице, воображал неведомую дальнюю родственницу, бабушку или тетку, или даже саму Деву Марию, которая придет под видом странницы и вылечит его мать от пьянства. Сварит для матери лекарство, и та вдруг как бы прозреет…
Нет, на самом деле его мать не слепая. Она видит. Но Максимилиана как будто и не видит.
Он скрыт от неё слепым пятном. Кричит оттуда, машет руками. А она не видит.
Он так старался, чтобы она увидела его, услышала, приласкала. Он же здесь, её сын. Он приносит ей деньги, он заботится о ней. Даже похлебку варит. Даже приносит вино…
Проклятое вино.
А она не видит. Значит, всё-таки слепая. Вот добрая родственница её и вылечит.
О большем Максимилиан не мечтал. А эта девчонка могла позволить себе самую невероятную небылицу. Её мать умерла. Она её не помнит. И смерти её не помнит. И что такое смерть, тоже не знает.
Она может вообразить, что мать её и не умерла вовсе, а живет где-то далеко-далеко и скоро за ней вернется. С отцом у нее вон как здорово получилось. И слова ему придумала, советы и даже игрушки.
Поставив одну фигурку напротив другой, Мария полушепотом разговаривала за них обоих. И время от времени бросала взгляды на пришпиленный портрет, будто вовлекала эту даму в разговор ягненка с пастушком.
Продолжала плести свою небылицу. Как и отцу, придумывала для этой дамы слова. Лепила её лицо, её облик, её голос, её шаги и поступки.
Скоро девчонка поверит в эту даму так же неистово, как верит в отца, и тоже отправится ее искать. Максимилиан вздохнул.
Какая же она еще глупая и маленькая! Эти выдумки делают её почти счастливой.
Мария радостно помахала ручкой.
— Вот смотли — сразу взялась она объяснять – Этот маленький балашек потелялся, а мальчик его нашел. Мальчик его искал по лесам, по полям, там были злые волки… Но мальчик не испугался. Он никого не боялся. А балашку было стлашно-стлашно, он плакал. И звал маму. Но мальчик его нашел и привел балашка домой, вот…
Максимилиан сел рядом, скрестив ноги, и вытащил из кармана шахматного коня. Он стащил его у старьевщика. Максимилиан поставил коня рядом с деревянными фигурками.
— На этом коне будет ездить старший брат мальчика. Или его отец. Он будет мальчика защищать и прогонит всех волков.
Мария радостно закивала. — А дома их будет ждать доблая кололева и она спечет для них большой пилог!
Потом они еще долго играли с тремя фигурками под лукавым взглядом нарисованной дамы.
Максимилиан вдруг поймал себя на том, что тоже поглядывает на нее, призывая в собеседники, и она как будто отвечает.
Не словами, а улыбкой и чуть заметным подмигиванием, как тайная соучастница. Взгляд её потеплел, обрел глубину и печаль.
Мария разыграла мизансцену возвращения барашка домой, как его отругала за побег мама, а потом как его наказал отец, отказавшись с ним играть и учить буквы.
Потом барашек долго рассказывал про свои злоключения, и его наконец простили.
Когда догорела свеча, Максимилиан расстелил свою попону, а Мария свернулась под одеялом из цветных лоскутков.
Они видели разные сны, но в чем-то их сны были трогательно едины и схожи, в их поиске и тоске.
Они ещё не раз отправлялись на поиски. Бродили вдоль набережной, стояли на Соборной площади, ходили к ратуше.
Однажды Максимилиан повёл её к Люксембургскому дворцу. Парк был огромен, и там разрешалось гулять не только придворным. Дети проскользнули, укрывшись за юбками двух важных матрон. Но и там Мария не обнаружила ни одного знакомого лица.
Очень быстро она погрустнела и на обратном пути едва волочила ноги. На чердаке Мария легла на свое одеяльце и отвернулась к стенке.
Максимилиан вновь подумал о том, что проще было бы разыскать её бабушку и вернуть девочку обратно. Все равно её отца не существует. Она его выдумала.
Он твердо решил отправиться на улицу Сен-Дени и там попытаться выяснить, не пропадала ли в каком-нибудь доме маленькая девочка. Он не сомневался, что ему это удастся. Он уже не раз выполнял схожие поручения, данные ему хозяином лавки.
Детей он не искал, но высматривал опустевшие дома, выслеживал их обитателей, время их отлучек и возвращений. Иногда ему давали задание наблюдать за неким домом по нескольку дней.
Максимилиан околачивался поблизости, играл в камешки. Время от времени ему приходилось драться с мальчишками, посчитавшими его чужаком.
Со своего поста Максимилиан возвращался с синяками и расквашенным носом, но на следующий день отправлялся вновь.
В конце концов, хозяин лавки показал ему тайный воровской знак и дал медную продырявленную монету, которая должна была служить ему охранной грамотой. Эту монету Максимилиан показал главарю уличной шайки, и его оставили в покое.
Воры высшего ранга сами поделят добычу, а его задача только смотреть и запоминать.
Максимилиан вспомнил про монету, которая лежала у него в тайнике, в щели под крышей, и взял её, надеясь, что эта монета поможет ему договориться с такой же драчливой шайкой, обитающей на улице Сен-Дени, а также на прилегающей к ней улице.
Накануне он осторожно выспросил у Марии, чем торговал её дедушка, ибо на улице Сен-Дени проживали лавочники и ростовщики. Мария нахмурила лобик и сказала:
— Он делал колечки.
«Золотых дел мастер» — подумал Максимилиан.
Это уже проще. Ему не придется исследовать все дома, а только те, что принадлежат ювелирам. Их там несколько.
Уходя утром, Максимилиан чувствовал себя едва ли не предателем. Он взглянул на Марию, которая сидела, скорчившись в углу, молчаливая и бледная, позабывшая про «кололеву» и «балашка».
«Как бы мелюзга не заболела?» — со страхом подумал он. Эта мысль несколько оправдала его будущее предательство. Он совсем не предатель.
