Да пусть бы оставалась незамужней, Бог с ней, не зазорно, ибо она вдова, а не старая дева. Никто не осудит, ибо молодой вдове никто в упрек любовника не поставит, скорее наоборот, отсутствие любовника сочтут недобрым знаком. Только вот деток не будет. Ей бы деток…
И Мишель снова вздохнула. Иногда бегущая по двору маленькая Мария, хохочущая, разрумянившаяся, вызывала в сердце немолодой женщины приступ боли, будто это именно её обрекли на вечное бесплодное прозябание.
Эх, какие могли бы быть детки! Какие детки! Два мальчика и две девочки. Мальчишки были бы в отца, темноволосые, смуглокожие, а девчонки пошли бы в мать, такие же белокожие, налитые радостью и здоровьем.
Мишель гнала эти мысли, но по ночам молилась Пресвятой Деве, чтобы та каким-то чудесным образом устроила бы так, чтобы детки эти смогли народиться.
А Жанет, не подозревая о тех молитвах, занималась этим страшилищем – столом, в который запихнули мраморный кусок из фонтана. Новую игрушку для своего найдёныша придумала.
Веселятся, будто сами ещё дети!
Стол водрузили в саду, в тени разросшихся яблонь. Геро, опершись об ограждение игрового поля, где в беспорядке рассыпались легкие деревянные шары, объяснял Марии правила игры.
Жанет сидела в плетёном кресле, укрыв лицо под широкополой шляпой, и делала вид, что читает Ронсара. В действительности она прислушивалась к тому, как её возлюбленный посвящает в игровые премудрости свою пятилетнюю дочь.
Делал он это с присущей ему прилежностью, какую, вероятно, взрастил ещё в студенческие годы. Мария прилагала усилия не менее героические, чтобы вникнуть и усвоить, смотрела на отца зачарованно и даже приподнималась от усердия на цыпочки.
Ничего иного ей не оставалось, ибо весь урок был затеян по её капризу.
Обнаружив установленный в саду стол и заманчиво блестящие, отполированные шары, она немедленно потребовала посвятить её в таинство управления этими шарами. Этот каприз разросся до размеров вселенской необходимости после того, как её отец с помощью кия загнал несколько красивых кругляшек в угловые прорези.
Её вовсе не смутил тот факт, что из-за стола виднеется только её макушка, а кий с молоточком вместо острия для неё так же тяжел и громоздок, как рыцарское копьё для оруженосца.
Понаблюдав расширенными от восторга глазёнками, как шар агатовой черноты, встретив боковое препятствие, завертелся и, продолжая вертеться, как заколдованный, двигается по суконному полю, она тут же завопила:
— Папа, я тоже! Я тоже! Дай, дай!
Геро, который сразу учел недостаток роста дочери, подхватил её, вытряхнул из лёгких, изящных сабо и поставил девочку босыми ножками на стол, чем привел её в совершенное восхищение.
Затем вручил ей кий, длинный, как флагшток, и указал на ближайший шар, который полагалось хорошенько стукнуть.
Жанет затаила дыхание. Мария едва удерживала кий обеими ручками, который раскачивался над её головой, как несоразмерная грот-мачта над маленькой шхуной. Девочка метила в тот самый чёрный шар, который блестел, как огромная жемчужина.
От усердия девочка даже высунула язычок, как это часто делают дети, увлечённые каким-то особым и важным делом. Задача действительно не из лёгких. Ей необходимо доказать своему отцу, этому сошедшему с небес божеству, что она уже вполне взрослая, чтобы играть во взрослую игру.
Ибо её отец осмелился выразить некоторые опасения по поводу её роста! А, чтоб ударить по этому шарику, ей рост не нужен.
Глядя, как Мария держит кий, Жанет подумала, что для девочки больше подошли бы английская игра pall-mall или ирландский croquet, где игроки обходятся без стола и кия, а пользуются деревянными битами. Для pall-mall или croquet достаточно расчистить небольшую площадку и установить на ней ивовые воротца, куда следует закатывать шар.