Он о ней заботится, но сердце всё равно сжималось и в горле было сухо. Он еще оправдывал себя тем, что прежде всего попытается разыскать её няньку, эту старую дуреху Наннет, которая позволила такой маленькой девочке слоняться по улицам.
А если он отыщет её, то не придется вступать в сговор с врагом и совершать предательство.
Может быть, эта бестолковая нянька все же знает, где отец? Ах, черт, его же не существует! Почему он все время об этом забывает?
Максимилиан прошелся по улице Сен-Дени несколько раз, пытаясь по вывескам определить род занятий владельцев. Четыре из них показались наиболее обнадеживающими.
И дома выглядели сурово и неприступно. Нижние этажи были забраны решеткой, а на прочих окнах угадывались крепкие, обитые железом, ставни, которые на ночь запирались изнутри.
Ювелиры всегда славились своей осторожностью, опасаясь ночных воров. На их вывесках не найти прямого указания на ремесло. Вывесить над дверью доску с изображением колец и серег все равно, что послать приглашение всем парижским разбойникам.
Поэтому всех прочих торговцев Максимилиан раскусил сразу. На одной вывеске святой Дени держал в одной руке свою голову, а в другой склянку. Это аптекарь.
На другой св. Мартин делился своей рубашкой с нищим. Это торговец сукном. На третьей рыцарь в доспехах бросал перчатку. Это перчаточник.
Ещё один рыцарь седлал лошадь. Этот лавочник продает седла и сбрую.
Было даже занятно угадывать. На тех четырех домах тоже были вывески с сюжетом.
На одной был изображен король, но король не нынешний, а кто-то из его предшественников, уж очень старомодно этот король был одет. Король кормил с ладони оленя.
Что могла означать эта вывеска? На таверну дом не был похож. Крепкая дубовая дверь с узким зарешеченным окошком. Или еще одна.
Толстый монах вручает Библию пилигриму. И такой же угрожающий вид.
Или вот третья. Девочка с единорогом. А дом самый мрачный из всех приглянувшихся. И окна все закрыты.
Во всех прочих лавках, даже в тех, за дубовыми дверями, кто-то двигался, говорил. Выходила кухарка. Стучался богатый покупатель. И только в этом доме ни дверь, ни окно ни разу не распахнулось.
Выслушав извинения побитого стражника, Мила, как обычно, засела в своей комнатке, не обращая внимания на затихарившихся демонов. Демоны же дружно собрались в гостиной и гоняли чаи, не давая Рэнтарру остаться в одиночестве.
Стражник искренне считал, что виноват во всем напарник, напарник — что виноват он, Рэнтарр. В итоге получили люлей от начальника караула оба, схлопотав не слабые затрещины. Вздумавший сопротивляться Ангвад отправился замаливать свою вину в императорскую армию в «убойный отряд». В этом отряде собирали чаще всего неугодных правящей верхушке, смутьянов, бунтовщиков, отморозков, у которых нет высоких покровителей и все прочие отбросы демонского общества. И бросали в самые горячие места, не волнуясь на счет выживания. Считали, мол, боги, если они есть, рассудят — погиб, значит виновен. Выжил — невиновен.
И так получилось, что как раз этот отряд срочно собрали и отправили для нападения на эльфов. Рэнтарр, более смирный и спокойный, мог только бессильно наблюдать за тем, как его товарища и любовника уводят. Как оказалось — на верную гибель. Эльфийское чудовище не пощадило Ангвада, как и многих других.
Узнав о случившемся, Рэнтарр попытался было сбежать, чтобы хоть найти тело, но схлопотал еще за все хорошее. А потом был отправлен обратно на службу, так как его мать вовремя «позолотила ручку» начальника караула, проклятого Затэрана. А может и еще чего позволила, этого он не знал. Парня просто вытащили из застенков, пнули напоследок и зачитали приказ идти работать, где работал — в западной башне. Еще одна ошибка — и он пойдет за Ангваром в «убойных отряд».
Сейчас бедный демон совсем не по-мужски шмыгал носом, мечтая выпить что-то покрепче, чем лечебный отвар, заверенный Лэртиной, и чувствовал себя настолько погано, насколько может быть вообще. Заживающие синяки всего лишь чесались, болела же душа. Оказывается, бывает так, что больно внутри без всяких видимых повреждений. Больно осознавать, что того, кто был целым твоим миром, больше не существует. Он больше никогда не подойдет сзади, крадучись, и не напугает. Никогда не скажет очередную пошлую и банальную шутку. Никогда не шлепнет, не съязвит и не спошлит. Его просто… нет. Не существует. И от этого становилось совсем паршиво.
Лэртина подсунула горемыке тарелку побольше, подкладывала самые лакомые кусочки и вообще жалела, как могла. Мальчишки, какие же они мальчишки! Слишком юные, слишком незрелые, слишком… простодушные, скорее всего. Демоница не задумываясь погладила две макушки — черную и лазурную, посмотрела сначала в недоуменные зеленые глаза, потом в полные боли и отчаяния карие, вздохнула и тихонько сказала:
— Кушайте, мальчики. И пейте чай. А ты… — ее рука снова коснулась головы Рэнтарра, — тебе я принесу кое-чего лечебного. Только выпьешь на ночь и ляжешь тут, комнату найдем где-то поближе к нам. Нельзя оставаться одному.
Она ласково погладила черные, слегка запорошенные волосы парня, еще раз пожалела о нерожденном сыне и тихо вышла за вином. Мила остается в надежных руках, ну, а что один стражник в пучине своего горя ничего не видит, то не страшно. Башня защищена надежно, охрана на местах, даром что они кажутся бездельниками. Ну и самое главное — не высовываться. Чем меньше они муляют одним своим существованием гарем и Повелительниц, тем лучше. Нету таких, в опале сидят в башне, бедные, несчастные. Дамы любят жалеть кошечек с оторванными хвостиками и собачек без лапок. Вот только стоит этой собачке нагадить, где не надо безо всякого умысла, или даже просто показаться не вовремя на глаза — ей безжалостно оторвут голову. Все они такие, демоницы. И она… тоже была такой когда-то.
Женщина спустилась на кухню, кое-как уболтала главного повара выделить ей бутылочку вина, построила глазки его помощнику, который отпирал подвал, самолично сперла вторую бутылку, спрятав ее в чулке по платьем и гордо удалилась, изображая всем своим видом тупую почтительность. Лэртина перевела дух, поудобнее перехватила «законную» бутылку, получше прилепила магией к бедру «незаконную», снова состроила глазки шеф-повару, делая вид, что она просто счастлива была побывать в таком прекрасном месте, как демоническая кухня, и выскочила вон на свежий воздух. До башни можно и долететь, а вот после смешавшихся запахов кухни ей едва не стало дурно. Казалось бы, по отдельности все продукты и специи пахнут просто божественно, но смешавшись в одном помещении и годами пропитывая его запахами, все вместе они воняли просто неимоверно…
— Храните, боги, пышные юбки, — улыбнулась демоница и взмыла в воздух, раскидывая большие, светлые в крапинку кожистые крылья. Кража века состоялась.
Не то, чтобы демонам не позволялось напиваться, но рекомендовалось делать это за свой счет. У бедного парня, скорее всего, не было ни копейки, а потакать пьянству из своего кошелька женщине не хотелось. Одно дело купить бутылочку дорогого качественного вина и периодически пропускать полстаканчика на ночь, когда мучают кошмары. И совсем другое — дать мужику напиться вдрызг, чтобы он забыл погибшего любовника. Каким бы тот ни был козлом, а все же становится немного жалко.
Лэртина опустилась на балкончик родимой башни, поправила скомкавшееся платье и внушительно взвесила в руке бутылку, прикидывая, хватит ли двух таких, чтоб свалить с ног еще молодого демона. Решила, что хватит, активировала свой амулет, прошла через защиту и довольно поскакала по лестнице в место их заточения.
— Вот тебе для поправки… настроения, — она водрузила свою ношу на стол, задрала юбку и отстегнула от чулка вторую. — Надеюсь, не побрезгуешь, но мне дали только одну, так что другую пришлось взять самой.
Недоуменно посмотрела на округлившееся лицо Эртиса, улыбнулась и повертела попой.
— Мальчик, ты что никогда не видел женских чулок?
— Видел, — сглотнул слюну телохранитель и с трудом отвернулся. — Только их никто так откровенно не показывал.
— Понятно с тобой все, — Лэртина погладила бедного пунцового телохранителя по лазурным волосам и тихо подсказала: — Напомни, чтоб я тебя сводила в одно замечательное местечко. Там ты насмотришься и нащупаешь много чего.
Бордовый демон выскочил из покоев куда-то проветриться, а демоница уже деловито раскупоривала бутылку для второго страдальца. Вот наградили же боги компанией — человечка-недоповелительница, страдающий от любви стражник и телохранитель-девственник! Везет, так везет, нечего сказать.
Полный до краев бокал красного вина ткнулся в холодные пальцы Рэнтарра.
— Пей, болван несчастный. Пей и забывай все. Сегодня я вас караулю, не бойся, не украдут твою драгоценную тушку.
Парень залпом выпил вино, не ощущая ни запаха, ни вкуса. Лэртина налила снова, плеснула и себе за компанию, вытащила из комнаты засидевшуюся Милу и тихо зашептала ей на ухо:
— Видишь, что бывает от глупой любви? А я, дура, мечтала о ней. Один всего лишь трахался, а второй любил. Смотри и учись. Никогда не люби, девочка, Спи с кем хочешь, но не люби. Все равно предадут, раньше или позже. Все предают…
— Ты тоже… предашь меня? — костлявое девичье тельце сжалось, хотя куда уж больше.
— Не знаю, малыш, не знаю. Жизнь нас всех рассудит, а боги разберутся после смерти. Если они есть, эти боги. Что-то я сильно сомневаюсь.
Мила смотрела на напивающегося стражника. Такого чужого раньше и такого… непривычного, понятного, знакомого сейчас. Он был… своим, даром, что никогда не сделал ничего хорошего. Но хоть не мешал им что-то делать. И за это она была ему благодарна.
А потом демон просто свалился на пол, в какой-то миг отключившись. Лэртина без особого труда подхватила его на руки и вынесла из покоев — нечего тут пьяному лежать и портить вид. Пусть отсыпается… да хоть вот тут, на старом диване, через комнату от их покоев. Очухается, скажет спасибо. Это ж как ему наболело, что свалился от полутора бутылок? Женщина долго смотрела на черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, выбившиеся из косы пряди, наверное, мешали, но поправлять она их не стала. Просто стояла и смотрела, как на черных, как самая темная ночь в году, волосах появляются первые полоски седины.
Какая же боль была в этом юном сердце? Он ведь еще совсем молодой, бунтующий, свежий… Не выдержав, она сделала крохотный шаг и коснулась серебрящихся волос. Неужели… неужели может быть больно так? Неужели любовь бывает такой? Тогда она уже не хочет этой любви. Поздно, старая уже кошелка, и так долго коптила собой этот мир… Хватит думать, будто она кому-то нужна и интересна. Лэртина смахнула слезу и вышла, тихонько прикрыв дверь. У нее теперь оставалась только одна цель — вычухивать Повелительницу, обучить ее дворцовым хитростям. И заботиться об этих дурковатых парнях. А чувства… пес с ними, с этими чувствами. Грош им цена, если они делают кого-то несчастным.
Демоница неспешно вошла в покои Повелительницы, приметила беседующего с Милой Эртиса. Демон уже оправился от потрясения, был вполне адекватным, даже немного дурачился с человечкой, играя в «ладошки». Он неизменно ловил худенькие девчачьи пальчики, показывая, что демон сильнее человека и ловкости у него больше. Мила улыбалась, даже не пытаясь переубедить своего большого защитника, и эта немного дурацкая сцена вдруг дала понять демонице, что же она на самом деле чувствует. Они ей — как дети. Дочка и два беспутных сыночка. И не важно, что эти дети не родные, важно, что они — ее.