Почему ей сразу не пришло это в голову? Не понадобилась бы эта возня со столом. Да и сам бильярд, как развлечение, предназначенное для Геро, не самый удачный выбор. Он владел навыками игры, но Жанет слишком поздно вспомнила, каким образом он эти навыки приобрел.
А когда вспомнила, испугалась.
В замке Конфлан был установлен купленный в Италии бильярдный стол. Клотильда заказала его у королевского поставщика, оговорив, как непременное условие, сходство этого нового стола с тем, который был оплачен её братом Людовиком.
Это был один из тех дорогих подарков, какими Клотильда как заботливый тюремщик пыталась оснастить камеру своего пленника, чтобы тот не сошёл с ума от тоски и отчаяния.
Так опытный владелец зверинца подкармливает его обитателей редкими лакомствами и даже отпускает на несколько футов их цепи, чтобы те могли двигаться в своих клетках.
Об этом ей рассказывала Анастази, сухо, отрывисто. Рот её при этом болезненно кривился. Некоторые из этих подарков Жанет видела своими глазами: глобус Меркатора на подставке чёрного дерева, зеркальная труба Галилея, скрипка, купленная в Кремоне за три тысячи флоринов, огромный сапфир в оправе из платины.
Был ещё жеребец фрисландской породы.
Доставленный поставщиком стол был установлен в библиотеке. К нему прилагалось полторы дюжины шаров из слоновой кости.
Анастази недоумевала. Зачем герцогине понадобилось это недешёвое сооружение из красного дерева, если она сама презирала игру?
Была догадка, что тяжёлый стол с суконным покрытием предназначался для гостей, время от времени бывавших в Конфлане, но визиты были настолько редки и заканчивались столь поспешно, что Анастази не могла припомнить гостя, кому Клотильда позволила бы провести в её замке больше двух часов, а тем более — остаться на ужин, чтобы затем, за приятным разговором, с бокалом вина, провести время у зелёного прямоугольника, блистая точностью удара.
И какого же было удивление первой статс-дамы, когда Клотильда повелела месье Ле Пине, владевшему этим искусством, показать Геро основные приёмы.
Геро, пребывавший большую часть своей жизни вдали от великосветских развлечений, так же некоторое время пребывал в недоумении.
Старик епископ, когда Геро был ещё подростком, научил воспитанника играть в шахматы, но впоследствии Геро почти позабыл свои навыки, вынужденный дни и ночи напролет заботиться о хлебе насущном. Карты он не признавал, по всей видимости, благодаря тому же епископу, а бильярд был от него слишком далёк.
Он бы отказался, но пожалел месье Ле Пине, человека уже немолодого, кому за его отказ грозила немилость. Он согласился взять несколько уроков.
Игра его увлекла. Длинными осенними вечерами, когда непогода колотила в окна дождём, Геро спускался в библиотеку и сам выдумывал комбинации для шаров, выставляя их в досягаемости красного битка. Ему даже не требовался соперник. Соперником была затяжная муть безысходности, с которой он справлялся и таким средством.
Это бдение над зелёным полем, матовый блеск шаров, редкие выверенные удары действовали на него, как успокоительное средство.
Геро не отшатнулся от неуклюжего стола, обнаружив его в саду, тем более, что сооружение выглядело скорее неумелой пародией, и сразу же усмотрел игрушку для дочери, которая и так уже осаждала его прыжками и криками.
Мария наконец решилась на удар. Шар качнулся и нехотя откатился к левому борту.
— Ну вот! – воскликнула девочка. И топнула ножкой.
— Слезай, — сказал Геро, — теперь моя очередь. Мы с тобой как договорились? Если ты два раза промахнёшься, то отдаёшь ход мне.
— А я не пломахнулась! – заявила девочка. – Я удалила. Я попала в мячик.
— Ты должна была попасть мячиком вон в тот угол, — в сотый раз повторил Геро, указывая на прорезь с полотняным мешочком. – Я тебе разрешил ударить два раза. Ты ударила. А теперь слезай.