Лэртина шмыгнула носом и проскочила в столовую, стараясь не показывать выступивших слез. Ну почему в этой жизни все так сложно?
– И когда он придёт?
– Дама, я вам русским языком только что объяснил, что сантехника у нас утром изъяли. Сегодня. Утром. Сейчас день. Вы спрашиваете, когда он придёт.
– У меня труба в туалете течёт. Та, которая от стояка отходит. И перекрыть я её не могу, она до перекрывающего крана течёт.
– Вы вообще русский язык понимаете? Сегодня утром нашего водопроводчика изъяли. Завтра пришлют другого. У нас уже несколько вызовов – поэтому завтра не обещаю, но через два-три дня обязательно будет.
Миска под трубой была полная. Надя выплеснула её в унитаз и вернула под мерное паданье капель.
Двое – по крайней мере – суток ей предстоит регулярно опорожнять эту миску.
И ночью тоже.
Надя прошла в комнату и взяла телефон.
– И что? – отреагировал Борис на её просьбу.
– И то. Будто не вы изымаете.
– Ну мы.
– Ну вот тебе и звоню.
– С какой целью интересуетесь, гражданка?
– Ой-ой, как официально! Он мой сантехник.
– Гы-гы!
– Чё ты ржёшь? Он наш дом обслуживает.
– Я здесь причём?
– Вы его изъяли.
– Если изъяли, значит было за что. Просто так не изымают.
– Да я знаю.
– Вот и хорошо.
– Что ж хорошего, если труба течёт?
– К твоей трубе отношения не имею. С некоторых пор.
– Я хочу узнать, по какому поводу его изъяли.
– Подобных справок не даём.
– Даёте! Я закон знаю. Любой гражданин имеет право знать причину изъятия и судьбу изъятого. В рамках обеспечения прозрачности работы органов и недопустимости злоупотреблений.
– Наизусть формулировочку выучила?
– Слушай, может сантехника нашего … Всё равно в выходные суда не будет. Он бы мне успел эту самую трубу починить. Или заменить. А?
– Знаете что, гражданка Янушкевич, направьте запрос в официальном порядке.
И гудки.
– Ладно, – пробормотала она, наводя «выходной» макияж, – так просто я от тебя не отстану.
Времени было мало, пришлось остановить такси.
– А почему так дорого? – удивилась Надя, услышав предполагаемую плату.
Ещё месяц назад она за этот же маршрут платила в полтора раза меньше.
Таксист объяснил, что три недели назад Старый мост закрыли на снос. Пока вместо него не построят новый, приходится делать крюк.
– Что-то долго добиралась, – встретил её кривой усмешкой Борис.
– Старый мост закрыли.
– А, да.
– Ну, что?
– Ты о своём сантехнике?
– О нём.
– Голубой он.
– О, господи!
– Вот те и господи. Пассивный пидор.
– Кто б мог подумать…
– Есть на то специальные люди. Подумали, выявили и изъяли из общества чуждый этому обществу элемент. Ты, кстати, ничего такого за ним не наблюдала?
– Да нет, ничего такого… Вежливый молодой человек. Работал аккуратно.
– И мы его аккуратно изъяли. Доказательства неоспоримые. Так что ни о каких выходных речи не идёт. Там у тебя течёт сильно?
– Капает.
– Поставь миску.
– Поставила.
– Ну и хорошо.
– Что ж хорошего? – взвилась Надя. – Мне же при этой миске все выходные безвылазно сидеть!
– А что тебе ещё делать? – прищурился Борис.
Подойдя к дому, Надя подняла глаза на окна своей квартиры. Они встречали её холодной темнотой.
С марта, когда Надя выгнала Бориса, там некому было зажечь к её приходу тёплый свет.
С марта… «Да уж, повёл себя, как мартовский кот», – вспомнила она в утешение причину-повод отставки своего бывшего.
И тут Надя увидела кота.
«Чё, бродячего кота не видела? Бывает, жизнь не сложилась», – потёрся он об угол подъезда.
«И он один», – подумала Надя.
«К примеру, могла бы и к себе взять, – потёрся кот ещё раз, уже подольше. – Если желаешь иметь рядом тонкую и любящую душу».
– Ну, если хочешь, пошли, – открыла Надя дверь подъезда.
«Только кормить регулярно и периодически выпускать, я скажу когда», – поднял хвост кот. После чего первым шмыгнул внутрь.
В квартиру он тоже проник впереди хозяйки, но квартира встретила его не гостеприимно.
«Однако, у тебя тут…», – брезгливо отряхнул он лапу, неосторожно вступив в лужу, набежавшую из туалета.
Вода растеклась почти по всему коридору, вероятно – от входной двери не было видно – уже перелилась в кухню и в данный момент подбиралась к комнате. Где лежал ковёр.
Кот, увидев творящееся в прихожей, мгновенно гигантским прыжком скаканул в комнату, сиганув там на любимое кресло хозяйки.
Надя оценила обстановку: кухня залита, комната ещё нет. Быстро метнулась на кухню за тряпкой, бросила её преградой на порог комнаты, затем – в туалет, выплеснуть миску и подставить её пустой под мерную череду капель.
Как быстро-то натекло! Надо было и обратно такси брать…
Спустя полчаса, когда Надя закончила, кот подошёл и потёрся о её ноги: «Хозяйка, пора бы уже и перекусить, ты как?».
Пока кот ел, Надя размышляла над дилеммой: самой пойти или ждать, когда соседи снизу поднимутся разбираться. Потому что протечь у них должно было конкретно. Судя по площади затопления в её квартире, уровню стоявшей воды и приблизительному времени продолжения всего этого.
Под ней жила пара симпатичных тихих старичков. Они вообще могли постесняться прийти за разъяснениями и компенсацией. Наде стало их жалко.
Но на дверной звонок никто не ответил.
Она позвонила ещё раз.
Молчание.
То-то она старичков давно уже не видела. Может, к детям-внукам погостить уехали. Вот их сюрприз по возвращении ожидает…
Надя горько усмехнулась.
Именно в этот момент дверь внезапно открылась.
Надя со своей усмешкой, забыв согнать её с лица, так и застыла. Потому что в дверном проёме стоял вовсе не один из её стариков-соседей, а высокий мускулистый мужчина с орлиным носом и античными чертами остального лица. Которому орлиный нос, несмотря на свою выдающесть, очень шёл.
– Здрась-с-те… – по-прежнему дебильно улыбаясь, ляпнула Надя.
– Добрый вечер, – ответил античный носатый и быстро взглянул за Надю, словно ожидая кого-то увидеть за её спиной.
Надя, автоматически среагировав на этот взгляд, обернулась и тоже посмотрела – кто это у неё там.
Открывший дверь носатый антик вопросительно посмотрел на Надю.
Надя вопросительно посмотрела на него.
И лишь через секунду до неё дошло, что, вообще-то, носатый имеет больше прав на вопрошание – она же к нему пришла, а не он к ней. Надо как-то обозначить причину визита.
– А где бабуля с дедулей?
«Вот дура-то!» – ужаснулась в уме Надя.
– Я – сверху, – поспешила объяснить она. – Это я вас залила.
Мужчина вдруг протянул руку, приобнял Надю за талию – очень как-то ловко и уверенно у него это получилось – и вовлёк молодую женщину в переднюю, после чего, быстро выглянул на лестничную площадку, так же быстро отшатнулся обратно и закрыл дверь.
– Извините, – сказал он Наде.
– Вообще-то, это я вас залила, – напомнила ему та.
– Да-да, это очень прискорбно.
Мужчина глянул вверх. Потолок являл собой большое мокрое пятно, спускающееся потёками по стенам.
– Нифига себе! – вырвалось у Нади.
Мужчина грустно кивнул, соглашаясь.
– У меня труба потекла.
– Надо вызвать сантехника.
– Вызывала. Но его изъяли.
Наде показалось, что мужчина вздрогнул.
– Они обязаны прислать другого, – сказал он.
– Обещали, – подтвердила Надя. – После выходных.
– Прискорбно, – сказал мужчина.
«Всё-то у него прискорбно, – подумала Надя. – Ну ладно, извинилась, пора и линять».
– Хотите кофе? – вдруг спросил носатый.
«Ещё чего, – подумала Надя, – на ночь глядя у него кофе пить!».
– Хочу, – неожиданно для себя ответила она.
– Пошли, – сказал он и первым направился на кухню.
«Вообще-то, моих лет. Может старше, но не намного», – подумала Надя, идя следом и размышляя, как ей среагировать на это его второе лицо в обращении.
Тот словно прочёл её мысли:
– Или «на ты» нельзя? Меня Арик зовут.
И отодвинул для неё стул у стола, предлагая сесть.
– Надя. Можно.
Непонятно почему, но Надя чувствовала себя легко и просто. Быстрым женским взглядом она оценила обстановку – холостяк.
– Здесь, вроде, старички жили.
Арик быстро и сноровисто управлялся с небольшой кофе машиной.
– Я у них квартиру купил. Недавно.
Вкусно запахло хорошим кофе.
Арик умел не только кофе заваривать – разговор шёл легко и непринуждённо, Надя чувствовала себя всё более уютно. И нос вовсе не портил лицо Арика, наоборот, придавал ему странное, притягательное очарование.
– Надь, – спросил Арик, – а твоя труба по-прежнему течёт?
– Господи! – вскочила она. – Вот я дура, миска-то, должно быть, опять перелилась.
– Стой! – остановил её Арик.
Он вышел из кухни, чем-то громыхнул за стенкой и вернулся с небольшим чемоданчиком в руках:
– Пошли.
Надя сидела в комнате на диване – кот был решительно против, чтобы она занимала его кресло – и слушала возню Арика в туалете.
«Ну чё, – периодически приоткрывал глаз нежащийся напротив в кресле кот, – нормальный мужчинка, ты молодец!».
– Я там резиновую прокладку хомутом зажал, – возник на пороге комнаты Арик, вытирая руки тряпкой. – Больше меня заливать не будешь. Некоторое время.
– Некоторое? – привстала ему навстречу Надя.
Арик нежно вернул её назад на диван и наклонился, нависнув сверху:
– Достаточное до замены.
«Ну, ладно-ладно, – мягко спрыгнул с кресла кот, – нешто не понимаю…». И, подняв хвост, вышел из комнаты.
Уже утром Надя, глядя сбоку на чёткий профиль Арика с фоном из светлеющего неба за окном, тихо, собственно – про себя, пропела: «…вот придёт злобный тролль… ла-ла…».
И почувствовала, как напрягся Арик:
– Ты чего?
– Пою. В детстве мне бабушка её часто пела…
Дверь в комнату шевельнулась. «Вы тут с вечера трахаетесь, вам-то что, – потёрся о створку, заглянув из прихожей, кот, – а я всю ночь голодал. Завтрак когда?». И застыл на пороге, обиженный отсутствием к себе внимания.
Надя откинулась на спину:
– Слова только не помню. Что-то о том, что, если будешь плохой девочкой, то придёт злобный тролль и… ла-ла-ла.. в общем, тебя съест. Ла-ла.
– Хм, – косо взглянул на неё Арик, – съест, значит, когда придёт…
И тут во входную дверь оттуда, снаружи, вставили ключ и с громким щелчком повернули.
– Есть кто? – голос Бориса.
Надя вскочила, тут же чуть не упав, запутавшись в сползшей простыне, не сразу нашла халатик и не успела его запахнуть.
– Опа! – среагировал на её мелькнувшее голое тело заглянувший из прихожей Борис.
Надя запахнула спереди халатик и с силой перетянула поясок.
– А это кто такой? – теперь Борис среагировал на сидевшего кота.
– Так, – мгновенно помрачнел он, увидев среди беспорядка расстеленной на раздвинутом диване постели Арика.
«Второй, что ли? – отошёл к стене кот. – Вообще-то их по времени лучше разводить. Накладка, однако».
Надя вышла в прихожую, демонстративно закрыв за собой дверь:
– Пошли на кухню.
– У тебя что, ключи остались?! – накинулась она там на Бориса.