Он протянул руки, чтобы снять девочку, но та отскочила, хитро улыбнулась и пнула шар уже не кием, а босой ножкой. Тот бодро покатился и… свалился в лузу.
— Вот, — торжествовала девочка. – Я попала.
Геро с деланным отчаянием уронил протянутые к ней руки и склонил голову, всем видом выражая свою беспомощность перед несокрушимой детской логикой.
Жанет в очередной раз прикрыла лицо книгой. Ей неудержимо хотелось смеяться.
Она могла часами наблюдать за этой воспитательной баталией, которая неизменно разыгрывалась, возгоралась, приходила к своей кульминации, а затем угасала — чтобы разгореться вновь, едва лишь отец и дочь затевали совместную эскападу.
Мария беззастенчиво злоупотребляла своей властью над этим воплотившимся богом, вымаливая, выклянчивая всевозможные поблажки и уступки, а также самые злостные и грубые нарушения правил во всех играх, которым обучал её отец.
Геро довольно долго и безропотно сносил эту тиранию, пока родительский долг не призывал к немедленному бунту, и он грозился воспользоваться самым действенным средством – поркой.
— Кто, если не я? – восклицал он, едва ли не цитируя короля Генриха, когда тот принимался за воспитание дофина.
Но как зрители, так и участники этих баталий не сомневались в нарочитом лицедействе сих действий.
Мария безошибочно улавливала в голосе своего отца, в нюансе тембра степень дарованной ей свободы. Была некая черта, за которую девочка не посмела бы шагнуть даже под угрозой лишения сладкого до конца жизни.
Было что-то такое, предназначенное ей одной, только ею узнаваемое, что производило магическое действие на расшалившуюся малышку. Геро достаточно было молчать дольше минуты или чуть выгнуть бровь, чтобы Мария поняла, что опасная черта близко, очень близко, что она рискует совершить нечто огорчительное для её божества.
Она боялась не прогневать — она боялась огорчить. Её страшил не огонь в синих глазах, а печаль. Пусть будет порка, пусть! Но не печаль, не бездонная фиолетовая грусть.
Дети живут по законам первичного, бессловесного мира, когда неприязнь или радость ещё не обрастает словесными сорняками.
Дети ещё способны слышать голос сердца и отвечать на этот голос, как зеркальный двойник. Они ещё не стали жертвами законов-перевёртышей, ещё не позволили опутать себя словами, у которых с дюжину обманных значений.
Они слышат то, что за этими словами скрыто, как слышат животные, которые по природе своей лишены дара речи. Верный пёс далёк от понимания глагольных спряжений, он слышит голос, хриплый, звонкий, глухой, визгливый, гневный. Пёс слышит ноты и полутона — и распознает мелодию радости и приязни.
Дети, ещё не отлученные воспитанием от природы, тоже умеют это делать. Но, в отличие от животных, скоро забывают это врождённое преимущество.
Вероятно, проживи Мария ещё пару лет в доме своей бабки, её постигла бы та же участь. Она оказалась бы в плену правильных, высеченных в камне слов, она заменила бы свои чувства на правила и рассуждения. Из этих кирпичиков она соорудила бы красивый склеп, где погребла бы заживо свою душу и навсегда лишилась бы способности слышать.
Ибо обладать подобным талантом в том мире, где ей предстояло жить, — опасная роскошь. Этот талант сродни колдовству, а уличённая в этом таланте, как и в колдовстве, будет предана анафеме.
Мария, девочка упорная, самостоятельная, смогла бы сохранить свой талант в сердечном тайнике, создав для его обитания копию самой себя и жила бы долгие годы во лжи, раздваиваясь, распадаясь, играя ненавистные роли, но ей повезло. Судьба выбрала её из сотен тысяч, обречённых на прозябание в тенетах слов, даровав ей право сохранить единство души и рассудка.
Она ещё слишком мала, чтобы оценить этот дар. Она только безмятежно им наслаждается, плещется, играет, как рыбка в воде, не догадываясь о существовании каменистого берега, где ей суждено будет задохнуться.
0
0