– Да ты их у меня и не забирала.
– Так сейчас забираю. Давай сюда!
– Я вообще-то трубу починить пришёл, – Борис протянул ей ключи. – Двое суток выходных всё-таки…
– Починили уже.
– Да я вижу…
В кухню заглянул Арик:
– Надя, я пойду.
Он был не только одет, но и даже свой чемоданчик держал в руке.
Борис резко повернулся к Арику и, не давай уйти, протянул руку:
– Борис.
Арик, неуловимо помедлив, замкнул рукопожатие:
– Арик.
– Мой сосед снизу, – добавила Надя.
«Блин, ну и положеньице… – подумала она. – И, спрашивается, чего припёрся?!».
– Необычное имя.
– Армянское.
– Приятно, что у Надежды такие отзывчивые соседи.
Борис внимательно смотрел на Арика.
Тот, наконец, высвободил руку:
– Я пошёл.
Борис проводил Арика взглядом, и, как только хлопнула входная дверь, резко обернулся к Наде:
– Ну что, допрыгалась?!
– Уж кто прыгает! А я свободная женщина – с кем хочу, с тем сплю, тебя не спросила!
– Да я не о том! Ты что, ничего не заметила?
– Что я должна была заметить? – спросила она, опешив.
Борис пристально посмотрел на Надю и его взгляд стал грустным. Он отвёл его, нахмурился и, встряхивая воображаемые пылинки с холодильника, рядом с которым стоял, тихим голосом произнёс:
– Надя, это же тролль.
Надя медленно опустилась на табуретку.
– Как тролль…
Борис вновь посмотрел на неё:
– Уши. Он длинные волосы носит, но ты наверняка имела возможность разглядеть.
Взгляд Нади остановился и затуманился.
– Не до этого было… – прошептала она.
Борис крякнул.
В углах глаз Нади появились две капли.
Борис крякнул ещё раз:
– Не реви. Не поможет.
– Но откуда здесь тролль? – вдруг почти выкрикнула Надя. – Вы же последнего изъяли ещё три года назад. Я помню, тогда по телевизору говорили.
– Это мостовой, – объяснил Борис. – Они осторожные. Мы о нём узнали только когда мост стали рушить. До постройки нового ему нужно было где-то пересидеть. Мы ещё думали – где именно? А вот оно что…
Он вынул мобильник.
Надя вдруг сорвалась со своей табуретки, бросилась к Борису и схватила его за руку, не давая набрать номер:
– Боря, не звони!
Она опустилась перед ним на колени, безуспешно пытаясь отобрать трубку:
– Боря, Боречка, не звони! Ну пожалуйста… ну пусть… не надо. Ну… ну хочешь…
Она сделала движение в сторону комнаты.
Борис вскочил:
–Дура!
Он силой вырвался из её цепляющихся рук и отступил назад.
– Дура, что это изменит? Он что, в безлюдной пустыне? Да не сегодня-завтра нам о нём кто-нибудь из соседей донесёт. Ты что, думаешь, мы твоего сантехника сами выслеживали? Хрен! Твоя соседка стукнула: смазливый, мол, очень, проверьте. И так со всеми. Попробуй одеться не так, как все – тут же нам сигнал: что-то подозрительно. И проверяем. Единообразие – великая сила! Только единообразное общество может быть сильным и стабильным. И самоподдерживающим своё единообразие.
– Ну, пожалуйста!
Слёзы текли из глаз Нади, она, по-прежнему стоя на коленях, смахивала их тыльной стороной руки.
– Дура, пойми, да не жилец он тут!
– Ну, пожалуйста!
Борис в сердцах плюнул и выскочил из кухни в коридор. Хлопнула входная дверь.
«Пропал завтрак», – обречённо лизнул себя кот.
Несколько минут Надя продолжала стоять на коленях, всхлипывая и тихонько подвывая.
Потом вскочила и кинулась к входной двери, распахнула её и, как была – в халатике – побежала по лестнице вниз.
Арик всё не открывал.
Она жала и жала на звонок.
Наконец дверь открылась.
– Что с тобой?! – ужаснулась Надя. Лицо у Арика было в тёмно-красных пятнах. Тролль чуть не упал на Надю. Она, надрываясь, затащила его в комнату и взгромоздила на кровать. Он весь горел.
– Арик, Арик, – шептала Надя, – что случилось… господи, любимый мой… что случилось… нам уезжать надо…
– Не знаю, – с трудом ответил Арик.
И закрыл глаза.
Он умер к вечеру.
На следующий день в квартире Нади раздался телефонный звонок.
– Это я, – сказал в трубке Борис.
– Ну?
– Бартонелла хенселе.
– Что?
– Микроб такой. Вызывает болезнь кошачьей царапины.
– Какой царапины?
– Болезнь так называется. Потому что от кошек передаётся. Микроб этот у них во рту содержится. Эксперт наш сказал, что это ихняя нормальная микрофлора такая. Для человека почти не опасна – иммунитет у нас к этому микробу. А вот у тролля твоего… Нет, как оказалось, у троллей к этой бартонелле никакого иммунитета. Интересное, кстати, явление. Можно его использовать… Ну, да ладно. Вот так.
Он замолчал.
– Спасибо, – сказала Надя и положила трубку.
Слёзы вновь потекли, она молча – без всхлипываний – утирала, а они всё текли и текли.
«Что ж тут поделать, – осторожно ткнулась шёрсткой в её ногу кошачья голова и моргнула большими глазами, – мы же не специально их разводим. Они просто живут с нами. Такая се ля ви».
Надя встала и, продолжая утирать слёзы рукой, пошла на кухню кормить кота.
Пепельная дракоша забрала кристалл. А через сутки принесла нам спящего золотого паренька. Мальчишка выглядел лет на тринадцать и был слаб, как котенок. Первые полдня он только спал, укрытый пологом тишины, чтобы наша болтовня ему не мешала.
Теперь у Теаша будет ровесник по шалостям. Но тут уже минус возраста – у этого мальчонки тоже будет резаться хвост. Достаточно посмотреть, как он спит – сугубо на животе. А это значит, что вместо одной задницы мне придется перевязывать две.
Первые дни забота о мальчишке была коллективной. Да он и жил как младенец — ел, пил и спал. Ну благо хоть в туалет ходил самостоятельно. Но что меня больше всего беспокоило – от нового золотого не ощущалось никакого родства. Точнее, ниточка была, но такая слабая, будто он там праправнучатый племянник пятой тетушки Шеврина, а никак не возрожденный Шеат. И это сильно напрягало. От всех драконов ощущалось родство, даже Теаш был своим родным в доску, хоть и клоном. Шиэс вообще по родству мне то ли жена, то ли дочь, но по возрасту золотинка мне в бабушки годится, так что считается сестрой и ощущается, как нечто еще более родное и свое, чем даже Шеат. А тут фиг пойми, что мы возродили.
Когда Зааш (так звали мелкого) немного пришел в себя и стал божески говорить, я была в шоке. Мы возродили не Шеата, нет. Мы возродили его сына… Золотой рассказал, что в их реальности прошло довольно много времени, было сделано намного больше, чем сумели мы, пусть и хаосными темпами. И трындец настал намного больший, чем мы могли бы представить. Там все погибли полностью и безвозвратно. С момента возрождения Шеата там прошло больше шестнадцати лет, пацану лет тринадцать, значит…
Я сжала виски руками и помотала головой. Но как они решились? Как они могли? Это действительно их сын. Полудракон-полудемон… Вот откуда этот странный цвет глаз – светло-лимонный, чуть светящийся. У драконов глаза более насыщенного цвета. Он не плазменный. Либо что-то там пошло не так и моя параллель не вернула плазму, либо… она сделала это добровольно. Абсолютно с трезвой головой убрала плазму и позволила своему телу зачать ребенка… Проклятье!
Я вышла в коридор и впервые отпустила эмоции. Да как они могли? Как ОН мог предать? Как сам Шеат смог додуматься до такого? Он же знал, что там должны были быть фобии, страхи, проблемы? Или… у моей параллели этого не было?..
Чертовы идиоты! Они там себе плодятся и дохнут, а мне их потомство воспитывай. Удар кулака разгромил переборку, и я ощутила, что еще немного и мое сознание затопит первобытная ярость. Как тогда, с камнем безумия. Еще чуть-чуть, и я удавлю гаденыша прямо тут, в лазарете. И ни пепельная, ни остальные мои его не спасут.
Что-то внутри бурлило и подзуживало меня, тихо нашептывая – Шеат предатель. Такой же, как Твэл, как эльфы, как демоны… как все прочие супруги. Пошел на поводу у природы, не сдержал инстинкты… А я ему доверяла! Я вручила ему самое ценное, что у меня есть – мою жизнь. И Шеврин не лучше, и Теаш вырастет и станет таким же… А братцы золотые спят и видят, чтоб устроить тройничок с моим участием в главной роли. И никто не будет заботиться обо мне и моих интересах…
Я рванула бегом по техническим отсекам корабля, чтобы ни на кого не нарваться. Не хотелось в таком состоянии свернуть кому-то башку за косой взгляд. А мерзкое противное чувство все зудело и подзуживало – все мужики предатели, все хотят только секса, им всем нужно тебя только использовать, превратить в матку на ножках. А если не смогут, значит ты стерва и сволочь, а они хорошие.
Хлопок крышки саркофага прозвучал долгожданной музыкой. Я свернулась в комок и дала волю чувствам. Слезы ливанули из глаз, ярость, первобытная, как сама вселенная, заставляла колотить кулаками и драть когтями прочные стенки саркофага. И то на них оставались явные борозды от когтей. Демоническая ипостась медленно, но верно набирала силу. Мои челюсти вытянулись, на спине выросли острые шипы, хвост чуть не пробил крышку и застрял в ней. Я дернулась, высвободила хвостовой шип и от бессильной ненависти вгрызлась зубами в дно саркофага. Металл заскрежетал, осколок сломанного зуба попал мне в глотку и тут же переварился.
Ненавижу! Как же я их всех ненавижу!!! Убила бы! Сволочи, как они могли? И еще такие добрые, ласковые, мрази! Говорят, что я им нужна – знамо дело, для чего! Говорят, что любят – да любой человечек тебе такую же лапшу навешает! А самим только того и надо!
Саркофаг скрипел, но выдерживал. Я заколотила кулаками по днищу, пытаясь вылить все свои накопившиеся страхи, боли, кошмары. Слезы куда-то пропали, чешуя ползала по телу, проявляясь то тут, то там. А потом грянуло особенно сильно и тут же отпустило, будто ничего и не было.
Наступивший покой в голове и полная тишина в эмоциях меня оглушили. Все случилось так резко, что я заподозрила чужое влияние. И возненавидела. Того, кто это сделал. Мощный удар сопротивления вышиб остатки дури, кокон защиты от подселения и ментального влияния превратился в толстую броню и… взорвал саркофаг. Какая жалость, придется делать новый. Не рассчитала силенок.
Найду сволочь и убью. Кто посмел бить меня моим же оружием? Кто посмел настраивать меня против моих драконов? Они, конечно, гады, но вот так? Вызывать столь стойкое отвращение к ним? Влияние спадало, зато ярость – нет. Ну попадись ты мне, скотина, будешь умирать долго и некрасиво…
Я собрала осколки саркофага, слепила в кучу и выплавила новый. Краше прежнего и намного прочнее. Для полноты картины хлопнулась трансформированной мордой о крышку изнутри – остался явный отпечаток-портрет капитальной монстрятины. Мое личное убежище. Только я могу тут сидеть, истерить и ломать его. А теперь все.
Мысль о возвращении к драконам вызвала стойкое отвращение вплоть до тошноты. Хватит, нажилась. Пусть сами со всем разбираются. А я хочу отдохнуть, побыть в одиночестве и подумать. Пусть скажут спасибо, что не бросила, как в Замке благоверных.
Я создала бумажку, начеркала записку с просьбой меня не искать, не тревожить и вообще, что я хочу пожить одна. Имею право, в конце концов, на отпуск без них всех. Записка телепортировалась в спальню на столик, а я ушла в Приют. Здесь красивые горы на западной части материка, гномы сюда еще не добрались, люди и подавно. Значит вот это будет моя гора, пошли все в задницу.
Создала себе маленький домик со всем необходимым и блаженно развалилась на широченной кровати. Одна. Наконец-то одна! Никто не давит, не мешает, не стягивает одеяло и не пихает локтем в бок. И винегрета хочу. Много, вооот такую большую миску! И съем ее одна. Без вас все, бяки.
Я скривилась при воспоминании об апельсинах, ананасах и прочей херне. Наконец-то нормальный винегрет. И яблоки, много-много яблок!
Лежать в кровати на яблоках было неожиданно приятно. Может это мой родовой фрукт? Яблоки вкусно пахли, были сладкими, кисло-сладкими, кислыми. И разного цвета – зеленые, розовые, желтые, красные, половинчатые. Я стащила бесполезную одежду и разлеглась на яблоках вновь. Теперь и есть вот так можно спокойно, не переживая, что мой внешний вид кому-то не понравится. И одеваться больше не надо, грудь вылеплять, уши вытягивать. Может вообще буду тут дикарем ползать по мебели и надкусывать все, что плохо лежит…
Пока я ползала по огромной куче яблок, постепенно надъедая их по очереди и наслаждаясь вкусом такого микса, в голове мелькали мысли. Точнее, в том, что осталось от головы. Может я и не права, не знаю, но в том состоянии показываться драконам было никак нельзя. Я еще и сейчас окончательно не отошла и вспоминать лица драконов было… противно. Единственная, кто не вызывал у меня отторжения — это Шиэс. Бедняга была в таких же условиях — мерзкий плазменный мужик превратил драконью амазонку в вот такое несчастное существо. Даже думать противно, что этот гад был моей параллелью.
Последствия воздействия потихоньку спадали, бешенство ушло. Зато я ощутила возросший еще на порядок резерв и… новую способность. Открыла ее чисто случайно, просто взяв в руку яблоко. Стоило к нему присмотреться повнимательнее, как над фруктом возникло окошко-вкладочка, где расписывалось все — вид, сорт, состав, рисовались молекулы, формулы составляющих яблоко веществ, способ выращивания и прививок. В глазах зарябило, я заморгала и табличка пропала. Яблоко было отложено от греха подальше, а мой взгляд упал на стул… История повторилась, только табличка получилась еще больше, еще подробнее. Блин, никогда бы не подумала, что существует формула состава стула!
Увлеченная новой способностью я до вечера разбирала на составляющие предметы, сортировала, вывела формулу чая – самое сложное, что смогла сделать и просто балдела без посторонних. Как-нибудь справятся. Потеряшек вытащат, еды на кухне добудут или телепортируют откуда-нибудь. Не помрут. А я отдохну и поизучаю новые способности.
Но вечером наступила тоска. Видимо влияние полностью ушло, моя ментальная защита развернулась и работала в полную силу. И, сидя у окна и глядя на блестящие от заката горы, я вдруг осознала, что мне их не хватает. Занудливого чистюли Шеата, чуть раздраженного Шеврина, Шиэс с вечной грустинкой в голубых глазах. Веселого и активного Теаша, хвастающегося куском отрастающего хвоста… Спокойного Ольта, способного парой фраз уладить любой конфликт. Работящего Тэвлина с его вечно печальными серыми глазами. Любопытной Зеры с десятком новых снадобий. И прочих, прочих…
Я вспоминала лица, случаи, веселое время, отдых за чаем, разговоры и совместные приключения. И отчетливо понимала, что не могу вот так взять и одним движением все вычеркнуть из своей жизни. Да и тот драконенок золотой не виноват, скорей всего Шеат пожертвовал своим посмертием, чтобы спасти сына. Откуда ему было знать, что кристалл с мальчонкой попадет в руки психованной истерички…
Из моего открытого рта выпало яблоко. Внезапное осознание того, что это фактически мой сын, ударило словно под дых. Но вместо повтора истерики мне захотелось просто погладить Зааша по голове и помочь всем, что у меня есть. Странное ощущение, очень странное. Мысль о наличии в нашей семье почти собственного ребенка уже не была столь ужасной. Да, теперь мелкий будет жить с нами и что с того? Не объест и времени много не займет, все равно оклемается и отправится грызть гранит науки в Академию вместе с Теашем. А вечер в его обществе мы уж как-нибудь переживем.
А еще нестерпимо захотелось погладить серебристые макушки драконов, почесать Шеврина за остреньким ухом, потискать мелкую и мягкую Шиэс… И я сдалась.
Из открывшегося экрана на меня взглянул Шеврин. При чем взглянул так, что тут же захотелось его закрыть. Гримаса злости на точеном лице дракона не предвещала ничего хорошего, а черные омуты глаз явно давали понять – обычной поркой я не обойдусь в этот раз.
— Простите меня… — только и успела я пискнуть, как была схвачена за шкирку и втянута в экран, а дракон деловито закатал рукава серой рубашки.
— Ну все, мелочь, довыделывалась. Еще раз так уйдешь – вообще убью, чтоб за тебя не переживать.
В этот раз порка была знатной. При чем дракон как-то умудрился не дать мне заблокировать рецепторы и заставил чувствовать всю прелесть ремня из собственной чешуйчатой шкуры. Шершавый, зараза… Еще Шеат добавил, сказав, что задержись я до завтра и словил бы он форменный инфаркт.
— Где ты видела дракона с инфарктом? – схватив меня за уши и не давая возможности опустить голову вещал Шеат, пока Шеврин разбирался с моими нижними девяносто.
— Нигде, — покаянно бурчу под нос, отводя взгляд.
Но это ничего, это мелочи по сравнению с новой способностью. И менталистика выросла. И от чужого влияния теперь иммунитет – плазме очень не понравилось возвращение ощущений как от камня безумия.
А может ремень из драконьей кожи помог? Кто знает…